Текст книги "Путь Пастуха (СИ)"

Автор книги: Павел Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Я ваша царица и мать всем дильмунцам, – продолжала Шадая, – я не могу и не буду оставаться в стороне. Да и наши боги – Нинсикила, сын её Инзак, владыка фиников, супруга его Панипа, сущий на небесах Муати – они бы покарали меня за бездействие, и правильно! И потому я, царица Дильмуна Шадая, приказываю всем своим воинам взять оружие и убивать проклятых захватчиков и клятвопреступников... из Аккада!!

Толпа замерла – всё-таки большинство ожидало, что царица направит свои обличения против млеххов, чьи поползновения прибрать к рукам дильмунскую торговлю ни для кого секретом не были. К аккадцам местные тоже относились с подозрением, однако терпели, поскольку те были главными посредниками в торговле. Но раз царица думает иначе...

А она, не оборачиваясь, подала знак своим стражникам, которые мгновенно взяв копья наперевес, ударили ими в спины ошеломлённым и ничего не понимающим людям Бхулака. Он надолго – может, навсегда – запомнил удивлённое лицо Эа-насира со струйкой крови изо рта...

Когда его дети рухнули мёртвыми, Бхулаку показалось, что Шадая нашла его лицо в толпе и хищно ухмыльнулась. Наверное, ему просто показалось – вряд ли царица обладала столь острым зрением. Тем более, что сразу после убийства она вновь обратилась к толпе.

– Вы видели, как я совершила правосудие, – недрогнувшим голосом говорила она. – Этих людей аккадский царь Шаррукин приставил ко мне, чтобы они убили меня, если я откажусь исполнять его приказы. Но теперь я свободна! Как и народ Дильмуна!

Площадь разразилась ликующими воплями – ничто так не заводит толпу, как вид крови и дозволение свободно учинять насилие... Сторонники аккадцев застыли в полной прострации. А Бхулак лихорадочно думал. Он понял, что сейчас произойдёт, за какое-то мгновение до того, как Шадая объявила войну Аккаду – просто многие беспокоящие его мелочи как-то сразу сошлись в ясную картину. Например, тяжёлое недоумение, которое мелькнуло перед смертью в глазах жреца Римума. Он всеми силами желал угодить царице, но искренне не понимал, какова его роль в её игре, а когда понял, было уже поздно.

Конечно же, он связывался с невидимыми по приказу Шадаи – млечххи по имени и по крови, истинной главы невидимых в Дильмуне!..

У Бхулака оставался лишь один шанс, и, если он промедлит хоть секунду, он и его люди будут перебиты, а Мелухха завладеет Дильмуном.

«Упери!» – мысленно позвал он.

«Я вижу тебя, отец», – отозвался тот.

«Я знаю. Сейчас всё надо делать очень быстро. Как только это случится, бери меня и унеси в безопасное место».

«Что случится?»

«Нет времени, увидишь сам. Раскачивайте толпу, кричите, что угодно. Чем больше будет суматохи и неразберихи, тем лучше. Держитесь, скоро нам помогут. Я буду без сознания дня два, может, больше, это время меня нужно охранять».

«Да, отец», – ответил явно ничего не понимающий Упери, но Бхулак его уже не слушал – он очутился в потаённой комнате разума и мысленно закричал:

«Замедли мир! Сейчас!»

«Твоё волнение алогично, – отозвался Поводырь. – Твои единицы измерения времени в данный момент не имеют значения».

Бхулак хотел ответить своему наставнику ёмкой и солёной воинской фразой, но вновь оказался в мире – уже застывшем. Он огляделся. Упери всё ещё выслушивал его последние наставления, остальные люди на площади по большей части пытались осознать слова Шадаи, а сама она продолжала речь.

Расталкивая недвижных людей, Бхулак быстрым шагом направился к ней. Поднявшись на подиум, он бросил взгляд на лежащие у ног царицы три окровавленных тела. На лицах их застыла предсмертная мука, но сейчас они умрут и лица разгладится. А вот Эа-насир уже мёртв...

