Текст книги "Дни боевые"

Автор книги: Павел Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Гитлеровцы придавали высотам большое значение, но упредить нас в их захвате не успели, а румынское прикрытие оказалось слишком слабым.

В 8 часов утра передовой отряд 28-й гвардейской Харьковской дивизии втянулся в Кицканы, расположенные на северных скатах гребня, и тут, у монастыря, неожиданно натолкнулся на фашистских автоматчиков.

Прикрывшись с фронта одной ротой, комбат быстро вывел батальон из села и, обходя его с юга, садами, продолжал выдвигаться на высоты. С вершины гребня он увидел две вражеские колонны: одна (силою до батальона) подходила к Кицканы, другая (до полка) подтягивалась к западным скатам.

Развернувшись на гребне, батальон вступил в бой. Вскоре на помощь прибыл и передовой отряд 188-й стрелковой дивизии. Он форсировал Днестр на излучине южнее Тирасполя и, заслышав выстрелы, выдвинулся в Кицканы броском. Против вражеского полка оказались два наших батальона. Бой разгорался.

Надо сказать, что и наше командование уделяло кицканским высотам особое внимание. Ставя задачу на форсирование, командарм подчеркнул их значение.

Услышав донесшиеся с высот первые выстрелы, я немедленно направил туда все переправившиеся подразделения и части гвардейской Харьковской и воздушнодесантной дивизий.

К 11.00 гребень уже прочно седлали наши четыре стрелковых полка. Выбитые из Кицканы и сброшенные с гребня, разрозненные вражеские цепи откатывались назад, в долину.

К 12.00 я приехал в Кицканы. Бой за высоты был выигран нашими войсками. Отдаленная стрельба слышалась на западных скатах, а в селе и в садах, окружавших его, царило спокойствие.

Взобравшись на вершину кицканских высот, я замер от восхищения. На западе, как дно огромной чаши, раскинулась широкая долина с виноградниками, садами, рощами, круглым озером Бабайсь и другими небольшими озерами. За долиной поднимались в гору селения Плавни и Хаджимус, а за ними вырастали высоты, переходившие в холмистое плато, такое же высокое, как и гребень, на котором я находился.

Вправо, на возвышенном берегу Днестра, белели обнесенные крепостными стенами Вендоры. От Вендор, изгибаясь причудливой лентой, петлял Днестр. Он сначала тянулся к югу, затем, сделав петлю, поворачивал на восток, потом, извиваясь змеей, полз на северо-восток к Тирасполю и, образовав там три крутых витка, снова поворачивал на юг.

Влево синела обширная гладь озера Ботно с большим населенным пунктом Киркаешты на противоположном берегу. От Киркаешты к западу и юго-западу местность резко повышалась.

На севере, за садами, виднелись очертания Тирасполя, а на востоке, откуда я только что прибыл, чуть проглядывала Слободзея Молдаванская.

Над высотами и низинами, над Днестром и озерами, над Бендерами и Тирасполем играло весеннее селнце.

Меня удивляло, как это гитлеровцы смогли допустить потерю такого замечательного плацдарма. Посади они сюда заблаговременно хотя бы одну дивизию, и нам не взять бы его с ходу, как это удалось теперь. Чтобы сломить организованную оборону на кицканском гребне, потребовалось бы много сил и средств.

За успешное форсирование Днестра и захват плацдарма командующий войсками фронта Р. Я. Малиновский объявил корпусу благодарность.

Бои за расширение плацдарма пришлось вести еще целых полмесяца. Нам удалось очистить от противника всю низину, занять восточную часть Плавней и выйти к предгорью, к полотну железной дороги из Бендеры на Киркаешты.

Только 27 апреля, в соответствии с указаниями командарма, корпус перешел к жесткой обороне.

