Текст книги "Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка)."

Автор книги: Пенни Джордан

Соавторы: Диана Гамильтон,Патриция Уилсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– Я должна была рассказать.

Она прильнула к нему, бледная, снедаемая сожалениями. Она могла спасти их от стольких невзгод. Ведь он все это время любил ее, и это было самое замечательное и непостижимое в мире.

Он, не колеблясь, обнял ее, взгляд заботливо потеплел, и она пробормотала:

– Да, я ошиблась. Я должна была все тебе рассказать, но я так боялась, что он выполнит угрозу, не за себя боялась – за дядю Джона. Мне было Так стыдно, что я попала в такую историю. Я не хотела, чтобы кто‑нибудь узнал о ней, и ты в первую очередь. Я сама должна была выпутаться!

– Я знаю. И прошу, Клео, не терзай себя так. – Его голос был полон бесконечной доброты и невыносимой грусти. – Как у него оказалась эта квитанция? Не говори, если не хочешь, это совсем не мое дело, и, если вы были любовниками, я не имею права вмешиваться.

– Мы никогда не были любовниками, – возразила она, счастливая, обретшая долгожданный покой в его объятиях. – Он просил меня тайно выйти за него замуж, но я ему отказала. К тому времени я уже разобралась в своих чувствах к нему – это было всего лишь увлечение. А когда и оно прошло, я поняла, что мне он даже не нравился. Как бы то ни было… – Клео пришлось напрячь память. Этот эпизод казался таким далеким, таким несущественным. Несущественным было все рядом с долгой и отчаянной любовью к ней любимого человека. Она прижалась щекой к его широкой груди, вбирая в себя его тепло, его силу, ласку… – Как бы то ни было, – торопливо продолжала она, стремясь поскорее избавиться от призрака ее мнимого романа с Фентоном, – казалось, он легко воспринял мой отказ, сказал, что хотел бы иногда встречаться, предложил съездить за город: иногда, если мне удавалось выкроить время от занятий, мы выезжали погулять, и отдых шел мне на пользу. И вот мы поехали. Он вел машину. Мы пообедали на траве, осмотрели разрушенный замок и не спеша отправились домой. Но он якобы сбился с пути, и в результате мы подъехали к какой‑то деревне – это был Голдингстен – уже к вечеру. Переезжая через мост (не понимаю, как это могло случиться), он потерял управление. Серьезной аварии не произошло: было поцарапано левое крыло и я немного ушиблась.

Ее передернуло от воспоминаний: теперь она знала, как тщательно все было продумано и подстроено.

– Пока мы добрались до деревни и нашли гараж, где согласились осмотреть машину, было уже слишком поздно, и ничего другого не оставалось, как заночевать на месте. Мне было слегка не по себе, и я осталась в вестибюле «Рыжего льва», пока он объяснял, что произошло, заказывая комнаты и ужин. И только когда он отвел меня наверх, я обнаружила, что он зарегистрировал нас как мужа и жену. Он сказал, что свободных комнат больше не было. Я не знала, верить ему или нет, но не собиралась искать хозяйку и поднимать шум. Но в постель я с ним не легла. Ночь я провела в кресле и, видимо, из‑за аварии проспала до одиннадцати утра. Он меня разбудил и сказал, что хозяйка уже стучала в дверь, потому что нам пора освобождать комнату. Вот и все.

Клео почувствовала, как он сильнее прижал ее к себе, и уловила проклятия, которые он послал в свой адрес. Он пробормотал:

– С этим покончено. Не тревожь себя больше, я все беру на себя. – Он осторожно отпустил ее. – Как ты себя чувствуешь?

Он заботливо взглянул ей в глаза, и сердце ее переполнилось счастьем и любовью так, что готово было разорваться.

– Хорошо. Помнишь, когда ты прочитал, что Фентон обручен, ты решил, что я больше его не увижу и что можно снова попробовать восстановить наш брак; но я сказала тебе о ребенке, и ты сразу подумал…

– Не надо! – хрипло взмолился он. – Я тогда обезумел от ревности. Теперь ты знаешь, почему я хочу дать тебе развод, о котором ты просишь. Я низко обошелся с тобой, и развод – единственное, что я могу для тебя сделать. – Он слегка поежился. – Пожалуй, нам пора ехать. Я и так слишком много сказал, вывернул душу наизнанку. А я не сторонник самокопания!

