Текст книги "Этническая история Беларуси XIX — начала XX века"

Автор книги: Павел Терешкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Особый интерес представляет сама Полтавская губерния и г. Полтава, которые стали одним из центров украинского национального движения. Подчеркнем, что как губерния, так и сам город имели довольно средний для Украины уровень экономической активности (соответственно 30 и 64 руб. на человека в год). Полтава была относительно небольшим городом с населением 53 тыс. чел., однако украинцы составляли 56 % его населения. В масштабах губернии украинцы составляли 71,5 % чиновников," 46,1 % юристов, 83 % православных священников, 49,5 % учителей, 61,4 % врачей, 46 % лиц с «образованием выше начального». Если на каждые 10 000 украинцев в среднем приходилось 27 чел. с «образованием выше начального», то в Полтавской губернии этот показатель доходил до 85. Образованных украинцев в одной Полтавской губернии (11 386 чел.) было больше, чем всех белорусов с «образованием выше начального». Они составляли 25,4 % вообще всех образованных украинцев.

В отличие от Беларуси в Украине русские составляли вторую по численности этническую группу населения. Их доля в структуре населения варьировала в зависимости от региона. Наименьшей она была в Полтавской губернии (2,6 %), наивысшей в Черниговской (21,5 %) и Херсонской (21,0 %). Социально-сословная структура русских также отличалась своеобразием: 64,0 % составляли крестьяне, 19,5 % – мещане. В то же время представительство русских и среди привилегированных сословий было чрезвычайно значительным. Русские составляли 49,5 % дворян, 46 % духовенства и 27,6 % купечества. Русские доминировали в административной сфере (52,2 % занятых), составляли 50 % частнопрактикующих юристов, 31 % учителей, 38,9 % врачей и 45,7 % занятых в сфере науки, искусства и литературы. Хотя общий уровень грамотности русских был ниже, чем в Беларуси (32,3 %), они составляли большую часть лиц с «образованием выше начального» (57,4 %).

В городах проживало 38,4 % всех русских и они составляли 32,4 % всех горожан. Особенно значителен был удельный вес русских в городах Харьковской (40,4 %), Екатеринославской (40,7 %) и Херсонской (44,9 %) губерний.

Евреи составляли лишь третью по численности этническую группу населения. Их доля в структуре населения была значительно ниже, чем в Беларуси. Наиболее многочисленны они были в Волынской (13,2 %), Подольской (13,2 %) и Херсонской (11,8 %) губерниях. В Полтавской и Черниговской удельный вес евреев был ниже среднего (3,9 % и 4,9 % соответственно), в Харьковской составлял всего 0,5 % населения. В городах евреи составляли лишь 28,3 % населения, т. е. примерно в два раза меньше, чем в Беларуси. Уровень грамотности украинских евреев был ниже, чем в Беларуси – 39,2 %. Среди лиц с «образованием выше начального» евреи составляли всего 7,5 %. Вместе с тем евреи были достаточно хорошо представлены в сфере интеллектуальной деятельности, составляя 16 % юристов, 33,1 % учителей, 16,1 % врачей и 21,4 % занятых в сфере науки, искусства и литературы. Однако эти показатели значительно ниже аналогичных в Беларуси. Ниже было представительство евреев среди купечества – 58,3 %. Хотя в Украине, так же как и в Беларуси, евреи сохраняли свою этноконфессиональную замкнутость, степень ее была ниже. В Украине 1,2 % иудеев назвали родным не еврейские языки (в Беларуси – 0,5 %), в том числе 87,9 % из них – русский (21 070 чел.) и 8,9 % (2586 чел.) – украинский.

