Текст книги "Путь Эвриха"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

10

Переложив костяные квадратики в третий раз, Ньяра мысленно обратилась к Богине с просьбой о помощи и попробовала прочитать комбинации, сложившиеся из вырезанных на гадальных табличках символов. «Богатство» и «Месть» привычно заняли Средоточие Жизни, «Друзья» выпали за Черту Грядущего, а в Рассветный Угол на этот раз легли «Повелитель», «Весть» и «Любовь». Остальные кости образовали узор «Правильного беспорядка», указывающий на то, что завершающая фигура трехступенчатого хазиара «Господин» составлена верно. Ньяра подперла подбородок рукой и задумалась, бессознательно прислушиваясь к доносившимся из соседней комнаты звукам беседы Батара с заказчиком.

Супруга Цунзорная должна была в скором времени разрешиться от бремени, и предводитель «драконого-ловых» надумал поднести ей по этому случаю подарок ларец для драгоценностей, поручив изготовление его Батару, заслуженно считавшемуся одним из лучших мастеров-косторезов Матибу-Тагала. Работа была закончена в срок, и крышку изящного ларца, как и пожелал Цунзор-най, украсил вырезанный из слоновой кости барельеф, изображавший взятие Дризы воинами Хурманчака. «Драконоголовые», с тугом Цунзора в руках, устремлялись через пролом в могучей стене на улицы города, бесстрашно прорубая себе путь сквозь полчища защитников Дризы.

Преклоняясь перед мастерством Батара, девушка не могла без отвращения смотреть на новое изделие своего господина, ибо, несмотря на то что после падения Дризы прошло уже более двух лет, воспоминания об этом кровавом кошмаре все еще тревожили ее во сне и наяву. К шестнадцати годам она успела повидать многое: отец ее, бежав из Мельсины после скоропостижной кончины шада Менучера, далеко не сразу отважился везти свое многочисленное семейство в Дризу, и немало пришлось им поскитаться как по Саккарему, так и по южной части Вечной Степи, называемой кочевниками Полуденным краем. Прежде чем оказаться в Дризе, Ньяра побывала в саккаремских городах, захваченных мятежниками Тайлара Хума, и пограничных крепостях, из года в год отражавших набеги кочевников, но все виденное ею, равно как и слышанное об ужасах войны, не шло ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить ей самой после того, как «драконоголовые» Цунзора и «беспощадные» Кугинука ринулись в проломы стен, образовавшиеся после Огненного Волшебства, сотворенного Хурманчаковым магом Зачахаром.

Девушка говорила Батару, что убийцы Цунзора не встретили на своем пути никакого сопротивления. Сражения не было и в помине: грабители и насильники брали все и вся, поскольку никому и в голову не могло прийти, что они могут ворваться в надежно защищенный неприступными стенами город. Она рассказывала мастеру-косторезу обо всем, что ей пришлось пережить: о гибели отца и слуг, о том, как саму ее, не знавшую еще мужских ласк, истязали и насиловали «драконоголовые», страшно надругавшиеся у нее на глазах над матерью, сестрой и служанками. У Ньяры почти не было тайн от своего господина, Батар не имел причин сомневаться в ее правдивости, и все же, выслушав рабыню, он не стал вносить изменения в сделанные для крышки ларца эскизы. В ответ на ее упреки он только промолвил: «Победители пишут историю так, как им выгодно», и, наверно, был по-своему прав – вряд ли Пунзор беседовал бы с ним столь ласково, если бы барельеф для его ларца был вырезан в соответствии с пожел ниями ненавидевшей девушки.

До слуха Ньяры донесся приглушенный звон монет, и она сумрачно улыбнулась: вонючие кочевники не только начали разбираться в искусстве, но и научились-таки расплачиваться золотом. Однако, если супруга Цунзора не беспросветная дура, изображенная на крышке ларца сцена не слишком ее порадует. Но, дабы понять это, предводителю «драконоголовых» не хватит всей его жизни. Степняк – он и есть степняк, сколько ни ряди его в дорогие одежды и ни награждай пышными титулами…

Девушка опустила глаза на гадальные кости. Что же это за «Весть» или «Встреча» ожидает Батара? Какому «Повелителю» он понадобился, уж не Хурманчаку ли? И что значит комбинация «Любовь»? Неужели ей придется делить своего господина с какой-нибудь развратной девкой, коих в Матибу-Тагале пруд пруди?..

