355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Молитвин » Путь Эвриха » Текст книги (страница 6)
Путь Эвриха
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 11:53

Текст книги "Путь Эвриха"


Автор книги: Павел Молитвин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– «Дополнения»! – прошептал Эврих непослушными губами, позволяя клубку воспоминаний разматываться с того самого момента, как он едва не выбросил свою рукопись за борт «косатки».

Он вспомнил странный недуг Ратхара Буревестника, плавание на «белухе», возвращение на «Крылатого змея», Демитара и остров Спасения, где сегваны избили его и связали, намереваясь доставить в Тин-Ви-лену и передать в руки Хономера. Но сообразить, что случилось потом и как очутился он в мокрой и темной, содрогающейся каморке, пол которой, укрытый мягким длинноворсным ковром, был по щиколотку залит мерзопакостной слизью и упруго прогибался, как травяной слой над бездонной болотиной, Эврих определенно не мог. Безусловно, с ним произошло что-то странное и страшное, однако память отказывалась подсказать ответ, и ему не оставалось ничего другого, как довериться своим рукам, которые, ощупывая место заточения, быть может, сумеют навести его на разгадку этой тайны.

Сначала он ползал по ворсистому, кишащему какой-то кусачей мелюзгой ковру на коленях, недоумевая по поводу чудной вибрации и омерзительно пахнущей слизи. Потом, измерив неправильной формы каморку и определив ее размеры: примерно пять локтей в ширину и шесть в длину, – он поднялся во весь рост и убедился, что, подняв руку, упирается в потолок, такой же ворсистый, вонючий и упругий, как и пол. Коснулся ладонями стен и, вновь ощутив их странное, ритмичное сотрясение, подумал, что чем-то все это напоминает ему каюту Тилорновой шлюпки. А потом в памяти всплыло дикое сравнение внутренности звездной шлюпки с чревом раковины или какого-то диковинного зверя. Огромного зверя, который может обитать только в глубинах моря. Морского, стало быть, зверя. Кита?..

Эврих задохнулся от ужаса, тщетно ловя ртом густой зловонный воздух, которым вдруг стало невозможно дышать, и медленно осел на вздрагивающий пол, не в силах смириться с мыслью, что находится в глотке, брюхе или легких поглотившего его кита-отшельника…

Придя в себя в третий раз, он удивился тому, что все еще жив, и поспешил утешить себя тем, что долго его мучения не продолжатся. Очутившись в чреве кита, он должен был немедленно умереть, и если этого до сих пор не произошло, значит, неравнодушным к его судьбе богам угодно было дать ему время проститься с жизнью и постичь нечто важное, прежде чем предстать перед ними. Каким именно богам, особого значения не имело, ибо было их у разных племен и народов неисчислимое множество, и ученый аррант склонялся к мысли, что прав был пастырь Непра: называемый непохожими именами, разделенный на целый сонм Небожителей из-за различных своих ипостасей, явленных людям в тех или иных обстоятельствах, судьбами мира управляет Единый Творец, который услышит обращенную к нему молитву, на каком бы языке и в каких бы выражениях ни была она произнесена. Воззвав к Всеблагому Отцу, Эврих искренне попросил Созидателя избавить его от страданий, послав легкую, быструю смерть, и задумался о том, ради чего же дана была ему отсрочка и явлено великое чудо. Но ничего стоящего на ум не приходило, а лезли почему-то в голову мысли о неотданных долгах, невыполненных обязательствах. О «маяке», который должен был доставить Тилорну, и о престарелых родичах Астамера, чей слух он так и не утешил рассказом о его героической гибели.

Аррант отдавал себе отчет, что соображает не вполне четко и думает о вещах незначительных перед лицом Вечности, и все же мысли его упорно не желали обращаться к высоким материям. А вернулись они, как это ни странно, к оставленному в Тин-Вилене Волкодаву, недописанным «Дополнениям», в которых очень недурно выглядела бы глава под названием: «Путешествие в чреве кита». Сознавая, что замечательную эту главу ему, к сожалению, не суждено написать, он тем не менее прикинул, как следовало бы начать ее, и пришел к заключению, что, будучи проглоченным китом, никоим образом не может находиться в его брюхе, поскольку воздуха в нем быть не должно.

