Текст книги "Город Желтой Черепахи"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

* * *

– Я считаю, что вечерняя трапеза – дело интимное и присутствие посторонних может только все испортить.

Я кивнул. Госпожа Сихэ разлила бульон по чашам, поставила между нами блюдо с жареным мясом.

– Как тебя принял господин Гуанли?

– Как нельзя лучше. Мы обменялись кольцами. – Она слегка повернула ладонь, чтобы я мог видеть символ помолвки. – С сегодняшнего дня я его невеста, а свадебные формальности мы завершим по возвращении на родину.

– И когда вы собираетесь отбыть?

– Как можно скорее. Последний корабль Гуанли должен прийти через один-два месяца. Большую часть товаров мой жених уже отправил, и по крайней мере три корабля прибыли благополучно.

– А много ли еще восточных купцов осталось в Городе?

– Пятеро, и с ними около сотни слуг.

– Им удается противостоять влечению Лабиринта?

– Влечению Лабиринта? – Госпожа Сихэ удивленно вскинула брови. – Ах да, мой отец… Никакого влечения нет. Кто хочет, идет, кто не хочет – нет. Но идут в основном люди, не имеющие цели в жизни или отчаявшиеся этой цели достичь. Трусы, боящиеся смерти, глубокие старики, неудачники или уроды.

– Уроды?

– Ну да. Для того чтобы Лабиринт изменил их внешность. А нормальному человеку что делать в Лабиринте? – Госпожа Сихэ поднесла к губам бокал, из которого еще вчера пил Чанси.

– Значит, твой отец?..

– Да, он всегда грезил, не мог остановиться на достигнутом и насладиться прелестью доступного. Философия – для купца штука вредная. На родине он мог бы достигнуть очень высокого положения. Мог иметь все, чего душа ни пожелает, но душа его жаждала самопознания, и ясно, что он был обречен.

– Значит, твоя цель занять высокое положение?

– Все мы, кто остался и не ушел в Лабиринт, хотим этого. Тщеславие, жажда власти, стремление возвеличиться, наверно, самый прочный канат, привязывающий человека к жизни. Нет его – и появляется «влечение Лабиринта». – Госпожа Сихэ улыбнулась. – А я хочу власти! Хочу видеть толпы людей у моих ног! И я их увижу! – Глаза ее сверкнули, и она на миг прикрыла их ресницами.

– Но почему же тогда не бегут слуги?

– Большинство ушли. Нормальных людей так мало. – Она потянулась к плодам. – Остались только те, кто хочет возвыситься. Это здесь они слуги, хотя ты мог заметить, что отношения у нас почти семейные. – Она вновь улыбнулась. – Иначе тут нельзя. Однако, вернувшись на родину, они сразу станут значительными господами. Пятая часть всего, что есть в доме, по уговору принадлежит им, а это, поверь, совсем не мало.

– Вероятно, – согласился я, вспомнив сваленные в зале приемов вещи. – Значит, остались только властолюбцы? А правда, что Лабиринт может изменять внешность людей?

– Может. Он даже может сделать женщину мужчиной, а мужчину – женщиной. Он даже способен женщину сделать девушкой. – Госпожа Сихэ захихикала. – Да только никому в этом проку не бывает.

– Почему? – У меня уже мелькнула догадка, и я поспешил ее проверить. – Прошедшие Лабиринт не могут иметь детей?

– Ха! Они не только не способны делать детей, они не могут любить. Им это не надо, они этого не хотят. Ну правильно, должен же Лабиринт брать что-то взамен. Ведь это только в сказках чудеса творят бесплатно. – Госпожа Сихэ пригубила бокал. Я и не заметил, что она успела изрядно подзаправиться.

– А какая разница между шуанами и шапу?

– Ну… Шуаны – это те, кто входил в Лабиринт раз или два и еще что-то чувствует, соображает. А шапу – это уже готовые. Те, кого Лабиринт слопал. Их уже ничто не интересует, они даже есть не хотят, потому и мрут. Если бы не это, на острове давно уже было бы нечем дышать. А впрочем, это все ерунда. Это нас не должно волновать. – Госпожа Сихэ отодвинула недопитый бокал. – Мы-то не шуаны и не шапу. Мы в состоянии получить от жизни массу приятного и, главное, способны хотеть это получать. – Она поднялась и подошла ко мне. – Ты ведь еще способен хотеть, не так ли?