Услышав легкие пружинистые шаги, Ньяра набросила на кости пестрый передник и поднялась навстречу Батару, выпроводившему наконец-то ненавистного заказчика.

– Остался ли Цунзор-най доволен твоей работой? – Рабыня подала господину чашу с чайным напитком, ко вкусу которого успела привыкнуть за полгода, проведенных в доме костореза.

– Мы остались довольны друг другом. – Батар подбросил на ладони весело звякнувший мешочек с монетами и протянул Ньяре: – Позаботься, чтобы в доме было все необходимое, а я взгляну, как идут дела у Хантая и Гакко.

Господин скинул с плеч и небрежно бросил на расписную ширму расшитый серебряными хризантемами парадный халат, подтянул широкие холщовые штаны и быстрым шагом направился в мастерскую. Глядя, как переливаются мускулы под его загорелой кожей – летом косторез часто работал в маленьком дворике перед мастерской, – девушка облизнула пухлые губы и обругала себя за то, что отпустила Батара к подмастерьям.

За день господин сильно устает и делается не склонен к любовным играм, до которых Ньяра, после знакомства с ним, стала большой охотницей. Но как его не отпустить, если от заказов и так уже приходится отказываться – Хурманчаковы грабители желают жить в роскоши и, наи и тысячники во всяком случае, могут себе это позволить. Матибу-Тагал растет на глазах, каменные и глинобитные дома понемногу вытесняют милые сердцу кочевников шатры и юрты, и каждый надобно обставить и украсить на зависть соседям…

Прислушиваясь к долетавшему из мастерской смеху, девушка еще раз обругала себя за то, что не исполнила перед господином танец «Жаждущего тела». Подождали бы заказы, обошлись бы подмастерья без его ценных советов и указаний. Последний раз взглянув на гадальные таблички, она собрала их в подаренную ей Батаром шкатулку, подобной которой не было ни у одной супруги многочисленных Хурманчаковых военачальников, и, хмуря тонкие брови, подумала, что сочетание комбинаций «Весть» и «Повелитель» означает скорее всего именно то, чего давно ожидает ее господин. В ближайшее время его пригласят во дворец, не зря по Матибу-Тагалу с середины лета ходят слухи, будто Хозяин Степи вот-вот начнет чеканить собственные монеты.

Ньяра поежилась: она будет молить Мать Всего Сущего позаботиться о том, чтобы мечта искусного костореза не исполнилась, но при чем здесь «Любовь»? Во дворце Энеруги немало хорошеньких девок, однако до сих пор Батар не проявлял особого интереса к женщинам и ему вполне хватало своей прекрасной рабыни. Девушка взглянула в треснувшее бронзовое зеркало и не смогла скрыть довольной улыбки. Правильный овал лица, подведенные глазищи горят ярче черных мономатанских алмазов, губы алые, шея длинная. Нет, как бы ни наряжались степнячки и уроженки приморских городов, никогда им с саккаремскими красавицами не сравниться! Тяжелые груди, полные бедра, муравьиная талия…

При мысли о том, что, не будь она так хороша, ее бы постигла участь многих обитательниц Дризы, Уму-каты и фухэя, которым насильники вспарывали животы, прежде чем те успевали взмолиться о пощаде, улыбка медленно сползла с лица очаровательной рабыни. Ньяра тряхнула головой, и черные блестящие локоны рассыпались по ее точеным плечам – ну нет, сегодня она не позволит воспоминаниям испортить ей настроение! Цунзор-най получил свой противный ларец, и нынешним вечером они с Батаром отпразднуют это событие. А для того чтобы праздник удался, ей надлежит сделать кое-какие закупки и приготовить обед, достойный ее господина. Хороший же обед надобно готовить непременно в хорошем настроении – правило, известное каждой хозяйке, и отступать от него она не станет.