Открытие это подвигло его к дальнейшим размышлениям, результатом которых стал следующий вывод. Ежели кит втянул его в себя и он до сих пор жив, стало быть, ему каким-то образом посчастливилось попасть в сообщающуюся с китовым горлом воздушную камеру, являющуюся расширением носовых полостей морского гиганта. Камера эта должна быть связана неким каналом с дыхалом, через которое кит вдыхает и выдыхает воздух, и значит, у чуда есть достаточно разумное объяснение…

Опираясь спиной о вздрагивающую стену живой темницы, Эврих почти не ощущал боли и страха. Перестало его мучить и зловоние, а слабость, ощущаемая во всем теле, подсказывала, что он умирает, но это почему-то ничуть не встревожило арранта. Худшее из того, что могло случиться, уже произошло, и угнетало его лишь чувство вины за невыполненные обязательства. И еще хотелось ему, собравшись с силами, ощупать вторично стены воздушной камеры и убедиться в том, что не ошибся он в своих предположениях и каналы, соединяющие ее с дыхалом, действительно существуют. Должен был быть в ней и тоннель, через который он попал в нее, но его, надобно думать, закупоривал какой-то специальный клапан, перекрывающий доступ воде…

Мысль о хитроумной системе клапанов, которую любопытно было бы попробовать начертить на пергаменте, оказалась последней сознательной мыслью, посетившей Эвриха. ибо потом он неожиданно почувствовал, что покачивается на мерно трясущейся телеге, запряженной двумя круторогими волами. В полях золотыми волнами колыхалась пшеница, а на серебристо-зеленые, стоящие вдоль дороги деревья взбирались по легким деревянным лесенкам сборщики олив. У каждого из них к животу была привязана корзина, и действовали юноши и девушки с грацией и изяществом, не залюбоваться которыми было невозможно. Притягивая к себе ветви левой рукой, правой обирали они мелкие черные плоды, причем ловкие пальцы их скользили сверху вниз, как при дойке коров, а рты не закрывались ни на мгновение. Сидя по двое на каждом дереве, они шутили, смеялись, обменивались любезностями, поддразнивали друг друга и казались беззаботными детьми, увлеченными забавной игрой. Золотоволосые аррантки замолкали, завидев телегу, и, помахав Эвриху рукой, а то и послав ему воздушный поцелуй, вновь начинали щебетать со своими парнями, радуясь теплому солнечному дню, обильному урожаю и легким облачкам, плывущим в голубом небе Верхней Арран-тиады – лучшей из всех земель, по которым ступала когда-либо нога человека.

Извилистая дорога, огибая гряду холмов, спускалась в долину, затем исподволь карабкалась на гору, где женщины в цветных платках на голове жали пшеницу. А с горы уже виден был Фед – чудеснейший из городов, с бело-розовыми домами и красными черепичными кровлями, кажущимися погожим солнечным днем присыпанными золотой пылью. В этот город Эврих приезжал изредка и ненадолго – на день, от силы на два дня: навестить родителей, пррведать братьев и сестренку, старинных друзей и приятелей. Уехав из Феда, дабы не быть выдворенным из него по приказу префекта, он был объявлен изгнанником до конца своих дней и, может быть, именно поэтому продолжал считать свой родной город самым замечательным из всех городов Верхней Аррантиады. Здесь вызревали, самые сладкие груши и самые хрустящие и сочные яблоки, здесь варили самое лучшее пиво, пекли самый вкусный хлеб и… умереть он хотел, представляя, как въезжает в свой родной город на исходе жаркого дня в конце лета.

* * *

Он умирал и вновь возвращался к жизни бессчетное число раз. Его заливало водой, но, будучи уже в бессознательном состоянии, он все же отхаркивался и выныривал к потолку своей темницы, где оставалось достаточно воздуха для дыхания. Его мучили голод и жажда, в горячечных видениях он выпивал озера пресной воды и поглощал лепешки, размерами превосходящие тележное колесо. Его терзали жжение и зуд, волосы клочьями лезли с головы, кожа покрылась огромными болезненными волдырями, и в редкие моменты просветления рассудка он, давясь, жевал найденные в сумке остатки трав и корешков, превратившиеся в жидкую вонючую кашицу, и внушал себе, припоминая наставления Тилорна, что лечится чудодейственными снадобьями, изготовленными из хуб-кубавы, способной вдохнуть жизнь даже в мертвеца.