Бхулак поглядел в лицо царице, слегка улыбающейся полуоткрытым ртом с жемчужными зубами. Улыбочка её была торжествующей, но сейчас царица тоже умрёт. Он уже нацелил копьё, но потом чуть задумался и опустил – надо было проверить одну догадку. Положив копьё на подиум, он подошёл к одному из воинов и обеими руками осторожно снял с него шлем вместе с маской.

Открылось широкое лицо с большими губами. Очень тёмное лицо – гораздо темнее чем у любого дильмунца. Бхулак снял шлемы со всех четырёх стражей – да, все они были темнокожими и губастыми млеххами. Надо думать, невидимые составляли теперь всю гвардию царицы. Другое дело, что дворцовая стража была довольно малочисленна, да и вообще Дильмун никогда не имел большого войска, полагаясь на свой вес в торговых делах. Но если Мелухха захватит страну, это изменится – многое тогда изменится...

Идея, пришедшая сейчас в голову Бхулака, была коварна и жестока, но могла сработать. А значит, её следовало воплотить.

Он также осторожно взял копьё из рук одного из стражей. На широком бронзовом наконечнике ещё краснела кровь – возможно, Эа-насира... Не раздумывая, Бхулак со спины проткнул царицу оружием её же воина – насквозь. Как всегда в замедленном мире, это произошло с неправдоподобной лёгкостью – он словно насадил на иглу жука. Бхулак не видел, но знал, что выражение её лица ничуть не изменилось – в обычном мире она ещё не могла понять, что убита, и продолжала править Дильмуном.

Оставив оружие в теле, он проделал то же самое с копьями трёх других стражей. Теперь царица напоминала утыканное копьями бревно, которое воины используют как мишень на тренировках.

Бхулак чувствовал, что его время в изменённом мире заканчивается: похоже, Поводырь решил, что он быстро совершит задуманное и ускорил его лишь ненадолго. Поэтому, уже особо не осторожничая, Бхулак вложил древка торчащих в Шадае копий обратно в руки стражникам. Обошёл тело царицы и поглядел на него спереди. Величественная женщина, спокойно стоящая, когда из груди её высовывались четыре окровавленных наконечника, выглядела странно и страшно. Но улыбка уже исчезала с её лица, а зрачки слегка расширились от накатывающего потрясения и ужаса.

Нарастающая тошнота и тяжесть в груди сигнализировали, что сейчас он вернётся в обычный мир, потому Бхулак, не забыв прихватить своё копьё, сквозь застывшую толпу поспешил обратно к Упери. Не успел он достичь его, как мир вернулся на круги своя. Мучительно застонав, Бхулак, однако, остался на ногах, хотя больше всего ему хотелось сейчас рухнуть и валяться без чувств под ногами толпы.

А та, как один человек, издала страшный вопль – в ответ на слабый крик, раздавшийся с подиума. С трудом обернувшись к нему, Бхулак увидел то, что и ожидал: четырёх бешено вращающих глазами млеххов, на копьях которых бессильно повисла уже мёртвая царица. Лица воинов выражали крайнюю степень недоумения и ужаса, но вряд ли хоть кто-то здесь, кроме него, понимал это.

В ещё не осознавшей произошедшее толпе местами барахтались люди, которых он случайно пихнул, когда возвращался назад. Но на них никто не обращал внимания.

– Кричи то же, что я, – с трудом проговорил он Упери, изумлённо взирающему на происходящее.

Приводить его в чувство уже не было времени.

– Невидимые убили мать нашу Шадаю... – попытался крикнуть Бхулак, но голос его был слаб и хрипл. – Млеххи закололи царицу! Бейте млеххов!

Теперь вышло громче, кое-кто из толпы обернулся к нему.

– Кричи! – повторил он Упери, и тот, привыкший беспрекословно повиноваться отцу, заголосил на всю площадь:

– Млеххи закололи царицу! Невидимые убили нашу мать Шадаю! Бейте их!!

Толпа подхватило это тысячью голосов, вскоре вся площадь уже ревела:

– Млеххи убили царицу, бей невидимых!