Удельный вес поляков в Украине был несколько ниже, чем в Беларуси. Более 85 % всех поляков проживало в Волынской, Подольской и Киевской губерниях, где они составляли соответственно 6,1 %, 2,3 % и 1,8 % населения. На востоке Украины доля польского населения была ничтожна: в Полтавской и Черниговской губерниях по 0,14 %, в Харьковской – 0,24 % . Вместе с тем поляки составляли значительную долю дворянства (19,6 %). В целом, структура польской этнической группы была более сбалансированной, чем в Беларуси. Крестьяне составляли 46,5 % поляков, мещане – 26,6 %, дворяне – 16,6 % . Уровень грамотности украинских поляков (40,0 %) был ниже, чем в Беларуси, при этом только 18,6 % из них умели читать и писать по-польски, остальные по-русски. Однако среди лиц с «образованием выше начального» поляки составляли в среднем 9,9 %, в Волынской губернии – 21,7 %, в Подольской – 22,0 %. Доля поляков среди чиновников доходила до 4,9 %, юристов – 11,3 %, учителей – 4,0 %, врачей – 10,1 % , занятых литературой, искусством и наукой – 8,6 %. В городах жило лишь 23,3 % всех поляков, а их доля среди горожан была незначительной – 3,1 %. Наивысшим удельный вес поляков среди городского населения был в Подольской (4,9 %), Волынской (7,6 %) и Киевской (4,6 %) губерниях, однако в любом случае он был значительно ниже, чем в городах Беларуси.

Таким образом, в целом этносоциальная структура .населения Украины существенно отличалась от Беларуси. Она в значительно большей степени благоприятствовала развитию национального движения и национальной консолидации. Важнейшим препятствием на пути развития этих процессов стал низкий уровень грамотности украинцев и, следовательно, восприимчивости к национальной идеологии. Кроме этого украинское национальное движение стало объектом беспрецедентного давления со стороны российской администрации. С 1859 г. по 1895 г. было издано, по меньшей мере, семь различных указов и постановлений, в той или иной степени ограничивающих возможность публикации литературы на украинском языке, в том числе и печально знаменитые Валуевский указ 1863 г. и указ 1876 г., призванные в первую очередь не допустить распространения национальной идеологии на массовом уровне. В связи с этим центром украинского национального движения стала Восточная Галиция. Он опирался здесь на развитую инфраструктуру. Характерно, что, наряду с традиционными культурно-просветительскими организациями, тут действовали сберегательное общество «Дтстер», спортивно-пожарные общества «Сошл» и «Ci4» (прообраз национальных силовых структур), что свидетельствовало о высоком уровне зрелости национального движения. Необходимо подчеркнуть, что даже, несмотря на целенаправленное ограничение возможностей развития украинского движения в надднепровской Украине, интенсивность его развития значительно превосходила уровень движения белорусского. Так, например, только в период временного ослабления цензурных ограничений в 1874-1876 гг. была напечатана 81 тыс. экземпляров книг на украинском языке [38, с. 203].

Литва и литовцы

В отличие от Украины уровень экономического развития Литвы в меньшей степени отличался от Беларуси (соответственно 39 и 25,8 руб. в год на человека). Необходимо учитывать, что на Ви-ленский район приходилось 45 % всего торгово-промышленного оборота Литвы. Однако средний уровень развития сельских районов Литвы (23,9 руб.) все равно превосходил (более чем на 50 %) аналогичные показатели в Беларуси (15,5 руб.). Наиболее интенсивно рыночные отношения развивались на Западе Литвы – в Жемайтии. Особо выделялся Шавельский (Шауляй) район с показателем 65 руб. на человека в год, Паневежский – 30 руб., Янишский – 35 руб. и т. д. В то же время на периферии собственно литовской этнической территории располагались одни из самых бедных районов европейской части империи: Сейненский, Уценский (по 7 руб.), Олитский (8 руб.). На Виленщине (без Виль-ны) показатель экономической активности составлял лишь 12,2 руб. в год на человека, в Сувалкской губернии даже, несмотря на раннюю отмену крепостного права он равнялся 17,3 руб., а в Ковенской губернии (включавшей в себя ряд отсталых районов) – 21,4 руб. (без учета Ковно) [228].