Сердце Клео сжалось при этой неловкой попытке пошутить, смягчить рвущиеся наружу страдания. Ее дрожащие губы улыбнулись, и она сказала ясно и громко, чтобы никаких ошибок больше не было:

– Я не хочу развода. И никогда не хотела. Я люблю тебя, я не могу без тебя, и если ты мне не поверишь, – ее голос взвился и зазвенел, от чего при любых других обстоятельствах она пришла бы в ужас, – если ты снова отвернешься от меня, я… я…

Слова не шли к ней, да и угрожать было нечем. Слезы счастья наполнили ей глаза и словно что‑то тяжелое упало с ее сердца, когда безжизненное лицо Джуда, выразив на миг недоверие, озарилось нескрываемой радостью.

– Ты говоришь правду?

Казалось, его ноги приросли к земле, он не мог сдвинуться с места – она сама подошла к нему, обняла, прижала к себе. По ее щекам струились слезы, слезы мешались со смехом, и невозможно было говорить. Но его руки накрыли ее, и их ласка сказала больше всяких слов. А потом, когда он шептал у ее губ сбивчивые слова любви, она, повинуясь внутреннему голосу всех влюбленных, рассказала ему, когда она осознала в себе любовь к нему и как с тех пор эта любовь жила в ней. Солнце поднялось высоко над их головами, и ленивый полуденный зной окутал их, а они все стояли, прижавшись друг к другу, словно расстаться хоть на миг было невыносимо для обоих.

В тот вечер у Торнвудов был выходной. Клео вспомнила об этом, когда они с Джудом рука об руку вернулись в пустой дом. Было уже поздно. Он повернул ее к себе и поймал в объятия, а она проворковала:

– Знаешь что, я хочу есть. Я только приму душ и что‑нибудь приготовлю.

– Иди. – Ей показалось, что он слегка улыбнулся. – Я кое‑что принесу в спальню, чтобы разжечь твой аппетит.

Так он и сделал: пришел сам, принес шампанское и два бокала; все было прекрасно, и Клео, раскинувшись на атласных подушках, посвежевшая, томная от любви к нему, воскликнула:

– Чудесно! Я просто умираю от голода!

В его потемневшем от желания взгляде светились нежность и, как показалось Клео, обожание. Этот взгляд блуждал по янтарному шелку ее пеньюара. С нескрываемым сожалением Джуд отвернулся и, срывая футболку, сказал:

– Я вернусь из душа через две минуты. Ты даже не успеешь налить шампанское.

Сквозь шум воды до Клео доносился его голос:

– Давай все‑таки купим Дин Плейс! У меня к нему особое отношение. Ведь там я нашел тебя.

Она не отвечала: он все равно не расслышал бы. Да и зачем отвечать? Они хотели одного и того же, и теперь так будет всегда, они оба знали это.

Когда он вернулся и тысячи капелек воды переливались на его бронзовой коже, она ощутила знакомый, но всегда необоримый всплеск желания и закрыла глаза. И вдруг совсем по‑глупому застыдилась, словно новобрачная, словно ей предстояла первая близость.

– Фиона сказала, – пробормотала она, чувствуя его радом и откидываясь назад, – что у нас с тобой недостало смелости, чтобы найти наш путь от А до Б в стране чувств. Наверное, она права.

– Да, наверное. – Его голос звучал совсем близко, она чувствовала на своей щеке его свежее дыхание, чувствовала, как его руки начали устранять шелковую преграду, творя свое не выразимое словами волшебство. Джуд прошептал: – Нам есть над чем подумать, не правда ли, любимая? И вместе мы отыщем наш путь от А до Б и гораздо, гораздо дальше. И ничто на свете, моя любовь, не способно разлучить нас.