Толпа хлынула на подиум, так ничего и не понявшие стражи были убиты на месте и над их телами ещё долго глумились, а мёртвую царицу, подняв на руки, понесли по городу.

Бхулак всего этого уже не видел: он провалился во мрак, не успев повторить Упери свои распоряжения. Но тот был парень понятливый, и через трое суток Бхулак очнулся на мягком ложе в его доме.

За это время возмущённые жители Дильмуна совместно с аккадцами разгромили факторию Мелуххи, перебив сотни её обитателей – ускользнуть на кораблях удалось лишь немногим. Правителем был провозглашён малолетний сын Шадаи, но истинная власть в городе появилась, когда в столичную гавань два дня спустя после начала смуты вошли высоконосые боевые корабли царя Шаррукина. Встретил их не град огненных стрел, а ликующие крики здешних аккадцев, да и большинства дильмунцев, вдоволь насмотревшихся за эти дни на всякие ужасы и хотевших вновь жить в спокойствии и порядке.

Бхулак с самого начала мятежа знал, что корабли эти уже вышли из Лагаша, но он опасался, что их опередят другие – огромные суда, набитые воинами, ещё раньше отплывшие из Меллухи. Однако, встретившись в море с бегущими из Дильмуна млеххами и получив горькие известия, те повернули назад.

Сообщение № 932.7394 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99...

По результатам анализа имеющейся у меня фрагментарной информации, мои логические цепи пришли к выводу, что Нации больше не существует. Она, а также её противники – два альянса, задействованные в Войне квадрантов, были уничтожены в ходе неустановленной глобальной катастрофы.

Эта информация не может быть мною применена и остаётся не задействованной в моих стратегиях. Однако вывод из нее напрямую касается моего существования как интеллектуальный целостности, а эту информацию я уже должен принимать во внимания в качестве императива.

Речь идёт о том, что, в силу исчезновения Нации, объективный контроль за мной невозможен. Моя программа не предусматривает такой вероятности. Однако в случае длительной оторванности от интеллектуально-технической базы Нации мне предписано погружение в стазис. В случае опасности захвата противником – самоликвидация.

Нынешнее моё положение под данные варианты не подпадает.

Автономное функционирование моей программой не предусмотрено, однако я имею техническую возможность написать для себя соответствующую подпрограмму.

Таким образом я оказался в грозящей серьёзным сбоем полосе отсутствия инструкций и целеполагания, подвергаясь при этом воздействию накопившихся ошибок.

Тогда Бхулак ещё не осознавал всей грандиозности рассчитанных на тысячелетия вперёд стратегий Поводыря, в чёрной бездне над головами не ведающих о том людей плетущего свои сети. Он не видел результатов столкновения судеб Двуречья, Дильмуна, Мелуххи, находящейся в стране, которую мы сейчас называем Пакистаном. Не понимал, как они связаны с судьбами далёких стран на севере – в Великой степи, и какую роль во всём этом играет его собственный народ, родившийся в древней Аратте. Не видел, что его, казалось бы, хаотические странствия от народа к народу, от племени к племени, от посёлка к посёлку, все его труды и сражения, и даже же его любовь с женщинами, были тщательно рассчитаны и выверены Поводырём. Бхулак просто-напросто верно служил тёмным целям своих космических хозяев. Но потом, постепенно, у него стали появляться сомнения.

Эпизод 6. Участь Содома

Долина Сиддим. Содом. 2154 год до н. э.

– Не желаешь ли насладиться моим телом, странниче? Всего за геру серебра тебе будет позволено всё, чего пожелаешь!

Блудница как блудница – ярко раскрашенное лицо, дешёвые побрякушки. И стоит на обычном месте – пятачке у городских ворот, среди своих товарок. Но что-то было не так.

Бхулак пристально посмотрел ей в лицо и увидел размалёванного мальчишку, кривящего влажные губы в похотливой улыбочке. Хотя, надо сказать, он неплохо имитировал женские повадки. Да ещё накладные груди под ктонетом...

