Текст книги "Город Желтой Черепахи"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Весла правого борта на воду! Цино, убавь парус!

Мы налегли на весла, лодка, раскачиваясь и скрипя под ударами волн, закончила поворот.

– И за что напасть такая! Все сидят себе дома, а ты тут мокни! – пробормотал Нийо, мой сосед слева.

Я повернулся и задал давно интересовавший меня вопрос:

– А почему, собственно, сюда послали именно наш корабль?

Из-за надвигающейся непогоды три лодки не вышли сегодня на промысел, нашу же отправили для совершения торжественных молений. Одному из местных пророков приснился вещий сон, смысл которого заключался в том, что, если принести Лабиринту щедрые жертвы, он перестанет насылать на рыбаков бифэней. Невзирая на риск и явную несуразность затеи, экстренно собравшийся Совет старейшин санкционировал нашу экспедицию, хотя океан вокруг Лабиринта, по понятным причинам, считался местом проклятым, и моления здесь совершались всего пять или шесть раз за все время существования деревни Трех Лун.

– А кого же еще посылать? – мрачно удивился Нийо. – Каждый из кораблей принадлежит своему поселку, а на нашем – команда смешанная. Кого же и посылать, как не нас. Во-первых, тогда будет считаться, что в жертвоприношении приняла участие вся деревня, а во-вторых, если мы потонем или нас бифэни сожрут, не так жалко будет. Ты думаешь, почему Паоси тогда вызвался с Янгунем сразиться? Рыбы-то в обоих кораблях одинаково было.

– Так почему же?

– А потому, что так заведено. Совет всегда нас на опасное дело определит. Да ты не знаешь, что ли, что у нас команда в основном из штрафников состоит?

Ответить я не успел – длинная волна с грозным урчанием накрыла лодку. Вал с шипением обрушился на нас и схлынул, лодка, подобно поплавку, выскочила на поверхность.

– Эй, на руле! Спишь?! Потопить нас хочешь?! – проревел Паоси, мощным голосом перекрывая гул разгневанного океана.

Лодка вильнула вправо, влево, выровнялась и взлетела на очередную украшенную пенной шапкой волну. Под ногами у нас плескалась вода, над головой хлопал отяжелевший парус.

– Попали в переделку! – Нийо сплюнул за борт и поднес висящие на шее амулеты ко лбу.

– Ерунда! Когда суп хлебаешь, в котле и то волны больше! – заорал, обернувшись, Киви, в глазах его светилось отчаяние и злое упрямство.

Я оглянулся назад, но Лабиринта уже не было видно – низкие тучи скрыли его от глаз. Не было ни берега, ни звезд, ни солнца – никаких ориентиров, только темное небо и темная вода вокруг.

– Убрать парус!

Парус медленно, словно нехотя, пополз наверх, и снова нас накрыло волной.

Много раз за это плавание я прощался с жизнью и неожиданно для себя воскресал. Волны захлестывали нас, не давая передышки, мы вычерпывали воду как бешеные, но уровень ее в лодке не опускался ниже колен. Зловеще хрипел сорвавший голос Паоси, и мир казался адом. Время застыло, а суша пропала, поглощенная океаном. Руки и ноги мои уже не чувствовали усталости, а вернее, это я не чувствовал рук и ног. Я умер, превратился в автомат, размеренно работающий веслом и поминутно изрыгающий попавшую в него мутную соленую воду. Страх умер. Смерть представлялась мне доброй феей – она одна способна была вызволить меня из этой чертовой карусели.

И все же, когда Паоси, напрягая глотку, просипел: «Справа по курсу бифэнь!» – все во мне содрогнулось. Это было уже слишком. Я бросил весло и закрыл лицо руками. И тут же ощутил сильный толчок в спину.

– Очнись! Сейчас на счету каждое весло!

Я послушно вцепился в рукоять весла, точнее, повис на ней.

– Цино, к рулю! Поворачивайте налево! Будем выбрасываться на берег, иначе нам не спастись.

