Текст книги "Дни боевые"

Автор книги: Павел Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Кузнецов Павел Григорьевич
Дни боевые

Кузнецов Павел Григорьевич

Дни боевые

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

От автора: В лесах и болотах Северо-Западного фронта в пер-вые годы Великой Отечественной войны зародилась мысль об этой книге. Боевые друзья-командиры нашей славной дивизии, под знаменами которой мы сража-лись с немецко-фашистскими захватчиками, мечтали описать фронтовую жизнь такой, как она есть, без вся-ких прикрас и скидок на нашу неопытность и промахи. ...наконец, книга написана. Насколько она удалась, судить не автору. Но пусть не упрекнут меня читатели в том, что я при изложении событий в чем-либо покривил душой. Они изложены так, как протекали на наших глазах.

С о д е р ж а н и е

От автора

Часть 1. На Северо-Западном

Дыхание фронта

В обороне

Зимнее наступление

На Ловати

У "рамушевского коридора"

Под Старой Руссой

Часть 2. На Южных фронтах

На Днепре

Под Кривым Рогом

От Ингульца до Днестра

На Днестре

За рубежом

Примечания

От автора

В лесах и болотах Северо-Западного фронта в первые годы Великой Отечественной войны зародилась мысль об этой книге. Боевые друзья-командиры нашей славной дивизии, под знаменами которой мы сражались с немецко-фашистскими захватчиками, мечтали описать фронтовую жизнь такой, как она есть, без всяких прикрас и скидок на нашу неопытность и промахи. Мы мечтали посмотреть на самих себя и на свои боевые дела со стороны, много лет спустя, в мирной обстановке, быть может, за чашкой чая.

Мы обещали тогда друг другу претворить эту нашу обшую мечту в жизнь.

Все время я помнил об этом нашем уговоре, и все время меня не покидала мысль о книге. Много раз перелистывая фронтовые записи, просматривая страницы дорогих сердцу альбомов с фотоснимками, поглядывая на пожелтевшие от времени схемы и карты боевых действий, я вновь и вновь погружался в воспоминания о незабываемых суровых военных годах.

Но одно дело мечтать, другое – претворить мечту в жизнь. И тут – то не хватало времени, то не позволяло здоровье...

И все же, наконец, книга написана. Насколько она удалась, судить не автору. Но пусть не упрекнут меня читатели в том, что я при изложении событий в чем-либо покривил душой. Они изложены так, как протекали на наших глазах.

Приношу маю глубокую признательность старым боевым товарищам: М. Н Шарохину, В. Л, Шабанову, К. Г. Черепанову, Р. Ф. Варкалну и Г. Н. Шинкаренко, которые помогли мне восстановить в памяти отдельные этапы боевого пути и некоторые эпизоды из нашей совместной фронтовой жизни.

Часть 1.

На Северо-Западном

Дыхание фронта

Наш воинский эшелон походил к станции Бологое. Несколько часов назад станцию бомбили немецкие самолеты, и теперь над железнодорожным узлом висело облако черного дыма.

В нашем составе – управление дивизии и батальон связи. Мы едем с Дальнего Востока на фронт. Тридцать эшелонов растянулись на многие сотни километров. Голову от хвоста отделяют четверо суток езды; голова дивизии в Европе, а хвост где-то в Азии.

Наша 26-я стрелковая дивизия являлась одной из старейших в Советской Армии. Ее стрелковые полки имели, кроме нумерации, почетные наименования 87-й Карельский, 349-й Казанский, 312-й Новгородский. Артиллерийские полки носили условные номера войсковых частей и назывались но фамилиям их командиров.

В голове дивизии – Карельский полк. Его первый эшелеон отправился из Приморья, с берегов озера Ханка 1 сентября 1941 года.