С переходом к обороне от нас ушла 10-я гвардейская Криворожская воздушнодесантная дивизия, о чем я очень сожалел. Вместо нее прибыла 92-я гвардейская Криворожская стрелковая дивизия полковника М.И.Матвеева. Эту дивизию мы знали еще с Днепра, она была уже раз в составе корпуса, да и за Тирасполь дралась вместе с нами.

Для обороны всей низины с передним краем от Плавней до Киркаешты протяжением 8 километров и глубиной 6 километров – до кицканских высот – я оставил две дивизии, а одну расположил, во втором эшелоне – в районе Кицканы. Общая глубина плацдарма на участке корпуса достигала 14 километров.

Наш правый фланг упирался в Днестр (2 километра южнее Вендоры), а левый примыкал к озеру Ботно. На этом рубеже фронт стабилизировался на все лето.

* * *

Наступили майские дни, солнечные, ясные. В высоком небе ни тучки, ни облачка. Зазеленели леса, зацвели фруктовые сады и палисадники. Все кругом заблагоухало.

С моего наблюдательного пункта, оборудованного на западном скате кицканского гребня, чуть пониже вершины, была видна огромная чаша котлована с гладью озер, извилистым Днестром и многочисленными садами.

Мой НП на днестровском плацдарме был самым лучшим за всю войну. Я и до сих пор с восторгом вспоминаю о нем. Хорош был и командный пункт. Сначала он размещался в Кицканах, а затем перебрался на опушку леса.

С переходом к обороне в частях корпуса развернулись в невиданных до сих пор размерах организационные и учебные мероприятия; войска приводились в порядок, велись усиленные инженерные работы по закреплению захваченного плацдарма, шла боевая подготовка офицерского состава и штабов, производилось боевое сколачивание подразделений.

Наша оборона на Днестре коренным образом отличалась от обороны под Кривым Рогом. Части вышли на плацдарм обескровленными, а после пятнадцатидневных боев за расширение плацдарма батальоны резко сократились: в каждом из них осталось по одной стрелковой роте с двумя – тремя десятками стрелков и автоматчиков; в пулеметной и минометной рогах было по одному взводу.

Требовалось пополнить подразделения личным составом, влить туда кадры среднего и младшего командного состава, укрепить партийные организации.

Новое пополнение, главным образом из мобилизованных с освобожденных территорий, стало поступать со второй половины мая и к началу августа составляло в стрелковых частях 70 – 80 процентов.

В обучении и воспитании молодого пополнения большую помощь командно-политическому составу оказывали бывалые воины. Они явились как бы цементом, накрепко связавшим командный и политический состав с молодыми воинами.

Землю копали в это лето так, как никогда раньше. На плацдарме отрыли столько траншей, убежищ и укрытий, что их и учесть было трудно.

Теперь, много лет спустя, разглядывая схему оборонительных работ и инженерных сооружений корпуса, поражаешься гигантскому солдатскому труду.

На правом участке главной полосы обороны, примыкавшей к излучине Днестра, было вырыто десять траншей полного профиля, связанных между собой ходами сообщения. Войска занимали не более половины траншей, остальные являлись запасными и предназначались на случай усиления участка резервами.

Левый, болотистый участок, менее насыщенный траншеями и окопами, опоясали противопехотными заграждениями – проволокой и минами.

Для отдыхающей смены повсюду были сооружены подбрустверные укрытия и землянки. Командные пункты разместили в хороших блиндажах. Всю боевую технику, транспорт и конский состав укрыли в окопах и земляных апарелях.

За траншеями и жилыми постройками бойцы ухаживали с любовью: своевременно очищали от обвалов и разрушений, днища и полы посыпали песком, стены обшивали камышом и жердями, у жилых землянок разбивали клумбы. И это на передовой, в двухстах – трехстах метрах от противника! Как все это было не похоже на 1941 – 1942 годы!

Вторую полосу обороны по западным скатам кицканского гребня оборудовали двумя сплошными траншеями, командными и наблюдательными пунктами и ходами сообщения, связывавшими западные скаты с восточными. Вдоль берега Днестра у Тирасполя шла отсечная позиция из двух – трех траншей.

