Текст книги "Греховные радости"
Автор книги: Пенни Винченци
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 75 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]
– Эй! Если вы Макс, вернитесь!
Макс обернулся: это был тот самый жизнерадостный молодой человек.
– Вы Джо Джонс?
– Угу. Извините, что меня не было.
– Ничего страшного. Секретарша ваша оказалась не очень приветлива.
– Кто, Сьюла? Да нет, она ничего. Неплохо мне помогает. Послушайте, стойте прямо там, где стоите, я сейчас сделаю несколько снимков на улице. А потом еще несколько в студии.
– Не знаю, не уверен, что у меня есть сейчас на это время, – буркнул Макс. Он все еще продолжал дуться.
Джо Джонс посмотрел на него и широко улыбнулся.
– Если вы собираетесь работать моделью, вам придется тратить прорву времени на ожидание. Надо начинать привыкать. Стойте там, я принесу камеру.
Они отправились на стилизованные улочки и в маленькие дворики Ковент-Гардена. Джо сказал Максу, чтобы тот прислонился к колонне в одной из аркад, и отснял на этом месте целый ролик пленки; еще один ролик он израсходовал, поставив Макса посреди каких-то киосков; следующий – снимая его на фоне греющихся на солнце людей, и, наконец, самый последний ролик был потрачен на фотографирование Макса на фоне здания Оперы. Какие-то японские туристы образовали вокруг них небольшую толпу и все время ходили за ними следом, хихикая, показывая пальцами и улыбаясь Максу.
– Не обращай на них внимания, – посоветовал Джо.
– Они мне не мешают, – ответил Макс, и это было действительно так. Он легко и естественно переходил из кадра в кадр, глядел в объектив камеры, словно там сидела какая-нибудь красотка, и получал от всего происходящего огромное удовольствие, такое, какого не испытывал уже очень давно. – Надо бы снять кадр, чтобы и эти японцы попали. Они же в половину меня ростом. Будет здорово смотреться.
Джо обозвал его хреновым выпендрежником, но кадр сделал.
– Отлично. А теперь пошли в студию. Ты прихватил что-нибудь, во что переодеться?
– Нет, не принес. Извините.
– Ну, ничего страшного. Ты и так нормально смотришься. А потом, это все равно только проба. Но если все получится хорошо, ты бы мог начать работу уже завтра? У меня есть один заказ для «Ивнинг стандард», а парень, которого я под него нанял, заболел. И мне срочно нужен кто-то на замену.
Макс лихорадочно соображал. Назавтра ему предстояло собеседование для поступления в колледж среднего уровня в Свиндоне. Но у него не было ни малейшего желания поступать в этот колледж. Так что и на собеседование идти не было никакого смысла.
– Смог бы, – ответил он.
Джо позвонил ему вечером того же дня, в девять часов.
– Отличные снимки. Ты потрясно выглядишь. Будь в студии к восьми, ладно?
– Не думаю, что я смогу…
– Едрена мать, почему нет? Ты же говорил, что сможешь.
– Видите ли, я за городом. Не думаю, что я смогу добраться до Лондона к восьми утра.
– У тебя что, машины нет?
– Н-ну… есть.
– Так грузи в нее свою задницу и приезжай. Договорились?
– Да, договорились.
Макс положил трубку. Придется ему взять машину Георгины. Она уехала куда-то с Саймоном на пару дней. Правда, у него нет прав – он так и не сумел сдать экзамен. Ну да ладно, его не поймают. А если и поймают, отец его как-нибудь вытащит. Точнее, подумал он с привычным уже легким отвращением, не отец, а тот человек, который считается его отцом. Умора, ей-богу! И сколько же он завтра заработает… что там Джо называл… сто фунтов? Что ж, сотня фунтов ему не помешает, он сумеет найти ей применение. Потратит ее на старую привязанность – новую травку, подумал Макс, усмехнувшись собственному остроумию. Это будет куда интереснее и приятней, чем рассказывать какому-нибудь старому идиоту о своих школьных отметках.
Поскольку в те дни все члены их семьи пребывали где-нибудь за городом, никто из них не видел фотографий, опубликованных в «Ивнинг стандард»; но одна из племянниц Няни, жившая в Бромли, узнала на них Макса и прислала газету Няне с припиской, что она представляет себе, как, должно быть, в доме все взволнованы этим.
