Текст книги "Том 15. Простак и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

– Ай-я-я-яй!

– Да, сэр.

– Но, как ни крути, всякая плоть – трава.

– Точно, сэр.

– Сегодня мы здесь, а завтра – там, как говорится. Ваш дедушка американец?

– Да, сэр. Ну, в общем. Да, именно американец. Его звали П. Миддлмэсс Поскитт. Когда он наживал бешеные деньги, продавая бумажные выкройки, хотя как можно на этом нажиться, я не понимаю, он улучил время и произвел на свет двух дочерей – Эмералд и Руби. Эмералд вышла замуж за моего дядю Теодора. Вот я бы на это ни за что не решился, он прямо каймановая черепаха! В Англии его называют Бич.

– Как я понимаю, вы про лорда Бинхэмтона?

– Ну да. Ой, я и позабыл, что он ваш приятель! Обаятельнейший человек, наверное, когда отдыхает с приятелями. Но с этой стороны я его не знаю. Для меня с самого раннего детства он всегда был бесом в человеческом образе. Или злодеем из детектива. Прямо из Эдгара Уоллеса.

– Я думаю, он громче лает, чем кусает.

– Может быть, хотя точно сказать не могу. Не хочу зря наговаривать, меня он никогда не кусал, хотя иногда и казалось, вот-вот цапнет. Но я что-то начал вам рассказывать?

– Вы рассказывали, что у вашего дедушки было две дочери.

– А, ну да. Так вот, вторая, Руби, вышла замуж за моего отца, и у них родился сын, то есть я. Так странно!.. – продолжал Простак, обретя природную говорливость и глядя на Дж. Г. Андерсона как на старинного друга. – Вот уж не думал, что мне что-то перепадет. Я и дедушку-то толком не видел с четырнадцати лет, когда ходил в гольфах и прыщиках. И он никак не показывал, что подозревает о моем существовании. Сомневаюсь, чтобы букмекер принимал на меня ставки выше, чем тридцать к одному. Но вот как порой оборачивается, а? Поневоле задумаешься.

Мистер Андерсон всем сердцем желал, чтобы его молодой гость прекратил трещать и дал ему возможность перейти к делу, но этим денежным мешкам приходится потакать, и он согласился, что да, призадуматься можно.

– А я вам еще одну странность расскажу, – не унимался Простак, истинная душа компании. – Верите ли вы в то и се?

– Э… Во что именно?

– Ну, в гадалок, в предсказательниц судьбы.

– В гадалок? Нет, не верю.

– Вот и глупо, дорогой мой хозяин, извините за выражение. Они, скажу я вам, не дуры. Как раз перед отъездом из Англии меня затянули на благотворительный базар, неподалеку от Уимблдона, и там была одна гадалка. Работала она в шатре, а мне жали ботинки, и я хотел передохнуть. Пришлось заглянуть туда и получить на пять монет предсказаний от этой цыганской сивиллы. Сидит за столом, а перед ней – хрустальный шар. Я тоже присел, чтобы дать отдых конечностям, а она сгребла мои пять монет и, поплевав на ладони, взялась задело. Вы меня слушаете?

Мистер Андерсон заверил, что весь обратился в слух, что, в общем, соответствовало действительности.

– Хорошо, подгребаю к сути. Сивилла, вглядевшись в хрустальный шар, заявила, что у меня редкостная душа и огромное обаяние, хотя люди, только что познакомившиеся со мной, не сразу способны оценить меня в полной мере, потому что у меня глубокий потенциал и скрытые глубины. Потом она затронула мое будущее, и вот тут-то я и получил с лихвой за свои пять шиллингов. Она предсказала мне долгое путешествие, светловолосую девушку, неприятности от неведомого брюнета и – внимание – кучу денег. В долгое путешествие я и правда отправился, сюда. И получил кучу денег. Так что осталась только девушка, правда?

Собрав всю волю в кулак, мистер Андерсон проговорил:

– Не-со-мне-нно.

– Без брюнета я вполне могу обойтись. Я думаю, брюнеты эти, если их задеть за живое, могут доставить кучу неприятностей. Но вот девушку… девушку мне очень хочется встретить. Прекрасную светловолосую девушку. Конкретно распространяться про нее цыганка не стала, но намекнула, что она, то есть девушка, по уши в меня влюбится. Бросится в объятия и воскликнет: «Суженый мой!» и тэ пэ. Что ж, это мне подходит. Всякому приятно, чтобы прекрасная девушка бросилась ему в объятия и воскликнула, правда?

