Текст книги "Этническая история Беларуси XIX — начала XX века"

Автор книги: Павел Терешкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 5
ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ НАРОДОВ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В НАЧАЛЕ XX в.

Статистические источники начала XX в. не позволяют проводить столь масштабный сравнительный анализ, какой был возможен для предыдущего периода. Чаще всего они фрагментарны, что не позволяет представить целостную картину и, что самое главное, чрезвычайно тенденциозны. Последнее обстоятельство было вызвано социально-политическим кризисом, в условиях которого различные силы пытались интерпретировать ситуацию в своих интересах. Характерно, что в ряде официальных статистических материалов перестают фиксироваться белорусы и украинцы как категории учета населения, занижается численность польского населения [например 146]. В то же время в других источниках, например в так называемой переписи 1909 г., к полякам отнесено практически все католическое население [313, с. 61-67].

Региональные особенности формирования белорусской нации в начале XX в.

Вместе с тем именно в начале XX в. в связи с развитием белорусского национального движения появляются источники, позволяющие не только проследить региональные особенности распространения белорусской идентичности, но и объяснить причины различий. Речь идет о территориальном распределении корреспондентов «Нашай швы» за 1910 г., когда поступило 666 корреспонденции из 231 населенного пункта [3, с. 158]. Эти данные соотнесены с материалами «Торговли и промышленности ...» и переписи 1897 г., которые хотя и не совпадают по времени со сведениями о корреспондентской сети, на наш взгляд отражают степень модернизационной и социальной «готовности» к развитию национальной консолидации.

В табл. 17 представлены обработанные данные «Торговли и промышленности...» региональных особенностей экономического развития (за основу взято региональное деление, представленное во второй главе).

Обращает на себя внимание, что уровень развития Восточного региона даже несколько превосходил показатели Западного региона, а Полесье выглядело не столь уж безнадежно. Однако при этом необходимо учитывать, что крупные городские центры давали большую часть оборота. Например, в Западном Полесье на Брест, который составители «Торговли и промышленности...» причислили наряду с Гродно к «Привислинской полосе», приходилось свыше 70 % всего оборота, а в целом по Беларуси крупные города (Минск, Гродно, Витебск, Могилев, Гомель и Брест) давали 48,4 % оборота. Поэтому региональные тенденции лучше отражают данные по преимущественно аграрным регионам (табл. 18).

Материалы «Торговли и промышленности...» свидетельствуют, что для экономического развития Беларуси рубежа веков была характерна мозаичность, сильные регионы соседствовали в буквальном смысле с патриархальными. Абсолютный минимум развития товарно-денежных отношений в Беларуси представлял так называемый Беловежский район с населением 45 тыс. чел., где на каждую душу приходилось всего лишь 4 руб. оборота в год. Наряду с Камень-Каширским районом в Волынском Полесье Украины (107 тыс. чел.) это абсолютный минимум в масштабах всей восточной части Центрально-Восточной Европы.

Слабые в экономическом отношении районы встречались как в Западном, так и в Восточном регионах. Удивляет в этом отношении исключительно низкий уровень развития таких районов, как Воло-жинский, Глубокский, Друйский и Диснянский (всего лишь по 8 руб. на чел.). На востоке особо выделялся Черейский (5 руб.), Чечерский (6 руб.), Сенненский (8 руб.), Климовичский (9 руб.) районы.

Из аграрных регионов наиболее развитым был Ошмянский район (40 руб.), приближавшийся по своим показателям к прибалтийскому уровню. Выше среднего был уровень развития Оршанского и Шкловского (по 25 руб.), Слонимского, Несвижского и Мозырского (по 23 руб.), Борисовского и Мстиславльского (по 21 руб.), Бобруйского и Речицкого (по 20 руб.) районов.

Среди крупных городских центров вне всякого сомнения лидировал Минский район (120 руб.), оборот которого (27 360 тыс. руб.) составлял 15,8 % всего товарно-промышленного оборота Беларуси. За ним следовал Витебск (97 руб.), Брест (88 руб.), Гомель (68 руб.), Гродно (62 руб.) и Могилев (55 руб.).

Таким образом, с точки зрения интенсивности развития рыночных отношений потенциальные возможности крупнейших регионов Беларуси: Западного и Восточного были примерно одинаковы.

