Текст книги "На южном фронте без перемен"

Автор книги: Павел Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Глава 7

– Здорово! – воскликнул едва увернувшийся от меня Косач. – Всем привет!

– Ха, Косач! – закричал грубый Бандера.

В углу что-то приветственное, но совершенно не разборчивое пробормотал Салий. В большой сумке замполита явственно звякнуло и забулькало. Мы, все трое, разом подняли головы.

– Да – да, то самое, – ответил на наш немой вопрос Косач. Пять штук привез. Но здесь только две. Три я спрятал, чтобы сразу не пропить.

Я усмехнулся про себя. Куда он мог спрятать водку здесь – в лагере? Это же смешно. Надо ему сказать, чтобы бежал за пойлом и носил его всегда при себе. Иначе он его больше не увидит.

Однако я оставил все эти соображения при себе. Степан уже достал сало, хлеб, и Салий начал нарезать закуску. У самого Косача оказались только жареные семечки.

– Если ты думаешь, что мы тут обжираемся, – сказал ему Степан, – то ты сильно ошибаешься. Достать здесь приличную еду не так-то просто. Здесь кормят даже хуже, чем на Харами.

Ну, для Косача это не показатель. Он на Харами ел очень даже неплохо. Поэтому замполит остался глух к предостережению Бандеры.

– Прикиньте, приезжаю из отпуска, – выпил на скорую руку первую дозу водки Косач…

Ага! Так вот он куда провалился! Я его не видел уже несколько месяц. И вообще-то, сначала думал, что он здесь, в сводном батальоне. Потом узнал, что и здесь его нет. И очень удивился. А теперь все понятно – уехал в свой безразмерный отпуск, и вернулся, когда осточертела гражданская жизнь.

– Так вот, в части – одни нерусккие рожи, даже выпить не с кем! – делился Косач с нами своими впечатлениями об оставленной нами части. – Ходишь, как в брошенном замке.

Эге! Вот это сравнение. Да, замполит любит образно выразиться.

– Ну, я иду в штаб, говорю, так и так, прошу в действующую армию! На любую должность… И меня отправляют сюда, к вам. В роту к Бессовестных, замполитом.

– А, к Урфин Джюсу, – сказал я.

Это так назвал долговязого лейтенанта капитан Молчанов. Очень его бесил этот немного флегматичный и безалаберный командир роты. Сначала Игорь решил, что солдаты у Бессовестных «деревянные», а потом я подсказал ему название знаменитой книги Волкова. «Ха-ха-ха!» – не засмеялся, а заржал Молчанов. – «Как я сам сразу не допер! Урфин Джюс! Надо купить в Ростове книжку и подарить ему. Пусть хранят, как святыню роты».

После второй дозы мне явно захорошело. В части я пил много… Очень много. Но здесь, начиная с самого Хасавюрта, во рту у меня не было ни капли спиртного. Непривычное ощущение трезвости стало даже нравиться. Однако теперь весьма небольшое количество спиртного оказывало значительный эффект.

Я откинулся на чей-то вещмешок, и, чтобы поддержать беседу, спросил:

– Ты где отдыхал-то? В Минске?

Замполит закончил Минское военно-политическое училище, и по национальности вообще был белорус. Хотя что-то мне подсказывало, что данный белорус имел явные бобруйские корни.

– Да, в Минске, – охотно отозвался Косач. – Там сейчас прикольно.

– Чего же там прикольного? – спросил его Степан. (Сам он, кстати, пил довольно мало).

– Батька Лукашенко опять учудил. Прикинь, национализировал биржу, и шесть банков. И издал указ о снижении цен на продукты.

– Чего?! – воскликнул я. – Приказом снижает цены? Это как? Что там у них в Белоруссии творится?

– Э, – протянул явно запьяневший замполит, – ты не говори – Белоруссия. Это уже не так. Надо говорить – Республика Беларусь! Вот так правильно!

– Это как Таллинн, что ли? Или Ашгабат вместо Ашхабад? Или как Алматы вместо Алма-Ата? К черту! По-русски говорят Белоруссия! А сами себя хоть бабуинами называют. Какая мне разница?

При упоминании Алма-Аты Бандера вздрогнул, но промолчал.