Пенни Джордан
Суровый урок

ГЛАВА 1

Сара удобно устроилась под ивой, прислонившись спиной к стволу, и закрыла глаза. Мягкий плеск воды навевал сон, но она решительно отогнала его, напомнив себе, что хотела поразмышлять в тишине о своем будущем, о дальнейшей работе: коллег по школе раздражало чрезмерное внимание Сары к проблемам учеников. По их мнению, это мешало ее работе преподавателя.

Сара упорно не желала следовать совету своей двоюродной сестры, что только сон может избавить ее от страшного переутомления. Она была измучена, опустошена и абсолютно неспособна привести свою жизнь в порядок, направив ее вновь по тому пути, который выбрала в университетские годы.

Тогда все казалось предельно просто: она получит диплом, начнет работать учительницей, будет подниматься вверх по служебной лестнице, может быть, даже перейдет в частную школу, а потом, годам к тридцати, попробует получить место директора.

И вот ей уже 27 лет, и она вынуждена признать, что ее первоначальный план не учел одного очень важного момента, ведь она и не догадывалась, что ученики, их жизнь и их проблемы так захватят ее, что собственные нужды, планы и сама жизнь полностью растворятся в желании помочь им.

Истощение – именно так определил доктор состояние безмерной физической и нравственной усталости, которая охватила все ее существо в середине прошлого семестра. Начальство отнеслось к этому диагнозу равнодушно, заявив ей, что эти трудности она накликала на себя сама: никто не просил ее заниматься организацией внешкольного досуга и принимать так близко к сердцу все беды и заботы своих учеников.

В той школе, где она работала, учителя менялись часто: быстро уставали от проблем, связанных с детьми, многие из которых жили в неблагополучных семьях, и работать с ними было тяжело. Но Сара также понимала, что большинство из них могли бы ответить на добро добром. Сара вздохнула. «Забудьте о работе, – советовал ей доктор. – Поезжайте куда‑нибудь, расслабьтесь, полежите на солнышке, успокойтесь…»

Вот почему Сара и оказалась в Шропшире, в этой тихой деревушке, у своей двоюродной сестры и ее мужа, где, как обещала ей Салли, она сможет найти покой, в котором так нуждается.

Росс и Салли поженились два года назад; Росс работал в машиностроительной фирме, а Салли была дизайнером и работала над заказами в своем маленьком кабинете на первом этаже их очаровательного домика – бывшей фермы. Приезд Сары они встретили с радостью; большую часть дня Сара была предоставлена самой себе. Именно этого она и хотела – по крайней мере так советовал ей доктор. И действительно, уже через две недели все неприятности стали уходить, и ей подумалось, что не всем так везет, как ей, не у всех есть сестры, живущие в деревне, куда можно сбежать от изматывающей, удушливой городской жары, которая уже долго стояла над Англией. В телевизионных НОВОСТЯХ показывали высохшие, потрескавшиеся поля и парки, ручьи, где не было воды, городские улицы с мягким от зноя асфальтом и высокое голубое безоблачное небо.

Всплеск воды в ручье заставил ее открыть глаза, и она увидела, как рыба – большая форель – выпрыгнула из воды, охотясь за мошкой. Это напомнило ей детские походы на рыбалку с отцом и братом. Сейчас ее родители были в Канаде, в гостях у Джона и Хитер и их сыновей‑двойняшек, поэтому приглашение Салли оказалось просто даром Божьим.

Сара всегда дружила с Салли, которая была старше ее на три года. Два года назад Сара была главной подружкой на свадьбе Салли и Росса, правда, после этого они год не виделись.

Потрясение, которое испытала Салли на платформе при виде Сары и которое она постаралась скрыть, тут же сменилось озабоченными расспросами, отчего она так похудела, почему у нее потухли глаза.