Различия же в темпах развития национальной консолидации были обусловлены другими факторами, в первую очередь уровнем массовой грамотности (табл. 19).

Региональные различия в уровнях грамотности были в первую очередь обусловлены конфессиональным фактором. В целом из 642 тыс. грамотных белорусов католики составляли 29,07 % (при том, что удельный вес католиков среди белорусов составлял только 13,44 %). Грамотность среди белорусов-католиков доходила до 27,9 %, среди белорусов православных – только 11,42 %. Именно эта особенность обусловила особую роль католиков в формировании белорусской национальной идентичности и всей национальной общности в целом. При этом особое значение имел фактор женской грамотности, существенно варьирующий как в зависимости от региона, так и в первую очередь от конфессиональной принадлежности (табл. 20).

Если разница в грамотности между белорусами-католиками и православными была кратной почти трем, то между белорусками-католичками и православными – восьми. Заметна также определенная интерференция между конфессиональным влиянием. На востоке Беларуси, где доля католиков была незначительна и православие доминировало, удельный вес грамотных белорусок-католичек был в два раза ниже, чем на западе. И, наоборот, на западе, где католицизм если и не доминировал, то был достаточно влиятелен, доля грамотных белорусок православных была в два раза выше, чем на востоке. На эту тенденцию наслаивались и региональные особенности. Наименьшими показатели женской грамотности были среди белорусок Центрального и Восточного Полесья. В Пинском уезде они составляли всего 1,24 %, Мозырском – 1,47 %.

Темпы развития национальной консолидации во многом определялись наличием социальных ресурсов развития национального движения, т. е. в первую очередь интеллигенции (табл. 21).

Как видно, региональное распределение «грамотных» и «образованных» белорусов не совпадало. Уровень грамотности среди белорусов был заметно выше на западе, а образованности – на востоке. На востоке было сконцентрировано до 46 % всех белорусов с «образованием выше начального». Это обстоятельство сильно повлияло на региональные особенности процесса формирования белорусской нации и стало одним из факторов, осложнивших его развитие.

Так же как и в случае с распределением лиц с «образованием выше начального», видно, что в значительной степени этот социальный ресурс был сконцентрирован на востоке, где его активность не могла вызвать значительного резонанса, вследствие относительно низкого уровня грамотности населения (табл. 22).

Похожая ситуация сложилась и с региональным распределением учителей-белорусов (табл. 23).

Как критическая масса, так и концентрация белорусов среди занятых в сфере образования возрастала с запада на восток. Показатели Западного Полесья следует рассматривать особо, вследствие специфики ситуации в регионе.

Региональное распределение белорусов-врачей в меньшей степени отражает эту тенденцию (табл. 24).

Как уже отмечалось в предыдущей главе определенное воздействие на развитие национальной консолидации оказывает наличие потенциальных и реальных возможностей восходящей социальной мобильности для групп коренного населения. Одним из маркеров ее является представительство среди чиновников (табл. 25).

Очевидно, что и в данном случае позиции белорусов на востоке были значительно сильнее, чем на западе.

Показателем социальной мобильности является и представительство коренного населения в городах. Табл. 26 представляет обобщенные данные переписи 1897 г. по этому вопросу. И в данном случае социальные ресурсы национальной консолидации были значительно обширнее на востоке, чем на западе.

Определенное влияние оказывала и общая сословно-социальная структура региональных групп белорусов (табл. 27-29).

На сколько все эти факторы были существенны в определении темпов развития национальной консолидации показывает анализ территориального распределения корреспондентов «Нашай швы» за 1910 г. Всего за этот год было получено 666 корреспонденции из 291 населенного пункта, 222 из них находились на современной территории Беларуси (табл. 30).