Она нагнулась и попыталась поцеловать меня, но я отстранился.

– Погоди, сядь. Я способен хотеть, но тебя не хочу.

– Ну, яг-не-но-чек! – укоризненно и слегка насмешливо протянула госпожа Сихэ. – Не огорчай меня. Ты вел себя вчера просто прекрасно. Не порть впечатление, не набивай цену. Или ты хочешь что-нибудь получить за услуги? – Она направилась к туалетному столику и вернулась с двумя уже знакомыми мне фарфоровыми чашечками. – Пей, а потом проси чего хочешь. Возьмешь в доме любое барахло. Все, что приглянется. Человеческие отношения дороже.

– Не буду пить, – твердо сказал я. – У тебя мужиков, кажется, и так хватает.

– Ревнуешь? Да ведь это не мужчины – рухлядь безмозглая! Для них что женщина, что корова. Надоело! Ну, пьешь?

– Нет, – сказал я и поднялся из-за стола. В одном из соседних залов есть выход в коридор, ведущий на крышу дома, с которой можно перебраться на крыши соседних зданий. Кажется, пришла пора им воспользоваться.

– Ладно, – неожиданно согласилась госпожа Сихэ. – Не хочешь – не надо. Раз договорились ждать до вечера, будем ждать. Может, тогда ты смилостивишься. – Она несколько раз хлопнула в ладоши. – Орехов, сладостей, вина?

– Лучше продолжим нашу беседу.

– Ну-ну, – подбодрила она меня.

– Расскажи мне, что такое Лабиринт, как он возник и кто такие рыбаки?

– Про Лабиринт я и сама ничего толком не знаю, да, пожалуй, и никто не знает, а рыбаки… – Госпожа Сихэ задумалась.

В этот момент на пороге комнаты появились Еань и черноволосый.

– Ты звала нас, госпожа?

– Да. Этот мальчик не хочет пить мой бальзам. Помогите ему. – И, повернувшись ко мне, добавила: – А о рыбаках мы поговорим в другой раз, хорошо?

Я рванулся из-за стола, опрокинул его и схватил скамеечку, на которой сидел, – единственное оружие, оказавшееся под рукой. Швырнул ее в Еаня, но промахнулся. И тут же слуги повисли у меня на плечах. После непродолжительной борьбы я был принужден к смирению.

– Любопытно, что из этого выйдет? – задумчиво спросила госпожа Сихэ, подступая ко мне с бокалом, до краев наполненным любовным зельем. – Держите его крепче.

Я шарахнулся в сторону, но держали меня крепко.

– Открой ротик, птичка! – прощебетала Сихэ, поднося бокал к моему лицу.

– Открой, не все же нам страдать! – хихикнул Еань и легонько ткнул меня под дых, так что я согнулся и повис на руках слуг. Драчун я никудышный, и даже последнее средство – лягание ногами не вернуло мне свободы.

Я кашлял, захлебывался и задыхался, но совместными усилиями мучители все же влили мне в глотку содержимое бокала.

– Подержите его еще минуточку, а то опять начнет спрашивать о Лабиринте и рыбаках, – сказала госпожа Сихэ, приближаясь, и принялась вглядываться мне в глаза.

Гадина, подумал я, решив, что уж этого издевательства ей точно не прощу. Пусть только эти вышибалы меня отпустят – удушу!

Госпожа Сихэ придвинулась вплотную и положила руки мне на бедра. Видимо, она что-то высмотрела в моих глазах.

– Ну хорошо. Довольно. Отпустите его и уходите.

Как только руки мои оказались свободны, я сжал их на горле госпожи Сихэ… У нее была очень нежная кожа, она имела такой чудесный желтоватый оттенок. И плечи… Ее плечи не были безвольно-покатыми – прямые и узкие, они, казалось, созданы для поцелуев… А эти трогательные ключицы… Нет, надо быть варваром, чтобы думать об убийстве, хотя мести эта женщина, конечно, заслуживает. Но пусть эта месть будет сладка и доставит нам обоим удовольствие…

* * *

– Скажи, а почему ты в медсестры пошла?