Одновременно с организационным укреплением частей и оборонительными работами развернулась боевая учеба, охватившая всех – от рядового бойца до генерала.

Основы военного дела: материальная часть оружия и умение владеть им, права и обязанности начальников и подчиненных, понятие о воинской дисциплине, воинском долге и чести -прививались молодым солдатам в окопах на переднем крае. Тут же приобретались ими и практические навыки несения боевой службы; первый выстрел производился не в тире по мишени, а по действительному врагу. Строевое и тактическое сколачивание подразделений шло в ближайшем тылу.

Для взводных и ротных учений вторые эшелоны дивизий по очереди выводились на восточные скаты кицканского хребта. Здесь был развернут настоящий учебный центр с полосой препятствий, учебным тактическим полем и стрельбищами.

Если на западной низине, между хребтом и передним краем обороны, люди жили настороженно, маскировались и прятались в траншеи, соблюдали режим огня и больше отмалчивались, то попадая на восточную низину, между хребтом и Днестром, они вели себя иначе: с утра до вечера были на ногах, ползали и бегали, лазили через забор, ходили по буму, прыгали через окопы, стреляли и во весь голос кричали "ура".

Одновременно с боевой подготовкой одиночного бойца и мелких подразделений проводились учебные сборы офицерского состава.

По мере поступления нового пополнения роты и батареи в полках развертывались и доводились до штатного состава, а командовать ими было некому. Поэтому на должность командиров рот и батарей выдвигались новые кадры, но они нуждались в элементарной теоретической подготовке, в приобретении первых практических навыков. Эта подготовка велась под наблюдением опытных боевых командиров.

В мае – июне корпус провел несколько десятидневных сборов командиров стрелковых, пулеметных, минометных рот и командиров артиллерийских батарей, решив таким образом и эту довольно-таки сложную для нас задачу.

И, наконец, когда наши подразделения и части пополнились и окрепли, появилась возможность выводить вторые эшелоны корпусов за Днестр для более глубокий полевой подготовки.

На полях Карагаша и Слободзеи Молдаванской, в 10 – 15 километрах восточное Днестра, начались батальонные учения. По распоряжению командарма был подготовлен оборонительный район по типу противостоявшей нам на плацдарме вражеской обороны: с траншеями, заграждениями, долговременными огневыми точками, отсечными позициями. Траншеи были заполнены чучелами.

Через эту оборонительную полосу после предварительной тренировки пропускался каждый стрелковый батальон. Атака пехоты и танков на глубину первой позиции сопровождалась огневым валом.

Батальонным учениям на подготовленной оборонительной полосе большое внимание уделяли командарм и наш новый командующий фронтом генерал армии Ф. И. Толбухин. Прежний командующий генерал армии Р. Я. Малиновский выбыл от нас во второй половине мая командовать 2-м Украинским фронтом.

Командарма и комфронта Ф. И. Толбухина я видел на учебном поле почти ежедневно. Они обычно присутствовали при постановке комбатом задач и организации взаимодействия, затем взбирались на стрельбищную вышку и наблюдали оттуда за артподготовкой и атакой, а после "прорыва обороны" внимательно подсчитывали пробоины, определяя действительность артиллерийского и пехотного огня. Часто видел я их и задушевно беседующими с бойцами после разборов учений и в кругу офицеров и генералов за обеденным столом в большой палатке.

Генерал Толбухин как-то сразу вошел в жизнь войск фронта и стал любимым и уважаемым военачальником. Подкупала его простота, человечность. Он во многом напоминал Малиновского, к которому войска привыкли.

Генералы и старшие офицеры, знавшие нового командующего близко, в разговорах между собой называли его по имени и отчеству. И когда говорили: "Нужно доложить Федору Ивановичу", – все уже знали, что речь идет о командующем фронтом.