Неужели он еще знает, где берег, вяло подумал я. Лодка начала разворот, и в этот миг ударившая в правый борт волна едва ее не перевернула. Если бы я не вцепился в весло, меня бы наверняка вышвырнуло в воду, – кого-то из рыбаков, судя по истошному крику, такая участь уже постигла.

Следующая волна приняла лодку на гребень, и я увидел костистый, похожий на рыбий, но только чудовищных размеров плавник, движущийся в нашем направлении.

– Держись!

Лодку бросило в пропасть, развернуло и, словно пойманную на гигантский крючок рыбину, потащило к призрачному берегу.

Я очнулся от страшного треска за моей спиной и тут же понял, что погружаюсь в темную глубину. Сопротивляться не было сил, и я с облегчением подумал, что уж теперь-то наверняка все кончится, как вдруг могучая волна, словно рука великана, подхватила меня, выволокла на сумрачный свет и понесла вперед…

* * *

Была глухая ночь. Я поднял голову и огляделся. Затянутая тучами луна почти не давала света, и все же мне удалось кое-что рассмотреть: я лежал на пустынном песчаном пляже, а справа от меня, далеко впереди, мерцал робкий огонек костра.

Спасен! Неужели спасен?! Я медленно стал подниматься на ноги и с удивлением обнаружил, что конечности у меня целы. Тело, конечно, болело, но это давно уже стало для меня привычным – на такие пустяки не стоило обращать внимания.

Волнение на океане улеглось, и белая, словно фосфоресцирующая, полоса прибоя мирно шуршала метрах в двадцати от меня. Насколько хватало глаз, поверхность океана была чистой, ничто не указывало на то, что совсем недавно здесь затонула большая лодка. Но, может быть, меня отнесло слишком далеко от места крушения?

О том, как мне удалось спастись, я размышлять не стал, значительно важнее было решить, что делать дальше. Первым моим желанием было идти к костру, разведенному, по всей видимости, моими спасшимися товарищами. За время, проведенное в деревне Трех Лун, я привык к ним, и сейчас меня живо интересовало, кому из них удалось спастись, а кто нашел себе вечное пристанище на дне кормильца океана. Жив ли трусоватый и суеверный Нийо, упрямый оптимист Киви, до последней минуты старавшийся уверить как себя, так и своих ближних в том, что все обойдется, сумел ли добраться до берега Паоси – мужественный человек, прекрасный, хотя и опальный, капитан и непревзойденный стрелок из большого арбалета?

Я непроизвольно сделал несколько шагов в направлении зазывно сияющего огонька, но тут же остановился, сообразив, что подойти к костру – значит, вернуться в деревню. А для чего мне туда возвращаться? Напротив, я должен воспользоваться тем, что меня еще не обнаружили, и незаметно покинуть пляж. Пусть рыбаки думают, что я погиб, тогда руки у меня будут развязаны. Я смогу привести в исполнение свой план – добраться до западных купцов, и в то же время Тайши и ее сыновьям ничего не будет угрожать.

Теплый свет далекого костра манил меня, обещая уют и безопасность, но я решительно повернулся и зашагал на север. И сделал это как нельзя кстати, потому что, не успев еще пройти и полусотни шагов, я услышал за спиной громкие крики – запалив сигнальный костер, рыбаки отправились на розыски пропавших товарищей. Я прибавил шагу, и вскоре призывы их перестали достигать моих ушей.

Час за часом шел я вдоль пенной полосы прибоя, и усталость, исподволь копившаяся во мне, все больше давала о себе знать. Отяжелели ноги, в голове непрерывно и нудно гудело, глаза сами собой щурились, готовые вот-вот закрыться. Плащ мой остался в лодке, и меня начало знобить от свежего ветерка, то и дело налетавшего с океана. Чтобы укрыться от него, я решил отойти подальше от воды и только тут заметил, что характер местности изменился. Из песка, словно кости исполинских чудовищ, торчали обломки черных скал, иногда составлявшие причудливые скульптурные группы, а дальше, там, где кончался значительно сузившийся пляж, высились редкие искривленные деревья – потрепанный авангард наступающего леса.