Остановившись в Бологое, мы вплотную приблизились к фронту. Куда повезут нас дальше, никто не знает. К сожалению, не знаю и я, командир дивизии. Остается только ждать и строить предположения. От Бологое лучами расходятся пять путей. По одному нз них мы приехали с востока. На Москву нас едва ли повезут, мы могли бы попасть туда из Ярославля. Остаются еше три направления: на Ленинград, на северо-запад и на запад. Многие почему-то уверены, что дивизия двинется к Ленинграду.

Целый день томимся в ожидании.

Наконец в десятом часу вечера трогаемся, и сразу все становится ясно. Нас везут на северо-запад, под Старую Руссу.

– Теперь уже недолго ждать, – расхаживая по вагону, рассуждает смуглый круглолицый майор Алешин, начальник связи дивизии, – часа через два начнем разгружаться.

– Конечно, не в Руссе: она занята противником,– говорит высокий и стройный майор Носков – начальник штаба артиллерии, задумчиво глядя в темное окно.

– Поживем – увидим, – откликается из соседнею купе полковник Иноходов – начарт нашей дивизии – и тут же запевает могучим басом:

Вот мчится тройка почтовая,

По Волге-матушке зимой...

Дородной фигуре начарта соответствует его внушительный голос, которым он гордится.

В пути Иноходов частенько будил нас своими любимыми ариями. "Ни сна, ни отдыха измученной душе", – начинал он с утра, – и вагон оживал.

Песню, начатую Иноходовым, дружно подхватывают. За этой песней, широкой, раздольной, следуют новые. Каждый поет и думает о скорой высадке и предстоящих боях. Поют и в других вагонах.

Не поет только наше купе. Вместе со мной едут комиссар дивизии полковой комиссар Василии Дмитриевич Шабанов и начальник штаба – майор Григории Иванович Секарев.

Мы озабочены, кажется, больше, чем другие.

– Где-то сейчас наши эшелоны? – говорит Секарев, глубоко вздыхая.

– Не скоро, видно, соберутся они вместе, – откликается Шабанов и, обратившись ко мне, спрашивает: – Павел Григорьевич, как считаешь, где нас высадят?

– Трудно сказать, – отвечаю я. – Одно ясно: далеко не повезут

– Скорей бы! Ждать и нагонять хуже всего. – говорит Секарев

К полуночи эшелон прибыл на станцию Валдай. Началась разгрузка.

Сеет мелкий дождик. Над землей поднимается такой густой туман, что в пяти – шести шагах ничего не видно. Гудит голосами платформа. Один из водителей пытается включить фару, чтобы хоть чуть чуть осветить то место, где нужно поставить машину. Вспыхивает свет и сейчас же разлается ругань, слышится звон разбитого стекла. Опять наступает мрак.

– Товарищ Черепанов! Сбегайте, узнайте, в чем там дело, и приведите того, кто бьет фары, – говорю я своему адъютанту.

– Есть! – отвечает лейтенант и мгновенно исчезает в темноте.

Через несколько минут – передо мной командир роты нашего батальона связи и незнакомый лейтенант, называющий себя представителем военного коменданта станции.

– Это бы стекла бьете? – спрашиваю я у лейтенанта.

– Товарищ полковник, я вас разыскивал,-оправдывается он, – а на фару нарвался случайно... Нельзя нарушать светомаскировку.

– Зачем я вам понадобился?

– Вас ожидает полковник из штаба фронта. Он сейчас у нашего коменданта. Я провожу вас. А за фару извините.

Вместе с Шабановым и Секаревым идем к коменданту. В маленькой комнатушке, еле-еле освещенной плохонькой керосиновой лампочкой, у стола сидит человек. При нашем появлении он встает и идет нам навстречу. Здороваемся. Полковник сообщает, что решением Ставки наша дивизия передана в распоряжение командующего войсками Северо-Западного фронта и производит выгрузку на станциях Едрово и Валдай. До нас уже прибыло пять эшелонов.

Полковник советует сейчас же поехать к командующему с докладом о состоянии дивизии.

