Текст книги "На южном фронте без перемен"

Автор книги: Павел Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Ну, что там, – нетерпеливо спросил я Солоху.

– Я не понимаю, – ответил он. – Пока ничего не могу сказать. Смотрю…

«Может послать кого к нашим? Пусть приедут и заберут», – подумал я. – «А кого послать? Папен бестолковый. Он уйдет, и вообще может потеряться. Рамира? Да он не дойдет. Он давно на ноги жалуется и хромает. Упадет еще где по дороге. Я буду на него надеяться, а он валяется на земле, и о нас не думает».

В поселке залаяли собаки. Я встревожился. С чего это они? Кто там их мог потревожить? Кто-то идет или еде сюда. Я пошел в направлении поселка. Отойдя метров на двести, я передернул затвор автомата, и притаился у дороги. Если уж что, то лучше напасть первому, неожиданно.

Удивительно, но ужасное чувство обиды, которое терзало меня еще несколько минут назад, (ну почему все это случилось именно со мной?), ушло. Я сосредоточился. Наверное, дело было в том, что внутренне я уже смирился с произошедшим, и страх за себя и свою жизнь как-то даже отступил… Нет, конечно, все равно было страшно. Но этот страх был похож на тот, который я всегда испытывал перед началом официальных соревнований по шахматам. Перед каждой партией с серьезным противником у меня было пугающее чувство холода в животе. Но оно заставляло просто очень тщательно подходить к каждому ходу, заставляло сосредотачиваться. Сейчас было то же самое.

Время шло, но было тихо, (если не считать отдаленной канонады). Никто никуда не двигался; я слышал только те звуки, которые издавал Солохин, ковыряющийся в моторе. Вот он снова попытался завести двигатель, и снова безуспешно.

От этого звука у меня внутри все оборвалось. Но что можно было сделать? Конечно, этот шум нас однозначно демаскировал, но ведь и мотор нельзя завести, если не пробовать!

Я ничего не мог сделать в этой ситуации, и только бессильно скрипел зубами.

Солохин поробовал еще раз… Еще… И… Мотор взревел!

Я со всех ног бросился к машине. Запрыгнул на свое место и сказал:

– Гони!

Солоха вдавил в пол педаль газа, и мы рванули вперед, как выстрелянные из пращи. Проехав километра два, я заметил слева от дороги что-то похожее на боксы и бочки. Там явно бурлила жизнь: метались из стороны в сторону огоньки, раздавалась брань, кто-то кому-то что-то «втирал», где-то что-то ухало, бухало, визжало и скрипело. Сигналил и гудел автотранспорт… Но главное – мне показалось, что я различаю крики Скруждева.

– Все, давай поворачивай сюда, – указал я Солохе, и он послушно повернул «шишигу» в старые ржавые ворота.

Мы выбрали свободное место, я приказал остановить машину, и ждать меня в ней, никуда не выходя. А сам отправился разыскивать местное начальство.

Обнаружилось оно довольно скоро. Я не ошибся: кричал именно Скрудж, и кричал очень громко. Он вместе с каким-то незнакомым мне папоротником избивал рядового. Быкастый товарищ продолжал стоять на ногах, но глаза у него были уже мутные. На удары он реагировал тем, что покачивался из стороны в сторону, и мне казалось, вот – вот должен был завалиться. Давно я не видел капитана в такой ярости.

– Что за суд Линча? – спросил я у нарисовавшегося лейтенанта службы ГСМ. Знал я его плохо, но, по крайней мере, мы встречались несколько раз на строевых смотрах, и уже вроде как были не совсем чужими людьми. По крайней мере, служили в одной бригаде.

– А-а, – раздраженно протянул лейтенант. – Ты что, Скруджа не знаешь? Довел солдата до того, что тот на него с гранатой кинулся.

– И чего? – спросил я. – Что с гранатой?

– Да капитан перехватил. А потом пришел в ярость, и начал бить. (Он употребил другое слово – нецензурное: но я думаю, вы и сами догадаетесь – какое именно).

