Текст книги "Телефон Господень (сборник)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Коллеги
Снег. Снег. Снег-и-снег-и-снег. Снег да снег кругом. «Снег кружится, летает и тает…» – нет, не тает он ни фига, вон уже сугробы какие намело… Чертов снег.
И дернуло же меня: «Новый Год на новом месте!», сидел бы сейчас в Москве, в какой-никакой, а компании, водку бы трескал – как положено. С икрой и шампанским. Может быть даже со свечами и легким флиртом под елочкой. Уж во всяком случае не тащился бы по колено в снегу по этим новостройкам, да еще отмотав за день семьсот с лишним верст за рулем. И это тридцать первого-то числа! Кретин. Чертов снег…
Нет, правда, я наверное с ума сошел – новогодняя ночь в незнакомом городе… Бывшие сослуживцы уж точно считают меня полным дебилом – бросить престижную работу в большой фирме, столичную зарплату, да и саму столицу. Мегаполис наш разлюбезный. Сердце, так его, нашей Родины… И зачем – поднимать новое дело в глухой провинции. Миссионер недоеденный… Миклухо, блин, Маклай.
Даже мужики с автостоянки смотрели на меня как на ненормального: «Что, вот так прям из Москвы? Сегодня?» – глядя на мой обросший горизонтальными сосульками автомобиль. «Что, в гости?» – а когда услышали адрес, то даже вроде протрезвели слегка: «Ну, типа, с новосельицем… Ну, и с Новым Годом, конечно…» И – взмах рукой через пустырь: «Туда!». Зато стоянка стоит копейки, дешевле пачки сигарет, и места навалом. Пр-р-ровинция. Блин. Чертов снег…
Если этот снегопад не прекратится, то через пару дней машину придется искать с миноискателем – вряд ли эти мужички стояночные в ближайшее время за лопату возьмутся. Ну и черт с ними. Зато уже доехал. Дорогу стремительно заносило прямо у меня на глазах. Похоже, что на всю трассу один я был такой балбес, который решил посмотреть на новогоднюю ночь сквозь лобовое стекло. Даже полосатых палочек не предлагали… Пару раз так крутануло – думал буду в сугробе зимовать. Скользко. Чертов снег.
Когда же этот пустырь закончится? Ботинкам, похоже, полный абзац… Наверное, я на редкость глупо выгляжу со стороны – посреди заснеженного поля в дорогом немецком пальто, кожаных туфлях и с чемоданом на колесиках. Особенно колесики радуют. Когда намело уже по колено. Почему не делают чемоданы на гусеницах? Russian style такой – для идиотов, которые из Москвы в провинцию работать едут. Ведь все же нормальные люди наоборот поступают! Там культура, метро, фонари горят, Церетели ваяет, Лужков в кепке ходит, деньги в килобаксах считают, улицы опять же чистят от снега этого…
Черт, похоже дошел. Вот здесь я теперь и живу…. Home, sweet home… Абсолютная тьма – ни одно окно не светится. Мерзость запустения. Апокалипсическое зрелище – двенадцать этажей и полная темнота в окнах. Мне, конечно, сказали, что дом совершенно новый, но чтоб настолько… Похоже, что я вообще первый жилец. Надеюсь, отопление уже подключили. На лифт, само собой, рассчитывать не приходится, но хоть свет-вода-газ должны присутствовать… Надеюсь… Вообще-то приглашающая сторона вполне любезна – зарплату положили очень приличную, ключи от новенькой квартиры и, главное, перспективы весьма впечатляют. Поле непаханое. «Нам очень нужны специалисты вашего класса» – работы много, людей не хватает. Сама предупредительность: еще бы, «приглашенный эксперт», special star, из самой столицы. Впрочем, на Новый Год никто не пригласил. Семейный праздник! Малознакомый столичный субъект нарушит гармонию праздничного пьянства. А и правильно, не будь такой болван. Нечего в новогоднюю ночь мотаться бог знает где…
Лифт, естественно, не работал. Впрочем, это меня не удивило, да и не огорчило особенно – пятый этаж, ерунда. Вот только чемодан на колесиках… Уныло и однообразно чертыхаясь, я преодолевал пролет за пролетом, оставляя за собой «следы снежного человека» – мокрые отпечатки от потерявших всякую благопристойность туфель и комья снега, обильно запасенные в штанинах. Не простудиться бы… Искомая дверь уже не вызвала никаких эмоций – дверь как дверь, деревянная. Покрашена в дебильно-жизнерадостный розовый цвет. Главное – ключ подошел. А то хорош бы я был, в новогоднюю ночь на лестничной площадке… И вот – вступаю в права владения. После смутного сумрака лестницы, в прихожей оказалось темно как в гробу. Некоторое время я шарил по стене руками в поисках выключателя. Логику квартиростроителей иногда постигнуть невозможно – вожделенная клавиша оказалась за углом коридора. Впрочем, значение это имело сугубо академическое – щелчок отнюдь не отозвался вспышкой света, я только зря зажмурился в ожидании. Оставалось только приступить к поискам фонарика в недрах моего полусамоходного чемодана.
Мои новые коллеги обещали позаботиться о некотором минимуме временных удобств в новой квартире, поэтому увидев на кухне простенький стол и пару табуреток, я не удивился. Удивился я другому – на одной из табуреток спокойно сидел человек, а на столе горела заботливо установленная в рюмке тонкая церковная свечка. Слово «удивился», пожалуй, будет некоторым (изрядным, по правде говоря) преуменьшением силы испытанных мной эмоций – если бы не тяжеленный чемодан, я бы, наверное, подпрыгнул на полметра. А так – выпустил изо рта первую пришедшую в голову фразу:
– Что, света нет?
– Почему нет? Вот он… – Непонятный мужик кивнул на свечку, вызвав заметное колебание пламени.
– А… ну… ммда-а-а, – Такой компрессии в моем речевом аппарате подверглись очевидные, в общем, вопросы: «Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Что, черт побери, вообще происходит?»
– Ты присаживайся, – незнакомец указал жестом на табуретку.
С трудом преодолевая ступорозное состояние, я придвинул табурет к столу и медленно на него опустился. Молчание затягивалось. В моей голове вспыхивали и гасли идиотские фразы типа: «А, что, электричества нет?» или «Экая погода-то нынче…», но с воспроизведением звука что-то не ладилось – открывая рот, я ничего не мог сказать, и закрывал его обратно. Мужика, кажется, мои мучения никак не интересовали – он молча смотрел на огонек свечи, явно не желая прояснять ситуацию. В конце концов, мой ступор стал переходить в глухое раздражение, и я откровенно уставился на незнакомца, перебирая и отбрасывая варианты: «Бомж? Новый сотрудник? Бандит?» – нет, явно не то… Не похож был ночной гость ни на приблудившегося в пустую квартиру бомжа, ни на провинциального бизнесмена, ни тем более на налетчика. Если уж судить по внешности, то он скорее вызывал ассоциации с молодым университетским профессором какой-либо бессмысленной гуманитарной науки – философии там, или даже этики: аккуратнейшая бородка клинышком, тонкие черты интеллигентного лица, гладкие ухоженные волосы до плеч, темный красивый плащ – только очков в тонкой оправе не хватало для полноты образа. Такие преподаватели обычно слегка томны, язвительны, бравируют нестандартностью мышления и пользуются бешеной популярностью у романтических студенток…
– Афанасий, – неожиданно сказал «профессор» и, помолчав, добавил:
– Водку привез?
– Кто? – снова обалдел я. Это имя настолько не подходило к рафинированной внешности, что картина мира рассыпалась окончательно.
– Афанасий – я, а водку привез – ты. Ведь привез?
– Ну…
– Доставай.
Сраженный наповал такой непосредственностью, я полез в недра чемодана. Вынырнув из его глубин с бутылкой «Финляндии», обнаружил на столе две тонкие хрустальные рюмки и глиняную плошку с маринованными грибами, столь грубую и аляповатую, что в голове промелькнула сумасшедшая мысль: «Может он археолог?».
– Местные коллеги обеспечили, – ответил на невысказанный вопрос «Афанасий».
Обыденность этой фразы неожиданно привела мое сознание в равновесие и «вопрос вечера» наконец был задан:
– А что вы, собственно, здесь делаете?
– Живу, – нимало не смутившись сказал этот странный человек.
– Но, простите, это я здесь живу…
– Так живи, я разве против?
– Но…
– С наступающим!
В протянутой ко мне руке уже была полная рюмка, в несуразной плошке торчали две тонкие серебряные вилки и, осознав величие принципа «без ста грамм не разберешься», я сдался:
– И вас также!
– Лучше на «ты», – отозвался мой невозмутимый собеседник, и лихо выпил, показав изрядную к этому делу привычку.
– Тем не менее, хотелось бы… – снова начал я…
– Давай по второй, – рюмки снова были полны, – за встречу!
Выпили. Закусили божественно вкусными грибочками.
– И все таки…
– Разговор в этой стране начинается после третьей, – рюмка уже в руке, – твое здоровье!
Недаром алхимики называли спирт «водой жизни» – внутри наконец-то развернулся плотный узел, отпустило напряжение дальней дороги и даже неожиданная ситуация перестала выглядеть столь дикой. В конце концов, что за Новый Год без собутыльника? Тем более, что человек этот, несмотря на очевидную эксцентричность, казался в этом качестве вполне приемлем…
– Простите, Афанасий, но вы, то есть ты – кто такой?
– Я? – собеседник неожиданно широко улыбнулся, продемонстрировав мелкие острые зубы, – я домовой!
– Мой домовой?!!!
– Почему твой? Твой в Москве остался. Ты ведь лапоточек ему для переезда не предложил? А я – свой собственный.
– Какой еще «лапоточек»?
– Ну, – Афанасий поморщился, – положено так. Не знаешь что ли? Кладешь за печку, или хотя бы за плиту, лапоть, просишь вежливо так: «Дедушка, не побрезгуй, поезжай со мной в новый дом, на новое хозяйство…»
– И что, поехал бы?
– Нет, конечно. Ищи дурака, из Москвы в провинцию ехать… Но – традиция…
Ситуация в сознании, даже расширенном принятым вовнутрь алкоголем, никак не укладывалась: на неумного шутника мой ночной собеседник никак не походил, но, с другой стороны, домовой – это как-то чересчур…
Глубокое сомнение, отражающееся на моем лице, явно забавляло Афанасия.
– Что, не верится? Ну смотри…
Ловко повернувшись на табурете, он запустил руку под стол и извлек оттуда здоровенную елку. В кухне ярко запахло снегом, морозом и хвоей.
– Что это за Новый год, да без елочки?
Я растерянно заглянул под стол – его размеры явно не позволяли уместить там такое дерево. Тем временем уже откуда-то появилось ведро с песком и новогодний символ был прочно установлен в углу помещения. Причем, похоже, что Афанасий даже не вставал с табурета…
– Есть еще сомнения? Ну ладно… – быстрым движением рук Афанасий собрал свои длинные волосы в подобие хвоста, открыв большие заостренные уши, покрытые мелкой серой шерсткой, – ну как, убедился?
Он встряхнул головой, рассыпая прическу по плечам, и с веселым вызовом уставился на меня.
Почему-то я ему сразу поверил. Конечно, какой-нибудь Копперфильд еще и не такие фокусы показывает, да и за уши эти я не дергал, но что-то в его облике и поведении было настолько убедительным, что все сомнения отпали, осталось только любопытство.
– А что же ты такой…, – я нарисовал рукой в воздухе неясную кривую, пытаясь передать несоответствие облика собеседника картинкам из детских сказок.
– Ищешь лапти, зипун и броду веником? И размерчик великоват? За печку не пролезу? – Так я, в общем, как хочу, так и выгляжу. – Афанасий вдруг стремительно уменьшился, превратившись в нечто карикатурно-мохнатое, размером с два моих кулака, и так же быстро вернулся к прежнему облику. Я только глазами захлопал.
Домовой стремительно разлил по рюмкам водку.
– Скоро часы бить будут, а мы так и не проводили толком – Прозит!
Выпили. Мое любопытство не унималось.
– Так ты, выходит, местный домовой, этого дома?
– Да нет, я, в общем, приезжий. Только сегодня из Москвы прибыл.
– В лапоточке? – не удержался я.
– Зачем? – обиделся он, – на самолете прилетел, вечерним рейсом. Я вполне современный домовой, в главном корпусе МГУ работал. В самой башне.
Разлили остаток из бутылки. Выпили. Я с сожалением убрал со стола пустую тару.
– Да, надо бы добавить, – поддержал мои размышления Афанасий, – подожди, я сейчас.
Встав с табуретки он подошел к стене и с видимым усилием просунул в нее руку. Сосредоточенно пошарив там, потянулся обратно. Рука не выходила.
– Вот ведь, пьян уже… Молодой я еще домовой, неопытный. И ста лет не исполнилось. Старики у нас знаешь как пьют? Сейчас, сейчас…
Рука выскочила из стены с ясно слышимым треском. В ней была зажата бутылка местной водки. Афанасий с сомнением поглядел на этикетку:
– Ничего, вроде пить можно… Эх, разливай!
– Послушай, – заинтересовался я, – а что же ты из Москвы-то сюда?
– Да понимаешь, в столице конечно хорошо, спору нет: работа престижная, культура, уровень жизни… МГУ опять же, главный корпус – лекции, библиотека, студенты веселые, музыку слушают… Вот только перспектив никаких, все места еще двести лет назад заняты. А здесь – поле непаханое, только работай. Вот и пригласили: «Нам очень нужны специалисты вашего уровня!». Дом предоставили новенький – живи, не хочу. Правда на Новый Год никто не пригласил – традиции, видишь ли, семейный праздник…
У меня появилось легкое ощущение дежа-вю.
– А в чем же ты специалист?
– Я, как бы это сказать, менеджер по развитию. Рушим устои, ломаем традиции, учим провинцию работать по новому.
Я просто подскочил на табурете:
– Надо же, я тоже! Ну и как ты оцениваешь перспективы в этом городе?
– В целом неплохо – строят много, дома неплохие, есть где развернуться. Кадры неплохие, из молодых, готовы работать по новому. Хотя, проблемы конечно есть…
– Вот-вот, – подхватил я, – у меня та же картина. Город развивается динамично, перспективы для бизнеса отличные, только людей не хватает. Не привыкли еще местные руководители к новым темпам, сидят сиднем в кресле, ждут, что им деньги сами в карман посыплются…
– Именно так! Вот и у нас людей, тьфу ты, домовых не хватает – старикам бы все за печкой шуршать и в дымоходе гудеть! А ведь в новых домах кабельные сети, оптоволокно, интернет там всякий, телевидение – кто всем этим заниматься будет?
Афанасий явно загрустил. Я решил сменить тему.
– Кстати о телевидении. Через пару минут куранты бить будут. Ты не мог бы это, ну, телевизор, что ли сообразить? – я выразительно глянул под стол.
– Телевизор? Нет, не принято это у нас… Хотя… Доедай грибы! – и подал пример, подхватив вилкой предпоследний грибок.
Я последовал его примеру. Афанасий подхватил опустевшую миску и повернув ее в воздухе сложным движением поставил на ребро. Корявая глиняная плошка осталась стоять в положении исключающем всякую возможность равновесия. Домовой постучал по ее краю длинным пальцем, подул внутрь и из глубины посуды послышалось потрескивание, а затем торжественно вступил мелодический перезвон курантов.
– Ну, с Новым Годом! Эх, шампанского нет…
– С Новым Годом! Ничего, не маленькие, и водки выпьем…
На последнем ударе башенных часов мы встали, звякнули хрусталем рюмок и торжественно выпили.
– Концерт слушать не будем, ладно? – улыбнулся Афанасий, – закуска для здоровья полезней!
Он ловко подхватил говорящую миску, молниеносным движением убрал ее под стол и достал уже молчащей, но полной квашеной капусты.
– Грибы кончились, ничего?
– Плевать, а вот водка…
– Сейчас сделаем!
На столе появилась очередная бутылка и дальнейший разговор стал весьма сумбурен и эмоционален:
– А у нас…
– Нет, вот у нас…
– Ты только послушай, это же такой пассаж…
– Эти тупоголовые европейские менеджеры, не зная броду… Ни черта в России не понимают… А туда же – учить нас…
– Эти надутые шотландские брауни… В тряпки клетчатые одеты, зато – Итон, Кэмбридж… Замки средневековые – можно подумать у нас тут одни хрущевки…
– Нет, ты послушай, вот если компания имеет корпоративный сайт…
– А вот если, скажем, коттеджи новые взять…
Утро наступило неожиданно как удар из-за угла. И с тем же результатом. Я поднял гудящую и какую-то квадратную голову с поверхности стола и огляделся. На кухне никого не было. В углу стояла елка, на столе – плошка с присохшими волокнами капусты, а передо мной лежал лист дорогой веленевой бумаги с аккуратной витиеватой надписью: «Удачи в Новом Году, коллега! Афанасий.» И – замысловатая подпись.
Я пошатываясь поднялся, пододвинул табурет к стене, с трудом на него взобрался, кряхтя от свойственных русскому человеку послепраздничных ощущений, и, приблизив лицо к вентиляционной решетке, тихо сказал: «И тебе того же, коллега. Отлично посидели…»
В трубе что-то коротко прогудело в ответ… Может быть – ветер…
Идет бычок, качается…
Суров и неласков российский гаишник. Нет в его лице снисхождения к водительским слабостям, вроде просроченной доверенности или отсутствующего техосмотра. Вообще, мало в том лице человеческого – все больше государственное, тяжеловесно-неотвратимое, как тот пресловутый бронепоезд с запасного пути. Паки суров гаишник ночной – невыспавшийся и слегка подмерзший. Есть в нем что-то историческое, средневековое такое, напоминающее о баронах-разбойниках, залихватском посвисте удальцов с кистенями и извечной непростой дилемме «кошелек или жизнь». Но паки и паки суров гаишник новогодний, коего служба государева выдернула из-под елочки на мороз, обязала хранить обидную трезвость и лишила простых человеческих радостей в виде салата оливье и селедки под шубой. До глубины своей погононосной души обижен такой несправедливостью новогодний гаишник, и будьте уверены – доведет свое недовольство жизнью до каждого, кто попадется ему в глухой час перед боем курантов здесь – на большой дороге М4.
– Прапорщик Гуев, документики ваши!
– Какой-какой прапорщик?
Нет, не в добрый час ночному водителю такие шуточки. Плохо у гаишника с чувством юмора.
– Гуев. Первая буква «Г». И все шутки по этому поводу я уже слышал. И не вздумай делать вид, что ты хохол и букву «г» как «х» произносишь.
– Да бог с вами, товарищ прапорщик! С наступающим! – а сам улыбается в бороду.
Смешно ему, да. Вон, еле сдерживается, чтобы не заржать. Ничего, сейчас ему юмор-то поукоротим – закипает внутри гаишник.
– Страховочку покажите, пожалуйста, и талон техосмотра.
– Будьте любезны, сей момент! – водитель лезет обратно в кабину своего тентованного «Бычка» и хлопает крышками бардачков.
Ишь ты, «будьте любезны» ему… Издевается, не иначе… Ничего, ничего – посмотрим, кто будет последним смеяться.
Да, нелегко живется в России с фамилией «Гуев». Особенно в южных областях, где мягкое фрикативное «г» превращает эту фамилию в полную неприличность. Можете даже не интересоваться, как мальчика Гришу Гуева звали в школе немилосердные одноклассники. Нет, не стоит об этом спрашивать Гришу, а то поймете ненароком, что у китайцев Гуй – злобный демон, обитатель ада. Пусть и неизвестен прапорщику этот факт, да и в Китае он отродясь не бывал, но многие водители на трассе М4 запросто бы с этим согласились. Удивительное действие иногда оказывает на человека фамилия…
– Вот, извольте убедиться, все в полном порядке!
Ах, еще и «извольте»… Из интеллигентов или все-таки издевается? Ну-ну, посмеешься ты у меня сейчас… Документики-то вот они, у Гриши Гуева в руке. Нарушил ты, не нарушил – дело десятое, а никуда без них уже не поедешь. И попробуй еще получить их назад…
– Тааак… Что везем, товарищ водитель?
Любит Гриша обращение «товарищ». Ну не «господинами» же их называть? Тоже мне, господин нашелся, ржавого «Бычка» повелитель… А «товарищ» звучит этак по-государственному, солидно, напоминает о временах тех еще, когда уважали погоны, уважали…
– Да вот, бычка везу…
– Вижу, что не «мерседес». Я вас, товарищ водитель, про груз спрашиваю. В кузове что?
– Так это… Бычок!
Видя, как наливаются раздражением глаза гаишника, водитель быстро поясняет:
– Ну, бычок… который совсем бычок. С рожками! Самец говядины! Му-у-у… – водитель для доходчивости приставил растопыренные буквой V пальцы ко лбу и пошевелил ими.
Эта нехитрая пантомима почему-то вызвала у прапорщика Гуева необъяснимый приступ злобы. Показалось, что чем-то этот жест обиден лично ему, Грише, и содержит какой-то непристойный намек непонятно на что.
– Та-ак – прошипел он зловеще, – му-у-у, значит? Самец, значит? А санитарный паспорт где?
– Так он это… несовершеннолетний еще, откуда у него паспорт?
– Шутки шутим, товарищ водитель? Поня-а-атненько… Пройдемте на пост.
– Ох, зачем на пост? – затосковал водитель, – слушай, командир, до Нового Года час остался, а мне еще доехать и груз сдать…
Гуев молча развернулся и пошел к кирпичному домику поста, спиной выражая непреклонное государственное пренебрежение к проблемам отдельно взятого водителя. Тот с тоской проводил взглядом папку с документами, прижатую милиционерским локтем к серому полушубку, и, вздохнув, поплелся следом.
Стены поста, выкрашенные казенной зеленой краской, навевали бюрократическое уныние, а расшатанный фанерный стол, освещенный тусклой лампой, всем своим видом демонстрировал невозможность нормальной человеческой жизни. За таким столом нельзя писать стихи, или, к примеру, сказки. За ним нельзя удобно усесться, развалившись. За ним нельзя пообедать или просто попить чаю – этот кривоватый выкидыш мебельной промышленности годится исключительно для составления протоколов, уснащенных изысканными бюрократизмами типа «наличие состава нарушения в действиях». Вообще, при виде таких помещений закрадывается иногда мысль о существовании где-то глубоко засекреченной государственной группы антидизайнеров по антиинтерьерам, которые специализируются по созданию неуюта. Это страшные люди, работа коих видна в любой государственной конторе – от паспортного стола до районной поликлиники. Именно они подбирают этот удивительный зеленый цвет для стен, который раздражает глазной нерв и навевает мысли вовсе не о травке и листочках, но о болотах и плесени. Именно они рассчитали тот необходимый градус тусклости освещения, свойственный казенным конторам, когда все вроде видно, но глаза все равно напрягаются, не в силах охватить все грани этого убожества. Это они изобрели палитру антицвета от угнетающе-серого до тошнотно-бурого, для создаваемых на специальных секретных заводах казенных предметов. Попробуйте найти такой оттенок в самом богатом магазине красок – и вас постигнет неудача. Там нет того «желтого», от которого начинает непроизвольно болеть печень. Там не сыскать того «кремового», при взгляде на который ноют зубы. Даже самая продвинутая контора по компьютерному подбору эмалей не осилит таких цветов – зависнут компьютеры, забьются в судорогах тренированные колористы, откажутся смешивать импортные миксеры. И правильно – такие материалы имеют не меньшее стратегическое значение, чем баллистическая ракета «Тополь». Результат налицо – даже самый стойкий человек ощущает в таком интерьере «наличие состава нарушения» в своей жизни.
Прапорщик уселся на жесткий казенный табурет, и, сурово глядя в поверхность стола, стал нарочито медленно перекладывать бумажки, игнорируя мнущегося перед ним водителя. Нервная пауза длилась и длилась – шуршали бумажки, скрипел табурет, неприятно зудела тусклая газоразрядная лампа. Водитель сопел, вздыхал, переминался с ноги на ногу и, конечно, не выдержал первым:
– Слушай, командир, ну чего тебе надо-то? Будь человеком, Новый Год на носу!
Молчит прапорщик, шуршит бумажками, держит паузу. Пусть клиент дозреет. Не понял он еще до конца, не прочувствовал до селезенки, что он тут никто, и звать его никак, и что хочет прапорщик Гуев, то и сделает с ним сейчас.
– Ну, блин, товарищ прапорщик! Мне ж до полуночи кровь из носу доехать надо! Чего ты привязался к трудовому человеку?
Прапорщик поднял глаза, подпустив в них казенной оловянности. Посмотрел этак нарочно сквозь, будто не видя стоящего перед ним. Покосился взглядом в бумажку:
– Перевозка всех видов животных в пределах Российской Федерации осуществляется при наличии ветеринарного свидетельства формы номер один, выдаваемого ветеринарным врачом государственной ветеринарной службы района. Перевозка животных без указанного ветеринарного свидетельства не допускается.
– И что теперь? – обалдело спросил водитель
– Загоняй машину на площадку, ищи ветеринара, получай справку. Как получишь – поедешь дальше.
Демонстративно положил папку с документами в выдвижной ящик стола и снова уткнулся носом в бумажки, задвинув рассохшийся ящик с противным скрипом.
– Эй, эй, командир, ты чего? – в ужасе забормотал водитель, – Какой, нафиг, ветеринар в новогоднюю ночь? Где я его тебе возьму?
Прапорщик поднял на него пустые глаза, выдержал правильную паузу – секунд десять, и, пожав плечами, вернулся к своим бумагам. Мол, твои проблемы, мужик.
Водитель сопел, вздыхал, грыз бороду и всем своим видом выражал внутреннюю борьбу. В глазах его отчетливо читались две мысли: «Ну ты и скотина, гаевый!» и «Вот я попал, а?».
– Слышь, командир, а может того… Этого… Договоримся? – тон его был полон извечной русской тоски, с которой еще крепостной крестьянин мял в руках шапку, стоя перед барином.
– О чем договоримся? – тон гаишника был холоден, как воздух Оймякона.
– Ну, как бы штраф как бы заплачу… На месте, а? – робкая надежда в голосе.
– Я не имею права брать штраф на месте, – отрезал Гуев, – а предложение взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей…
– Какая взятка, вы что? – правдоподобно удивился водитель, – Исключительно добровольный взнос на нужды российского ГАИ!
– Нужды российского ГАИ обеспечивает государство! – сказал, как припечатал, прапорщик, разом хороня всякую надежду на традиционное разрешение юридических споров на дороге.
Нет, между нами говоря, Григорий Гуев не был принципиальным противником материальной помощи водителей государственным служащим. Не водятся такие принципиальные в этой службе. Не будешь брать – свои же съедят. А нечего из себя чистенького строить, когда все тут одной веревочкой! Нет, дело было в другом… Водитель прапорщику просто не нравился. Не нравился настолько, что дать ему отделаться пустяковой суммой (А где ему взять непустяковую-то?) было бы слишком просто. Нет уж, пусть поунижается, поуговаривает, почувствует себя букашкой. Да и вообще, пусть встретит Новый Год тут, на трассе М4 – почему это Гриша должен один страдать в новогоднюю ночь без шампанского, мандаринов и елочки? Гадость маленькая, а все приятно! Прапорщик покосился на круглые стрелочные часы, висящие на стене – было без четверти двенадцать. Решено – помурыжит этого шутника еще минут двадцать, и отпустит в честь праздничка. Пусть помнит его доброту!
Водитель между тем явно паниковал – метался взад и вперед по посту, снимал шапку и нахлобучивал ее снова, открывал было рот, чтобы что-то сказать, но не решался, смотрел на часы и хватался за голову… Гаишник хранил суровое молчание, но внутренне удивлялся – чего так переживать-то? Подумаешь, Новый Год… Можно подумать, Грише Гуеву неохота дома водку пить? А вон, приходится тут сидеть. И ты посидишь, ничего страшного…
Водитель, между тем, наконец на что-то решился:
– Слушай, прапорщик! Я тебе все как есть скажу – нельзя меня задерживать!
– Это еще почему?
– Эх, не хотел говорить, но… Это не просто бычок. Это ТОТ САМЫЙ бычок!
– Какой такой «тот самый»?
– Ну, год сейчас какой наступает?
– Две тысячи девятый, само собой…
– Да я не о том! Какого зверя год?
– Год быка. Ты хочешь сказать, что…
– Да-да! Это тот самый бык! И если я его не привезу – то все! Трындец всему!
Прапорщик несколько секунд смотрел на водителя непонимающе, а потом, неожиданно, уперся руками в стол и громко расхохотался.
– Ну, ты даешь, водила! Всякое мне тут рассказывали, чтобы отмазаться, но такого еще никто не отмочил! Ой, не могу, насмешил! Бык у него тот самый! Ты мне еще про Деда Мороза расскажи!
– А что про него рассказывать, – удивленно спросил водитель, – У него своя работа, у меня своя…
– Ой, не могу! – загибался от смеха гаишник, – Вот фантазия у тебя!
– Не веришь? -взвился водитель, – Пойдем! А, плевать на все! Пойдем, я покажу!
– Да брось ты,– сказал гаишник, – Ты пошутил, я посмеялся и хватит.
– Нет уж, пойдем! Ты же груз не проверял? Вдруг у меня там не бычок, а гигантский хищный утконос с коровьим бешенством? Где твоя бдительность?
– Ну… Ладно, пойдем, покажешь… – неуверенно сказал прапорщик, – Но вообще шутка подзатянулась.
Водитель, тихо ругаясь, распускал обвязку тента, продергивал задубевшие веревки сквозь кольца креплений, а Гриша Гуев нервно переминался с ноги на ногу – на улице изрядно подморозило. Когда грязный матерчатый полог был наконец откинут, вокруг кузова разлилось слабое, но отчетливое желтое сияние, и на прапорщика уставились большие добрые глаза.
Молодой бычок был удивительного цвета – желтый как новорожденный цыпленок. От его шерсти исходило приятное теплое свечение, а на морде было написано доброжелательное любопытство. Казалось, на улице стало теплее, а в душе прапорщика зашевелилось какое-то смутное неудобство: то ли выпить хочется, то ли, страшно сказать, совесть проснулась…
– Ты это… Извини, мужик. Забирай документы свои, – гаишник протяну папку, – Сам понимаешь, работа такая…
– Да ладно… – начал примирительно водитель, но его прервал гулкий, разносящийся как бы отовсюду колокольный звон.
«Бамммм! Бамммм! Бамммм!»
– Все,– обреченно сказал водитель, – Не успел!
– И что? – спросил осторожно Гуев
– И все… Ой, что сейчас будет…
Несколько секунд ничего не происходило, только раскатывалась над трассой гулкая после колокольного удара тишина. Потом в воздухе замерцал, наливаясь светящейся синевой, большой прямоугольник. Остолбеневший гаишник неожиданно понял, что перед ним соткался из воздуха тонкий как кисея телеэкран, за которым маячила Большая Кремлевская Елка и стоящий рядом с ней Президент – традиционно, несмотря на мороз, с непокрытой головой. К своему ужасу, Гуев понял, что Гарант смотрит сквозь открытое окно экрана прямо на него.
– Та-ак… – сказал Президент тоном, не обещающим ничего хорошего, – Это вы, прапорщик Гуев, срываете проведение всенародного Нового Года?
Гуев открыл рот, но сказать ничего не сумел – дыхание перехватило.
– У меня, можно сказать, первое новогоднее обращение к народу, а вы что делаете? Миллионы людей сидят, налив шампанское, смотрят на экран, я речь сказал, а где куранты? Нет курантов! Прапорщик Гуев помешал! Да вы у меня будете движение оленьих упряжек на Чукотке регулировать! С ездовых собак штрафы брать вяленой рыбой!
Тут, к ужасу Григория, потеснив Президента, в экран втиснулся горячо любимый народом Премьер. Посмотрев на гаишника холодными голубыми глазами, он сказал тихо, но внятно:
– Добрый ты, Дима… Да я его своими руками в сортире замочу! Есть у тебя там сортир, прапор?
– Е…Есть… – затрясся гаишник, обмирая от ужаса, – Нн… нна ууулице…
– Вот и иди туда, готовься, – твердо сказал Премьер
Григорий внезапно почувствовал, что в сортир ему действительно надо. Прямо сейчас. Ой, нет – кажется, уже не надо…
И тут над пустынной ночной трассой разнесся звон колокольчиков, деревья осветились новогодними гирляндами и вокруг сильно запахало хвоей, мандаринами и, почему-то, слегка перегаром… Обернувшись, Гуев увидел, что рядом с кузовом грузовика стоит огромного роста бородатый дед в синей долгополой шубе и гладит желтого бычка по лобастой кучерявой голове. Возле него, подбоченившись, играла длинной косой сногсшибательная румяная блондинка в расшитом снежинками голубом коротком полушубке. Блондинка игриво подмигнула прапорщику.
