Текст книги "Том 15. Простак и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Глава V

Из всех эмоций, не дававших мне заснуть той ночью, на следующее утро сохранились лишь смутный дискомфорт и негодование против Судьбы, скорее, чем против человека. То, что мы с Одри очутились под одной крышей после всех этих лет, больше меня не удивляло. Так, мелкая деталь, и я отмел её, приберегая все силы ума для того, чтобы разобраться с действительно важным – что она вернулась в мою жизнь, как раз когда я решительно выбросил её оттуда.

Негодование усилилось. Судьба выкинула со мной бессмысленный финт. Синтия доверяет мне. Если я проявлю слабость, то пострадаю не один. Что-то подсказывало мне, что я ее проявлю. Как могу я остаться сильным, когда меня станут терзать тысячи воспоминаний?

Но я непременно буду сражаться, пообещал я себе. Легко я не сдамся. Я обещал это своему самоуважению и был вознагражден слабым проблеском энтузиазма. Я рвался тотчас подвергнуть себя испытанию.

Возможность представилась после завтрака. Одри стояла на гравии перед домом, фактически – на том же самом месте, где мы встретились накануне. Заслышав мои шаги, она подняла глаза, и я увидел, как решительно вздернула она подбородок. Эту манеру я замечал в дни нашей помолвки, не придавая ей особого значения. Господи, какой же самодовольной скотиной я был в те дни! Даже ребенок, подумал я, если только он не погрузился с головкой в самолюбование, сумел бы разгадать смысл этого жеста, и я был этому рад. Я рвался в бой.

– Доброе утро, – поздоровался я.

– Доброе утро.

Наступила пауза. Я воспользовался ею, чтобы собраться с мыслями, и с любопытством взглянул на Одри.

Пять лет изменили ее, но только к лучшему. У нее теперь была спокойная сила, которой я прежде не замечал. Возможно, она присутствовала и в прежние дни, хотя вряд ли. Одри производила впечатление человека, через многое прошедшего и уверенного в себе.

Внешне она изменилась поразительно мало – такая же невысокая, легкая, стройная. Она стала чуть бледнее, ирландские глаза повзрослели, смотрели чуть жестче, но и всё.

Внезапно я опомнился – чего это я так пристально рассматриваю её? Бледные щеки окрасил легкий румянец.

– Не надо! – вдруг проговорила она с легким раздражением.

Слова эти с маху убили сентиментальную нежность, заползавшую мне в душу.

– Как ты тут очутилась? – спросил я. Она молчала.

– Только не подумай, что я сую нос в твои дела, – раздраженно продолжал я. – Мне любопытно, по какому совпадению мы встретились.

Одри порывисто обернулась ко мне. Лицо её утратило всякую жесткость.

– О, Питер! – произнесла она. – Мне очень жаль. Я так виновата.

Ага, вот он, мой шанс. Я уцепился за него, позабыв про всякое благородство, и тут же пожалел об этом. Но мне было горько, а горечь толкает человека на дешевые выходки.

– Виновата? – вежливо удивился я. – Да в чем же? Одри растерялась, как я и рассчитывал.

– В том… в том, что случилось.

– Милая Одри! Любой совершил бы ту же ошибку. Я не удивляюсь, что ты приняла меня за грабителя.

– Да я не о том! Я о том, что случилось пять лет назад.

Я расхохотался. Смеяться мне совершенно не хотелось, но я уж постарался, как сумел. И был вознагражден – я видел, что её покоробило.

– Неужели ты еще волнуешься? – я снова рассмеялся. Таким вот веселым и жизнерадостным был я в это зимнее утро. Короткий миг, когда мы оба могли бы смягчиться, миновал. В её синих глазах зажегся блеск, подсказавший мне, что между нами опять война.

– Я ничуть не сомневалась, что ты переживешь, – бросила она.

– Ну, мне было только двадцать пять. В двадцать пять сердце не разбивается,

– Твое, Питер, вряд ли вообще разобьется.

