Текст книги "Путь Эвриха"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Так бы Батар, безусловно, и поступил, ежели бы не предупреждение Ньяры, в справедливости которого он перестал сомневаться, как только переступил порог дворца. Никогда прежде не видел он здесь такого обилия вооруженных людей, готовых к тому же, судя по шумным спорам и налитым кровью лицам, в любой момент затеять ссору, грозящую перейти в жестокую драку. Прислушиваясь к голосам сотников и простых воинов, сопровождавших своих командиров во дворец и оставленных ими около Тронного зала, он пришел к выводу, что Энеруги не зря опасалась совета наев, который обещал быть на редкость бурным, но по-настоящему встревожило его отсутствие Имаэро, Номи-ги-ная, Раказана и прочих советников и военачальников, возражавших против похода на Саккарем.

Намерение их посетить Совиную пустошь, где Зачахар собирался продемонстрировать новый способ использования Огненного Волшебства, озадачило костореза – зачем противникам похода на юг усовершенствовать вооружение, коли не желают они покорять соседние племена и народы? Единственным разумным объяснением этому было стремление сторонников Энеруги выяснить, нельзя ли использовать новое оружие придворного мага против недовольных в самой империи. Подобная мысль никогда бы не посетила Батара, если бы он случайно не увидел выглядывавшую из-за кушака стражника бронзовую «куколку» Зачахара. О смертоносном действии их он был уже достаточно наслышан, и то, что Имаэро вооружил ими «беспощадных», укрепило его уверенность в приближении грозных событий.

И все же донесшийся из Малого Тронного зала рев множества разъяренных мужчин застал его врасплох. Подобно толпящимся в просторной приемной воинам и чиновникам, он застыл на месте, пытаясь определить по крикам, что же происходит за высокими дверями зала, а когда оцепенение прошло, во весь дух кинулся к Яшмовым покоям. В отличие от большинства воинов, бросившихся крушить двери Тронного зала, дабы прийти на помощь своим командирам, он, разобрав среди прочих криков возгласы: «Девка! Девка подменная!» – сразу же понял, что привело в неистовство Хурман-чаковых наев и тысячников. Каким-то образом тайна Энеруги была раскрыта, и теперь ее ожидала страшная смерть, ежели не сумеет она каким-нибудь образом улизнуть от возмущенных до глубины души соратников и сподвижников.

Первым побуждением костореза было прорываться в Тронный зал на подмогу изобличенной девушке, но, бросив взгляд на ринувшихся к дверям вояк, он сообразил: если Энеруги еще не покинула зал, помочь ей не сможет даже сам Промыслитель. Если же она успела сбежать от негодующих, оскорбленных в лучших своих чувствах мужчин – а хитроумный Имаэро своевременно позаботился о том, чтобы во дворце были тайные ходы, позволявшие появляться в нужных местах, не тревожа стражу и не вызывая лишних пересудов, – то искать ее следовало в Яшмовых покоях. Во-первых, потому, что обложенный охотниками зверь всегда спешит укрыться в своем логове; во-вторых, охранявшие Яшмовые покои уттары испокон веку свято блюли принесенные ими клятвы, за что и были набраны в телохранители Хурманчака и, стало быть, будут защищать своего господина, окажись он даже самим Кутихорьгом, до последнего вздоха; в-третьих, из личных апартаментов Хозяина Степи наверняка был ход, по которому можно было незаметно покинуть дворец. Вопрос лишь в том, успеет ли воспользоваться им Энеруги до того, как заговорщики перережут глотку последнему из ее телохранителей?

Последнее представлялось Батару сомнительным – пробираясь по запутанным дворцовым коридорам, он несколько раз сталкивался с «драконоголовыми» и «медногрудыми», окровавленные мечи которых неопровержимо свидетельствовали, что они принялись очищать дворец от сторонников Энеруги прежде, чем в Малом Тронном зале разразился скандал и началас охота на выдававшую себя за Хозяина Степи девушку. Жизнь костореза висела на волоске, однако скромные одеяния его, отсутствие оружия и нарочито перепуганный вид удерживали до времени руку убийц, не успевших еще войти в раж и опьянеть от вида пролитой ими крови настолько, чтобы резать всех без разбору. К счастью, они, перекрыв центральные коридоры, не успели еще добраться до узких и низких переходов, предназначенных для слуг и рабов, по которым Батару не раз случалось покидать дворец и которыми он не преминул воспользоваться, видя, что здание кишит заговорщиками, как гнилое мясо опарышами.