Население Литвы к 1897 г. составляло 2 694 296 чел. Удельный вес литовцев – 58,2 % всего населения, значительно уступал аналогичным показателям других народов восточной части Центрально-Восточной Европы. При этом в «литовских» уездах Сувалкской губернии он достигал 72,1 %, в Ковенской губернии – 66,0 %, на Виленщине – всего 34,1 % (хотя и здесь литовцы были наиболее многочисленной этнической группой). Среди других групп особо выделялись своим удельным весом евреи (13,3 %), поляки (10,3 %), белорусы (9,1 %), русские (5,2 %), немцы (1,8%) [158].

Подавляющее большинство литовцев (98,4 %) составляли католики, среди прочих конфессий – лютеране (0,8 % всех литовцев – 13 855 чел.), 796 православных, 234 иудея, 23 мусульманина и 8 староверов. Несмотря на сравнительно высокий удельный вес дворян (2,5 % – 40 188 чел.) литовцы в большинстве своем были крестьянами (93,3%), мещане составляли 3,9 % всех литовцев. Уровень грамотности (36,8 %) значительно превосходил показатели украинцев и белорусов. Характерная особенность: лишь 16,4 % грамотных литовцев указали в качестве языка грамотности русский. Это наименьший показатель среди всех этнических групп восточной части Центрально-Восточной Европы, включая поляков, немцев и евреев. Наивысшим был уровень грамотности литовцев в Ковенской губернии – 41,1 % (из них по-русски 15,0 %), в Сувалках он составлял 33,0 % (по-русски – 16,7 %), на Виленщине – 23,7 % (по-русски – 25,8 %). Вместе с тем среди группы с «образованием выше начального» литовцы составляли только 9,8 %. Позиции литовцев были слабы практически среди всех групп, занятых интеллектуальной деятельностью: они составляли только 18,7 % чиновников, 7,7 % юристов, 15,5 % учителей, 16,3 % врачей и 5,5 % занятых в сфере науки, литературы и искусства. Единственное исключение – большинство «священнослужителей не православного вероисповедания» (55,0 %) были литовцами. Литовцы были наименее затронуты процессом урбанизации, только 26 645 чел. из них (1,69 % всех литовцев) жили в городах.

Также как и в Беларуси, в Литве евреи были второй по численности этнической группой. На Виленщине они составляли 14,7 % населения, в Ковенской губернии – 13,7 %, в Сувалках – 9,6 %. Также как и в Беларуси в Литве составляли крупнейшую группу городского населения (43,6 %), хотя ее удельный вес был ниже чем в Беларуси. Подобным был и общий уровень грамотности – 41,6 %. Половина грамотных евреев (50,8 %) указала языком грамотности русский. Среди группы лиц с «образованием выше начального» евреев было всего 7,0 %. Евреи составляли 83,1 % всех представителей купеческого сословия.

В отличие от Беларуси в Литве позиции польского населения были более прочными. На Виленщине поляки составляли 14,3 % населения, в Ковенской губернии – 9,0 %, в Сувалках – 8,0 %. Поляки составляли 24,0 % горожан и 58,0 % дворян. При этом 31,7 % всех поляков были дворянами, 33,5 % – крестьяне. Доля поляков среди лиц с «образованием выше начального» была заметно выше, чем в Беларуси (32,8 %). Более 47,0 % поляков были грамотными, при этом 42,4 % из них указали в качестве языка грамотности русский. Позиции поляков были достаточно сильны среди администрации (24,3 %), юристов (39,5 %), лиц, занятых литературой, искусством и наукой (31,7 %), врачей (24,4 %).

Удельный вес русских в Литве был выше, чем в Беларуси. На Виленщине он составлял 7,6 %, в Ковенской губернии – 4,7 %, в Сувалках – 3,6 %. Значительная часть русских (34,7 %) были староверами (в Ковенской губернии – 44,3 %). В городах удельный вес русских доходил до 18 %, в том числе на Виленщине до 20 %. Хотя уровень грамотности русских (42,7 %) был не самым высоким, среди группы с «образованием выше начального» русские занимали доминирующее положение (40,7 %). Русские были самой многочисленной группой среди администрации (46,7 %), их было достаточно много среди юристов (23,5 %), учителей (20,3 %), деятелей искусства, литературы и науки (19,6 %), врачей (20,0 %).

