Текст книги "Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии"

Автор книги: Павел Шуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Хотите узнать, какая история приключилась с обладателем уникального чуба Васькой Кулаковым в результате хитроумных ухищрений стотысячным посетителем парикмахерской? Или как курица по имени Блондинка потрясла своим редким даром всю школу и едва не попала на Выставку Достижений Народного Хозяйства? Как ребята помогли лейтенанту милиции Барханову разоблачить злоумышленников? Как был обнаружен таинственный лорд Бистузье? Тога в добрый путь! Читайте и наслаждайтесь!

Вторая повесть трилогии «Записки Балтабаева-младшего»

ДЕЛО О СВЕТЛЯЧКАХ

В дверь отделения милиции робко постучали. Лейтенант Барханов с досадой оторвался от бумаги. Только сейчас он услышал, что на улице мягко шелестит дождь. У порога топтались бабушка Ханифа и ее шестилетний внук Рафаэлька. Рафаэлька растирал кулачком слезы, бабушка Ханифа разводила руками и шумно вздыхала. Лейтенант Барханов, не избалованный происшествиями в поселке, отложил ручку, водрузил на голову фуражку, лежавшую рядышком на столе, оценил обстановку и предложил вечерним посетителям сесть.

– Дело у нас… – сконфуженно залепетала бабушка Ханифа. – Не знаю, может, и прогоните нас…

Она кивнула на Рафаэльку.

– Внук меня сюда притащил… Нет, сначала он сам хотел пойти. Но как отпустить его одного? Почти ночь на дворе… Сами видите…

– А что случилось?

– Случилось… Пусть Рафаэлька рассказывает. Раз затеял в милицию бежать – пусть сам и рассказывает.

Рафаэлька сердито засопел и поднял на лейтенанта Барханова покрасневшие глаза. Лейтенант подошел, присел перед малышом на корточки и улыбнулся.

– Ты чего? Кто обидел? Заявление у тебя, что ли? Ну так выкладывай поскорее.

Опухшими, подрагивающими губами Рафаэлька обронил:

– Арестуйте ее… Пожалуйста!..

Лейтенант Барханов в изумлении перевел взгляд на бабушку Ханифу. Она, сообразив, что лейтенант Барханов может вдруг подумать, будто Рафаэлька требует арестовать именно ее, испуганно замахала руками:

– Нет-нет… Не меня… Мы ее привели… Она там, на улице.

– На улице? Выходит, товарищи заявители, вы привели с собой и ответчицу? Так пускай зайдет. Если еще не сбежала. Зачем зря мокнуть под дождем? Давайте разбираться.

– А ей можно войти? – обрадовался Рафаэлька.

– Отчего же нельзя? Зови. Посидим, потолкуем, во всем спокойно разберемся. Может, не все так страшно.

– Очень страшно! – запротестовал Рафаэлька. – Ее надо арестовать, она сегодня уже семерых убила! – и не давая опомниться ошеломленному милиционеру, который со дня заступления на свой ответственный пост не знал в нашем поселке преступления страшнее подозрительного пожара, поглотившего складик при магазине, и налета браконьеров на рыбу, жировавших в нашем озерке, Рафаэлька вылетел за дверь и тотчас вновь появился в просторной комнате, держа в руках толстую узловатую веревку.

Лейтенант Барханов нервно барабанил пальцами по кобуре. Рафаэлька потянул веревку, обе створки двери раздались в стороны и в помещение милиции, вежливо переступая грязными копытами через высокий порожек, вошла … коровенка.

Это была корова по кличке Киса – любимица бабушки Ханифы. Лейтенант Барханов не успел опомниться, как Киса оказалась в помещении целиком – от рогов до хвоста. Она косила на милиционера красноватым глазом, бока ее беззвучно разбегались и сдвигались.

– Видите, как она на вас смотрит, товарищ милиционер, – затараторил Рафаэлька. – Понимает, что виновата.

Лейтенант Барханов сел за стол, снял фуражку и вытер платком лоб. В школе милиции, которую он окончил с отличием, их не обучали обращению с криминальными коровами, и этот пробел предстояло сейчас восполнить самостоятельно. В первое мгновение, когда Киса еще только появилась в дверном проеме, ему захотелось замахать руками и выдворить рогатую посетительницу. Виданное ли дело – привести в отделение корову! Но с другой стороны, подкупала неподдельная искренность, с которой разгневанный Рафаэлька и смирная бабушка Ханифа взывали к торжеству правосудия. Тяжело вздохнув, лейтенант Барханов приступил к исполнению своего долга, мельком и с горечью глянув на оставленный листочек.

