Текст книги "Следы остаются (Роман)"

Автор книги: Павел Вежинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Вот и улица, где жили бандиты, вот и большой темный массив здания. На всем фасаде не светилось ни одного окна, здание казалось ослепшим. Окна в квартире инженера Дончева были по-прежнему закрыты и облеплены плотно старыми газетами. Пешо пересек улицу и, остановившись у входной двери, легко нажал на ручку.

Дверь была закрыта. Тогда он вынул ключ, который дала ему Живка, и осторожно открыл дверь. Он заколебался на мгновение, потом нажал на кнопку автомата-выключателя. Белый, неожиданно сильный свет залил все – и мозаичную лестницу, и потемневшие, давно не беленные стены. Пешо опять запер дверь, чтобы кто-нибудь, поднимающийся снизу, не застал врасплох его, и осторожно ступая на носки своих резиновых кет, стал подыматься. Второй этаж был недалеко, и он скоро оказался на площадке перед квартирой инженера Дончева. Вместо ручки на коричневой двери был шар. Чтобы войти, человеку нужно было задержать ключ в положении «открыто» и нажать на дверь.

Обо всем этом Пешо думал еще, когда шел сюда, но сейчас он стоял перед закрытой дверью и все еще колебался, хотя в этот момент не испытывал никакого страха. А если там есть люди, которые не спят? В конце концов, если они даже и не уснули, они не могли бы слышать бесшумного входа ключа в замок и еще более бесшумного повертывания. Если ключ работает, даже и не нужно нажимать на дверь, все будет и так ясно.

Пешо сунул руку в карман и вынул ключ Тороманова. Только в эту секунду его охватил страх, сердце усиленно забилось. А если за дверьми стоит человек? Если он стоит там на посту? Именно этот страх толкнул его к действию. Пристыженный внезапно прорвавшимся чувством, он шагнул к дверям и осторожно засунул ключ в скважину.

В это мгновение погасла лампа.

Пешо вздрогнул, но усилием воли поборол волнение, которое заставляло дрожать его руку. Сейчас, больше чем когда бы то ни было нужно было спокойствие. Еще только всовывая ключ, он почувствовал, что тот вошел тяжело, как не в свой замок. Страшное подозрение, которое мучило его весь вечер, просто подкосило его ноги, но он быстро овладел собой. В конце концов, ключ был совсем новым, еще не испробованным и ничего нет удивительного в том, что не входит легко.

Немного успокоившись, Пешо решительно нажал на ключ, чтобы повернуть и снова похолодел. Ключ не поворачивался.

Черт возьми, что все это значит? Может быть, оправдались все его сомнения? Не пропало ли все самым глупым образом? В отчаянии, он надавил еще сильнее и на этот раз почувствовал, что ключ стал медленно, как-то мучительно повертываться.

Послышался легкий щелк, дверь открылась. Это щелканье он не предвидел, думая, что дверь только закрыта, но не заперта на ключ. Ничего! Было важно, что ключ работал, что все оказалось так, как должно было быть. Радость счастливого открытия просто залила его сердце и заставила его забыть обо всем. Что делать сейчас, открыть дверь? Нет, нет никакого смысла! Самое разумное закрыть ее опять, на этот раз немного задержав ключ, чтобы не щелкнул замок, а потом бесшумно вытащить его и так же бесшумно исчезнуть вниз по лестнице.

В это мгновение за дверью послышался сильный треск, она отворилась со страшной силой, ключ просто вылетел из его руки.

Пешо почувствовал волну рассеченного воздуха, перед ним мелькнула какая-то неясная черная фигура, потом мощная рука схватила его и, как перышко, втащила внутрь. Пешо упал на колени на цементный пол, сильно ударился лбом об что-то острое и потерял сознание.

Стук закрываемой двери и резкий щелк замка привели его в себя. Первой его мыслью было отчаянно закричать изо всех сил, звать на помощь.

Но он не закричал! Чувство стыда и гордости взяло верх даже в этот страшный миг, он стиснул зубы, готовый бороться не на жизнь, а на смерть, кусаться, царапаться – не сдаваться преступникам без жестокого боя.