Мистер Андерсон незамедлительно бы вызвал полицию, сделай прекрасная девушка хоть шаг в его сторону, но ответил: «Конечно».

Воспользовавшись тем, что его молодой друг завороженно уставился в пространство, он быстренько сменил тему, свернув на бизнес.

– Скажите-ка, а что вы думаете делать с этими деньгами? Вздрогнув, Простак очнулся, мягким движением снял прекрасную девушку, сидевшую у него на коленях и навивавшую прядку его волос на палец, и переспросил:

– А? С деньгами? Ах, с деньгами! Что я с ними думаю делать? Ну вообще-то, черт их дери, я еще и сам не знаю.

– Зато я знаю, – живо откликнулся мистер Андерсон. – Вы купите «Вашингтон».

– Вашингтон? – удивился Простак. Его мозги сегодня утром находились не в лучшей форме.

– Ну да!

– То есть ваш отель?

На секунду показалось, что мистер Андерсон позабудет всякую ласковость и гаркнет, что, естественно, говорит не о столице, и бросится рассуждать о тупых, как стенка, типах, до которых все доходит как до жирафа или до лягушки. Кстати, о лягушках…

Но минута слабости миновала. Мистер Андерсон снова пристроил на физиономию солнечную улыбку и с мучительной болью прикрепил ее к губам.

– Вот именно, отель. Вы там долго работали и, конечно, поняли, что это – золотая жила. Пожалуй, многие бы сказали, что только дурак расстанется с таким отелем, но так уж вышло. Я хочу проводить зиму на юге, и собираюсь купить отель во Флориде, в Палм Бич или Майами. В общем, где-то в тех краях. Но прежде надо продать «Вашингтон». Охотнее всего я продам его вам. Молодому человеку, которого я сам обучал. Естественно, – добавил мистер Андерсон, замечая, что вторая сторона переговоров по-прежнему похожа на куклу, а потому, скажем так, интеллекту собеседника требуется легкая пауза. – Я не жду, что вы примете решение с маху. Ступайте, обдумайте мое предложение, а потом мы продолжим разговор.

4

Когда Простак, покинув кабинет, очутился на свежем воздухе, голова у него шла кругом. Предложение Андерсона расширило его горизонты, открыло новые перспективы. В первый раз с той минуты, как он получил письмо о неожиданном богатстве, он почувствовал то могущество, какое приносят деньги.

До этой минуты головная боль не позволяла ему глубоко задумываться, и он предполагал, что деньги, свалившиеся на человека, можно вложить в надежные ценные бумаги, а самому вернуться на прежнюю позицию, за стойкой портье, чтобы выдавать постояльцам ключи и письма. Простак давно понял, что не обладает никакими выдающимися дарованиями. Он – один из многих, и ему еще повезло, что он нашел хоть какую-то работу. Надо быть полным ослом, чтобы не приклеиться к ней крепче самого крепкого клея. Судьба сделала из него портье, и портье он должен оставаться.

Но мистер Андерсон объяснил ему, что такая пассивная, бесхребетная позиция недостойна богатого человека. Сделав свое поразительное предложение, Дж. Г. снял пелену с его глаз, и тут же нахлынули амбиции, желание вырваться из серого круга, зажить наполненной жизнью, как, например, Поттер. Они не очень часто встречались после знакомства в Лондоне, но этого хватило, чтобы прийти к убеждению: когда доходит до насыщенной жизни, Поттеру равных нет.

Когда Простак ступил на гравий перед главным входом, он услышал, что его окликнули, и, подняв глаза, увидел Мэрвина. Герой экрана сидел за рулем, раздавая автографы представителям своей публики.

– Привет! – воскликнул он, когда Простак подошел. – Как головка?

– А? Гораздо лучше. Спасибо. Не так болит.

– Счастлив слышать. Но отсутствие боли не объясняет сосредоточенного выражения твоего лица. Ты похож на «Пробуждение Души». Почему же ты, Фиппс, разгуливаешь с таким выражением?

– Я задумался.

– О чем?