Ночь была на исходе, тучи ушли, и в свете занимающегося дня окрестный пейзаж показался мне странно знакомым, и я почти не удивился, увидев среди корявых сосенок хижину старика Лэя.

Мне хотелось есть, хотелось согреться, спрятаться от ветра и утреннего озноба, хотелось заснуть под куском дерюги, но я свернул в лес, чтобы обойти жилище Лэя стороной. Он знал, что в конце концов я обосновался у рыбаков, – Тайши позаботилась сшить и отправить старику новые штаны взамен некогда одолженных мне, и теперь ему совсем ни к чему видеть меня. Похоже, он молчун, но если вдруг проговорится, будут у моей семьи в деревне большие неприятности. Кстати, имя, данное мне Се, тоже лучше забыть – в Западную гавань я должен прийти таким же, как и в первый раз, – человеком без прошлого. Во всяком случае, в беседе с Эрфу про рыбаков упоминать не следует – мало ли что может случиться.

* * *

– Я говорил, что ты сам все увидишь, если захочешь увидеть, и поймешь, если захочешь понять. – Эрфу подвинул мне блюдо с трехгранными орехами удлиненной формы: – Из-за океана, попробуй.

Я кивком поблагодарил гостеприимного хозяина и, следуя его примеру, взял орешек пальцами и раздавил его хрупкую скорлупку. Вероятно, это и другие лакомства, которыми был уставлен стоящий перед нами столик, Эрфу получил с одного из трех великолепных кораблей, что я вчера видел в гавани.

– Благодарю за рассказ, я услышал от тебя много интересного. Не думал, что Гуанли решит так скоро покинуть этот благословенный край. – По губам Эрфу скользнула тень улыбки. – Впрочем, я и сам в ближайшем будущем собираюсь на родину. А часть наших купцов отплывет не сегодня-завтра. Да ты, верно, знаешь – видел погрузку кораблей.

– Видел, – подтвердил я. – Превосходные корабли. Таким, наверно, бифэни не страшны.

– Да. Жаль только, что привозят они теперь мало товаров и много молодых дураков, которым неймется поскорее превратиться в шапу. Ну да это их дело. А какое у тебя ко мне дело? Не для того же ты пришел сюда, чтобы поделиться своими впечатлениями о Городе Желтой Черепахи? – Эрфу поднялся со складного стульчика и, не глядя на меня, прошелся по террасе.

Перед нами раскинулся замечательный парк. С бассейнами, водопадами, живописными дорожками, украшенными статуями и клумбами. Поражало в нем и обилие щедро плодоносящих фруктовых деревьев. Должно быть, когда Эрфу приходят мысли о том, что рано или поздно придется покинуть все это великолепие, ему становится очень грустно.

– Я действительно пришел к тебе по делу. Я кое-что узнал, побывав в Городе, но мне хотелось бы знать об острове еще больше. В частности, о Лабиринте. Наверное, тебе известно, как он появился, то есть почему обычная скала стала Лабиринтом?

– Нет. Этого никто не знает. Это произошло три поколения назад. Может, даже четыре. Свидетелей возникновения, или, может быть, лучше сказать, рождения Лабиринта уже нет в живых, а легенды об этом не более чем красивые сказки.

– А как они объясняют возникновение Лабиринта?

– Да никак. – Эрфу улыбнулся и склонил голову. Тяжелый подбородок его лег на грудь, а большой нос, казалось, опустился на подбородок. – Ну хорошо. Вот тебе легенда. – Он снова улыбнулся и пожал плечами, словно заранее снимая с себя всякую ответственность за достоверность рассказа. – Удивительное дело, и времени-то прошло всего ничего, а уже легенды сложили! Хотя, может, потому и сложили, что правды никто не знал, а объяснение найти хотелось.

Он еще раз прошелся по террасе и наконец опустился на стул.