Накинув долгополый халат на тонкую шелковую рубаху, какие с детства привыкла носить в Саккареме, только более открытую: с глубоким квадратным вырезом на груди и короткими, обнажавшими руки до плеч рукавами, Ньяра собралась позвать со двора Кицуда. Появляться на улицах без Батара, подмастерий или хотя бы невзрачного мальчишки, который, кстати, и купленную снедь поможет нести, она без особых на то причин избегала: степняки – народ дикий, могут и на охранную бирку не взглянуть, особенно ежели тошнотворной своей архи натрескаются. Уже открыв рот, девушка внезапно вспомнила, что так и не заглянула в мешочек, полученный господином за ларец. Если слух не подвел ее и там в самом деле золото, брать его на базар не следует…

Полновесные цванги императора Кешо были изрядно разбавлены «тощими» золотыми Менучера, которыми Марий Лаур запретил расплачиваться в Саккареме, но мономатанские монеты все же преобладали, и, даже не считая их, Ньяра поняла, что грозный най, оставшись доволен работой костореза, заплатил за ларец значительно больше обещанного. Девушка взвесила мешочек на ладони – если бы она надумала сбежать от Батара, этих денег хватило бы надолго. Вот только незачем и некуда ей бежать. Да и деньгами господин ее распоряжаться умеет, мертвым грузом они у него не лежат, уж ей-то это известно лучше, чем кому-либо.

Оба подмастерья, склонившиеся сейчас над чанами с замоченной в них слоновой костью, были куплены Батаром на невольничьем рынке так же, как и Кицуд. И живется им у него не многим хуже, чем если бы по своей воле пришли они в Матибу-Тагал искать работу, не зря каждый по-своему благодарят они своих богов за то, что те свели их с нуждавшимся в помощниках косторезом. Но больше всех, безусловно, должна быть благодарна Богине Ньяра, которую появление Батара спасло от неминучей и скорой смерти. Ибо слуги Цунзорная уже тащили ее на Кровавое поле, когда подвыпивший косторез спросил у них, за что волокут они хорошенькую рабыню на аркане, словно обреченную на убой скотину. «За строптивость!» – ответствовал Корноухий, поскольку най, разумеется, не стал докладывать ему о причине, побудившей его избавиться от Ньяры.

Причина же, на взгляд Цунзора, имелась, и очень даже веская. Состояла она в том, что привыкшую прислушиваться к чужим разговорам рабыню угораздило стать свидетельницей беседы своего хозяина с двумя наями о неспособности Энеруги управлять разросшейся ордой. Был ли это треп подвыпивших военачальников, чувствующих себя обойденными Хозяином Степи, или рождение заговора, который когда-нибудь приведет к убийству Энеруги, Ньяра не знала, да и не желала знать: по ней, что Хурманчак, что Цунзор или другой кто – все едино. Мысль о том, что из подслушанного разговора можно извлечь какую-то выгоду, она сразу же отбросила как в высшей степени вздорную – кому придет охота слушать рабыню, вздумавшую возводить хулу на своего господина?

Во избежание неприятностей, девушка постаралась забыть подслушанный ненароком разговор, однако Цунзор отнесся к происшедшему не столь легкомысленно, и стать бы ей пищей ненасытному воронью, день и ночькружащему над Кровавым полем, ежели бы не прицепился Батар к палачам, словно колючий репей к овечьему хвосту. Продайте, мол, доблестные воители, эту строптивую девку мне. Страсть люблю строптивых обламывать. И заплачу вам неплохо. И заплатил.