Он был уже совсем недалеко от Яшмовых покоев, когда внимание его привлекли доносящиеся из внутреннего двора крики, и, выглянув в окно, убедился, что самые скверные его опасения подтвердились в полной мере. Всадники, гарцевавшие посреди заполнивших просторный квадратный двор воинов, вздымали насаженные на копья головы Имаэро, Номиги-ная и еще полдюжины сторонников Энеруги. Значит, они так и не доехали до Совиной пустоши. Заговорщики позаботились о том, чтобы никто не пришел на помощь Энеруги! Создатели великой империи пали от руки своих же товарищей, и теперь поход на юг – дело решенное… Батар зажмурился, представив, как лавина конников вытаптывает поля Благословенного Саккарема, вырезает землепашцев, врывается на улицы городов, но тут стены дворца содрогнулись, подобно старцу, подавляющему приступ кашля.

– Эге! В ход пошли Зачахаровы «куколки»! – пробормотал он, ныряя в сводчатый переход и моля Про-мыслителя, чтобы дверь в его конце оказалась незапертой. С уттарами, охранявшими ее, он уж как-нибудь договорится…

Но договариваться ни с кем не пришлось – обнаруженный им за дверью телохранитель Энеруги лежал в луже крови, а из Серебряной– гостиной доносились яростный рев и болезненные крики, которые Батар воспринял со смешанным чувством досады и облегчения. Досадовал он на то, что заговорщики слишком. скоро ворвались в Яшмовые покои, облегчение же было вызвано тем, что сам он появился здесь не слишком поздно. Высвободив из коченеющих пальцев уттара тяжелый меч, он ворвался в Серебряную гостиную, где двое израненных телохранителей с трудом сдерживали натиск пятерых «драконоголовых».

Не раздумывая, косторез кинулся вперед и ударил в спину ближайшего к нему заговорщика. Сплеча рубанул другого по левой руке и, еще до того как та ударилась об пол, вонзил меч под нагрудник третьего. Как любой житель приморских городов, он неплохо управлялся с луком, мечом и копьем, хотя в данном случае особого умения и не требовалось – «драконоголовые» не ожидали атаки с тыла и последние из них были зарублены уттарами прежде, чем успели перейти от нападения к защите.

– Где Энеруги? – спросил Батар, оглядывая заваленную трупами гостиную и страшась увидеть среди них Хозяина Степи.

– В Овальном зале. Эти пожиратели собственных нечистот перекрыли все входы и выходы из Яшмовых палат. Что происходит во дворце? – смахивая с лица кровь и пот, просипел один из телохранителей.

– Заговорщики стремятся убить Хозяина Степи. Поспешим в Овальный зал, там мы нужнее, чем здесь. Надобно только запереть двери… – дивясь своей наглости, распорядился Батар, устремляясь в Овальный зал.

Недовольно ворча и с подозрением поглядывая на костореза, уттары направились к дверям, расположенным в противоположных концах Серебряной гостиной, но запереть их не успели. Навстречу им повалили «медногрудые», и Батар едва успел выскочить в Овальный зал, когда волна их погребла под собой обоих телохранителей. Прежде всего необходимо было запереть массивные двери и хотя бы временно преградить путь следовавшим по пятам убийцам, однако зрелище, открывшееся глазам костореза, было столь безнадежным, что он даже не стал искать засов.

Отгородившись перевернутым овальным столом от толпы вооруженных до зубов заговорщиков, стоя спиной к пылающему камину, десятка полтора уттаров тщились защитить Хозяина Степи, выглядевшего не менее измученным и окровавленным, чем они сами. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы Батар навсегда запечатлел в своей памяти раскрасневшееся лицо Энеруги с перекошенной щелью рта, слипшиеся от пота волосы, смятый золоченый нагрудник и изорванную желтую рубаху, испятнанную бурыми пятнами крови. В правой руке девушка сжимала меч, в левой – длинный узкий кинжал с обломанным острием.