– Это что, комплимент? Или наоборот?

– Ты-то, конечно, считаешь, что комплимент. А я подразумевала, что ты недостаточно человечен.

– Вот у тебя какое представление о комплименте.

– Я сказала, у тебя.

– Наверное, пять лет назад я был прелюбопытной личностью.

– Да.

Говорила она задумчиво, будто бы через годы бесстрастно исследовала неведомое насекомое. Такое отношение раздосадовало меня. Сам я мог отстраненно рассматривать того, кем некогда был, но определенную привязанность к прежней своей личности ещё сохранял, а потому почувствовал себя уязвленным.

– Полагаю, ты относилась ко мне, как к какому то людоеду? – поинтересовался я.

– Да, наверное.

Мы опять помолчали.

– Я не хотела оскорбить твои чувства. – Это было самое обидное замечание. Я именно хотел оскорбить её чувства. Но она не притворялась. Она действительно испытывала – да, думаю, и сейчас испытывает – неподдельный ужас передо мной. Борьба оказалась неравной.

– Ты был очень добр, – продолжала она, – порой. Когда случайно вспоминал, что надо быть добрым.

Если учесть, что ничего лучшего у нее сказать про меня не нашлось, вряд ли это можно было рассматривать как панегирик.

– Что ж, – заметил я, – не к чему обсуждать, каким я был и что делал пять лет назад. Как бы там ни было, ты спаслась от меня бегством. Давай вернемся к настоящему. Что нам теперь делать?

– Ты считаешь, ситуация неловкая?

– Да.

– И одному из нас следует уехать? – с сомнением продолжила она.

– Вот именно.

– Но я никак не могу.

– Я тоже.

– У меня тут дело.

– И у меня тоже.

– Я должна быть здесь.

– И я тоже.

Она с минуту рассматривала меня.

– Миссис Эттвэлл сказала, что ты учитель.

– Да, я выступаю в роли учителя. Изучаю это дело.

– Почему? – неуверенно спросила она.

– А что такого?

– Раньше у тебя все было хорошо.

– Сейчас еще лучше. Я работаю. Одри помолчала.

– Да, тебе уехать нельзя.

– Верно.

– И мне – тоже!

– Что же, придется нам мириться с неловкостью.

– А почему должна быть неловкость? Ты же сам сказал, что уже всё пережил.

– Абсолютно. Я даже помолвлен.

Одри слегка вздрогнула и стала чертить носком туфли по гравию. Наконец она проговорила:

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Надеюсь, ты будешь очень счастлив.

– Я просто уверен.

Она опять замолчала. Мне пришло в голову, что, посвятив её так основательно в свои дела, я имею право поинтересоваться и ею.

– А как ты тут очутилась?

– Это довольно долгая история. Когда мой муж умер…

– О! – воскликнул я.

– Да, он умер три года назад.

Говорила она ровно и чуть сурово. Истинную причину этой суровости я узнал позднее, а тогда я объяснял это тем, что ей приходится общаться с человеком, ей неприятным, то есть со мной, и мне стало еще горше.

– Какое-то время я заботилась о себе.

– В Англии?

– В Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того, как я тебе написала. С тех пор я жила в Америке. Здесь я несколько недель.

– А как ты очутилась в Сэнстеде?

– Несколько лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который сейчас в этой школе. Он рекомендовал меня мистеру Эбни. Тому нужен был помощник.

– Ты зависишь от своей работы? Я хочу сказать – прости, если затрагиваю слишком личную тему, – мистер Шеридан…

– Нет, денег он не оставил.

– А кем он был? – решился я. Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае – со мной, но тайна Шеридана изводила меня пять лет, я хотел узнать побольше о человеке, перевернувшем всю мою жизнь, даже не появившись в ней.

– Он был художник. Друг моего отца.

Мне хотелось подробностей. Какой он был с виду, как говорил, чем отличался от меня. Но было ясно, что ей не хочется говорить о нем, и, чувствуя обиду, я все-таки уступил ей, подавив свое любопытство.