– Доиграется капитан когда-нибудь, – осторожно предположил я.

– Ну да, может быть, – легко согласился со мной гээсэмщик. – Только вот этого конкретного урода мне не жалко. Хорошо, что Скрудж его отполирует. Бычара тупой и ленивый, и наглый.

– А, вот оно что! – Ситуация для меня изменилась на 180 градусов. – А что он сделал-то?

– Да масло моторное пытался потихоньку слить. Наверное, продать хотел кому-то. А вот тот прапор его увидел.

– Ну и?..

– Ну и Скружда вызвал. Тот прибежал, стал расстрелом угрожать. А тот гранату выхватил, стал вроде бы усики сжимать, и тут Скрудж его ногой по руке и ударил… Вообще нехороший солдат. Вороватый и наглый. Надо бы от него избавиться.

– Не переживай! – утешил я лейтенанта. – Скрудж такое дело просто так не оставит. Считай, что этого бойца уже здесь нет.

Мы замолчали, потому что бычара все-таки рухнул на землю. Бой двух тяжеловесов был окончен. Двух – потому что капитан и прапор вдвоем составляли только одного тяжеловеса. Легковат был капитан, хотя рука у него была очень даже тяжелая.

– А ты какими судьбами? – спросил, наконец, мой собеседник.

Тут я спохватился. Конечно, то же мне! Забыл уже, зачем сюда приехал, и о водителе с бойцами забыл. С другой стороны, подходить к Скруджу мне сейчас было просто страшно. Еще и мне достанется за компанию… Тут у меня мелькнула разумная мысль.

– Я за ГСМ приехал. Для минометной батареи. Масло, антифриз, веретенка… Что там нам положено еще? И желательно по максимуму.

Летеха засмеялся:

– Ага, прямо сейчас тоннами отгружу! Пойдем, отпущу по нормам… А куда грузить будешь?

– Слушай! – сказал я, постаравшись быть как можно более убедительным. – Пойдем со мной. У меня тут рядом машина, а ты покажи нам – куда подъезжать. А то ты сейчас уйдешь, и я тебя потом не найду.

Не специально, но последнее предложение я произнес уже почти жалобно. Строго говоря, я очень устал, и меня эта поездка просто достала. Страшно хотелось, чтобы все поскорее закончилось.

Лейтенант пожал плечами, и пошел за мной.

Как оказалось, место выдачи ГСМ было совсем рядом с нашей машиной. Буквально метров через пятьдесят. Лейтенант достал из планшетки документы, начал указывать Папену и Рамиру, что им нужно брать, а мне сказал, чтобы я все-таки подошел к капитану и отметился о прибытии.

Я вздохнул, и пошел искать Скруджева, надеясь, что он успел хоть немного успокоиться. На месте недавней экзекуции его уже не было. Ну и где он?

Рядом было помещение – что-то типа сторожки – и там светились окна. Я, недолго думая, открыл дверь и заглянул внутрь. Капитан сидел там, в одиночестве, и что-то строчил. «Рапорт, наверное, пишет», – подумал я, и демонстративно кашлянул. Скрудж чуть не подпрыгнул.

– Чего тебе? – недовольно спросил он.

В общем-то, меня он неплохо знал, так что особо представляться мне и не требовалось.

– За ГСМ от минометки приехал. Корнилов сказал, отметиться у вас нужно.

Скрудж достал какой-то свой журнал из кучи, лежащих перед ним на столе, черканул где-то, и пробурчал:

– Все, свободен. Накладные у Корнилова подпишешь.

– Так точно, – щелкнул я каблуками, и вышел, не дожидаясь реакции. Мало ли какая она у него будет?

Глава 11

Я запустил руку себе за пояс, и постепенно опускаясь, добрался до самых щиколоток. Чесалось все ужасно. А самое противное состояло в том, что, сколько не чеши, все равно легче не становится.

Вошь – она и есть вошь! Ее ничем не возьмешь!