В следующее мгновение, издав ужасающий вопль, косторез ринулся на помощь телохранителям Энеруги, собравшимся сюда, по-видимому, со всех Яшмовых покоев. Перепрыгивая через тела убитых, поскальзываясь в лужах крови, он врубился в толпу «медногрудых» и «драконоголовых», пытавшихся обойти стол слева, рассыпая удары с нерасчетливостью бойца, вступившего в последнюю гибельную схватку, конец которой заведомо предрешен. Так оно и было, ибо из всех трех дверей в небольшой зал лезли и лезли заговорщики и единственное, что оставалось защитникам Энеруги, – это подороже продать свои жизни.

Батар, впрочем, не стремился убивать. Он хотел только одного – прорваться к уттарам и, прежде чем пасть под мечами убийц, успеть подарить легкую смерть той, которую любил и которая ни в коем случае не должна была попасть живой в руки головорезов. Рассеча ряды заговорщиков, как раскаленный нож масло, он уже почти добрался до Энеруги, но в последний момент клинок его, с лязгом чиркнув по мечу «медногрудого», переломился у самого эфеса. Это едва не стоило косторезу жизни – телохранитель Хозяина Степи наверняка развалил бы его надвое, если бы девушка с криком: «Батар!» – не отпихнула дюжего воина в сторону. Серо-зеленые глаза ее вспыхнули торжеством и, прикрывая спину обезоруженного костореза, она с яростным криком кинулась на заговорщиков. А чуть позже, подхватив бронзовый светильник на высокой витой ножке, Батар уже орудовал им бок о бок со своей возлюбленной, совершенно забыв о своих первоначальных намерениях подарить ей быструю смерть.

Азарт боя так захватил его, что, уворачиваясь от брошенного в него заговорщиками кресла, молотя светильником по плечам и головам, он упустил из виду Энеруги, целиком отдавшись праведному гневу на степняков, копившемуся в нем еще со времен возвращения в разоренный Фухэй. Между тем ему было бы приятно узнать, что готовившаяся к смерти девушка при его появлении ощутила чудесный прилив сил, неодолимое желание жить и во что бы то ни стало спасти костореза из западни, в которую тот угодил по ее вине. Видя, что соратники ее падают один за другим, она, отшвырнув меч, кинулась к камину и всем телом навалилась на мраморную колонну, наполовину выступавшую из украшенной пестрым гобеленом стены.

Никто, кроме Энеруги и ее дядюшки, не знал, что одна из обрамлявших камин пилястр является дверью потайного хода. Дверью, к которой девушка, сама того не сознавая, стремилась, покинув Малый Тронный зал, но воспользоваться которой решила, лишь увидев Батара, прорвавшегося к ней сквозь толпу «медногру-дых». Вероятно, она не заслуживала ничего лучшего, чем принять смерть от рук собственных подданных, однако Батар не смел, не мог, не должен был погибнуть из-за нее!

Мраморная пилястра со скрипом двинулась и, поддаваясь усилиям девушки, отъехала в сторону, открывая узкий темный лаз и исчезавшие в нем крутые ступени, сохранившиеся еще с тех пор, когда на месте дворца Хозяина Степи стоял храм Богини – Матери Всего Сущего, а на месте Матибу-Тагала шумел славный город Месинагара.

– Батар! Храбрые мои уттары, сюда! Сюда, во имя Промыслителя, Великого Духа и всех прочих Небожителей!

– Поздно! – прохрипел Батар, чувствуя, как по груди его течет кровь, а очертания «медногрудых» заволакивает розовая дымка.

– Огня! – взревел один из полудюжины уцелевших телохранителей Энеруги и швырнул в атакующих выхваченное из камина пылающее полено. Следом за ним полетели рассыпающие искры плащ и кресло, от которого совсем недавно Батару едва удалось увернуться.

Надеялись ли уттары, что занявшийся пожар позволит им скрыться в потайном ходу или это был просто жест отчаяния, косторез не знал и был изрядно удивлен, когда со стороны нападавших послышались гневные вопли, а затем чей-то голос, перекрывая шум боя, выкрикнул:

– Эта стерва убила Зачахара! Она уничтожила все запасы Огненного зелья! От дома придворного мага остались одни головешки!