Внезапно сильный электрический свет залил прихожую.

НОЧНОЙ ПОСТ

В эту ночь не только Пешо не мог уснуть. То же самое, хотя и немного по другим причинам, произошло и с Юлией.

Ее возвращение домой началось с неприятностей. Она позвонила у двери, ей открыла мать и, схватив за ухо, повела в кабинет отца. Профессор, еще довольно молодой, с красивым тонким бледным лицом, встретил ее так сердито, как никогда.

– Где ты была до сих пор? – спросил он хмуро.

– Играла, – пролепетала Юлия испуганно.

– Кто это играет на улице до десяти часов? Только хулиганы приходят так поздно…

Юлия благоразумно промолчала, не спуская с отца своих ясных, красивых глаз.

– В наказание, запрещаю тебе выходить из дому целую неделю! – сказал все так же сердито отец и нервным движением одел большие роговые очки. Это всегда означало, что разговор окончен и говорить больше не о чем.

– Хорошо, – тихо прошептала Юлия, и ее глаза утонули в слезах.

При виде слез суровость профессора быстро растаяла, как кусочек воска. Он неуверенно кашлянул, снял рассеянным движением очки и сказал более мягко:

– Ладно, ладно, что это за слезы? Большое дело!

– Да я и не плачу! – почти проскулила Юлия и постаралась, чтобы слезы брызнули еще сильнее.

Профессор совсем растерялся.

– Да что ты! Подожди, ты меня не поняла! Я тебе сказал – целую неделю не будешь выходить, а это значит, не выходить без разрешения! Только это, и ничего больше!

– Хорошо, папа, – тихо ответила Юлия, вложив в маленькое слово «папа» столько покорной нежности, что профессор совсем раскаялся за свою суровость.

– Ну, иди! – сказал он, едва сдерживая желание погладить ее по светлой кудрявой головке.

Юлия вышла из кабинета, довольная магической силой своих слез. Нет, ничто в этот вечер не могло испортить ей настроение. Она поужинала, как во сне, и все время в ее голове вертелись слова, которые Пешо сказал о ней. Вот – она и умная и при этом симпатичная, а что хорошенькая – это и слепой увидит. Что ей больше нужно! Эх, конечно, чтобы ребята приняли ее играть в свою компанию, но и это ей уже почти обещано, так что пока больше не о чем тревожиться!

Улегшись, Юлия решила припомнить весь вечерний разговор, слово за словом, чтобы увидеть не забыла ли она чего-нибудь приятного. Дойдя до ласкового отзыва Пешо о Живке, она чуть нахмурилась и быстро прогнала его из своей головы. Верно, Живка умная да и хорошенькая, хоть у нее и такие тонкие ноги, но ведь никто не говорил, что она симпатичная, да и живет она далеко. В общем, в этом ничего страшного нет.

Она продолжала вспоминать разговор дальше, повторяя про себя самые приятные пассажи по нескольку раз. Но подойдя к концу разговора, она внезапно встревожилась. Что скрывалось за этими загадочными словами Пешо о проверке квартиры инженера ключом Тороманова? Она вспомнила, что еще тогда в ее сердце появился холодный испуг, заставивший ее с тревогой посмотреть на него. Уж не придумает ли Пешо что-нибудь опасное? Только она ясно чувствовала его горячий характер и смелый непоколебимый дух, который не мирился ни с чем половинчатым. Не толкнет ли все это его на какое-нибудь неразумное решение?

Постепенно тревожные мысли приобрели более определенный характер. А если вдруг Пешо ночью решит проверить квартиру диверсантов ключом Тороманова? Что-то в его тоне, в особом блеске его глаз подсказывало ей, что он недалек от этой мысли. И почему он вечером так настаивал, что сообщить милиции о своих открытиях нужно только завтра? Почему он не согласился пойти еще в этот же вечер? Уж не для того ли, чтобы выиграть время и самому проверить квартиру?