Таким образом, положение литовцев в системе этносоциальных отношений было сложнее, чем у белорусов, и самым сложным среди народов восточной части Центрально-Восточной Европы. Однако несмотря на это литовское национальное движение развивалось достаточно динамично, по крайней мере быстрее, чем у украинцев и белорусов. Одним из наиболее заметных его проявлений стало издание журнала «Ausra» в 1883-1886 гг. По подсчетам М. Гроха в этот период в национальном движении участвовало свыше 250 чел. Большую часть из них составляли студенты (42,5 %), учителя и преподаватели гимназий (8,5 %), священники (12,5 %), крестьяне (9 %) [358, с. 89]. В начале 1890-х гг. численность участников национального движения практически не изменилась, но профессиональный состав претерпел значительные изменения: наиболее многочисленными были представители свободных профессий (25,0 %), в том числе большое количество врачей, священники (23,5 %), торговцы и ремесленники (10,5 %), учителя (10,5 %). В этот период более четко обозначилось участие чиновников (7,5 %), в то же время значение дворян статистически было незначительным (4,5 %) [358, с. 89]. М. Грох картографировал места рождения активистов национального движения, при этом около половины родилось в Сувалках, где проживало лишь 15,0 % всех литовцев. В то же время на Виленщи-не – 1,5 % [358, с. 93]. В данном случае решающее значение имел не уровень экономического развития, который, как уже отмечалось, в Сувалках был сравнительно низким, а более ранняя отмена крепостного права, а также специфика политического режима (отсутствие ограничительных законов по отношению к католикам, вследствие административной принадлежности к «При-вислинским губерниям»), равно как и более либеральная (по сравнению с Ковенщиной и Виленщиной) национальная политика российской администрации.

О размахе литовского движения часто судят по интенсивности книгоиздательской деятельности в Восточной Пруссии, точнее, по количеству конфискованных экземпляров этих изданий российской полицией. Действительно эти цифры не могут не впечатлять: с 1891 по 1899 г. было задержано свыше 117 тыс. экземпляр ров [375, с. 247]. В. Родкевич приводит в своей монографии данные, собранные литовским исследователем В. Меркисом: с 1865 по 1894 г. в восточной Пруссии было опубликовано 402 издания на литовском языке специально для переправки на российскую территорию [381, с. 176]. Не менее красноречивы сведения о количестве распространителей нелегальной литературы: с 1890 по 1897 г. Виленский суд осудил более 200 чел. по обвинению в контрабанде, продаже и хранении литовской литературы [381, с. 176]. Естественно, необходимо учитывать, что далеко не вся эта литература была собственно национальной по содержанию. Значительную часть ее составляли религиозные книги. Более того, католическое духовенство негативно относилось к изданию журнала «Au§ra», а отдельные священники даже подвергали экземпляры журнала сожжению [398, с. 324]. Его редактор Й. Басана-вичюс отмечал нежелание контрабандистов, перевозящих литовские книги через прусско-российскую границу, иметь дело с журналом «AuSra» и подобными изданиями [398, с. 324]. К этому необходимо добавить, что, по мнению А. Валентеюса, «несмотря на лингвистические различия большинство литовского населения не сопротивлялось процессу ассимиляции» [398, с. 322]. Литовские крестьяне в общественной жизни предпочитали говорить по-польски или по-немецки и стыдились литовского языка. Они далеко не сразу воспринимали перевод богослужения на литовский язык, воспринимая его как десакрализацию самого культа. К этому необходимо добавить беспрецедентные меры со стороны российской администрации, ограничивающие издание литературы на литовском языке и даже домашнее обучение на нем. В этой связи литовское национальное возрождение представляется явлением уникальным. Наиболее трудно объяснима буквально феноменальная по своей энергичности активность литовской интеллигенции, малочисленной и распыленной. А. Валентеюс со ссылкой на Р. Вебру отмечает, что более 60,0 % врачей и занятых в сфере науки, литературы и искусства литовцев по происхождению жили за пределами Литвы [298, с. 329]. Наличие такого фактора как Восточная Пруссия в качестве литовского «Пьемонта» действительно имело огромное значение. Однако литовские книги и журналы печатались и в других местах, например в Америке, где вышла «История Литвы» Ш. Даукантаса, а также в Казани и Кракове [375, с. 248]. Кроме того, в Восточной Пруссии литовцы подвергались куда более масштабной ассимиляции, чем в Российской империи: за период с начала 1840-х до 1900-х гг. их численность в результате германизации сократилась с 253 тыс. до 106 тыс. чел. [58, с. 183].