– Так у тебя только и есть эта работа?

– Вот именно. Если у тебя дела обстоят так же, ну что ж, тут мы и останемся.

– Останемся, – эхом повторил я.

– Мы должны сделать положение легче для нас обоих.

– Конечно.

Она посмотрела на меня своим странным взглядом, широко раскрыв глаза.

– А ты похудел, Питер.

– Вот как? Страдания, думаю. Или физические упражнения.

Одри отвела взгляд и закусила губу.

– Ты ненавидишь меня, – отрывисто бросила она. – И все эти годы ненавидел. Что ж, неудивительно.

Отвернувшись, она медленно побрела прочь, и тут мне открылась вся низость моей роли. С самого начала я только и старался побольнее кольнуть её, мелко ей отомстить. За что? То, что случилось пять лет назад, – моя вина. Нельзя позволить уйти ей. Я чувствовал себя подлым гадом.

– Одри! – крикнул я.

Она остановилась. Я подбежал к ней.

– Одри, – начал я, – ты ошибаешься. Если я кого и ненавидел, то только себя. А тебя я понимаю…

Губы её чуть приоткрылись, но она молчала.

– Я понимаю, почему ты так поступила. Теперь я вижу, каким я был пять лет назад.

– Ты так говоришь, чтобы помочь мне, – тихо произнесла она.

– Нет, я уже давно это понял.

– Я безобразно обошлась с тобой.

– Ничего подобного. Определенному сорту мужчин очень нужна… встряска. И они получают её, рано или поздно. Так случилось, что свою я получил от тебя. Но это не твоя вина. Я бы всё равно получил, что следует. – Я засмеялся. – Судьба караулила меня за углом. Ей страшно хотелось чем-то меня оглоушить. Под рукой оказалась ты.

– Прости, Питер.

– Чепуха! Ты вбила в меня немножко разума. Вот и всё. Каждому человеку требуется образование. Большинство получают его в малых дозах. Мои деньги мешали его получить. К тому времени, как я встретил тебя, мне уже здорово недодали, и я получил все одним махом.

– Ты великодушен.

– Ну, что ты! Я просто вижу всё яснее, чем раньше. В те дни я был истинной свиньей.

– Вот уж нет!

– Был, был. Ладно, не будем из-за этого ссориться.

В доме прозвенел колокольчик, призывая к завтраку, и мы повернули к двери. Когда я отступил, пропуская её, Одри остановилась.

– Питер… Питер, будем разумны. Зачем нам испытывать неловкость? Давай притворимся, будто мы старые друзья, которые теперь встретились. Да и почему «притворимся»? Ведь недоразумения разъяснились, и мы опять друзья, правда?

Одри протянула руку. Она улыбалась, но глаза смотрели серьезно.

– Ну, что? Старые друзья, Питер? Я взял её руку.

– Старые друзья.

И мы отправились завтракать. На столе рядом с моей тарелкой лежало письмо от Синтии.

Глава VI

1

Приведу его полностью. Написано оно было с борта яхты «Русалка», стоявшей на якоре в Монако.

«Мой дорогой Питер, где же Огден? Мы ждем его каждый день. Миссис Форд извелась от беспокойства. Она без конца спрашивает меня, есть ли у меня новости, и ужасно утомительно каждый раз отвечать, что их нет.

С Вашими возможностями Вы уже давно могли бы похитить его. Действуйте быстро. Мы полагаемся на Вас. Спешу, Синтия».

Я несколько раз прочитал это деловитое послание – днем, и после обеда, и вечером, чтобы поразмыслить над ним в одиночестве. Выйдя из дома, я побрел к деревне.

На полпути я вдруг понял, что кто-то идет за мной следом. Вечер был темный; ветер, свистящий в деревьях, усиливал пустынность деревенской дороги. В такое время, в таком месте особенно неприятно услышать шаги позади.