В период летней напряженной учебы все горели одним желанием – как можно лучше подготовиться к предстоящим наступательным боям. Каждый знал: сидеть на плацдарме долго не придется, и всякая свободная минута должна быть использована с наибольшей пользой.

В самый разгар подготовки войск, когда пребывание на плацдарме подходило к концу, наше дружное и сколоченное корпусное управление начало понемногу распадаться. Один за другим выбыли мои ближайшие помощники, моя опора в бою.

Первым в середине июля уехал наш общий любимец и весельчак корпусной инженер Александр Дмитриевич Ильченко, получивший назначение на должность командира инженерно-саперной бригады.

При прощании Александр Дмитриевич подарил мне на память свой серебряный портсигар. "Пусть этот подарок напоминает о нашей совместной службе, – сказал он. – А я никогда не забуду наш корпус". Я подарил ему на память свой портсигар и трубку. Недолго привелось Ильченко командовать инженерно-саперной бригадой. Он погиб на полях Венгрии, под Будапештом, подорвавшись на вражеской мине.

Его подарок как дорогую память о прекрасном боевом соратнике я храню до сих пор.

Вслед за Ильченко уехал его неизменный друг полковник Москвин. Он получил назначение на должность начальника штаба корпуса в соседнюю армию.

Из трех старших офицеров, участвовавших со мною во всех боях, остался один Муфель.

Внезапно серьезно заболел начальник штаба генерал Щекотский. Сердечные приступы повторялись у него изо дня в день. Армейская медицинская комиссия назначила ему длительное санаторное лечение, и он уехал на юг страны. И, наконец, тогда же из корпуса убыл наш лучший начальник политотдела дивизии полковник Шинкаренко. Главное Политическое управление отозвало его в Москву.

Стрелковая дивизия находилась в то время во втором эшелоне корпуса на восточном берегу Днестра и располагалась в Карагаше. Ею снова командовал оправившийся от ран полковник Даниленко.

* * *

Планирование Ясско-Кишиневской операции и непосредственная подготовка к ней начались в первых числах августа. Почувствовалось это сразу после приезда к нам представителя Ставки Верховного Главнокомандования Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко.

Как-то вечером мне позвонил командарм и предупредил, чтобы я завтра был готов встретить у себя высоких гостей.

– Кстати, прикажи своим саперам укрепить лестницу на монастырской колокольне, она шатается. Да проверь лично, -сказал он мне,

– Когда прикажете ожидать вас? – спросил я.

– Утром, между десятью и одиннадцатью часами. В десять утра я был уже в Кицканах, около колокольни. Через четверть часа прибыл маршал Тимошенко, а вместе, с ним командующий фронтом, командарм, член Военного совета фронта генерал-лейтенант А. С. Желтов и член Военного совета армии генерал-майор В. Д. Шабанов. Генерал-лейтенанта Желтова я видел впервые, а Василий Дмитриевич Шабанов – мой старый боевой друг.

Представившись, я коротко доложил маршалу о выполняемой корпусом задаче. Выслушав меня, он пожал мне руку и как-то по-простецки, больше по-товарищески, чем официально, переспросил:

– Ну, а все же, как дела-то у вас?

– Хорошо! – искренне ответил я. – Продолжаем зарываться в землю, учимся день и ночь, готовимся к будущим боям. Настроение у личного состава прекрасное.

– Еще бы! – улыбнулся Тимошенко и посмотрел на Толбухина. – Два месяца живут, как на курорте. Разве можно обижаться!

– Мы и не обижаемся. Теперь у нас все есть: и люди, и техника, и хорошо подготовленные к бою части. Любой приказ командования будет выполнен.

– А мы и не сомневаемся, – сказал маршал. – А теперь покажите-ка нам оборону противника. Сюда, что ли? – посмотрел он на колокольню.

Высокий, стройный маршал первым и довольно-таки легко стал подниматься по крутой лестнице. Вслед за ним двинулись генералы.