– Зачахар? Огненное зелье? О чем они говорят? – прошептал Батар, не понимая, почему натиск заговорщиков внезапно ослаб и что могло хотя бы на миг остановить их, заставить попятиться, когда победа была столь близка. Ведь не брошенное же телохранителем горящее кресло? Но именно в этот, богами, видно, дарованный ему миг вид загоревшегося ковра пробудил в нем воспоминание о двух дарах Сюрга, с которыми косторез, по не вполне понятной причине, не пожелал расстаться, покидая свой дом. Вряд ли он мог всерьез надеяться выбраться с их помощью из дворца, если приворотное зелье не подействует на Энеруги, но, как бы то ни было, они были при нем и сейчас могли сослужить ему добрую службу…

Отступив за спину одного из уттаров, он вытащил из потайного кармана крохотный флакончик мутного стекла, выкатил из него светло-голубую, в коричневых крапинках, горошину и бросил ее в рот. Одним движением содрал крышку с серебряной коробочки и, срывая голос, заорал:

– Вниз! Все вниз! Спасайте Энеруги!

Кинул коробку с серым порошком под ноги, на горящий ковер, и подхватил оброненный кем-то меч, чтобы дать возможность уттарам затащить отчаянно вырывающуюся из их рук девушку в потайной лаз.

И тут дарованная богами передышка кончилась. Волна отхлынувших было, потрясенных каким-то ужасным известием «медногрудых» и «драконоголовых» накатила вновь. Косторез заработал мечом с удвоенной силой, коля, рубя, уворачиваясь от вражеских клинков, кольцо которых сжималось с неумолимой быстротой.

Он едва успел занять место сраженного ударом в грудь телохранителя и отвести направленный ему в живот клинок, подумав, что ожидаемое им чудо, вероятно, уже не произойдет, когда один из «медногрудых», выпустив оружие, схватился за горло и начал оседать на пол. За ним последовал второй, третий… Движения других сделались неуверенными, замедлились, в то время как меч Батара продолжал свистеть и разить…

– Колдовство! – в ужасе крикнул кто-то из дальнего конца зала.

Роняя оружие, «медногрудые» и «драконоголовые» падали на горящий ковер один за другим, и косторез, уверовав наконец, что полученные им от Сюрга снадобья действуют, обернулся к потайному ходу. Зажав окровавленный клинок в зубах, подхватил под мышки осевшего у мраморной колонны уттара и услышал раздавшийся откуда-то из-под пола крик Энеруги:

– Потяни рычаг! Дерни рычаг – и дверь встанет на место!

Кроме треска пламени, из Овального зала не доносилось ни звука. Вслед за ковром занялись стол и гобелены на стенах, одежда на усеявших пол заговорщиках…

– Ай да Сюрг! Кто бы мог подумать, что его отрава спасет нам жизни! – пробормотал Батар, укладывая меч на ступени. Втащил обмякшего телохранителя в узкий лаз, опустил его на пол, а сам принялся шарить руками по стенам. Нащупал толстый металлический стержень с круглым набалдашником, потянул вправо, влево, на себя…

Где-то в недрах перекрытия с приглушенным скрежетом пришла в движение восстановленная строителями дворца система хитрых противовесов, и мраморная колонна поползла на прежнее место. Светлая полоса становилась уже и уже, пока не пропала вовсе и звонкий щелчок не возвестил, что распорные клинья встали в пазы и теперь скрывающая потайной ход дверь может быть открыта со стороны Овального зала лишь с помощью тарана, стенобитной машины или Огненного зелья Зачахара…

20

Великий Дух покинул ее, иначе Нитэки остaлacь бы жива. Боги Покровители отступились от нее, и не было ничего удивительного в том, что «беспощадные» Барикэ лишь посмеялись при виде предъявленных им кожаных ярлыков Хурманчака. Ой-е! Как мерзко смеялись они, тыча пальцами в Тайтэки и ее спутниц и нарочито громко объясняя друг другу, что «для этих праведных женщин наш мир слишком плох и потому их непременно надобно пропустить к Вратам».