– Ехать обязательно нужно, – соглашаюсь я,– но смогу ли я ночью найти штаб?

– Трудно, но найти можно, – говорит полковник и развертывает на столе карту. – Выедете из Валдая по шоссе на Крестцы, доберетесь до первой развилки, а затем свернете вправо. Проедете вот эту лощину с мостом а затем налево на бугорке и будет командный пункт. У первых построек остановитесь и спросите, а там вас проведут. Тут километров десять, не больше. Желаю приятной встречи с командующим, – улыбается полковник. – Не робейте, он у нас хороший. Слышали о генерал-лейтенанте Курочкине?

– Да, конечно.

* * *

Ко дню прибытия на станцию Валдай первых эшелонов нашей дивизии обстановка на северо-западном направлении советско-германского фронта была следующей.

Здесь действовала вражеская группа армий "Север" под командованием фельдмаршала фон Лееба. В ее состав входили: 16-я армия генерал-полковника Буша, 18-я армия генерал-полковника фон Кюхлера и 4-я танковая группа генерал-полковника Геппнера, всего 20 пехотных, три танковые и три моторизованные дивизии. Группу армий "Север" поддерживал 1-й воздушный флот под командованием генерал-полковника Келлера.

Ценой огромных потерь немецко-фашнстским войскам удалось выйти на побережье Финского залива в районе Урицка и на южный берег Ладожского озера у Петрокрепости (Шлиссельбург) и блокировать Ленинград с суши. В то время, когда гитлеровцы рвались к Ленинграду, а навстречу им наступала финская армия, войска Северо-Западного фронта форсировали реку Ловать и нанесли из района Старой Руссы сильный контрудар по южному крылу 16-й немецкой армии. Для парирования этого контрудара фашистские командование вынуждено было перебросить подвижные войска не только группы армий "Север", но и группы армий "Центр", наступавшей на Москву. Кроме того, сюда же была перенацелена и вся авиация 1-го воздушного флота. Контрудар ослабил немецко-фашистские войска на ленинградском направлении. Ценой потери некоторого пространства к востоку от реки Ловать войска Северо-Западного фронта выиграли время, необходимое Ленинграду для организации прочной обороны.

К 20 сентября вражеское наступление на Ленинград было окончательно приостановлено. Гитлеровцы оказались скованными активной обороной советских войск. К концу сентября прекратилось наступление и финской армии на Карельском перешейке севернее Ленинграда и на реке Свирь, между Ладожским и Онежским озерами.

В ожесточенных боях на рубежах рек Ловать и Пола наши части понесли значительные потери. Сдерживая натиск немецких танков, отражая непрерывные налеты вражеской авиации, они организованно отошли на рубеж Лычково, Демянск, Осташково, где заняли оборону.

На усиление поредевших войск фронта Верховное Главнокомандование и направило нашу дивизию.

...Всю дорогу к командующему фронтом я обдумывал свой доклад ему. Беспокоило меня многое. Дивизия, обучавшаяся в Приморье, привыкла действовать на совершенно безлесных сопках. Теперь же ей предстояло сражаться на лесисто-болотистой местности. На первых порах это покажется слишком тяжело. Хотелось бы иметь немного свободного времени до вступления в бой, чтобы пообвыкнуть и осмотреться.

"Попрошу командующего, – думал я, – чтобы дивизию на недельку поставили в оборону. Мы смогли бы тогда изучить местность, противника и втянуться во фронтовую жизнь. Если же сразу придется наступать, то на подготовку буду просить хотя бы несколько суток".

Волновался я и за необученное пополнение в пятьсот человек, влившееся в дивизию перед отъездом на фронт. Тревожило меня и то, что артполку недоставало двух гаубиц. Он сдал их для ремонта в армейские мастерские, а обратно получить не успел.

Позже, когда я ознакомился с обстановкой на фронте, мое беспокойство в отношении гаубиц показалось мне смешным.

До штаба фронта доехал без происшествий.

