Текст книги "Путь Эвриха"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

Коротко постриженные волосы, мужское одеяние и манера держаться не позволили бы человеку неискушенному заподозрить, что слова эти произнесены девушкой. И не какой-нибудь, а самой прекрасной на свете, в чем был совершенно убежден Батар, не устававший говорить об этом своей спутнице до тех пор, пока та не заявила, что он либо величайший в мире лжец, либо имеет исключительно дурной вкус, коим не пристало хвастаться ученику Харэватати. Смириться с подобным обвинением было трудно, и Батар принялся придумывать, как бы по-другому выразить свое восхищение «несравненной Тинкитань». От этого-то занятия и отвлекли его слова девушки, носившей совсем недавно титул Хозяина Степи.

– Не уверен, что плавание на «Жемчужине» явится столь уж несомненной удачей, – кисло ответил косторез, прислушиваясь к долетавшим с палубы возгласам. – Команда, того гляди, перепьется, а суденышко и без того готово развалиться на куски. Впрочем, может быть, эти люди пьют как раз для того, чтобы избавиться от страха пойти ко дну при первом же дуновении самого слабого ветерка?

– Мне кажется, ветер уже надул паруса, а «Жемчужина» и не думает трещать по швам. – Оторвавшись от созерцания Умукаты, девушка озадаченно взглянула на Батара. – К тому же ты сам выбрал это судно, и я могу только поражаться твоей прозорливости. Остальные застряли в здешней гавани надолго, и только Промыслителю ведомо, чем это кончится для их команды и пассажиров.

– Особой проницательности, по правде сказать, проявлять для этого не потребовалось. «Жемчужину» посоветовал мне выбрать капитан «Козодоя». Три ма-а-леньких золотых монетки из того увесистого мешочка, что оставил твой предусмотрительный дядюшка в одной из ниш потайного хода, развязали ему язык, а захваченный из Матибу-Тагала бурдюк с саккаремским вином освежил память, – все так же сумрачно пояснил Батар.

– Ах вот чем ты занимался, пока я мерзла в трюме этого провонявшего кожами корыта! Ты пьянствовал с капитаном, пока я…

– Пока ты делила со своими телохранителями найденное мною золото. Слава Великому Духу, ни один из них не додумался выдать тебя, хотя за время плавания по Урзани возможностей для этого было предостаточно.

– У твоих шуток дурной привкус. Сдается мне, что ты нарываешься на скандал! – Тинкитань грозно сдвинула брови и выпятила вперед подбородок. – Ты ворчишь с того самого момента, как мы взошли на борт этого судна, причем без всякой на то причины!

– Как это без причины? Причина очень даже есть, да еще какая серьезная!

– Какая же? – поинтересовалась девушка подозрительно ласковым голосом.

– Все та же, – уныло буркнул Батар. – Никто меня не любит, и вообще…

– А я? – вкрадчиво спросила Тинкитань.

– Если это и так, поверить во что я решительно не могу, то ты умело скрываешь свои чувства.

– Скрываю, значит? Стало быть, это не я твердила тебе о них всю первую половину ночи, пока ты терзал мои груди и хм-м… вонзал в меня свое орудие, которым надобно таранить корабли, а не ублажать дражайшую супругу? – сдерживая улыбку, спросила девушка.

– Э-э-э, милая, чего вспомнила! Так это ж когда было? С тех пор, как ты сама говоришь, полночи прошло и целое утро…

– Врешь, утро еще только началось!

– Нет, определенно жаль, что я не смог напоить тебя приворотным зельем. – Косторез с сокрушенным видом покачал головой. – Эти мерзавцы-заговорщики…

– Единственная полезная вещь, которую они сделали, – это разбили флягу с колдовским пойлом. Которое ты – ха-ха! – принял за льющуюся из разрубленной груди кровь и которое я все равно пробовать бы не стала! И если ты еще раз упомянешь о том, что хотел опоить меня, или пожалуешься на то, что тебя никто не любит…

– Хорошо, я буду страдать молча, – покорно пообещал Батар и тут же получил ощутимый удар в бок Ну все, все, я буду страдать не показывая виду, сколь тяжелы мои мучения.

– О Промыслитель, какой невыносимый человек! – всплеснула руками Тинкитань и, приблизив губы к уху притворно отшатнувшегося от нее Батара, прошептала: – Я люблю тебя. И охотно доказала бы это тебе в очередной раз, если бы здесь было место, где можно уединиться.