Простак был счастлив довериться такому опытному человеку. Подсознательно он жаждал обрести советника, чьему суждению можно доверять. Не зная, что Америка наводнена отчаявшимися людьми, обращающимися за советом к Мэрвину Поттеру, он выложил историю о предложении Дж. Г. Андерсона, и Мэрвин с ходу высмеял такую идею.

– Купить его отель? – спросил Мэрвин.

– Да.

– Нечего тебе покупать паршивые отели! Ты этого не хочешь.

– Не хочу?

– Ну, конечно. Это бред какой-то. Ты просто выкинешь деньги на ветер. Владельцы отелей всегда кончают драными носками и очередью за бесплатным супом. Их приканчивают накладные расходы. Даже бездонный кошелек не выдержит покупки новых запасов мыла и новых полотенец, взамен тех, что сперли постояльцы. Ты прямо удивишься, Фиппс, если я скажу тебе, сколько крадут мыла и полотенец. Я и сам их прихватывал во всех отелях, начиная со Скалистого Побережья в Массачусетсе и до Флориды, «Болотистого Штата», где водятся аллигаторы. А я не так уж склонен к воровству. Нет и нет! Надо придумать что-нибудь получше. Я не хочу, проезжая однажды вечером по Бауэри, увидеть бродягу, спящего в канаве, и с содроганием узнать в нем моего старого друга. Что ж, скажу тебе, как поступил бы я с таким богатством.

Это удивило Простака.

– А разве ты не богат?

– Ну, что ты! Мы, актерская братия, люди бедные. Нам выпадает несколько счастливых мгновений, когда мы считаем деньги в день выплаты, думая, что мы богаты. Но тут нам стучат по плечу, и позади оказывается джентльмен с бачками, готовый вывернуть нам руки. Он забирает у нас все, снимает с нас последнюю шкуру.

– Ты про налоги? Поттер покривился.

– Не произноси при мне, Фиппс, этого слова. Ты не желаешь мне зла, но невольно задеваешь за живое. Да, налоги, если уж ты настаиваешь.

– Наверное, они большие.

– Колоссальные! Добавь к ним еще непредвиденные расходы жизни на Золотом Западе. Пони для поло, яхта, плавательные бассейны, жены… То одно, то другое, а в сумме набегает… Мне пришлось удрать из Голливуда хоть на время, ради экономии. В Нью-Йорке, где соблазнов поменьше, я, может, сумею скопить небольшой запасец. Скоро я появлюсь на Бродвее.

– Да, мне кто-то говорил. Спектакль, конечно, будет иметь успех.

– Естественно.

– Я хочу сказать, у тебя полно поклонников.

– Полчища. В основном, женщины. Леди меня обожают, Фиппс. И разве их можно винить, бедных дурочек?

– Наверное, это учитывают?

– А то как же! Завоюй женщин, и дело в шляпе. В театре не будет ни единого свободного местечка. Да, я как раз собирался тебе сказать. Вполне очевидно, как ты должен распорядиться богатством. Вложи деньги в мой спектакль. Ты мне нравишься, Фиппс, и я хочу, чтобы ты удвоил свое состояние. Да что там! Утроил. Когда волосы у меня поседеют, а профиль испортит пара лишних подбородков, я смогу обратиться за пропитанием к тебе. «Леман Продакшнс Инкорпорейтед» – вот кто заправляет этим рискованным предприятием. Хотя почему рискованным? Железный проект. Я уверен, Леман будет рад продать тебе кусочек. Поезжай в Нью-Йорк, к нему. Ты станешь кем-то вроде менеджера. Делать тебе ничего не придется – посиживай себе в кресле, смотри, как другие трудятся, да огребай огромную прибыль. Идеальная, по-моему, жизнь. Так что беги скорее и скажи Андерсону, что сделка отменяется, потому что ты решил вложить свои миллионы в театр. Ну а теперь, – прибавил Мэрвин, – вынужден с тобой распрощаться. Еду в Скивассетт купить одежки, сколько уж там найдется. До свидания, Фиппс. Встретимся при Филиппах. Мы с моей невестой летим после ланча в Нью-Йорк, репетиции уже начались, и мое место там. Когда встретимся снова, надеюсь, ты уже станешь настоящим менеджером. Буду касаться шляпы, здороваясь с тобой, и называть тебя «сэр».

И, подписав еще пару автографов для своей публики, случайно прогуливавшейся мимо, Мэрвин Поттер отбыл, весело махнув рукой.