– Значит, так. Жил некогда юноша, который был влюблен в известную городскую красавицу. Она его, ясное дело, не любила и в ответ на пылкие признания и клятвы только смеялась. Тогда юноша, будучи не в силах совладать с любовью, ушел в горы, надеясь, что там это у него получится. Однако дело все не шло на лад, и он прибегнул к последнему средству – стал молить Огненную Черепаху о том, чтобы она помогла ему позабыть холодную красавицу и обрести утраченный покой. А поскольку Огненная Черепаха была очень доброй, она удовлетворила его просьбу, превратив Дырявую гору в Лабиринт, дарующий облегчение всем страждущим. Вот одна из побасенок. Много ли в ней разумного?

А вот другая, – продолжал Эрфу. – Долгое время жители Города досаждали Желтой Черепахе, культ которой, как ты, вероятно, знаешь, пришел на смену культу Огненной Черепахи, просьбами сделать их жизнь долгой и счастливой. И поскольку Желтая Черепаха была не менее добра, чем ее предшественница, она помогала людям как могла: больных делала здоровыми, бедных – богатыми, уродов – красавцами. Но чем больше хорошего она делала, тем больше просителей к ней приходило. И тогда Желтая Черепаха, чтобы не возиться с каждой отдельной просьбой, решила удовлетворить их оптом и превратила Дырявую гору в Лабиринт. Ну как?

– Да, из этого не много можно извлечь. А кстати, почему Лабиринт так назвали?

– М-мм… Это уже сложнее. Была, правда, одна история… Сюжета не помню, но суть ее в том, что якобы, когда человек входит в Лабиринт, его больная душа покидает тело, и в него вселяется новая, здоровая. Она-то и меняет облик человека и продлевает ему жизнь. Она же и выводит его наружу, а старая, больная навсегда остается блуждать в темных закоулках Лабиринта.

– Значит, Лабиринт получил свое название, потому что в нем теряется частица человеческой души?

– Ну, если угодно, так. Но зачем тебе это нужно? Чем тебя так заинтересовал Лабиринт?

– А тебя он не интересует?

– Теперь нет. Насмотрелся, сколько «интересующихся» сгинуло в нем, превратившись в шуанов и шапу.

– Ясно. Значит, больше ты мне ничем помочь не можешь? – Я осторожно опустил в рот продолговатое ядрышко ореха. Ничего, похоже на фундук, только посолонее и подушистее.

– Почему же не могу? Мое предложение остается в силе – поступай ко мне на службу. За год поднакопишь добра – и со мной, за океан. А хочешь – продолжай мое дело здесь. Толковые люди всюду в цене.

– Толковые-то да. Я подумаю. А больше о Лабиринте ни у кого ничего узнать нельзя?

– Можно. У Желтой Черепахи. – Эрфу нахмурился, посмотрел на меня с сожалением и встал, показывая, что разговор окончен.

– У какой Черепахи?

– У той самой. Что живет в Озере Звездного блеска.

– А там и правда живет Желтая Черепаха?

– Естественно. Желания она, конечно, не исполняет, но с избранными людьми разговаривает. Ходят такие слухи – вернее, раньше ходили. Но чаще всего пожирает она любопытных еще до начала беседы.

– Шутишь?

– Нет, отчего же. Я и сам ее видел. Издали. Вылезло этакое чудище на городскую набережную и ждет собеседников. Истинная правда. Ей раньше там жертвоприношения устраивали. Потом некому стало, но она все равно иногда по утрам к старой кормушке наведывается.

– И разговаривает?

Эрфу, не присаживаясь, взял с блюда орешек, раздавил и кинул ядрышко в рот.

– Так ты подумай над моим предложением. Не торопись, не стесняйся, живи здесь, сколько сочтешь нужным, и думай.

– Это ты кричал, когда бифэнь жрал пловцов в гавани?

– Я. А что?

– Так. Черепаха в озере действительно знает что-то о Лабиринте?

Несколько минут Эрфу молча смотрел на меня, потом опустил глаза.

– Да. Но тебе оттуда не вернуться.

– И больше никто ничего не знает?

– Не знает и знать не хочет! – Эрфу резко повернулся и пошел прочь с террасы.