Эта мысль показалась ей такой убедительной, что она тревожно заворочалась в своей кровати. А вспомнив, как Пешо попросил Живку дать ему ключ от парадной двери, чуть не вскочила с постели от тревоги. Почему он попросил ключ, если решил сообщить милиции только на следующий день? Нет, нет, он определенно пойдет этой ночью в чужой дом и проверит, открывает ли дверь ключ Тороманова!

Внезапно ее охватил леденящий страх. А если его там схватят бандиты? Если они каким-нибудь образом заметят его и поймают? Что с ним будет? Они наверное убьют его и выбросят труп на улицу. Она даже представила себе Пешо окровавленным, распростертым, и чуть не охнула. Нет, это не должно случиться – ни в коем, ни в коем случае не должно случиться! После приступа страха вдруг ее охватил приступ решимости. Она непременно должна что-то сделать, чтобы помешать ему!

Но что сделать? Просто пойти к ним и поговорить? Ох, это невозможно, как она будет звонить посреди ночи в чужую квартиру? Она захотела встать, но и это ей показалось невозможным. Отец еще не лег, она слышала сквозь свои тревожные мысли легкий стук машинки. Случалось иногда, что он допоздна работал в своем кабинете, тихо стучал на машинке и уходил в спальню, когда Юлия уже давно спала. Но она не знала, что в таких случаях молодой профессор останавливался перед ее кроваткой, молча и нежно смотрел на нее и потом на цыпочках уходил в спальню. Юлия спала в гостиной, и отец всегда, перед тем как идти спать, проходил мимо нее.

И на этот раз профессор работал до полуночи. Юлия не мигнула за это время, она не находила себе места, мысленно моля отца поскорей окончить работу и ложиться спать. Среди роя путанных мыслей у нее уже созрел план действий. Из ее окна, выходившего на улицу, отлично был виден подъезд Пешо. Хорошо, тогда она будет стоять у окна, которое и так всю ночь открыто, будет стоять и ждать, пока он не выйдет на улицу! Как только он выйдет, она позовет его, скажет ему, что он не имеет права идти туда, пригрозит ему – да, да, она сделает все, но не допустит, чтобы его убили! Только бы отец лег поскорее, чтобы Пешо не вышел, пока она лежит здесь в кровати. Нет, он не выйдет! Что-то подсказывало ей, что он не выйдет, пока все не уснут.

Наконец пишущая машинка отца перестала стучать, в кабинете послышались тихие шаги. Юлия повернулась к стене, свернулась калачиком и замерла. Пусть он, проходя мимо нее, подумает, что она крепко спит. Для большей убедительности Юлия стала дышать ровно и уже не сжимала веки так сильно.

Скоро дверь отворилась, отец вошел в гостиную… Проходя мимо ее постели, он остановился, постоял с полминуты, которая показалась Юлии бесконечной. Вдруг она почувствовала, что отец склонился над ней, почувствовала даже его дыхание, и в следующее мгновение его мягкая рука ласково погладила ее по головке.

Внезапно Юлия словно забыла обо всем: так глубоко тронула ее эта неожиданная ласка… Отец выпрямился, постоял молча несколько секунд над ее постелью, потом прошел в спальню. Как только затихли его шаги и полоска света под дверью погасла. Юлия быстро встала и босиком подбежала к окну. Со своего места она хорошо видела большую часть улицы и подъезд Пешо. Не было никакого сомнения, что если он выйдет, она моментально заметит его. Но улица была совсем пустынна, только какая-то кошка пробежала по тротуару и исчезла в темных дворах. Все здание, где жил Пешо, было тоже темным и казалось пустым.

Юлия стояла так около четверти часа, неподвижно уставившись на далекий вход. Она была в одной рубашке, и ей стало холодно от полуночной прохлады, глаза начали слезиться от напряжения. Ей захотелось поискать что-нибудь из одежды и набросить на себя, но она не смела ни на минуту оторваться от окна. Кто знает, может случиться так, что точно в этот момент Пешо выйдет из дому, и того гляди – она пропустит его! Нет, она не тронется со своего места, будет ждать до конца.