Бойцам я вида не подавал, держался, но когда оставался в кабине в темноте один, чесался неимоверно. Все-таки ошибся медик, не разглядел укусов от насекомых. А вот уже ничего и не сделаешь!

Очень большие надежды были у меня на баню. Здесь, под Курчалоем, приезжала полевая баня, разворачивалась. И даже работала. Но все мои надежды были на чистое обмундирование. Я бы тогда все свое барахло убрал, а в чистом гнид уже не должно было бы быть.

Однако разбились мои беспочвенные надежды о суровую российскую действительность. Да, теплая вода была, мыло у меня было свое, а вот насчет шмоток – увы! Не привезли вообще ничего. Так что снова пришлось надевать свое грязное, заскорузлое, пропитанное насекомыми тряпье.

И перебирал я форму, и выдавливал белых вшей десятками… Да толку-то! Из оставленных яиц вскоре вылуплялись новые голодные гниды, и впивались в меня с утроенной, удесятеренной злобой.

Раз я достал ведро воды, вскипятил его на костре, и простирал там свой горный свитер, нательную рубашку, кальсоны… Просушил, с большим удовлетворением рассматривая красных как раков вшей… Но простирать сам бушлат и штаны от бушлата я не мог. А яйца были и там.

Вскоре вшивая популяция полностью восстановила свое поголовье, да еще и прибавила.

Пребывание под Курчалоем становилось воистину кошмарным. Было довольно холодно, дул резкий холодный ветер, (хотя и светило солнце), мучали вши, и маета от безделья.

Найданов со своими подчиненными все свое время проводили в палатках, я, в основном, сидел в кабине, периодически наблюдая, как Чорновил гоняет Сомика. Моя «шишига» стояла как раз мордой к нашему ПХД, и все там происходящее было для меня, как на ладони.

Я со злорадным удовлетворением думал, что теперь-то уж Сомов точно понял, что именно потерял он в моем лице. Впредь будет умнее.

Пару дней назад пришлось отражать атаку вновь назначенного начальника штаба батальона товарища Хазова. Прилетел он на вертолете к нам совсем недавно. Цель, у него, видимо, была какая-то карьерная, потому что попытался сразу всех «построить». Лично ко мне у него пока была одна большая претензия – почему я не бреюсь?

В зеркало я себя видел редко, так, иногда заглядывал в боковое на «шишиге». Но мне казалось, что ничего особенного у меня на лице нет. Не окладистая, как у староверов, по земле не волочится, как у Черномора – нормальная бородка. Слегка кучерявится, но так даже и красивее.

Нет, он начал на меня «наезжать», с требованием побриться. Я недолго выслушивал его указания, и перешел в наступление.

– Товарищ майор! – сказал я. – Дело не в том, что я ленюсь бриться, и тем подрываю всяческую дисциплину в нашей легендарной и героической части. Я принципиально не буду бриться! Не буду! Потому что в этой местности один неудачный порез, и я буду гнить. Вот как у бойцов руки. Вы видели, наверное? А это будет у меня на лице! Как вы считаете, это будет хорошо? Это будет здорово?.. А порезы всегда бывают. Пусть даже малюсенькие, микроскопические. Зараза проникнет, и будете меня лечить. И потеряете меня как боевую единицу!… Оно вам надо?!

Он опешил. Все-таки мой монолог произвел на начштаба впечатление. Майор от меня отстал. И то правда, чего он к моей бороде прилип? Тут, в батальоне, и поважнее задачи были.

Чего мы тут делали, я, правда, не представлял. Кроме нас еще до хрена было частей, наши даже кого-то знакомых встречали. Вот Поленый, например, встретил из своего училища – из ЛАУ, лейтенанта. Только тот на курс младше был. Теперь в Прохладном служил – в 135-й бригаде. Тоже на местных жаловался. А что скажешь – Кабардино-Балкария! Такие же обиженные Сталиным мусульмане. Странно даже, что летом 94-го чехи не смогли их поднять. В Нальчик врывались, стреляли, гремели, шумели… И убрались, не солоно хлебавши.