Няня посмотрела на три фотографии, на которых Макс во фраке и в белом галстуке помогал разным красоткам выбираться из лодок. Статья, проиллюстрированная этими снимками, была посвящена возвращению бальных платьев, успех которых неуклонно растет, как утверждал автор, особенно у самых молодых. Няня подумала, что Александра эти снимки если и взволнуют, то вовсе не в том смысле, какой имела в виду ее племянница. Поэтому она вырвала страницу с фотографиями, сунула ее к себе в карман и отправилась на поиски Макса. И обнаружила его в библиотеке, где он якобы занимался, а на самом деле читал газету «Сан».
– У меня тут есть кое-какие твои снимки, – сухо сказала она.
– Ой, Няня, неужели? Дай-ка я догадаюсь какие. Когда мне было четыре года? Или пять?
– Когда тебе было шестнадцать.
– А-а-а, – протянул Макс, взглянув на ее лицо.
– Вот именно.
– Покажи мне их. Как я там, хорошо получился?
– Хорошо. Как я понимаю, это было в тот день, когда ты брал машину Георгины?
– Н-ну… да, примерно. А как ты догадалась?
– Мне пока еще только семьдесят два, – ответила Няня.
– А-а, – повторил Макс. – Ну да. Ясно.
– Максимилиан, ты дурак. Ты ведь пропустил собеседование, так? И что же ты собираешься делать, если не поступишь в колледж? Заниматься вот этим вот делом, что ли?
– Перейду на пособие по безработице, Няня. Нет, пожалуй, и вправду займусь этим делом. – Макс восторженно разглядывал собственные изображения. – А я тут кажусь старше, верно?
Он действительно выглядел старше; смотрел с газетной страницы задумчиво и печально, его светлые волосы были гладко зачесаны назад, открывая породистое, довольно худощавое лицо. Он казался очень высоким и чуть более плотным, чем был на самом деле.
– Джо сказал, что в таком ракурсе я буду выглядеть на полстоуна [25]25
1 стоун равен 14 фунтам.
[Закрыть]помассивнее.
– Кто этот Джо?
– Фотограф.
– Понятно. Так вот, эта работа не для такого человека, как ты, Максимилиан.
– Няня. – Макс как-то странно взглянул на нее. – Не думаю, что мы можем быть очень уверены на сей счет. А? Вполне может оказаться, что эта работа как раз для такого, как я. Э-э… а папе ты это не покажешь, ладно?
– Покажу, – упрямо заявила Няня, – если ты не договоришься о новом сроке собеседования. Твое счастье, что никто тебя не заметил. В том числе и полиция на шоссе, – мрачно добавила она.
– Да, пожалуй. Хорошо, Няня. Начиная с этого момента буду впредь вкалывать днем и ночью. Хочешь быть моим агентом? Будешь получать двадцать процентов от всего, что я стану зарабатывать.
– Этого будет недостаточно, – возразила Няня. По крайней мере, на этот раз было ясно, что она хочет сказать. – И кстати, сколько тебе заплатили за эти снимки?
– Сто фунтов, – ответил Макс.
– Не очень много. Надеюсь, Максимилиан, что ты вложишь эти деньги с умом, а не растратишь их на что попало.
– Не растрачу, – успокоил ее Макс. – Я куплю на них билет до Нью-Йорка.
На следующий день после того, как фотографии Макса появились в «Ивнинг стандард», ему позвонил Дик Крейс из лондонского агентства «Лучшие модели».
– Загляните ко мне. Я открываю новое агентство, которое будет заниматься только моделями-мужчинами. Думаю, вы могли бы представить для нас интерес.
– Обязательно загляну, – пообещал Макс. – Я завтра как раз буду в городе.
– Вот и хорошо. У вас какие-нибудь еще снимки есть, кроме тех, что были в «Ивнинг стандард»?
– Нет, боюсь, что нет. Но у Джо Джонса есть еще и другие. Он делал несколько проб.
Макс успел уже усвоить несколько профессиональных словечек.
Дик Крейс оказался умным и внимательным человеком; Максу он понравился.
– Что ж, поговорим о деле. Вы уже можете начать работать?
– Да, конечно.
– Вы уже закончили школу?