Плевать они хотели на охранные ярлыки Хозяина Степи. Они здесь сами были себе хозяевами, и Тайтэки это не слишком поразило. Она уже привыкла к ударам судьбы и ни на мгновение не верила, что ей удастся попасть в Верхний мир. Не для того Великий Дух отнял у нее детей, чтобы позволить начать жизнь заново…

– Барикэ ждет тебя! – нетерпеливо напомнил Хунган молодой женщине. – Чем стоять столбом, приведи себя в порядок, прежде чем предстать перед доблестным накаром.

– Чего понадобилось от нее Барикэ? Как смеет он задерживать тех, кому покровительствует сам Энеруги Хурманчак? – спросила Алиар, прижимая к себе Атэ-наань, которую второй день тошнило и лихорадило так, что внешне она мало чем отличалась от покойницы.

– Что может понадобиться одинокому мужчине от красивой женщины? – хищно осклабился Хунган и, стирая улыбку с лица, добавил: – А «как смеет», спросишь у него сама, когда придет твоя очередь доказывать полутысячнику, что ты годишься на нечто большее, чем быть сброшенной с утеса на потеху соскучившимся по острым ощущениям воинам.

Тайтэки бессильно уронила руки – так вот зачем требует ее к себе Барикэ! А впрочем, на что еще могла она надеяться? Чего еще следовало ожидать ей, если Боги Покровители оставили ее? Но если какой-то накар рассчитывает, что дочь Нибунэ станет ублажать его, то он глубоко заблуждается. О, догадаться о том, что ее ждет, совсем не трудно! Сначала сам Барикэ, потом сотники, потом полусотники, потом простые воины! Развлечений в военном лагере не много, и для того, чтобы предсказать, какая судьба уготована здесь беззащитной женщине, не нужно обладать даром прорицателя…

– Отвернись, я хочу приготовиться как должно к встрече с достойнейшим накаром! – холодно велела она Хунгану и, подождав, пока тот, криво ухмыльнувшись, не вышел из шатра, склонилась над корзиной с одеждой.

– Почему они не боятся гнева Хурманчака? – спросила Алиар, не глядя на Тайтэки, облачавшуюся в лучший из купленных Эврихом халатов – голубой, с желтыми цветами. – Кто-нибудь из его подчиненных непременно донесет Хозяину Степи о том, как с нами поступили, и Барикэ не может не понимать этого!

– У тебя есть нож?

– Зачем тебе? Если хочешь вспороть им брюхо полутысячнику, то для этого он слишком мал. – Алиар протянула Тайтэки короткий широкий нож и, желая хоть как-то утешить подругу, предположила: – Может быть, Хунган хотел просто попугать тебя, а на самом деле Барикэ одумался и решил отпустить нас с миром?

Отвернувшись от товарок, Тайтэки что-то подрезала и, удовлетворенно хмыкнув, кинула нож к ногам Алиар.

– Негоже заставлять мужчину ждать. Ишалли тэки ай! Помолись за моих детей, если Великий Дух призовет меня к себе.

– Что ты задумала? Не противься Барикэ! Этот степняк не колеблясь велит содрать с тебя кожу, а сам будет поливать соленым раствором!

– Ты забыла, что я тоже родилась в Вечной Степи. Я дочь нанга! – гневно ответила молодая женщина и, накинув на плечи толстый плащ, вышла из шатра.

Снег падал крупными пушистыми хлопьями, ограничивая видимость до нескольких шагов, и Тайтэки огорчилась, что не может насладиться зрелищем Самоцветных гор. Если бы она увидела подпирающие Вечное Небо вершины, страх, верно, ушел бы из ее сердца. Или стал маленьким-маленьким, таким же крохотным, какой ощущала она себя рядом с исполинской горной грядой при подъезде к Вратам в Верхний мир. Откуда взяться большому страху у маленького человечка? Чего бояться ей, потерявшей Тантая, видевшей гибель Нитэки? Что может страшить ее после тех мерзостей, которые проделывали с ней в Матибу-Тагале стражники, приставленные сторожить невольничьи бараки?