Одна у меня была отдушина. Вечером я ходил к Васе. Там у него жили Поленый и Куценко, так что я не стал претендовать на место. Да и вши у меня… Вдруг на кого перенесу эту гадость, «награжу», как говорится – потом скандалу не оберешься. Нет уж, посижу просто в кампании, в карты поиграю. А на ночевку в родную «шишигу» – гнид вычесывать.

Сладкий это был момент: весь день терпеть, терпеть, а потом, в кабине, расстегнуть портупею, расстегнуть ширинку, и начать чесаться!… Ух, до чего же здорово в этот момент! Какой там секс! Хрень все это, говорю я вам. Истинно так! Ничего нет приятнее того момента, как измученное, зудящее тело можно расчесать. До крови, до боли. До самых костей!.. Ох!.. Ах!.. Эх!…

Сэм привез портативный приемник. Сначала мы что-то ловили, слушали даже какую-то музыку, (хотя с радиостанциями в Чечне было, мягко говоря, довольно хреново), а потом у Сэма сели батарейки, и трансляции прекратились. Правда, Поленому кто-то дал толстую книгу Виктора Донецкова, и он в нее просто впился.

– Неплохо пишет! – говорил Сэм.

Я тоже прочитал пару страниц. Да, вроде бы ничего, увлекательно. Но это была не моя книга, не мне ее дали почитать, и пришлось вернуть.

Однажды Сэм принес страницу из «Комсомольской правды».

– Вот, почитайте! – сказал он.

– «Налет на Буденновск – совместная операция?» – прочитал я вслух заголовок. – Интересно…

Статья была небольшая. В ней рассказывалось о том, что в первую очередь в Буденновске Басаев сжег здание местного отделения банка, через которое, по странному стечению обстоятельств, обслуживались все финансовые потоки между Москвой и Чечней. Автор заметки недвусмысленно давал понять, что рейд Басаева на Буденновск был совместной акцией обеих, якобы противоборствующих сторон. Там приводилось еще много очень подозрительных фактов, но больше всего мне запомнился именно этот.

Я помрачнел.

– После этого, – сказал Сэм, – и воевать не хочется.

– Главное, чтобы это бойцы не видели, – ответил ему я. – Я как-нибудь переживу. Я от Баруха Натановича ничего иного не ожидаю.

– Как – как? – спросил меня Куценко, который, как казалось до этого, спал.

– Ну, ясно, Барух Натанович Эльцин, – сказал я. – Известно, жидомасонская морда.

Да, здесь в войсках, президент России ни то, что не пользовался особой популярностью… Его откровенно ненавидели.

– Я вот не за Эльцина воюю, – ответил я на немой вопрос. – Мне по барабану, даже если чехи из него шашлык-машлык сделают. Мне за детей в Буденновске горько, за русских в Грозном, за нас вообще всех. За свой дом, за скамейку у палисадника, за речку, за лес… Я не шучу. Я вот за это воюю. За маму, за папу, даже за жену – будь она не ладна… Вот за них. А Гусинский, Березовский и прочая жидовская сволочь меня не волнуют.

– Нехорошая эта война, – вступил в разговор Куценко. – Не хорошая. В темную нас разводят… А люди рубятся насмерть. Как всегда. А что там за спиной творится!… Ужас!

– Как говорил когда-то Деникин о войне с Гитлером, – блеснул я знаниями. – Русская армия выиграет эту войну и обратит штыки свои против большевиков. В данном случае, против дерьмократов и их прихлебателей.

– Ты не веришь в демократию? – спросил меня Сэм.

– Конечно, нет! Что за вопрос? Если я всегда голосую за одних, но при этом постоянно выигрывают другие, и я даже не могу себе представить, кто за них в принципе может голосовать… То какая же это демократия? Это, блин, такая демократия, что когда избрали «правильных» товарищей – это здорово, молодцы! Все легитимно. А если избрали «неправильных» товарищей – выборы нелегитимные, все плохо, надо срочно голосовать снова. И так до тех пор, пока не выберут правильных товарищей.