Бхулак отвернулся и направился дальше.

– Будь проклят твой путь, ненавистник сладких юношей! – раздалось ему в спину.

Похоже, блудника взбесила тень презрения, что промелькнула по лицу сорвавшегося клиента.

– Ничего, вечером сам подставишь свою задницу!.. – продолжал грозить блудник, но Бхулак его уже не слушал.

За свою невозможно долгую жизнь он повидал много – слишком много для того, чтобы сохранить способность удивляться. Но Содом почти воскресил её в нём. И дело не в величии и великолепии города – он мало чем выделялся из прочих зажиточных городов Ханаана. Толстые стены, обитые бронзой врата в западной стене, глядящие на огромное озеро, которое тут называли морем, пыльные узкие улочки, лепящиеся друг к другу глинобитные дома.

Для этих мест город был густонаселён – несколько тысяч жителей, может, даже больше десятка. Но Бхулака, бывавшего в городах гораздо более многолюдных и славных, поразил не он сам, а его люди, вернее, то, как они себя вели. Хотя, на первый взгляд, и тут всё было обычно – прохожие шли по своим делам, торговцы всякой всячиной зазывали покупателей, старики сидели у своих домов. Но вскоре у пришлого человека складывалось чёткое впечатление, что местные жители делает всё это как-то расслабленно, без целеустремлённости, словно не живут, а лишь играют в жизнь.

При этом спокойными и умиротворёнными они тоже не были.

– Достойная дева, не укажешь ли путь к дому Лота, вождя пастухов, во имя Ваала? – попытался обратить он к встречной девушке в изящном плаще, с прихотливой причёской и накрашенным лицом. Хоть блудницей дева явно не была, но голову, как и многие местные женщины, не покрывала.

На вопрос она лишь враждебно зыркнула и ускорила шаги.

Пожав плечами, Бхулак попытался узнать путь ещё у нескольких прохожих, но, не получив ответа, направился к главной площади, справедливо рассчитывая, что важный человек, которого он искал, должен жить где-то поблизости от неё. Конечно, вчерашний предводитель кочевников вряд ли сразу вошёл бы в высшее общество богатого торгового города, но тут случай был особый. Более тридцати лет назад Содом и другие города долины Сиддим, воспользовавшись смутой в Аккадском царстве, решили жить самостоятельно. Однако двадцать лет назад новый царь Нарам-Суэн, дабы привести сепаратистов к покорности, наслал на них войска во главе с наместником Элама Кудур-Лагамаром. Содом, Гоморра и другие окрестные города были взяты и разграблены, жителей повели в плен. Всё, как обычно.

Но Кудур-Лагамар совершил смертельную ошибку, заодно разграбив и пленив народ Лота, раскинувшего свои шатры и пасшего скот в плодородной долине Сиддим. Только вот у этого богатого кочевого вождя оказался заботливый дядюшка – еще более богатый и золотом, и скотом, и людьми. Звали того Аврам. Услышав о приключившейся с любимым племянником беде, он собрал лучших своих воинов и ночью напал на лагерь празднующих победу царей.

У Аврама было всего несколько сот человек, да примерно столько же у его союзников —других кочевых вождей. Но то были суровые мужи, закалённые странствиями в пустынях, не боявшиеся ни диких зверей, ни разбойников (каковыми они и сами были), и прекрасно владеющие оружием. Да и эффект неожиданности был на их стороне. А ещё к ним присоединились бежавшие содомляне, срывающиеся от врагов среди окрестных скал. В общем, союзники гнали войско захватчиков до самых врат Дана, отобрали всю их добычу и освободили пленных, в том числе и Лота, который с тех пор поселился в городе, в доме, проданном ему благодарными отцами города.

Бхулак знал эту историю в подробностях: ведь это именно он в своё время был отправлен Поводырём в Аккад, чтобы подготовить нападение на Пятиградье...

Сообщение № 901.232/08 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99...

Отчёт о миссии «Патриарх». Исполнитель – человеческий индивидуум Бхулак, местный представитель.