Латвия и латыши

Латвия по уровню экономического развития была самой развитой территорией восточной части Центрально-Восточной Европы. И дело даже не в значении Риги, чей торгово-промышленный оборот превышал по объему белорусский. Высоким был уровень развития сельских регионов. Так, в «латышской» части Лифлян-дской губернии он составлял в среднем 34,1 руб. в год на человека, в Курляндской – 61,4, в Латгалии («инфлянтских» уездах) – 26 [228].

Население Латвии к 1897 г. составило 1 929 387 чел. Латыши были крупнейшей группой населения (68,3 %), вслед за ними шли русские (8,0 %), немцы (7,4 %), евреи (6,0 %), белорусы (4,1 %) и поляки (3,1 %). Характерная особенность – относительно высокий уровень урбанизации. В целом в городах жило 28,1 % населения, в том числе в Лифляндии 40,7 %, Курляндии – 23,1 %, «инфлянтах» – 17,0 % [158].

Латыши отличались самым сложным конфессиональным составом из всех народов восточной части Центрально-Восточной Европы. Большую часть их составляли лютеране (76,9 %), 18.7 % – католики, 4,2 % – православные. Соотношение конфессиональных групп зависело от региона. Так, в Латгалии католики составляли 84,6 % латышей (лютеране – 12,6 %), а в Лифляндии доля православных доходила до 8,0 % . Почти 16,0 % всех латышей жили в городах и составляли там 38,3 % населения, в том числе в Курляндии – 42,2 % всех горожан, Лифляндии -46,2 % , в Латгалии – 14,4 % . Характерная черта латышей – исключительно высокий уровень грамотности – 74,0 %, который, впрочем, существенно различался по регионам: в Лифляндии – 79.7 %, Курляндии – 75,7 %, «инфлянтах» – 44,3 % . При этом 42,2 % грамотных латышей указали языком грамотности русский (в Курляндии – 42,4 %, в Лифляндии – 46,9 %). Латыши имели чрезвычайно большое количество лиц с «образованием выше начального» – 6148, или 46,6 на 10 тыс. Однако если в Лифляндии этот показатель составил 64,1, Курляндии – 48,1, то вЛатгалии только 5. Латыши располагали также значительным количеством лиц, занятых в интеллектуальной сфере – всего4943 чел., в том числе 1942 учителя и 895 врачей. При этом, например, в Курляндской губернии латыши составляли 45,1 % чиновников, 36,0 % юристов, 38,7 % учителей, 51,0 % деятелей литературы, искусства и науки, 30,6 % врачей.

Русские занимали заметное место в системе этносоциальных отношений в Латвии, однако их значение не сопоставимо с аналогичным в Украине, Беларуси и Литве. Так, в Курляндской губернии русские составляли лишь 17,3 % чиновников, 9,9 % учителей, 6,0 % врачей, 8,0 % купцов.

В то же время немцы контролировали ведущие позиции в экономике, об этом свидетельствует то, что, например, в Курляндской губернии они составляли 70,6 % представителей купеческого сословия. На долю немцев приходилось 19,3 % чиновников, 37,2 % учителей, 50,1 % врачей и 48,1 % юристов.

В то же время еврейское население было не только относительно малочисленным, но и слабо представленным среди ключевых социальных позиций. Евреи (в Курляндской губернии) составляли 15,0 % купцов, 3,7 % юристов, 5,7 % учителей и 0,3 % врачей.