И первое время никто не поверил бы, что Саpa моложе своей сестры. Сара это признавала, но постепенно, давая отдых своему телу и расслабляясь, она начала понемногу набирать вес, перестала казаться костлявой и становилась вновь стройной, кожа снова приобретала привычный цвет и блеск. Когда у человека ярко‑рыжие волосы, то всякое утомление – физическое, эмоциональное или умственное – очень отражается на лице, контрастирует с его цветом, и эффект получается просто ужасный. За те дни, что Сара провела в деревне, лицо ее снова приобрело мягкий персиковый оттенок, и накануне за ужином Росс шутливо заметил, а утром и Салли подтвердила, что теперь она опять становится той ослепительной рыжеволосой красавицей, которая привлекала внимание всех мужчин и вызвала столько толков на их свадьбе. В ответ Сара состроила гримасу – сама она никогда не считала себя ни красивой, ни особо сексуальной.

Она пошевелилась, стараясь не вспоминать о тех трудностях, с которыми столкнулась, когда только начала учительствовать и коллеги‑мужчины и даже ученики старших классов не принимали ее всерьез из‑за внешности. Именно сочетание ярко‑рыжих волос, удивительных зеленых глаз, выступающих скул, твердо очерченного подбородка, унаследованного от матери, придавало ее внешности чувственный оттенок.

В отроческие годы такая внешность порождала массу проблем, часто вызывая враждебное отношение представительниц прекрасного пола, лишая ее возможности, с одной стороны, подружиться с ними, а с другой, давая мужчинам основание считать, что она куда более сексуально озабочена и предприимчива, чем это было на самом деле.

В университете она обнаружила, что лучший способ избежать подобного рода неприятностей – это создать о себе впечатлений, что под легкомысленной внешностью скрывается серьезная и трудолюбивая студентка, которая поступила в университет получать знания и диплом, а вовсе не бегать по вечеринкам.

И когда она закончила учебу и впервые приступила к работе, она уже научилась укладывать волосы в скромную прическу и как можно меньше пользоваться косметикой. Она всегда выбирала скромные, добротные платья, подавляя острое желание надеть на себя что‑то более женственное и элегантное.

Салли, встретив ее на платформе, поморщилась и сразу же заявила, что это бежевое, спортивного покроя платье с длинными рукавами невероятно старомодно и уныло. Сара собиралась было сказать, что учительница и должна одеваться так, но в тот момент она чувствовала себя такой усталой и измученной, что ей было все равно. Точно так же она не смогла возразить, когда Салли потащила ее с собой в Лудлоу и заставила буквально полностью обновить весь гардероб, который она сюда привезла.

Поэтому сегодня на ней была надета белая спортивная маечка с бретельками и короткие парусиновые джинсы, на голых ногах – спортивные туфли, волосы завязаны на затылке конским хвостом, чтобы не было жарко. Жара действовала на нервы. Не хотелось ни говорить, ни двигаться, а может быть, она так устала, что ей казалось проще предоставить другим людям управлять ее жизнью, а самой просто плыть по течению?

За ее спиной, выше по ручью, пронзительно закричала птичка, которую вспугнул кто‑то, едущий по тропинке. Сара насторожилась. По этой тропинке почти никто не ходил, и она считала ее своим убежищем. Она подалась еще глубже под защиту ветвей, надеясь на то, что, кто бы ни прошел мимо, он не остановится и не заговорит с ней. Такое нежелание вступать в разговоры было для нее непривычно и, скорее всего, явилось результатом тех неприятных бесед с начальством, когда ей дали понять, что постоянное желание вмешиваться в дела учеников пагубно для собственной карьеры.

Она закрыла глаза, стараясь не слушать шагов, быстро приближавшихся к ее тайнику, но не услышать робкий детский голосок, который произнес нерешительно и с большой тревогой: «Простите, эта дорога ведет к Лудлоу?», она не смогла. И неохотно открыла глаза.

Мальчик, которому было никак не больше шести, остановился перед ней и пристально смотрел на нее. Он был светловолосый, голубоглазый, слишком худой для своих лет – и, как она сразу поняла, очень взволнованный.

И хотя она сразу же сказала себе, что, кто бы он ни был и что бы он ни делал на этой заброшенной тропинке, это ее совсем не касается – она должна только показать ему, куда идти, – внутренний голос, тот самый, беспокойный, сочувствующий и заботливый, который и раньше причинял ей немало хлопот, тревожно нашептывал: кто же он такой, отчего, такой маленький, здесь один?