Неопределенность нервирует. Резко развернувшись, я на цыпочках двинулся обратно. И не ошибся. Минуту спустя в потемках обозначилась темная фигура, и восклицание, раздавшееся, когда я перестал таится, доказало, что я застал преследователя врасплох.

Последовала короткая пауза. Я ожидал, что человек, кто бы он ни был, рванется бежать, но он шагнул вперед.

– Прочь с дороги! – крикнул я, и моя трость агрессивно проскрежетала по гравию: я вскинул её, готовый к неожиданным поворотам событий. Пусть знает, что у меня есть какое-то оружие.

Намек скорее обидел, чем напугал преследователя.

– Ну, босс, к чему грубить, – укоризненно попенял он хриплым полушепотом. – Я ж ничего не затеваю.

У меня сложилось впечатление, что голос этот я слышал, но не мог вспомнить – где.

– Зачем вы меня преследуете? – спросил я. – Кто вы?

– Да вот, хочу поболтать. Я вас приметил еще под фонарем, да и пристроился в хвост. Игру-то я вашу раскусил.

Теперь я узнал его. Если только в окрестностях Сэнстеда не появилось двух человек из Баури, то это – тот самый, кого я видел в среду вечером; тот, кто навлек на себя неодобрение мисс Бенджэфилд.

– Не понимаю, – сказал я. – Какая игра?

– Да ну вас, – отмахнулся он. – Шутки шутками, а зачем вы терлись вчера возле дома? Мальчишку выслеживали?

– Так это вы на меня наткнулись?

– Ну! Подумал было, что дерево. Чуть нокаут не получил.

– Зато я получил. Видно, вы очень торопились.

– А то! – просто согласился человек и сплюнул. – Вот что, – завел он снова, облегчив душу критикой этого захватывающего эпизода. – Золотце это – прямо потрясный паренек. Я подумал, это взрыв какой, когда он заголосил. Но не будем тратить время. Оба мы за ним охотимся.

– Что вы имеете в виду?

– Да хватит придуриваться. – Он сплюнул. Видимо, этим незатейливым способом он умел выражать всю гамму чувств. – Я же вас знаю!

– Тогда у вас есть преимущество. Хотя мне кажется, что и я вас видел прежде. Это ведь вы были в «Перьях» в среду вечером и пели что-то такое про собаку?

– Точно. Я и был.

– Откуда вы меня знаете?

– Аи, да кончай ты придуриваться, Сэм!

И в голосе у него мне послышалась невольное восхищение.

– Нет, скажите, кто я, по-вашему? – терпеливо спросил я.

– Ах, чтоб тебя! Но тебе меня не обдурить! Ловкач ты, Сэм Фишер, вот ты кто. Я тебя знаю.

Я онемел от удивления. Поистине, некоторым славу прямо навязывают.

– Я, тебя, Сэм, никогда не видал, – продолжал он. – Но знаю, это ты. И скажу тебе, как я докумекал. Во-первых, только ты да я знаем, что Золотце тут. Мои ребята ловко умыкнули его из Нью-Йорка. И я слыхал, что ты приехал сюда за ним. Ну вот, когда я наткнулся на типа, который следит тут за мальчишкой. Так кто ж это выходит, как не ты? А этот тип говорит как пижон-ученый, – и ты так говоришь. Так что кончай придуриваться, Сэм, давай перейдем к делу.

– Я имею удовольствие говорить с мистером Баком Мак-Гиннисом? – осведомился я, чувствуя уверенность, что он – не кто иной, как эта знаменитость.

– А то! Не к чему, Сэм, играть со мной в прятки. Оба мы тут за одним, так что давай к делу.

– Минутку, – перебил я. – Может, вас удивит, но меня зовут Бернс, и я учитель в этой школе.

Он сплюнул с восхищением.

– От даешь! – заорал он. – Все верно, Сэм, таким ты и должен прикинуться. Смекалистый парень! Прям внутрь втерся. Надо же!