* * *

– А что, Виктор, на свадьбу-то пригласите старика?

– Ну уж и старика! Пригласим, но не на свадьбу, а так, в гости.

– Не, так я не приду, мне повод нужен.

– Повод придумаем. А свадьбу мы устраивать не будем.

– Это еще почему?

– Да кому она нужна? Распишемся, и все.

– Как это «все»? Это же форменное безобразие! А родные, а друзья? Вам-то она, может, и без нужды, а их вы за что праздника лишить хотите?

– Не понимаю, зачем из интимного дела представление устраивать.

– А чего ж не устроить? Такие представления душу радуют. По-вашему-то рассуждать, так и похороны отменить надо – тоже представление, а дело-то глубоко личное.

– Чье?

– Покойника. Чу! Слышу пушек гром! Кажется, сюда врачиха наша идет. Да еще с каким-то мужчиной.

– Здравствуйте, товарищи болящие!

– Здрасте, Неля Михайловна!

– Как тут Тимофей Иванович поживает? Вот он, ваш друг. Трудно узнать? Но это не наша вина…

– Да-да… Не приходит в сознание?

– Редко.

– Он больше в бессознательности разговаривает. Все из-за своего портфеля убивается, папки какие-то вспоминает.

– Папки… Он сюда на конференцию ехал. Изобретение свое показать хотел. Много над ним в последние годы работал.

– Вот ведь как случается… Изобретение, значит, в папках лежало? А что придумал-то? Полезное что-нибудь?

– Угу. Жаль, что с ним поговорить нельзя.

– Какое уж тут поговорить!

– Видите, Александр Дмитриевич, какая ситуация? Ничем вы ему помочь не в состоянии. Даже добрым словом.

– Да-да… Ну что же… Я к вам еще зайду, можно?

– Заходите. Оформим кое-какие бумаги.

– Спасибо.

– Наверно, хороший человек был.

– Почему вы так думаете?

– К плохому друзья в этакую даль не потащатся.

– А-а…

* * *

Корзину с фруктами я поставил на пандус, полого уходящий в воду, а сам присел на невысокий парапет. Поверхность озера была пустынной и словно светилась изнутри в первых лучах восходящего солнца. На набережной тоже никого не было, да и весь Город казался вымершим – в такой ранний час ни шуаны, ни тем более шапу еще не успели вылезти из своих логовищ.

Бездумно глядя на озеро, я сидел и ждал появления Желтой Черепахи. Говорящая Черепаха! Это же бред! Но это и последний шанс узнать что-либо о Лабиринте. Потому что никому до него на этом проклятом острове нет дела. Одни стремятся к власти, другие – к богатству, и поскольку Лабиринт по большому счету замыслам их не мешает, а может, даже помогает, то и плевать им на его тайну, на зло, которое он несет в мир. Хуже того, они пытаются по мере сил обратить это зло себе на пользу. И ведь получается!

Да я удивляться должен, что умница Эрфу не приказал своим слугам истыкать меня копьями за то, что я сую нос не в свое дело и – вымолвить страшно – едва ли не ищу способ разрушить Лабиринт! А ведь он этого не мог не понять. По его логике, он меня трижды казнить должен: и не за то, что я могу этот способ найти – не верит он в такую возможность, – а за одно лишь намерение испортить ему жизнь. Хотя Эрфу-то вроде и не вовсе лишен совести – видел я, как он вчера утром перед заморскими олухами, в Лабиринт рвущимися, речь держал. Хотя, может, он просто помощников для своей торговли навербовать хотел – кто его знает…

Послышался слабый всплеск, и почти сразу же я увидел появившуюся на поверхности озера громадную морщинистую голову и верхушку панциря. Желтая Черепаха!

Да, вот это черепаха так черепаха – мать, бабушка и прабабушка всех когда-либо существовавших в мире черепах! А может, бифэнь? Может, Эрфу направил меня сюда на верную смерть, чтобы самому не пачкать руки? Ведь у меня даже оружия нет, да и бесполезно здесь любое оружие – тут только быстрота ног спасти может!