Заплатил столько, что каждый из Цунзоровых слуг мог купить себе по две рабыни и еще на выпивку бы осталось. Заплатил не торгуясь, не сходя с места новенькими серебряными лаурами, перед видом и весом которых палачи устоять не смогли и мгновенно запамятовали как приказная сломать строптивой рабыне хребет, так и собственное намерение вволю позабавиться со смазливой девкой. Почему косторез проявил такую неслыханную расточительность и отдал за дрянную рабыню все деньги, вырученные за многодельный заказ, Ньяра так и не узнала. И надобно признаться, поначалу даже не обрадовалась столь неожиданному спасению. Зная, как «обламывают» строптивых рабынь, она готовилась к тому, что, может статься, будет похуже смерти, но на этот раз Богиня простерла над ней свою руку и уберегла от неизбежных, казалось бы, мук и надругательств.

Приведя Ньяру в просторный глинобитный дом, Батар не потрудился даже запереть за собой двери. Перерезал ремни, стягивавшие локти и запястья девушки, хлебнул из кувшина омерзительной архи и завалился спать, ничуть не интересуясь тем, что предпримет донельзя перепуганная рабыня. Хвала Богине, надоумившей ее не бросаться сломя голову в бега и не пытаться прикончить своего нового господина!

Девушка усмехнулась, вспоминая, с каким ужасом ожидала утра, когда проснувшийся Батар примется ее «обламывать», и, взяв из мешочка пару «тощих» золотых, припрятала его в тайник, о местонахождении которого чудной косторез ни разу не вздумал у нее спросить. Хотя не было, не было у него решительно никаких оснований доверять «строптивой рабыне»!

– Ньяра! Ньяра, тут к хозяину пришли! – громким взволнованным шепотом возвестил, врываясь в комнату, Кицуд, за спиной которого немедленно выросли двое «бдительных» из личной тысячи Энеруги Хурманчака.

– Подождите здесь, господин сейчас выйдет к вам! – распорядилась девушка, чувствуя, что сердце ее уходит в пятки.

Ни разу Батар не проронил ни слова о том, что за мстительные замыслы вынашивает он в душе своей, но Ньяра могла бы поклясться, что правильно истолковала комбинацию, которую гадальные кости раз за разом образовывали в Средоточии Жизни. О, как она боялась момента, когда господину ее представится возможность осуществить свое самое заветное желание! Однако, даже попав во дворец, добраться до самого Хозяина Степи косторезу едва ли удастся, и значительно больше, чем навязчивая мечта Батара о мести Энеруги Хурманчаку, страшило девушку сочетание табличек, означавшее внезапно вспыхнувшую любовь. Страшило так, что, будь ее воля, она ни за что бы не отпустила своего возлюбленного с «бдительными». Но выбора не было. От приглашения Хурманчака не отказываются даже наи, и не властна рабыня запретить посланцам его увидеть своего господина.

Сделав воинам знак подождать, Ньяра направилась в мастерскую, мысленно умоляя Богиню не отнимать у нее Батара.

* * *

Выросший на берегу Урзани за каких-нибудь три-четыре года Матибу-Тагал был, как и большинство городов, возведен не на пустом месте. Еще несколько столетий назад на каменистых холмах, до которых не могли добраться сезонные разливы могучей реки, берущей начало в предгорьях Самоцветных гор, выходцами из Саккарема была заложена крепость Месинагара, превратившаяся впоследствии в шумный цветущий город, изобиловавший красивыми каменными зданиями и храмами, посвященными Матери Всего Сущего. Месина-гарцы успешно торговали со степняками и западными горцами, широкие плоскодонные суда их спускались по Урзани до Умукаты, а оттуда изделия местных ремесленников, погруженные на корабли заморских купцов, отправлялись в Саккарем, Халисун, Аррантиаду, Мо-номатану и на архипелаг Меорэ. Небольшое, отлично вооруженное войско не только не позволяло кочевникам приближаться к стенам города, но и само частенько устраивало вылазки в Вечную Степь, дабы разжиться скотом и рабами. Маленькие крепостцы были выстроены у подножия Самоцветных гор, дабы охранять меднорудные шахты и золотоносные прииски, разрабатывавшиеся у истоков Урзани.