Несколько минут Простак стоял на гравиевой дорожке, взвешивая все «за» и «против». Как и Андерсон, Мэрвин Поттер расширил его горизонты и открыл новые перспективы. Пока кинозвезда говорила, в нем вспыхнул дух авантюр; но постепенно стал затухать.

В конце концов, рассудил он, «Вашингтон» – родное место, безопасная гавань. Не опрометчиво ли бросить ее ради неведомых морей? Да, опрометчиво. Направляясь к офису мистера Андерсона, Простак решительно склонялся к тому, чтобы принять предложение босса. Мрачный взгляд Мэрвина на отельный бизнес несколько поколебал его, но теперь на троне вновь воцарился Разум.

Все-таки Мэрвин исказил факты. Простак проработал у Андерсона достаточно долго, чтобы понять – джентльмен этот весьма зажиточен. Тому, кто прослужил в его караван-сарае два года, очевидно, что, даже учитывая мыло и полотенца, доходы у Дж. Г. весьма недурные. Ел он дорогие яства, носил дорогие одежды, покупал дорогие машины и курил сигары по доллару за штуку. Сомнений не оставалось: человек этот живет в роскоши, и любой, кто станет его преемником, тоже будет жить неплохо.

Когда вошел Простак, мистер Андерсон как раз курил долларовую сигару. Он вскинул глаза и просиял прежней дружелюбной улыбкой.

– А, Фиппс. Вернулись?

– Да, сэр.

– Как себя чувствуете? Получше?

– Да, сзр.

– Ну и отлично. Вы застали меня буквально чудом. Мне нужно ехать в Скивассетт, повидаться с моим адвокатом. Но я могу назвать вам несколько цифр. Вот, например, за год, закончившийся 31 декабря… – И мистер Андерсон принялся выстреливать цифрами, будто гейзер.

Для Простака они ровным счетом ничего не значили, но по тому, как его наниматель обкатывай их на языке, словно дорогой портвейн, он заключил, что суммы достаточно соблазнительны, и последние его сомнения улетучились. Когда мистер Андерсон, сделав паузу и опустив листок с записями, спросил:

– Ну как?

Простак без малейших колебаний ответил:

– О, что там! Здорово!

– Недурственно, а? – не отставал мистер Андерсон.

– Это точно.

– Так что, желаете купить «Вашингтон»?

– О, безусловно!

– Тогда вот вам мое предложение. Я продам его за сто тысяч долларов.

Простаку показалось, будто его внезапно хлестнули по лицу мокрым полотенцем, что очень и очень неприятно. Еще ему показалось, будто его лягнул в живот на редкость сильный мул. Он хватанул ртом воздух, забулькал, споткнулся и принялся теребить клубный галстук «Трутней».

– Сто тысяч?

– Сто тысяч.

– Да, черт возьми, у меня их нет!

– Хм, а сколько же у вас есть?

– Двадцать две тысячи 18 центов.

Мистера Андерсона затрясло с головы до ног. Он утратил всякую солнечность. Пришел конец пиру любви. Взгляд, каким он пронзил своего портье, был тяжелым и укоризненным. Именно такими взглядами владельцы отелей пронзают портье, когда те морочат им голову, валяют дурака, тратят попусту время и пробуждают надежды, чтобы тут же начисто разбить их. Даже когда ему сунули лягушку в три часа ночи, и то Дж. Г. не испытывал такого острого отвращения к своему молодому подчиненному.

– Двадцать две тысячи? – хрипло промычал он.

– И 18 центов. Видите ли, – пустился в объяснения Простак, – главный куш отхватил, конечно, мой дядя Теодор. Почти все нажитое имущество из старого сундука отошло ему. В конце концов, он ведь был зятем старику и постоянно общался с ним. Ежегодно навещал его в Нью-Йорке, хлопал по спине, интересовался: «Ну как оно все?» – а я…

Мистер Андерсон медленно считал про себя.

– Десять! – выкрикнул он, добравшись до этой цифры, И со странной ласковостью проговорил:

– Фиппс…

– Слушаю!

– Вы заняты?

– Да нет, не очень.

– Тогда я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали. Быстрым жестом мистер Андерсон указал на открытое окно, из которого открывался превосходнейший вид на озеро Скивассетт.

– Это не отнимет много времени. Видите озеро? Простак ответил, что озеро он видит.