– Э-э… да.
– Какие-нибудь еще экзамены сдавать собираетесь? Или в университет поступать?
– Нет.
– А как ваши родители отнесутся к тому, что вы станете работать моделью?
– Мама у меня умерла.
– Извините. А отец?
– Он не будет возражать, он считает, что это прекрасная идея.
– Все равно я бы хотел с ним переговорить. Вы ведь еще так молоды.
– Его сейчас нет. Он в деловой поездке.
– Ну что ж. Попросите его позвонить мне, когда он вернется, хорошо?
– Хорошо, попрошу.
– Так, пошли дальше. Мы берем двадцать процентов от всех ваших гонораров. Если вам крайне необходимы деньги до того, как вы встанете на ноги, то мы можем поначалу брать пять процентов, а потом вы нам вернете задолженность. Ставки за снимки для рекламы от четырехсот до пятисот фунтов в день. Для иллюстраций – по соглашению. Когда снимаетесь для таких изданий, как «Вог» или «Харперс энд Квин», то там не ставки, а один смех. Сорок фунтов в день, и так бывает. Но там вы работаете за честь появиться в этом издании. Другие известные издания платят примерно по двадцать фунтов в час. Не гонорар, а горе, но зато ваше лицо станут узнавать. – (Максу такие гонорары вовсе не показались горем.) – Теперь еще: вам понадобится хороший основной гардероб. Темный костюм. Черные ботинки, черные носки, смокинг, несколько белых и голубых рубашек, набор галстуков. Сможете всем этим обзавестись?
– Да.
– Вам надо будет еще сделать портфолио.
– Портфолио?
– Да. Мы это сделаем сами, а стоимость вычтем из ваших денег. В портфолио должны быть указаны ваше имя и ваши параметры: рост, вес и так далее… Умеете вы делать что-нибудь особенное? Скажем, ездить верхом или что-нибудь в этом духе?
– Да, умею ездить верхом.
– Хорошо? – Многочисленные молодые неумехи с не оттуда растущими руками вечно уверяли Дика, будто умеют ездить верхом; но малейшее соприкосновение с любым чуть более норовистым, нежели курортный ослик, животным сразу же вызывало у них жалобный скулеж.
– Да, и немного охочусь, – сказал Макс.
– Прекрасно. Еще что-нибудь? Что-то необычное?
– Могу танцевать чечетку.
– Вот как? Кто это вас научил?
– Мама.
– Похоже, она была жизнерадостная женщина.
– Да, – сухо и коротко ответил Макс.
– Хорошо. И вам надо будет вести досье.
– Какое досье?
– Досье с вашими фотографиями. Мы получаем отпечатки всех наиболее удачных снимков, вырезки из журналов и тому подобное. Да, и некоторые пробы вам надо сделать прямо сейчас. После нашей беседы я вас направлю к Ричу Фуллеру. Он часто делает для нас пробы. У вас какая-нибудь другая одежда с собой есть?
– Нет. Извините.
– Ну что ж, тогда пробы лучше отложить на другой день. Как у вас с телосложением?
– Хиловатое.
– Ну, ничего. Вы еще молоды. И по этой причине будете получать заказы в основном на участие в костюмных съемках, по крайней мере поначалу. Деньги это небольшие, но зато всему научитесь. Может быть, придется сняться в рекламном ролике. А может, и принять участие в каком-нибудь показе.
– Показе?
– В показе мод.
– Не уверен, что мне захочется это делать, – проговорил Макс.
– Я бы вам не советовал отказываться. – Тон у Дика был решительный и категоричный. – Раз уж вы ввязались в эту игру и хотите в ней преуспеть, мой вам совет: беритесь за все, за что только сможете. Учитесь. Показы, вероятнее всего, будут не здесь, а за границей. В Милане, Париже.
– Ну, тогда ничего, – поспешно согласился Макс.
– Паспорт у вас есть? [26]26
Имеется в виду заграничный паспорт; внутренних паспортов в Англии нет. Слово «паспорт» вообще означает в западноевропейских языках только и исключительно «документ для поездки за границу» (изначально и дословно: «пропуск на право выхода из порта в открытое море»).
[Закрыть]
– Разумеется, – удивился Макс.