На этом листочке лежало незавершенное стихотворение. Оно уже было почти живое – недоставало лишь двух последних строчек, чтобы оно проснулось. А пока стихотворение лежало словно под наркозом и ждало пробуждения.

Лейтенант Барханов сочинял стихи всю жизнь, еще со школы. Но об этом почти никто не знал. Даже в милицейскую стенгазету он помещал их под псевдонимом «Щит и Меч». Наверное, это был его девиз. Но мы-то знали, чьи стихи в стенгазете. Как не знать, если в нашем классе учится младший братишка лейтенанта – Стасик. Стасик к тому же командир отряда юных друзей милиции. Выходит, друг собственного брата. Вот такая у них теснота.

Только однажды лейтенант Барханов говорил с нами о стихах. Правде, не о своих. Случилось это после вечера в честь Дня работников милиции. Был концерт, ученики читали стихи, танцевали, пели. Домой мне и Серверу было по пути с лейтенантом Бархановым.

– А хорошо тот парнишка стихотворение огласил, – причмокнул вдруг лейтенант. – С чувством!

– Какое? – полюбопытствовал я.

– «Выхожу один я на дорогу…»

– Лермонтов! – со знанием дела вставил Сервер и добавил: – Марик читал.

Продолжил лейтенант Барханов неожиданно:

– Нравится мне оно, давно нравится, а вот почему – понять не могу. Спокойствием своим, быть может? Вы только подумайте, в чем смело сознается поэт: «Выхожу один я на дорогу…» Чувствуете? Дело-то ночью происходит. Либо он очень отважный человек, либо в тех местах, ну в районе той дороги, понимаете, процент преступности был низкий, и можно было смело гулять под звездами без охраны. А ведь в какие годы дело было. Небось, и разбойники еще бродили косяками.

Пожалуй, лейтенант Барханов. Поручик Лермонтов был смелый человек. Это сейчас он мог бы совершенно спокойно гулять по нашему поселку. Но, по мнению лейтенанта, выходило, что пушкинская строка «Я помню чудное мгновенье…» лишь по досадному недоразумению получила прописку не в детективном стихотворении. Куда вернее могла бы она открывать собой рифмованный репортаж о чудном мгновении поимки и заключении под стражу крупной шайки головорезов – тех, кто могли бы через несколько лет помешать Лермонтову бесстрашно, с уверенностью в завтрашнем дне, выйти ночью на дорогу совсем одному и думать о звездах, а не об угрозе со стороны преступного мира.

Со вздохом спрятав в ящик стола листочек с недописанным стихотворением – единственный предмет, нарушавший строгую гармонию кабинета, – лейтенант Барханов занялся беседой с заявителями.

–Что ты там наплел про два убийства? Давай-ка еще раз.

– Не наплел я! – с обидой закричал Рафаэлька. – Правда, убила. Бабушка подтвердит.

Он обернулся к бабушке Ханифе, и та послушно закивала:

– Верно внучек говорит, верно.

– Еще раз повтори – кто, говоришь, убийца?

– Вот она! – Рафаэлька упер указательный палец в коровий бок. Мохнатый бок, повинуясь дыханию Кисы, нырнув внутрь, тотчас вернулся, осторожно отпихнув Рафаэлькин палец.

– Она светлячков раздавила… Насмерть… Семерых!

Барханов опустил голову, с трудом подавив улыбку. Так и есть – привели в отделение корову и издеваются над правосудием. Правда, не похоже, чтобы специально. И чтобы не расхохотаться, отвлечься, строго спросил:

– А где остались эти… Пострадавшие где?

Бабушка Ханифа махнула рукой, безмолвно тыча в стену отделения. Но стена была куда жестче, чем бок коровы, не дышала, стояла смирно. Похоже, бабушка потеряла дар речи. И не удивительно. Впервые в жизни она давала показания милиционеру. Рафаэлька нетерпеливо теребил рукав милицейского кителя. Жажда справедливости была в нем так велика, что он спешил ответить на любой вопрос.