– Случайно. На биофак провалилась, в медицинский по конкурсу не прошла. Куда, думаю, деваться? А тут школьную подругу встретила, она и сманила в медучилище. А мне было все равно куда. Тем более меня туда без экзамена взяли – я им только бумажку из института принесла о том, что там сдавала, они и зачислили.

– А теперь как же?

– В этом году опять поступала. Снова баллов не набрала.

– Еще поступать будешь?

– Наверно. Не колоть же всю жизнь таким, как ты, задницы.

– А что, тоже работа.

– Работа. Если бы задницы были мягкие, а иголки твердые. А если все наоборот, то какая же это работа? Одно мучение. Кстати, я тебе книжку принесла.

– Да у меня есть. Вон ребята целую кучу натащили.

– Такой нету. Это мне подруга на неделю дала. Агата Кристи. Самое чтиво для больных, чтобы о своих ранах поменьше размышляли и унынию не предавались.

– Ну, спасибо, ну, благодетель! Я же теперь ночь спать не буду. Вот уж истинная сестра милосердия!

– Ручки целуй. Не каждому так с сестрой везет.

– С удовольствием. И ручки, и ножки, и губки!

– Ну-ну, я же пошутила!

– А я шуток не понимаю. И вообще, такымы вэщамы нэ шутат, как говорят грузины.

– Ну отпусти, с ума сошел! У тебя щеки, как наждак! Что с моими бедными ручками будет! Ой, ну не надо, ну пожалуйста!

– А лекарствами от тебя пахнет! Как на фармацевтической фабрике.

– Ты разве там когда-нибудь бывал?

– Бывал. Нас в школе на экскурсию водили. В целях профориентации.

– А я вот не бывала.

– Ничего, побываешь еще. Какие твои годы.

– А твои-то! Старик! Молчал бы уж.

– Без пяти минут тридцать. Все-таки.

– Ха! Все-таки! Ладно, лежи тут, читай.

– Верочка, вы не заболтались? Больные ждут!

– Иду-иду! Ну вот, теперь мне из-за тебя старшая нагоняй устроит.

– Ты ее сюда посылай. Я ей мозги запудрю, она тебя сиделкой ко мне определит.

– Была нужда. Тоже, счастье несказанное.

– Иди-иди, тебя больные ждут.

* * *

Я сидел на холодных камнях и смотрел на тускло светящееся озеро с поэтическим названием Озеро Звездного Блеска. Что делать дальше, я не знал.

Со времени побега от госпожи Сихэ прошло трое суток, но дома, где ждала меня Се, я так и не смог найти. Временами мне начинало казаться, что его никогда и не было в Городе Желтой Черепахи, да и сама Се лишь плод моей фантазии.

Улица за улицей обошел я всю западную часть города, облазил каждый мало-мальски похожий дом, но все тщетно. Ноги у меня гудели, а в голове крутилось утешительное изречение Гераклита, гласящее, что в один и тот же ручей нельзя войти дважды.

Мысль эта относилась и к таинственно исчезнувшему дому Се, который я уже отчаялся найти, и ко всему Городу. Теперь, когда я основательно с ним познакомился, он уже не напоминал мне декоративные руины, словно специально созданные для того, чтобы радовать глаз. Это был действительно заброшенный, мертвый город с заросшими улицами, разрушенными и неумолимо разрушающимися домами. Одни сохранились лучше, в другие заходить было опасно. Трухлявые полы, готовые обвалиться кровли, затопленные плесневелой водой подвалы, снующие по безлюдным комнатам крысы, одичавшие кошки и какие-то мелкие неизвестные мне зверьки – все это производило тягостное впечатление. Особенно гнетущим было зрелище шапу, живших в некоторых домах среди гниющих фруктовых объедков и там же безмолвно и равнодушно умиравших, когда пропадала охота есть и пить.

Несколько раз я взбирался на смотровую площадку, надеясь встретить там Гу, но безумная женщина не появлялась. Часто среди развалин мне встречались люди, рыщущие в поисках ценных вещей. Мы обменивались короткими фразами, после чего меня приглашали посетить того или иного купца и устроиться к нему на службу, я отказывался, и тем разговоры обычно заканчивались. Один раз какой-то мужчина даже попытался силой затащить меня к своему хозяину, но мне удалось вырваться и скрыться.