Командующий фронтом взялся за перила, попробовал их прочность, посмотрел наверх и затем окинул взглядом свою полную фигуру. Толбухин страдал диабетом, и его полнота была вызвана этой болезнью.

– Тяжеловат! – сказал он и безнадежно махнул рукой. -Догоняйте, догоняйте! – показал он мне на лестницу.

Взобравшись на первые два пролета, я посмотрел вниз. Толбухин, заложив руки за спину, спокойно прохаживался по нижней площадке.

С колокольни открывался прекрасный вид на северный берег Днестра, утопавший в садах Терновки и Парканов, на Бендеры и на весь правый сектор корпуса от Плавней до Хаджимуса.

Особенно резко выделялись высоты западнее Бендер и Хаджимуса со вторыми и третьими позициями главной полосы вражеской обороны.

Плохо просматривался левый сектор в направлении Киркаешты и совсем не просматривался передний край обороны. Он был закрыт уцелевшими постройками Плавней и пышной растительностью.

– А где же Федор Иванович? – обратился маршал ко мне. – Да, да! Ему тяжеловато, лучше не подниматься, – сказал он, узнав, что генерал армии остался внизу.

После ознакомления с обороной маршал и генералы уехали в Тирасполь, в штаб армии, С этого дня началась напряженная и целеустремленная подготовка к наступательной операции.

11 августа на ВПУ штарма состоялся проигрыш на картах решения командарма с командирами корпусов.

12 августа на основе принятого командармом решения состоялись рекогносцировки командиров корпусов с командирами дивизий, а 13 августа был произведен проигрыш с ними на картах,

14 августа я издал приказ по корпусу на наступление, а 15 августа вторично участвовал в военной игре, проводившейся в присутствии Толбухина.

Командиры корпусов первого эшелона явились на игру вместе со своими командирами дивизий, а я, как командир корпуса второго эшелона, приехал один. Нужно сказать, что назначение корпуса во второй эшелон армии очень огорчило меня. Свою обиду я высказал командарму. Шарохин спокойно выслушал, а потом, улыбаясь, спросил по-дружески:

– Ты учился в военной академии?

– Учился.

– Знаешь, какие части командир выделяет в свой второй эшелон?

– Знаю.

– А почему же ты заявляешь мне претензию? Ты знаешь, что я сначала намечал твой корпус в первый эшелон, а затем перерешил и оставил во втором. Думаешь, это случайно? Нет! Это не обида, а большая честь для корпуса. Пойми сам и постарайся разъяснить подчиненным. Ясно?

– Ясно! Будет исполнено!

– Ну то-то же!

На военную игру командиры корпусов и дивизий прибыли подтянутые, торжественные. Они знали, что для них это генеральная репетиция.

Начальник штаба армии расположил нас вокруг огромного рельефного ящика, на котором была изображена горловина кицканского гребня с обороной противника в нашем исходном положении для наступления.

Генерал Толбухин сидел в сторонке, ни во что не вмешивался и как бы не обращал внимания на всю суету.

Наконец все расселись но своим местам, и командарм начал игру.

Командующий фронтом внимательно следил за игрой и вносил свои поправки. Делал он это очень спокойно и обоснованно.

Оперативной игрой и действиями участников Толбухин остался доволен.

После 15 августа начались рекогносцировки и увязка взаимодействия в звене командиров полков и комбатов, а в последние три дня до начала операции была произведена перегруппировка войск.

Корпус, передав свою оборонительную полосу правофланговой армии генерала Гагена, сосредоточился во второй эшелон армии между Кицканы и рекой Днестр.

Все рекогносцировки офицерского состава и перегруппировка войск производились в условиях тщательной маскировки, в строжайшей тайне. Противник и не подозревал, что над ним нависли грозовые тучи. Вот-вот должна была разразиться и сама гроза.

Наступило утро 20 августа. Глубоким покоем веяло над плацдармом южнее Вендоры. Из-за садов Слободзеи медленно выплывало солнце.