Он не хотел жить. Он желал умереть как можно скорее. Но всякий раз, когда Эврих оказывался в виду залитого вечерним солнцем Феда, кто-нибудь мешал ему обрести вечный покой. То возникший откуда-то Волкодав мрачно вопрошал: «Для того ли я вырвал тебя из рук Хономера? Для того ли Тилорн на тебя силы тратил, зарезанного воскрешал? Эх вы, ученая братия! На вас только понадейся!..» То являвшийся из Верхнего мира Тилорн молча смотрел на него странными своими фиолетовыми глазищами, и струилась из них такая сила, что грешно было даже помышлять о смерти, и Эврих начинал метаться по узилищу своему, со всей мочи колотя руками, ногами и головой в упругие ворсистые стены. То склонявшаяся над ним Ниилит возлагала прохладную ладонь на его воспаленный лоб и тихо шептала, что смерти нет, и невозможно было ей не поверить, подвести и умереть, как бы ни хотелось несчастному арранту положить конец затянувшимся своим сверх всякой меры мучениям.

К нему приходили Хрис и Тразий Пэт, пастырь Неп< ра, Узитави, Верцелл, Тревира, братья, приятели-школяры и даже старина Хряк, владелец «Несчастного борова». И каждый из них говорил что-нибудь такое, что отравляло Эвриху всякое удовольствие от возвращения в родной город на исходе жаркого дня в конце лета И понуждало вновь и вновь цепляться за ускользающую жизнь.

Он до смерти опротивел сам себе. Ему немыслимо надоели боль, слабость, тошнота и незваные посетители. Его измучили свербящие как заноза воспоминания о неотданных долгах: о «маяке» Тилорна и родичах Ас-тамера, который – будь он проклят во веки вечные! – продолжал портить ему кровь даже после безвременной своей кончины. Эта. пытка длилась и длилась, и в конце концов страдания Эвриха, судя по всему, истощили терпение носившего его в своих недрах кита, потому что настал момент, когда упругие стенки камеры начали сокращаться, раздуваться и съеживаться на манер кузнечных мехов. Пол уплыл из-под ног узника, мутный зловонный поток хлынувшей невесть откуда воды подхватил его и поволок по какому-то сводчатому коридору, видеть который он в кромешной тьме, разумеется, не мог, но ощущал каждой клеточкой своего изболевшегося тела. Полузахлебнувшегося арранта протащило сквозь лес гибких и невероятно прочных водорослей, представлявших собой, скорее всего, не что иное, как китовый ус, и вышвырнуло в ослепительно яркий свет, на цепенящий холод.

Что произошло потом, Эврих помнил весьма туманно но истина, по всей видимости, состояла в том, что, утомленный терзаниями своей случайной и совершенно непригодной в пищу жертвы, кит выблевал его на мелководье и уплыл восвояси. Каким образом полубезумному, неспособному, казалось бы, пошевелить ни рукой ни ногой человеку удалось добраться до берега, оставалось загадкой, но, как бы то ни было, он сумел сделать это и погрузился в глубокий, похожий на смерть сон без сновидений уже за чертой прибоя.

Он проспал полдня и всю ночь, а наутро пошел дождь, который длился ровно семь суток.

6

Дождь лил семь дней кряду, а к концу восьмого, когда земля начала подсыхать, в замок Канахара прискакали четверо степняков, в одном из которых Кари с изумлением признала Фукукана. Она не видела его уже пять лет – с той осени, как он взял в жены Тайтэки – дочь нанга май-ганов, престарелого Нибунэ. Немало воды утекло с тех пор: затерялся в просторах Вечной Степи след майганов; осело на правом берегу Бэругур, после удачного налета на хамбасов, племя кокуров; похищенная у Фукукана Тайтэки родила Тамгану сына, названного Тантаем. Энеруги Хурманчак, провозгласивший себя Хозяином Степи, объединил несколько десятков племен, жестоко потрепал западных горцев, дважды был отброшен Марием Лауром от саккаремских границ и взял приступом полдюжины приморских городов, включая Умукату, Фухэй и Дризу.