– Ну, так вот, я хочу, чтобы вы взяли лодку и поплыли по озеру. Отгребите от берега ярдов на двести… Там глубоко?

– Да, очень.

– Вот и прекрасно. Отгребите, значит, ярдов на двести, а потом привяжите на свою чертову шею чего потяжелее и утопитесь! Всего хорошего, – пожелал на прощание Андерсон и вылетел из комнаты. Он уже опаздывал на встречу с адвокатом.

Простак распрямился. Человеком он был мягким, но что-то в словах мистера Андерсона, а может – в его тоне, глубоко оскорбило его. И когда тот вновь появился в дверях, Простак не то чтобы метал искры, не так-то уж легко таким глазам их метать, но держался все-таки холодно.

– Да, забыл, – проговорил мистер Андерсон. – Вы уволены! Если я увижу вас снова, то убью хоть штопором, если ничего другого не подвернется.

Простак хрипло рассмеялся. В глазах у него зажегся странный свет. Он принял решение: надо внять замечательнейшему совету Мэрвина и принести театру немного пользы. Нет, как он мог польститься на такое дурацкое место, когда перед ним открывалась столь сверкающая стезя!

– Вот как? – спросил он. – Я уволен? Тогда, может, вам интересно, что, если бы вы не удрали, как ошпаренный кот, я уже подал бы заявление об уходе. И если желаете знать, что я собираюсь делать…

– Вот уж нет!

– Я стану управляющим.

– В отеле?

– В театре. Займусь, как говорится, шоу-бизнесом.

– Помоги ему Бог, бедному! – воскликнул мистер Андерсон и исчез вновь, на этот раз – окончательно.

5

Мучительная эта сцена случилась в понедельник. Правильно решив, что ничто не удерживает его, Простак вечерним же поездом уехал из Скивассетта и прибыл в Нью-Йорк во вторник, к позднему завтраку в отеле рядом с Мэдисон-авеню. Отель этот был ему первым домом, когда он приехал в Америку два года назад.

В поезде, как и во всех американских поездах, сильно трясло и качало, Простак был вялый, измученный, и только поспав днем и приняв освежающий душ, счел, что в состоянии выйти и полюбоваться видами Нью-Йорка.

Первым видом, которым он смог полюбоваться, был вид Мэрвина Поттера. Герой экрана стоял на углу Мэдисон-авеню и 65-й стрит, подписывая автограф маленькой девчушке с хвостиками-косичками.

– А-а, Фиппс! – сердечно окликнул он, когда Простак приблизился. – Вот ты и объявился! Я вроде уже говорил тебе, что мы живем в чудеснейшем мире. Особенно меня пленяет то, что в нем повсюду Фиппсы. Куда бы ты ни двинулся – на север, на юг, на восток, на запад, – всюду наткнешься на Сирила Ф.-Ф. Присоединюсь к тебе через минутку.

Он нацарапал свое имя в захватанном альбоме, и девчушка исчезла в неизвестности. Мэрвин провел усталой рукой по лбу.

– Я, Фиппс, человек публичный, что поделать! – вздохнул он. – Как утомляет постоянное общение с нескончаемым потоком поклонников! Нет, против поклонников я, в общем, не возражаю, но есть такие субъекты, в чей молочный коктейль меня так и тянет капнуть редкого азиатского яда. Они требуют у меня автограф, искренне полагая, что я – Грегори Пэк. Автографы этого Пэка продаются на черном рынке по 40 центов за штуку, а вот мои идут по четвертаку. Меня просто мутит, когда эти молодые рептилии охают со скрытой досадой, увидев, кто на самом деле расписался. Ладно, давай сменим пакостную тему. Итак, вот ты и в Нью-Йорке. Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк, центр вселенной! До отъезда в Голливуд я был бриллиантом в его короне и надеюсь стать им вновь, когда спектакль пойдет в сиянии славы.

– Ты, наверное, уже репетируешь?

– Весь день. Сил никаких нет. Репетиции – такая тягомотина.

– Очень нудно, да?

– Да уж, скучища. Все время приходится ловчить, крутить, чтобы внести хотя бы немного огня. Но, кажется, забрезжил выход. Сегодня на репетиции сидел один толстый дядька. Во время всех моих крупных сцен он крепко спал. Завтра, если он явится и посмеет заснуть, я подожгу ему ногу.

– А что это такое?