Как видно, решающее значение имели не уровень экономического развития, и не потенциальные «интеллектуальные» ресурсы национального движения, а наличие ресурса его массовой аудитории. Набольшую активность в сотрудничестве с «Нашай швай» проявляли белорусы Западного региона, хотя здесь проживало только 37,4 % всей этнической группы. Решающее значение сыграл фактор грамотности, тут проживало 52,1 % всех грамотных белорусов, а уровень грамотности (18,8 %) был почти на 40 % выше средних показателей. Естественно, что уровень грамотности был напрямую связан конфессиональным составом: в Западном регионе католики составляли почти 31 % всех белорусов. Однако преувеличивать католический фактор не следует. Наибольшее количество населенных пунктов, из которых пришли корреспонденции, были расположены в Слуцком уезде (39, или 17,5 %), где католики составляли лишь 9,5 % всех белорусов. Обращает на себя внимание то, что в целом в Ошмянском, Вилейском, Минском и Слуцком уездах было расположено почти столько же корреспондентских пунктов (48,2 %), сколько и на остальной территории Беларуси. Необходимо подчеркнуть, что распространение национальной идентичности проходило среди белорусов и за пределами современной территории Беларуси. В наибольшей степени это относится к Виленщине и в меньшей к Белосточчине. На территории Виленского уезда располагалось 48 корреспондентских пунктов (больше чем в каком-либо другом), Свенцянского – 7, Сокольского – 10, Вельского – 2. И это не случайно. Белорусы составляли 40,8 % сельского населения экономически активного Виленского уезда, 24,5 % из них были грамотными (это один из самых высоких показателей грамотности).

Виленский, Вилейский, Ошмянский, Минский и Слуцкий уезды представляли собой основное ядро национальной консолидации. Здесь родилась и выросла значительная часть активистов национального движения и творческой интеллигенции. Именно поэтому в диалектной основе белорусского литературного языка основное место заняли среднебелорусские говоры, особенно их северо-западная (минско-молодечненская) группа.

Что же касается остальных регионов, прежде всего Восточного, Среднебелорусского, Центрального и Восточного Полесья, то их относительная пассивность по отношению к национальному движению объясняется, прежде всего, нехваткой ресурса грамотной аудитории. Едва ли можно было ожидать значительного резонанса национальной идеи там, где 92,6 % белорусов были неграмотны, например, на территории Полесья. Сложнее, тем не ме-" нее, объяснить пассивность значительного по своим масштабам интеллектуального ресурса Восточного региона. Дело, видимо, не только в отсутствии достаточной аудитории. В силу традиционно сложившихся условий белорусы (образованные и обладающие достаточно высоким социальным статусом) здесь были лучше интегрированы в структуру официальных социальных институтов.

«Нашаніўская» программа действий для них была чрезмерно радикальной. А собственные устремления не шли далее политически и культурно лояльного регионализма, нашедшего позднее свое отражение в программах таких организаций, как гомельский «Союз белорусской демократии», могилевский «Белорусский национальный комитет», витебский «Союз белорусского народа» [78; 213, с. 53].

Одним из наиболее интересных моментов этнической истории Беларуси рубежа конца XIX – начала XX в. является тенденция включения в процессы национальной консолидации населения Западного Полесья. Показательно, что на этот регион приходилось 3,6 % корреспондентских пунктов «Нашай швы» (это больше, чем на остальной, собственно этнически белорусской территории Полесья). При этом корреспонденции приходили и из Брестского и Кобринского уездов, где белорусское население было ничтожно малым. Уже во второй половине XIX в. статистические источники фиксируют сокращение удельного веса украинского населения в регионе. Так, в период с начала 60-х гг. и до конца XIX в. в Пружанском уезде он снизился с 30 % до 6 %. А с 1897 по 1913 г. общая численность населения, относимого к украинцам в западно-полесском регионе сократилась с 296 до 163 тыс. чел. При этом официальная статистика относит к белорусам подавляющее большинство населения не только Пружанского, но и Кобринского уездов [158, 146]. Характерно, что, начиная с 1903 г. и по 1913 г. практически все призывники на воинскую службу из региона Западного Полесья определяли себя как белорусов [145-147].

Показательно, что согласно переписи 1897 г. позиции белорусов в сфере управления и интеллектуальной деятельности здесь были сильнее, чем у украинцев. Й это при том, что белорусов было всего 20,4 % населения региона, а украинцев – 54,7 %, среди чиновников их представительство было соответственно 22,1 % и 13,9 %, православного духовенства – 15,9 % и 3,8 %, врачей – 11,5 % и 9,2 %, и только среди учителей украинцев было больше (9,7 %), чем белорусов (8,7 %). Не менее показательно, что в Брестском уезде, где удельный вес белорусов не превышал 1,8 % населения, они составляли 29,7 % православных священников, 10,5 % чиновников и 5,4 % учителей [158].