– Семерых раздавила… – всхлипнул он. – Она из общего стада возвращалась. Сегодня тепло было очень. А тут дождик… Вот улитки и светлячки и поползли отовсюду на бетонные плиты. Они ведь любят после дождичка выползти на бетонные плиты. Разве вы не замечали?

Лейтенант Барханов привык замечать все во вверенном ему поселке. И хотя, честно говоря, светлячки и улитки никогда не занимали в его мыслях серьезного места, сейчас он посчитал нужным бдительно ответить:

– Что же дальше?

– А дальше вот… К вам корову привели… Наказать надо… Таких замечательных светлячков раздавила. Они же вечером ток давали… Они же очень живые были…

Лейтенант Барханов в замешательстве искоса глянул на бабушку Ханифу и сказал себе, что больше этого делать не будет. Бесполезно. Бабушка Ханифа, заметив, что лейтенант Барханов посмотрел на нее, начала судорожно махать руками и беззвучно открывать рот. При этом ее лицо выражало крайнюю степень взволнованности, помноженной на беспомощность. Сейчас она напоминала флюгер, установленный в центре тайфуна – металась на месте, не знала куда себя деть, но и улететь тоже не могла. Флюгер держал Рафаэлька, а причина тайфуна, корова Киса, переминалась с копыта на копыто. В отделении Кисе, похоже, все нравилось – здесь было красиво, тепло и сухо, не хуже, чем в сухом сарайчике у бабушки Ханифы. Здесь был даже телефон, но, откровенно говоря, Кису, не спешившую звонить подругам по стаду, куда больше, чем телефон, устроил бы сейчас просто клок душистого сена. Да и звонить ей было некуда, с дойными подругами по стаду она вдоволь пообщалась днем. Это был ее первый привод в милицию, и легко предположить, что она не вполне осознавала – куда и за что ее доставили.

Лейтенант Барханов понимал, что идея привести сюда провинившуюся корову принадлежит, конечно, не бабушке Ханифе, а Рафаэльке. И в душе одобрял поведение бабушки Ханифы, которая сочла нужным уступить настоянию внука и позволила ему сдать властям свою провинившуюся любимицу, повинную в гибели светлячков.

Но тут бабушка Ханифа наконец-то, обрела дар речи. Теребя платок, укрывавший седые пряди, она взмолилась:

Товарищ милиционер! Вы уж скорее как-нибудь накажите Кису и отпустите нас поскорее. Она же еще не доена. Извелась ведь, бедняжка.

– Не доена?

Бабушка Ханифа кивнула:

– Никак не доена. Сразу повели к вам. Рафаэлька раскричался, расплакался, ну и… светлячков он пожалел. И правда ведь, жалко. Красиво светят.

Лейтенант Барханов вновь надел фуражку, придвинул чистый листочек, и едва заметно улыбнувшись, стал писать размашистыми буквами. Буквы торопились. Задние наваливались на тех, что забежали вперед, и уже сообща мчались за кончиком пера, преследуя его, как нарушителя.

Лейтенант Барханов писал:

«Дело о светлячках.

Корова Киса в результате утраты бдительности при возвращении домой из стада в условиях дождливой погоды и наступления сумерек допустила наезд копытами на семерых светлячков с летальным исходом. Корова Киса сурово приговаривается:

К отбытию заключения по месту постоянного жительства;

К даче молока в количестве до ведра

Приговор привести в исполнение немедленно»

На другом листочке лейтенант Барханов написал:

«Частное определение.

Отряду юных друзей милиции (командир Стасик Барханов) установить в дождливую погоду дежурство на пути следования стада в районе нахождения бетонных плит с целью недопущения пребывания светлячков на последних. Заместителем командира операции по обороне светлячков назначить Рафаэля Аскарова».

Подписав оба листочка, милиционер протянул их Рафаэльке:

– Второй отнесешь завтра в школу. Там написано – кому. Сам прочтешь или лучше мне?

– Сам, сам! – обрадовано закивала бабушка Ханифа. – Он и на микрокалькуляторе считать умеет.

Рафаэлька, беззвучно шевеля губами, пробежал глазами текст, засопел и, подойдя к корове Кисе совсем близко, громко огласил приговор. Киса слушала, прядая ушами, а дослушав – замычала.