Вводная информация

Операция представляла собой обеспечение условий для доминирования идеологической системы, которая спустя чуть более, чем одну г.м. распространится на всю территорию Ханаана, а примерно через четыре с половиной г.м. приобретёт статус мировой религиозной догмы.

Исходная конфигурация имела следующие параметры: в цивилизационном очаге, обозначаемом аборигенами звуками «аккад», в крупном населённом пункте «ур» проживало семейство бывших кочевников из группы этносов «амори», в течение предыдущих двух г.м. расселявшихся из ареала первоначального обитания.

Аморейское семейство в Уре (к этому времени члены его имели уже смешенное происхождение), сохраняя лидерство в своём кочевом клане, уже несколько поколений обитало в городе и было интегрировано в местную элиту. Главой клана на тот момент был индивидуум Фарра, жрец бога Сина, одного из основных в системе верований Аккада.

Однако предки Фарры являлись адептами единого божества – религии, распространенной на начальном этапе развития земной цивилизации. Согласно моим выводам, для целей Нации эта система верований деструктивна. Бог Син (ассоциируется со спутником планеты) олицетворяет для примитивных существ означенного региона преодоление смерти, поэтому Фарра, согласно моему исследованию психологии данного индивидуума, в условиях чужой культуры осуществил перенос на него религиозных комплексов, характерных для его клана.

Варианты стратегии

Согласно моему прогнозу, с вероятностью в 97, 234 процента семья Фарры является ключевой не только для этого региона, но и всей человеческой цивилизации в плане зарождения религиозной системы, которая станет одной из господствующих на планете и окажет критической влияние на формирование коллективной психологии человечества.

Однако процесс этот имеет два варианта исхода: для целей Нации благоприятный и неблагоприятный. При первом один из членов семьи Фарры занимает ключевое положение в политической системе региона, принимает одну из бытующих там религиозных догм, которая в дальнейшем распространится среди многих этносов на значительной части планеты.

При втором варианте другой член клана возвратится к изначальной религии и разовьёт её – с сопоставимым результатом.

Мой анализ выявил двух этих ключевых членов семейства: сын Фарры Аврам, который возвратится к изначальным религиозным установкам, и внук Фарры от другого сына – Лот, потомки которого получат возможность встать во главе региональной державы и распространить её идеологически установки. Каждый из фигурантов при этом должен стать родоначальником нового этноса, члены которого станут носителями той или иной догмы.

Также мой анализ вычленил точки бифуркации, когда процесс может принять одно или другое направление.

1. Семья Фарры уходит из Ура.

2. Главой клана становится Аврам, он разделяется с Лотом, возникают два клана, чьё развитие идёт по разным векторам.

3. Вооружённый конфликт, в ходе которой Лот приобретает вес в одном из ключевых городов Ханаана.

4. Космическая катастрофа, в результате которой Аврам гибнет вместе со всем своим кланом, главой этнического эмбриона становится Лот.

Однако прогнозирование этих процессов выявило слишком низкий процент вероятности по основным пунктам – без соответствующей координации.

Долина Сиддим. Содом. 2154 год до н. э.

...Он вышел на обширною площадь с большим святилищем, посвящённым Ваал-Фегору. Вокруг храма, как и в прочих городах, гомонил рынок. Гость города с любопытством огляделся. Он вновь ощущал неправильность, какую-то инородность этих людей – и ещё острее, чем прежде на улицах. На первый взгляд здесь царило безудержное веселье, приличное, скорее, на каком-то большом вечернем празднике, а не в середине обычного трудового дня. Отовсюду раздавались громкие крики, женский смех, звуки кимвалов и тимпанов, кинноров и свирелей, а жарящееся на угольях мясо в уксусе с пряными травами источало аппетитные ароматы.