Немало изменений произошло в Вечной Степи, произошли изменения и в жизни Кари, выданной три года назад Тамганом за Канахара и изгнанной этим летом с ложа кунса за бесплодность. Сбылось предсказание пышнотелой сегванки Бельведы: по прошествии положенного срока, Канахар объявил свою жену «порченой» и велел ей не попадаться ему на глаза. Приказ кунса не слишком опечалил девушку – давно уже не чувствовала она себя женой Канахара, давно занималась стряпней, стиркой и приборкой наравне с дворовыми девками, однако прежде звание супруги хозяина замка уберегало ее от похотливых лап кунсовых комесов и недоброжелательства служанок, теперь же помыкать ею мог кто угодно и даже по двору надлежало ей ходить с опаской и оглядкой.

Помня об этом, Кари пробиралась к гостевым покоям с великим бережением, сознавая, что желание подслушать беседу Канахара с Фукуканом может принести ей много горя. Куне не жалел плетей для тех, кто совал нос не в свое дело, да и ходить по верхним горницам без особой нужды служанкам было строго-настрого заказано. И все же пропустить этот разговор Кари не могла – избытка ума не требовалось, дабы понять: не гостевания ради прибыл Фукукан к сегванам и посещение его, смертельно обиженного и ограбленного Канахаром три года назад, замка недруга очень скоро изменит судьбы многих сотен людей. И ее собственную, как не без оснований полагала Кари, в первую очередь.

Поднявшись по узкому запыленному всходу на расположенный над пристройкой к замку чердак, где досушивались на веревках выловленные в Бэругур лещи, – плотва, щуки и красноперки, девушка пробралась к приставной лесенке, ведущей к крохотному оконцу, выходящему в гостевую трапезную, занимающую просторную комнату на втором этаже правого крыла здания. Окошек подобных, подле которых и соглядатай хозяйский и лучник мог затаиться, через которые при нужде не трудно было и сбежать, имелось в замке не меньше полутора дюжин, но все они за ненадобностью заросли паутиной и, кажется, вовсе выпали из памяти Канахара. Не часто залетали в Соколиное гнездо незваные гости, и глаз с них не спускали не мудрствуя лукаво, не прибегая к каким бы то ни было хитростям и уловкам. Нападениям же замок не подвергался с начала строительства – умел куне ладить и с соседями, и с дворовыми людьми, и с комесами своими: кого посулами и лаской, а кого и железной рукой заставляя чтить свою волю.

– Стало быть, тебя и правда можно поздравить с тем, что ты ввел в свой шатер девушку, которая заменит красавицу Тайтэки? – донесся до Кари низкий хрипловатый голос Канахара.

– Закон Вечной Степи освободил от брачных уз не только тебя одного, – ответствовал Фукукан. – Купленная мною этой зимой дева не уступит Тайтэки красотой. Однако родилась и выросла она в разгромленном Хурманчаком Фухэе и едва ли сможет скоро привыкнуть к обычаям кочевников. Атэнаань желает иметь дом, и я не вижу причин, по которым она не могла бы его получить.

– Ага! – удовлетворенно крякнул Лодобор – один из наиболее приближенных комесов Канахара. – Значит, ты не раздумал пощипать перышки кокурам?

В гостевой трапезной наступила тишина – Кари представила, как куне тяжелым взглядом заставляет умолкнуть не к месту встрявшего в разговор комеса, и выглянула из затянутого паутиной окошка.

Пятеро сегванов и прискакавшие с Фукуканом хамбасы сидели за массивным деревянным столом, уставленным глиняными кувшинами и мисками с дымящимся мясом. И гости и хозяева были без оружия, из чего девушка заключила, что собрались они здесь, предварительно договорившись обо всем за пределами замка, и старые обиды никто вспоминать не намерен. Демонстрируя дружелюбие, хамбасы исправно опустошали стоящие перед ними кружки – обычай степняков гласит, что если гость напьется в чужой юрте, значит, он испытывает к хозяину ее безграничное доверие.