– У многих ребят вашего возраста его еще нет. Послушайте, значит, я договариваюсь с Ричем, что в какой-то день на будущей неделе вы зайдете к нему.
Рич Фуллер бросил на Макса всего один-единственный взгляд и сразу же понял, что перед ним нечто гораздо более серьезное, нежели очередная модель, годная лишь на то, чтобы сделать несколько фотоподборок по модам или снять пару-другую рекламных роликов: перед ним была целая новая линия. Макс обладал – и Рич сразу же увидел это, еще только вглядываясь в темной комнате в первые контуры самых первых контактных отпечатков, что лежали перед ним в ванночке с проявителем, – обладал чем-то редким, захватывающим, каким-то особым, специфическим качеством, которое пока еще не встречалось в этой сфере. Он был красив, он был фотогеничен, он был изящен, на нем хорошо сидела одежда, но Рич понимал: ребят с такими качествами он сможет найти десятки, даже, пожалуй, сотни. В Максе поражало другое: какое-то странное, почти невероятное сочетание очевидной принадлежности к высшему обществу и – Рич порылся в памяти, подыскивая наиболее точное слово, – явного подонка. Сексапильного подонка. Макс был проституткой, но проституткой высокого происхождения. Вот он стоит – самонадеянный, с прекрасными манерами – и терпеливо выжидает момент, когда у него появится возможность продаться. Продаться, и притом очень дешево, любому, кто сумеет вызвать в нем сексуальный интерес. Потрудитесь только заинтриговать, возбудить, «завести» меня, говорили эти презрительно глядящие, пустоватые большие глаза, эти полные, капризно надутые губы, – и я ваш. Это был облик человека не столько сексуального, сколько стоящего на пороге открытия для себя секса: любопытствующего, голодного и откровенного в этих своих чувствах. С таким образом можно было продавать все, что угодно: одежду, продукты, настроения; но лучше всего можно было продавать самого Макса. Причем самым взыскательным покупателям, готовым хорошо платить.
Рич снял трубку и набрал номер Дика Крейса.
– На этом парне может получиться большущее дело, – выдохнул он.
Когда позвонил Дик Крейс, Макс как раз упаковывал чемоданы, собираясь в Нью-Йорк.
– Снимки неплохие, – сказал Крейс, – думаю, скоро я найду для вас работу. Вы сможете начать прямо сейчас? Встречаться, с кем необходимо, ну и так далее?
– Знаєте, – замялся Макс, – я собираюсь на пару недель в Штаты. Но после этого я свободен.
– Хорошо. Да у вас сейчас и не будет особой работы. Август всегда мертвое время. Но досье на себя вам надо начинать готовить. Так других планов у вас нет никаких? Поступать в колледж или что-нибудь в этом роде?
– Нет, – ответил Макс. – Никаких.
– Отлично. А в Штатах что вы собираетесь делать?
– Ничего особенного. Навещу бабушку, и только.
– Бабушка, можно я тебя кое о чем спрошу? Насчет мамы? – Выражение лица у Макса, когда он посмотрел на Бетси, было очень серьезное и уважительное; они сидели вдвоем в маленькой гостиной на верхнем этаже дома по 80-й Восточной улице; Фред III только что уехал в банк.
– Дорогой, конечно же, можно. Мне ничто не доставляет такого удовольствия, как возможность поговорить о ней. Такое ощущение, будто она сама на время возвращается сюда. – Бетси с трудом выдавила из себя слабую, но призванную показать бодрость улыбку. – А что именно тебя интересует?
– Разное. Прежде всего мне бы хотелось знать, какой она была в детстве, еще девочкой.
– Ну, тут я легко тебе отвечу. Она была просто самой очаровательной девчушкой. Очень красивой. Но вечно попадала в неприятности.
– Значит, я в нее пошел, – проговорил Макс. – Такой же непослушный.