Меня так и подмывало пуститься наутек, ноги мелко дрожали в ожидании приказа бежать, но я заставил себя успокоиться. Некуда мне бежать. Некуда и незачем. Разве что в Лабиринт.

Делая морщинистыми лапами плавные гребки, Желтая Черепаха подплыла к берегу, посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом и начала карабкаться на пандус.

Она была больше танка и, наверно, еще тяжелее, – грязно-желтая с коричневым узором на панцире. Я вцепился зубами в руку, чтобы не закричать. Черепаха! Меня волной захлестнул страх. Не страх физической расправы, смерти – нет, это было нечто другое, чувство, не раз испытанное мною в детстве, – ужас перед иным, непонятным, чуждым разумом.

Когда-то у меня была желтая черепаха. Обычная, маленькая. Всеядная. Равнодушная. Разумная.

Непостижимая. Я строил из кубиков и конструктора город для солдатиков, а она ползла по нему, разрушая все, что попадалось ей на пути. Она не понимала, что уничтожает город, у нее были свои дела, свои интересы, своя логика, и меня она просто не замечала. Она не знала и не хотела ничего знать ни обо мне, ни о моих игрушках, ни о том, чем я жил и что любил. И я одновременно ненавидел и боялся и все же любил ее. Ненавидел и боялся потому, что она не умела и не хотела играть в мои игры, а я не понимал, как можно разрушить построенный мною город, да что разрушить – просто не заметить его! И любил, потому что все же это была моя черепаха: я чистил коробку, в которой она жила, выносил ее гулять и кормил.

Но к этой Черепахе я не испытывал ни любви, ни ненависти. Я боялся ее. Боялся, что она действительно заговорит и я вплотную столкнусь с чужим и непонятным мне разумом. Не злым, не добрым, а именно чужим, для которого добро и зло, радость и печаль, жестокость и милосердие, любовь и ненависть – непереводимые сочетания звуков, непереводимые, в силу того что адекватных понятий этот иной разум не имеет. Потому что как раз таким, нечеловеческим разумом и должен был обладать создатель Лабиринта, посчитавший ампутацию души самым совершенным способом лечения несчастных. Кто лучше Черепахи подходил на роль создателя Лабиринта? Да ведь кроме моих детских воспоминаний и чувствований были и более веские доводы для подобных предположений: легенды островитян и вездесущий культ Черепахи.

Содрогаясь от ужаса, я все же постарался взять себя в руки. Медленно поднялся, опасаясь резкими движениями раздражить страшилище, и высыпал содержимое корзины, показавшейся мне по сравнению с Черепахой не больше наперстка. Фрукты покатились по каменным плитам.

Неуклюже шевеля вывернутыми лапами, Желтая Черепаха ползла по пандусу. На несколько мгновений остановилась: ее внимание привлекли разноцветные фрукты, застрявшие в щелях между плитами, – повела закованной в панцирные пластины головой. Толстая, складчатая и местами потрескавшаяся от старости кожа на шее, не уступающая, вероятно, по прочности иным средневековым доспехам, натянулась, рот приоткрылся.

Проглотив фрукты, которые вполне могли сойти за витаминные драже, черепаха снова устремила на меня холодный неподвижный взгляд. Я подался назад, готовый броситься в бегство, но мысль о Лабиринте помогла мне преодолеть страх. Чудовище вползло на набережную и, словно каменное изваяние, застыло метрах в десяти от меня.

Господи, зачем я пришел сюда? Что мне говорить этой умопомрачительной твари, о чем ее спрашивать? От волнения у меня перехватило дыхание, а Черепаха неподвижно лежала передо мной, словно чего-то ожидая.

Я прокашлялся.

– Ты Желтая Черепаха, именем которой назван Город? Это тебе поклоняются местные жители?

Я перевел дух. Черепаха молчала.