– Я собираюсь не просто подергать из Тамгана перышки, а ощипать его дочиста! – произнес Фукукан не глядя на Лод сбора. – Моей жене нужен дом, а моему племени – место, где можно пережить зиму. Кокуры успели собрать свой скудный урожай, и лучшего времени завладеть им у нас не будет.

– Очень хорошо. Я рад, что наш договор остается в силе, – проворчал Канахар, кинжалом отщепляя от стола лучинку, чтобы поковырять ею в зубах. – Дошедшие до нас слухи о твоей женитьбе встревожили моих людей, да и сам я, признаться…

– Ты начал беспокоиться, что не получишь свою долю лошадей и баранов? – предположил нанг хамбасов. – Но причин для беспокойства нет. Свадьба нужна была мне для того, чтобы Тайтэки не вернулась на мое ложе в качестве законной супруги. Хватит ли тебе трех дней для подготовки к набегу?

– Хватит. Однако мне бы хотелось уточнить, какую часть добычи получу я и мои люди, – невнятно буркнул Канахар, сосредоточенно ковыряя щепкой между зубами. – И, кстати, почему Тамган взял в свой шатер твою жену вместе с дочерью, а ты не желаешь признавать ее ныне своей супругой?

– Она родила ему сына! – коротко пояснил седой воин, сидящий по правую руку от Фукукана.

– Сына? Ну и что? Дивные у вас в Вечной Степи порядки! Сколько лет живу здесь, а разобраться в них так и не сподобился, – покачал головой куне и махнул рукой, предлагая гостям вернуться к делу. – Итак, настало время решить, велика ли будет наша доля добычи и стоит ли моим людям точить мечи. Испортить отношения с соседями нетрудно – сжечь дом – дело нехитрое, куда труднее возвести новый.

– Ой-е! Отношения у тебя с Тамганом давно уже неважные, и, выгнав Хаккари из своей постели, ты, надо думать, испортил их окончательно, – вновь вступил в разговор седовласый советчик Фукукана. – Зачем нам притворяться друг перед другом? Мы разделим добычу так, как уговаривались…

Ну все, дальше ничего интересного они не скажут, поняла Кари. Осторожно, чтобы ничем не выдать своего присутствия, спустилась с приставной лесенки и начала пробираться между развешанными на толстых веревках рыбинами.

Подслушанный разговор не ужаснул и не поразил ее. Еще по весне в замке шептались, что Канахар случайно будто бы встретился на охоте с Фукуканом, и Кари сделала в памяти зарубку – неспроста эта встреча произошла и без последствий не останется. Куне, хотя и привык рядиться в этакого медведя-невыволоку, которого кроме девок и пива ничего не трогает, на самом-то деле хитер и изворотлив был редкостно и выгоду свою умел в любой ситуации отыскать быстрее, чем муха коровью лепешку. И уж, верно, недаром оказался он в Ломаной Чащобе, куда может быть раз, самое большее два раза в год и наезжал, одновременно с Фукуканом, коему на левом берегу Бэругур тем паче нечего было ловить.

Слухи о том, что кунс не ладит с Тамганом, тоже не проходили мимо ушей Кари, и, по ее мнению нанг хамбасов должен был совсем уж простаком уродиться, чтобы не попробовать клин в эту щель вогнать. И он таки, подождав, пока Канахар прогонит ее со своего ложа, клин этот вогнал.

Девушка остановилась перед особенно приглянувшимся ей подлещиком, ловко отвернула серебристую тушку от головы, оставив последнюю болтаться на веревке, и присела на ворох колкой прошлогодней соломы, чтобы обдумать свое отношение к происходящему. С одной стороны, после всего услышанного ей надлежало немедленно бежать из замка и скакать к Тамгану, дабы предупредить его о готовящемся на ее родное племя нападении. Нынче она Канахару не жена, и пропади он пропадом, бесплодный урод, немощность свою на ни в чем не повинных женщин сваливающий. С другой же стороны, кокуров ее возвращение вряд ли порадует – лишний рот накануне зимы кому надобен? К тому же как бы не обвинили ее соплеменники в том, что не сумела она подарить кунсу дитя, не смогла привязать к себе и тем самым накликала на них беду. Попробуй-ка втолкуй им, что Канахар бесплоден, а на нее с первых же дней поглядывал, как на неизбежное зло, которое должно претерпеть ради выгодного в ту пору союза с кокурами. Объясни-ка им, что кунсу без разницы, кто под ним баба, девка или доска с дыркой! Не успеешь рот открыть, как зашикают, а Тамган, пожалуй, вновь ее замуж пристроить надумает – очень это на него похоже.