– Вообще-то, – прервал меня Куценко. – Выборы выигрывает не тот, кто голосует, а тот, кто считает. Это еще Вождь Народов сказал. Чтобы стать депутатом, надо просто скупить избирательную комиссию. Или запугать до смерти. Они потом ночью сами нужный результат сделают.

– А наблюдатели?

– Тоже покупаются. Или запугиваются… Все люди, все жить хотят. И хорошо жить.

– Короче, – сказал капитан. – Наша главная… Нет, главнейшая задача здесь, в Чечне, это сберечь личный состав, и не погибнуть или покалечиться самим. Все остальное – вторично.

– А людей защищать? – тихо спросил я. – Тех, кого в рабство угоняют, грабят, убивают, насилуют?

Капитан помрачнел.

– А мы ничего не можем сделать! – ответил он. – Там, в России, никто с ними и не борется. С чехами. Они творят там, все, что захотят… Если бы была нормальная война, то она была бы тотальной! По всей территории страны. А мы здесь даже не воюем, а просто восстанавливаем конституционный порядок. Официально войны в стране у нас нет.

– Ни мира, ни войны, – сказал с лежанки Сэм.

– Вот, вот! – обрадовался поддержке Куценко. – Как при Ленине… Все равно, главное – сохранить свою жизнь. Ну, и подчиненных тоже. А потом… А потом уехать куда-нибудь подальше. На Кубу, например. Я на Кубе служил… Ничего так там – нормально…

Тут я заметил, что в углу, у буржуйки, притаился, слушая наши разговоры, Ваня. Заметил его и Куценко.

– Ты чего тут притих, папуас?! – закричал он. – Ты подслушиваешь?!

От схватил сапог, стоявший внизу, у лавки, и запустил его в Ваню. Тот уже ринулся к выходу, но сапог увесисто и сочно треснул его по заду.

– Ой-е-ей! – завопил Ваня, исчезая где-то внизу за тентом.

– Вот надо так сделать, чтобы такого вот балбеса Ваню здесь не убили, – задумчиво сказал капитан. – Балбес-то он балбес. Но ведь свой – русский. Жалко…

Часть 5. По горам, по долам…

Глава 1

– Так, мы пойдем тремя колоннами, параллельно друг другу – 135-я, 131-я и 136-я бригады, – объяснял мне Найданов.

– Погоди, – удивился я. – Как 131-я? А разве их не всех положили в Грозном?

– Да ну, ты чего, – усмехнулся Андрей. – Конечно же, нет! Не всех. Плюс новые формирования… Да там полно народу.

– Интересно, у меня там однокурсник служит – Колюжный, – подумал я вслух. – Что с ним? Может и встретимся?

– Может быть, – сказал Найданов. – Но маловероятно. Мы пойдем параллельными дорогами, но между нами будут горы. Так что вряд ли увидимся… Может быть, услышим, если кто сильно громко стрелять будет.

– Ага, ну да… – я покачал головой.

Но, в общем-то, это была приятная новость. Осточертел мне это Курчалой хуже горькой редьки. Пора сваливать куда-нибудь на новое место.

Перед самым выездом нас еще раз нагрузили боеприпасами. Да так, что моим расчетам стало в кузове даже как-то ощутимо тесновато.

– Ничего! – утешил я их. – Скоро все расстреляем. Зато сколько досок для печки!

Они дружно закивали головами. Доски от снарядных ящиков горели изумительно. Это была крайне ценная вещь.

На этот раз в поход выступал весь наш сводный батальон, так что делится на две части, как было до этого, нам с Найдановым не пришлось.

Сначала отправились в путь приданные нашей части танки, потом пошли БМП, затем мы, за нами еще рота на БМП, за ними артиллерия, а дальше мне было уже не видно. Зато я смог посмотреть, как чеченская семья сажает картошку.