– Это ты создала Лабиринт? Ты знаешь, почему он появился? Можно ли его уничтожить, и если можно, то как? – В волнении я сделал шаг вперед и вцепился в тяжелое бронзовое кольцо для швартовки больших лодок, вмонтированное в парапет. Черепаха молчала.

– Знаешь ли ты, что из-за этого Лабиринта остров гибнет, а Город уже мертв? Что на днях корабли привезли из-за океана еще двести человек, жаждущих превратиться в шуанов и шапу, и число приезжающих растет с каждым годом?

Черепаха смотрела на меня неподвижным бессмысленным взглядом.

– Ты знаешь, как спасти Город, остров, как спасти тех, кто приезжает сюда, чтобы перестать быть человеком? Почему ты молчишь?! – заорал я.

Тяжелые веки Черепахи дрогнули.

– Ну?!

– Спасения нет, – сказала она, и ее скрипучий, словно заржавленный голос раскатился над озером.

– Почему?

– Нельзя спасти человека, если он не хочет быть человеком. Нельзя остановить человека, если он бежит от себя. Бежит от памяти, от ответственности, от совести.

– Можно!

– Попробуй… – Черепаха прикрыла глаза морщинистыми веками, словно ей стало неинтересно на меня смотреть.

– Можно! – уверенно, но уже тише сказал я и вспомнил речь, произнесенную Эрфу вчера утром перед приезжими из-за океана. Она была великолепна, но имела один недостаток – никто из слушателей не изменил своих намерений. – Значит, ты не знаешь, как спасти людей, идущих в Лабиринт, как остановить их?

– Не знаю. Я не человек. Я всего лишь Желтая Черепаха, – произнесло чудовище, не открывая глаз.

– А как он устроен, ты знаешь?

Черепаха молчала.

– Но если уничтожить Лабиринт, им некуда будет идти!

– Да, но они найдут другой способ бегства. Человек изобретателен.

И искать не надо – давно уже нашли. Много способов, даже слишком много. В средство, способное заставить человека забыть о том, что он человек, можно превратить все: наркотики, вино, книги, фильмы, любовь, музыку. Стоит только захотеть. Все, что изобрел человек, может помочь ему перестать быть человеком. Но особенно деньги и власть – тогда и Лабиринт не нужен. И все же Лабиринт – самый доступный и потому самый опасный способ бегства, причем бегства без возврата.

– Ты можешь разрушить Лабиринт?

– Нет.

– Но ведь это ты его создала?

– Нет.

– Значит, он создал тебя?

– Нет. Я всегда была и всегда буду. Мне не нужен Лабиринт.

Ну разумеется! Всегда найдутся люди, готовые поднять равнодушие на щит. Человек – спасись сам. А все вокруг пусть огнем горит. Черепахе-то Лабиринт зачем? Ей от него только вред: жертвы приносить некому стало – голодно. Но не оттого ли и Лабиринт появился именно здесь? Почва-то была подготовлена…

Я опустился на парапет и задумался. Значит, Желтая Черепаха ничем не может мне помочь. А чего я, собственно, ожидал? Что она выложит мне тайну Лабиринта, как ее дальняя родственница – Золотой ключик Буратино? Не вышло. И встречи с чужим разумом не вышло. Черепаха не возводила Лабиринта, да, судя по всему, она и не может создать ничего подобного. Но кто-то же его построил?

Уже без всякой надежды я посмотрел на Желтую Черепаху.

– Может, ты хотя бы знаешь, кто творец Лабиринта?

– Ты.

Желтая Черепаха снова закрыла глаза.

Я? Перед глазами вспыхнул ослепительный свет. Я. Я изобрел эту мерзость. Пусть не совсем такую, пусть даже совсем не такую, но принцип-то один и тот же!

Я помотал головой. Но почему он возник именно здесь? Ведь я же не строил – я только придумал его! Почему… Впрочем, не важно. В голове всплыла фраза, от частого повторения ставшая смешной и затертой: «Я тебя породил, я тебя и убью!» Но как? Здесь даже не ящик – целый вагон взрывчатки нужен!