Распространявшаяся белорусская идентичность имела, по большей части, не национальный, а территориальный характер, по принципу «белорусы – потому что живем в Беларуси». При этом население Западного Полесья сохраняло не только свои языковые и культурные особенности, но осознание своего отличия от населения остальной части Беларуси. Об этом свидетельствует, например, содержание заметки, присланной в «Нашу шву» из деревни М. Городец Кобринского уезда. Ее автор, сравнивая свой уезд с «чистой Беларусью», отмечал, что его коренное население составляют «полешуки», язык которых ближе к украинскому [136]. О сохранении локальных самоназваний свидетельствуют производные от них псевдонимы, типа полешук, пинчук, бужа-нин [137, 138]. Распространению представлений об определенной общности с белорусами способствовала ориентация местной интеллигенции на сотрудничество с «Нашай швай». Только в 1908 г. в газете было опубликовано 18 корреспонденции из Брестского и Кобринского уездов, в том числе из Бреста, Лышчиц, Кустына, Остромечева, М. Городца и т. д. Большое значение в данном случае сыграло создание в д. Остромечево библиотеки Павленкова – одной из первых сельских библиотек в Беларуси. Масштаб ориентации на белорусское национальное движение не следует преувеличивать. Вместе с тем очевидно, что хотя влияние белорусского движения было ограничено, оно значительно превосходило по своему масштабу украинское. Характерно, что Л. Василевский отмечал, что «в то время как национальные украинские издательства из Киева этому населению абсолютно неизвестны, тут есть читатели «Нашай швы» [402, с. 295].

Рассматривая регион Западного Полесья, нельзя не упомянуть, наряду с возможностями пробелорусской и проукраинской ориентации, опцию собственно западнополесского национально-культурного развития, проявившуюся значительно позднее – в конце XX в. Единственным косвенным свидетельством зарождения таких настроений в среде местной интеллигенции является упоминание Л. Василевским факта издания в 1906 г. в Пинске полешуцкого букваря («Elementarz w nareczu Poleszukow») [402, с. 295]. Впрочем, сам Л. Василевский считал, что его появление – заслуга «польского культурного деятеля» [там же]. С. Снапковская датирует его издание 1907 г. и сообщает, что он был напечатан латинским шрифтом и имел название «Rusinski lemantar. PyciHCKi лемантар. Napisau Staryj Hospodar» и что автор его подчеркивал: по этому «лемантыр1 повинни учитися чита-ти Bci Полешуки» [202, с. 123]. Хотя сведений,подтверждающих реальность публикации, недостаточно, полностью игнорировать этот факт едва ли будет правильным.

Отметим, что уровень грамотности среди украинского (полешуцкого) населения был относительно высоким – 15,2 %, т. е. выше, чем в среднем у белорусов. Местная украинская (полешуц-кая) интеллигенция и чиновничество, хотя и была слабо представлена в официальных структурах, все-таки представляла собой определенную социальную силу: 116 чиновников, 1 юрист, 14 православных священников, 106 учителей и 37 врачей (всего 274 чел., в том числе 191 с «образованием выше начального»). Так что определенные потенциальные возможности для артикуляции собственно западнополесского пути национально-культурного развития уже существовали, а поэтому появление полешуцкого букваря представляется достаточно реальным.

Русификация и полонизация

В начале XX в., с появлением более-менее постоянно действующих политических организаций, книгоиздательства и периодической печати, белорусское национальное движение действительно превращается в социально значимое движение, т. е. поступательный, непрерывный процесс. Многие составляющие этого процесса обстоятельно изучены, например, политическая и культурная, в работах Ю. Туронка, Н. Сташкевича, С. Александровича, С. Рудовича, А. Смоленчука, другие – меньше (социальная композиция участников движения) [1, 2, 184, 185, 186, 197, 198, 213, 214, 394, 395]. Едва ли это означает, что полномасштабная история белорусского национального движения уже написана. Однако это не входит и в наши задачи. Нас интересуют, прежде всего, те показатели уровня его развития, которые могут быть сравнимы с другими аналогичными движениями. На начало XX в. это чаще всего реальные результаты участия в политической борьбе, количество изданий на национальном языке, включая периодические и их тиражи.