– Может быть, и так, дорогой. Но только я бы не сказала, что она была такой уж непослушной, просто она всегда попадалась. А вот Малыш, твой дядя, каким-то образом не попадался никогда. И она была очень смелой, всегда противостояла твоему деду, доказывала свое. Возможно, я не должна тебе этого говорить, но он относился к ней слишком жестко. А она изо всех сил старалась быть хорошей, так прилежно училась и, конечно же, прекрасно танцевала, она даже хотела пойти на сцену, как вот сейчас Мелисса хочет, но только по характеру она очень сильно отличалась от Мелиссы, была менее… уверена в себе. Я тебе никогда не рассказывала о том, как она однажды убежала и…
Голос Бетси струился ровно, он был живой, наполненный теплом и любовью; Макс терпеливо слушал, хотя ему и было скучно. Его совершенно не интересовало, какой его мать была в детстве. Так прошло почти полчаса, они добрались до первого торжественного выхода Вирджинии в свет, и только тут Макс смог прервать бабушку, не опасаясь показаться невежливым.
– Если судить по твоим словам, она была неплохой девчонкой. Хотел бы я иметь возможность познакомиться с ней в то время. Но меня очень интересует ее работа. Потому что я думаю, а не заняться ли и мне тоже чем-то похожим.
– Правда, дорогой? – Бетси была явно удивлена: Макс никогда не обнаруживал ни малейших художественных наклонностей. – Но, видишь ли, она стала этим заниматься только спустя какое-то время после того, как закончила колледж.
– Правда? А ты не знаешь, у кого она училась, с кем работала, какие-нибудь другие подробности?
– Ну, Макс, это ведь было очень давно. Всех имен я и не помню. Она не училась этому специально, в колледже, а начала работать помощницей у миссис… как же ее звали? Адамсон… да, Адамсон. Это была очень приятная женщина и к тому же принадлежала к одной из самых лучших семей, только поэтому, конечно, ей и удавалось получать столько заказов: люди знали, что могут ей доверять. И она знала, что у Вирджинии тоже похожее происхождение, это было очень существенно. Вот так все и началось. Помню, самый первый заказ, который миссис Адамсон позволила ей выполнить самостоятельно, была детская комната в какой-то квартире на Саттон-плейс, и она так прекрасно там все сделала.
– Не сомневаюсь, – вставил Макс, раздумывая про себя, долго ли он еще сможет выслушивать все это. – Э-э… а у нее была когда-нибудь контора прямо здесь, в доме? Может быть, остались какие-нибудь записные книжки или что-то еще, где я мог бы найти адреса, имена?
– Нет, дорогой. Все свои книжки и дела она держала в Англии. Это я точно знаю. А в самое последнее время снимала под офис гостиничные номера. Она говорила, что хочет чувствовать себя абсолютно независимой. – Голос Бетси немного напрягся; эти воспоминания явно были для нее чем-то неприятны. – Жаль, что она так делала, потому что мне всегда очень нравились ее работы и я очень любила слушать, как она о них рассказывала, а иногда я даже что-то предлагала ей. Всякие мелочи, знаешь.
Макс попытался изобразить на своем лице сочувствие. Он отлично понимал, почему Вирджиния предпочитала работать в гостиницах.
О боже, какая тоска. Но ему необходимо до всего докопаться. Ему надо разузнать, чем занималась его мать весной 1966 года. С кем она тогда встречалась. В то время она была в Нью-Йорке – ну или по крайней мере в Америке – по делам и пробыла тут довольно долго. Это Макс знал точно. Он тоже просматривал ее дневники. Как и сестра до него.
– Да… а ее друзья в Нью-Йорке – кто они были? Мне почему-то кажется… – Он выдержал продуманную паузу, как бы испытывая колебания. – Я чувствую, что смогу ее лучше узнать и понять, если буду знать ее друзей. Мне хочется сделать так, чтобы она для меня оставалась живой. Понимаешь, что я имею в виду? Хочется знать всех ее подруг и друзей, – добавил он, изо всех сил стараясь, чтобы эти слова прозвучали как бы невзначай.
Бетси задумалась.
– Ну что ж, есть один человек, который, возможно, сумеет тебе помочь. В том числе и побольше узнать о ее работе. Его зовут… о господи, как же его зовут, совсем у меня память никудышная стала… Макс, дорогой, подожди немного, пожалуйста, сейчас я припомню…
Макса охватило полнейшее отчаяние. Ему хотелось вскочить, заорать, метнуться куда-нибудь, но он боялся даже шевельнуться, чтобы не спугнуть едва ползущие по извилинам бабушкины мысли. Быть может, лишь какие-то мгновения отделяют его сейчас от момента, когда он узнает, кто же был его настоящим отцом, а эта старая ведьма не может вспомнить имя! Макс сосредоточил все свое внимание на рисунке ковра и молча ждал.