– Ну и ну, – изумился Мэрвин, – ты два года в Америке и до сих пор не узнал, что это такое? Да у нас детишки в детском саду прекрасно поджигают ноги. Берешь самую обыкновенную спичку, оглядываешься вокруг и как только замечаешь друга или приятеля, который на тебя не смотрит, всовываешь ему спичку сбоку, между носком и ботинком, и поджигаешь ее, а там уж дело продолжит природа. Проще простого. Надо было испробовать это на Дж. Г. Андерсоне. Как, кстати, ты с ним расстался? Он, наверное, головой потолок прошиб, когда ты сообщил ему, что не станешь покупать этот тухлый отель?

– Да, раскипятился немножко.

– Пари держу, взбесился, как мокрая курица. Сам знаешь, что творится с курами, когда они промокнут. А Лемана ты уже видел?

– Думаю позвонить ему завтра.

– А сегодня вечером что? Какие у тебя планы?

– Да вроде никаких.

– Вот и чудесно. Давай, заходи ко мне, пообедаем вместе, а?

– С удовольствием.

– Моя невеста сегодня отправляется то ли на танцы, то ли на какой-то раут в Кинг-Пойнт, на Лонг-Айленде, она там живет. Твое славное общество мне и требуется, чтобы повеселиться. Отправимся с тобой в какой-нибудь тихий ресторанчик. Заходи ко мне часов в восемь в «Ренфу» на 66-й Ист-стрит, я там снимаю скромную квартирку. Одеваться к обеду не надо. Кстати, Фиппс…

– Да?

– У тебя есть мой автограф? Нет? Без него ни один молодой человек просто не может начинать новую жизнь. Вот, возьми. Носи его у сердца. Или продай за четвертак, как тебе больше нравится. Что ж, оревуар. В «Ренфу», ровно в восемь, – заключил Мэрвин. – Три коротких звонка, а потом просвисти первые такты гимна.

И он, благосклонно кивнув, удалился, а Простак отправился гулять, с удовольствием попыхивая сигарой, которую купил в отеле, и наслаждаясь прохладой, повеявшей с приближением вечера. Он радостно предвкушал завтрашнюю встречу с Леманом из «Леман Продакшнс». Не зная точно, в котором часу театральные менеджеры готовы к просьбам о встрече, он пожалел, что не проконсультировался с Мэрвином, но решил, что в половине третьего, после того как Леман неспешно съест ланч, будет в самый раз.

Предвкушал Простак и обед с Мэрвином. Он подумал было, что опасно общаться с таким своеобразным субъектом, но отбросил эту мысль. Даже Мэрвину Поттеру, решил он, вряд ли удастся внести своеобразие в спокойный обед в тихом ресторане. Он еще не знал, что нет таких публичных мероприятий, какие Мэрвин не сумел бы расцветить эксцентричными вариациями. Как раз в ту минуту его неспешной прогулки, когда он размышлял о достоинствах Мэрвина, а заодно и Лемана, он узрел то, что побудило его круто обернуться. Сигара застыла в его губах, а впечатлительная душа взбурлила, точно цистерна, пробитая молнией.

– У-уф! – выдохнул он, покачнувшись.

Узрел он спину девушки в бежевом наряде. Она разглядывала витрину, и вид ее пробрал Простака до самых печенок. Вид сзади, разумеется, еще не все, и человек благоразумный воздержится от суждений, пока предмет восторга не повернется лицом, но тем не менее он застыл, пораженный в самое сердце. Его охватило чувство, которое время от времени навещает каждого из нас, наивысший пик его жизни. Сейчас ему суждено пережить величайшее духовное озарение.

Смутно ощущая, что в такой священный момент человеку тонких чувств не надо пыхтеть толстой сигарой, Простак поскорей отшвырнул окурок и застыл каменным изваянием.

– О, Господи милостивый! – воскликнул он.

Поглощенная созерцанием девушка восклицания не услышала. Она пришла от самого Бродвея, чтобы полюбоваться на эту витрину, и ее не могло оторвать даже упоминание Бога.