Таким образом, высокий уровень модернизации, грамотности в сочетании с особенностями этносоциальной структуры объективно благоприятствовали развитию латышского национального движения. Они оказались более значимыми, чем внутренние региональные и конфессиональные различия, хотя последние и наложили существенный отпечаток на характер формирования латышской нации.

Как следствие – латышское национальное движение развивалось динамично и сравнительно быстро приобретало массовые формы. В 1868 г. было создано Рижское латышское общество, в 1873 г. проведен первый песенный фестиваль. Отсутствие литературной традиции, «историчности» не стали помехой в развитии национального движения. Относительная бедность фольклора на героико-исторические сюжеты (сравнимыми с эстонским «Кале-випоегом») компенсировалась целенаправленным мифотворчеством: так, в 1888 г. поэты А. Пумпурс и Й. Лантенбокс опубликовали стилизованную под народное творчество поэму о Лачплеси-се – герое борьбы с нашествием крестоносцев [378, с. 244]. В 1892 г. был открыт латышский этнографический музей. Быстро развивалось издательское дело: если в 1884 г. было опубликовано 181 издание на латышском языке общим тиражом 168 тыс. экземпляров, то в 1904 г. – 822 с тиражом 5 млн экземпляров [378, с. 252]. Пример латышского движения свидетельствует, что высокий уровень модернизации позволяет сложиться нации без каких-либо «исторических» предпосылок в виде памяти об утраченной государственности или использования какого-либо «Пьемонта». Основой национальной культуры и идентичности может быть исключительно язык и культура крестьянства, в том случае, когда существует баланс между «генераторами» национальной идеи и готовой ее воспринять аудиторией.

Эстония и эстонцы

Хотя Эстония и уступала Латвии по уровню экономического развития, ее средние показатели были достаточно высокими. Крупных городов в Эстонии не было, поэтому уровень развития был более равномерным. В Латвии на долю Риги приходилось 67,5 % всего торгово-промышленного оборота, в Эстонии на Таллин – только 47,6 %. Средний показатель сельских районов «эстонской» Лифляндии составлял 61,4 руб. в год на человека, в Эс-тляндской губернии – 38,8 руб. [228].

Население Эстонии к 1897 г. составило 958 351 чел., из них эстонцы составляли 90,5 % (это наивысший показатель среди народов восточной части Центрально-Восточной Европы), русские – 3,9 %, немцы – 3,8 %, евреи – 0,3 % населения. Характерно, что и среди городского населения (15,5 % населения) эстонцы составляли большинство (67,4 %), немцы – 16,2 %, русские – 10,8 %, евреи – 2,3 % [158].

Значительную часть эстонцев (сопоставимую с католиками среди белорусов) составляли православные (12,2 %), остальные – лютеране. Отличительная черта эстонцев – наивысший уровень грамотности среди всех народов Российской империи (80,0 %), при этом 23,7 % грамотных указало языком грамотности русский. Среди эстонцев было 3442 чел. с «образованием выше начального», 1173 чиновника и 2418 занятых в интеллектуальной сфере (в том числе 1740 учителей и 435 врачей). В Эстляндской губернии эстонцы составляли 52,4 % чиновников, 37,9 % юристов, 33,0 % лютеранских священников, 46,6 % учителей, 19,5 % занятых в сфере науки, литературы и искусства и 34,5 % врачей.. Вместе с тем среди купечества эстонцы составляли только 15,1 %.

В то же время немцы, даже утратив монопольный контроль над земельной собственностью (к XIX в. крестьянам принадлежало 83 % земли в Лифляндской и 50 % в Эстляндской губернии) сохраняли доминирующие позиции в промышленности и торговле [380, с. 288]. Немцы (в Эстляндской губернии) составляли 62,7 % купцов, 61,8 % дворян, 50 % юристов, 63,9 % священников, 33,8 % учителей, 52,7 % занятых в сфере науки, литературы и искусства.

Позиции русских представляли определенное значение в сфере управления (33 %) и экономической сфере (17 % купцов). Значение евреев в системе этносоциальных отношений было минимальным и наименьшим среди всех регионов восточной части Центрально-Восточной Европы: в Эстляндской губернии евреи составляли лишь 2,7 % сословия купечества.