Она выпрямилась и внимательно посмотрела на него, пробормотав:

– Я, право, не знаю, но где‑то у меня есть карта. Если ты подождешь, я ее поищу.

Действительно, карта у нее была, а кроме того, у нее был с собой завтрак, который ей положила в рюкзак миссис Битти, чудесная женщина, приходившая помогать Салли.

Неохотно малыш шагнул к ней, оглянувшись назад. В глазах у него появились страх и беспокойство.

Почему он боится? – думала Сара, пока не торопясь открывала рюкзак и так же неторопливо и деловито вынимала бутылку с питьем и несколько сандвичей. Мальчик был еще мал и, как заметила Сара, толком не сумел собраться в дорогу. Его одежда совсем не годилась для похода – плотные джинсы, спортивная рубашка, а на ногах что‑то очень похожее на бейсбольные сапоги. Джинсы казались слишком тяжелыми для такой жаркой погоды, а сапоги и спортивная рубашка были дорогими, что никак не вязалось с джинсами, купленными на вырост, и можно было только предположить, что тот, кто их покупал, не очень‑то хорошо знал его размер.

Сара озабоченно наморщила лоб, роясь в рюкзаке. Делая вид, что не замечает ни его настороженности, ни того, что он постоянно оглядывается назад, она похлопала рукой по траве и сказала приветливо:

– Иди садись. Боюсь, что я плохо разбираюсь в карте. Видишь ли, я здесь отдыхаю. А ты? Ты живешь здесь?

Она пристально взглянула на него, когда он машинально ответил:

– Да, я здесь живу… – и замолчал. Лицо его стало несчастным, и губы упрямо сжались. – Я здесь в гостях, – поправился он мрачно. – На самом деле я здесь не живу.

– Ах, вот как.

Сара развернула карту и затем, хотя сама она есть не хотела, вынула несколько сандвичей и откусила от одного, потом, указав рукой на раскрытый пакет, спросила:

– Не хочешь поесть?

Он кивнул головой и ответил хрипло:

– Да, спасибо, я очень проголодался.

У него были прекрасные манеры и немного старомодная речь, как будто он долго жил среди взрослых. Сара задумчиво следила, как он жадно ест сандвич. Теперь она твердо знала, что никуда его не отпустит, ей нужно так или иначе завоевать его доверие, а затем вернуть домой. Ребенок, и один, когда кругом так много опасностей, исходящих и от природы, и от человека. Его родители – кто бы они ни были и где бы ни жили, – должно быть, сходят с ума от тревоги, обнаружив, что он исчез.

Она полагала, что он не очень далеко ушел от дома, а утомление, которое читалось в его глазах, шло скорее от страха, а не от физической усталости после долгого пути.

На одной руке у него виднелась ссадина – должно быть, оцарапался, когда продирался сквозь куманику. На рубашке были грязные полосы. Он доел сандвич и с такой жадностью разглядывал кучку других, что Сара, скрыв улыбку, произнесла деловито:

– Доел? Хочешь еще? Знаешь, – сказала она, когда мальчик принялся за второй сандвич, – мне кажется, что ты идешь не по той дороге. Если судить по карте, то похоже… – Она замолчала, нахмурившись, и старалась не обращать внимания на волнение, которое он не сумел скрыть. – Я думаю, тебе надо будет свернуть на тропинку на полмили дальше.

– На полмили… а это далеко?

– Довольно далеко, и кроме того, еще шесть-семь миль до Лудлоу. Тебе очень нужно туда попасть?

Когда она взглянула на него, то увидела, что он избегает ее взгляда, не желая говорить неправду, но и правду сказать тоже не хочет.

– Возможно, есть и более короткий путь; жаль, что у меня нет машины, я бы тебя отвезла туда.

Она сделала паузу, чтобы понять, как он отнесется к ее предложению, и с облегчением увидела, что он заколебался.

– Мне не разрешают ездить с незнакомыми людьми, – тотчас сказал он.

Сара подавила вздох. Бедный ребенок! Никто, видимо, не предупредил его, что разговаривать с незнакомыми также опасно.