Я избегал людей, опасаясь, что они могут помешать розыскам Се, но сейчас, когда тщетность моих усилий стала очевидной, меня снова потянуло к общению. Я сделал все возможное, чтобы найти девушку, и единственное, что мне оставалось, – это попытаться расспросить о ней купцов и их слуг. Вряд ли они что-нибудь знают, но вдруг… Так уговаривал я себя, отчетливо сознавая, что на самом деле потерял всякую надежду, устал от бесплодных поисков и, главное, соскучился по людям. Мне хотелось услышать их речь, ощутить тепло их рук, удостовериться, что я не один в этом угасающем городе.

Поднявшись с прибрежных камней, я еще раз окинул взглядом озеро, поверхность которого начала металлически поблескивать в первых лучах восходящего солнца, и побрел вверх по дороге, к смотровой площадке.

* * *

– Не бойтесь, не бойтесь меня! Я не сделаю вам ничего плохого!

Мужчина, бежавший последним, остановился, угрожающе подняв копье:

– Что тебе надо?

– Я Пришедший и ищу людей!

– Мы не те, кто тебе нужен, иди своей дорогой. – Мужчина махнул рукой в противоположную сторону.

– Погоди! – Женщина и второй мужчина, остановившиеся поодаль от моего собеседника, подбежали к нему и принялись горячо спорить. До меня долетали только отдельные слова: «Чужой… может указать дорогу… если возьмем с собой… трудно…»

– Хорошо, беги за нами! – наконец крикнул один из мужчин, тревожно озираясь по сторонам.

Я перебежал дорогу и присоединился к незнакомцам. Мельком взглянув на меня, они продолжали путь.

Мы свернули на одну улочку, потом на другую, перелезли через разрушенную каменную ограду, продрались сквозь колючий кустарник, вскарабкались по крутой узкой лестнице, вырубленной прямо в скале, и оказались в каком-то круглом помещении без крыши, похожем на колодец.

– Здесь мы сможем переждать погоню. Устраивайся, Шун. – Один из мужчин начал расстегивать плащ, собираясь передать его женщине.

– Погоди, успеем еще отдохнуть, – остановила она его движением руки и выжидающе посмотрела на меня. Мужчины последовали ее примеру.

Несколько минут мы молча разглядывали друг друга. Знакомство наше произошло так быстро, что только сейчас я смог как следует рассмотреть моих новых товарищей.

Все они были темноволосы, одеты в традиционные для горожан синие одежды и удивительно молоды. Юноши, которых первоначально я принял за взрослых мужчин, сжимали в руках длинные копья с плоскими стальными наконечниками; на широком поясе девушки висел короткий, похожий на кинжал меч в кожаных ножнах. Юноши были хорошо сложены, но ничего примечательного в их внешности я не заметил. Девушка же показалась мне настоящей красавицей – судя по всему, она-то и была вождем и душой компании. Чуть раскосые глаза, придававшие ее смуглому круглому лицу особое очарование, смотрели на меня с нескрываемым любопытством и симпатией, однако я почему-то не сомневался, что при всей ее женственности Шун в случае необходимости не замедлит пустить в дело меч.

– Значит, ты Пришедший? – помедлив, спросила она. – И зачем же ты ищешь людей?

– Плохо быть одиноким в чужом мире.

Она кивнула:

– Одиноким плохо быть в любом мире. Но ты, как я вижу, не первый день в Городе и уже встречался с людьми? – Вероятно, она имела в виду мою одежду: штаны Лэя, плащ и сандалии, полученные мною в доме Чанси. – Почему же ты не ужился с ними?

– Ну, тому были особые причины…

– Какие? – тут же спросил один из юношей, тот самый, что предлагал мне идти своей дорогой.

– У нас нет оснований доверять каждому встречному. Мы и так проявили легкомыслие, позволив тебе присоединиться к нам, – добавил второй.

– Что ж, у меня нет причин что-либо скрывать.

– Вот и отлично. За беседой время пройдет быстрее. Эхуань, где твои запасы? Итсу, выгляни, посмотри, что происходит снаружи, – распорядилась Шун и, выйдя в центр окруженного стенами пространства, опустилась на земляной, поросший желтоватой травой пол.