– Ладно, не кипятись, – миролюбиво ответил на мою вспышку Косач. – Это ерунда. Вообще, Григорыч, это мужик интересный, с характером. У этого все будет в стране в порядке.

– Это почему? – спросил я, потянувшись к кружке, которую уже успел наполнить хозяйственный Валера Салий.

– Он считает, что в стране может быть только один хозяин. У него мафия не пройдет.

– Куда же бандюки денутся? – усмехнулся Степан.

– А ты зря смеешься, – обернулся в его сторону Косач. – Ты знаешь, как Батька сейчас от бандитов московскую трассу чистит – «олимпийку»?

– Ну и как?

– А очень просто. Всех кого ловят, расстреливают на месте.

– Врешь, – сказал я. – Не может быть!

– Чистая правда! – Замполит даже перекрестился. – Я же говорю, батька мужик очень серьезный! Он вообще не шутит. Сразу стреляет. В Белоруссии КГБ сохранилось в полном составе… Все бандиты, кого не убили, в Смоленскую область свалили. Боятся в Белоруссии работать. Страшно им.

Мы замолчали. Мне было жутко интересно, как живут люди в Белоруссии, чем дышат? Ни разу там не был. А вот дед мой в войну всю Белоруссию прошел, и сказал, что люди там очень хорошие. У меня одноклассница уехала туда жить. Интересно, где она?

Мысли начали путаться. Ну, надо же, как меня развезло с полбутылки! Мне уже хотелось уснуть. Прямо здесь, у Бандеры. Усилием воли я заставил себя прислушаться к Косачу.

– Я «Маски в казино» досмотрел все серии! – хвастливо заявил он.

– Лучше бы телевизор привез, – пошутил Салий.

В мутных глазах замполита искрой вспыхнула какая-то мысль, за которую он ухватился.

– Да, кое-что я привез, – сказал он, и полез в свою сумку. Он долго ковырялся там непослушными руками, и, наконец, вытащил пачку журналов.

Я потянулся к нему, взял один. Присмотрелся. Это было что-то на украинском языке, но фотографии говорили сами за себя. Гольная эротика.

– Слушай, Косач, – веско сказал Степан, держа в руках журнальчик, раскрытый на странице с самой похабной фотографией. – Ты издеваешься, что ли? Сначала напоил, в потом возбуждать вздумал? Когда тут на сотни километров ни одной стоящей женщины нет.

– А местные? – пискнул замполит.

Мы все посмотрели на него, как на больного.

– Ну, – сказал Бандера. – Рискни.

Мы выпили еще, водка кончилась, и я отправился к себе. Земля слегка покачивалась, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы идти относительно прямо. Главное, чтобы бойцы не видели. Хотя черт с ними! Пусть видят… Главное, дойти до цели. До кабины дойти…

Глава 8

…Июнь 94-го. Поезд затормаживает. Слышится последний скрежет колес, последний рывок – и состав замирает. Я подхватываю наши сумки, и устремляюсь к выходу. Это Минеральные Воды, здесь мы будем пересаживаться на электричку до Нальчика.

Выхожу на перрон, и вижу до боли знакомое лицо. Ба, да это же Ибрагим – мой однокурсник! Ничего себе встреча! Что он тут делает?

– Привет! – говорю я. – Какими судьбами?

– Да так, дела… – Неопределенно отвечает он, но тоже искренне улыбается. – А ты что тут забыл?

– Я в гости еду… Вот моя жена – Вера. Вот ее сестра – Марина.

Мои женщины выглядывают из-за спины. Вера здоровается. Марина просто кивает.

Ибрагима кто-то зовет, он оглядывается, пожимает мне на прощание руку, и исчезает в толпе народа. Какая неожиданная встреча; кто знает, увижу ли я его еще раз? И когда?

Мы едем в гости к бабушке моей жены. Она живет в станице Александровской, недалеко от Нальчика. Они никогда не видели меня, хотят посмотреть. Я никогда не был на Кавказе, мне тоже хочется посмотреть на новые места. Хотя я не такой уж и любитель путешествий. Вера говорит, что это замена свадебного, которого у нас не было. Я женился как раз в аккурат перед военными сборами. И вместо медового месяца у меня были полевые занятия и сдача экзаменов на звание лейтенанта запаса…

Северный Кавказ оказывается гораздо ярче, чем я даже думал. У нас в Волгограде нельзя пожаловаться на отсутствие солнца, но здесь оно гораздо жарче и ярче. У нас голубое бездонное небо, но здесь оно еще бездоннее. Зелень пышнее, воздух горячее. Все какое-то более четкое, резкое. Мне понравилось.