Что касается политической активности, то показатели белорусского национального движения немногочисленны. Еще Н. Ва-кар отмечал в качестве специфической черты белорусского движения, что оно было одним из немногих среди народов Российской империи, чьи представители практически отсутствовали в Государственной думе [397, с. 87]. Что касается других избирательных кампаний, то документально исследованы результаты выборов в Учредительное собрание в 1917 г. по Минскому, Могилевскому и Витебскому избирательным округам, когда белорусские национальные партии и объединения набрали 19 тыс. (0,59 %) голосов избирателей и при помощи выборов лишь подтвердили свой списочный состав [185, с. 164]. Результаты издательской активности обстоятельно проанализированы С. Александровичем. По его подсчетам в 1907-1916 гг. белорусские издательства «Загляне сонца i у наша аконца», «Наша хата», «Наша шва» и другие опубликовали 179 изданий общим тиражом 286 тыс. экземпляров [2, с. 207, 208]. Причины отставания белорусского движения, что будет показано ниже, многообразны. Нам бы хотелось остановиться на тех тенденциях в этнической истории Беларуси, которые на это, безусловно, повлияли – а именно на процессах ассимиляции белорусов.

В начале XX в., и особенно после революции 1905-1907 гг. значительно интенсифицировалась русификация белорусского населения. Это подтверждается рядом статистических источников. Среди них – однодневная перепись начальных школ 1911 г. Она представляет собой скорее масштабный социологический опрос, цель которого – выяснить потребности в школах с нерусским языком обучения. Естественно, что министерство просвещения, проводившее опрос, было заинтересовано в сохранении как можно большего количества школ с русским языком обучения. Среди всех ведомств Российской империи именно министерство просвещения в наибольшей степени отстаивало позиции бюрократического национализма [например 381]. Однако возможность манипулирования мнением учащихся и родителей значительно варьировала на различных этнических территориях, что будет показано ниже. И, следовательно, материалы однодневной переписи 1911 г. отражают не только настроения чиновников министерства просвещения, но реальные тенденции этнического развития.

Всего на территории Беларуси переписью была охвачена 321 тыс. учащихся [подсчитано автором по 151]. Были собраны данные об этническом, конфессиональном и сословном составе. По всем этим критериям состав учащихся отличался от данных переписи 1897 г. Так, крестьяне составляли 86,0 % всех учащихся, хотя их доля в структуре населения составляла только 76,4 %, мещане 10,4 % (против 20,0 %), купцы 0,05 % (против 0,18 %), духовенство 0,29 % (против 0,77 %), дворяне 1,3 % (против 2,6 %). Серьезные отличия существовали в конфессиональной структуре: доля православных (85,4 %) среди учащихся значительно превышала их удельный вес среди всего населения (70,8 %), а других конфессий – наоборот. Католиков, староверов и иудеев было вдвое меньше среди учащихся, чем в реальности: соответственно 6,7 % (против 13,5 %), 0,5 % (против 1,0 %), 5,9 % (против 14,1 %). Таким образом, данные переписи отражают, прежде всего, настроения среди крестьян православного вероисповедания. При этом удельный вес учащихся, считавших родным белорусский язык, составил лишь 59,1 % (против 73,2 %), а русский – 29,0 % (против 4,3 %). Таким образом, доля русских среди учащихся была в 6,7 раза выше, чем в структуре населения. Она естественно могла быть выше, так как согласно с данными переписи 1897 г. русские были одной из наиболее образованных групп населения. Однако региональный анализ материалов однодневной переписи 1911 г. показывает, что в большей степени это было именно отражение процессов русификации: в Среднебе-лорусском регионе русские составляли 30,7 % учащихся, белорусы – 61,1 % , в Восточном соответственно 42,6 % и 50,0 %, а в Центральном и Восточном Полесье удельный вес русских (44,0 %) превысил долю белорусов (43,1 %). В то же время в Западном регионе, там, где российской администрации, исходя из политики «разобщения католицизма и полонизма», было выгодно наличие белорусов, они составляли 75,0 % учащихся (77,0 % в этнической структуре). При этом удельный вес русских среди учащихся (12,5 %), хотя не был таким высоким как на востоке, все равно значительно превышал долю русских в структуре населения (3,4 %). Характерно, что однодневная перепись зафиксировала дальнейшее изменение общественных настроений в пользу белорусской опции среди населения Западного Полесья: только 21,3 % учащихся назвали родным языком украинский, а 56,0 % – белорусский. В 1897 г. это соотношение было соответственно 54,7 % к 20,4 %.