Конец процветанию Месинагары положило нашествие Гурцата Великого, полчища которого, обложив город, повытоптали окрестные поля и огороды, повырубили сады и после длительной осады сокрушили стенобитными машинами ворота городских укреплений. Ворвавшаяся на улицы Месинагары орда учинила столь страшную резню, что даже после ее ухода на северо-восток город не ожил и не возродился подобно Фухэю и Умукате Немногие уцелевшие жители покинули дымящиеся руины, и две сотни лет места эти посещали только кочевники, весьма, впрочем, неохотно разбивавшие свои шатры вблизи зловещих развалин.

Между тем время показало, что месинагарские строители возводили здания не за страх, а за совесть, и когда Энеруги Хурманчак решил основать в Вечной Степи город, внимание его не могли не привлечь остатки крепостных стен, храмов и каменных зданий, густо поросших голубоватой полынью и серебристым ковылем, кустами розового ясноцвета и шиповника. Напрасно наи и тысячники совали в рот большие пальцы и бормотали что-то невнятное о древних проклятиях и мести мертвецов: советник Энеруги Имаэро, прозванный Длинным, Смешливый Энкай и другие ближайшие сподвижники поддержали Хозяина Степи, и вереницы рабов потянулись к развалинам древнего города, чтобы воздвигнуть на их месте Матибу-Тагал – столицу зарождающейся в кровавых схватках империи. Степняками, захваченными во время боев с племенами, не желавшими признавать владычества Хурманчака, руководили разумеющие в строительном деле беглецы из Саккарема: сначала те, кто не поладил с шадом Менучером, а затем и те, которым, после смерти его, нечего было ждать милостей от взошедшего на опустевший трон Мария Лаура.

Кочевники оказались скверными строителями, но рабы из захваченных Энеруги приморских городов понимали толк в работе с камнем и быстро научились у саккаремцев строить глинобитные хижины. Матибу-Та-гал рос быстрее, чем молодые побеги бамбука. Грязный, не слишком красивый, с аляповатыми порой зданиями, в которых привезенные, скажем из Умукаты, мраморные колонны подпирали деревянную, крытую соломой крышу, это был тем не менее большой богатый город, и сердцем его, безусловно, являлся дворец Хурманчака, построенный на месте древнего храма Богини – Матери Всего Сущего. Огромное святилище, возведенное некогда с особой добротностью, пострадало меньше других домов и, отремонтированное и обстроенное со всех сторон дворцовыми службами и флигелями, производило впечатление даже на Батара, мысленно окрестившего Матибу-Тагал кучей дерьма.

Не то чтобы дворец Хозяина Степи ему нравился, но столь грандиозного и столь безвкусного сооружения Батару в самом деле видеть прежде не доводилось, и он не мог не признать, что обитель Хурманчака была дерьмом отборным и чрезвычайно дорогостоящим. Белый известняк Фухэя, розовый ракушечник Дризы, мраморы и травертины Умукаты, граниты и песчаники Самоцветных гор – все лучшие материалы, до которых способен был дотянуться Хозяин Степи, пошли на строительство и отделку этого здания, украшенного к тому же доставленными из захваченных городов бронзовыми и каменными скульптурами. В работе над фасадами этого чудовищного сооружения, слепленного, казалось, из дюжины разномастных зданий, приняли деятельное участие художники-мозаисты, позолотчики, чеканщики и камнерезы, трудившиеся, судя по всему, без единого плана и потому создавшие нечто невыразимо яркое, кричащее и, по мнению степняков, прекрасное, а на вкус Батара – отвратительное. Что-то подобное ожидал он увидеть и в покоях Энеруги Хурманчака и был несколько удивлен, когда, миновав множество полутемных коридоров, очутился в просторном помещении, начисто лишенном каких-либо украшений, если не считать бронзовых чаш-светильников на облицованных желтым туфом стенах.