Эхуань, передав девушке свой плащ, отошел к глухой стене, сложенной из плотно пригнанных каменных глыб, и принялся копьем раскидывать кучу булыжников у ее основания. Второй юноша исчез в низком полукруглом лазе, ведущем на лестницу.

Едва Шун успела устроиться на плаще, а я как следует осмотреться, вернулся Итсу и сообщил, что погони не видно. Вслед за ним подошел Эхуань, держа в руках небольшой сверток. Усевшись рядом с нами, он распаковал выпачканную в земле холстину и достал несколько кусков вяленого мяса и пригоршни три сморщенных сушеных плодов.

– Итак, ты собирался рассказать нам о себе, – напомнил он, сопровождая свои слова приглашающим жестом.

Рассказ мой занял совсем немного времени. Из восклицаний слушателей я уяснил, что о Се они слыхом не слыхивали, хотя и сами изредка встречали коренных жителей Города, которых осталось, на их взгляд, считанные единицы. О Чанси они не только слышали, но и неоднократно видели как его самого, так и Эрфу, и госпожу Сихэ. Известие о смерти Чанси не произвело на них никакого впечатления, упоминание же о Сихэ изрядно развеселило юношей, из чего я заключил, что имя этой дамы давно стало нарицательным в колонии восточных купцов. В общем, незатейливая история моих злоключений снискала мне полное доверие Шун и ее друзей.

– И что же ты теперь собираешься делать? – поинтересовался Эхуань, когда я закончил свое повествование.

– Не знаю, – откровенно признался я. Действительно, я как-то не задумывался о том, что буду делать, встретившись с людьми: устроюсь на службу к восточному купцу, вернусь ли к Эрфу или отправлюсь посмотреть, что же представляет собой Лабиринт. – Мне все здесь одинаково чуждо.

– Угу, – удовлетворенно кивнул Эхуань и, переглянувшись с остальными и, видимо, получив их согласие, продолжал: – В таком случае нам по пути. Мы идем к рыбакам и остаемся у них жить. Если хочешь, присоединяйся к нам.

– К рыбакам? Честно говоря, после разговора с Чанси у меня сложилось на их счет не слишком лестное впечатление, – с сомнением сказал я.

– Конечно, а с чего бы вдруг Чанси стал говорить о них что-то хорошее! Эти люди не чета купцам – они не мародерствуют в развалинах Города, не алчут богатства умерших, не бегут в Лабиринт и не развлекаются самоубийствами. Они просто живут, – неожиданно горячо заговорила Шун. – Быть может, их жизнь слишком проста, быть может, она даже сурова, но это жизнь людей, а не крыс-трупоедов. Это нормальная человеческая жизнь, и купцам, развращенным богатством мертвецов, страхом перед Лабиринтом и ожиданием грядущих почестей на родине, она не может нравиться. А нам такая жизнь кажется единственно достойной. Или ты не согласен?

– Я почти ничего не знаю о рыбаках. Слышал только, что они поклоняются солнцу.

– Чего же тут плохого? Лучше молиться Огненной Черепахе, чем Желтой, лучше поклоняться солнцу, власти и богатству, лучше хоть во что-нибудь верить, чем идти в Лабиринт.

– Я гляжу, Лабиринт вам прямо-таки омерзителен!

– А тебе, когда ты на шапу смотришь, тошно не становится? – вопросом на вопрос ответила Шун.

– По-моему, шуаны довольны своим существованием.

– Скотским существованием, во-первых, а во-вторых, шуаны – это лишь переходная ступень к шапу. Не многим удается на ней удержаться. Однажды побывавший в Лабиринте непременно туда вернется. Впрочем, если ты не хочешь идти к рыбакам, уговаривать не будем.

– Нет, отчего же, я с удовольствием, тем более что и на шапу с шуанами, и на купцов я уже насмотрелся. А кстати, отчего это за вами погоня?

Шун на мгновение опустила глаза, потом, гордо вскинув голову, ответила:

– Ты вправе задать этот вопрос. Мы бежали от господина Анью. Он хотел сделать меня своей наложницей, но мои друзья, – она благодарно взглянула на Эхуаня и Итсу, – не допустили этого. Теперь он мертв, и купеческая община выслала погоню, чтобы отомстить нам. По их расчетам, слуги, убивая нас, должны вспомнить, что Закон еще существует и каждого, кто нарушит его, ждет возмездие.