То, что русификация носила региональный характер и в наибольшей степени затронула восточную часть Беларуси, свидетельствуют и другие источники. По подсчетам С. И. Брука и В. М. Кабузана с 1897 по 1917 г. численность белорусов в Моги-левской губернии сократилась с 82,4 % до 50,3 %. При этом особенно заметное снижение произошло в Могилевском, Гомельском и Рогачевском уездах [23, с. 29]. Характерно, что эти данные в определенной степени совпадают с результатами однодневной переписи 1911 г.

Другой, не менее значимой угрозой стала полонизация белорусского католического, включая относительно недавно перешедшего в православие населения. Хотя реальные возможности полонизации были несопоставимы с ресурсами русификации, их воздействие оказывалось достаточно эффективным.

Одним из средств ассимиляционного воздействия стали польские нелегальные школы. Примеров тайного обучения более чем достаточно. Так, только в Минской губернии с января по июль 1906 г. было обнаружено и закрыто 24 нелегальные школы, в которых обучалось свыше 350 чел. [118]. Как правило, эти школы располагались в помещичьих имениях, реже – в городах. Большой размах тайного обучения объяснялся сохранением высокого престижа польского языка, особенно среди католического населения. «В Виленской, Гродненской и большей части Минской губерний, – отмечалось в 1905 г. в «Виленском вестнике», – каждый крестьянин-католик считает для себя позором не уметь говорить и читать по-польски» [28].

Важнейшую роль в полонизации по-прежнему играла католическая церковь. Вследствие либерализации политического режима после указа «О веротерпимости» на протяжении 1905-1909 гг. многие тысячи православных верующих перешли в католичество. Статистические данные, отражающие этот процесс, достаточно противоречивы, что отмечает В. Яновская, однако ясно, что речь идет о десятках тысяч человек (данные колеблются в пределах от 30 до 62 тыс. чел.) [322, с. 106]. В начале XX в. по всей территории Беларуси развернулось массовое строительство новых и реставрация старых костелов. Хотя точных данных о его масштабах собрать не удалось, ясно, что речь идет о многих десятках, если не сотнях новых храмов. Новые сооружения, например, так называемый Красный костел в Минске, костелы в Видзах, Гервятах, Старых Васи-лишках, Лынтупах, Беняконях и т. д. отличались не только высокими архитектурно-художественными достоинствами, но и производили огромное впечатление на современников (впрочем как и сегодня) своими размерами.

С достаточной очевидностью позиция католических священников проявилась в вопросе о языке преподавания Закона Божия для католиков. По свидетельству попечителя Виленского учебного округа, инспектировавшего Дриссенский уезд, «назвавшие первоначально природным языком белорусский, под влиянием угроз ксендзов объясняют, что они поляки» [173, л. 9]. Деятельность католических священников содействовала консервации представлений о тождественности конфессиональной и этнической принадлежности. Характерно в этом отношении письмо крестьян д. Городище Пинского уезда минскому губернатору. «Просим о преподавании в народном училище Закона божия на польском языке, писали они в 1910 г., – ввиду того, что в нашем обществе большинство – католики» [117, л. 9].

Значительную роль сыграло польское национальное движение, достигшее высокого уровня развития, о чем свидетельствовали не только политическая и культурная активность, но и создание массовых спортивных (считай в будущем силовых структур) организаций [390].

Развитие ассимиляционных тенденций в определенной степени было связано притоком иммигрантов из Польши, которым ряд помещиков предлагали землю в аренду на льготных условиях. По мнению Н. А. Тизенгаузена, переселенцы из Польши составляли не менее 18 % польского населения Беларуси и Литвы [223, с. 21].