В электричке до Нальчика меня очень удивляет национальный состав пассажиров. Теперь мне понятно, почему теща так заклинала Веру попридержать свой острый язык, и что-нибудь не ляпнуть. Здесь молодые женщины вообще ничего не значат. Они должны только слушать, а рот открывать, когда попросят. Иначе будут неприятности.

Дома смотришь по сторонам – там нерусский, там нерусский. Здесь совсем наоборот – там русский, там русский. А все остальные – черные. Хорошо, что в электричке так много народа. Когда много людей, кажется, что ты в большей безопасности. Я все время тревожусь за Марину. Она светловолосая, хрупкая, и очень смазливая. Просто лакомый кусок для аборигенов. Я умоляю ее не высовываться и не привлекать внимания.

Но мне это плохо удается. Марина едет отдыхать, и показывать себя. Эх, юбка у нее коротковата… Черт! Могла бы брюки одеть. А лучше всего, длинную юбку и платок. Не круто, конечно, зато безопаснее. Вера меня не поддерживает, она шипит, что я их всех уже извел своей мнительностью. Я только вздыхаю в ответ. Мне хочется ей очень многое высказать, но я понимаю, что это бесполезно.

Новая напасть: Маринке становится плохо. Ее разморило, ее тошнит. Вера уходит с сестрой в туалет. Жена стоит у двери, вокруг какие-то кавказские лица. Но я ничего не могу сделать, я просто молча наблюдаю за ними, и слушаю, как стучит мое сердце, и кровь бьется в виски.

Наконец-то наша остановка. Мы должны пересесть на другую электричку. Однако и это еще не все. До станицы придется добираться на автобусе. Как все сложно и запутано!

Вместе с нами выходит невысокий белобрысый паренек. Он предлагает помощь. Говорит, что Маринке надо купить вина. Это ей поможет. Я смотрю на него и догадываюсь, что он на нее запал. Спрашиваю его, кто он? Он отвечает, что танкист, и служит во Владикавказе. Приятный пацан. По крайней мере, лицо у него вызывает доверие.

Жаль, но ему ничего не светит. Он живет от нас слишком далеко, чтобы на что-то рассчитывать. Да нет, наверное, он и сам понимает все это. Танкист садится в ближайшую электричку, и уезжает.

Зал вокзала почти пустой и прохладный. Маринка приходит в себя, мы покупаем билеты, и ждем свой поезд. Осталось совсем недалеко, но ведь еще две пересадки…

Все, я проснулся. Вынырнул из мути сна. С тревогой просканировал свое состояние: ничего не болит, нигде не ломит. Я боялся, что после вчерашнего будет намного – намного хуже.

Ага! Вот что меня разбудило. Это наша артиллерийская батарея открыла огонь. От грохота я и проснулся. И еще, наверное, оттого, что жутко хотелось по малой нужде.

Хотелось так сильно, что я не смог уйти далеко от машины. Хорошо, что мы стояли возле какого-то бетонного жолоба, сразу за которым начиналась лесопосадка. Этот жолоб я и оросил.

Делать мне было нечего. Я отправился посмотреть, как Вова и Серега справляются с боевой работой. Видно их было издалека. Они чавкали по грязи от одного орудия до другого. Заметив меня, Серега покачал головой. Он ясно дал мне понять, что сейчас им не до меня. Еще бы, злобные крики Жарикова были слышны уже с того места, где я находился. Я побрел назад. По дороге встретил Бандеру.

– О, – воскликнул он. – Ну, ты вчера и нажрался! Зачем ты у Сомика спрашивал, любит он водку или нет?

М-да… Вот оно – самое неприятное последствие обильных возлияний. Не головная боль, ломота во всем теле, дрожь в руках и тошнота. Нет, это можно пережить. Самое поганое, что ты ничего не помнишь из того, что делал вчера. Или помнишь, но очень смутно. Или помнишь хорошо, но лучше бы этого не было.

