Текст книги "Телефон Господень (сборник)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Лейтенант пожал плечами и пошел через плац к кирпичному двухэтажному зданию штаба. Объясняться с героическим подполковником совершенно не хотелось – скорее всего, он пошлет его вместе с докладом подальше. Плевал он на всех собак, сколько их ни есть на этом свете, с высокой колокольни. Однако служба есть служба… Навстречу без особого энтузиазма тащились солдаты с лопатами и ведрами.
– А ну, войска, – бегом! – прикрикнул на них лейтенант, скорее для порядку, – долго вас прапорщик ждать будет?
Солдаты нехотя ускорили шаг, прейдя на легкую рысь, но, как только офицер скрылся за дверями штаба, снова поплелись нога за ногу. Раскаленный воздух был полон пыли и дурных предчувствий.
В полутемных коридорах штаба было немного прохладнее, и Михаил ускорил шаг. Как говорил прапорщик Мешакер, «неприятную работу надо делать как можно быстрее». Выслушивать же пьяные матюки подполковника было самым что ни на есть неприятным делом.
Кабинет был по обыкновению заперт изнутри – герой предпочитал напиваться в одиночку. Лейтенант постучал – сначала вежливо, потом настойчиво. Изнутри донесся быстрый шорох и опять воцарилась тишина. Выждав для приличия полминуты, Михаил решительно пнул дверь ногой – тишина. Это было странно – обычно подполковник в любом состоянии реагировал на стук в дверь достаточно бурно, призывая на голову настырного посетителя кары земные и небесные. И горе тому, кто побеспокоит старика без достаточных оснований!
Из кабинета не доносилось не звука. Михаил примерился пнуть дверь еще разок, посильнее – и тут увидел нечто такое, отчего в жаркий южный день покрылся мурашками, как в ледяном погребе. Внизу толстой деревянной двери зияли веером желтых щепок две пулевых пробоины…
Михаил нервно оглянулся – полутьма коридора теперь давила на него своей тишиной и неизвестностью. Ему неожиданно стало очень страшно – как в детстве, когда в пустой квартире непонятные ночные шорохи за дверью заставляют прятаться с головой под одеяло и закрывать ладонями уши. «Товарищ подполковник, откройте! Это я, лейтенант Успенский!» – закричал он, уже понимая, что никто ему не откроет. «Това…» – голос предательски сорвался, перейдя в горловой всхлип. В кабинете раздался какой-то странный скрежещущий звук и лейтенант кинулся бежать, спотыкаясь и изо всех сил сдерживая рвущийся крик.
Выскочив на плац, перепуганный лейтенант с разбегу наскочил на твердое брюшко прапорщика Мешакера.
– Там, там… – задыхаясь просипел Михаил.
Прапорщик молча железной рукой задвинул лейтенанта обратно в двери штаба.
– А ну, летеха, кончай панику подымать! Что ты орешь, как больной слон? Ты лейтенант или мамзель с филфака? Докладывай!
Михаил почему-то ни на секунду не усомнился в необходимости докладывать младшему по званию – Борух в этот момент казался ему единственной незыблемой опорой в страшном и непонятном мире.
– Докладываю, – с облегчением сказал он, все еще нервно вздрагивая, – дверь в кабинет товарища подполковника закрыта, в ней имеются свежие пулевые пробоины, за дверью подозрительные шорохи…
– Шорохи? А это не сам ли наш старик с перепою в дверь пулял? Может он там просто по чертям зеленым пострелял, да и уснул. Такая мысль не приходила под твою фуражку?
– Нет, я… Я не знаю… Я почему-то… Испугался я, честно говоря, – неожиданно для себя самого признался Михаил. Может пойдем вместе постучим, разбудим его?
– Нет уж. Я задним местом чую, что-то у нас в гарнизоне сильно нехорошее происходит. И думаю, что испугался ты правильно – не знаю почему, но у меня тоже мурашки по спине бегают, ногами топочут. Так что к кабинету мы сейчас не пойдем, а пойдем мы совсем в другое место.