Кари неспешно чистила рыбу и думала о том, что, как она ни поступи, – ничего хорошего ее в будущем не ждет. И ежели поразмыслить, прозябание в замке даже предпочтительнее возвращения в племя и нового замужества. Сегваны не долго будут помнить, что она была женой Канахара, и скоро оставят ее в покое. Если же ей взбредет в голову вернуться к кокурам..

Раздавшийся со стороны всхода на чердак шорох заставил Кари вздрогнуть, а скрип рассохшихся деревянных ступеней подтвердил ее худшие опасения. Кто-то последовал за ней, и теперь, в чем бы ее ни обвинили, не избежать ей плетей. Девушка затравленно осмотрелась по сторонам, но времени на то, чтобы забраться в темный угол или хотя бы зарыться в сено, уже не было. Над полом показалась круглая голова, покрытая растрепанными светло-желтыми волосами, из-под которых пытливо, посверкивали острые голубые глазки.

– Хельрик! – прошептала Кари, испытывая одновременно досаду и облегчение. Румяный щекастый увалень, не дававший проходу ни одной девке, разумеется, не станет доносить на нее, однако отвязаться от него будет не просто.

– Рыбки вяленой к пиву захотелось? – ехидно осведомилась она, прежде чем Хельрик успел открыть рот.

– Рыбки, а к ней девку! – радостно осклабился парень, ничуть не смутившись, что его застали там, где делать ему было совершенно нечего.

– Канахар послал меня принести пару рыбин для гостей, – не моргнув глазом соврала Кари, надвигаясь на Хельрика. – А что ты здесь потерял? Не боишься, что вместо рыбки придется тебе отведать хозяйских плетей?

– Только после того, как отведаю тебя! Уж за. это-то куне не станет с меня шкуру спускать, – Хельрик широко раскинул руки и вразвалочку направился к девушке, загораживая ей путь к спасительному всходу.

– Ну погоди же, сластолюбивый выродок, ты у меня получишь! – пробормотала Кари, а вслух, притворяясь испуганной, произнесла: – Если ты позволишь мне уйти, я, так и быть, не скажу Канахару, что тебе вздумалось лазить по его закромам.

– После того как мы с тобой развлечемся, ты и так ничего не скажешь ему. Тебе не захочется видеть, как порют мужчину, позволившего тебе испытать неземное наслаждение. Поверь, я сумею ублажить тебя получше Канахара, и быть может, ты даже понесешь от меня!

– Вот счастье-то посулил! – фыркнула девушка, припомнив, что они с Алиар, бывшей служанкой Тай-тэки, доставшейся Канахару после набега на хамбасов, уже обсуждали некогда возможность заиметь ребенка на стороне и выдать его за дитя кунса. Однако, хвала Богам Покровителям, у них тогда хватило ума отказаться от подлога, за который Канахар заставил бы неверную жену заплатить жизнью.

– Многие девки считают меня превосходным любовником, – продолжал Хельрик, ласково улыбаясь и вкрадчивой, пританцовывающей походкой приближаясь к Кари, замершей, подобно птице, завороженной змеиным взглядом.

«Самоуверенный похотливый козел!» – с ожесточением подумала она, притворно потупляя глаза и прикидывая, как бы ей без лишнего шума избавиться от сладкоречивого насильника. Хватит с нее того, что она делила ложе с Канахаром, обращавшимся с ней как с бессловесной скотиной и получавшим удовольствие, только когда Кари начинала скрежетать зубами от боли. Терпеть домогательства кунса она была обязана, но это вовсе не значило, что они доставляли ей хоть малейшую радость и кому-нибудь еще будет когда-либо позволено использовать ее тело для удовлетворения своей похоти.