Как я нажрался на Новый, 1994 год, в ресторане! Посуду опрокинул, наорал на кого-то, гололед был, падал без конца, хорошо, хоть знакомые жены нас подобрали и до дома подкинули на машине. А я, говорят, всю дорогу орал, что меня ждут в окопах Таджикистана… Как в воду глядел. Только не Таджикистана, а Чечни. Хотя хрен редьки и не слаще.

С тех пор до потери пульса я напивался только в части. Один раз выпал из «Урала». Но Бог пьяных жалеет, у меня не было ни царапины. С тех пор я стал еще осторожнее, и уже сознания не терял. Вот вчера опять сорвался. Отвык от спиртного, да и закуски почти не было.

А может, Бандера все выдумал? С него станется. Сам вчера мало пил, все нам подливал… А, да ладно! У меня все в порядке, а все остальное – мелочи.

Ничего себе! У моих машин в строю стояли все мои расчеты. Я протер глаза. Неужели я еще пьян, и у меня галлюцинации?! Да нет, конечно, вон она причина построения. Я заметил нашего слегка сутулого, но необыкновенно энергичного прапорщика.

Тем не менее, ускорил шаг.

Ну, естественно, прапорщик дудел о хозяйственной дисциплине. Имущество-то у моих бойцов из третьего батальона принадлежит первой минометной батарее. Прямо скажем, этому самому прапорщику. Он же ведь старшина! Я замедлил шаг: мне пришло в голову, что Чорновил вцепиться в меня из-за палаток, которые я отдал Бандере.

Как я не замедлял шаг, все же пришлось подойти к строю. Не прятаться же мне где-нибудь? Этого еще не хватало!

– Сегодня вечером, товарищи солдаты, возможно, будет баня. Так что определите очередь, в которой пойдете. Обещают даже новое белье.

Вот это совсем другое дело! Баня… Тело у меня зачесалось. Еще бы! Я не купался с самого Хасавюрта.

Вообще-то, строго говоря, такую ситуацию я предвидел. А потому экипировался соответственно.

Во-первых, трусы я не одевал вообще. Вместо этого я одел сразу теплые офицерские кальсоны. Этим я избежал натирания ног и промежности. Кроме того, материал хорошо впитывал все выделения. А запах… К черту запах! Мы не на дворянском собрании! Тут, в принципе, от всех стоял такой духан, что хоть святых выноси. И, между прочим, этого никто не замечал, так как все к этому давно привыкли.

Во-вторых, я не одел хэбэ. Сразу на теплую толстую майку я напялил горный свитер, (который выкупил у уволившегося в запас зампотыла). Штаны от бушлата были на помочах, так что в целом все получилось довольно мило.

Конечно, я рассчитывал, что к весне удастся как-то поменять экипировку. Но ведь до весны было еще далеко! Конечно, всякое возможно, и может быть, тепло придется встретить где-то на передовой в том же самом, в чем я в Чечню въехал. Но и на этот случай я кое-что предусмотрел. Можно будет просто снять кальсоны, свитер, и подкладку из штанов. И даже выбросить их. К тому моменту они наверняка придут в негодность. Ну а уж если придется опять уходить в холод… Да нет. Не может такого быть! Или обмундирование подбросят, или в Темир-Хан-Шуру разрешат смотаться. А там я куплю все, что понадобится.

В-третьих, я взял с собой пузырек одеколона. (Жаль не два. А лучше – три). Есть такая мерзость – стрептодермия. Это когда любой порез или ранка начинают гнить и чесаться. Чтобы этого избежать, я каждый день протирал лицо одеколоном, и не брился. Бритву я даже и не взял. Зачем? Глупости это все – в таком климате бриться. Не хватало еще, чтобы у меня вся морда гнить начала…

Чорновил как-то быстро ушел. Поздоровался, но про палатки ничего не спросил. Даже удивительно. Я проводил его взглядом, а когда обернулся, перед машинами уже никого не было. Рассосались в одно мгновение!

Я заглянул в кабину.

– Здорово! Баня будет! – сказал мне Сомик. – Ведь правда – здорово, товарищ лейтенант?

Если он искал у меня подтверждения своим словам, то он его не нашел. Я понятия не имел – будет баня или нет. Хотелось, конечно, верить в лучшее. Но лучше про себя.