Голос у него стал молящим.

– Слышь-ка, Сэм, ты уж не будь свиньей. Давай уж 50 на 50 в этом дельце. Ведь мы с ребятами за чертову сотню миль прикатили. Ни к чему нам из-за добычи свару затевать. Тут на нас на всех хватит. Старик Форд выложит с лихвой на каждого. Нечего нам ссориться. Давай уж вместе копнем золотую жилу. Это ж не мелочь какая. Я б и приставать не стал, коли на двоих не хватило бы. Так как я молчал, он продолжил:

– Не по-честному, Сэм, пользоваться тем, что у тебя образование. Была бы честная борьба, и у нас обоих были бы равные шансы, я бы ничего не сказал. Но ты у нас грамотей и в дом втерся. Тогда это не по-честному. Сэм, не будь ты сквалыгой! Не грабастай всё! 50 на 50. Уговор? Идет?

– Не знаю. Спросите у Сэма. Спокойной ночи.

И, пройдя мимо него, я скорым шагом направился к воротам. Он потрусил следом, моля:

– Ну хоть четверть-то отстегни! Я молча шел вперед.

– Не будь ты свиньей! Он уже почти бежал.

– Сэм! – Голос его утратил умоляющую нотку, в нем зазвучала угроза. – Эх, будь со мной моя пушка, не посмел бы ты эдак нагличать. Слушай-ка, умник! Ну, ты дождешься! Мы тебя сделаем! Берегись!

Остановившись, я повернулся к нему.

– Послушай, болван! – закричал я. – Говорю тебе, я – не Сэм Фишер! Ты, что, не можешь понять, что вцепился не в того человека? Моя фамилия Бернс. Бернс!

Бак сплюнул, презрительно на этот раз. Идеи он усваивал медленно, но еще медленнее избавлялся от тех, какие уже проникли в вещество, которое он именовал своим мозгом. По каким-то признакам он решил, что я – Ловкач Фишер, и никакие возражения не могли его поколебать. Он воспринимал их просто как увертки, диктуемые жадностью.

– Расскажи это своей бабушке! – В этой фразе он излил весь свой скепсис. – Может, еще скажешь, что за Золотцем не охотишься?

Удар угодил в цель. Если говорить правду стало привычкой, то человек медленно отходит от стандарта, когда выпадает минута для наглой лжи. Я невольно заколебался. Наблюдательный МакГиннис тотчас уловил мои колебания и победно сплюнул.

– А-а! – с внезапной злобой выкрикнул он. – Ладно, Сэм! Погоди! Мы тебя сделаем! Понял? Придет твой час. Получишь свое. Погоди!

С этими словами он растворился в ночи. Откуда-то из темной дали донеслось презрительное «Жмот!», и он удалился, оставив меня в твердом убеждении, что если с начала экспедиции в Сэнстед я часто считал дело сложным, то теперь сложность достигла апогея. В школе ведет слежку зоркий человек Пинкертона, а снаружи караулит шайка мстительных конкурентов. Да, «Сэнстед Хаус» становится неуютным местечком для молодого неопытного похитителя.

Придется действовать быстро.

2

Когда я вышел на следующее утро прогуляться перед завтраком, дворецкий, совершенно не похожий на сыщика (к чему стремится каждый сыщик), дышал воздухом на футбольном поле.

При виде него мне захотелось получить сведения из первых рук о человеке, за которого меня принял МакГиннис, а заодно и о самом МакГиннисе. Мне хотелось, чтобы меня уверили, что мой приятель Бак, несмотря на внешность, человек мирный, который лает да не кусает.

В начале нашей беседы Уайт вел себя как настоящий дворецкий. Из того, что я узнал о нем позже, думаю, что он испытывал артистическую гордость, вживаясь в свою роль. При упоминании Ловкача, однако, манеры дворецкого слетели с него, будто шкурка, и он стал самим собой – живым, энергичным, совсем не похожим на благостную личность, которую изображал.