– Это так, – почти в один голос подтвердили юноши, не сводя с Шун влюбленных глаз.

– Так ты идешь с нами?

– Иду.

* * *

– Устали, – сказал Эхуань, прислушиваясь к мерному дыханию уснувших товарищей.

– Давно в бегах?

– Сутки. Несколько часов удалось подремать вполглаза, но разве это отдых? Зато теперь до леса рукой подать, а там уж не найдут.

– Думаешь, рыбаки вас примут? У них ведь торговля с купцами, могут не захотеть отношения портить.

– Примут. У них, я слышал, много людей в океане гибнет. Да и в торговле больше купцы заинтересованы: рыбаки им и мясо, и рыбу поставляют. А ведь если захотят, могут и оружие, и посуду, и прочее, что необходимо, сами в Городе взять. Это раньше у купцов охрана была, а теперь по десятку слуг осталось: кто хочешь в Город входи – не остановят.

– А табу?

– Табу? Хм… Сегодня табу есть, а завтра и отменить могут. У нас вот тоже раньше запрет на черепах был, а теперь едим и нахваливаем. – Эхуань громко зевнул.

Я уже предлагал свои услуги в качестве караульщика, но по недоверчивым взглядам понял, что еще не заслужил этой чести, и потому напрашиваться не стал.

– Хорошо бы нам пересидеть здесь этот день, потом ночку, а там с утра пораньше и в лес двинуть. Вот только воды у нас нет. Нету воды… А без воды плохо ждать… – Эхуань говорил медленно, с трудом ворочая языком. Видно было, что его одолевает сон и только разговором он и спасается. – Плохо без воды. А до озера идти – как раз заметят. Уж около озера-то они наверняка двух-трех человек поставили. К вечеру хоть тени появятся, а сейчас в этом каменном капкане, как в печи… Жарко… – Голова юноши стала бессильно клониться на грудь.

– А что, купец ваш и правда дрянь был? – спросил я, чтобы вывести его из оцепенения.

– Анью-то? Да нет, купец как купец. То есть дрянь, конечно, но в общем не хуже других. Пока сюда не приплыли, вовсе нормальным был, иначе я бы к нему и наниматься не стал, – продолжал бормотать Эхуань, не открывая глаз. – А тут силу почувствовал. Мол, кто слово поперек, тому места на корабле не будет. Мол, плакала тогда твоя добыча, сиди в Городе всю жизнь, а о доме и не мечтай. Но он чудак был. Может, у меня и дома-то нету… Некуда, может, мне возвращаться-то…

Несколько минут Эхуань сидел молча, потом дернулся, открыл глаза, тряхнул головой:

– О, Красный дракон и Белый паук! Никак заснул?! – Он рывком вскочил на ноги. – Пойду погляжу, что там за стенами.

Я кивнул, любуясь его загорелым мускулистым телом. Посмотрел, как он ловко, бесшумно скользнул в лаз, и перевел взгляд на спящих.

Шун спала на плаще Эхуаня, закрывшись руками от палящих лучей солнца. Она лежала, свернувшись, как еж, так что видна была только грива волос и маленькие ступни – ступни человека, всю жизнь привыкшего ходить босиком. Итсу спал лежа ничком, широко раскинув руки и ноги, – в позе упавшего с большой высоты. Красивые ребята, подумал я с завистью и попытался вспомнить, сколько же мне лет. Тридцать, сорок, пятьдесят? Я чувствовал себя молодым и все же сам себе казался значительно старше моих случайных товарищей.

Кто я? Как меня зовут? Почему я здесь оказался? Огненная черепаха – солнце – застыло прямо надо мной, каменные стены сияли, словно золотые. Странное, наверно, зрелище: сидит человек в золотом кольце и не знает, кто он, откуда, зачем?

– Дигуан, внимание! Шун, Итсу, проснитесь! – внезапно услышал я громкий шепот появившегося Эхуаня. – Погоня близко, они уже обшаривают ближайшие здания. Если поторопимся, успеем улизнуть. Дигуан, с мечом обращаться умеешь? Не знаешь? Значит, не умеешь. Бери сверток и мой плащ, пойдешь вторым. Не медли, за мной.