Приведшие его сюда «бдительные», сообщив, что прежде, чем его проведут к Хурманчаку, с ним желает поговорить советник Имаэро, удалились, и Батар довольно долго мерил серые плиты пола широкими шага ми, пока наконец массивные двухстворчатые двери не распахнулись, пропуская в зал группу чиновников в дорогих, отороченных лисьим мехом халатах. Советник Хурманчака выделялся среди них высоким ростом и простотой одеяния. Проводив чиновников до середины зала, Имаэро, предупрежденный, по-видимому, одним из слуг, беседовавших с приведшими сюда Батара «бдительными» направился к косторезу и приветствовал его легким поклоном:

– Стало быть, ты и есть тот самый Батар из Фухэя, чьи изделия ценятся в Матибу-Тагале на вес золота?

– Ценится не столько сама работа, сколько материал, – скромно ответствовал косторез, успевший за год почти полностью избавиться от акцента, с которым говорили жители приморских городов на языке кочевников, знакомом большинству из них с детских лет.

– А-а-а… – Ты к тому же еще и не кичлив. – Холодные серые глаза Имаэро – большая редкость среди степняков – впились в лицо Батара. – Говорят, тебе ведом секрет размягчения кости. И еще, слышал я, ты въехал в Матибу-Тагал с двумя доверху нагруженными слоновой костью телегами?

– Дошедшие до налу-ная слухи соответствуют действительности, – подтвердил Батар, склонив голову. Справедливости ради следовало бы уточнить, что из-за поборов чиновников он лишился половины добытой в Цай-Дюрагате кости прежде, чем добрался до ставки Хурманчака, но упоминать об этом сейчас не имело ни малейшего смысла.

– Можешь звать меня просто Имаэро, я не любитель звучных титулов. Почему же секрет размягчения кости не обогатил тебя? Сдается мне, секреты приносят либо богатство, либо неприятности. Тебе же удалось избежать и того и другого.

– Я не стремился завладеть этим секретом. Он завещан мне обучавшим меня мастером и потому не подлежит продаже. Да, честно говоря, и не обогатил бы он меня здесь. Косторезов в этих краях не так уж много и от избытка заказов не страдает ни один из них. По этой же причине и неприятностей мне до сих пор удавалось избегать. Что же касается секрета размягчения кости, то он не превратит подмастерье в мастера и лишь незначительно облегчит труд опытного костореза, сократив время, необходимое для создания небольших вещиц. Крупные-то заказывают редко, и при нужде их можно собрать из нескольких частей. Состав клея не является тайной. А что клееные изделия уступают цельным в прочности, не столь уж важно, если речь идет об украшениях.

– Но ты, насколько мне известно, на отсутствие заказов не жалуешься?

– Да, жаловаться мне совершенно не на что, – согласился Батар.

– Ты говоришь, что ни один резчик по кости не страдает от избытка заказов. А мне тут давеча случилось услышать, будто ты отказался сделать Кондану несколько светильников, подобных тем, какие выполнил для Дьюрьока.

– Я не отказывался взять заказ, а всего лишь предупредил, что не успею выполнить его к указанному нем сроку.

– И сделал ты так потому, что загружен срочной работой, но почтенному наю об этом не сказал, – удовлетворенно кивнул Имаэро. – Ты поступил разумно и, похоже, являешься именно тем человеком, который нужен нам для изготовления образца, с которого сделан будет чекан для монет. Империя Энеруги Хурманчака – не шайка диких кровожадных грабителей, пора ей обзавестись собственными деньгами, и я желаю, чтобы образцы их были сделаны тобою. Ты захватил с собой рисовальные принадлежности, как просили тебя о том посыльные?

Батар кивнул. Уголь, свинцовый карандаш, кисти, разведенная тушь и толстая саккаремская бумага лежали у него в сумке, тщательно проверенной «бдительными» при входе во дворец. Оружия он с собой не взял, предусмотрительно оставив дома даже маленький ножичек для подскабливания рисунков, рассудив, что в первый раз обыскивать его будут особенно старательно. Время отмщения еще не настало. Теперь, когда ему удалось проникнуть во дворец, возможность привести в исполнение задуманное в мастерской убитого «медногруды-ми» Харэватати рано или поздно представится, не надо только торопиться. Не спеши заяц в лес – все волки и так твои будут…

– Тебя, кажется, не слишком радует столь почетный и, осмелюсь заметить, прибыльный заказ? – с недоумением поднял бровь советник Хурманчака.