Михаил с удивлением отметил, что старший прапорщик Борух неуловимо изменился – куда девался сытый философ из каптерки, лениво смотрящий на мир сквозь стекла неизменных темных очков? Мешакер несся через плац упругим быстрым шагом, и лейтенанту приходилось почти бежать. Даже брюшко у прапорщика как будто втянулось, а движения стали быстрыми и уверенными. В казарму он влетел так стремительно, что дневальный даже не успел принять уставную позу, а так и застыл с открытым ртом и пальцем в носу.
– Как стоишь, обезьяна! – рявкнул на него прапорщик, – ты на тумбочке стоишь или на лиане болтаешься? Ты еще в жопу палец засунь, гамадрил бритый!
Солдат подскочил и вытянулся, нервно выпучив испуганные глаза.
– Ключи от оружейки мне, быстро! – прапорщик протянул к дневальному большую волосатую руку.
– Но, товарищ старший прапорщик, только по тревоге…
– Тогда – ТРЕВОГА! – заорал Борух и добавил тихо – вот балбес-то, прости господи…
Солдат судорожно пытался отцепить от ремня ключи, а второй дневальный, заметив в коридоре офицера, уже кричал «Рота-а! Становись!». Из казарменного помещения послышался грохот сапог рядовых первой роты, торопящихся на построение.
Борух, оттолкнув бестолкового дневального, одним движением сорвал ключи с ремня и шагнул в казарму.
– Сержант Сергеев, сержант Птица, ефрейтор Джамиль – ко мне!
Трое солдат, торопливо подтягивая ремни и застегивая пуговицы, кинулись бегом по проходу между кроватями. Прапорщик Мешакер командовал редко, предпочитая говорить спокойно и по-человечески, так что все поняли, что случилось что-то экстраординарное. Ну и слухи о происшествии в «собачнике» по казарме, конечно, расползлись.
– Птица и Джамиль, – получить в оружейке автоматы и по два рожка – пойдете со мной. Сергеев – возьмите пять человек, получите оружие и проверьте посты у склада, столовую, технический парк и часовых на въезде. Остальные – считать боевую тревогу объявленной, не расслабляться и ждать приказа.
Борух повернулся к обалдевшему дневальному:
– Фамилия?
– Михайлов…
– Что-о-о?
– Рядовой Михайлов, товарищ старший прапорщик!
– Так-то! Обеспечить выдачу оружия и боеприпасов немедленно. Оружейку держать открытой, заняв пост у двери. И если увижу, обезьяна, что ты в носу ковыряешься – лично прочищу шомполом! Понял?
– Так точно!
– Выполнять!
Михаил с некоторым смущением подумал, что ему ни за что бы не удалось в три минуты организовать из бестолковой кучи рядовых боеспособное подразделение. Такому в училище не научишься. Между тем группа из пяти солдат с сержантом уже отправилась проверять территорию гарнизона и посты часовых, а сержант Птица и ефрейтор Джамиль стояли рядом с прапорщиком, повесив на плечо автоматы с пристегнутыми рожками. Борух спросил уставным тоном, как всегда говорил с лейтенантом в присутствии рядовых:
– Товарищ младший лейтенант, где ваше табельное оружие?
Михаил растерялся
– В сейфе… Сейчас схожу.
– Не стоит ходить одному, возьмите лучше автомат.
Михаил и Борух взяли по автомату и два подсумка с рожками и вышли на плац. Здание штаба казалось лейтенанту непривычно угрюмым и даже каким-то зловещим. Сзади шаркали сапогами по асфальту слегка растерянные солдаты.
В коридорах штабного здания царила все та же мрачная полутьма. За дверью кабинета подполковника не было больше слышно никаких шорохов – тишина. Борух внимательно посмотрел на пулевые отверстия, потом показал жестом Михаилу и солдатам, чтобы они отошли от двери в стороны. Вздохнув, он решительно грохнул в дверь прикладом.
– Товарищ подполковник! Здесь прапорщик Мешакер и лейтенант Успенский. Откройте дверь.
Выждав секунд двадцать, он отступил от двери на два шага, передернул затвор, и выстрелил прямо в замок.