Смерть милосердна, и, быть может, зря она ропщет, зря сетует, будто Великий Дух покинул ее? Не послал ли он ей встречу с Барикэ, дабы избавить от последнего разочарования, которое испытала бы она, не попав в Верхний мир? Да и зачем ей, горемыке, начинать новую жизнь в новом мире, где все равно не встретиться ей со своими детьми? Нет, не покинули ее Боги Покровители, под опекой которых поджидает свою мать в Заоблачном краю Нитэки. Они, они подсказали ей выход, который даже гордый отец ее счел бы достойным своей дочери! Ой-е, Нибунэ многое простит ей, ежели совершит она задуманное! А уж коли простит отец, так и Великий дух закроет всю тысячу тысяч своих глаз на невольные ее прегрешения…

– Судя по твоей улыбке, не так уж огорчает тебя приглашение накара, которому вчера еще ты готова была глаза выцарапать? – поинтересовался Хун-ган, поддерживая Тайтэки, чтобы не поскользнулась она на крутой обледенелой тропинке, ведущей к шатру Барикэ.

– Разумный человек найдет применение и аргалу. Дурак же повесит золотой самородок на шею и бросится в реку, дабы не страдать от голода.

– Хм! Зря, значит, болтают, что чем красивее женщина, тем меньше у нее мозгов. Барикэ глупцов терпеть не может.

– Наверно, потому он и к зеркалу редко подходит.

– О чем ты, женщина?

– Да так, глупости всякие от волнения на языю вертятся…

– То-то, что глупости! – буркнул Хунган, откидывая перед Тайтэки полог шатра, и почти дружелюбно посоветовал: – Поменьше болтай. Сумеешь Барикэ угодить, может, и отпустит он тебя без обиды к Вратам. Давно ему хочется посмотреть, как люди в Верхний мир попадают.

Ах, так этот негодяй еще и любознательностью отличается? Как трогательно! Он использует дочь Нибунэ в качестве шлюхи, а потом отпустит без обид? Тайтэки едва удержалась, чтобы не разразиться болезненным, желчным смехом.

– Я вижу, ты находишься в прекрасном расположении духа. – Барикэ, не поднимаясь с подушек, жестом пригласил пленницу присаживаться к столу. – Хочешь подогретого вина? Или предпочитаешь арху?

– Арху. – Тайтэки сбросила теплый плащ и протянула озябшие руки к стоящей подле низкого столика медной жаровне.

– Ты не хочешь спросить меня, зачем я позвал тебя в свой шатер? – спросил полутысячник, протягивая гостье чашу с молочной водкой.

– Прежде всего я хочу знать, почему твои люди схватили нас у Врат, невзирая на предъявленные им ярлыки? Я уже спрашивала тебя об этом вчера, но ты не пожелал ответить. Быть может, ты сочтешь возможным удовлетворить мое любопытство сегодня? – Тайтэки сделала глоток-другой и с наслаждением опорожнила чашу, показавшуюся ей слишком маленькой. – Могу я налить себе еще?

– Можешь, – разрешил Барикэ и широкое, одутловатое лицо его расплылось в довольной улыбке. – В холод надо пить много архи, особенно если ожидаешь услышать дурные вести. Впрочем, не пугайся, ты и твои подруги нужны мне живыми. И если мы поладим, вы будете чувствовать себя в моем лагере скорее гостьями, чем пленницами.

– Отрадно слышать, – ответствовала Тайтэки, опоражнивая вторую чашу и ощущая, что колени ее перестают дрожать, а по телу разливается божественное тепло. – Так почему же нас схватили?

– Вчера ты и твои спутницы были слишком взволнованы, чтобы выслушать меня. Однако теперь я не вижу необходимости скрывать, что вы нужны мне, дабы заставить лекаря-улигэрчи отравить Хурманчака. Ну полно удивляться! – Барикэ в третий раз наполнил чашу Тайтэки и тоном гостеприимного хозяина предложил: – Изюм? Вяленую дыню? Не стесняйся, Экагар понавез из Матибу-Тагала всякой всячины, и если уж не радуют тебя мои слова, попробуй найти утешение во всем остальном, что я имею счастье предложить тебе.