– Слушай, Сомов, – спросил я его. – Я тебя вчера про водку спрашивал?

Водитель замялся.

– Да говори, чего там! – поднажал я.

– Нет, товарищ лейтенант. Я вчера вообще в кузове спал. Я вас даже и не видел.

«Интересно, врет или нет?» – подумал я, но Сомик выглядел исключительно правдивым. Если бы не слишком часто хлопал ресницами. Почти как крыльями. «Нет», – сделал я вывод. – «Наверное, все-таки врет. Наверное, я его вчера точно о чем-то спрашивал. А вот о чем – не помню».

Я не стал забираться в кабину, а пошел бродить по лесополосе. Ничего интересного там не было: черные сырые деревья, торчащие из земли сухие стебли, непонятные кусты, куски металлолома, осколки кирпича, камни. Я бродил там, потому что мне было скучно, мне было тоскливо, а до вечера еще была уйма времени…

Бани не было. Раздосадованные бойцы нашли повод, и выместили свое разочарование на шеях трансвестита и козла отпущения. Я слышал звук затрещины, короткий вой, и все стихло.

«Кое-кому вместо бани намылили шею», – я грустно усмехнулся. Мне и самому было обидно, что надежда на горячую воду не оправдалась. Но вот идти вымещать на ком-то свое раздражение и несбывшиеся мечты я не собирался. Хорошо бы заснуть. И снова увидеть сон.

Глава 9

…Июль 93-го. Над степью марево. Мы сидим в кружке около полуразрушенного дома, в тени деревьев, и по очереди ориентируем буссоль. Сегодня вторая неделя военных сборов в Прудбое.

Около меня привалился спиной к дереву Слава Клюшкин. Периодически он засыпает, но тут же вздрагивает, широко открывает глаза, и делает вид, что ничего не было.

– Ладно, хорошо, – говорит майор Лужный. – Вроде все усвоили. У нас тут с вами еще отдачу боевого приказа надо рассмотреть… Короче, давайте записывайте.

Я беру ручку, раскрываю свою общую тетрадь с голубой обложкой, и начинаю с чистой страницы, сразу за схемой опорного пункта.

– Итак, – говорит майор, – пишите. Против нас действует 101-я дивизия чеченской армии…

У чеченца Ибрагима, парня из нашей группы, отваливается челюсть. Все прыскают. Лужный машет рукой: пишите мол дальше.

Я ощупываю на руке обручальное кольцо – чуть больше двух недель назад Вера одела мне его на палец…

Ну вот, опять серое мрачное небо, затянутое тучами. Та же унылая панорама перед глазами. Чечня. И черт его знает, где я нахожусь. Надо вылезать на оправку. И сходить посмотреть – что в мире-то делается?

Я отправился к Вовке и Сереге. Они все время при деле, они около начальства, они должны все знать.

Но даже еще только подходя к огневой позиции нашей артбатареи я почувствовал, что что-то здесь не так. Здесь явно что-то случилось. И нехорошее. Осмотревшись по сторонам, чтобы не нарваться на Жарикова, я быстрыми перебежками достиг палатки своих земляков.

Внутри было сумрачно, но оба лейтенанта были тут. Даже в темноте я смог разглядеть, что на Вовке лица нет.

– Эге, – сказал я, – давайте быстро рассказывайте, что произошло?

Вовка не обратил на мое появление никакого внимания. Как смотрел в одну точку, так и продолжал смотреть. Серега поднялся с лежака:

– Пойдем на свежий воздух.

Мы вышли. Если бы мы курили, то, наверное, закурили бы. Однако ни я, ни Серега этим не баловались, а потому мы просто стояли и покачивались на носках.

Как оказалось, вторая половина нашего батальона находилась на юге – в сторону гор. И когда артбатарея вела обстрел «зеленки», то снаряды перелетали расположение этой самой второй половины. Сегодня ночью один залп это расположение и накрыл. Ну, конечно, это ошибка или того, кто рассчитывал установки, или того, кто их вводил. Заправлял на батарее в этот момент Вовка. Ему и ответ держать. Приходил утром Дьяков, изъял всю документацию по стрельбе. Будет сверять записи у Вовки и сержантов, и перепроверять расчеты. Если у Вовки все будет правильно, то это ему очень сильно поможет. А если нет… Сам Дьяков пообещал трибунал.