Я посмотрел на Желтую Черепаху. Она, словно читая мои мысли, приоткрыла один глаз и подмигнула мне:

– Желтая папка.

Желтая папка! Третий, последний экземпляр! Ну конечно же! Он сохранился, он остался у меня дома и лежит в желтой папке! Это начало Лабиринта – и это его конец!

Я подошел к Желтой Черепахе и благодарно погладил ее по шершавому, испещренному кавернами, похожему на камень панцирю.

– Спасибо!

– Не за что. Тебе не жалко свой труд? Впрочем, это не важно – за тобой уже пришли. – Она еле заметно повела своей гигантской головой, и я увидел трех мускулистых, вооруженных копьями мужчин. Они быстро спускались на набережную по пологой лестнице.

Эрфу! Все-таки он послал своих людей!

– Ты прикроешь меня? Мне надо совсем немного времени!

Желтая Черепаха отрицательно повела головой.

Не успеть! Так вот откуда у меня это чувство вины… Но искупить я ее не успею! Быть так близко к цели и не успеть!

* * *

Я сделал отчаянное усилие и разлепил веки. Надо мной качнулся белый потолок. Губы разомкнулись, треснув, словно скорлупа ореха.

– Желтую папку…

– О, мумия заговорила! Здравствуй, дорогой! Как здоровье?

– Дайте… желтую… папку…

– Папку? Какую папку, голубь ты наш?

– Погоди, Петрович! Какую папку вам принести?

– Желтую… С расчетами… Скорее…

– Вера, принеси ему любую папку. И сунь туда какие-нибудь бумаги. Только быстро.

– Сейчас.

– Желтую папку… Саша… Ты узнаешь ее… Ты видел…

– Да на что ему эта папка? Еле дышит, а ему, видишь ли, папку подавай! Вот ведь неуемный!

– Сейчас, сейчас, будет вам папка. Уже несут.

– Скорее…

– Эта подойдет?

– В самый раз. Покажи ему.

– Вы видите? Вот ваша папка.

– Не… желтая…

– Это вам кажется. Из-за освещения. Это ваша папка, ее привез Виллер Александр Дмитриевич. И бумаги ваши здесь, все в сохранности.

– Саша… Я знал… Молодец!.. Раскрой… Рви листы… Рви листы! Рви в мелкие клочья… Рви, чтобы никто… Никогда… Рви…

– Но там же…

– Вера, рви! И надо этому Виллеру сказать, пусть найдет…

– Хорошо-хорошо, рву. Вот смотрите, еще мельче или достаточно? Не слышит…

* * *

Обрывки листков с машинописным текстом и вписанными от руки формулами падали на плиты набережной, и ветерок относил их в Озеро Звездного Блеска. Трое с копьями были уже совсем рядом, но теперь это было не важно.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть приближающихся убийц, и тут же перед моим внутренним взором появилась белая двурогая гора, возвышающаяся над сине-зеленым спокойным океаном. Над горой плыли кучерявые, похожие на овец облака, кое-где на ее склонах по-прежнему росли приземистые деревца, зеленела трава, а в белых отвесных стенах зияли черные провалы пещер.

«Стоит, гад!» – с тоской подумал я, и в то же мгновение с Дырявой горой произошло что-то странное. Словно плавясь под солнечными лучами, она стала оседать, сплющиваться… Исчезли рога, дрожь волнами сотрясала вздымавшиеся у прибрежной полосы утесы, и они начали беззвучно рушиться, проваливаться куда-то внутрь горы.

Всего несколько минут потребовалось для того, чтобы Лабиринт перестал существовать и на его месте образовалась каменная пустошь, заваленная обломками сахарно-белых, ослепительно отсвечивающих на солнце скал. Над пустошью с криками носились тучи перепуганных птиц, а за ней вставали густые леса, голубели горы, на склонах которых раскинулся невидимый отсюда Город Желтой Черепахи.

Внезапно обрушившаяся боль выгнула мое тело дугой, изломала, изорвала его на куски. Глаза залила кромешная тьма, но теперь это уже не имело значения…

1988 г.