– Уайт, – спросил я, – известно ли вам что-нибудь о Ловкаче, то есть о Сэме Фишере?

Он уставился на меня. Наверное, вопрос, никак не вытекающий из предыдущего разговора, сбил его с толку.

– Я встретил тут одного джентльмена по имени Бак МакГиннис – кстати, как оказалось, он и был нашим вчерашним гостем, и он только и говорил про Сэма. Вы его знаете?

– Бака?

– И того, и другого.

– Ну, Бака я никогда не видел, но знаю про него всё. Вспыльчивый малый, с перчиком.

– Да, так я и подумал. Ну, а Сэм?

– А в мизинце у Сэма, уж можете мне поверить, больше перца, чем в целом Баке. По сравнению с Сэмом Бак хилый и вялый, точно вяленая треска. Когда доходит до открытой схватки, Бак – простой грабитель. А Сэм – человек образованный. У него есть мозги.

– Так я и понял. Что ж, рад слышать, что вы так высоко отзываетесь о Сэме, потому что предполагается, что я – это он.

– Что-что?

– Бак МакГиннис уперся на том, что я – Ловкач Фишер. Никакие доводы не смогли его переубедить.

Уайт смотрел удивленно. У него были очень яркие, насмешливые карие глаза,

– О, Господи! – засмеялся он. – Это не обидело вас?

– А как же! Он обозвал меня свиньей за то, что я хочу забрать Золотце себе. И ушел с угрозами: «Я тебя сделаю». Как думаете, что этот глагол означает на его языке?

Уайт посмеялся еще.

– Ну, красота. Надо же такое выдумать! Принять вас за Ловкача Сэма!

– Он сказал, что никогда Ловкача не видел. А вы? Он что, похож на меня?

– Ни чуточки.

– Как вы думаете, он в Англии?

– Сэм? Да, он тут.

– Значит, МакГиннис прав?

– Абсолютно. Сэм охотится за Золотцем. Он и раньше пытался, но мы всегда его обставляли. На этот раз он уверен, что ему удастся.

– Тогда почему мы не видим его? Видимо, в этих краях Бак монополизировал индустрию похищений.

– О, Сэм непременно появится, когда сочтет, что готов. Уж поверьте мне на слово, Сэм знает что делает. Он – мой особый любимец. Бака МакГинниса я в грош не ставлю.

– Хотел бы и я относиться к нему так же легко. Но мне Бак представляется весьма значимой персоной. Интересно всё-таки, что он хочет со мной сделать?

Уайт, однако, ни в какую не желал оставлять более одаренного конкурента.

– Сэм учился в колледже. У него есть мозги, и он умеет ими пользоваться.

– Да, Бак меня упрекал. Говорит, что это нечестно.

– У Бака нет разума, – засмеялся сыщик. – Вот почему он повел себя как мелкий воришка, залезающий украдкой в дом. Только так он и представляет себе похищение. И вот почему, когда касается Золотца, остерегаться нужно только одного человека.

– Он для вас просто личный друг! А мне определенно не понравился.

– Да ну его! – презрительно отмахнулся Уайт.

Мы уже повернули к дому, когда до нас через поле донесся звон колокольчика.

– Значит, вы считаете, что нужно ждать Сэма? – спросил я. – Рано или поздно он появится?

– Вот именно.

– Много вам хлопот!

– Такая моя работа.

– Наверное, и мне следует относиться к этому так же. Но хотел бы я все-таки знать, что Бак собирается сделать…

Уайт наконец снизошел до объяснений по этому мелкому пункту.

– Думаю, они стукнут вас мешком, – небрежно бросил он, явно рассматривая подобную перспективу вполне хладнокровно.

– Мешком? – промямлил я. – Как занятно!..

– И ощущения занятные. Я-то знаю. Мне доставалось.

Мы расстались у двери. Утешитель Уайт – никудышный. Он не снял тяжести с моей души.