За несколько предыдущих ночей на плацдарм были стянуты огромные массы войск и боевой техники. Отсюда готовился по врагу мощный удар.

Командующий войсками фронта сосредоточил на плацдарме и примыкавшем к нему правом берегу Днестра три общевойсковые армии, два механизированных корпуса, свой резерв – стрелковый корпус и почти три четверти фронтовой артиллерии.

Справа, южнее и восточное Вендоры, вытянувшись вглубь в три эшелона, занимала исходное положение 57-я армия генерала Гагена. Она изготовилась к прорыву на своем левом фланге, на узком 4-километровом участке, между Хаджимусом и Киркаештами.

В центре плацдарма, упираясь правым флангом в озеро Ботно, а левым в высоту 138,7 западнее Талмаза, сжалась на 9-километровом участке 37-я армия генерала Шарохина. В предстоящей фронтовой операции ей отводилась ведущая роль. В первом эшелоне у нее два корпуса: справа, примыкая к озеру и седлая горловину кицканского гребня, – 66-й стрелковый корпус генерала Куприянова; слева, против Леонтины, – 6-й гвардейский генерала Котова. Главный удар армии нацелен вдоль гребня па фронте в 6 километров.

82-й стрелковый корпус, которым командовал я, был сосредоточен во втором эшелоне – в садах и рощах южнее Кицканы.

Приданный армии 7-й механизированный корпус генерала Каткова расположился на правом берегу Днестра.

Слева, от Талмаза до Чобручу, на 8-километровом участке сосредоточились основные силы (два стрелковых корпуса) 46-й армии генерала Шлемина.

Таким образом, на 18 километров прорыва, равного только 7 процентам общей протяженности фронта, командующий войсками фронта сосредоточил 72 процента всех своих дивизий, около 87 процентов танков и самоходно-артиллерийских установок и 71 процент артиллерии и минометов. Сюда же был нацелен и удар с воздуха тысячи боевых самолетов фронтовой авиации.

Огромная сила сокрушающего удара, пока еще не приведенная в действие, ничем не выдавала себя. Враг и не подозревал, что над его головой занесен меч.

Часа за полтора до начала артподготовки, когда в войсках ставились задачи сержантскому и рядовому составу, я пришел на НП командарма. Его НП и мой располагались недалеко один от другого, на гребне западнее Копанки, но генерал Шарохин приказал мне в это утро быть вместе с ним. Видимость в сторону переднего края и у меня и у него была неважной. Просматривался лишь левый сектор в направлении Леонтины и Талмаза, да и тот наполовину закрывался растительностью. Правый сектор, где сосредоточился корпус Куприянова, не просматривался совсем. Его закрывала вытянувшаяся вдоль гребня большая роща.

Нужно сказать, что на этом резко пересеченном участке трудно было организовать наблюдение и всем другим командным звеньям. Командирам корпусов, дивизий и полков приходилось располагаться на деревьях.

Недостатки в наблюдении восполнялись хорошей маскировкой исходного положения и скрытыми к нему подходами. Юго-западное направление имело и ряд других преимуществ. Оно было доступно для всех родов войск и сразу же по выходе из межозерной горловины выводило на тактический, а затем и оперативный простор.

Шарохин волновался. Ему хотелось позвонить командирам корпусов Куприянову и Котову, а звонить было нельзя. Он сам категорически запретил это. Все переговоры до начала операции были сведены в код и теперь выражались односложными сигналами. А что могут сказать сигналы? Очень мало. К тому же, когда беспокойно на душе, хочется не сигналов, а настоящего человеческого слова.

Командарм подходил к телефонам, брался за трубку, но тут же опускал ее. "Выдержка, дорогой товарищ! Выдержка!" – так, видимо, одергивал он себя мысленно.

Перебросившись парой фраз со мной или спросив что-нибудь у адъютанта, он шел к стереотрубе и долго всматривался в оборону противника.

Утро разгоралось. Вес выше и выше поднималось солнце. Ровно в восемь воздух потряс мощный артиллерийский залп.

Начался первый огневой налет по переднему краю, ближайшей глубине, артиллерийским и минометным батареям противника.

За коротким огневым налетом последовал длительный период методического огня на разрушение, а затем снова двадцатиминутный огневой налет на подавление живой силы и огневых средств врага. Затем еще раз методический огонь и, наконец, последний огневой налет перед атакой.

Один час сорок пять минут продолжалась артиллерийская подготовка, и за это время в моих мыслях пронеслись все три года войны. Как они не похожи один на другой!

Мне вспомнился сентябрь сорок первого года, когда я впервые со своей дивизией в боях под Лужно на Северо-Западном фронте прорывал вражескую оборону. Пятнадцать орудий на километр фронта, половина боекомплекта и три часа светлого времени на подготовку – вот и все, что я имел тогда в своем распоряжении.

Я и мои боевые товарищи мечтали об артиллерийской плотности в 50 – 60 орудии. Впервые я получил се только в боях на Украине.

В начале войны и мне, и моим соседям очень часто приходилось наступать с ходу. Старшие начальники не выделяли нам положенного на подготовку времени, и трудно сказать, почему они это делали: то ли из-за опасения преждевременно разгласить подготовку, то ли из-за неумения спланировать операцию и бой.

Материальная необеспеченность, отсутствие необходимого времени, бесплановость приводили к безуспешным боям.

Только с сорок третьего года, переломного года в войне, все резко изменилось.

Нашлось время, нашлись и средства, да и военные кадры стали другими.

Теперь у нас во фронте на восемнадцати километрах главного удара сосредоточено 4328 орудий и минометов среднего и крупного калибра, то есть создана плотность 240 стволов на один километр прорыва. О таких масштабах мы раньше не могли и мечтать!

На каждое орудие и миномет на огневых позициях выложены два боевых комплекта на день боя. Так за годы войны выросли наши материальные возможности.

Но возросла не только техническая оснащенность армии, вместе с ней поднялось на высшую ступень и советское военное искусство, сформировались советские полководцы, возросло военное мастерство офицерских кадров.

Чтобы спланировать и подготовить такую операцию, как эта, потребовалось большое умение, творческий талант военачальников, спокойствие и выдержка исполнителей.

В 9.45 плацдарм содрогнулся от мощного "ура". Началась атака, сопровождаемая огневым валом.

Перед войсками 3-го Украинского фронта стояла задача -прорвать оборонительную полосу противника, стремительно, развивая свой основной удар на запад вдоль Траянова вала{6}, выдвинуться на реку Прут и там войти в соприкосновение с войсками 2-го Украинского фронта.

Войска 2-го Украинского фронта прорывали оборону противника между реками Серет и Прут и устремлялись вперед на Васлуй и Хуши, чтобы на реке Прут в районе Леово и севернее в свою очередь соединиться с войсками 3-го Украинского фронта.

Удары наносились одновременно, в один и тот же день. По замыслу Советского Верховного Главнокомандования, эти два охватывающих удара должны были привести к окружению и разгрому всей вражеской группировки, сосредоточенной в районе Яссы, Кишинев, Вендоры.

Главный удар войск 3-го Украинского фронта пришелся по стыку 6-й немецкой и 3-й румынской армий.

В итоге первого дня операции немецко-румынский фронт был прорван в полосе шириной до 40 километров и на глубину до 10 -12 километров. Наши войска вывели из строя частично 15-ю немецкую пехотную дивизию и почти полностью 21-ю пехотную и 4-ю горно-стрелковую румынскую дивизии и создали предпосылку для разрыва между двумя союзническими армиями.

Чтобы не допустить дальнейшего прорыва своего фронта южнее Бендеры и восстановить утраченное положение, командование 6-й немецкой армии в первый же день бросило в бой находившуюся в резерве 13-ю танковую дивизию. К исходу дня дивизия выдвинулась на рубеж Каушаны, Ермоклия, где заняла вторую полосу обороны и изготовилась для контратаки. Сюда же гитлеровцы подтягивали и пехотные резервы.

К исходу дня армия Шарохина встретила на подступах ко второй полосе ожесточенное сопротивление 13-й танковой дивизии. Опираясь на сохранившиеся опорные пункты, занимаемые подразделениями 15-й пехотной дивизии, танковые части переходили в яростные контратаки. Борьба с ними продолжалась всю ночь и утро следующего дня.

С рассветом 21 августа начался ввод в прорыв подвижной группы. Пропустив через свои боевые порядки 7-й механизированный корпус, наши дивизии двинулись вслед за ним.

Часов в десять – одиннадцать утра я приехал на северную окраину Поповки, где располагался НП командарма, чтобы доложить ему о выдвижении корпуса в прорыв. Шарохина я застал на высотке, откуда он вместе со своим командующим артиллерией наблюдал за продвижением колонн.

Командарм только что возвратился из поездки, лицо его было покрыто легким слоем дорожной пыли.

– Разрешите узнать, как дела на фронте, товарищ командующий? – спросил я у него после того, как коротко доложил о марте корпуса.

– У нас и у Шлемина хорошо, а вот Гаген топчется на месте. Отстает его левый фланг. Тормозится продвижение и правого фланга Куприянова.

– А как с немецкой танковой дивизией?

– Доколачиваем. Сейчас вступают в бой танкисты мехкорпуса Каткова. Будет легче. Слышите? Началось! Пропускают.

Вдали загрохотала артиллерия.

Это, минуя боевые порядки Куприянова и Котова, вперед на оперативный простор вырывались подвижные войска. Их проходу содействовала артиллерия.

– Задерживать не буду. Задача прежняя. Желаю успеха, – сказал мне командарм. – По выходе на простор требуйте от людей больше инициативы, смелости и дерзости. До свидания!

К исходу второго дня операции глубина прорыва на главном направлении достигла 35 – 40 километров. Механизированные войска действовали уже впереди пехоты.

Наш корпус продолжал выдвигаться на запад, не имея соприкосновения с противником. Марш совершался по четырем маршрутам. В первом эшелоне следовали 92-я гвардейская дивизия Матвеева и 188-я стрелковая Даниленко, во втором, за правым флангом, – 28-я гвардейская Харьковская дивизия Чурмаева.

Вперед по маршруту Леонтина, Ермоклия, Токуз, Тараклия, Гура-Галбена я выслал на автотранспорте корпусной подвижный отряд в составе стрелкового батальона, артдивизиона и саперной роты.

22 августа начался отход 6-й немецкой армии. Преследуя ее, войска фронта к концу дня расширили прорыв до 130 километров по фронту и 70 километров в глубину.

Весь день 23 августа гитлеровцы продолжали отходить, не имея уже возможности закрепиться на промежуточных рубежах. Усилия гитлеровского командования сводились лишь к тому, чтобы удержать за собой переправы через реку Прут в районе Хуши и Леово. Но в этот же день обозначился уже и внутренний фронт окружения кишиневской группировки.

Подвижные войска 3-го Украинского фронта своими передовыми частями подошли к восточному берегу р. Прут на участке Леушени и повернули фронт на северо-восток, навстречу беспорядочно отступавшим вражеским колоннам.

Армия Шарохина, в том числе и наш корпус, весь день вела параллельное преследование отходивших колонн противника севернее Траянова вала. Армия Гагена овладела городом Бендеры.

День 24 августа ознаменовался крупным военно-политическим событием. На фронт пришли вести об отстранении от власти Антонеску, формировании нового румынского правительства и выходе Румынии из войны на стороне Германии. Румынские войска прекратили сопротивление.

Таковы были первые итоги блестящей победы Советской Армии между Днестром и Прутом.