– Конечно, конечно, – ответила она серьезно, роясь в рюкзаке и доставая яблоко.

Он все еще стоял, и Сара опять похлопала по траве и заметила:

– Если ты присядешь, то сможешь посмотреть карту сам. Я плохо в них понимаю.

– И моя мама тоже не разбирается… – Он вдруг замолчал, и выражение его лица резко изменилось. – Я хочу сказать, не разбиралась. – Он отвернулся и вобрал голову в плечи, голос его предательски дрогнул.

Ушла ли его мать из жизни вообще или только из его жизни? Теперь Саре было абсолютно ясно, что он убежал из дому и что он очень, очень несчастлив.

Мальчик тем временем уселся возле нее.

У него уже не было ямочек, свойственных совсем маленьким детям, но ноги и руки еще сохранили детскую припухлость, и, когда он сел, Сара ощутила запах вымытой кожи и тепла.

– Меня зовут Сара, а тебя? – спросила она и пододвинула ему карту, чтобы он мог взглянуть на нее.

– Роберт, – ответил он, – хотя…

– Роберт – это очень солидное имя, совсем как у взрослого, – удивилась Сара, – а тебя никто не называет Бобби?

Он покачал головой.

– Моя Нана звала меня Робби, но он сказал, что это очень детское имя. Он зовет меня Роберт.

Лицо его вдруг сморщилось, глаза наполнились слезами. Сара поняла, что «он», повторенное со злостью и неприязнью, вероятно, означает «отец».

Не желая испугать его настойчивыми расспросами, она замолчала, а затем миролюбиво продолжила:

– Ну, Роберт – это действительно имя взрослого человека, а тебе, должно быть, уже восемь?

Она увидела, что его грудь горделиво расправилась и слезы высохли.

– Мне – шесть, – сообщил он, – почти семь. Ну, будет семь в мае.

В мае. А сейчас июль, значит, ему только-только исполнилось шесть. Сара широко раскрыла глаза и сказала, что она подумала, что он гораздо, гораздо старше.

– А разве твоя Нана тебя не хватится, Роберт? Она, наверное, волнуется, куда ты исчез. Ты оставил ей записку? – спросила она ласково.

И сразу слезы на его глазах выступили вновь, он покачал головой и воскликнул:

– Нана умерла! Она погибла в автокатастрофе вместе с мамой и Томом, а мне пришлось приехать сюда и жить с ним. Я его ненавижу! Я не хочу больше с ним оставаться. Я мог бы жить с миссис Ричардс. Так было, когда Нана болела, а мама и Том уезжали. Я совсем не должен оставаться с ним – так сказала мама. Она сказала, что если я не хочу жить с ним, то и не должен. А я не хочу. Я его не люблю. Мама рассказывала, что он не хотел, чтобы я родился, ему это было нужно только для того, чтобы заполучить ее.

Прислушиваясь к его прерывистой речи, Сара сама с трудом удерживалась от слез, и сердце у нее ныло от жалости к нему.

Из того, что он рассказал, а еще больше из того, что не рассказал, у нее начала складываться четкая картина случившегося. Его родители расстались, и он, очевидно, жил с матерью и бабушкой в другой части страны, а теперь, судя по его словам, потерял их в автомобильной катастрофе и живет с отцом. Бедняжка, он так несчастен, неудивительно, что он убежал, но, как бы ей ни было его жалко, как бы она ему ни сочувствовала, ей нужно выяснить, где он живет и кто его отец.

– Ты собираешься найти миссис Ричардс? Да? – рискнула спросить она, и он кивнул. – Где она живет? Далеко?

– В Лондоне, – ответил он с важностью.

– В Лондоне? Так ведь это же очень далеко! – воскликнула Сара сочувственно. – Ты долго шел?

– Я вышел после завтрака, – ответил он, ничего не подозревая. И Сара почувствовала себя виноватой перед ним. Но ведь все это ради его же блага и безопасности! – Мне пришлось подождать, пока мой отец не уедет на работу. Миссис Джекобс ушла за покупками, она не велела мне выходить из сада. Я ее не люблю.