По нашим, волгоградским, меркам это было явно рановато. Но здесь – гораздо южнее – были свои порядки и сроки. Забор у семейства состоял из натянутой между железными столбиками сетки-рабицы, и огород просматривался насквозь. Копали землю, не обращая на нас ни малейшего внимания, старая бабка в черном платке, молодуха, также закутанная чуть ли не по самые глаза, и подросток лет пятнадцати. Хоть он и не смотрел на нас, но его ненависть чувствовалась даже через стекло кабины.

Я вообще-то, строго говоря, думал, что чехи совсем работать не умеют. Хотя, с другой стороны, кто же все это построил? Вряд ли рабы – рабы в массовом порядке у них вот только начали появляться. Да и до войны, еще при Союзе, бригады чечен-шабашников колесили по стране не просто так. Но все равно, даже зная об этих упрямых фактах, я не представлял себе, как они могут работать. Грабить, убивать, пытать, насиловать – представлял. Очень хорошо представлял. В деталях и подробностях мог смоделировать. А вот чтобы они работали…. Нет, мозг отказывался от такой неразрешимой загадки, зависал как компьютер и требовал срочной перезагрузки.

И пока я думал об этом, улицы поселка закончились, и мы поехали в сторону гор.

Глава 2

Все, весна закончилась. Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось, все чаще небо хмурилось густыми темными тучами, и засыпало нас снегом.

Странно, неужели до нас тут никого не было? Люди стали попадаться какие-то пугливые. Бросали все свое хозяйство и убегали прятаться в лес. Или наоборот, кто-то такой здесь уже прошел так, что местные от одного нашего приближения берут ноги в руки?

Не знаю, но, во всяком случае, пару небольших, если не сказать крошечных поселков, мы прошли именно так. А уж если в домах никого нет, наших бойцов не удержишь. Прочистили они эти поселки так, что у хозяйственного Восканяна вскоре оказался целый мешок сахара. А сахар, скажу я вам – это вещь!

Я брал кусок хлеба, посыпал его сахаром…. Боже, как вкусно! Я дома не ел ничего вкуснее! Все время вертелась мысль: «Ну почему дома-то я такой вкуснятины не ел? Почему не догадывался?». Но так думал только мой желудок. Голова, конечно, соображала лучше: «Да потому, что дома есть вещи гораздо вкуснее. Дома ты этого есть не будешь»! Я мысленно аплодировал голове, но кусок хлеба с сахаром жевал так, что за ушами аж трещало.

К сожалению, с похолоданием оживились и вши. Кусались они теперь, почему-то даже злее, чем раньше. «Живьем съедят!» – думал я ночами, непрерывно почесываясь. – «Господи! Ну зачем ты придумал этих жутких тварей! За какие грехи они мне?».

Здесь, в горной местности, с водой стало еще хуже, чем на равнине, и приходилось экономить. Разговора о том, чтобы искупаться, или, на крайний случай, постирать свои шмотки, даже и не шло. Оставалось только терпеть.

Кстати, приятная новость. Игорь Молчанов прибыл в войска. Как оказалось, информация о его тяжелом состоянии была сильно преувеличена. Да, контузия, да, потерял сознание. Но все оказалось гораздо легче, чем предположили тогда, в горячке. Немного оклемавшись, капитан начал терзать начальство просьбами вернуть его в действующую армию. Другой, наверное, на его месте срочно запросил бы отпуск, да и убыл в него минимум месяца на три. Но Игорь был не такой человек. Как только он почувствовал себя в норме, сразу же решил вернуться.

Прибыть-то он прибыл, но вот куда его назначить? У комбата вакансий пока не было. Он оставил Игоря при штабе, разумно рассудив, что на войне какие-нибудь задачи для капитана Молчанова обязательно найдутся.

Впервые после ранения мы столкнулись с ним… Ну, где бы вы думали? Ну, конечно же около машин Васи Раца.

Его техника расположилась на гребне, здесь же он выставлял свои ПМ. Больше всех суетился турок. Васе была поставлена задача обстрелять какой-то квадрат осколочными минами, а такой стрельбы у Раца не было давно. Для Турка это было вообще впервые. Вася пообещал ему, что за спусковой шнур будет дергать именно он.