Вдруг Бетси наклонилась к нему, похлопала по руке и торжествующе улыбнулась:
– Дасти. Вот как его звали. Дасти Винчестер.
Даже в том лихорадочном состоянии, в каком он сейчас пребывал, Макс воззвал к Богу, моля, чтобы человек с именем Дасти [27]27
«Dusty» означает «пыльный», «мелкий», «неинтересный», «серый».
[Закрыть]не оказался его отцом.
– Он обычно говорил о себе, что он ее соперник, он, видишь ли, работал в той же области, что и она, но только это, конечно, шутка, никакие они были не соперники, его фирма была во много раз больше, чем у нее, а помогал он ей без конца. Они так любили друг друга. Часто ходили вместе в Рокфеллер-центр кататься на коньках. И в Радиосити, на концерты. Они оба любили такие вещи. Он был немного странный, но очень приятный.
Максу показалось, что это явное не то. Он сам не совсем понимал, почему у него сложилось такое впечатление, но что-то здесь было не так. Во всяком случае, ему определенно не хотелось бы оказаться сыном довольно странного человека, который к тому же любил кататься на коньках. Однако встретиться с этим парнем явно стоило. Возможно, он, по крайней мере, даст Максу какие-то новые ключи к разгадке.
Макс не стал сразу же звонить Дасти Винчестеру. Очень уж страшно было это делать. Макс даже сам удивился тому, насколько был испуган. Похоже, он все глубже и глубже увязал в собственных кошмарах.
Он позвонит, но завтра. Однако надо как-то смыться от Бетси. Она его доведет до умопомешательства. Да и вообще, у него есть и другие важные дела. Это его отвлечет и немного взбодрит. Он собирался зайти в одно из нью-йоркских агентств моделей. Мысль насчет этого подал ему Дик Крейс.
– Зайдите к «Золи», – сказал он, – сейчас это самое модное агентство в Нью-Йорке. Скорее всего, они не станут вами заниматься, но никогда не знаешь заранее. Попытка не пытка.
Макс был уверен, что агентство его возьмет. Работая моделью, он получал такое удовольствие, какого не испытывал еще никогда в жизни.
В «Золи» с ним поговорили вежливо, но ничего не обещали. Максу сказали, что по нью-йоркским меркам у него слишком юный вид: «На Западном побережье вы бы подошли больше. Оставьте портфолио, мы вам позвоним. Но возможно, не сразу».
Макс оказался застигнутым врасплох: он уже успел привыкнуть к более теплому приему. Правда, те немногие главные и художественные редакторы, с которыми ему удалось встретиться в Лондоне до своего отъезда в Нью-Йорк, тоже обычно говорили ему, что он слишком молод, но они держались куда приветливее, и Макс все-таки получил пару заказов от «Фейс» и «Блиц», а также предварительную договоренность об участии в ролике, посвященном рекламе мотоцикла. В редакции «Вог» ему посоветовали зайти через три месяца, когда они будут готовить специальный номер, посвященный новому молодежному стилю; в журнале «Вы» пообещали занять его в одном из рождественских выпусков. В результате Макс очень быстро обрел в Лондоне уверенность в себе; а теперь эти самодовольные янки заявляют ему, что он им не подходит.
– Извините, – проговорил он холодно, – через две недели я возвращаюсь в Лондон. Так что вы меня уже тут не застанете.
– Переживем, – уронила в ответ девушка, которая просматривала перед этим его досье.
Пробиться к Дасти Винчестеру оказалось нелегко. Когда он позвонил в первый раз, ему ответила секретарша, и разговаривала она таким тоном, словно Максу невероятно повезло, что с ним вообще говорят по телефону самого мистера Винчестера; она записала телефон Макса и сказала, что, безусловно, передаст мистеру Винчестеру, что ему звонили, но мистер Винчестер ужасно занят, звонка от него ожидают три человека, и, кроме того, он уже опаздывает на какую-то встречу. Не мог бы Макс перезвонить в пять часов?
Макс перезвонил в пять, на этот раз ему ответил мужской голос.
– Дасти Винчестер, – произнес он почти благоговейно.