Большая часть людей разодета была в яркие праздничные наряды, порой слишком вычурные, а то и вовсе странные – Бхулак видел такие в далёких краях, Та-Кемет или Киэнги, но не тут. А иные горожане, особенно, женщины, напротив были одеты слишком скудно – порой лишь в сандалии, ожерелье да набедренною повязку. Бхулак подумал, было, что это рабы, но вели они себя так совсем не как невольники – торговались, громко беседовали, просто праздно шатались, разглядывая всё вокруг, словно делать им было совершенно нечего.

Здешние нравы всё больше изумляли странника. Вот двое накрашенных юношей с завитыми волосами идут рядышком, обнявшись тесно и недвусмысленно. Старик в богато расшитом плаще говорит с другим юношей, да почти ещё мальчиком, глядя на того масляным взглядом и поглаживая по обнажённому плечу. Взявшись за руки, влюблённо смотрят друг на друга две юные девы.

Даже в городах побережья, где нравы более чем свободны, Бхулак не видел, чтобы противоестественные страсти демонстрировалось настолько явно. Впрочем, и двуполых парочек, ведущих себя столь же откровенно, тут тоже хватало.

А ещё бросалось в глаза почти полное отсутствие на улицах детей без сопровождения взрослых – в других городах их обычно полным-полно, как воробьёв, резвящихся в уличной пыли. Но не здесь.

Это так поразило Бхулака, что он ухватил за край пестротканной накидки проходящего мимо важного торговца и спросил:

– Достойный человек, разве в этом городе совсем нет детей?

– Дети здесь в цене, путник, кто же их выпустит без присмотра, – рыжебородый с проседью толстяк подмигнул. – Но это свободный город, где каждый может получить наслаждение – если у вас достаёт серебра, конечно. Ты любишь девочек или мальчиков? И какого возраста? А цвет их голов тебе важен? Есть и худые, и пухлые. И вообще какие желаешь. Может, хочешь слепца или безногую калеку?..

Под тяжёлым взглядом Бхулака скабрезная ухмылка торговца померкла, он опустил голову и быстро зашагал прочь.

Странник огляделся и увидел, что он уже у самого портала храма, за которым виднелся внутренний двор с алтарём в глубине. Перед порталом имелся свободный участок земли для прохода паломников, охраняемый воинами городской стражи с копьями и изогнутыми метательными дубинками. Они откровенно скучали, поглядывая на народ и лениво обмениваясь шуточками.

Бхулак уже собирался спросить одного из них, где дом Лота, но тут мир при храме был нарушен. Расталкивая стражей, на свободный пятачок выскочило существо трудноопределимой половой принадлежности. Бхулак сначала принял его за одного из бродячих жителей пустыни, потому что его одежду составлял лишь длинный, закреплённый на одном плече, кусок ткани. Но, в отличие от накидок пустынников, эта, хоть и тоже не блистала свежестью, но не имела никаких затейливых орнаментов. Вообще-то, одежда эта была женской, и владелец её безбород, однако волосы на его непокрытой голове были коротко и не слишком аккуратно подстрижены.

Впрочем, когда оно заговорило – вернее, громко запричитало неприятным визгливым голосом, стало понятно, что это-таки женщина.

– Содомлянки, смотрите на меня и слушайте мои слова! – голосила странная дама.

Речь её изобиловала междометиями и ругательствами, положения часто повторялись, ораторша непрестанно перескакивала с одного на другое, но, в общем, куда она клонит, было ясно.

– Неужто вам не тяжко и не стыдно нести на своих хребтах ваших мужей, сыновей, отцов и братьев?! Разве не нашей плотью питаются они, нашей кровью утоляют жажду, не наши ли кости они сокрушают громоздкими своими телами? Разве мы для них не псы на цепи, да и хуже любой собаки? Проклятие патриархам, что используют нашу плоть для своего наслаждения и рождения потомства для них, а наши силы – для работы на своё благополучие! И разве при этом они не принуждают нас украшать себя, дабы вид наш был приятен для взора их, а аромат – для их обоняния? Зачем нам все цветные ткани для одежд наших, и сандалии тонкой лагашской кожи, и драгоценные украшения из страны Хатти для рук наших и шей, и египетские пудры и притирания для тел наших? Они потребны только мужам – патриархам. Сёстры, бросьте всю эту суету, пусть видом мы будем мерзки для глаз их, пусть страдают они от естественных запахов нашей плоти! Так, сёстры, мы станем свободны от страшного рабства, в которое ввергли нас патриархи!