Таким образом, положение эстонцев в этносоциальной структуре населения своего региона было, пожалуй, самым выгодным, что в сочетании с высоким уровнем экономического развития и грамотности создавало благоприятные условия для формирования национальной общности.

Вследствие этого эстонское национальное движение развивалось едва ли не интенсивнее, чем все остальные в регионе. Оно быстро приобрело массовые формы, одной из которых стала традиция проведения массовых песенных фестивалей. В 1869, 1874,

1880 гг. они собирали 10-15 тыс. участников, а в 1894 г. – 50 тыс. (sic!) [380, с. 331]. В 1871 г. был основан Комитет эстонской средней школы «Eesti Aleksandriskool», а годом позже Эстонское литературное общество. Эти явления были обусловлены качественными сдвигами в развитии эстонской интеллигенции. Ее численность стала достаточной для объединения в социальную группу, снизилась ее зависимость от немецкой культуры. Количество членов литературного общества всего лишь за четыре года, с 1878 г. по 1882 г., увеличилось с 280 до 1118 чел., при этом 24,3 % из них были учителями, 19,6 % – крестьянами [358, с. 78]. В 1878 г. С. Якобсон основал издание первого массового национального журнала «Sakala», численность его подписчиков к 1881 г. составила 4500 чел. [401, с. 138]. Характерно, что издание журнала финансово поддерживало свыше 350 чел., среди которых 30,7 % составляли учителя, 29,5 % – крестьяне [358, с. 79]. Т. Раун подчеркивает, что социальную базу эстонского национального движения составили крестьяне и школьные учителя. А его движущей силой стали дети учителей, получившие высшее образование, и поселившиеся в городах юристы, журналисты, врачи [380, с. 289, 291]. Потенциальная численность последней группы совсем незначительна: по переписи 1897 г. всего чуть более 560 чел. (том числе 57 юристов и 69 занятых в сфере науки, литературы и искусства). Однако ее было вполне достаточно не только для организации массового национального движения, но и реализации таких проектов, как издание Эстонской энциклопедии, первый том которой был опубликован в 1900 г. Пример эстонцев еще раз свидетельствует о том, что важна не концентрация интеллигенции, ни ее «критическая масса» (у эстонцев лица с «образованием выше начального» составляли всего лишь 0,38 %), а прежде всего «модернизационная» готовность широкой аудитории к национальной мобилизации.

Словакия и словаки

К сожалению, провести сравнительный анализ экономического развития Словакии и восточной части Центрально-Восточной Европы не представляется возможным. Однако ряд показателей свидетельствует о том, что уровень модернизации Словакии был достаточно высоким. К 1900 г. 21,6 % всего населения жило в городах, 12,9 % составляли рабочие [361, с. 21, 78].

Общая численность населения составляла 2782 тыс. чел. Этническая принадлежность, также как и в Российской империи определялась по «родному языку». Крупнейшими этническими группами были словаки (60,8 %), венгры (27,2 %), немцы (7,6 %), русины (3,0 %). Евреи, как правило, родным языком указывали немецкий или венгерский, удельный вес иудеев составлял 5,0 %. В Братиславе (всего 61,5 тыс. жителей) крупнейшую группу составляли немцы (50,4 %), за ними следовали венгры (30,5 %) и словаки (16,2 %). В Кошице в 1890 г. доля словаков доходила до 25,0 % , в Нитре – 43,1 % , в Тренчине-60,0 % [361, с. 24]. Крупнейшая городская община словаков проживала в Будапеште – 24 тыс. чел. [361, с. 25]. Всего порядка'8,0 % словаков были горожанами [401, с. 78]. Словаки располагали достаточно многочисленной интеллигенцией (по сравнению с народами западной окраины Российской империи). М. Вальден-берг отмечает, что ее было мало – всего лишь 1,2 % словаков, и это негативно сказалось на развитии национального движения [401, с. 78]. Но у эстонцев ее удельный вес был в 3 раза ниже, и этого оказалось вполне достаточно. В архивах МВД Венгрии зафиксировано 526 активистов словацкого национального движения, из которых 400 имели высшее образование, в том числе 36,0 % составляли священники, 22,0 % юристы, 14,0 % учителя, 6,0 % врачи, 14,0 % банковские служащие [361, с. 35]. Вместе с тем в структуре своих профессиональных групп словаки были представлены значительно меньше своей доли в общем составе населения Венгрии (9,4 %). Из 159 тыс. чиновников, юристов, врачей и учителей словаков было лишь 2,1 %. Показательно, что согласно переписи 1900 г. словаки составляли только 40 из 5000 врачей и 70 из 9000 юристов, из 526 судей не было ни одного словака [361, с. 36].