– Мистер Винчестер, меня зовут Макс…
– Ой, нет, это не он, – явно удивленно сказал кому-то голос. И обратился к Максу: – Говорит помощник мистера Винчестера. Что-нибудь ему передать?
– Мне сказали, чтобы я перезвонил ему в пять, – объяснил Макс, – вот я и…
– Он на совещании, – ответил голос. – Не могли бы вы перезвонить в шесть?
– Хорошо, – устало согласился Макс.
В шесть снова ответил мужской голос, но на этот раз другой.
– Мистер Винчестер?
– Извините, нет. Я один из его помощников. Позвольте узнать, кто ему звонит.
– Меня зовут Макс Хэдли. Моя мать…
– Простите, ради бога, но мистер Винчестер сейчас на совещании. Я не могу его беспокоить. Перезвоните, пожалуйста, завтра.
– В какое время?
– Ну, он обычно приходит около девяти. Позвоните в это время.
– Да, но, – Макс старался говорить спокойно, – мне сказали – позвоните в пять, потом в шесть. Похоже, он просто неуловим. Может быть, вы попросите его самого перезвонить мне?
– Я, конечно, могу его попросить, – голос ясно давал понять, что это абсолютно дурацкая идея, – но будет лучше, если вы позвоните сами. Он чрезвычайно занят.
– Мне необходимо очень срочно с ним переговорить, – настаивал Макс. Он начинал уже отчаиваться.
– Ну я же вам сказал, – голос уже окончательно стал надменно-пренебрежительным, – позвоните в девять.
– Он точно будет на месте?
– Ну, я не могу гарантировать, что точно. Должен быть. Большего я обещать не могу.
– Огромное вам спасибо, – прошипел Макс, швыряя трубку.
Он неохотно отправился на ужин к Малышу и Мэри Роуз; меньше всего он был сейчас расположен ходить по гостям. Однако все получилось очень удачно. Малыш трогательно обрадовался его приходу и за столом непрерывно от души подливал ему весьма неплохого вина, Мелисса смотрела на него с обожанием, Кендрик держался благожелательно-апатично, а Фредди отсутствовал. Макс воспринял его отсутствие сочувственно: в отличие от Шарлотты, он гораздо лучше понимал, насколько враждебно настроен сейчас Фредди ко всем членам семьи Кейтерхэм, и ему казалось, что на месте Фредди он и сам испытывал бы точно такие же чувства. Мэри Роуз выглядела усталой и вскоре после ужина извинилась и ушла к себе; оставшись вчетвером, они поиграли немного в карты; Макс выиграл и, расслабившись от вина, рассказал им, как он пробивался к Дасти Винчестеру и что из этого вышло.
– А зачем тебе понадобилась эта старая перечница? – поинтересовался Малыш.
– Н-ну… бабушка говорила, что он был маминым хорошим знакомым и, вероятно, смог бы мне помочь. Я подумываю о том, чтобы заняться тем же, чем и мама.
– Правда? Ты с ума сошел. Но, знаешь, жми на титул, – посоветовал Малыш. – Ты еще не успеешь слово «виконт» до конца договорить, а он уже будет у телефона.
Максу не особенно понравилось, что о Винчестере отозвались как о «старой перечнице», ему даже приснилось из-за этого ночью что-то нехорошее, однако ровно в девять часов он воспользовался советом Малыша.
– Доброе утро, – произнес он, когда ему ответил чей-то преисполненный благоговения голос. – Это виконт Хэдли. Пожалуйста, мне нужно срочно переговорить с мистером Винчестером.
Дасти Винчестер мгновенно оказался на месте.
– Макс! Страшно рад познакомиться. Ваша мать так много о вас рассказывала. Она вами очень гордилась. Проходите, присаживайтесь.
Дасти Винчестер, протягивая Максу руку, шел ему навстречу через весь свой кабинет, отделанный и обставленный в японском стиле и выдержанный в черных и белых тонах. Это был высокий человек с коротко подстриженными темными волосами и пронзительными голубыми глазами. Одет он был во все белое: белый полотняный костюм, белая шелковая рубашка, белые кожаные туфли; и только галстук, кричащего ярко-голубого цвета и с абстрактным белым рисунком, нарушал это единообразие. Даже часы с бриллиантами от Картье были на белом ремешке. Он с первого взгляда вызвал у Макса симпатию, и Макс улыбнулся ему, сразу же распознав, однако, – при помощи инстинкта, отточенного еще в спальнях Итона, – что у Дасти Винчестера явно не те сексуальные наклонности, чтобы он мог оказаться чьим бы то ни было отцом.