– Если дело только за этим, то я мигом отыщу такое место! – возвестил разом повеселевший косторез. – Я тут как раз присмотрел…

– Потерпи немного. Я хочу последний раз взглянуть на Умукату. Ведь я здесь родилась и, в отличие от нашего капитана, действительно вряд ли увижу этот город еще хотя бы раз в жизни.

– Взгляни, – милостиво разрешил Батар, накрывая лежащие на фальшборте пальцы девушки своей ладонью. – И не укоряй себя ни за что. Только Великому Духу известно, во что власть превращает людей и какой стала бы Вечная Степь, окажись на твоем месте кто-нибудь другой.

– Спасибо, – шепнула Тинкитань, подумав, что лишь сумасшедший или святой может простить ей все, содеянное ею, в бытность ее Хозяином Степи.

* * *

Фыркая и отплевываясь от набившегося в рот снега, Эврих выбрался из сугроба и с недоумением осмотрелся по сторонам. В глаза прежде всего бросились добротные, сложенные из мощных бревен серебристо-серые избы, над которыми поднимались в нежно-голубое небо белые столбы дыма. Селение располагалось на холмах по обе стороны широкой реки, снежный покров которой был, словно диковинными узорами, исчерчен голубыми ведущими к прорубям тропинками. По пролегшей через реку наезженной снеговой дороге крепкая? рыжая лошадка тащила груженные дровами сани, за которыми, выкрикивая что-то звонкими голосами, бежала гурьба ребятишек в коротких справных полушубках.

– Однако!.. – Аррант вдохнул запах древесного дыма, сосновой хвои, свежеиспеченного хлеба и конского навоза Пахло достатком, благополучием, устоявшейся, размеренной жизнью Аррант очумело покрутил головой, темно-зеленая стена заснеженного леса за рекой, синие тени на снегу, золотое сияние низкого солнца напомнили ему что-то до боли знакомое, явно не имевшее никакого отношения ни к Вечной Степи, ни к Самоцветным горам.

Эврих не слишком-то верил в истории о том, что четвертые по счету Врата, через которые человек переходил из мира в мир, могли забросить его куда угодно. Собственно говоря, он вообще не думал о том, какими были у него эти Врата, ибо не рассчитывал миновать их благополучно даже с помощью своего зелья, однако при виде Храма Многоликого воспоминание об этом всплыло у него в мозгу. И хотя слова Аситаха как будто опровергали предположение, что именно четвертые Врата закинули его на Перекресток Миров, исключать эту возможность было, похоже, преждевременно…

Он в растерянности стряхнул налипшие на халат комья снега, потер покрасневшие от мороза руки, похлопал смерзшимися ресницами и совсем уже было собрался двинуться к ближайшей избе, когда сзади послышался заливистый лай. Со всех ног несшийся по тропинке пушистый серо-бурый пес с закрученным в кольцо хвостом, не добежав до арранта, остановился, окинул его внимательным взглядом светло-янтарных глаз и, удовлетворенный осмотром, призывно затявкал.

– Что же это за ерунда получается?.. – растерян-, но пробормотал аррант, всматриваясь в поднимавшихся от реки женщин. Отороченные мехом полушубки, теплые платки на головах, на плече у одной – коромысло с деревянными бадейками, у другой – чан с бельем, третья тащит маленькие гнутоносые санки с румяным малышом. – Ой-е! Да это же сольвенны! А река – Светынь. В Беловодье попал…

Эврих качнулся, сделал несколько шагов навстречу женщинам, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, а в голове царит полный сумбур. О Великий Дух, да ведь он прекрасно знает эту раскрасневшуюся от мороза молодицу с ярко-синими глазами и выбившимися из-под платка, редко встречающимися у сольвеннов черными косами!

– Ниилит?!

– Эврих?..

Пес, радостно повизгивая, будто старого знакомца встретил, закружился у ног арранта. Краснощекая девица, опустив бадейки, из которых плеснула на снег хрустальная вода, развела руками в вышитых рукавицах, не то собираясь обнять золотоволосого мужчину в невиданных на берегах Светыни одеяниях, не то изумляясь, откуда тот мог взяться посреди селения, не то ужасаясь шраму, изуродовавшему прекрасное и чистое некогда лицо, испещренное ныне черными точками, словно тронутый ржавью металл…

– Да прольется дождь под твои ноги, достойнейшая… – прохрипел Эврих саккаремское приветствие, заключая бросившуюся к нему Ниилит в братские объятия.