Миссис Джекобс. Сара сжала губы. Конечно, она слышала, как миссис Битти упоминала о какой‑то миссис Джекобс, которая жила в одной из соседних деревень. У нее создалось впечатление, что эти две женщины отнюдь не были друзьями.

– Ты оставил отцу записку? – спросила Сара.

Мальчик покачал головой и упрямо насупился.

– Ему все равно, он даже будет рад, если я уйду, – ответил он. – Миссис Джекобс говорит, что я мешаю и причиняю много не…

– Неприятностей, – подсказала Сара.

Он кивнул, сраженный, очевидно, ее способностью читать мысли.

Саре необходимо было узнать адрес мальчика и отвести его домой, хотя она ему и сочувствовала. Какими бы неприятными людьми ни были миссис Джекобс и его отец, никаких признаков плохого обращения с ним она не заметила – а она была достаточно опытна в этих делах. Несмотря на страх и подозрительность, в мальчике не было молчаливой, угрюмой замкнутости и ужаса, который обычно исходит от подобных детей.

Он действительно был несчастен, и она не могла не подумать: что же за человек его отец? У Сары создалось впечатление, что отец считает его помехой и обузой.

– А зачем ты идешь в Лондон? – допытывалась она.

– Разыскать миссис Ричардс. Я хочу жить с ней, а не с отцом, – ответил Роберт, и глаза его опять наполнились слезами. – Я не люблю его, – повторил он.

Инстинктивно Сара протянула к нему руки, и он бросился к ней, тельце его содрогалось от рыданий, когда она обняла его, гладя и успокаивая. Бедный малыш – а он ведь еще совсем малыш, хотя и старается казаться взрослым.

Потом, когда он немного успокоится, она постарается уговорить его вернуться домой, но сейчас важнее было завоевать его доверие и утешить его, а не расспрашивать, и поэтому она позволила ему выплакаться, а сама нежно покачивала его и гладила по светлой головке.

Сара не услышала предостерегающего гомона птиц, вспугнутых в этот момент прохожим, и поняла это лишь тогда, когда ветки плакучей ивы раздвинулись. Подняв голову, она увидела очень высокого сердитого человека с бешеными глазами.

– Роберт!

По тому, как вздрогнул и прижался к ней Роберт, она поняла, что за человек был перед ней.

– Все в порядке, Робби, – прошептала она нежно, рассердившись на его отца.

– Отпустите, пожалуйста, моего сына.

Это была не просьба, а приказ, и Саре тотчас же стало ясно: он абсолютно не понимает и не чувствует, что его поведение буквально парализует сына.

– Должно быть, вы – отец Роберта? – спросила она, подавляя раздражение и поднимаясь на ноги, что было отнюдь не просто, так как Роберт все еще цеплялся за нее. И тотчас она взяла учительский тон, начисто упустив из виду, что он совершенно не гармонирует с ее по‑детски причесанными волосами и полным отсутствием грима на лице, пока не заметила, что пришелец посмотрел на нее сначала сердито, а потом презрительно.

– Да, – сказал он четко, – но я не имею ни малейшего представления, кто вы такая и что вы делаете здесь с моим сыном. Однако я хорошо знаю, как полиция относится к похищению детей.

Похищению… Ошеломленная тем, что он сказал, она так глубоко вздохнула, что слова буквально застряли у нее в горле.

Роберт прижимался к ней все теснее, и она не могла понять, кто из них дрожит сильнее: он от страха или она от негодования.

Наконец ей удалось перевести дух, и она ответила с жаром:

– Да, но таким же образом она относится и к жестокости родителей.

– Жестокости родителей?!

Он направился было к ним, но теперь резко остановился. Его лицо, покрытое загаром, вдруг стало совершенно белым – и не от стыда или чувства вины, а от гнева. Глаза его сверкнули, они были светло‑светло‑голубые. Как льдинки, подумала Сара вначале, но теперь они так запылали, что она едва ли не физически почувствовала на своей коже ожог.