Наши с Найдановым машины и минометы стояли внизу, под косогором, нацелившись на выход из этой маленькой долины, поэтому чтобы посмотреть на стрельбу, мне пришлось изрядно попотеть, поднимаясь вверх. Тут уже сидел Сэм.

– Хочешь кайфа? – спросил он, увидев меня. – Вот сигаретка с анашой.

Он и правда курил что-то, глаза у него были осоловевшие, но речь довольно связная и отрывистая. Как и всегда.

Однако я отказался. Я вообще не курил никогда. Даже ни разу не пробовал. Совсем. И прежде, чем научиться курить анашу, надо было бы вообще научиться курить. Но и это не главное. К наркотикам, даже таким легким, как этот, я относится крайне отрицательно. Я в Чечне даже к водке охладел, и мне ее совсем не хотелось. Что уж говорить о плане?

Я отказался в самых изысканных выражениях.

– Странно, – ответил мне Сэм. – Покурил бы немного, расслабился…

– Предложи Васе, – сказал я. – Может, он согласиться?

Ну, нет, конечно. Васе также не курил, искусственный кайф не любил также как и я, а в данный момент был вообще очень занят.

И тут подошел Игорь.

– Здорово, братва! – сказал он. – Чем занимаетесь?

– Сейчас стрелять будем! – ответил Вася.

Сэм медленно проговорил, растягивая гласные, (видно, его все-таки уже торкнуло):

– О-о! Иго-орь! Как де-ела-а?

– План что ли куришь? – спросил Молчанов, принюхавшись к Поленому. – Ну, ты даешь! И где только достал?.. А я сейчас у начштаба знатно пообедал! Знаете, картошечка жареная с салом, огурцы соленые, мясо жареное!… Ух! Винца выпили!

Игорь упивался перечислением. Он зажмурился, и защелкал языком.

– Во-от ты, бли-ин, Иго-орь! Изде-ева-аешься! Не-ет, что-обы прине-ести на-ам по-опробо-ова-ать! Все-е в одно-ого тре-еска-аешь! – пожурил его Сэм.

М-да! Игорь как-то не учел такой реакции, и поспешил перевести разговор на другую тему.

– Куда стрелять будем? – спросил он Васю деловито.

– По заранее намеченным целям, – заученно ответил Рац, а потом объяснил по-простому. – Квадрат надо обстрелять с закрытой огневой. А там корректировщик поможет.

Вася работал на ПУО. Меня, честно говоря, это шокировало. Сколько раз я у него бывал в машине, а ПУО не видел. Интересно, где же он его прятал? Прибор не такой уж и маленький, его в щель не засунешь!

Но спрашивать об этом у Васи в данный момент я счел неразумным. Он был занят настройкой прибора, и установлением связи. За связиста работал Ваня, а он хоть был человек и старательный, но, все же, довольно бестолковый.

– Связь есть? – спросил его Вася.

– Да, есть, товарищ лейтенант, – ответил ему Ваня, протягивая наушники.

Вася надел их, что-то выслушал, молча кивая головой в такт своим мыслям, и отдал приказ заряжать. Все три миномета были «беременны» минами, и номера расчетов только ждали команды, чтобы дернуть за спусковые шнуры.

– Огонь! – взмахнул рукой Рац, и в небо с низким воем ушли эти здоровенные мины, неся кому-то большие – пребольшие неприятности. Разрывов, мы, естественно, не увидели. Район целей был закрыт для нас возвышенностями и лесом. Именно минометы, с их навесной траекторией стрельбы и могли достать противника там, куда прямой наводкой попасть было просто невозможно.

Вася выслушал по рации результаты, склонился над ПУО, и сделал пару быстрых движений. Вообще, работал он очень быстро. Чувствовалось, что лейтенант делает все это далеко не в первый раз. Видимо, действительно настрелялся в училище. Вася внес поправки в прицел и угломер, наводчики изменили наводку, и был дан еще один залп.