– Что такое? – строго спросил лейтенант Барханов. – В каком смысле – «Му»?

Рафаэлька объяснил:

– Мучается она. Стыдно ей.

– Больше ко мне вопросов нет? – спросил лейтенант Барханов, приподнялся и откозырял: – Не смею задерживать!

Рафаэлька спрятал листочки в кармашек и вместе с бабушкой Ханифой ступил за порог. Веревка туго натянулась, но Киса неуверенно топталась, явно не торопясь к месту отбытия наказания.

– Пройдемте, Киса! – серьезно предложил корове лейтенант Барханов и, чтобы прибавить ответчице уверенности и прыти, схватил ее за рог, развернул к двери и подтолкнул. Киса сообразила, что ее

вновь выдворяют под дождик, и нехотя повиновалась туго натянутой веревке.

Вышел и лейтенант Барханов. Яркая лампочка без колпака над дверью отделения милиции пекла у порога большущий блин света. Но дальше этого круга было темно.

– Провожу вас немного,– вызвался лейтенант Барханов.– Отличный сегодня воздух, диетический!

Но едва ступили в темень, как под сапогом лейтенанта Барханова раздался зловещий скрежет.

– Светлячок! – горестно воскликнул Рафаэлька.– Вы же раздавили светлячка... Или улитку... Это

панцирь треснул. Ой, что же вы наделали...

Милиционер наклонился, пошарил в том месте, куда только что так предательски ступил его левый сапог, нащупал что-то и, не скрывая радости, воскликнул:

– Это не улитка! Это была половинка от теннисного шарика.

Наверное, ни одно его стихотворение не доставляло еще лейтенанту Барханову столько счастья, как это бесформенное целлулоидное крошево.

– Погодите! – остановил он путников.– Я так идти не могу. Я сейчас...– Он торопливо вернулся в отделение и тут же появился вновь. На его плече сейчас висела на толстом ремне пластмассовая коробка, а в руках был фонарь. Он повернул на коробке рычажок, и фонарь брызнул ослепительным светом, разоблачая темноту. Лейтенант Барханов шел первым, освещая путь. Рафаэлька, доверив веревку бабушке Ханифе, ступал за милиционером. Зоркий глаз силача-фонаря выхватывал улиток и светлячков, беспечно выползших на плиты. Рафаэлька и лейтенант Барханов осторожно отрывали их от плит. Улиток относили в сторонку, на грунт, а светлячков лейтенант Барханов бережно складывал в кобуру, переложив для этого пистолет в карман. Бабушка Ханифа и корова Киса спокойно ступали по безопасному фарватеру. Рафаэлька и лейтенант Барханов действовали как саперы. Киса тревожно и нетерпеливо мычала.

В прозрачной и бездонной выси моргали светляки звезд, бесшабашно бредущих по Млечному Пути Планета Земля, полыхая в темных космических закоулках и тупиках, стремглав брела своей извечной дорогой. Вместе с Землей ползла и сама ее Дорога—сорокамиллиардоножка. Светляк Солнца напоминал о себе теплом, сгущенным за день в бетонных плитах, по которым неторопливо шли сейчас спасители светлячков и улиток. И где бы они ни ступали – раньше здесь проползал, пробегал, проплывал солнечный лучик, оставивший след теплом, травинкой, птичьим щебетом.

Проводив заявителей и ответчицу до дома, милиционер откозырял и еще раз напомнил Рафаэльке:

– Не забудь отдать Стасику частное определение. Пусть завтра же приступит к исполнению.

И добавил:

– Непорядок, действительно непорядок! Упустили...

Утром Рафаэлька вновь постучал в дверь лейтенанта Барханова, внес литровую банку молока и поставил ее на стол перед милиционером. Банка дымилась.

– Бабушка и Киса прислали, – объяснил Рафаэлька.– Приговор приведен в исполнение! Сейчас, отнесу Стасику второй листочек, у них скоро первая перемена. Я придумал! Пусть они в опасных местах специальные знаки установят, а на них улиток нарисуют. Все тогда поймут, что надо под ноги смотреть.

– И под копыта!– подсказал лейтенант Барханов.

– Так я пойду, ладно?

– Иди, милый,– заулыбался лейтенант Барханов и. отхлебнув молочка, зажмурился: – Парное! Аж светится!

На столе дремало дописанное стихотворение, а на самом листе бесцветно спали две дюжины светлячков. Лейтенант Барханов вытряс их сюда из кобуры и дописывал стихотворение при' живом удиви тельном свете. Сейчас, под солнечным ливнем, наотмашь бьющим из окна и гарцующим на зеркально чистом стекле на столе лейтенанта Барханова, светлячки, конечно, угасли и уже не казались такими загадочными и прекрасными, какими были ночью. Но уж ночью-то живых батареек на две последние строчки, наверное, хватило с лихвой.

Лейтенант Барханов не дал Рафаэльке прочитать это стихотворение. Он вообще неохотно показывал стихи. Вдобавок это была не служебная лирика для стенгазеты «Всегда на посту», а очень личное стихотворное послание неизвестному Рафаэльке адресату поэта «Щит и Меч».

Впрочем, об этом можно было и догадаться. Ясно ведь, что даже милиционеры не пишут по ночам для стенгазеты стихи при свете светлячков, расставленных по листу как постовые.

Зато в очередной милицейской стенгазете поэт «Щит и Меч» поместил свое новое стихотворение. Заканчивалось оно так;

Выхожу один я на дорогу —

Из окна позвал меня сверчок.

Кобура пуста, но нет тревоги,

Выходи, не бойся, светлячок!

ЗАГОВОР ПРОТИВ БЛОНДИНКИ

Три великие радости у бабушки Ханифы: внук Рафаэлька, корова Киса и удивительная курица по имени Блондинка. Юркую Блондинку можно спутать с солнечным зайчиком. Правда, у зайчиков не бывает гребешков и клюва... Внук у бабушки Ханифы один и корова одна, а кур – с десяток. Ведь ясно, что одну курицу держать во дворе – только соседей смешить. Но Блондинка – не рядовая курица, а, можно сказать, действительный член семьи. Остальные куры хозяйничают только во дворе, а умница Блондинка и в дом вхожа. Точнее на веранду. Рафаэлька – ее закадычный друг. Блондинка будит его по утрам, Кукарекать она, правда, не научилась. Да и к чему? Только неразумные горлопаны-петухи, взбодрившись на насесте, будят хозяев так зычно, что заодно просыпается вся округа.

Блондинка – курица интеллигентная. Видя, что ее дружок, как обычно, разоспался, она ранехонько взлетает на подоконник веранды, где приторно-сладко спит Рафаэлька, спрыгивает на одеяло и, понежившись в мягких складках, роняет в них горячее яичко – я тебе завтрак принесла.

Так что Блондинка куда ценнее любого солнечного зайчика, хотя он тоже слепит глаза точно по будильнику. Зато ни один солнечный зайчик не способен снести для хозяина даже тощенькое яйцо, а Блондинка делает это с удовольствием и даже с доставкой на дом.

Рафаэлька улыбается во сне. Он давно привык к таким побудкам, и одного прикосновения закадычного клюва достаточно, чтобы Блондинка тотчас приснилась ему за миг до пробуждения.

Сон отрепетирован, как концерт на школьной сцене. Каждый раз снится ему одно и то же. Блондинка квохчет Рафаэльке:

– Осторожно, яичко не разбей. Кушай на здоровье.

Рафаэльке шесть лет. Скоро он пойдет в школу. А пока живет у бабули. Родители Рафаэльки – в длительной командировке. Они работают на консервном заводе, но только завод этот необычный,– он в море плавает. А с ним пустые консервные банки плывут рыбу ловить. Хлеб за брюхом не ходит.

У Рафаэльки три шефа. Кроме бабушки Ханифы и курицы Блондинки, еще и Замирка Артыкова из нашего отряда. Замира – тимуровец. Мы прикрепили ее к бабушке Ханифе, поэтому и о Рафаэльке знаем все. Он у нас как бы сын отряда. Рафаэлька уже умеет читать, знает наизусть полсотни стихов. Когда Замира в последний раз отчитывалась о тимуровской работе, она привела на заседание совета отряда Рафаэльку. А когда дошла в своем отчете до раздела «Моя забота о внуке бабушки Ханифы», просто-напросто «включила» Рафаэльку, как включают магнитофон. Рафаэлька оказался парнем смелым и, не заставляя себя долго уговаривать, сыпанул стихами в таком изобилии, что мы рты пораскрывали. У нас хватило терпения выслушать до конца всю «запись». Словом, и мы, и Блондинка вполне можем гордиться нашим подопечным.

Рафаэльке, которому курица Блондинка царственно подавала по утрам яйцо в постель, мог бы позавидовать даже «Аэрофлот», явно не поднявшийся в уровне кулинарного обслуживания пассажиров до высот, взятых Блондинкой.

И только Васька Кулаков высмеял наши восторги но поводу Блондинки, заявив, что не верит ни единому слову о курице-официантке, да и вообще сомневается в существовании самой Блондинки.

Не надо завидовать! – обиделась за Блондинку Замира, подозревая, что Васька просто хочет злодейски сорвать ее гладкий отчет о шефстве.– Если хочешь, пойдем к бабушке Ханифе – сам увидишь Блондинку.

Ты бы еще и курицу сюда принесла!– хохотнул Васька.– Что ж ты одного Рафаэльку привела, заодно бы и курицу...

Заморгал Рафаэлька, поняв, что обижают его белоснежную любимицу.

Хотите, сбегаю и принесу,– вызвался он и уже дернулся к двери.

Не пойдет!– остановил его Васька.– Ну, принесешь ты сюда курицу – что с того? Почем я знаю, что она гениальная? На лбу у нее не написано, что она курица особого назначения. У нее и лба-то, наверное, нет. Эдак я тоже могу сюда своего пса привести и утверждать, что он ужасно гениальный – ночью наизусть лает ворам статьи из Уголовного кодекса. Что, тоже поверите?

Чего же ты хочешь?– не выдержал я.– Может, тебе еще и видеозапись подавай с Блондинкой в главной роли?

–Нет чистоты эк-спе-ри-мента!– отчеканил Васька, повторив давно известную нам любимую фразу нашего учителя, биолога-ботаника. Послед нее слово он с натугой снес по слогам – на все слово целиком у Васьки явно не хватало дыхания.

Тогда я придумал, как осадить Ваську:

Сядь утром с биноклем на соседнюю крышу и все отлично увидишь.

Нет у меня бинокля,– отмахнулся Васька.

Свой дам.

А зачем на крышу?

Чтоб курицу не спугнуть. – И добавил: – Для чистоты эксперимента.

Васька не поленился и встретил рассвет на крыше, ни на миг не сводя бинокля с Блондинки, которая и на этот раз, верная долгу, не изменила расписанию. Перед началом уроков Васька вернул бинокль, кривя губы:

–Пад-думаешь, яйцо снесла. У всех куры яйца несут и никто не хвастается. Вот если бы она помидор снесла...

–Но ты же не верил, что...

Васька упорствовал и не спешил признать поражение:

–Да я и сам могу любую курицу так выдрессировать, что она не то, что в постель – в школу яйцо будет приносить, на большую перемену.

–Скажи еще – сразу вареное и посоленное,– усмехнулся я.

Чудеса начались на третий день после прослушивания Рафаэльки на совете отряда. Он сам прибежал к нам и, не дожидаясь звонка на перемену, приоткрыл дверь. Мы знаками показали ему – подожди, мол, сам видишь – урок идет.

На лице Рафаэльки цвело и благоухало ликование. Ни слова не говоря, он разом полез в оба кармана курточки и из каждого достал по яйцу.

–Вот! Сразу два снесла!

Воцарилась тишина. Первой опомнилась Замирка.

–Кто... снесла?..– испуганно спросила она.

–Блондинка!– обрадованно залопотал Рафаэлька.– Я их сегодня на одеяле нашел.

Он отыскал взглядом Ваську Кулакова и закричал:

–Дядя, а вы не верили!

Это он Ваську Кулакова дядей назвал.

Дядя Вася пробился сквозь кольцо ребят, окруживших Рафаэльку, и взял из его рук яйца.

–Действительно два, – уронил он, переводя взгляд с яйца на яйцо и как бы стараясь убедить себя, что в глазах не двоится.– Может, и правда, гениальная курица?

Если учесть, что совсем недавно Васька и вовсе не верил в наличие у Блондинки каких-либо способностей, то сейчас перемена в нем была особенно заметна.

–Может, это у нее случайно получилось?– предположил Васька.

–Это как?– покосилась на него Замирка.

–Очень просто. Снесла одно, а потом забыла, что дело сделано, и снова пришла отработать смену. Куриная память коротка.

Я не выдержал и возразил:

–Это все равно, что ты после уроков второй раз в школу придешь. Фантастика! И не клевещи на Блондинку, будто у нее склероз. Она еще молодая.

Все ясно. Васька оставался самим собой. Ему и сейчас хотелось любой ценой бросить тень на скромную работягу Блондинку и хоть чуточку принизить планку ее достижений. Но факт требовал объяснения. Й мы решили потревожить нашего биолога-ботаника Александра Григорьевича.

Мы нашли его в школьной теплице. Выслушав наш радостно-сбивчивый рассказ о Блондинке и глянув на доставленные Рафаэлькой вещественные доказательства, Александр Григорьевич вздохнул и вымолвил:

– Не верю.

Рафаэлька разрыдался. Бедный мальчуган. Уже второй человек отказывался верить в талант Блондинки.

Тут Рафаэлька потянул Ваську Кулакова за рукав:

–Дядь Вась, вы сами расскажите...

–Что рассказать?

–Как с биноклем сидели. На крыше.

–Ну, сидели. Что с того...

–Видели ведь, как все было?

–Ну, видел. Ходила по тебе, спящему, эта курица, видел.

Рафаэлька просиял и воскликнул, обратив взгляд к Александру Григорьевичу:

–Вот видите! А если все равно не верите – тоже можете на крыше с биноклем посидеть.

Мы рассмеялись.

Но учителю было не до смеха.

– Да пойми же ты, несмышленыш!– с жаром доказывал он.– Курица не приносит за день два яйца. На собаке не растут помидоры. Яблоня не ходит на базар. Ясно тебе? И вечного двигателя не бывает. Это же элементарно.

Рафаэлька обиженно надул губы. Потом круто повернулся и припустил со школьного двора.

Зато наутро на первой же перемене он появился вновь. На этот раз в глазах его полыхало не ликование, а испуг.

Случилось что-нибудь?– полюбопытствовал я.

Случилось...– тяжело уронил Рафаэлька, и я, подозревая худшее, осторожно спросил:

Блондинка пропала?

Рафаэлька покачал головой и достал из кармана яйца:

–Опять два...

Вот это было уже слишком! Два дня подряд по два? Ничего себе результативность!

На этот раз на Александра Григорьевича мы обрушились уже в учительской.

–Не верю!– уныло повторил он.– Вот вы физика спросите – бывает ли в принципе вечный двигатель? А это одно и то же.

Мы были в отчаянии. Наверное, никогда в истории бескорыстные рыцари науки не испытывали таких мук. Шутка сказать – Александр Григорьевич с порога отметал голые, как скорлупа, факты. А его сравнение бескорыстного усердия Блондинки с легендой о вечном двигателе просто убивало.

Уже не надеясь, что удастся склонить учителя если не к вере, то хотя бы к сомнению, Замира Артыкова пролепетала:

–А может, Блондинка не как все. Может, это курица этого... как его... нового поколения. Как компьютер... Может, это курица двадцать первого века... Может, она способна совершить революцию в сельском хозяйстве? А мы ее проспим, а?

От ее бесконечных «может» вполне могла закружиться голова.

Но Замирка с такой мольбой посмотрела на биолога, что он сжалился и вздохнул:

– Понимаю... Таинственный случай... Но поймите – нет чистоты эксперимента!

Это была почти победа. Биолог, похоже, колебался. Значит, для полного триумфа рафаэлькиной Блондинки оставался удачный эксперимент. Учитель был прав, требуя эксперимента. Разве нельзя было, к примеру, допустить, что умница-Блондинка заразила своим благородным примером одну из подруг по яичному цеху—и та тоже начала послушно плыть по проложенному Блондинкой фарватеру и тем самым ловко мистифицирует всех нас сенсационной и мнимой урожайностью Блондинки.

Бороться за чистоту эксперимента вызвались все, однако решено было допустить лишь тех, у кого имеются бинокли, хоть театральные. Но и таких оказалась почти дюжина.

Мы условились, что встретимся на рассвете у ворот бабушки Ханифы. Рафаэльке было поручено спать как обычно, чтобы эксперимент был чище вымыслов барона Мюнхгаузена.

Собравшись, мы полезли на крышу соседской кладовки, принадлежавшей бабке Наталье. Только отсюда удобно было наблюдать за верандой, где спал Рафаэлька. Именно отсюда уже следил за ней Васька Кулаков.

Начинало светать. Самое время объявиться Блондинке – курице второго поколения. Девять биноклей были нацелены на веранду. Еще двое не торопились лезть на крышу, ожидая, когда подоспеют решающие события и не желая размениваться на детали.

Глядите!..– выдохнула Замирка.– Идет...

Где она, где?..

Да вон же – крадется к веранде. Ух ты! Все точно! Ну курица! Эх, надо было уговорить и Александра Григорьевича...

Заслышав эти слова, полезли на крышу и двое, что ждали внизу – Андрей Никитенко и толстяк Мубар Ахмедов. Первым ступил на крышу Андрей. А вот когда к нам захотел присоединиться и Мубар, что-то под нашими ногами подозрительно всхлипнуло, хрустнуло, загудело, затрещало, задрожало, закачалось... И вдруг соломенная крыша, обмазанная глиной, ушла из-под наших ног, и мы, объятые ужасом, полетели в сарайчик. Слава бабке Наталье! В сарайчике она держала сено для коровы. В него мы и угодили, радуясь тому, что не напоролись на рога или вилы. Отделались легким испугом. Зато крыша отделалась.... дырой. Выскользнув из сарайчика, мы уставились на Мубара с нескрываемым негодованием.

Из-за тебя провалились!..– всхлипнула Замирка.

Почему из-за меня?– злился Мубар.

А ты самый жирный.

А у тебя бинокль самый тяжелый!– нашелся Мубар.

Ясно было одно – эксперимент трещит по швам. Ни одной подходящей крыши рядышком больше не было. К тому же, того и гляди на шум выйдет бабка Наталья, и тогда нам будет не до эксперимента. Еще хуже, если шум разбудил и Рафаэльку. Это тоже мешало чистоте эксперимента. Ведь Рафаэлька должен честно спать, чтобы Блондинка была вне подозрений. Все рушилось вслед за крышей... И только светлая голова Сервера Мамбетова в этой ситуации сработала как микрокалькулятор.

Побежали в Дом пионеров! – предложил он и, не дожидаясь расспросов, молниеносно объяснил:

Там же телескоп... Вот мы и...

Идея была поразительно гениальной. Сейчас нам мог помочь только телескоп пионерского планетария. Уж если он солнечные пятна видит, будто это клякса на промокашке, да кратеры на Луне, то уж Блондинку, хоть на ней и пятнышек нет, наверняка разглядит, да еще и увеличит до размеров коровы.

Не знаю как насчет Блондинки, а вот светлая голова Сервера явно была головой следующего поколения. Опытным образцом...

Нельзя было медлить; ведь Блондинка уверенно семенила к веранде.

Минут через пять мы сгрудились у телескопа и завертели рукоятками.

Телескоп нехотя оторвал линзы от Луны и уставился в сторону дворика бабушки Ханифы. Сервер прильнул к окуляру и, силясь разглядеть что-либо в мутном, неохотно светлеющем утре, с сомнением процедил:

Что-то не вижу никакой Блондинки...

Дай-ка посмотреть,– я припал к окуляру и, вглядевшись, отпрянул:

Какая тебе Блондинка! Это же бабка Наталья.

Впрочем, всей бабки Натальи я не видел, а только разъяренное ее лицо – оно заполняло все. Овраги морщинок бороздили это огнедышащее лицо.

Бабка Наталья металась. Заслышав подозрительное беспокойство во дворике, она едва не застигла нас, мы успели улизнуть, и теперь она причитала по обвалившейся крыше, беззвучно раскрывая рот.

Но надо было искать Блондинку.

«Чуть дальше надо взять» – сказал я сам себе, малость передвинул ствол и сразу же напоролся на чьи-то огромные ноги. Теперь оставалось легонько подняться вверх по туловищу и...

Рафаэлька!– воскликнул я.– Это же Рафаэлька!

Спит?– осведомилась Замирка.

Глазами хлопает. Ну и глаза! По-моему, он сходит с ума... Что-то там случилось...

Дай поглядеть.

Я уступил Замиркё место, и она принялась разглядывать Рафаэльку, потом перевела телескоп пониже и в страхе отпрянула от телескопа.