После 1868 г., когда было объявлено, что «все граждане Венгрии составляют единую, неделимую унитарную венгерскую нацию», словаки подверглись чрезвычайно энергичной мадьяриза-ции, при этом лингвистические отличия от венгров (не меньшие, чем например литовцев от русских) не стали значительным препятствием, так как венгерские власти в условиях высокого уровня модернизации активно использовали в этих целях систему народного образования [335, с. 62]. С 1879 г. изучение венгерского языка стало обязательным в начальных школах. С конца 1860-х до 1900-х гг. численность школ со словацким языком обучения сократилась с 1800 до 528 [401, с. 78]. В 1875 г. были закрыты словацкие гимназии, ликвидировано культурно-просветительское общество «Matica Slovenska», а имущество его было конфисковано. Наиболее одиозной формой ассимиляции стали так называемые «детские экспедиции», когда под предлогом благотворительности детей из малоимущих словацких семей передавали на воспитание в Венгрию [238, с. 265]. В результате на протяжении 1880-1900 гг. удельный вес словацкого населения в Словакии сократился с 63,0 % до 60,8 %, а венгерского вырос с 23,3 % до 27,2 %. Согласно переписи 1900 г. 14,9 % словаков владели венгерским языком. Мадьяризация затронула, прежде всего, интеллигенцию и городское население. В сельской местности словацкий язык сохранял свои позиции, неизменной оставалась и этнографическая граница с венграми [361, с. 27]. Хотя политика венгерских властей фактически затормозила развитие словацкого национального движения, она не смогла уничтожить его полностью. Характерной формой национальной активности стало создание национальных банков. Так, созданный в 1886 г. Р. Марковичем народный банк финансировал Словацкий национальный дом (культурный центр), поддерживал материально распространение словацких газет среди крестьянства. При этом банк Р. Марковича оказался жизнеспособным предприятием: за 20 лет его капитал увеличился более чем в 30 раз [381, с. 44]. Определенное оживление словацкого национального движения наступило в конце XIX в. В 1893 г. в г. Турчанский Мартин было создано Музейное словацкое общество, возродившее традиции «Matica Slovenska».

***

Проведенный сравнительный анализ экономических и социальных условий развития национальных движений и процессов формирования наций позволяет сделать ряд важных выводов. Интенсивность артикулирования национальной идентичности и отстаивания национальных интересов и т. д. не зависят напрямую от уровня экономического развития, социальной модернизации общества, масштабов социальных ресурсов (интеллигенции), наличия исторически значимых мифов, степени вмешательства государственной политики, лингвистической близости к доминирующей в политическом и культурном отношении этнической группе. В каждом конкретном случае решающую роль сыграл один отдельный или сочетание нескольких факторов. Вместе с тем, в чем нельзя не согласиться с М. Грохом, развитие национального движения едва ли возможно при отсутствии некоторого минимума модернизированности, в том числе минимума интенсивности развития рыночных отношений. В этом контексте значительная часть территории Беларуси так этого минимума и не достигла. Необходимым условием формирования национальной общности является наличие баланса между теми, кто способен генерировать социально ожидаемые национальные мифы, и критической массой тех, кто их может воспринять и кого они могут мобилизовать на целенаправленную политическую активность. Ключевое значение в данном случае имеет фактор массовой грамотности и, в том числе, грамотности женской