В результате воздействия этих факторов численность населения, относившего себя к полякам, в начале 1910-х гг. значительно увеличилась. Более-менее достоверные сведения имеются только по городскому населению. Так, с 1897 по 1910 г. численность поляков возросла на 70 %, а удельный вес – на 1,5 % [подсчитано по 35]. Особенно значительные изменения произошли в 1910-е гг. Так, в Минске с 1897 по 1917 г. численность поляков возросла в 2,5 раза, а удельный вес – в 2 раза. При этом удельный вес белорусов снизился в 4 раза [подсчитано по 162]. Не менее показателен рост в этот же период доли поляков в структуре городского населения Могилевской губернии с 2,7 % до 9,1 % [подсчитано по 36]. Безусловно, что рост численности польского населения в данном случае был отчасти связан с волной беженцев из Западной Беларуси, однако полностью объяснить этим этот феномен вряд ли представляется возможным.

Таким образом, в начале XX в. наряду с наметившейся тенденцией усиления национальной консолидации белорусов, активно развивались процессы их русификации и полонизации. Впрочем, такая ситуация была характерна не только для белорусов.

Украина и украинцы

В начале XX в. произошло заметное оживление украинского движения, что выразилось в создании ряда организаций, включая политические партии. Некоторые из них, например Революционная украинская партия (1900 г.) развернула активную пропагандистскую деятельность. В период с 1900 по 1905 г. она издала 38 брошюр общим тиражом 190 тыс. экземпляров [38, с. 84]. Во время выборов в I и II Государственные думы украинские активисты выступили в союзе с кадетами. Им удалось не только стать депутатами, но и организовать крупнейшую «не русскую» фракцию, насчитывавшую свыше 40 чел. Основу ее политической платформы составляли требования автономии Украины [38, с. 89]. О масштабе деятельности украинского национального движения красноречиво свидетельствует тот факт, что осенью 1907 г. существовало 15 украинских издательств и выходило около 20 периодических изданий [38, с. 89]. Впрочем, М. Вальденберг отмечает относительную слабость украинского движения. Общий тираж изданий на украинском языке занимал лишь восьмое место в Российской империи, уступая латышской, эстонской и татарской книжной продукции [401, с. 115]. Украинскому национальному движению не удалось «разбудить» украинскую интеллигенцию, большая часть которой относилась к национальному вопросу индифферентно [401, с. 116]. Я. Грицак, ссылаясь на собранные полицейскими агентами сведения, пишет о наличии на начало XX в. 438 активистов национального движения (на территории России) [38, с. 84]. Исходя из этого, в движении было задействовано лишь около 0,1 % от потенциально возможного числа участников (имеется в виду численность лиц с «образованием выше начального»).

Развитие национальной консолидации во многом сдерживалось активизацией ассимиляционных процессов, о чем свидетельствуют данные однодневной переписи начальных школ 1911 г. На Украине было опрошено 1131 тыс. учащихся. Так же как и в Беларуси доля детей дворян (0,64 %), духовенства (0,3 %), купцов (0,09 %) и мещан (11,5 %) среди опрошенных была меньше, чем в общей структуре населения (соответственно 1,4 %, 0,4 %, 0,27 % и 15,5 %) по данным переписи 1897 г. В то же время совокупный удельный вес детей крестьян (76,3 %) и казаков (9,6 %) был выше, чем их представительство в социальной структуре населения (81,1 %). Аналогичные отличия существовали и в конфессиональной структуре опрошенных: 89,1 % были православными (против 83,1 %), 0,5 % – староверы (0,6 %), 2,1 % – католики (3,6 %), 4,9 % – иудеи (8,5 %). Таким образом, так же как и в Беларуси, преимущественно объектом опроса стали дети крестьян православного вероисповедания. В то же время доля украинцев среди опрошенных учащихся (66,6 %) была ниже, чем по переписи 1897 г. (74,7 %), а русских (21,4 %), наоборот, в два раза выше (10,7 %), что свидетельствует о развитии процессов русификации. В наибольшей степени они развивались в городах, где удельный вес украинцев среди учащихся составлял только 26,1 % (по сравнению с 32,2 % по переписи 1897 г.), а русских – 47,1 % (против 32,4 %). В региональном аспекте русификация активнее проходила в экономически наиболее развитых восточных и южных губерниях – Харьковской, Екатеринослав-ской и Херсонской. Здесь удельный вес русских среди учащихся составил 28,6 % (украинцев только 56,2 %), в том числе в городах 55,7 % (украинцев 22,5 %).