Снова прошло несколько минут. Снова Рац получил данные от корректировщика. Он опять рассчитал поправки, передал их наводчикам, они ввели новые данные в прицелы, довернули стволы, и дали третий залп.

Прошло еще несколько минут.

– Все, – внезапно сказал Рац, снимая наушники с головы. – Цель поражена. Задача выполнена.

Мы открыли рот.

– А в чем задача-то состояла? Что ты темнишь? – неожиданно обиделся Игорь.

– Да ничего я не темню, – ответил ему Вася. – Говорю же, квадрат сказали обстрелять. Вот, все – попали точно в этот квадрат. Если там кто-то и сидел, вряд ли ему поздоровилось.

Вася потянулся, и сказал, что ему очень сильно приспичило, и сейчас он сходит в лесок для облегчения. А если вдруг его будут спрашивать, то пусть кто-нибудь за него пока ответит.

Он осмотрел нас всех. Сэм был не в состоянии отвечать, Игорь – не артиллерист…

– Ладно, Вася, – сказал я. – Иди, облегчайся. Я за тебя подежурю.

Он улыбнулся и ушел. А я присел около ПУО, рядом с Ваней. Боец пытался куда-то дернуться, но я ему не посоветовал, и он остался. Недовольный, но молчаливый.

Да, прибор был расчерчен, можно сказать, почти идеально. Вот точка – положение корректировщика, вот – мы. Данные он снял с карты. Вот цель – середина обстреливаемого квадрата. Здесь Вася снял первоначальные установки для стрельбы, а вот он доворачивал линейку до места фактического разрыва, а потом снимал поправки. Я, помню, на экзамене делал тоже самое. В принципе, это у меня прошло хорошо. Загвоздка оказалась в определении местоположения цели по снятым с трех участков углам. Треугольник получился у меня уж больно широкий. Хотя, вроде бы, я все делал правильно…

Задачи-то делали сами офицеры кафедры! Или данные записали неточно, или вообще измеряли халатно. А потом у меня с ними ответ не сходится, и оказывается, что это я и виноват!

Поставили мне «четверку», но расстроился я не сильно. «Четверка» – это нормально. Это даже хорошо. Это ведь не «удовлетворительно», и тем более не «двойка».

Васи не было довольно долго, так что и Сэм, и Игорь куда-то ушли. Я же терпеливо ждал, и не отпускал Ваню, хотя остальные бойцы уже давно ускакали в свои «шишиги». (Бойцы Раца, как и мои подчиненные, в палатках жить не хотели, предпочитая цивильный кузов).

Наконец пришел и командир батареи: довольный, умиротворенный, с легкой улыбкой на устах. Не хватало только одной детали.

– Вася, – спросил я. – А где твоя портупея?

Рац несколько секунд смотрел на меня круглыми, бездумными хохляцкими глазами, а потом просипел:

– Черт возьми!.. На дерево повесил, а уходил – забыл снять…

– Пойдем, поищем, – предложил я ему.

Он благодарно кивнул:

– Да, да! Надо пойти найти. А то без портупеи неудобно, где еще такую найдешь?

Мы вдвоем прошли прочесывать лес. Увы, но Вася совершенно не помнил, где именно он вошел в него первый раз. Не задумывался, не запоминал… А вот теперь пришлось искать точно.

Деревья были невысокие, какие-то слегка корявые, темные, молчаливые. Невеселые, одним словом. Под ногами пружинила вылезшая из-под снега прошлогодняя трава…. Я представил себе, как было бы хорошо, если бы можно было просто погулять в таком лесу, а потом прийти домой, в тепло, к камину, выпить чего-нибудь приятного, например, рюмку коньяку. Закусить. Посмотреть телевизор, сладко заснуть в кресле…

Дома я любил гулять по сырому осеннему лесу, смотреть, как падают листья, как капли воды висят на ветвях, как хмурится небо над головой, как свеж, чист и прозрачен воздух…

Я вздохнул, шмыгнул носом, поднял глаза вверх, и увидел васин ремень, болтавшийся прямо над моей головой.