– А что там случилось… Ну там, куда попали? – перебил я Серегу, не дав ему договорить.

– Да в общем-то, ничего. Только один снаряд попал в машину техпомощи, а там срочник спал. Только ботинок от него и нашли.

Я удивился:

– Это что же они такое в этой машине хранили, что так рвануло?

Серега засмеялся:

– Да пошутил я. Убило его просто.

Ну да, ну да! Можно и посмеяться. Это ведь не тебя убило, и не ты под следствием. Впрочем, я тоже не ужасался. Но Вовку надо было подбодрить. Я просидел с ними почти до самого вечера. Даже не ходил на обед. Попросил Серегу только принести что-нибудь пожевать. Он принес черного хлеба и сырого лука.

– Обед, как у Буратино, – пошутил я. Вовка же вообще ни к чему не притронулся. Наверное, все представлял себе, как ему будет в тюрьме житься.

Внезапно в палатку зашел Бандера.

– Вот ты где! – сказал он. – Все, давай наводи у себя порядок. Завтра мы выступаем на Аллерой… Давай, давай! Быстрее!

Глава 10

Моя «шишига» колыхалась вслед за последним БМП Бандеры.

Наших, которых недавно так «удачно» обстреляли, мы объехали, так что встретиться ни с Найдановым, ни с Молчановым мне не удалось. Но, как сказал Степан, они двинулись еще раньше нас.

Дорога шла в гору. Она была довольно узкой, заметно приподнятой, а понизу шел густой лес. Все это место мне как-то сильно не нравилось, и я, на всякий случай, снял автомат с предохранителя, передернул затвор, а своим бойцам в кузове крикнул, чтобы они держались настороже. Не знаю, обратили ли они на мои слова какое-нибудь внимание. Этого мне не было видно.

Тех двоих, которые выросли словно из-под земли, я запомнил намертво. Хотя они и не были рядом со мной, мне казалось, что я вижу каждую их черточку.

Они явно сидели в яме, вырытой под дорогой, так что нам не было их видно, а потому появились совсем внезапно. Почему они выбрали именно этот момент, я не знаю. Да и гадать об этом было бессмысленно.

Один был в папахе, второй – вообще без головного убора. Только зеленая повязка украшала его лысую голову. Один был в камуфляжном бушлате, второй – в черной кожаной куртке. У одного на ногах были черные резиновые сапоги с меховой оторочкой, у второго – берцы. Один держал на плече гранатомет, а второй целился в нас из ручного пулемета.

Мне казалось, что черное жало гранаты смотрит прямо на меня. Но за те доли секунды, за которые все это происходило, я не успел даже испугаться. Я только подумал: «Боже! Как глупо! Но почему именно я!?».

В следующие доли секунды я заметил, как наш, чумазый с ног до головы, боец с РПК, лежавший на броне БПМ, двигавшегося перед нами, дал очередь.

И те двое с дороги исчезли. Мы все остановились. Я выскочил из кабины, и сломя голову, чуть не потеряв с головы шапку, гигантскими прыжками кинулся за ними. Мой палец лежал на спусковом крючке, и я собирался пустить его в ход, как только увижу, в кого можно стрелять. Однако меня, конечно же, опередили. Бойцы из пехоты уже спускались с дороги к лесу; кто-то дал длинную очередь по опушке; туда же дали очередь сразу два БМП, и пока я добрался до цели, у тел дудаевцев собралась приличная толпа.

Растолкав всех, к чехам пробрались Степан и наш батальонный медик Гаджи.

Он приложил пальцы к шее, посмотрел им в глаза, и поднялся:

– Готовы!

Все как-то отступили на шаг. А Степан, наоборот, подошел, и начал ощупывать карманы.

– Вот блин! – услышал я за спиной. – Васильев – это же чухан полный. А смотри ты! Двух чехов с ходу завалил! Ты прикинь! Нормальные пацаны еще не одного, а этот – двух сразу… Нет справедливости на свете.

Бандера что-то нашел и позвал меня. Я приблизился, и взял из его рук фотографию. Это была обычная, черно-белая, даже не цветная, фотография. Какой-то бородатый мужик, женщина в черном платке, дети. Я перевел взгляд с фотографии на мертвецов.