– Постой, что за ерунду ты говоришь?! Как мы можем заставить Эвриха…

– Ну, разумеется, вы не будете его заставлять! Но поскольку он весьма заботится о вас, то, конечно, подарит нам жизнь Хозяина Степи в обмен на ваши жизни. Возможно, необходимости в этом не возникнет и мы сумеем обойтись без вас, но в любом случае тебе ничего не грозит, – поторопился успокоить полутысячник Тайтэки, заметив, как побледнело ее лицо. – Я постараюсь, насколько это будет в моих силах, скрасить твое пребывание в этой глухомани. В шатре моем, как видишь, нет хозяйки, и не только ночи, но и дни кажутся мне бесконечно долгими и унылыми.

– Значит, Эврих должен из любви к нам убить Хурманчака? И я, на твой взгляд, не слишком стара и уродлива? Вполне пригодна, чтобы согреть твое ложе, да? – Ярость клокотала в груди Тайтэки, как перекипающая похлебка в котелке. – Ты мнишь себя сильным добрым, справедливым и во всех отношениях привлекательным мужчиной, с которым любая женщина охотно ляжет в постель?

– Да. Особенно женщина, у которой нет выбора, – ласково подтвердил накар, щурясь, как кот, прислушивающийся к жалобным попискиваниям мыши под своей лапой.

– Но у меня есть выбор! Понимаешь, ты, жирный, похотливый, вонючий козел?! И клянусь – для самого мерзкого, самого смрадного и извращенного козла сравнение с тобой является тяжелейшим и незаслуженным оскорблением!.. – Тайтэки чувствовала, как гнев омывает ее, очищает, уносит в заоблачные высоты. Гнев не на жалкого престарелого полутысячника, с похожей на непропеченную лепешку мордой, а на себя, на нескладную свою, изломанную жизнь, на непостижимых и недоступных Богов, словно бессловесную скотину гонявших ее от одной беды к другой. Богов кровожадных и ненасытных, которых она старалась оправдать изо всех сил и все же не могла, не умела, не хотела оправдывать. Ибо гибель Дзакки была на их совести. И Нитэки. И Фукукана, и хамбасов, уничтоженных бронзовыми «куколками» Зачахара.

Примирение с этими Богами быть не могло. Напрасно она умоляла их, унижалась перед ними, напрасно пыталась приписать им справедливость. Им, еще более жестоким и трусливым, чем люди, ибо равнодушно смотреть на чужие страдания, смотреть и не сделать попытки спасти, помочь – еще хуже, чем убивать собственными руками! В конце концов люди, убивая друг друга, рискуют быть убитыми сами и это хоть как-то извиняет их, тогда как Бессмертные Боги Вечной Степи…

– Довольно! Я устал от твоего сквернословия, женщина! Ты дурно воспитана и непривычна к архе! И раз уж нам не удалось договориться по-хорошему, придется сделать это по-плохому! – Потерявший терпение Барикэ вскочил с подушек и громко крикнул: – Хунган! Хунган, зови караульщиков!

– Зови! Зови его, зови всех своих убийц и насильников, всех кровавых выродков, в недобрый миг зачатых ублюдочными мамашами их от степных волков-людоедов! – захлебываясь словами, Тайтэки вытащила из-за пазухи бронзовую «куколку» – одну из тех двух, глядя на которые Эврих принял решение убить Зачахара, – и сунула коротко обрезанный фитиль в алые угли жаровни.

Глядя на окаменевшие лица Барикэ, Хунгана и теснящихся за его спиной «беспощадных», она пожалела, что не может захватить такую же «куколку» в Чертоги Великого Духа, и ощутила нестерпимую боль от того, что никогда уже не увидит Тантая, Нитэки и Нибунэ…

Тайтэки, полутысячник и Хунган умерли сразу. Вбежавшим на зов Барикэ «беспощадным» повезло меньше – они дожили до рассвета и мучились бы еще день или два, если бы прискакавший из Матибу-Тагала Экагар не приказал немедленно свернуть лагерь, а раненых, во имя Великого Духа и из сострадания, прикончить.