– Нет, отчего же, радует. Хотя, признаться, я не понимаю, почему выбор пал на меня. В Матибу-Тагале работает много мастеров, и кое-кто успел уже, верно, хорошо зарекомендовать себя, выполняя заказы Хозяина Степи.

– Энеруги Хурманчак обычно не встречается с художниками и не интересуется искусством. Однако, раз уж на монетах принято помещать профиль того или иного владыки, он согласился допустить к себе художника, который работает хорошо и, главное, быстро. Вот почему мой выбор пал на тебя.

– Это большая честь для меня. Когда мне позволено будет рисовать Хозяина Степи и что помимо его профиля надобно изобразить на монетах? – поинтересовался Батар, стараясь скрыть торжество и придать своему лицу почтительно-смиренное выражение.

– У нас еще будет время поговорить об этом, а сейчас нам надобно поспешить к Хурманчаку. Быть может, он сам снизойдет до того, чтобы обсудить с тобой изображения на монетах, – предположил Имаэро и сделав Батару знак следовать за собой, повел его через просто, если не сказать скудно, убранные комнаты, нисколько не соответствующие как внешнему виду дворца, так и рассказам очевидцев о ни с чем не сравнимой пышности и богатстве Тронного зала, где Энеруги Хурманчак появлялся по торжественным дням и куда помимо чиновников и военачальников с их семьями допускались заморские купцы и хозяева наиболее преуспевающих мастерских.

* * *

День клонился к вечеру, за витражными окнами, набранными из небольших кусочков цветного стекла, как принято это было в богатых домах Саккарема, начало темнеть, и безъязыкая служанка зажгла светильники с ароматным маслом. Лежащая на низком столике кипа изрисованных листов с легким шорохом рассыпалась по застеленному мономатанским ковром полу, но Батар не стал их собирать. Оторвавшись от наброска, он одарил неуклюжую служанку, задевшую стопку бумаг полой расшитого шелкового халата, недовольным взглядом и вновь уставился на беседующего с гонцом Хурманчака.

Изменившееся освещение позволило ему по-новому взглянуть на грозного Хозяина Степи, и косторез едва не ахнул от удивления. Где были раньше его глаза?! Золоченый панцирь с изысканной чеканкой и прекрасной работы легкий прорезной шлем, бесполезный в настоящей сече, должны были подчеркнуть мужественность их владельца и на какое-то время ввели Батара в заблуждение, но теперь-то он ясно видел, что призваны были они скрыть! Гибкая юношеская фигура могла принадлежать юноше, однако тонкие запястья, точеные кисти рук, беззащитная шея и удлиненный овал нежного лица, – о Промыслитель, как же он сразу не догадался?

Короткая стрижка и нанесенный на лицо красящий состав, создававший иллюзию легкой небритости, не должны были обмануть его, тем более подозрение, что черные, спускающиеся до низа подбородка усы наклеены, возникло у костореза, как только он начал рисовать профиль всесильного владыки, при упоминании имени которого Вечная Степь содрогалась от края до края.

Прорисовывая плотно сжатые губы, прямой нос и зеленовато-серые глаза, привыкшие смотреть на собеседника в упор, Батар чувствовал какое-то неуловимое несоответствие, какую-то неправильность, понять которую мешали и разлетавшиеся от цветных стекол отсветы, и не покидавшие комнату ни на миг, идущие нескончаемой чередой чиновники, наи, слуги и гонцы, приносившие донесения, нуждавшиеся в одобрении бумаги и свитки с указами. Хурманчак ударял в стоящий перед ним на столике гонг, и на смену ушедшим приходили новые люди, прислушиваясь к речам которых об обозе с медными болванками, прибывшем с западных рудников; посланных к саккаремской границе отрядах под предводительством Энкая и потрепанных конницей Тай-лара Хума; наводнении, задержавшем доставку в Ма-тибу-Тагал каких-то привезенных из-за моря товаров, Батар ощущал смутное недовольство. У него создавалось впечатление, что и комната эта выбрана не случайно, и все эти отвлекающие его внимание люди появились здесь сегодня с каким-то умыслом, и, делая набросок за наброском, он нервничал все больше и больше. Рисунки его, верно повторяя черты Хурманчакова лица, ограничивались внешним сходством, но ни в малейшей степени не отражали характер сидящего перед ним человека.