Кроме всего прочего, чем больше проходило времени, тем настойчивее в ее душу пробирался страх: а может быть, он уже вышел! Может быть, случилось именно так, может быть, он решил, что времени терять нельзя? Не стоит ли она здесь напрасно, в то время, когда где-то там далеко над его жизнью нависла смертельная опасность? Время шло мучительно медленно, словно минуты были часами, она героически боролась и с холодом, который заставлял ее дрожать, и со сном, который уже отяжелил ей веки, но не двигалась с места. Из ее головы исчезли все мысли, забыв обо всем, она твердо знала одно: не упустить его!

В конце концов Юлия совсем потеряла чувство времени. Сколько стояла – час, два или больше, – она уже не знала. Неужели скоро рассвет? Но небо было по-прежнему все таким же спокойным и темным, все так же бесстрастно горели на улице фонари. Она уже вся дрожала от холода, но не двигалась.

И вдруг, когда она меньше всего этого ожидала, дверь подъезда открылась и вышел Пешо. Она узнала его в тот же миг, хотя он стоял в тени подъезда и внимательно осматривал улицу. Первой ее мыслью было позвать: «Пешо!» – но крик замер в ее груди. Внезапно ее охватил страх и стыд. Разве можно кричать во весь голос? Ведь ее услышат отец и мать! Что подумают тогда о ней и вообще дадут ли ей поговорить с Пешо, чтобы разубедить его? Да и что подумает сам Пешо, может быть, возненавидит ее на всю жизнь за то, что так необдуманно она выдала его чужим людям, за то, что среди ночи так расшумелась о их личных делах. Юлия видела, как он повернулся спиной и быстро пошел по улице в противоположном ее дому направлении, но не закричала, а молча дрожала от ужаса и страха.

Внезапно к ней пришла новая спасительная мысль – почему бы не побежать за ним, почему бы не догнать его? Она схватила свою одежду и стала одеваться. К несчастью, левой туфельки не оказалось на месте. Она лихорадочно начала ее искать под кроватью, под столом, под стульями, но туфельки нигде не было. Из холода ее бросило в жар. Что делать? Зажечь лампу? В этот момент она наступила на что-то твердое и мгновенно поняла, что это потерянная туфля. Она быстро обулась и подбежала к окну. Отсюда путь был гораздо легче и проще. Они жили на первом этаже, невысоко, и ей уже несколько раз случалось прыгать через окно, ступая сначала на цементный цоколь, и оттуда – на тротуар. Сейчас это было выполнено с молниеносной быстротой, через мгновение она была на тротуаре, хотя и с ободранным коленом, хотя и бессознательно прихрамывая, но полная решимости догнать Пешо.

Улицы были совсем пустынны, людей не было видно. И если бы кто-нибудь прошел в это время, то глубоко бы удивился неожиданному зрелищу: по глухой улице идет, почти бежит девочка в коротеньком платьице, ее кудрявые волосики развеваются от слабого ночного ветерка, лицо бледно и тревожно, взгляд напряженный. Куда поздней ночью спешит это так одинокая и испуганная девочка? Нет ли у нее родителей, кто ей разрешил выйти одной, не боится ли она глухой пустыни ночных улиц? Если бы у него было хорошее сердце, он бы остановил девочку, расспросил бы ее, помог бы ей. Но Юлия не встретила никого, да если бы и встретила кого-нибудь, едва ли заметила бы его – настолько она была охвачена желанием обязательно догнать Пешо. Он действительно вышел раньше ее, он мальчик и идет быстрее, но она зато будет бежать, да, да, будет бежать всю дорогу, но все же догонит его, все же поговорит с ним!

Юлия побежала. Горло у нее пересохло, во рту появился горьковатый привкус железа, ноги стали подкашиваться, а она продолжала бежать. Но внезапно острая боль в животе, со стороны селезенки заставила ее остановиться и согнуться. Нет, она больше не может! И все же она пошла – сначала медленно, пока боль не стала затихать, потом ускорила шаг и побежала опять. Так – бегом и шагом, она наконец пришла на улицу, где жили бандиты.