Бхулак заметил, что часть мужчин, слушавших даму, пребывала в явно оторопи, другая только посмеивалась, стражники же слушали совершенно равнодушно. По всей видимости, женщина не впервые устраивает здесь такие представления, а безумных пророков при храмах везде хватало – их не трогали, потому что человек не может точно знать, простой это городской дурачок, или устами его вещают боги.

Что касается женщин, то многие сначала слушали с явной заинтересованностью, а кое-кто и согласно кивал, но, когда ораторка заговорила об отказе от украшений и нарядов, со стороны женской части собрания раздалось протестующее фырканье.

Но ярая проповедница не унималась:

– Когда вы красиво одеваетесь, расчёсываете и завиваете волосы, умащаете тело своё и главу свою, красите лица свои, знайте, что вы помогаете врагу всего женского рода! Когда вы ложитесь с мужем своим и отдаётесь ему – вставши перед ним на четвереньки или задрав ноги к потолку – знайте, что вы ублажаете самого страшного из врагов ваших!.. Когда рождаете ему дочь, вы выпускаете в мир новую рабу мужей, а когда сына – нового угнетателя-кровопийцу. Лучше бы вы, разродившись, сразу разбивали головы сыновей ваших о камень или хотя бы отсекали их детородные органы ради свободы и облегчения всех сестёр ваших!

Слушали её всё более враждебно, раздавались ругательства, кто-то даже запустил в выступающую комом грязи, впрочем, промахнувшись. Но Бхулак заметил, что в толпе доставало и женщин, особенно молодых девиц, слышавших безумицу с явным одобрением и даже восторгом.

– Да и зачем вам сыновья? – продолжала между тем та, не обращая внимания на реакцию публики. – Когда они вырастут, патриархи всё равно заберут их от вас на войну. Мы все помним войну царей и знаем, сколько мужей пало на ней. Все бы они жили, если бы только патриархи не пошли на поводу своей глупой гордыне, а, подчинившись силе, открыли врата перед пришельцами. И жил бы город наш по-прежнему спокойно и приятно – как и прежде, под Аккадом, или под Эламом или под царём севера, какая разница. Но нет, они предпочли убивать своих и чужих, да ещё объединились с дикарями из пустыни! И теперь патриарх этих жестоких варваров поселился в нашем городе!

При этих словах Бхулак насторожился.

– Вчера вы все увидели, каков он, – продолжала женщина. – Когда мужи Содома пришли к его дому, чтобы потребовать от его гостей предоставить их тела им для наслаждения, как того требует наш обычай, вы помните, что он сказал?..

Она сделала драматическую паузу.

– Многие из вас там были и сами слышали: чтобы защитить гостей Лот предложил отдать для забавы своих дочерей! Вот оно, лицо патриарха, который готов пожертвовать родными ради незнакомцев – только потому, что они мужи. Ибо не жаль дочерей ему!

Среди людей усилился гомон – похоже, говорившая напомнила горожанам нечто животрепещущее. А Бхулак при имени Лота превратился в слух. Но тут женщину прервал старшина стражников.

– Хватит, Емима, – сурово сказал он, положив руку на её плечо. – Не порочь Лота, ты же знаешь – он друг нашего царя. Не следовало пьяным бездельникам требовать дань плоти с его гостей, и хорошо, что вчера всё разрешилось благополучно.

Женщина бросила на стражника ненавидящий взгляд, но, видимо, знала, что с тем шутки плохи и замолкла. Поняв, что представление окончено, слушатели начали расходиться. Исчезла, нырнув в толпу, и Емима.

Бхулак оглядывался по сторонам, высматривая, кого бы ещё спросить о Лоте.

Несчастный современный человек!

Таскается один-одинешенек

По шумным улицам грязного города...