– Ты… Ты здесь! Живой! А шрам-то, шрам! О Богиня – Мать Всего Сущего, да откуда же ты тут взялся? – Ниилит отстранилась от него, вглядываясь в неузнаваемо изменившегося арранта и едва сдерживая подступившие к глазам слезы.

– Живой! – Она снова притянула его к себе, словно боясь, что стоит ей выпустить Эвриха из рук, как тот немедленно исчезнет, растворится в морозном сиянии так же внезапно, как и появился. – А Волкодав?..

– Жив был, когда мы в Тин-Вилене расстались. Сыскалось у него там дело неотложное, вот и задержался, – ответствовал аррант и в свою очередь спросил: – Тилорн как? Варох, Зуйко? По здорову ли живете?

– Все в добром здравии пребывают. А Тилорн к гончару пошел. К Козице, ты его знаешь. Днями и ночами у него пропадает. Да что Тилорн! Ты-то откуда, как, почему в халате драном? Замерзнешь ведь! Пошли, пошли скорее в дом!

Забыв о коромысле и бадейках, не обращая внимания на перешептывающихся за спиной подруг, Ниилит ухватила Эвриха за рукав и повлекла было по тропинке к дому, матица которого была украшена резной конской головой, но аррант, сделав пяток шагов, неожиданно замер, будто натолкнувшись на невидимую стену.

– Постой… А как же Кари? Аситах, Самоцветные горы… Как же она там, одна? Я не могу… Я же не хотел!

Эврих вцепился в плечи Ниилит, чувствуя, что земля уходит у него из-под ног. Он же оставил Кари в Самоцветных горах! Врата Миров, Храм Многоликого… Он хотел как можно скорее увидеться с Тилорном, чтобы передать ему «маяк», но не такой же ценой! Почему же Аситах… Да как она выживет в этих проклятых горах?! Как будет жить он сам, зная, что бросил ее там одну-одинешеньку? О Великий Дух, да что же это делается! Не надо ему ни Верхнего мира, ни Беловодья, если из-за них он должен оставить Кари! Перебьется как-нибудь Тилорн, подождет, пока они к нему без всякого колдовства доберутся!

– Да не хочу я сюда! Не хочу! – заорал аррант, вздымая над головой сжатые кулаки. – Не надо мне такой помощи! Не-на-до! Слышите, вы, Великие Боги!..

Сверток с «Дополнениями» выпал из-за пазухи Эвриха, исписанные, покоробившиеся листки рассыпались по снегу, но он даже не заметил этого. Не чувствовал он и тяжести повисших на его руках женщин, не слышал встревоженного лая шарахнувшегося от него пса, успокаивающего лепета Ниилит… Бронзовоствольные сосны, седые от инея избы, вызолоченные солнцем сугробы, изукрашенная синими узорами белоснежная скатерть реки запестрели, замелькали у него перед глазами осколками разбитого витража. Вид чудесного, радостного, горячо любимого им мира наполнил его душу отчаянием вместо успокоения, ибо с каждым мгновением Эврих все отчетливее понимал, что, сколько бы он ни взывал к Небожителям, сколько бы ни проклинал непрошеную помощь Аситаха, непоправимое уже случилось и никакое волшебство не перенесет его отсюда к подножию Самоцветных гор. И не будет его душе покоя, пока не прижмет он Кари к своей груди, не узнает наверняка, что стало с Алиар, Тайтэки и Атэнаань…

– О Всемилостивый Отец Созидатель, страшен твой гнев, но и милость твоя ужасна! Мог ли я помыслить, что исполнишь ты мои желания столь непотребным образом?.. – бормотал аррант непослушными, дрожащими губами и сердце его сжималось от беспокойства за девушку-степнячку, о чувствах своих к которой он до этого как-то не задумывался, от тревоги за ее подруг и оставшегося в Тин-Вилене Волкодава. И вставали перед внутренним взором Эвриха бесконечные дороги, которые должно ему пройти, дабы отдать долги, растущие, помимо его воли, как катящийся с горы снежный ком. Долги, за которые невозможно расплатиться до конца, ибо не придумана еще мера для сердечного участия, душевной заботы, сострадания, дружбы и любви…