С первого взгляда Юлия увидела, что на ней нет ни души. Испуганная, с дрожащими ногами, едва дыша от усталости, она замедлила шаг. Уже нет смысла спешить, уже поздно. Так она подошла к подъезду и, остановившись в нерешительности перед дверью, нажала на ручку.

Закрыто!

Внезапно ей захотелось плакать, слезы брызнули из ее глаз. Упустила она его, все кончено! А может быть, она перегнала его? Может быть, он еще не пришел? Тогда он может каждое мгновение прийти и застать ее здесь.

Она испугалась! Что он скажет, когда увидит ее? Пусть говорит, что хочет, но она дождется его! Только удобно ли здесь, у входа? Юлия осмотрелась. Еще раньше, приходя сюда, она заметила, что как раз напротив дома есть маленький, старинный домик, похожий на миниатюрный замок – с высокими узкими колоннами перед массивным дубовым входом, с массивными фронтонами над окнами, со скульптурными фигурами под крышей. От входа во двор вела очень широкая, белая каменная лестница, почти сливавшаяся с травой во дворе. Сам двор был отделен от улицы низким кирпичным забором с решеткой из кованого железа. Дом выглядел запущенным, во время войны разорвавшаяся рядом бомба изранила фасад, красивые железные ворота покосились и так и остались неотремонтированными. Не раздумывая больше, Юлия шмыгнула до двор, тихо пробралась сквозь густые кусты, потом, затаив дыхание, выпрямилась у забора. С этого места не представляло никакой трудности наблюдать и за улицей, и за домом напротив.

Юлия внимательно осмотрелась. На улице все еще не было видно ни души, окна квартиры, в которой скрывались бандиты, были темными, плотно занавешенными и все так же облепленными старыми газетами.

Юлия горько вздохнула и стала ждать.

ДОПРОС

Майор царской армии в запасе Крум Пешев был дежурным в квартире инженера Дончева между одиннадцатью вечера и тремя часами ночи. По ежедневному расписанию он должен был ровно в час тридцать связаться по радио с заграничным центром, передать сведения и принять очередные приказы и распоряжения.

Майор был мужчиной лет сорока пяти, высоким, худым, но с мясистым огромным носом, уже довольно красным от злоупотребления сильными спиртными напитками. Его жесткое, изборожденное глубокими морщинами лицо, довольно неудобное для бритья, обросло десятидневной щетиной, его коротко подстриженные усы уже слились с окольной растительностью. В первые десять дней своего добровольного заключения бывший царский офицер брился по привычке каждый день, но потом безделие, скука, смешанная с ежедневным страхом перед опасностью быть раскрытыми, а также горькая безнадежность и непросыпное пьянство убили в нем эту привычку цивилизации.

Ровно в двадцать минут второго майор встал с широкого мягкого кресла, в котором полулежал и, чтобы не заснуть, умеренно прихлебывал время от времени крепкий коньяк. Комната была совсем темной, а через дверь открытой спальни доносился беспокойный низкий храп двух его товарищей. Радиопередатчик был в ванной комнате. В этом довольно большем помещении, облицованном белым кафелем, было только одно совсем узкое окно, так заботливо облепленное газетами и черной бумагой, что с улицы невозможно было увидеть ни одного луча света. Ночью они зажигали свет только в ванной, где работали на передатчике. До передачи оставалось около десяти минут, но майору хотелось послушать немного музыки, не опасаясь того, что она будет услышана другими людьми, так как он принимал ее наушниками. Он вздохнул, почесал небрежно раскрытую грудь и, взяв бутылку коньяку, медленно направился в ванную.

Чтобы пройти туда, майор должен был пересечь маленькую прихожую. Поравнявшись со входной дверью, он по привычке остановился и прислушался. На лестнице было совсем тихо, никаких звуков не было слышно. Хотя на дверях и не было глазка, он знал, что на лестнице темно, потому что снизу, под дверьми, не было видно обычной, как это бывало, когда на лестнице горели лампы, светлой полоски. Без особого внимания майор прислушался, ни о чем не думая, ничего не ожидая, без чувства опасности, он прислушался просто по привычке.

В это мгновение под дверью внезапно появилась светлая полоска – на лестнице зажглись лампы. Так как внизу не было слышно обычного протяжного скрипа парадной двери, майор ничуть не обеспокоился. По всей вероятности кто-то собирался выходить из дому, а не входить. Все же он остался ждать. Для него уже не представляло никакой трудности отличать тяжелые мужские шаги от быстрой дроби женских каблучков или легких, почти бесшумных шагов детей. Днем звуки различались труднее, но ночью они были слышны с необыкновенной ясностью и отчетливостью, так что он слышал их безошибочно, независимо от того, доносились ли они с первого или с самого верхнего этажа.

Но на этот раз не послышалось никаких шагов. Немного удивленный, хотя совсем и необеспокоенный, он прислушался. Ничего. Ни голоса, ни стука дверей. Что бы означало такое бессмысленное полуночное зажигание лампы? Более заинтригованный, чем встревоженный, майор прижался к стене, рядом с запертой дверью.

И точно в это мгновение он скорее почувствовал, чем понял, что снаружи перед дверью стоит человек. Ему показалось, что он слышит едва уловимый шорох резиновой обуви, прерывистое дыхание, легкий металлический шум. Майор инстинктивно сунул руку в карман брюк за револьвером и, исполненный беспомощной злобой, понял, что оставил его на ночном шкафчике. Что делать? Бесшумно вернуться и взять его? Нет, для этого нет времени. В такие решительные моменты его ум работал лихорадочно и работал неплохо. Кто это может быть перед дверью? Представители власти, которые пришли его арестовать? Совсем невероятно. Они бы пришли целой группой сразу, не боясь того, что поднимут шум, они не стояли бы перед дверью, немедленно бы устроили блокаду всего этажа. Тогда кто же это? Может быть, какой-нибудь случайный гость, который ищет кого-то и сейчас остановился, чтобы прочесть фамилию?

Вдруг он услышал, что в замок входит ключ. Это было так неожиданно и необъяснимо, что бандит на мгновение растерялся. Может быть, это Тороманов? Нет, сегодня он не должен приходить. Но это и не человек из Госбезопасности – один он бы не лез, как слепой, в опасную квартиру. Внезапно в его голове мелькнуло – вор! Иначе и быть не может – вор! Видимо каким-то образом добрался до ключа и сейчас решил воспользоваться отсутствием хозяев. Бывший майор быстро сообразил – лучше всего дать ему войти и после этого схватить его.

В глубокой тишине резко и сухо щелкнул замок. Сейчас откроется дверь. Если бы он не забыл револьвера, все было бы для него детской игрой, хлопнул бы непрошеного пришельца по голове и лишил бы его сознания. Не может ли толстая бутылка из-под коньяку сделать это дело? Он попытался схватить ее покрепче, но совсем неожиданно она выскользнула у него из рук и с оглушительным звоном разбилась об пол.

На мгновение майор оцепенел от неожиданности. Даже не думая, он знал, что вор, испуганный звоном разбитой бутылки, помчится вниз по лестнице. Майор молниеносно отворил дверь, готовый схватить неожиданного пришельца за горло, и снова едва не застыл на своем месте от удивления. На лестнице в слабом ночном свете чуть вырисовывалась худенькая фигурка мальчика. Не раздумывая больше, майор со страшной силой схватил его и втащил в прихожую.

Когда вспыхнула лампа, он алчно впился в него взглядом. Это был обыкновенный мальчишка, хорошо одетый, с красивым лицом и – что было наиболее удивительным – глаза его смотрели не с ужасом, а как-то резко и с ненавистью.

– Попробуй только пикнуть, – прошипел майор, – я оторву тебе голову, как цыпленку.

– Бандит! – глухо и гневно сказал мальчик.

Майор чуть не подскочил от удивления. Ишь ты – маленький ночной воришка, а набрасывается с оскорблениями на других! В этот момент, разбуженные неожиданным шумом, в прихожую ворвались его два других товарища – оба с тяжелыми американскими револьверами в руках. Один из них, в майке, светловолосый, белый, полный, с босыми, маленькими, как у женщины, ступнями, изумленно спросил:

– Что здесь происходит?

– Сейчас увидим, – сказал майор и внезапно зажал своей тяжелой рукой рот мальчику. – Дайте что-нибудь, свяжем его.

– Что тебе дать?

– Принеси бельевую веревку. И несколько салфеток прихвати.

Светловолосый заторопился к кухне. Другой, с довольно грубым лицом, сильно загоревшим на солнце, с маленькими покрасневшими глазами и хорошо развитой атлетической фигурой, не трогался с места и молча свирепо смотрел на мальчика.

Крепко связанный, с заткнутым салфеткой ртом, Пешо полулежал в углу ванной комнаты, опираясь плечом о холодную кафельную стену. Под душем стоял узкий кухонный столик, а на нем был поставлен какой-то аппарат, довольно похожий на пишущую машинку. Пешо догадался, что это радиопередатчик. Его предположение сразу же оправдалось. Бородатый мужчина, поймавший его, сел к передатчику, одел наушники и, не оборачиваясь, спросил:

– Что передать?

Светловолосый диверсант, все еще полуодетый, сидел на низеньком плетеном стульчике, посматривал время от времени на мальчика и задумчиво курил.

– Передай, чтобы нас вызвали контрольно через тридцать минут, – сказал он, не вынимая папиросы изо рта.

Третий диверсант, стоявший выпрямившись у дверей, мрачно пробурчал:

– Не много ли…

– Через тридцать минут, – равнодушно, но категорически повторил светловолосый. – Я уже сказал.

Пешо быстро сообразил: этот светлый, наверное, их начальник! Его нужно больше всего остерегаться! Поток мыслей, нахлынувший ему в голову, временно притупил всякий страх. Скоро они Начнут допрашивать. Что им сказать? Как объяснить свой приход? Что придумать о ключе? Не ожидая, что его поймают здесь, как мышь, он не придумал предварительно никакой более или менее вероятной истории, чтобы сейчас обмануть их. Не лучше ли вообще молчать и ничего не отвечать на их вопросы? Пешо чувствовал, что это не лучше. Самое главное, усыпить в них все подозрения о какой бы то ни было чрезвычайной опасности, обмануть их, успокоить, чтобы они остались в квартире как можно дольше. Таким образом, когда его товарищи завтра утром заметят его отсутствие, они, может быть, догадаются, что произошло и помогут ему. Это было действительно отлично, но как обмануть диверсантов, как усыпить в них подозрение, когда в его поведении все было так подозрительно? Бесчисленные противоречивые и запутанные мысли лихорадочно кружились у него в голове, он хватался за какую-нибудь из них и сразу же понимал, что эта ложь мелка и неубедительна, что она еще больше усилит их подозрения. Несмотря на свое тяжелое положение, он не отчаивался, продолжал настойчиво искать и чувствовал, что у него начинает кружиться голова от всех этих противоречивых и запутанных мыслей.

Вместе с этим, Пешо чувствовал, что в его груди подымается тяжелое горькое чувство разочарования, подавляющее угрызение совести. Вот – он виноват во всем! Если бандиты испугаются и убегут – он будет виноват! Если они совершат новые вредительства и преступления, виноват будет он, будто он сам совершил их. И если завтра все заплюют и его, и его товарищей, опять-таки он будет виноват.

И вдруг – новая мысль пришла ему в голову: а если его убьют? Они, наверное, поймут, что оставаться в этой квартире дольше опасно и удерут. Неужели они возьмут его с собой? Невозможно, как они потащат его по улице в таком виде? Оставят его здесь в целости и сохранности? Тоже невозможно. Да он видел их, уже знает их, знает, что они делают. Можно ли оставить в живых такого опасного свидетеля? Пешо почувствовал, как ледяная дрожь прошла по его телу и сильно сжал губы. Ничего, пусть его убьют, он заслуживает этого. Только так он сможет искупить свою тяжелую вину, нет – свое тяжкое преступление! Он будет держаться геройски, как настоящий мужчина, так, как держался отец, когда его истязали в полиции. Пешо не раз слушал его рассказы об этих истязаниях, тайно восхищался его героизмом, его молчанием, тем, что отец не выдал конспирации, и горько сожалел, что никогда не сможет пережить такое. И вот – сейчас это случилось!

Но не нужно думать о таких вещах. Лучше думать о другом, о том, что они захотят узнать у него. Облицованная белым кафелем ванная блестела от яркого электрического света, который просто резал ему глаза. Над монотонно трещавшим передатчиком склонилась крупная лохматая голова диверсанта. Светловолосый мужчина сидел все так же неподвижно на своем низком стуле, молчал, медленно курил, время от времени пошевеливая белыми безволосыми пальцами ног. Было и тихо, и страшно, синие ленточки дыма медленно плыли в маленьком помещении и Пешо, неизвестно почему, показалось в это мгновение, что это не просто дым, а живая, осязаемая смертельная опасность, которая висит над его головой.

Внезапно его охватил страх, но он быстро подавил его и еще крепче сжал губы.

– Готово! – сказал майор и медленно снял наушники. Его взгляд мрачно остановился на мальчике. – Ну, куколка, что будем сейчас с тобой делать?

– Ты молчи! – немного сухо прервал его светловолосый. – Развяжи ему рот!

– Канарейка может запеть! – недовольно пробормотал бородатый, но встал со своего места.

Светловолосый наклонился впереди, уставившись на мальчика своими холодными синими глазами, тихо и как-то сдержанно мягко сказал:

– Слушай, малый, стоит тебе только пикнуть, – и с тобой кончено. Понял?

Но у Пешо не было возможности ответить ему. Светловолосый помолчал немного и добавил:

– Такое у нас положение – пощады не будет.

Неизвестно почему, притворный шелково-мягкий голос диверсанта напомнил в этот момент мальчику Тороманова. Бородатый небрежно вытащил из его рта салфетку и, почесав небритую бороду, снова вернулся на свое место. Светловолосый не отрывал взгляда от Пешо, и синева его глаз словно еще больше сгустилась и стала холодней.

– Предупреждаю тебя говорить только правду, – продолжил светловолосый. – Если обманешь нас даже в пустяке, жестоко поплатишься. Это тебе ясно?

– Ясно, – ответил притворно-покорным голосом Пешо.

– Хорошо, я очень рад, очень рад, что мы поняли друг друга, – все так же мягко, почти ласково сказал светловолосый, и его полненькие губы растянулись в широкой искусственной улыбке. – Скажи сначала, как тебя звать?

Пешо знал, что в этом не следовало лгать. На кухонном столике вместе с ключами, стеклянными шариками, старым гвоздем и кусками резины, лежал и его ученический билет. Не моргнув, он сказал свое имя.

– Так! – приятельски кивнул ему светловолосый, потом внезапно спросил:

– А ключи эти откуда?

– Мои! – упрямо и немного хмуро ответил Пешо.

– Я спрашиваю, откуда они у тебя? Кто тебе их дал?

– Никто мне их не давал!

На гладком белом лбу диверсанта появилась глубокая поперечная морщина.

– Как так никто?

– Да так… никто. Они у меня давно.

– Откуда? Просто так нашел их на улице, что ли?

– Нет… мы жили раньше в этой квартире… так с тех пор… Ключи просто остались у нас…

Светловолосый задумался, но только на секунду.

– Предположим, что это правда, – медленно покачал он головой. – Хорошо, что же ты ищешь в чужом доме посреди ночи?

– У меня было… было одно дело…

– Интересно знать какое?

– Да… Как вам сказать… я спрятал здесь удочки… Еще когда мы здесь жили.

– Удочки?

– Да, удочки… И кроме того, катушку и леску… Мы решили идти завтра на Искыр и… мне нужно было их взять.