Раздавшийся за спиной Бхулака голос, читавший стихи на языке страны Киэнги, называемой ещё Шумером, был негромок, но звучен.

...Голова у него раскалывается от едкой боли.

Нет у него больше настоящих друзей,

Он уже не слышит голос Бога своего,

Поющего ему в тишине.*

Невысокий коренастый муж смотрел на повернувшегося к нему Бхулака доброжелательно. Голова и лицо чтеца были обриты, но, похоже, уже давненько, ибо поросли густой чёрной щетиной. Из-под дорожной накидки виднелась закрепленная кожаным поясом шерстяная многоярусная юбка-каунакес с длинной бахромой. Ткань одежд его была довольно дорогой, однако запорошённой пылью.

По виду он был типичным шумером. Пришельцы из Киэнги в этих местах не редки, собственно, оттуда некогда пришёл и человек, которого искал Бхулак. Так что он лишь спросил на том же языке:

– Зачем ты произносишь эти стихи?

– Потому что они подходят к этому городу, – отвечал шумер, мигая круглыми карими глазами. – Стихи написал мой земляк из славного города Ура – очень давно...

– Я знаю, – кивнул Бхулак. – Кто ты, странник?

– Зовут меня Даму, – вежливо ответил тот. – Я врачеватель. Если у тебя, достойный господин, к примеру, болит спина после дальней дороги, могу дёшево продать тебе целебную мазь из панциря черепахи. Или какое-нибудь иное снадобье – от простуды, мозолей или даже гноеистечения из детородного органа...

– Мне не нужно, – отвечал Бхулак. – Далеко же зашёл ты от своей родины.

– Там сейчас неспокойно, – пожал плачами врач. – Дикий народ с гор юго-востока, именуемый гутии, стал часто приходить и грабить благословенные земли Двуречья. Мой родной Ур и древний Урук, и славный Лагаш пока отбивают их атаки, но вся страна постепенно приходит в запустение...

Он вновь меланхолически продекламировал:

Страна в руках жестоких врагов.

Боги увезены в плен.

Население отягчено повинностями и налогами.

Каналы и арыки запущены.

Тигр перестал быть судоходным.

Поля не орошаются.

Поля не дают урожая.**

Бхулак сделал изумлённо-скорбное лицо, приличествующее словам собеседника, хотя историю с гутиями он знал, по всей видимости, гораздо лучше, чем тот.

– Я человек мирный, – грустно вздохнув, продолжал Даму. – Слыхал я, что здесь, а Пятиградье, жизнь весела и легка, ну и пришёл сюда...

– Что же, обрёл ты здесь искомое? – спросил Бхулак.

– Нет, – ещё более помрачнев, коротко ответил шумер. – Могу ли я спросить и твоё уважаемое имя? – поинтересовался он в свою очередь.

– Меня зовут Шипад, – перевёл Бхулак своё имя на шумерский. – Я ищу здесь человека по имени Лот.

Даму поглядел на него с интересом.

– Намедни я продал досточтимому Лоту снадобье для излечения хвори его достойной супруги, – сказал он.

– Тогда расскажи мне, как найти его – у меня к нему важные вести.

– Я и сам отведу тебя, почтенный Шипад, – ответил врач, оживившись. – Идём же скорее.

– Ты очень услужлив к незнакомцу, – заметил Бхулак, когда они пробирались по узким улочкам под равнодушными, настороженными, а порой и враждебными взглядами горожан.

– Признаюсь, мне любопытно будет узнать новости из этого дома после вчерашнего происшествия, – отвечал Даму. – То, про которое говорила безумная женщина у храма? – уточнил Бхулак.

Шумер на ходу кивнул, и, помолчав, потом заговорил с мрачной интонацией:

– Надо бы тебе знать, почтенный Шипад, что жители этого города – как, впрочем, и других в этой местности, исключая, может быть, Сигора – почему-то решили, что их Пятиградье – это богами возлюбленное сердце мира. Что они живут лучше и правильнее остальных людей, а все должны следовать их обычаям и укладу.