Эйлин Мур принадлежала к классу девушек, получающих от 50 до 60 долларов в неделю, а потому большинство ее покупок ограничивалось созерцанием витрин. В ясные вечера, закончив работу, она обычно шла через весь город и устраивала пиршество, любуясь на витрины Мэдисон-авеню. Заведение, перед которым она стояла, принадлежало сейчас Норин О'Хара и торговало шляпками. Девушка тоскливо и мечтательно рассматривала шляпку, похожую на фруктовый салат, всей душой желая купить ее. Ах, если б у нее были деньги! В этот миг до ее руки дотронулся чей-то палец, и кто-то произнес:

– Простите…

Обернувшись, она увидела, что в ее жизнь вошел стройный молодой человек с кремовыми волосами и открытым милым лицом.

– Простите! – повторил он.

– Да? – отозвалась Эйлин.

Говорила она не без суровости, а ее красивые глаза глядели строго. Она терпеть не могла волков, и хотя молодой человек на волка похож не был, она достаточно долго зарабатывала на жизнь в Нью-Йорке и узнала, что многие волки, и очень хищные, разгуливают в овечьей шкуре, обманывая глаз открытыми милыми лицами.

Поэтому тон ее был весьма прохладным, в нем слышалась скрытая угроза. Прохлады и угрозы было бы гораздо больше, не пробуди в ней лицо Простака материнского инстинкта.

Мы уже упоминали, что именно так Простак нередко действовал на женщин. Даже глядя на него тем взглядом, каким Джек Дэмпси, бывало, смотрел на противника, она ощущала, что ее так и тянет погладить его по голове.

Простак ничуть бы не возражал, подчинись она этому желанию. Когда он увидел ее лицо, кипение в глубинах души ничуть не ослабело, скорее, усилилось. Вид сзади был неотразим, но вид спереди оказался еще лучше. Единственного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: из девушек, которых он встречал в своей жизни, эта превосходит всех. Никогда прежде не влюблялся он с первого взгляда с такой страстью, даже три года назад, когда вошел в бакалейную лавку с Кэтикетом,[13]13
  …с Кэтикетом – в рассказе «Переплавлен в горниле» участвует не обычный спутник Фиппса, Кэтикет (Кошкинкорм), а Мартышка Твистлтон.


[Закрыть] то есть с Пибрайтом, и увидел Анджелику Бриско, дочь священника в Мейден Эггсфорд, покупающую бекон с прожилками сала.

Пыл его чувств удивил бы многих из окружения Эйлин, в первую очередь – ее нанимателя. Если бы вы попросили его дать словесный портрет его секретарши, то он ответил бы: «Да так, ничего особенного. Девушка как девушка», – сказал бы он. – Ну, смазливенькая блондиночка, с голубыми глазами, таких вокруг полно».

Но Простак видел эфирного духа, фею красоты. Таращась на нее, он дивился – неужели ему когда-то нравилась Анджелика Бриско? Он снял шляпу перед той цыганкой. Вот она, думал он, та прекрасная светловолосая девушка, после которой для него исчезнут все девушки на свете.

Если он и мог найти недостаток в ее внешности, то это была бы излишняя суровость взора. Но даже и суровый взор ослеплял его. Что уж говорить о носике, вздернутом так мило, и о несравненных, невиданных губках! Они могли улыбаться очаровательно, с приветливой теплотой, но в данный момент были стянуты в жесткую прямую линию и едва приоткрылись, когда она снова задала свой вопрос.

– Да? – повторила Эйлин. – Чем могу помочь, братец? Хотите продать мне Бруклинский мост?

Простак понял – произошло недоразумение. Владельцем Бруклинского моста он не был, о чем так прямо и сказал.

– Нет? – уточнила Динти. – А чем же еще вы владеете, кроме нахальства?

Простака внезапно поразила неловкая мысль. Особой интуицией он не обладал, но выводы делать умел.

– Неужели вы злитесь оттого, что я заговорил с вами?

– Да, мне немножко неприятно.

– О, Господи! Мне ужасно жаль. Ни за что бы не стал, но возникла довольно серьезная ситуация, и я подумал, нужно бы ее прояснить.

– Слушаю.

Простак привел в порядок мысли, насколько позволяли эмоции.

– Понимаете, дело в том, что… я остановился в отеле за углом…

– Неплохое местечко?

– Да, ничего себе.

– Там удобно?

– Да, сносно.

– Вот и хорошо. Счастлива слышать. Так вы говорили?..

– Я вышел прогуляться и купил сигару в отеле.

– Хорошая сигара?

– Очень!

– Прекрасно. Продолжайте. Когда же мы доползем до вашей серьезной ситуации?