А-а… Вот он, тот самый боевик. В резиновых сапогах. Носил у груди фотографию с женой и детьми. Охренеть, как сентиментально! Я сейчас заплачу!… Сидел бы дома, был бы живым и невредимым.

– Больше ничего? – спросил у Бандеры наш медик.

– Ничего, пусто, – ответил тот, и пнул одно из тел ногой. – Что делать-то теперь с ними?

– Да тут бросить, – сказал я. – Кому надо, придут и заберут. Что мы их, с собой будем что ли возить? Ты «Уикэнд у Берни» смотрел?

– Смотрел, – засмеялся Степан. – Все, по машинам! Только оружие надо забрать.

Он отдал своим бойцам гранатомет и пулемет, и театрально откланялся.

Я вернулся к себе в кабину. Мы тут же тронулись.

– Уже раздевают, – сказал мне вскоре Сомик.

– Кого? – не понял я сразу.

– Этих. Раздевают. – пояснил водитель. – Мне в боковое зеркало видно. Пехота за нами раздевает жмуриков. Вон бушлат поволокли, и сапоги с ботинками снимают….

– А что мы не сняли?! – неожиданно плачущим голосом воскликнул Сомик.

Я удивленно и неодобрительно на него посмотрел.

– Я бы тебе не советовал, – значительно сказал я. – Примета плохая. Оденешь с убитого вещь – сам умрешь вскоре… Ты же себе запчасти с попавшей в аварию машины не ставишь?

Сомик промолчал. Или не захотел спорить, или просто признал мою правоту.

«Интересно», – подумал я. – «Кто были эти люди? По возрасту вроде бы не молодые. Чем они при советской власти занимались? Неужели разбоем и грабежами? А если нет, то какого черта они с нами воюют? Что мы их – завоевывали? Деньги у них отбирали? Геноцидили по полной программе? Если они за переселение в Казахстан рубятся, то это вопрос не к нам. Это к грузинам вопрос. Мы-то причем? Я их не переселял. Даже Ельцин их не переселял. Неужели так независимости хотят? Советская власть столько денег вбухала в эту Чечню, а им все мало».

Наша колонна все так же поднималась вверх, и конца этому подъему не было видно.

«Нет», – продолжил я размышления. – «Не хотят они настоящей независимости. Они хотят к нам ездить, свои делишки проворачивать, а потом домой возвращаться – в независимую страну. Украл – и на хазу. Украл – и на хазу. Вот чего они хотят… Нет уж. Хренушки. Если отдельно – то отдельно. Колючую проволоку вдоль границы и минные поля. И стрелять без предупреждения. И визовый режим. И все лица чеченской национальности отправляются на историческую родину в 24 часа. И вот тогда мир, дружба, балалайка! Не раньше».

Все, подъем кончился. Машины выползали на обширное плато. Под нами, внизу, раскинулся Аллерой. В глаза мне сразу бросилась мечеть, у которой в крыше зияли два обширных отверстия. Явно работа артиллерии. Только вот чей? Наши постарались, или это еще до нас проломили?

Наконец-то наша батарея собралась вместе, и я встретился с Найдановым. Однако место мне совсем не понравилось. Как только я вылез из кабины, меня насквозь пронзил ледяной ветер. Там, внизу, было намного, намного теплее. От ветра у меня на глазах сразу выступили слезы. Жутко захотелось вернуться в кабину и залечь там до самого тепла.

– Хорошо, копать ничего не придется, – сказал Найданов. – Тут уже до нас все выкопали.

– А кто? – спросил я, кутаясь в воротник.

– Да вэвэшники тут стояли в 95-м, – ответил мне командир батареи. – Солидно окапывались.

Мы с Найдановым прошлись по позициям. Да, копали добротно, надолго. Нашлось место и для наших минометов. Бойцы быстро их установили и помчались заниматься обустройством: мои – прятаться от холода в машину, а найдановские – копать ямы под палатки. Одну яму рыли мои старые знакомые Папен и Рамир, других я не знал. Участие командиров расчетов заключалось в том, чтобы пинками подгонять копающих. До боли знакомая картина.

Собственно говоря, наскоро переговорив с комбатом о делах насущных, я помчался в «шишигу», чтобы не дать дуба от холода. Обзор из кабины был отличный, я вытащил бинокль, и принялся осматривать местность.