* * *

– Тебе незачем обманывать Небожителей, охраняющих Врата! – убежденно сказала Кари, глядя в спину арранта, склонившегося над закипающим котелком. – Если уж ты недостоин Верхнего мира, то мне там и подавно делать нечего. – Поколебалась и решительно добавила: – Да и не хочу я туда попадать. Если ты недостаточно хорош для Верхнего мира, то он недостаточно хорош для меня.

Эврих подбросил в костер остатки циновок, старых кож и аргала, собранных девушкой на месте прежнего лагеря «стражей Врат». Покряхтывая, разогнулся, и Кари отчетливо стал виден длинный и красный, перекрещенный коричневыми нитями из овечьих кишок шрам, неузнаваемо изменивший левую половину его прекрасного лица. Ой-е! Девушка привычно стиснула зубы. Подступивший к горлу комок мешал дышать, на глаза наворачивались слезы, и ей нестерпимо хотелось прижать к груди изуродованную голову арранта, бормотать ему слова любви и утешения, баюкать, как больное дитя, пока не расправятся жесткие морщины, не засияют прежним нежно-зеленым светом упрямо прищуренные глаза.

Почему-то ей казалось, что, если она так поступит, раны на теле любимого заживут быстрее и даже уродливый шрам, ею же самой бесталанно заштопанный, исчезнет без следа, смытый ее слезами. Но что бы она ни делала, он оставался, этот проклятый багровый рубец! И скособочившийся от непроходящих болей аррант все еще выглядел увечным старцем, которого жалость и любовь ее не смогли исцелить точно так же, как слабое зимнее солнце не могло оживить убитую морозом, закованную в ледяной панцирь землю…

– Ты говоришь так потому, что не представляешь себе Верхний мир. Наверно, я плохо рассказывал тебе о нем. – Эврих вытащил из седельной сумки пергаментные пакетики с травами, поглядел на выдыхавших клубы пара осликов, бродящих вокруг повозки в поисках чахлых заиндевелых колючек, и вновь склонился над котелком. Высыпал туда тщательно отмеренное содержимое пакетиков, помешал варево концом кнутовища и, не оборачиваясь к Кари, продолжал: – Каждый убийца найдет оправдание своим поступкам. Хурманчак и Зачахар тоже, я полагаю, без труда отыскали бы тысячу объяснений своим злодеяниям, равно как и «беспощадные», закидавшие хамбасов бронзовыми «куколками».

– Как ты можешь сравнивать себя с ними?! – взвилась Кари. Она прекрасно знала, к чему клонит искушенный в жонглировании словами аррант, не первый раз уже говорили они на эту тему, но согласиться с его доводами не могла. Даже если бы сейчас с той стороны горбатого моста явилась целая рать облысевших от избытка ума старперов из «блистательного Силиона», о котором не уставал распространяться Эврих, и начала доказывать ей, что убийце, кем бы он ни был, не место в Верхнем мире, она бы им не поверила и слушать лукавые мудрствования не стала. Попадись ей в руки эти умники, вывихнувшие некогда мозги ее чудесному улигэрчи, она бы им бороды по волоску повыщипывала, ноги повырывала и в Гремящую расщелину за слишком большую ученость, за великую их праведность поски-дывала. Девушка кровожадно потерла руки. Она бы и Эвриху за его бредни обломала бока, кабы не был он и без того увечный. Ой-е, что бы она не сделала, лишь бы он до конца исцелился! Чтобы перестала его грызть вина за то, чем любой другой бы на его месте до конца своих дней гордился!

– Я никого ни с кем не сравниваю. Сравнивать, взвешивать и оценивать будут истинные Стражи Врат. От тебя же я хочу одного: не покидай Верхний мир, если меня в нем не окажется. Тебе не будет там одиноко. Там ты встретишь Тайтэки, Алиар и Атэнаань. Им твоя помощь нужнее, чем мне…

– Скажи лучше, что ты собираешься спровадить меня в Верхний мир, дабы было кому передать пенал с «маяком» этому твоему Тилорну! – возмущенно прервала Кари арранта. – Но мне и на Тилорна и на мир твой чихать! Не нужен он мне, коли тебя там не будет, так и знай!