Прогоняя дремоту, я успел заметить, как стремительно вскочил на ноги Итсу, как ловко Шун вырвала из ножен прямой блестящий меч, и, подхватив плащ, на котором она спала, и холщовый сверток с едой, бросился вслед за Эхуанем, исчезавшим в проеме лаза.

Он показал себя отличным бойцом, этот юноша с девичьим именем! Впрочем, он дрался за свою возлюбленную, а это, как известно исстари, удесятеряет силы бойца.

Я едва добрался до первых ступеней лестницы, когда он был уже внизу, поэтому мне не удалось рассмотреть драку во всех подробностях. Да, собственно, драки как таковой и не было. Мускулистое тело Эхуаня на моих глазах превратилось в некое подобие громадного пушечного ядра, которое, подскочив на последних ступенях лестницы, ударило в грудь мужчину, собравшегося подняться наверх. Потом «ядро» мгновенно распрямилось, и у него появились руки, сжимавшие копье. Второй мужчина, не успев понять, что случилось с первым, был оглушен ударом древка. Багровый рубец перечеркнул его лицо по диагонали от виска до скулы, и он безвольно осел на каменную площадку у основания лестницы.

Слыша за спиной недовольное ворчание Итсу, я кубарем скатился вниз и обнаружил, что путь свободен. Подхватив копье одного из поверженных противников, я припустил за Эхуанем, который, не оглядываясь, бежал к какому-то приземистому зданию с многогранной башенкой. За мной следовала Шун, а чуть левее, рыча и поминая двухвостую гадюку, продирался сквозь колючий кустарник Итсу.

Отчетливо помню, что, обогнув дом с башенкой, мы пробежали сквозь узкие увитые лианами ворота, затем, помогая друг другу, перелезли высокую ограду, на мощных столбах которой были установлены вазоны в виде чуть приплюснутых черепов, взобрались по лестнице с обколотыми ступенями и наконец увидели в просветах между зданиями спасительную зелень леса. Правда, как мы скоро убедились, это был еще не настоящий лес: тут и там сквозь наплывы папоротника, кустарника и молодых деревьев можно было разглядеть остатки зданий и заборов, угадать направление улиц.

Несколько раз я слышал, как громко перекликались между собой наши преследователи. По счастью, они нас не заметили, но количество поисковых групп не на шутку меня встревожило. Я почти не сомневался, что у самого леса мы наткнемся на хорошо замаскированную засаду, и отчаянно сжимал древко копья, – присоединившись к беглецам, я как бы принял на себя часть их вины, связав тем самым свою судьбу с судьбой этих людей.

Опасения мои оказались, однако, напрасными – никто не караулил нас в заросших деревьями, увитых лианами домах. Мы благополучно миновали захваченную лесом часть города и, не сбавляя шага, устремились под сень высоких желто-коричневых деревьев с серебристой листвой.

Шагая след в след за Эхуанем, я, казалось бы, должен был радоваться, что нам удалось так легко отделаться от погони, но на душе у меня было смутно. Я покинул Город, и значит, исчезла последняя надежда встретиться с Се; кроме того, было в нашем чересчур удачном бегстве что-то неестественное. Странно, что, определив направление побега, преследователи не попытались преградить нам путь, как сделал бы я на их месте, а продолжали обшаривать дома. Они вели себя так, словно не могли и мысли допустить, что кто-то может уйти из Города в лес. Но почему?

На привале я поделился своими сомнениями с остальными. Они выслушали меня молча, и по их помрачневшим лицам я понял, что затронул неприятную тему.

– Вот видите, даже Дигуан сообразил, что тут что-то нечисто, – после длительного молчания сказал Итсу. – Я предупреждал, что кратчайший путь будет не самым безопасным.

– Зато нам удалось уйти от погони, – легкомысленно пожал плечами Эхуань.

– Но от цилиней нам так легко уйти не удастся.