Видя, что жертва не пытается скрыться и, судя по, всему, примирилась с ожидавшей ее участью, Хельрик приблизился к Кари и положил руки ей на плечи.

Притянул девушку к себе и впился ртом в ее полуоткрытые губы. Дворовые девки обладали, по его мнению, более привлекательными формами, и он не позарился бы на тощую желтокожую замухрышку, если бы не вполне понятное любопытство. Ему никогда не доводилось слышать, чтобы степняки похищали пышнотелых, молочнокожих сегванок, и это наводило на мысль, что каким-то образом этим раскосым, совершенно неаппетитным девкам все же удается ублажать своих мужчин. Не означает ли это, что знают и умеют они нечто, с лихвой возмещающее неказистую их внешность?..

Завладев губами девушки, Хельрик одной рукой обнял ее за талию и притиснул к себе, а другой сжал маленькую, едва различимую под грубым домотканым платьем грудь, силясь в то же время втиснуть свою ногу между ногами Кари. Девчонка не сопротивлялась, но и никак не отзывалась на его ласки. Что-то было не так, и Хельрик принялся старательно терзать покорные уста жертвы горячим ртом, не позволяя ей отстраниться и вдохнуть воздуха. Вот она наконец разомкнула губы, язык его скользнул между ними внутрь, я незадачливый любовник безголосо взвыл от нестерпимой боли.

Выпустив прокушенный язык Хельрика, Кари размахнулась и, когда тот отпрянул, со всех сил ударила его кулаком под дых. Сегван сложился пополам, сипя и пуская кровавые пузыри. Девушка еще раз занесла маленький крепкий кулачок и впечатала его в перекошенное болью лицо соблазнителя. Отшвырнула все еще зажатого в левой руке подлещика и, бросив на корчащегося у ее ног парня брезгливый взгляд, поспешила к выходу с чердака.

Кари не обольщалась по поводу столь легко одержанной победы, сознавая, что у нее гораздо больше причин сожалеть о содеянном, чем гордиться собой. До сих пор ей как-то удавалось ускользать из рук Канахаровых комесов и слуг, не задевая их самолюбия, но отныне охота за ней начнется всерьез, ибо Хельрик, не будучи злым человеком от природы, приложит тем не менее все силы, чтобы отравить ее существование. Жизнь в замке не изобилует развлечениями, и, узнав о нанесенном ему бывшей женой кунса «оскорблении», дворня, естественно, воспользуется возможностью повеселиться за ее счет и сделает все возможное, чтобы «обидчица» понесла достойное наказание. Что может быть забавнее травли непокорной степнячки, которой давно уже пора указать ее место?..

Выскочив из замка, Кари опасливо огляделась по сторонам и устремилась к одному из сараев, чтобы переговорить с Алиар. Нетрудно было представить, как здоровенные сегваны, подначиваемые вредными бабами, будут «укрощать» ее – чужую, пришлую девку, совсем недавно считавшуюся их госпожой! Ой-е! Фантазия у этих парней убогая и дальше того, чтобы, нажравшись пива, затащить ее в ближайший амбар и скопом изнасиловать, не пойдет, но она не будет дожидаться, пока Хельрик обнародует свой позор! Уж лучше пережить недовольство кокуров и новое замужество, чем сделаться игрушкой дворни Канахара, который не только не заступится за нее, а еще и подбавит масла в огонь – с него станется!

Вбежав в сарай, где дворовые девки вечерами пряли овечью шерсть, Кари остановилась в недоумении. Ни сегванок, ни Алиар здесь не было – видимо, по случаю приезда Фукукана с хамбасами кого-то позвали на кухню – в помощь стряпухам, а остальные, воспользовавшись этим, разбрелись по своим каморкам. Около кухни-то скорее всего и следовало искать Алиар – двадцатипятилетнюю женщину, определенную кунсом в служанки своей жене и сделавшуюся вскоре ее лучшей и единственной подругой. Окинув взглядом прялки и корзины с тщательно промытой и вычесанной шерстью, Кари уже готова была покинуть сарай, когда из-за тюков с кожами до нее донеслись тихие всхлипывания.