– Сейчас, сейчас. Видите ли, я курил эту сигару, а потом выбросил ее так, не глядя…

– Как мальчик, который пустил в воздух стрелу. Помните? Стрела упала на землю, а где – он сам не знает.

– Упала? Да, вполне понятно. Бывает. Но между той стрелой и моей сигарой есть существенная разница. Моя сигара упала не на землю, а на вашу шляпку.

Теперь он завладел ее вниманием.

– На мою шляпку!

– Ну да. И мне все больше кажется, что ваша шляпка горит.

– То есть вы хотите сказать, что в любой момент могу загореться и я?

– Вполне возможно.

– Почему же вы не сказали мне сразу?

– Я подбирался к этому исподволь.

– Зачем? Такие вещи надо узнавать сразу. Ну-ка взгляните, – попросила Эйлин, наклоняя головку.

Простак извлек сигару, отшвырнул ее, угодив в случайного прохожего, сказал «pardon» и сообщил:

– Вроде вы перестали дымиться…

– Это хорошо.

– Но боюсь, ваша шляпка уже не та, что было. На ней выжглось большое пятно. – Взгляд его упал на витрину Норин О'Хара, и на него снизошло вдохновение. – Ой, вот что! Позвольте мне купить вам другую!

– Ну, нет! Так нельзя! Не беспокойтесь.

– Как это – не беспокойтесь? Я не могу губить шляпки направо и налево. Если пожелаете, я куплю вам дюжину.

– А вы кто, великий Гэтсби?

– Гэтсби? Нет. Меня зовут…

– Я имею в виду – вы что, миллионер?

– Ну, я получил довольно большие деньги. Мой дедушка со стороны матери недавно откинул э… ласты и оставил мне значительную сумму.

– Понятно. Что ж, в таком случае – большое вам спасибо. Только возьмем дешевую.

– Что вы! Самую дорогую, какая есть в магазине.

И Простак властно ввел ее в лавку Норин О'Хара.

Норин повела себя очень дружелюбно и приветливо. После сообщения Простака, что леди требуется шляпка, она встрепенулась и ринулась помогать, а когда он добавил, что цена не имеет значения, рвению ее не было предела. Она суетилась, демонстрируя одну шляпку за другой, но Эйлин одобрила лишь ту, которая напоминала фруктовый салат. Когда она надела ее и вышла, Простак затрепетал до самых кончиков замшевых туфель. Он и не подозревал, что сияющая красота может засиять еще ослепительнее из-за какого-то салата.

– Что ж, снова большое спасибо, – поблагодарила его Эйлин. – Если бы вы знали, как я ненавидела свою старую шляпку! Но думала, что носить ее мне придется до скончания века. Ох, я чувствую себя прямо как девушка, которой подарили меховую шубку только потому, что она стояла у мехового магазина, трясясь от холода и клацая зубами. Это вовсе не в моих правилах, но я рада, что так получилось, – заключила она, заметив, что ее спутник добродушно посмеивается.

Простак объяснил причину своего веселья.

– Меня насмешило довольно странное совпадение. Мне вдруг пришло в голову, что уже второй раз за два дня я попадаю на пожар.

– И это вас смешит?

– Немножко.

– Вас, наверное, так же легко рассмешить, как публику в студии. А что произошло в прошлый раз?

– Я спас одного человека из горящего бунгало. Выхватил из пламени, можно сказать.

– А теперь выхватили меня. Поостерегитесь, не то это войдет в привычку. Ну, мне пора.

– Неужели?

– Да, у меня встреча очень далеко от центра.

– Ах ты, Господи! Что ж, вызову вам такси.

– Уж эти мне миллионеры! Я не езжу в такси. Я езжу в автобусе.

Девушка легко прыгнула в автобус, как раз притормозивший у бровки, а когда тот отъехал, Простак захлопал глазами ему вслед, и челюсть у него отвалилась, что пробуждало в Дж. Г. Андерсоне самые зверские чувства. Ему только что пришло в голову, что, встретив свою прекрасную девушку, как и предсказывала сивилла, он совсем упустил из виду, что надо бы спросить ее имя, адрес и номер телефона. А теперь она уехала, унесенная ветром, и он никогда ее не увидит. Корабли, разминувшиеся в ночи, подумал он. Да, точно, два чертовых корабля, разминувшихся в треклятой ночи.