Говорят, что АКМ калибра 7,62 простреливает рельсу… Это, конечно, вранье. Однако выстрел его намного мощнее, чем у новомодных «калашников» калибра 5,45, которыми спешно перевооружили российскую армию. Как говорил прапорщик Мешакер, «военная концепция государства изменилась – мощный армейский автомат, дальнобойный и прицельный, заменили мелкокалиберной машинкой для перестрелок на городских улицах и в общественных туалетах. Видимо, внутренний враг стал страшнее внешнего…» Однако в захолустном степном гарнизоне перевооружение пока только планировалось – старого образца АКМ с потертым деревянным прикладом оглушительно бухнул в гулком коридоре, и замок вместе с куском филенки просто исчез, оставив рваную дыру с торчащими щепками. Дверь распахнулась, как будто от великанского пинка, открыв взорам пришедших небольшой кабинет.
В кабинете был страшный беспорядок – деревянные стенные панели пробиты выстрелами, стекла шкафа блестели стеклянной крошкой на полу вперемешку с бумагами со стола. За столом сидело тело героического подполковника, все еще сжимающее в руке именной «стечкин». Сидело только тело – голова старого вояки, крайне неаккуратно отделенная от разорванной шеи, смотрела на лейтенанта пустыми глазницами с ковра. Морщинистые плохо выбритые щеки были зверски исцарапаны, а на губах застыла кривая усмешка. На залитом кровью столе лежал, почти пополам разорванный девятимиллиметровой пулей, кошачий трупик. Еще одну кошку старый подполковник прижимал левой рукой к изодранному кителю, как будто в приступе нежности – у кошки была свернута шея.
– Кошки… – тихо пробормотал прапорщик, – вот оно что…
Лейтенанта тихо трясло. Если бы сейчас выскочил откуда-то неизвестный убийца, он бы, наверное, бросил автомат и с диким криком забился в угол, закрыв руками глаза. Происходящее настолько не укладывалось в уставные схемы и скучноватую, но привычную картину мира, что Михаил чувствовал себя на грани помешательства.
– Товарищ прапорщик, слюшай, что делать будем, а? – Джамиль изо всех сил старался выглядеть бесстрашным джигитом, но автомат в его руках ходил ходуном.
– Кошки… – повторил задумчиво Борух, – у нас ведь их в гарнизоне чертова прорва, так?
– Так точно, товарищ прапорщик – ответил слегка зеленоватый сержант Птица, – я еще удивлялся всегда, откуда их столько? Думал, может их научники из бункера подкармливают… Для опытов, например… Голов двести, навскидку, а может и больше…
– Лейтенант!
Михаил с трудом понял, что прапорщик обращается к нему.
– Ты, как старший по званию, – (у Успенского успела мелькнуть в голове мысль, что прапорщик сейчас скажет «должен принять командование» – и мысль эта вызвала моментальную панику), однако Борух продолжил – сейчас свяжешься со штабом округа и попросишь подкрепления…
– Сказать, что на нас кошки напали?
– Тогда тебе вместо подкрепления санитаров пришлют… Скажешь буквально следующее: «Гарнизон атакован неизвестным противником, есть потери в живой силе и технике» – и отключишься.
– Потери в живой силе и технике? Но их же…
– Будут. – уверенно сказал прапорщик, и спорить с ним почему-то не хотелось…
Узел связи находился этажом ниже. По штатному расписанию там должен был находиться дежурный, но, по недостатку личного состава, в субботу его не ставили – банный день. В гарнизоне в этот день вообще оставалось человек двадцать… Держа автоматы наизготовку, вся компания ссыпалась, грохоча сапогами, по лестнице и побежала по коридору. Дверь в комнату была приоткрыта…
Лейтенант как-то сразу понял, что они там увидят. Уж слишком все происходящее напоминало кошмарный сон, когда ты бежишь, бежишь, а спасения нет, и ноги начинают вязнуть в сгущающемся воздухе… Предчувствия его не обманули – узел связи был начисто разгромлен. Могучим железным ящикам стационарной радиостанции мало что могло повредить, но все провода были перегрызены или оборваны, а телефонные аппараты проводной связи разбиты. В принципе, грамотный радиомеханик мог бы все это починить за пару часов, но радиомеханика не было – банный день. Впрочем, оказалось, что нет и двух часов – с окраины городка донеслись звуки заполошной автоматной стрельбы. Два или три автомата промолотили безостановочно, непрерывной очередью выплевывая содержимое рожков – и смолкли. Наступила тишина.