– Здравствуйте, мистер Винчестер. Большое спасибо, что вы нашли возможность принять меня, сэр. – Эти много воображающие о себе ньюйоркцы ни на что не падки так, как на старомодные английские хорошие манеры.
– Не стоит благодарности, Макс, не стоит. Что вы будете? Кофе? Или кока-колу? Сам я пью чай из шиповника, не хотите попробовать? Очень вкусно.
– С удовольствием попробую. Люблю все необычное. У отца в Хартесте целая коллекция разных чаев.
– О, Хартест! – проговорил Дасти. – Какой изумительный, просто изумительный дом. Ваша мать столько раз обещала пригласить меня, а потом в последний момент отменяла приглашения. На какой-то бал я уж было совсем собрался, но тут Сьюки, это моя жена, в самую последнюю минуту почувствовала себя плохо, и мы не смогли поехать.
Упоминание о Сьюки лишь слегка поколебало уверенность Макса насчет сексуальных наклонностей Дасти Винчестера; он только отметил про себя, что надо будет поинтересоваться у Мелиссы, насколько приняты в Нью-Йорке подобные вещи. Мелисса совершенно не по годам была великолепно осведомлена обо всем, что касалось фактических норм морали и нравственности. А пока Макс продолжал развивать тему Хартеста.
– Да, – сказал он, – дом действительно очень красив. Надо вам как-нибудь приехать взглянуть на него. Отец будет рад показать его вам, я уверен. Знаете, он любит этот дом больше всего на свете. Гораздо больше даже, чем любого из нас.
Он ожидал обычных в таких случаях возражений, но их не последовало.
– Да, – ответил Дасти, и голос его звучал серьезно, даже немного грустно, – да, я знаю, это действительно так.
Макс встревоженно и настороженно посмотрел на него; на худощавом лице Дасти тут же возникла осторожная улыбка.
– Простите меня, Макс. Когда я говорю о вашей матери, мне всегда становится грустно. Ужасно грустно. Я тоскую по ней. Очень тоскую.
– Расскажите мне о ней, – попросил Макс. – Какой она была, как вы с ней дружили. Видите ли, – к этому времени формулировки у него уже отшлифовались, и речь его сейчас текла безукоризненно плавно и гладко, – я был еще очень мал, когда она умерла, и я пытаюсь воссоздать ее для себя такой, какой она была при жизни и какой я бы запомнил ее, если бы был тогда немного постарше.
– Ну что ж, это очень мило. Очень мило. – Дасти Винчестер улыбнулся и взял со стола большое черное зеркало, которое служило в его кабинете чайным подносом. – Почему бы нам не устроиться на балконе, Макс? Денек сегодня отличный, а вид на парк оттуда просто великолепный.
На балконе стояло несколько легких кресел из черного полотна; Дасти показал Максу жестом на одно из них, а сам забрался в черный гамак, подвешенный между двумя никелированными столбами. Он устроился там и принялся мягко покачиваться, потягивая чай и любуясь Центральным парком. Потом взглянул на Макса.
– Я очень любил вашу мать, – тихо проговорил он. – Очень, очень любил. Мы были с ней очень близки. Она была прекрасным человеком, Макс, удивительно ярким и теплым.
– Да, я знаю, – кивнул Макс, – это я помню. – Но на самом деле слова Дасти сильно удивили и озадачили его: насколько он помнил свою мать, та всегда была холодна и сдержанна настолько, что временами казалась почти чужой. Все тепло, какое было в их доме, исходило только от Александра.
– И еще она была очень хорошим другом. Таким внимательным. Мы были очень близки, она и я. Так близки. Должен вам сказать, – добавил он, заговорщицки улыбаясь Максу, – что Сьюки немного ревновала меня к вашей матери. После того как я женился, мне пришлось стать осторожнее и не так открыто демонстрировать нашу дружбу. Что было непросто. Я привык очень во многом полагаться на нее. Мы могли говорить друг с другом о чем угодно. Абсолютно обо всем.