Аллерой находился в низине, а сразу за ним располагалось точно такое же плато, как и наше. Только там никого не было. Стояли какие-то вышки, но что это такое и для чего они нужны, я определить не сумел.

Через какое-то время в наше расположение прибыли еще несколько «шишиг» с минометами. Только это были уже не наши батальонные «подносы», а самые настоящие ПМ – полковые минометы калибром в 120 миллиметров.

«Кто же это может быть?» – начал я гадать. – «Если это из нашей бригады, то это может быть…». Да, так оно и оказалось! Из первой же машины вылез Вася Рац, размялся, и бодрым шагом оправился прямо в нашу сторону. Я не стал дожидаться, пока он подойдет ближе, выскочил из кабины, и, придерживая шаг, чтобы не пуститься в галоп, поспешил к нему.

– Привет! – громко сказал я. Да так громко, что Вася даже вздрогнул.

Но увидев меня, он чуть улыбнулся, пожал мне руку, и спросил:

– Где Санжапов?

Я показал ему направление, и задал самый главный вопрос:

– Ты как здесь очутился?

– Да очень просто! – ответил мне Вася. – Так я и формировал все-таки батарею. Только не с «подносами», как вначале намеревались, а с ПМ. Чуть поднатаскал личный состав, и сразу сюда… Прикинь, Турок у меня.

Я громко заржал.

– Как он у тебя оказался?

– Э, не спеши! – Вася махнул рукой. – Турок еще получается ценный кадр. Ты остальных не видел. Собирали с бору по сосенке. Кого в пехоту не взяли, писарей там разных, инвалидов… Да, из вашей батареи люди пришли.

– Какие люди из нашей батареи? – Я немного опешил.

– Ну те… Ну, которые из части сбежали и по городу прятались. Им передали, что батарею формируют. Вот они ко мне и пришли… Дабы, как говорится, «кровью смыть свою вину перед Отечеством».

– Тогда понятно.

Вася немного помолчал.

– Вообще-то хорошо, что ты тут. – наконец, сказал он. – Я сейчас схожу к начальству, выясню свои задачи, а потом ты ко мне в машину приходи.

– Конечно, приду! – искренне ответил я. – Знаешь, как надоело одному. Я тут с Бандерой почти месяц катался… Ну, ты же его знаешь!

Вася ничего не ответил, только дружески похлопал меня по плечу, и отправился к Санжапову. Я же решил походить по позиции, посмотреть, кто где остановился, и, может быть, с кем-нибудь поболтать. Мне показалось, что сюда прибыли все-таки не все. Во всяком случае, Молчанова я опять не видел.

Но стоило мне немного отойти от машины, как внезапно воздух разорвал даже не крик, а вопль:

– Тревога!!

Меня словно подбросило. Глаза зафиксировали удивительную вещь: все бежали не в сторону Аллероя, как можно было бы ожидать, (хотя почему, собственно, я так решил?), а наоборот, к лесу, который располагался у нас в тылу. Подхваченный всеобщим порывом, я рванул с плеча автомат, передернул затвор, и низко пригнувшись, короткими перебежками, устремился за остальными.

Одновременно раздалось сразу несколько очередей. Я бы тоже начал палить, если бы имел хоть малейшее представление, в кого и куда. Стрельба также внезапно стихла, как и началась. Я все же добежал до края обрыва. Здесь уже стояли Бандера и Бессовестных. Перед ними стоял сержант – срочник, и, размахивая руками, захлебываясь словами, бурно повествовал о пережитом:

– Там, они, эти. Из леса выходят. Ну, ясно – не наши. Постояли и в нашу сторону пошли. Точно. К нам. В руках у них было что-то. Я и закричал. Они услышали, обратно в лес ломанулись. Я стрелял, не попал. Ушли они, точно. Это чехи. Наверняка чехи.

Я критически осмотрел бойца: вместо ушанки черная облегающая шапочка, сапоги с ремешочками. Это из «авторитетных». Конечно, практической пользы на войне от такого «авторитета» крайне мало, но можно считать, что ему точно не померещилось. Значит, и правда кто-то был.

– Черт возьми, – негромко сказал Бандера. – Наверное, тут одна банда шастает. Двух сегодня завалили, а сколько их тут – хрен его знает…