– Началось… – тихим безнадежным голосом сказал прапорщик,– страшнее кошки зверя нет…
Не сговариваясь, четыре вооруженных человека бросились к выходу.
Навстречу им по плацу бежал человек – вид его был страшен. Зеленое х/б практически не имело уже рукавов – вместо них свисали полоски разлохмаченной окровавленной ткани, по предплечьям струилась кровь, оставляя темные капли на асфальте плаца. Прапорщик Мешакер узнал своего лучшего сержанта только по лычкам – лицо бегущего превратилась в кровавую маску. Сержант пытался на бегу вытереть заливающую глаза кровь несуществующим рукавом – но только размазывал красные полосы. Бросив это безнадежное занятие, он на ощупь, не прекращая бежать, отстегнул пустой магазин у болтавшегося на шее автомата и начал копаться в подсумке, пытаясь достать новый. Рожок запутался и не желал выниматься – окровавленные пальцы впустую скользили по желтой пластмассе, оставляя на ней красные следы. За ним, накрывая кровавую капель следа разноцветным лоскутным покрывалом, выбегали на плац кошки.
Никогда прежде лейтенант Успенский не видел столько кошек сразу… Да и, наверное, никто из людей – кошки всегда считались не стайными животными. Однако сейчас они бежали плотной массой, плечом к плечу – на плац как будто вытягивался мохнатый ковер, усеянный точками злых зеленых глаз. Стремительность и слаженность их движений поражала и вызывала невольный ужас. Казалось – их здесь тысячи.
– Сергеев, ложись! – заорал прапорщик, вскидывая автомат
Сержант среагировал мгновенно – как подкошенный рухнул на плац и резво откатился в сторону, продолжая лапать правой рукой застрявший в подсумке магазин. Трескучая очередь разорвала воздух над плацем – АКМ как живой бился в руках Мешакера, поливая свинцом плотные ряды нападавших. Через пару секунд вступили в дело автоматы Джамиля и Птицы, и только лейтенант никак не мог сдернуть внезапно вспотевшими руками тугой предохранитель. Несколько секунд, показавшихся Михаилу вечностью, он видел, как оболочечные автоматные пули рвут в клочья маленькие мохнатые тельца, как взлетают фонтанчиками кровь и ошметки шерсти, как, несмотря на потери, накатывается пестрая волна – и тут, когда наконец щелкнул предохранитель, кошки не приняли боя. Лоскутное покрывало распалось на отдельных животных, которые с истинно кошачьим проворством метнулись в разные стороны. Запоздалая очередь лейтенанта бесполезно хлестнула по плацу, выбивая из него асфальтовую крошку.
Пыльная поверхность асфальта теперь была покрыта кровью и кошачьими трупиками, в воздухе висел синий и горький пороховой дым. Поскальзываясь на рассыпанных гильзах, прапорщик бросился поднимать Сергеева. Вытирая ему лицо носовым платком он приговаривал:
– Ничего, ничего, жить будешь… Главное – глаза целы…
– Товарищ, прапорщик, они там всех… Никого не осталось – одни трупы… И у складов, и в столовой, и часовые даже выстрелить не успели… – сержанта трясло от пережитого ужаса, – Они кинулись на нас с крыши – целая куча чертовых кошек… Мы начали стрелять – но все произошло так быстро! Один я уцелел, остальные…
– Потом расскажешь – надо в казарму бегом. Там есть бинты в аптечке, а то истечешь тут кровью…
Лейтенант вспомнил, что в казарме оставалось еще десять человек. Оружейка открыта, но приказа выдать оружие не было – кто знал, что события будут развиваться так быстро? Десять человек безоружных, а он, лейтенант – человек, который отвечает за рядовых – вспомнил о них только сейчас. Михаил развернулся и побежал к казарме, слыша за собой топот ног остальных.
Еще на бегу он услышал жуткие крики и понял – опоздали. Из разбитых окон казармы выскакивали кошки – от их пушистых лапок оставались на белой штукатурке стены бурые отпечатки… Он вскинул автомат, ловя в прицел разбегающихся тварей, и решительно нажал на спуск. Животные кинулись в разные стороны, но несколько кошек остались лежать, запятнав ошметками своих тел белую стену казармы. Сзади заговорили автоматы сержантов – лицо Сергеева было перекошено жуткой гримасой, и он не отпускал спусковой крючок, пока не кончился магазин, поливая длинной очередью разбегавшихся зверей. И все-таки их оставалось слишком много – кошки слишком проворны, и попасть в них непросто. Основная часть успела разбежаться.
Внутри казарма превратилась в бойню – ботинки скользили по кровавым лужам. Рядовой Михайлов, которого совсем недавно так обругал прапорщик, был единственным, кто успел схватить автомат – но не успел даже присоединить магазин. Теперь он лежал головой в оружейке, держась застывшими руками за разорванное горло. Тишина – живых не осталось. Это было действительно страшно – десять человек погибли жуткой смертью буквально за несколько мгновений.
– Набирайте патроны – бесцветным голосом сказал прапорщик Мешакер, – их еще много, а мы остались одни.
– А вдруг, так теперь везде? – сержант Птица высказал вслух ту мысль, которую гнали от себя все…
Вдруг катастрофа не ограничилась затерянным в степи гарнизоном, и сейчас во всех городах течет кровь по полу квартир, и милые домашние любимцы рвут когтями глаза своим хозяевам? Как много на свете кошек? Кто их считал – домашних пушистиков и подвальных крысоловов? Свирепых сиамцев и мягких, как подушки, персов? Корноухих уличных бойцов и толстых домашних кастратов? Что останется от человечества, если ВСЕ они разом выпустят когти и вспомнят, что кошка – быстрый и опасный хищник?
…Поскрежетав стартером, БМДшка неохотно завелась, выпустив клуб черного дизельного дыма. Два сержанта, ефрейтор, прапорщик и лейтенант тряслись в ее железном чреве навстречу заходящему степному солнцу. Крыши немногочисленных домов мертвого гарнизона были усеяны кошками – белыми и серыми, пятнистыми и черными… Они равнодушно смотрели вслед уходящей машине – поле боя осталось за ними. Перебить их силами пяти человек было нереально, оставалось только надеяться, что в городе все нормально, что есть еще где-то люди, которые смогут справиться с бедой, объяснить случившееся, придумать, как не допустить повторения… надеяться…
– Галеомахия – тихо и непонятно сказал прапорщик Мешакер.
Он любил непонятные слова…
Серия «Гонки на телегах»
Рука судьбы
Бывают в жизни неудачные дни. И не надо мне рассказывать, что все это психологический настрой, и что все проблемы в голове – иной раз так не везет, что поневоле в астрологию поверишь… Мол, планеты так сегодня стали, что хоть из дома не выходи. А если выходить надо? Если деваться некуда? Вот тогда и начинаются приключения…
Был в моей жизни период, о котором я вспоминаю с некоторой долей удивления самому себе – куда только жизнь нас не заносит? Короче, торговал я тогда на авторынке всяким железным хламом. Времена были еще дикие, что такое ПБОЮЛ или даже ИЧП никто и не слышал, а слово «налоги» имело значение мятой купюры непосредственно в карман представителю государства. Самое начало «дикого капитализма». Как я туда попал – отдельная история, но смысл был в том, чтобы заработать на машину, поскольку ездил я тогда на дивном оранжевом «Запорожце» в инвалидной модификации, доставшемся в наследство от прадедушки. Одержимый мыслью об улучшении автомобильного благосостояния, я вставал каждый день в пять утра, чтобы в семь занять место в очереди на въезд. Причем в промежутке надо было еще мотнуться в гараж (в Юго-Западный район), взять прицеп с товаром и доволочь его на авторынок (Северный район). В результате я временно становился водителем несусветного транспортного средства «сочлененный ЗАЗ-лимузин», поскольку прицеп был сделан из задней части такого же «Запорожца», с которого была срезана крыша и капот, а взамен наварена сцепка. Конструкция «полтора запорожца» передвигалась небыстро, зато соответствовала девизу Бременских Музыкантов: «Смех и радость мы приносим людям». Равнодушным это зрелище не оставляло никого – на меня показывали пальцами пешеходы, обгоняющие автобусы перекашивались на правый борт от прильнувших к окнам пассажиров, а гаишники салютовали полосатыми палочками, собирая с меня практически ежедневную дань. Кто сказал, что жизнь начинающего капиталиста усыпана розами?
Но этот день превзошел все возможные пределы. Утром я обнаружил, что неизвестные варвары пытались похитить мой эксклюзивный автомобиль, который ночевал тогда во дворе. Они вырвали провода, но разобраться в самодельной проводке не смогли, поэтому, видимо от обиды, разбили фары. Жаль, что в тот момент рядом не проводили голосование за отмену смертной казни – я был бы категорически против! Я был готов расстрелять этих уродов собственноручно, а лучше – медленно удавить ремнем вентилятора. Надо отметить, что был конец декабря, и в полшестого утра еще стояла глухая ночь. Однако, деться некуда – восстановив на скорую руку провода зажигания, я потихонечку, почти на ощупь, поехал в гараж по отнюдь не богатым на фонари улицам нашего города. Дивная автономная печка типа «турбокерогаз» – взрывоопасный подарок украинских конструкторов – запускаться отказалась, поэтому я смотрел на мир как танкист – сквозь прошкрябанную скребком узкую щель. По счастью, ежедневный утренний маршрут я уже мог преодолеть, наверное, даже с закрытыми глазами, поэтому в гараж прибыл благополучно. Это была последняя удача на тот день…
Прежде всего, оказалось, что ночью шел снег, и мне предстояло одолеть метров двести девственного сугроба от ворот кооператива до моего бокса – в шесть утра еще никто колеи не проложил. «Запорожец», да еще обутый в резину от «ЛуАЗА» – почти вездеход, но и его проходимость имеет пределы. Гребет он хорошо, но мотор слабоват. Так что, пропахав метров двадцать, я засел. Дергаясь вперед-назад и штурмуя преграду с разгону, одолел еще метров десять – и все. Ни туда, ни сюда. На этот случай у меня была эксклюзивная технология – вытягиваю подсос, включаю первую передачу, и выхожу из машины. «Запорожец», стоя на месте, скребет задними колесами, а я пристраиваюсь толкать его сзади. Плюс одна человечья сила к его тридцати лошадиным дает почти стопроцентный эффект – любой сугроб одолеть можно. А чтобы он не убежал, я привязываю веревочку к центральному проводу зажигания и держу ее в руке – стоит освободившейся из снежного плена машине ринуться вперед, я дергаю за шнурок, провод выскакивает из катушки зажигания, и мотор глохнет. В этот раз, однако, вышло иначе – пробившись через сугроб, «Запорожец» почуял свободу и ломанулся как дикий мустанг, а веревочка выскользнула из моих окоченевших на морозе пальцев. С радостной целеустремленностью самоубийцы автомобиль набрал скорость и с разгону треснулся мордой об кирпичную стену, где и остановился, продолжая рыть колесами снег. Меня утешало одно – фары уже были разбиты, а бампер… ну, в конце концов, это не самая важная деталь в машине, равно как и передняя панель и два поворотника… В такие моменты понимаешь преимущества заднего расположения двигателя.
И нет бы мне тогда понять, что день не задался, бросить все и вернуться домой – но нет, я упрямо откапывал ворота гаража, разворачивал в снегу пострадавший «Запорожец», цеплял к нему тяжеленный прицеп… Выехать из гаражного кооператива обратно оказалось даже проще – колею я уже пробил, и прицеп дополнительно нагружал ведущие колеса. Однако я видел, что сильно опаздываю – в то время, если не успевал к открытию ворот в семь часов, то вполне мог остаться без торгового места – конкуренция! Мне оставалось пятнадцать минут на весь путь по окружной. Вроде бы достаточно времени – но не на моем «длинномере», который из-за разгруженной передней оси на руль реагировал очень приблизительно. Однако я был весьма молод и самоуверен (читай – глуп), потому помчался на сумасшедшей скорости – километров 60 в час, наплевав на гололед и отсутствие фар. Стекло от моего разгоряченного дыхания покрывалось инеем, и я периодически пытался запалить чертову автономную печку – но безрезультатно. Вентилятор гудел, но факел не загорался. Решив, что забился карбюратор (у этой заразы даже свой карбюратор имелся!), и топливо не поступает, я оставил ее включенной – пусть хоть холодным воздухом обдувает лобовик. Увы, я ошибался – бензин в камеру сгорания поступал, но свеча не работала и, не поджигаясь, топливо вытекало по сливной трубке под передок – такова уж конструкция. На такой скорости топливо не сливалось на дорогу, а размазывалось ветром по всему днищу, пропитывая мастику. В какой-то момент нарушенный ночными угонщиками контакт восстановился, и запальная свеча включилась…
Надо сказать, что я сначала ничего не заметил. Поглощенный первоочередной задачей – удержать свой автопоезд на скользкой дороге при отсутствующих фарах, обледеневших стеклах и совершенно неразумной скорости, – я просто не видел, что «запорожец» мчится буквально на огненной подушке. Пропитанная бензином мастика пылала, но встречный ветер сдувал пламя назад, и я продолжал спокойно ехать! И тут на обочине показалась гаишная «шестерка». Я не берусь передать словами жест, который проделал в мой адрес гаишник – одним движением палки он ухитрился выразить целую гамму эмоций: «Ты что, офигел? А ну, стой! Нет, не надо!!! Только не рядом с нами!!!» Как законопослушный водитель, я решил остановиться, думая, что выслушаю очередную порцию придирок к оригинальной конструкции моего прицепа, отдам малую денежку и поеду дальше – но не тут-то было. Во-первых, мой сложносочлененный агрегат двигался исключительно по баллистической траектории, никак не реагируя на действия рулем, а при попытке затормозить начал складываться вдвое, а во вторых – впервые в жизни от меня драпали гаишники! Тот, который сидел в машине, захлопнул дверь и рванул с места, виляя кормой казенной «шестерки» и шлифуя колесами гололед, а стоявший, поняв, что коллега его бросил, моментально кинулся бежать, показывая удивительную для его комплекции прыть. Видимо, они приняли меня за потомка Гастелло, ревностно чтящего семейные традиции – на пылающем болиде я летел по льду как ангел мести, причем в их сторону. В какой-то момент прицеп решил, что с него хватит, и продолжил движение самостоятельно – отстыковавшись от фаркопа, он уперся в дорогу дышлом, развернулся, и заскользил дальше по прямой, в то время как «запорожец», отреагировав на неожиданное изменение развесовки, крутанул задом и отправился прямиком в сугроб.
Когда перепуганные гаишники вернулись, я уже забрасывал снегом последнее пламя – благо, попахав сугроб, машина почти потухла. Прицеп последовал примеру автомобиля, приземлившись на обочине десятком метров дальше – к счастью, дорога в такую рань была пуста. В общем, обошлось без жертв, если не считать вылетевший лобовик. Гаишники, когда поняли, что я не покушался на их жизнь, даже не стали меня штрафовать, не найдя статьи для такого вопиющего идиотизма. Более того, они помогли мне выудить из кювета прицеп и машину и сопроводили до гаража, чтобы я еще чего-нибудь не выкинул по дороге…
Причем тут Судьба? А притом, что в это день авторынок оцепила налоговая полиция и арестовала скопом всех торговцев, среди которых нелегалом был каждый первый. Все они потом просиживали штаны в судах и заплатили огромные штрафы – государство наконец-то взялось за частную торговлю. И если бы не упорство Судьбы, я разделил бы их печальную участь.
Если тебе так упорно не везет – может, стоит от чего-то отказаться? Судьба – не дура…