Его волосы, по сравнению с волосами Роберта, были гораздо темнее, хотя, как она заметила, эти темные густые волосы на кончиках отливали золотом: вероятно, когда‑то он жил в жарких странах.

Черты его лица удивительно напоминали черты сына, или, наоборот, Роберт был его маленькой копией. У них были одинаковые скулы, нос, рот, но, в то время как пухлая нижняя губа Роберта по‑детски дрожала от волнения и страха, губы его отца выражали чувственность и сексуальность, что вызвало у Сары желание отодвинуться от него подальше, ее тело ощутило исходящую от него опасность, которая была куда сильнее его гнева и недовольства. Но Сара не задумалась над этим: ее очень беспокоил Роберт и его полная ужаса реакция на появление отца. У нее не было времени разбираться в собственном отношении к его отцу как к мужчине, охотнику, нахальному существу мужского пола, для которого она была привычной добычей.

– Родительской жестокости? – повторил он сурово, опять привлекая к себе ее внимание. – Что вы хотите этим сказать, что вам тут наговорил Роберт? – произнес он требовательно.

Не приближаясь к ней, даже не повышая голоса и вообще не проявляя никакой враждебности, он тем не менее пытался запугать ее, и в ответ на эту попытку она выпрямилась во весь рост, выпятила подбородок и устремила на него холодный, стальной взгляд.

– Роберт ничего не говорил, – сказала она, слегка отступив от истины. – Он был очень расстроен, несчастный малыш, – сказала она значительно, добавив, чтобы усилить впечатление: – Он направлялся в Лудлоу… в Лондон.

Она увидела, как кровь бросилась ему в лицо, и поняла, что правда ему ненавистна. На нем был дорогой костюм, и Сара заметила, что руки у него сильно исцарапаны, а туфли покрыты пылью, как будто он продирался сквозь кусты.

– Иди сюда, Роберт, – сказал он жестко и нахмурился, увидев, что сын не послушался.

Ясно, что он не умеет обращаться с детьми, подумала Сара и, вспомнив о ребенке, который жался к ней, спокойно сказала:

– Может быть, если я пойду с вами…

Тотчас же его загорелое лицо застыло, как маска, голубые холодные глаза смерили ее с головы до ног. Губы уже готовы были произнести «нет», но не успели.

Роберт закричал отчаянно:

– Я не хочу идти обратно, я не пойду с вами, я ненавижу вас, ненавижу, и мама тоже вас ненавидела!

Он опять зарыдал, отчаянными прерывистыми рыданиями, которые, если их не прекратить, могли перейти в истерику. Не раздумывая, Сара наклонилась и взяла его на руки. Он уткнулся лицом ей в грудь, ручонками обхватил ее за шею, а она покачивала и гладила его, уговаривая. Она услышала, как его отец тихо выругался.

Он сдвинул рукав, взглянул на часы, и сочувствие, которое было возникло у нее, исчезло, когда он резко сказал:

– Хватит, Роберт. Послушай, через полчаса у меня деловая встреча.

Он, должно быть, заметил, что в глазах Сары промелькнуло оглашение, так как замолчал, рот его гневно сжался, и он сказал резко:

– Я бизнесмен, а не только отец. Я отвечаю также за своих служащих. Сейчас на карту поставлена судьба очень важного контракта, и эта встреча имеет решающее значение – без него мне придется уволить многих служащих. Почему, черт возьми, из всех дней он выбрал именно сегодняшний, чтобы сыграть подобную шутку? Как ты не понимаешь, что миссис Джекобс буквально голову потеряла от беспокойства, – обратился он к сыну. – Она позвонила мне на работу, сказала, что ты исчез, и если бы Бен случайно не увидел, как ты направился в сторону ручья… А что касается вас… – он бросил на Сару сердитый взгляд, – вы, конечно, поняли, что ребенок ушел из дому, ничего не сказав никому из взрослых, и вы, вместо того чтобы поощрять Роберта, могли бы по меньшей мере отвести его домой.

Эти слова застали Сару врасплох, но она не успела ничего сказать в свое оправдание, как он, вновь обращаясь к сыну, сердито бросил: