Текст книги "Письма и записки Оммер де Гелль (Забытая книга)"

Автор книги: Павел Вяземский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

№ 72. Г-ЖЕ ГЕРИО В ЛИОН[54]54
  № 71 пропущен, зато № 72 указан дважды (Д.Т.)


[Закрыть]

Булгурлу, близ Скутари. Вторник, 20 декабря 1836 года

Я переезжала изредка из Скутари в Перу. Четырехвесельный каик доставлял меня живо в Топхане среди вьюги и мороза, который нам наносил северовосточный ветер из России. Слякоть была ужасная. Я взбиралась, как могла, из Топхане на главную улицу в Пере. Близ Галаты сераль, я заходила к старому греку, с круглой бараньей шапкой на голове, смотревшей как горшок из-под молока дном вверх, в больших очках; своими остроумными замечаниями он вызывал у меня улыбку. Страшно было скучно. От нечего делать мне приходилось часа два проводить у него, греясь около мангала. Странный был выбор книг у этого старика: трактаты о дипломатии, Кох, Шель, Омптеда; я все у него перекупила. Много книг о России и записок о Екатерине II, императоре Павле, которые я все у него забрала. Он мне объяснил, что большую часть этих книг покупала у него с 1833 года эскадра, стоявшая тогда в Босфоре, что теперь торговля идет тихо. Но склад у него большой в ожидании прихода русских; к нему и теперь одни русские ходят. Мне попалась раз одна книга, возбудившая мое любопытство. Это была смесь рассказов о бедствиях, постигших нашу армию в 1812 году, пересыпанная разными любовными, мистическими похождениями; несмотря на это, она отзывалась чистосердечием. Похождения различных героев доказывали существование мистических обществ и даже, может быть, политического заговора. Книга эта носит название: «Путешествие одного пленного французского офицера в России»[55]55
  В подлиннике перевода сноска: «Voyage d'un officier franсais prisonnier en Russie». Paris, ed. 1817.


[Закрыть]. Выписанные мною места – на стр. 63, 64. Найди эту книгу, она, может, тебе и пригодится. Если ты не найдешь книгу, то я тебе свою перешлю. Я тебя уверяю, доставь ее графу Бенкендорфу. Она еще, может быть, доставит сведения заговора 1826 года. Мне книга бесполезна, я никаких связей в России не имею.

Сообщаю тебе анекдот, напоминающий наш разговор с Тургеневым за завтраком у тебя в Париже, сколько помнится, в 1835 году: «Вот образец того, как правосудие творится в этой стране. Следующий случай происходил в маленькой тартарии. Вдова одного дворянина жила со слугой; несмотря на оказанную ему честь, служитель не отказывался разделять эту честь с очень красивой служанкой. Он ей сделал ребенка. Госпожа, заметив совершаемую неверность, приказала отодрать несчастную служанку кнутом. Приказание это было совершено с такою жестокостию, что несчастная служанка, которая была беременна, испустила дух во время исполнения этого наказания. Возбужденные жестокостью рабы этой барыни обратились в суд; уездный суд приговорил просителей к наказанию кнутом по закону. Спустя некоторое время люди свободного состояния сочли необходимым жаловаться на барыню в суд. Барыня была арестована, и ей самой пришлось предстать перед судьями. Губернатор приказал, чтобы те слуги, которые, зная о преступлении, не донесли, были бы подвержены наказанию кнутом. Губернатор был сменен, коль скоро об этом приговоре узнали в Петербурге. Его преемник, получив приказание исследовать вновь дело, решил его в пользу барыни, находя, что так как она наказывала сама, на точном основании законов, и, не имея должной сноровки в этом деле, действительно убила эту девку, но что смерть последовала от неумелости и потому не может быть признана за умышленное убийство». Вот, мой друг, как правосудие исполняется в этой стране. Если я вам расскажу о взяточничестве судей, то вы подумаете, что я вам рассказываю басню. Неимоверно скучно!

№ 72. Г-ЖЕ ГЕРИО В ЛИОН

Булгурлу, близ Скутари. 3 ноября 1837 года

Я уехала в пятимесячный отпуск, дарованный мне так милостиво султаном. Мне необходимо было побывать в разных местностях для моих розысков. Все это, конечно, вздор. Я страстно люблю Анатоля и давно любила его, что ни говори. Он всю душу мою переворачивает. Я рада следовать за ним как собака или как слуга и целовать следы ног его. Я с ним встретилась на Абенвильских заводах, находящихся во владении отца моей приятельницы, Полины Мюель. Меня поразил угрюмый вид долин, черный цвет, покрывающий жителей и жилища. Это филантропическое размышление принадлежит Демидову. Я далеко не разделяю этого взгляда: когда ведется работа, сердечничать не следует. Сострадание хуже всякой ошибки. Здесь работа без отдыха. Как могла развиться такая красавица среди адской деятельности? Четыреста человек помещаются в одной казарме. Здесь я познакомилась с г. Дубле, дедом моей Полины. Не в том ли заключался секрет ослепительной красоты Полины, что у нее избыток красоты; она росла в своей чарующей красе посреди работников и работниц. Оттуда мы поехали в Баден и Вену; мы ехали на почтовых, чтобы не встречаться на пароходе с нашими со-отечественниками.

В Вознесенске, куда я прибыла в одной из дорожных бричек, ехавших вслед за Демидовым, накануне общего смотра кавалерии, 6 сентября 1837 года, я была в костюме русского мальчика – черное бархатное пальто без рукавов, широкие бархатные шаровары, опущенные в сапоги, и пунцовая шелковая рубашка. В этом костюме я обращала на себя всеобщее внимание. Все знали, кто я, и все бинокли были обращены на меня, когда я гарцевала на карабахском жеребце рыжей, золотистой масти, которого мне купил Анатоль из царского конвоя, с кованой серебряной сбруей персидской работы. Жеребец знаменитого завода княгини Мадатовой. Мы купили кобылу той же шерсти. Я их отправила в Париж; надеюсь, что будет приплод. Я сопровождала молоденькую, очень хорошенькую девушку. Ее берут фрейлиной ко двору. Она настоящая казачка. Ты знаешь, что я обожаю казаков. Она очень мила и забавна, но она далеко не девушка и даже сдается, что брюхата. Но это между нами. С ней всегда граф Самойлов и князь Трубецкой, которого зовут Сережей. Тебе бы хотелось знать, от кого она брюхата? Она смеется и говорит – почем знать? Что за нравы!

Нам отвели один из вновь построенных домов, снабженный всевозможным комфортом. Это действительно царское гостеприимство. Этот дом, хотя за № 359, не уступал домам самых приближенных царя. Дома, приготовленные для князя Паскевича и для графа Орлова, ничем не отличались от нашего по внешности и убранству внутренних покоев. Я было хотела переехать к генеральше О., но, получив приглашение ко двору, была так обласкана императором и императрицею, что переменила намерение. Все, как нарочно, удивлялись моему сходству с Анатолем. Прием, мне сделанный, успокоил меня совершенно. Анатоль вел себя все время нашего пребывания весьма сдержанно. Меня все совесть мучила, несмотря на уверения Анатоля. У меня с Анатолем много общего, родственного. Зачем нас было сближать?

Оттуда я вместе с Анатолем поехала на Линц, Нюренберг, Франкфурт, в Бельгию и, отдохнув от трудов, собираюсь в Константинополь. После свадьбы Деложа с девицей Мюель минуты были считаны. Мне очень жаль, что я вас не видела. Я хранила в тайне мой приезд и боялась огласки. Мой паспорт дан был до Вены. Анатоль только в Эпинале мне передал мой капитал. Тебе известно, что я ни во что не считаю деньги. Мой отпуск оканчивался, и я должна была снова спешить в Вену, где меня ожидали шестеро молодых балерин. Взяв с собою моих питомиц, я, в сопровождении тех же друзей, вступила на пароход «Франц I» и вернулась к 1 ноября, как гласил мой отпуск. На пароходе (я дважды меняла его) мы переехали железные ворота на большом катере и перешли на другой пароход, с которым мы проследовали безостановочно до Галаца, а в Галаце пересели на султанскую яхту. Она чудо как отделана и ходит с неимоверной быстротой.

Как я счастлива, что вам поверила! Поезжайте скорее к Тюфякину. Он вас с нетерпением ожидает. Нежно и страстно я вам шлю привет. Передайте его Анатолю. Вы видите, как я к нему привязана с тех пор, как убедилась, что между нами нет никакого родства. Султан влюблен в меня, и я с ним вижусь два раза и даже три в день.

№ 73. ГРАФУ САЛЬВАНДИ В ПАРИЖ

Булгурлу. Воскресенье, 12 ноября 1837 года

Я познакомилась с Решидом-Эффенди в Париже. Он снабдил меня письмом к Пертеф-паше. Он раньше уже послал мой акварельный портрет, написанный Морэн и напечатанный тогда в «Дамском журнале» в феврале 1836 года; он мне дал также письма к лорду и леди Понсонби, принявшими меня очень радушно. Он нашел, что я несравненно лучше моего портрета. Я почти не выходила из его Яли в Арнаут-Кей. Недозволительная нескромность потревожила наше относительное счастие. Я вела переписку с Евгением Гино и думала ему сообщить известия, годные для водевилей; я в то же время переписывалась с Делессером. Ежемесячная моя корреспонденция была чисто политического и весьма конфиденциального характера. К несчастию, непростительная оплошность в самой префектуре дала средство Гранье де Кассаньяку воспользоваться моими сообщениями, чтоб состряпать статью, которая так поразила самого султана, что он лишил Пертеф-пашу своего места. Статья в «Ревю де Пари» собрала все мои сообщения в букет, который разразился в Константинополе, как гром. Удаленного Пертефа скоро лишили жизни. Адрианопольский Емин-паша пригласил к обеду Пертефа, дал ему прочесть султанский фирман. Пертеф выпил яд совершенно спокойно; но яд действовал медленно, четыре служителя Порты ему затянули шнур.

Я встречала каждую пятницу султана, когда в тридцатидвухвессльном каике, когда верхом. Он на меня смотрел очень пристально: таков султанский поклон. Я, представленная ему в Яли на горе Булгурлу, не удостоивалась другого привета. Я жила в одной из атенанс султанского дворца близ Скутари. Его посещения моей школы становились все чаще и чаще. Он нас пригласил во дворец. Рассказывать ли вам неистовства, коих мне, г-же Франкини и г-же Грациани часто приходилось поневоле быть свидетелями? Нет, я лучше умолчу. Время было ужасное. Напуганная историей с Пертеф-пашой, я почти не удалялась из моей школы. Султан на нас смотрит как на принадлежащих ему мабеинджи. Маркиз д'Ейрак советовал мне потерпеть немного и ожидать конца моего контракта. Я очень любила Пертеф-пашу. Он вас в самом деле очень напоминал. Та же восторженная любовь к изящной словесности, та же наклонность ухаживать за хорошенькими женщинами. Он себе этим много повредил. Я его предупреждала, что мы в Турции.

№ 74

Пятница, 17 ноября 1837 года

Я очень сблизилась с мужем и написала ему исповедь мою.

№ 75

Булгурлу. Среда, 18 октября 1837 года

«Я вышла замуж за вас в 1833 году; мне не было еще четырнадцати лет. Г. Керминьян, мой опекун, состоял главным инспектором путей сообщения в Лионе. Он меня выдал замуж за человека, еще не кончившего курса в Горном училище. Я едва видела его в течение трех лет и состояла в ведении моего опекуна и под его управлением. А в это время вы рыскали по горам и долам между Лионом и Марселем. Я эти три года провела одинокой в Париже и Компьене, состоя на службе у княза Тюфякина в качестве главной управительницы его школы пения. А с половины 1835 года я состою главной надзирательницей школы его величества. В ноябре 1835 года я поспешила приехать в Константинополь, узнав о претерпенном вами несчастии. Сознаюсь, что я была преступной перед вами по неопытности, но я никогда не переставала быть добродетельной и нежно вас любящей супругой. Я всегда отмечала те счастливые минуты, которые я проводила с вами на чужой квартире. Мы всегда видались в Пере, чтобы избежать сплетен. Вы сами признали это необходимым».

№ 76[56]56
  В подлиннике проставлена дата; текст отсутствует.


[Закрыть]

Суббота, 18 ноября 1837 года

№ 77

Понедельник, 27 ноября 1837

Я устроила свидание с мужем, желая избежать огласки.

№ 78

Четверг, 14 декабря 1837 года

Все не верится, что можно быть так счастливой с своим законным мужем. За мной смотрят, правда, ревнивые евнухи.

№ 79

Понедельник, 25 декабря 1837 года

С 24 декабря по 3 января я вкушала долгое блаженство.

№ 80

Среда, 3 января 1838 года

Мой муж с 3 января стал жаловаться на жестокую брюшную боль и харкал кровью.

№ 81. Г-ЖЕ ГЕРИО В ЛИОН

Среда, 21 марта 1838 года

Болезнь мужа продолжалась до 18 марта. Он дня три как поправился и снова начал страдать своею брюшною болезнью и много харкает кровью. Он жалуется на нестерпимые сквозные ветры и чувствует, как под ним вышивают работницы, так его тело сделалось чувствительным. Он слышит каждый взмах рукой, производимый женщинами, живущими в нижнем этаже, и иголки их так и вонзаются в его измученное тело. Что сказала бы мать моя! Адмирал Руссен очень меня уговаривает возобновить мой контракт: расположение султана может вернуться. Я очень хорошо знала, что нет. Дела моего мужа шли вяло, с подшибленным крылом. Султан лишил меня своей милости. Нам только и оставалось, что укладывать свои чемоданы. Я согласна была возобновить свой контракт на три года. Мне предлагали на один год и при весьма невыгодных условиях. Я решилась ехать весною в Одессу. Граф Воронцов нас приглашал и обещал нам золотые горы. Я остаюсь на службе его величества с сохранением содержания и еду в Одессу для комплектования моей труппы.

№ 82. ГРАФУ САЛЬВАНДИ В ПАРИЖ

Булгурлу, близ Скутари. Воскресенье, 29 апреля 1838 года

Право, забавную полемику я устроила с Демидовым, поместив в одной парижской корреспонденции рассказ о насилии русской полиции при учреждении вольных домов для нижних чинов в лагере под Вознесенском. Что эти учреждения сами по себе очень полезны, искони и везде устраиваются как во Франции, так и в Германии, – это весьма понятно и против этого мы не станем говорить. Но насилие чудовищно. Гг. Мулине, братья Компер, из которых один арендует имение у генерала Потье, а другой управляет имением генеральши Марковой, согнали из своих деревень, по соглашению с графом Воронцовым, крепостных девок – на эти или на какие-либо другие работы, они совершенно правы, если это им дозволяется законом; но беда тогда, когда это делается с ведома и при участии высшей полиции. Полиция, приступая к исполнению, принимает жестокие, даже крутые меры, как она и поступила с этими несчастными девками; во всяком случае, эго уже не порядок, а дело вопиющее. Я не могла часто ни есть, ни пить целый день, глядя на этих несчастных. Вы знаете мои принципы, они довольно широки. Хлеб свой добывать должно, но это из рук вон.

Демидов отвечает на мое обвинение в двух письмах, помещенных в «Журналь де Деба» в январе и марте, и оправдывает полицейские порядки единственным и весьма глупым доводом. Он уперся на том, что для развлечения публики были только две тирольки в их живописных костюмах. Хорош гусь! А цыганки, а французские актрисы? Правда, они очень дорого стоят, а все же промышляют собою. Обо всем этом Демидов мне запретил говорить. Впрочем, прочтите в «Журналь де Деба» или брошюру Демидова, изданную им в этом году «Путевые заметки о южной России и Крыме»[57]57
  В подлиннике сноска: «Esquisse d'un voyage dans la Russie meridionale et la Crimee en 1837».


[Закрыть]. Если у вас нет ее, то достаньте, а не то я вам пришлю. Для проверки сличите стр. 73–75 и 80–83; всех страниц, кроме заглавного листа, 102. Он недаром всю эту полемику поднял: у русских чутье тонкое. Увидим, дадут ли ему какой-то очень важный чин. Он ужасно врет, он меня уверял, что полк графа Ржевусского имеет черные латы, наподобие французских, потому что он как шеф полка хотел их сохранить в память Наполеона. Вы мне скажете с свойственною вам грубостью, что я устроила школу с явным намерением разврата. Добровольное соглашение – вот мой ответ. Я им даю отличное воспитание, а они им пользуются, как умеют. Я за них не отвечаю. Таким образом дело делается в свободной Америке еще чаще, чем у нас. Лучшие артисты законтрактовывают себя на десять лет. И я желала бы видеть, кто осмелится их пальцем тронуть, когда они нарушают контракт. Правда, они остаются всегда свободными, несмотря на то, что запродали себя, а эти вечные рабы. Мне очень интересно знать, что вы, с вашей возвышенной нравственностью и с вашим светлым умом, скажете на это. Не говорите, что мелочные, грязные соображения недостойны вашего внимания, а отвечайте откровенно, мне нужно знать ваш взгляд. Не поражает ли вас, что наши соотечественники пользуются не совсем деликатно своими сомнительными правами и несомненною безнравственностью? И знаете ли, что они берут всего один франк, изредка два франка с кавалера? Они жертвовать более не могут на алтарь Венеры. Эти триста несчастных девушек составляли только половину контингента. Тех было также до трехсот. Они все были охотницы. Их никто не принуждал. А прибыль они берут неимоверную. Гг. Мулен и братья Компер с их женами и детьми при мне проверяли счета. Они, страшно сказать, набирали, вместе взятые, до пяти тысяч франков в день, а иногда более. Так 7 и 8 сентября, 26 и 27 августа счета во всех трех домах доходили в общей сложности до двадцати тысяч франков, а за все семь дней они не превышали тридцати пяти тысяч франков. Вот, г. министр, итог моих добросовестных наблюдений. Нося простонародный мужской костюм и скрываясь от взоров всех, я не могла входить во все закулисные великосветские тайны. Все внимание мое обращено было на движение войск, их обмундирование и гигиенические условия их жизни в строю. Подробный отчет сообщен г. военному министру. По тому же предмету, что и в моем письме к вам, я представила г. Делессеру очень подробный отчет. Питаю надежду по старой дружбе, что вы прочтете, г. министр, мое дружеское письмо и мой сердечный привет великому магистру университета Франции.

№ 83. Г-ЖЕ ДЕЛОЖ, УРОЖДЕННОЙ МЮЕЛЬ, В БАДЕН-БАДЕН

Одесса. Пятница, 24 июня/6 июля 1838 года

Я с сердечным трепетом вышла из карантина, села в приготовленную мне коляску, запряженную шестеркой, с кучером и форейтором. Мне их подарил Род<оконаки>, ожидавший меня при дверцах, еще недавно гостивший у меня в Пере. Две девушки и два лакея, которых мне также подарил Род<оконаки>, ожидали меня у Отгона. Это лучшая гостиница, на Ришельевской улице под № 1. Со мной вошли гг. Р. Н. и хозяин Оттон. Я тут же дала моим девушкам несколько оплеух и ударила их зонтиком. Немедленно ко мне явился кн. Г. Г. Голицын, адъютант графа Воронцова, который мне помог вбить в их голову, что значит истинная дисциплина. Я так скоро привыкла к нравам этой страны, что не прошло трех дней, как мои девушки уже обе перебывали у квартального надзирателя, который шутить не любит, как я в том убедилась. Я сблизилась очень с графиней Воронцовой. Граф Кологривов, адъютант Лафайета, в течение трех достославных дней жил в Одессе, под надзором полиции, и выстроил себе огромный замок, вроде укрепления, и кутил в нем напропалую. Я посетила его вместе с графиней Воронцовой и графиней Шуазель-Гуфье. Надзор полиции ограничивался визитами графини, которые она ему иногда делала. Я сопровождала графиню к нему по субботам вечером. Мы находили у него довольно значительное общество и всегда отборное. Графиня имела привычку, взяв графа Кологривова под руку, уходить с ним вместе в отдаленные комнаты, и там она часто упражнялась в стрельбе в цель из пистолета, в тенистом саду. Жизнь была вполне элегантная, жизнь велась, как она ведется в Англии в загородных замках.

№ 84. Г-ЖЕ ДЕЛОЖ, УРОЖДЕННОЙ МЮЕЛЬ, В БАДЕН-БАДЕН

Вознесенск. Воскресенье. 26 июня/8 июля 1838 года

Князь Г. Голицын, адъютант графа Воронцова, был очень замечательной наружности, крайне предприимчив и в полном смысле слова совершенный авантюрист. Денег имел он очень мало и даже вовсе не имел их, кроме своего скудного жалования. Несмотря на это, он мне предложил в дар хутор и при нем: сорок пять десятин земли, маленькая роща, три лошади, восемь волов, четыре коровы и шесть человек, переселенных им из Калужской губернии. Прежде чем приобрести подарок, необходимо его посмотреть. Я прокатилась взад и вперед по знакомой мне дороге в Вознесенск и, вернувшись в этот город, обдумала и сказала ему, что погожу. Из Вознесенска мы поехали вчетвером: два гусарских офицера из поляков и один поляк живописец, называвшийся, кажется, Ольщевский или что-то в этом роде. Ольщевский мне указал двух косцов изумительной красоты. Он принялся их рисовать. Какие чудные люди эти калужские косцы! Посадить их сзади за коляской и прокатиться по Булонскому лесу – какой бы я произвела эффект, какой шик! Всякий бы останавливался, чтоб посмотреть на меня. А я, равнодушная, бесстрастная, лежу в коляске и потягиваю ножки по богатому ковру. Я их одену – как казаки императрицы. А пожалуй, они в коротких штанах произведут больший эффект. Их надобно будет приучить к службе. Я их буду держать близ себя… и через год мне уже их довольно. Они такие молодцы, что годятся в гвардию. Я их тогда продам за три и четыре тысячи обоих, а дети их останутся при мне, так закон требует. Дети, рожденные до поступления на службу, остаются за помещиком, но жены их делаются свободными вместе с мужьями, с чем я их поздравляю. Мужья определяются на двадцатипятилетний срок. Я посмотрю зимой, может быть, их за себя возьмет графиня Воронцова, а может быть, и г-жа Попандопуло, она гораздо щедрее. Насладимся настоящим, в России некогда предаваться своим мечтам. Графиня Шуазель, сестра адъютанта, уладила мне дела и подписала купчие крепости и выдала мне формальные доверенности. Дела в южной России идут несравненно лучше, благодаря либеральной системе графа Воронцова. Совершенно не делали никаких помех, чтобы утвердить акты об уступке и переуступке. Я теперь имею доказательства, что все при протекции очень легко делается. Я купила сорок пять десятин земли и шесть крестьян, которые мне обошлись в тясячу (опечатка? – Д.Т.) карбованцев или рублей серебром, как говорят в России. Я потребовала, чтоб мне выслали немедленно шесть семейств, оставшихся близ Калуги. Ты, надеюсь, удивляешься моим юридическим познаниям и сведениям в сельском хозяйстве?