Девушка на цыпочках подошла к издающим едкий, специфический запах кипам кож, сунулась в узкий проход между ними и в потемках чуть не наступила на уткнувшуюся носом в колени подругу.

– Алиар? С тобой-то что за беда приключилась? – Девушка опустилась на корточки перед подругой, которую ни разу еще не видела плачущей. Сама Кари могла смеяться, рыдать, негодовать и радоваться в одно и то же время, чем, кстати, постоянно выводила из себя сдержанного Канахара, но Алиар… Эта высокая, совсем не похожая на степнячку и очень привлекательная женщина, купленная, еще девчонкой, нангом Нибунэ в Фухэе, отличалась на редкость спокойным нравом и все выпадавшие на ее долю превратности судьбы принимала как должное.

– Ну же?! В чем дело? Тебя кто-нибудь обидел? – нетерпеливо переспросила Кари, мигом забыв как о собственных неурядицах, так и о том, что ныне она уже не супруга Канахара и ничем не может облегчить жизнь подруги.

– Они… Они отдадут меня Фукукану! А он… Он велит зашить в сырую воловью кожу и бросить на солнце…

– Ой-е! Что за чушь ты несешь?!. – возмущенно начала Кари и осеклась, вспомнив, что рабыня, не уберегшая свою госпожу, именно так расплачивается за любое несчастье, случившееся с ее подопечной. – Но при чем здесь ты? Разве можно сваливать на тебя вину за то, что кокуры похитили Тайтэки и ее дочь из шатра Фукукана? Все племя хамбасов не могло защитить жену нанга, а виновата во всем ты одна? Не может такого быть!

– Может, – всхлипнула Алиар. – Так он и сказал, когда увидел меня во дворе. И Канахар обещал ему отдать меня на расправу…

– Кому? Фукукану? Не получит он тебя, клянусь Великим Духом! Нынче же ночью мы сбежим к Тамгану! Ну-ка, послушай, что я узнала и как собираюсь поступить. Да не реви ты, ради Богов Покровителей! – Кари ухватила Алиар за руку и торопливым шепотом поведала о том, каким образом они оставят в дураках Канахара и Фукукана с их комесами и нукерами, задумавшими захватить селение кокуров. План побега, только что сложившийся в ее голове, был предельно прост, и девушка не сомневалась, что им легко удастся его осуществить. По-настоящему следовало опасаться не погони, а встречи с ее соплеменниками, но говорить об этом Алиар она не стала – всему свое время.

* * *

Кари уже собиралась выйти из шатра, когда кто-то из старейшин спросил дребезжащим от негодования голосом:

– Почему ты не поговорила с Канахаром? Почему не убедила его отказаться от союза с хамбасами?

– Разве блеяние овцы остановит когтящего ягненка орла? – ни к кому не обращаясь, вопросил Тамган, и Кари бросила на брата благодарный взгляд: слава Великому Духу, хоть кто-то понял ее и не осуждает.

Выйдя из окруженного женщинами и нукерами Там-гана шатра, девушка направилась к длинному бревенчатому дому, где ожидала ее возвращения Алиар. Провожаемая укоризненными и откровенно враждебными взглядами, она невольно ускорила шаг, ожидая, что вот-вот кто-нибудь выкрикнет ей вслед оскорбление, толкнет, бросит в спину сухое конское яблоко.

Весть о грядущем набеге хамбасов растревожила селение, как пущенный в улей камень, и все эти испуганные, возбужденные люди, нетерпеливо дожидавшиеся окончания совета старейшин, как и предвидела Кари, считали ее ответственной за то, что Канахар вступил в сговор с Фукуканом. Винили ее в надвигающейся беде, полагая почему-то, что она была в силах остановить своего бывшего мужа, отговорить его от сулящего немалый прибыток набега! Никто не сказал им с Алиар добрых слов, не поблагодарил за предупреждение, не поинтересовался, как девушкам удалось выбраться из-за огораживающего замок частокола, увести коней и отыскать селение кокуров…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю