Текст книги "Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Да это и разгадывать не надо,– оскорбился Стасик-виртуоз.– Просто прочитать подряд – и все дела...

Дедушка Абдурахман молча прислушивался к перепалке внуков и улыбался.

Пожар игры не унимался еще недели две, и не было все это время в школе другого такого же все охватного дела, пока...

Пока не начались у нас необъяснимые чудеса.

А начались они с того, что в один прекрасный день перед воротами школы пролегла глубокая траншея, отрезавшая свободный вход в школу. Траншея тянулась метров на двести в обе стороны от ворот, ее приходилось обходить, терять время. Школьный завхоз Лутфулла-ака перекинул через траншею две доски, чтобы соединить ставшую островом школу с большой землей. Но после дождика тысячи подошв натаскивали на эти шаткие мосточки глину, растирали ее, и ходить по скользкому настилу становилось опасно.

Траншею вырыли шустрым и клыкастым экскаватором, добывая из глубины изношенные трубы – приспела неотложная пора менять их. Но дело это у ремонтников замерло на полпути. Рабочие исчезли внезапно, будто все разом были вдруг брошены на углубление дна марсианских каналов. И только хобот экскаватора и ладонь бульдозера, в изнеможении навалившись на высокий земляной бруствер, замерли в ожидании работы, когда, с победой закончив престижные ирригационные объекты на Марсе, ремонтники возвратятся к земным заботам и вернут технику к жизни.

Однако когда дождь – поначалу робкий пацан – посолиднел, обрюзг и зарядил всерьез, стало совсем худо. Глиняная каша набухла и поползла от бруствера по обе стороны, сделав подход к воротам неприступным. Смельчаки отважно балансировали на доске, другие преодолевали опасный для обуви, чулок и штанин участок в обход и вброд. Близ водопровода около вестибюля разыгрывались баталии за право первым отмыть обувь. Спасительную воду брали штурмом. Кое-кто посмекалистее захватывали из дома вторую пару обуви.

Директор школы Мумин Ахмедович не отходил от телефона, силясь установить связь с хозяевами экскаватора и бульдозера, беспризорно застывшими у траншеи. Следы хозяев словно смыло дождем.

Положение стало угрожающим. И тогда Мумин Ахмедович принял отважное решение – повалить часть забора там, где кончалась траншея, чтобы мы ринулись к знаниям через пролом и при этом не изводили обувь столь скоростными темпами, повергая в отчаяние и наших мам, и школьную вахтершу, которая со шваброй наперевес стояла у входа в вестибюль, обороняя вход от тех, у кого не хватило терпения или сноровки толком реанимировать обувь после очередного взятия брода штурмом.

Поэтому однажды, в отчаянии положив телефонную трубку на рычаги, Мумин Ахмедович решительно воскликнул:

– Все! Моя совесть чиста! Рабочих опять не могут прислать... Бросили на какой-то аврал... Безобразие! Решено, завтра сделаем брешь в заборе. В районе дыру я согласовал по телефону, они дали добро, можно ломать.

Мы со Стасиком Бархановым и Стеллой Хван слышали это, проходя после уроков мимо распахнутой двери директорского кабинета, когда Мумин Ахмедович громко делился своим отчаянно-героическим решением с тетей Зиной, секретаршей.

А мы шли к Стасику домой. Для дела. Нужно было обсудить важный вопрос – как поздравить Эркина Холматова. Это поручил нам совет отряда.

Эркин – наш вожатый с поселкового рудника. Друг отряда. Он работает электриком. Правда, у нас бывает совсем редко, можно сказать, только по праздникам. И еще как-то раз Эркин приходил, чтобы в кабинете физики сделать две новые розетки.

Но недавно в школу пришло письмо. На конверте значилось—«7-му «Б». В конверте лежала открытка, на которой порхали два спаянных желтых кольца, а текст гласил: «Приглашаем представителей класса на торжественный вечер, посвященный нашему бракосочетанию. Эркин и Гульчехра».

Вот как! Наш вожатый женится! И приглашает нас... Что ж, давненько не виделись, есть повод встретиться... Посовещавшись, решили, что на свадьбу пойдем мы трое. Но зато и про подарок должны будем думать сами.

Стелла сходу попыталась навязать нам свою девчоночью кулинарную идею:

– Давайте испечем и подарим торт! Красиво будет. Представляете – поверх торта выведем: «Дорогому вожатому от 7-го «Б»... и еще, – Стелла наморщила лоб и радостно выпалила: – И еще – стихи: «Эркин и Гульчехра, поздравляем, ура!»

– Не пойдет!– возразил Стасик.– На свадьбе будет навалом тортов, наш и не заметят.

– Не заметят,– согласился я и добавил: – Вот если бы Стелла испекла его в каком-нибудь... электрическом виде... Тогда бы Эркину точно понравилось – электрик ведь...

– Отлично!– захлопала в ладоши Стелла.– Можно испечь в виде лампочки, плафона или... в виде гирлянды на высоковольтной мачте! Здорово, а?

– Скажи еще – в виде трансформаторной будки,– усмехнулся Стасик.– Для такого торта нужно пять мешков муки, пятьсот яиц и два ящика масла. А перевозить – на железнодорожной платформе. Таким тортом не только свадьбу – всех электриков Советского Союза накормить можно.

Слушая отповедь, Стелла обиженно надула губы – она уже видела себя хлопочущей у плиты.

– Ну и не надо! – сказала она.– Тогда сам думай.

К нашему спору с интересом прислушивался дедушка Абдурахман, отложивший в сторонку журнал «Огонек», который листал, когда мы поднимались на веранду. Еще тогда он с удивлением обратил внимание на паши со Стасиком ботинки и сапожки Стеллы, обросшие пудовыми комьями глины. Обувь мы, конечно же, скинули у крыльца, чтобы позже, уходя, отмыть ее под краном.

–Где достали? – спросил дедушка Абдурахман, с усмешкой кивая на нашу редкостно грязную обувь.

Стасик ответил нехотя:

–Я тебе рассказывал – перерыли там у нас... Пройти невозможно.

–Рассказывать-то рассказывал,– подтвердил дедушка.– Такого я еще не видел.

–А дождик?! – вспыхнул Стасик.– Ты бы, дедушка, сам; посмотрел, что у школьных ворот творится, тогда бы не смеялся. Но ничего, завтра будет хорошо.

– Вернулись строители?– спросил дедушка.

– Какой там... Они все бросили на берегу канавы и испарились. Директор решил забор сломать.

И мы рассказали дедушке Абдурахману о том, что услышали, идя сюда.

– Забор повалить – дело несложное,– проворчал дедушка Абдурахман и вздохнул: – Ломать – не строить...

Наш разговор о подарке вожатому заинтересовал дедушку потому, что он и сам приглашен на свадьбу. Дедушка был дружен с отцом Эркина Холматова – Рахимом-бобо. До выхода на пенсию оба работали на руднике. Дедушка Абдурахман бульдозеристом, а Рахим-бобо – в бухгалтерии. На тумбочке в комнате дедушки сейчас горделиво стояла точно такая же, как у нас, открытка с приглашением на свадьбу.

Мы спорили до хрипоты, перебрав уйму вариантов подарка. Но каждый был чем-то неугоден кому-либо из нас. Уже темнело, когда Стасик, держась за воспаленную голову, уронил:

– А может... торт?..

Мы со Стеллой, разом позабыв про головную боль, с изумлением уставились на Стасика и, не сговариваясь, рассмеялись. Стоило ли терзать себя и друг друга добрых три часа, чтобы в конце концов набрести на то решение, которое легко нашла Стелла в самом начале изнурительного путешествия по вариантам. Но теперь, когда круг замкнулся, было ясно, что от торта нам не уйти.

Кстати говоря, дедушка Абдурахман похвалил эту идею, сказав, что наш рукодельный торт вожатому и его невесте должен обязательно понравиться. Когда дедушка Абдурахман говорил нам это, добродушная лукавинка заставляла его щеки подрагивать.

Утром, подходя к школе, я уже наладился было, как обычно, на глубокий рейд в обход канавы. Но еще издали удивился тому, что ребячьи толпы, как и было когда-то, спокойно втекают в школьные ворота, а не месят глину на объездных путях. Это было удивительно и непривычно. Неужели завхоз Лутфулла-ака добыл и уложил новые широкие доски – временный мост через ущелье перед воротами. Удивление ожидало меня уже у самих ворот. Глубокая траншея была засыпана на всю ширину ворот, и в этот проток устремилась обрадованная сюрпризом толпа.

У ворот, уперев руки в бока, стоял растерянный директор, а на картонке, одетой на шляпку торчащего из ворот гвоздя, зеленым фломастером было выведено: «С новым ходом, дорогие ребята!»

Чуть ниже вилась странная подпись: «Лорд Бистузье»,

Я не выдержал, протиснулся к Мумину Ахмедовичу.

–А кто это – Лорд Бистузье? Иностранец?

Директор растерянно пожал плечами:

–Сам ничего не понимаю. Мистика да и только. Кто-то ночью сделал. Бульдозером. Видишь, он сегодня какой-то другой...

Я глянул на брошенный строителями бульдозер и сразу же заметил, что он стоит вроде бы все там же, но гусеницы густо облеплены свежей глиной. А еще вчера она была засохшей, окаменелой. Сомнений не было – канаву перед воротами засыпал бульдозер. Но ведь не сам же... кто сел в кабину, чтобы навести этот долгожданный глиняный мост?..

Я перевел взгляд на картонку. Лорд Бистузье... Что за наваждение? Какой еще лорд? Откуда он в нашем поселке? К кому в гости приехал? Турист что ли? И почему у лорда явно французская фамилия, ведь титул «лорд» имеет прописку в островной стране туманов, отделившей себя от суши проливом Ла-Манш... Как бы там ни было – переправа через канаву наведена! Но во всем облике директора виделась растерянность. Почему же?

–Молодец он, этот лорд...– осторожно сказал я, косясь на директора.– Вмиг сделал!

Мумин Ахмедович вздохнул:

– Одно хорошо, а другое плохо.

– Чего ж плохо?– удивился я.– Теперь-то ходить можно.

– Мал ты еще о таких вещах рассуждать,– вздохнул директор.– Думаешь, я и сам не смекнул бы, как вмиг засыпать здесь канаву? Да любой класс за урок завалил бы всю ее лопатами, без бульдозера.

– Вот и надо было самим! – воскликнул я.– Зачем ждали?

– А затем,– назидательно и веско объяснил директор,– что нельзя нарушать правила. Инструкции есть, документы, проекты – это дело строгое. Канаву зарыть – это, дружок, сначала согласовать надо. Чтобы без самодеятельности было, без произвола, Это тебе только кажется, что простое дело.

–Так зарыл ведь!– показал я на бульдозер.– Этот... Лорд... Бистузье... Он с кем советовался?.. Мы слышали, что вы и сами хотели сегодня забор сломать. Ведь хотели?.. А зачем? Куда лучше засыпать канаву.

Директор устало махнул рукой:

– Опять не понимаешь. Забор – он наш, он свой, родненький. На нашем балансе. Что хотим, то и делаем с ним. А канава – она по ведомству ремонтной конторы проходит. Чужая собственность, так сказать... Не наша канава, понимаешь?

– Подумаешь – канава...– протянул я. – Зато этот лорд...

Директор сердито глянул на меня и отчитал:

–Больно много вопросов задаешь. Если бы я и сам знал, кто это сделал. И с кем согласовал... Ночью ведь было.

Он тяжко вздохнул:

–Не было бы неприятностей. Что-то тут не так. Захвачу-ка я эту записочку,– и он осторожно снял с гвоздя послание лорда Бистузье – нашего таинственного спасителя – и унес картонку в свой кабинет.

Понятно, что весь день во всех классах бурно обсуждали вопрос: кто же он – загадочный лорд Бистузье. Ломали голову и мы. Да только так ничего и не придумали. Никаких заморских лордов в поселке не проживало, никаких Бистузье в числе жителей не значилось. Между тем, все это не было ни сном, ни вымыслом – визитка лорда Бистузье с текстом «С новым ходом!..» хранилась у директора...

Назавтра нам втроем предстояло идти на свадьбу – поздравлять вожатого от имени отряда. Поэтому на весь вечер мы со Стасиком передали себя в распоряжение Стеллы – генерального подрядчика по изготовлению торта. По ее приказам мы кололи орехи и извлекали ядрышки, растирали и взбивали масло. Работы хватало. Жаль только, что задуманной гирлянды – не то что трансформаторной будки – у Стеллы не получилось – не придумали подходящей формочки. Пришлось изваять обыкновенный круглый торт. Пусть считает, что это – розетка. Зато когда он был готов, мы специальным шприцем начертили кремом по кругу сладкой розетки:

«Эркин! Мы от 7-го «Б» поздравления шлем тебе!»

Вышло красиво. Но когда из шприца выполз финальный восклицательный знак, я спохватился:

– Эх, растяпы!..

– Что такое?– встревожилась генеральный кондитер Стелла.

– Гляди, одного Эркина поздравляем,– раздосадованно показал я.– Надо было и Гульчехру вписать.

Но исправлять было поздно, кремовая вязь легла на торт основательно. Это же весь торт заново перепекать.

–Ничего страшного,– успокоил нас Стасик.– Может, невеста Эркина тоже чья-нибудь вожатая. Если и ее поздравят, в среднем будет хорошо.

Ничего не оставалось, как согласиться с Бархановым.

Вечером мы торжественно вручили торт Эркину. К нашей радости, никто больше тортов не дарил. И еще – заметили, что гости суетливо суют Эркину в карманы какие-то конверты. Можно было подумать, что гости пришли на свадьбу, чтобы вернуть жениху пригласительные билеты.

Через два дня Эркин удивил нас. Он неожиданно пришел в школу – долгожданный, редкий гость. Зайдя к нам на перемене, он сказал:

–Показывайте, что тут у вас не горит, не светится? Письмо ваше я получил. Ну и шутники!..

Мы удивились. Эркин говорил загадками. Какое письмо? Но больше изумило другое – как проведал Эркин, что в классе не горят три лампы дневного света и поэтому у нас темновато – особенно в пасмурный день.

Эркин щелкнул выключателем и сразу же увидел, какие светильники барахлят. Встав на парту, Эркин быстро привел все в порядок, и скоро класс залился ровным светом.

Спрыгнув с парты, Эркин охлопал ладони, приговаривая:

–И все дела! Долго ли умеючи?

Сам себя спрашивал, себе же и отвечал. Подойдя к Эркину, я полюбопытствовал:

– А что за письмо?

Вожатый заулыбался, погрозил пальцем:

–Шутники! Ну и шутники! Ишь, что придумали.

Тут все не выдержали, загалдели хором:

– В чем дело?

– Какое письмо?

– А мы никакого письма не писали...

Эркин полез во внутренний карман пиджака и достал измятый конверт.

–Узнаете?

Все еще ничего не понимая, я взял из его рук конверт и извлек вдвое сложенный листок. Развернул и увидел уже знакомый зеленый фломастер: «Товарищ жених! Если вы не забыли, что вы еще и вожатый, и электрик, срочно посетите ваших тоскующих подшефных, у которых померк свет. Лорд Бистузье».

Опять этот лорд! Опять Бистузье! Чудеса...

– А откуда оно у вас?.. Это письмо...– спросил я.

– Нашел.

– В почтовом ящике?

– Какой там! В кармане. После свадьбы. Кто-то из гостей положил. Я и сам удивился. Понял, конечно, сразу, что это ваша уловка, ваше письмо. Не почему – лорд?.. И когда вы успели конверт подсунуть? Я и не заметил... А торт ваш был отличным! Спасибо! И вообще вы, ребята, правы. Надо встречаться чаще. И ко мне на рудник тоже приходите, покажу потрясающие вещи. Не пожалеете.

Попрощавшись, Эркин ушел, оставив нас в смятении.

Стасик сосредоточенно морщил лоб, склонясь над словом «электрик».

–Ты чего?– спросил я.– Это же просто. – И быстро написал рядышком – Кит Эклер.

Стасик бросил угрюмо:

– Думаешь, сам не вижу такой ерунды.

– Откуда я знаю, о чем ты думаешь.

– О лорде. О ком же еще. Подозрительно это. Что за конверт? Кто вызвал Эркина? Ведь никто не знал, что в классе лампы погасли.

– Погоди!– я схватил Стасика за руку и тут же перешел на шепот.– Ты вспомни. Мы об Эркине у тебя дома говорили. Позавчера. При дедушке.

Стасик смерил меня взглядом, полным жалости.

– Ну и что с того, что говорили?– выдохнул он наконец.

– Он слышал.

– Ну слышал,– с ухмылкой согласился Стасик.– И что же выходит? Рассказал эту жуткую тайну лорду Бистузье? Ерунду говоришь. Надо сперва узнать, кто этот лорд.

Кто же? Кто же?..

После уроков мы со Стасиком остались, чтобы сделать «Молнию». Нужно было приговорить к осмеянию Ваську Кулакова. Был серьезный повод. Где-то раздобыв сильный бинокль, он ухитрился целые две недели списывать домашние задания по математике у Сервера Мамбетова. Сервер готовил уроки у распахнутого окна, и Васька, удобно устроившись на отдаленной крыше, с комфортом слизывал готовые решения, пока не был замечен и разоблачен. Мы решили сделать злую карикатуру и вывесить ее в классе.

Придумав рисунок и быстро смастерив его простым карандашом, мы принялись раскрашивать карикатуру. Добравшись до нарисованного фикуса в кадушке перед окном, вдруг обнаружили, что в коробке нет зеленого фломастера. Коробка принадлежала Стасику.

–Глянь в портфеле – может вывалился,– посоветовал я.

Не было зеленого фломастера и в портфеле.

–Был он у меня, был – недоумевал Стасик. – Неужели дома остался?

Внезапно он застыл, будто наповал сраженный тайной мыслью. Затем лихорадочно выхватил из портфеля какой-то листочек, размашисто начертал на нем слова «Лорд Бистузье» – и окунулся в раздумья.

Стасик накалывал кончиком ручки буквы, бубня что-то. Внезапно он отбросил ручку, победно вскинул руки, вскочил и завопил:

–Нашел! Я нашел! Вот так лорд!..

Все еще ничего не понимая, я с изумлением и опаской глядел на ликующего Стасика. Он напоминал сейчас Архимеда, который, вытеснив некогда из исторической ванны воду, смекнул, что тут кроется великий закон, и точно также, задолго до Стасика, первым крикнул: «Эврика!.. Я нашел!..»

Пританцовывая, Стасик вернулся к парте и, подозвав меня пальцем, написал размашисто: «Бульдозерист».

–Ты понял?– воскликнул Стасик. – Гляди сам,– и, последовательно вытесняя из слова «бульдозерист» по буковке, быстро составил загадочное «Лорд Бистузье».

У меня едва не отнялся язык. Ай да Стасик! Какое слово вытеснил из Лорда Бистузье!

– Точно!– потрясенно выдохнул я. – Бульдозерист!

– Догадываешься, кто?

Я тут же вспомнил, что Стасик пришел к своему архимедовскому озарению сразу после того, как обнаружилась пропажа зеленого фломастера, и неуверенно выдохнул:

–. Дедушка что ли? Дедушка Абдурахман?..

Стасик рассмеялся:

– Конечно, он! Он же всю жизнь с техникой работал. Сначала трактористом был. На войне – танкистом, а потом пересел на бульдозер. Ты же и сам это знаешь.

– Выходит, он и засыпал ночью канаву?

– Кому еще...

– И конверт Эркину подсунул?

– Больше некому. Его работа.

Уж тут, не выдержав, мы рассмеялись дуэтом. Отдышавшись, Стасик повторил, похохатывая: «Товарищ жених! Посетите... ой, не могу!... ваших т-тоскующих п-подшефных...»

Оставив нераскрашенным только фикус, мы помчались к Стасику. Когда пробегали мимо почты, я предложил:

–Есть идея...

Купили конверт. Мы присели за стол и на голубоватом бланке телеграммы написали: «Лорду Бистузье тчк Срочная тчк Просим вернуть зеленый фломастер тчк Благодарим за канаву и за свет в классе вскл».

Телеграмму мы вложили в конверт.

... Дедушка Абдурахман смотрел телевизор.

– Это вам!– торжественно сказал я, протягивая ему конверт и с трудом сдерживая улыбку.

Прочитав телеграмму, дедушка Абдурахман развел руками, потом медленно и словно с сожалением взял с тумбочки портсигар, раскрыл его и...

И вытащил из него зеленый фломастер.

СКОЛЬКО СТОИТ ЛАОКООН?

Заглянув в класс, секретарша директора тетя Зина поманила пальчиком нашего учителя Эммануила Львовича и с таинственным видом подала сложенную бумажку. Эммануил Львович пробежал глазами текст, потом призывно помахал переданной ему запиской, подзывая Андрея Никитенко:

– Иди сюда, национальный герой школы. Это директор о тебе пишет. Кличет тебя для неотложного дела.

Андрей подошел и уставился в записку.

– Вслух читай,– с улыбкой сказал учитель.– Тут секретов нет, пусть все знают, какие люди есть в нашей школе.

Мы заволновались. Да и как не прийти в беспокойство – никому из нас Мумин Ахмедович никогда не присылал личные послания во время урока. Чем же так отличился вдруг Андрей? Вроде бы всегда на виду у всех. Ну, скромник!

Впрочем, все сразу же разъяснилось, хотя сама записка задала нам новую загадку.

Андрей прочитал вслух директорскую депешу: «Уважаемый Эммануил Львович! Прошу Вас разрешить Андрею Никитенко срочно взять в лаборатории фотоаппарат и зайти ко мне, требуется экстренно сфотографировать на Доску почета девятиклассника Романа Суровцева, совершившего редкий и благородный поступок. Заранее благодарю за содействие».

Выходит, вовсе не Андрей герой, хотя он и знаменит на всю школу как фотограф. Герой-то – девятиклассник Ромка Суровцев! Герой!.. В это трудно было поверить. Ромка Суровцев, старший брат нашей Кати, всю предыдущую свою жизнь, проходившую у всех на виду, отличался в чем угодно, но достижений в области благородства, насколько мы его знали, не имел и малейших. Его подвиги удивляли бессмысленностью, а беспричинный и злой смех пугали

Это именно он связал однажды хвосты четырех котов крестовиной веревки, чтобы проверить, как побегут они на все четыре стороны, топчась на месте...

Как-то зимой, шутки ради, Ромка вынес из школы швабру, остановил какого-то первоклассника, приказал опешившему малышу развести в стороны руки, затем уже сам продел в оба рукава швабру, пропустив ее за спиной перваша, глухо застегнул на нем пальто, нанизал портфель на рукоять швабры и только тогда велел зареванному бедолаге топать домой. Ромку, конечно же, нашли родители распятого на швабре малыша. Но Суровцев предпочел объясниться с ними легким смехом, заявив, что малыш проучен за неуважение к старшим – видишь ли, не сдернул шапку и не поздоровался, когда проходил мимо Ромки.

Это он, Ромка Суровцев, хохмы ради пропустил через мясорубку торт, заготовленный к собственным именинам, и в результате поданный к столу на лягане в виде приторного фарша.

А начинались эти его дикие проказы с того, что еще в пору, когда он был первоклассником, выловил в аквариуме школьного зооуголка шесть золотых рыбок, отнес добычу домой в литровой банке, поставил на зажженную плиту сковороду и пустил рыбок плавать в оливковом масле. Когда его спросили, почему он заживо изжарил рыбок, юный живодер презрительно скривился:

– Никакие они не золотые. Притворялись только. Ни одна не попросила пощады, ни одна не обещала вместо меня в школу ходить. Разочаровался... А золотые просят. Даже у Пушкина об этом написано...

Это он Пушкина проверял на честность...

Если бы в пушкинской сказке, вместо добродушного горемыки-старика, рыбку выловил Ромка Суровцев, не стал бы он мелочиться, как тот рохля-старик, не просился бы вместе со своей жадиной-старухой в бояре да дворяне. Ромка сходу приказал бы золотой рыбке, чтобы она назначила его директором школы. От желаний Ромки Суровцева любая золотая рыбка утонет, океан закипит и испарится, а спелый помидор обратно позеленеет, вспять...

Когда Андрей прочитал вслух записку директора, наши взоры, ясное дело, скрестились на Кате – Ромкиной сестре. Пусть скажет спасибо, что глаза – не зеркала, а взоры – не солнечные лучи: испепелили бы мы Катю. Мы ожидали, что она тотчас объяснит, за что Андрея похищают прямо с урока, чтобы обессмертить с помощью фотоаппарата благородный лик ее старшего братца Ромки – пожирателя золотых рыбок и вязальщика кошачьих хвостов. Но Катя не торопилась излечить наше любопытство, а только сказала, горделиво пальнув глазами по сторонам:

– Видали, какой у нас Ромка? Всем нос утер! Слыхали, что директор пишет? «Благородный поступок...» Что, съели?!

Гордость – дело неплохое. Но зачем же ею других по головам дубасить?

Войдя с фотоаппаратом в кабинет директора, Андрей увидел там вот какую картину. Ромка Суровцев, скромно потупя взор и скрестив руки на коленях, сидел на краю дивана, а Мумин Ахмедович возбужденно кричал в телефонную трубку:

– Милиция?.. Это милиция?.. Товарищ лейтенант, у нас случилось радостное происшествие. Вы будете у себя? Отлично! Минут через двадцать к вам явится наш ученик. С какой повинной? Что вы! Не с повинной, а с находкой. С кладом!..

На столе директора стояла облепленная глиной фарфоровая ваза. Сквозь налипшие комья на боку вазы была видна любопытная картинка: трое мужчин, увитые толстыми змеиными кольцами, тщетно пытались высвободиться из плена. Поймав взгляд Андрея, Мумин Ахмедович восхищенно пояснил:

–Это же – Лаокоон! Античный миф про Лаокоона и его сыновей. Их боги покарали... за прорицание Лаокоона. Он их против Одиссея предостерегал... Вы это по древней истории проходили. В пятом... Нравится?..

Андрей растерялся:

–Кто?.. Миф?..

– Не про миф спрашиваю, а про вазу. Красота какая! Роман на своем огороде нашел. Представляешь? И вот – принес... Представляешь?! Решил сдать государству находку. Ну, молодец, а?! Я в этом деле, честно говоря, не очень... Но как бы там ни было – вещь старая. А главное – что сам он принес, сам!

– Наверное, этот Лаокоон очень дорого стоит!– восхищенно протянул Андрей.

– Сколько бы ни стоил,– перебил Мумин Ахмедович,– тут совсем другое ценно, другое. Сам сдал, понимаешь – сам. Ведь от Ромы такого никто не ожидал. А ведь сдал, чертяка, не утаил. А ты говоришь – дорого стоит... При чем тут деньги...

Директор подлетел к вазе и поманил к себе Андрея и счастливо шепнул:

–Это, Андрюха, еще не все!.. Иди сюда скорее. Посмотри-ка, что тут лежит.

Андрей склонился над жерлом вазы и увидел разноцветные бумажки. Потянул на себя одну из них. Деньги! Старинные деньги!

– Они лежали в вазе?– догадался Андрей.

Ромка поднял голову, решив, по-видимому, что он уже вдоволь отдал дани скромности и что, умножая это качество, можно незаметно перейти грань приличия.

– Там лежали, там,– буркнул он.– Девятьсот рублей.

– Девятьсот рублей!– ахнул Андрей.

– Копейка в копейку,– солидно подтвердил Ромка Суровцев.– Почти кусок и все – бумажками. Вот, сдаю государству. От и до...

– Здорово!– сдался Никитенко.– У нас в поселке еще никто кладов не находил.

Ромке эта похвала не понравилась.

–Скажи поточнее,– сердито поправил он Андрея.– Скажи, что никто у нас пока кладов не сдавал.

Это Ромка намекнул, что он первый, кто запер на замок не клад, а личные интересы. Мысль была, может, и спорной, но на столе-то сейчас горделиво высилась подземная находка и спорить о том, находились ли у нас клады и раньше, было бы неуместно.

– Что я должен делать?– с готовностью обратился Андрей к директору и погладил свой «Зенит», на «плечи» которого он уже успел приставить фотовспышку.

– Давай-давай!– заторопился Мумин Ахмедович.– Пленки не жалей. Я уже и лейтенанта Барханова предупредил, он ждет. Сними героя вместе с его находкой. Пусть нам на память останется это фото. Находку-то он сейчас отнесет в милицию. Так по закону положено.

– Где снимать? Прямо здесь?

– А чем тебе мой кабинет плох? Давай для начала здесь. Рома, кончай скромничать. Становись к своему кладу.

Видя нерешительность Суровцева, Мумин Ахмедович схватил его за плечи и поставил близ своего стола, передвинув вазу поближе к герою. Денежки, чтобы они были видны на фото, директор извлек из кратера вазы и, распушив цветным веером, протянул Ромке:

– Держи!

Вспышка трижды ослепила героя события, и каждый раз Андрей менял выдержку и диафрагму, чтобы исторический снимок получился наверняка.

– А теперь – в милицию!– радостно заторопил Ромку директор и обернулся к Андрею: – Тебя попрошу тоже пойти с Суровцевым к лейтенанту Барханову. Вместе пойдем. Сфотографируй момент сдачи клада. Это будет еще интереснее, чем здесь. Как думаешь?

Андрей согласился:

–В милиции интереснее. Можно было сразу там снимать.

Директор шутливо погрозил пальцем:

–Это брось. Роман клад сперва в родную школу принес. Поэтому пусть, так сказать, все этапы благородного поступка будут запечатлены. У нас Доска почета большая, места для всех снимков хватит...

Жаль, Ромка Суровцев золотых рыбок жарил без фотографа и котов вязал без фотографа. Жаль... Но только на какую Доску пошли бы те снимки? Да и прибавили ли почета?..

Мумин Ахмедович лично запеленал вазу в мешковину, которая лежала в углу его кабинета, и передал Ромке:

–Осторожно неси, не разбей. Ведь сколько в земле лежала – и целехонькая! Обидно будет...

Ромка двинулся в милицию, сопровождаемый торжественным эскортом. Впереди шел Мумин Ахмедович, заботясь о том, чтобы никакие случайности не помешали Ромке благополучно завершить свой исторический путь к заслуженной славе.

Лейтенант Барханов встретил гостей у дверей – уж больно необыкновенным было дело. В истории поселкового отделения милиции пока не было случая регистрации клада. На стол лейтенанта Барханова легли старинные деньги, рядом торжественно утвердилась ваза. Мешковину Ромка скомкал и втиснул в корзину для бумаг, притулившуюся к столу сбоку. Огненный глаз фотовспышки озарил эпохальные моменты – рукопожатие, которым обменялись лейтенант Барханов и кладосдатчик Ромка Суровцев, и торжественное подписание Ромкой акта о добровольной передаче клада в казну.

Пора было уходить. Поднялся Мумин Ахмедович, Андрей зачехлил раскаленный «Зенит», а Ромка все медлил. Наконец он промямлил, обращаясь к милиционеру:

– У меня просьба к вам...

– Слушаю.

– Сколько процентов?.. Ну, по закону, сколько процентов?..

– Понял! – подхватил лейтенант Барханов и объяснил: – Нашедшему клад по закону положено двадцать пять процентов от стоимости клада. Не волнуйся, все получишь, что положено. Но сначала клад оценят специалисты...

– Вот-вот!– прервал милиционера Ромка.– Потому и спрашиваю. Не надо никаких специалистов.

– Почему не надо? – удивился лейтенант Барханов.– Как же иначе установить сумму вознаграждения?

– А я ничего не хочу,– вполне спокойно заявил Ромка, повергнув всех в новое изумление – быть может, большее, чем восхищение самим сданным кладом.

Жаль, что нельзя сфотографировать устное Заявление, иначе Мумин Ахмедович непременно велел бы Андрею израсходовать на него остатки пленки и электрического тока, сгущенного в батареях фотовспышки.

Видя общее недоумение и растерянность, Ромка внятно повторил:

–Я сдаю клад просто так, понимаете? Я отказываюсь от вознаграждения. Мне ничего не надо. Хочу только, чтобы эта древняя ваза была выставлена в музее или в нашей школе. В кабинете истории...

Как тут не прийти в изумление! Ромка отказывался от вознаграждения за клад. Жертвовал четверть его стоимости. И это – Ромка, который все еще грешил тем, что отнимал у первоклашек в буфете пятаки? И это – Ромка, который не гнушался купить десяток билетов на какой-нибудь громкий фильм, чтобы в последнюю минуту «уступать» их уже по рублю за штуку, объясняя, что «почему-то не пришел друг, а сдачи с рубля у меня нет».

–Не надо специалистов,– еще раз громко сказал Ромка.– Я отдаю даром.

Это было невероятно. Но факт оставался фактом. Ваза и древние деньги, как змеиные кольца на картинке откопанной Ромкой вазы, опутали Андрея, Мумина Ахмедовича и лейтенанта Барханова своей достоверностью, очевидностью. Они были здесь, рядом, на столе. И здесь же было громогласное заявление самого Ромки об отказе от вознаграждения.

– Андрей...– прошептал Мумин Ахмедович.– У тебя... Это... пленка осталась?

– Четыре кадра еще есть,– отозвался Никитенко.

– Может, ты с Ромой заодно и на огород его сходишь? Пусть он покажет тебе место, где он выкопал это чудо. Сними и его, что ли...