Мысли о мести были на время забыты. Удивление от того, что Хурманчак оказался не закоренелым, озлобленным тяготами жизни негодяем, а худощавым, едва ли не хрупким ровесником его, с тихим голосом и хорошими манерами, сменилось глухим раздражением. Батар не мог увидеть в этом молодом мужчине, по сути дела юноше, ни жестокости и властолюбия, ни кровожадности и той целеустремленности, которые позволили бы ему сплотить множество племен в единое целое и в течение нескольких лет подвести под свою руку большую часть Вечной Степи, захватить полдюжины приморских городов, потрепать горцев и трижды водить войско к границам Саккарема. Косторезу не впервые приходилось делать портреты, и не было случая, чтобы он испытывал подобное чувство беспомощности, невозможности совместить все то, что известно было ему об этом человеке, с тем, что видели его глаза.

Свет истины забрезжил перед ним, когда безъязыкая служанка принесла Энеруги поднос с едой и тот, искоса поглядев на Батара, начал ощипывать кисть сочного винограда, отправляя крупные прозрачные ягоды в рот и сплевывая на серебряное блюдо косточки. Он не так ел ягоды! Не так сплевывал косточки! Не так ломал пышную желтоватую лепешку! Он все делал не так, и Батар, которого наконец-то перестали отвлекать сновавшие вокруг Хозяина Степи люди, уже почти постиг в чем дело, но тут Энеруги поднес к губам кубок с вином, сделал жадный глоток, и вызревавшая исподволь догадка, уже готовая было оформиться в четкую мысль, растаяла, оставив чувство досады и разочарования.

Уязвленное самолюбие и гордость художника заставляли Батара вновь и вновь пересаживаться, менять места, делая наброски в фас, в профиль, в три четверти, сбоку и сверху, выискивая новые и новые ракурсы для изображения Хурманчакова лица, пока перемена освещения не подсказала отгадку, разом поставившую все на свои места. Хозяин Степи – переодетая женщина! Это звучало как отменный бред, этого просто не могло быть и все же…

Обмакнув кисточку в тушь, Батар прищурился и прямо поверх чуть намеченного шлема провел линию волос. Если бы у Энеруги было полсотни девичьих косичек, это выглядело бы так. А если бы у него была коса замужней степнячки?.. А как пойдет ему, нет не ему, а ей, прическа «Лестница к луне» или «Небесная башня»?.. И усы надобно убрать…

Он мазнул мелом по совершенно неуместным на девичьем лице усам и улыбнулся. О, брадобрей Энеруги должен был уметь делать что-то помимо удаления волос с лица, ежели не хотел остаться безработным!

– Над чем ты смеешься, косторез? Если ты закончил работу, можешь быть свободен, – впервые за весь день обратился Хурманчак к Батару.

– Позволено ли будет мне обратиться к Хозяину Степи с просьбой?

– Обратись.

– Не сочтет ли Хозяин Степи дерзостью нижайшую мою просьбу снять ненадолго шлем?

– Сочтет, – медленно сказал Энеруги, однако рука его не закончила движения и зажатая в ней палочка так и не коснулась маленького серебряного гонга, предназначенного для вызова тех, кому назначена была аудиенция. – Покажи, что ты успел нарисовать. Неужели ты до сих пор не сумел сделать ни одного удачного рисунка? Мне говорили, что ты хороший мастер.