Видя, что я ничего не понимаю, Шун отложила сушеные фрукты и повернулась ко мне:

– Дело в том, что до становища Трех Лун, как называют свою деревню рыбаки, можно добраться двумя путями: через лес, как мы и идем, и вдоль берега океана. Идти через лес надо двое-трое суток, по берегу – в два раза дольше. Однако считается, что дорога по побережью безопаснее, в то время как в лесу, особенно ночами, хозяйничают цилини. Ты, наверно, слышал об этих жутких тварях, порожденных Лабиринтом, – именно из-за них жители Города перестали пользоваться лесной дорогой. Мы решили идти кратчайшим путем – лес велик, отыскать в нем наши следы будет трудно, да и вряд ли кто рискнет углубиться в эту его часть – она пользуется особенно дурной славой. Этот путь опасен, но лучше быть растерзанными цилинем, чем попасть в руки жаждущих мести купцов. А схватить нас на побережье значительно проще, я уверена, что туда уже послан отряд для нашей поимки.

– Значит, преследователи уверены, что вы не пойдете этой дорогой?

– Да, скорее всего они думали, что мы попытаемся отсидеться в городе, а потом, когда поиски прекратятся, пойдем на службу к западным купцам, в надежде вернуться на родину кружным путем.

– Они даже не пытались преградить нам дорогу в лес, считая, что это верная гибель. И думаю, они были правы, – пробормотал Итсу.

Шун улыбнулась:

– Почему из твоего сердца ушла смелость? Или нет у тебя в руках оружия, а рядом верных друзей?

Не поднимая глаз на девушку, Итсу продолжал скрести плоским камнем по наконечнику копья. Потом положил камень в мешочек, висящий у пояса, и сумрачно произнес:

– Робость поселилась в моем сердце с тех пор, как мои глаза увидели тебя. И все же я ничего не боюсь. Просто помню мудрость, гласящую, что если враг не препятствует твоему бегству – можешь быть уверен: ты бежишь в огонь. Это знают даже дети, а ты забыла. Даже Дигуан это почувствовал, хотя он плохо знает наши нравы и обычаи.

Шун кивнула и, задумавшись, принялась чертить невидимые узоры на мшистой земле.

– Довольно спорить, все равно выхода у нас нет, – сказал Эхуань, поднимаясь. – Мы уже выбрали путь и сделали по нему первые шаги. Теперь остается пройти его до конца.

– Ты прав. – Итсу мельком посмотрел на меня, задержал взгляд на Шун и тоже поднялся с земли. – Я пойду впереди. Теперь моя очередь.

* * *

– Виктор, слышь, Виктор! Вычислили нашу мумию! Работники Аэрофлота вычислили. Луцкий его зовут, Тимофей Иванович Луцкий. Из Хачинска он прибыл. Уже и запрос туда послали, глядь, и приедут родственники – болезного своего навестить.

– Здорово!

– А то как же! Я и то думаю, что за оказия: самолетом человек прилетел – там же и с паспортов все списывают, с фотографиями сверяют – и вдруг личность установить не могут. Ан нет, установили-таки.

– Сколько же ему лет-то? Кто по профессии?

– Да разве я знаю? Вот погоди, родственнички приедут, все расскажут.

– Родственники приедут… Наверно, не ожидали такого поворота, когда провожали…

– Это точно. Кто ж такое ожидать может? Узнают – убиваться будут.

– Думаешь, не жилец?

– Что с того, что я думаю? Видел, как врачи на него смотрят? Да и Вера твоя тоже.

– Почему это моя?

– Ну уж это-то ты уж брось, что я, слепой, что ли?

– А мне скоро ходить можно будет. Ирина Петровна вчера говорила.

– Это дело. Надоело небось в палате-то тухнуть?

– Надоело.

– Ничего, мумии нашей хуже. Не видит ничего, не слышит, словно живого в гроб положили.

– Может, он вообще в сознание не приходит, зря, что ли, его всякой дрянью колют?

– Да нет, что-то он чувствует. Иногда и смотрит осмысленно. Помнишь, про портфель свой спрашивал? Беспокоит его, видать, что-то.

– Да. Да разве может такое быть, чтобы человека ничего не беспокоило? Это уж тогда и не человек вовсе будет.

– Точно. Ну ладно, отдыхай. Пойду ребят из третьего отделения в козла сделаю, появился там один мастак.

* * *

– Берегись! – крикнул Эхуань, бронзовым изваянием застыв посреди тропы. Я отшатнулся, выставив перед собой копье и отчаянно вертя головой в разные стороны в поисках опасности.

– Что случилось? – выглянула из-за моей спины Шун. В руках ее блеснул обнаженный клинок.