Дежурный провел меня к командующему войсками фронта генерал-лейтенанту Павлу Алексеевичу Курочкину. Я видел его много раз до войны, на совместных учениях, на праздничных парадах. Теперь, когда я вошел к нему и представился, мне показалось, что время не изменило его. Он был по-прежнему строен, подтянут. Поздоровавшись и пригласив присесть, генерал начал свою беседу с вопросов: "Как доехали?", "В каком состоянии дивизия?"

Коротко доложив обо всем, я вручил ему ведомость "О боевом и численном составе дивизии".

– Замечательно! С таким составом вы хорошо сможете помочь нам, сказал Курочкин, ознакомившись с ведомостью и выслушав мои краткие объяснения.

– Все это учтем,– пообещал командующий, когда я доложил ему о своих пожеланиях. – Вам действительно необходимо время, чтобы осмотреться. А часть людей мы у вас обязательно заберем, – успокоил он меня, имея в виду необученное пополнение.

– Какие еще будут указания? – спросил я.

– Вы – во фронтовом резерве, – ответил Курочкин, – продолжайте сосредоточение. Связь у нас с вами есть, и все дополнительные указания будут даны своевременно.

Прежде чем уехать из штаба фронта, я переговорил еще с членом Военного совета корпусным комиссаром В. Н. Богаткиным. Очень жалел я, что мне не удалось увидеть начальника штаба фронта генерал-лейтенанта М. Ф. Ватутина: он был занят переговорами со Ставкой. Только глубокой ночью я вернулся на станцию. Там уже никого не было. Эшелон разгрузился, и люди убыли к месту расквартирования.

На большаке к югу от Валдая я догнал колонну батальона связи. Пешая группа успела проскочить вперед, а машины застряли на разбитой дороге и теперь буксовали в грязи и ползли черепашьим шагом.

Как ни старался мой водитель, обогнать автоколонну нам не удалось. Наша "эмка" так завязла, что ее еле-еле удалось вытащить.

– По такой дороге мы и к утру не доберемся, товарищ полковник, счищая с себя грязь, говорит адъютант Федя Черепанов.

– А что же делать?

– Ожидать рассвета.

– Нет! Попробуем еще. Прижмитесь ближе к грузовикам, – приказываю я водителю. – Если застрянем, то помогут соседи.

Приткнулись к хвосту автоколонны. Впереди в темноте продолжают рычать застрявшие машины, слышатся ругань и дружное "раз, два – взяли!", а мое продрогшее тело и уставший от напряжения мозг погружаются в забытье...

Издалека слышится голос:

– Вы полковника нашего не видели? Ищу, ищу и никак не найду!

Это вас разыскивают, – трогает меня за плечо адъютант.

– Меня? Кто? – бормочу я, поеживаясь от холода и пытаясь снова задремать.

– Комдив здесь, – открыв дверцу, говорит кому-то Черепанов.

"Да, это меня разыскивают", – наконец доходит до моего сознания, и дремота мигом улетучивается.

– Товарищ полковник! Вас вызывает к себе командующий войсками фронта, – подойдя к машине, докладывает офицер, оставленный Секаревым на станции Валдай для связи с прибывающими эшелонами.

– Я же только что от командующего, – говорю я ему.

– Когда вы выехали?

– Около двух.

– А мне позвонили из штаба фронта в половине четвертого и приказали разыскать вас.

Сомнений не оставалось. Значит, произошли какие-то изменения. Нало срочно возвращаться.

Минут через сорок – пятьдесят я снова у генерала Курочкнна.

– Решил подтянуть вас поближе к линии фронта, – говорит он мне, – и поэтому изменил станции выгрузки. С сегодняшнего дня все ваши эшелоны начнут подаваться на станция Дворец и Любница. Тем, кто сосредоточился в старых районах, дайте сегодня отдохнуть, а завтра к вечеру передвиньте их в новый район. Смотрите на мою карту, – подзывает он меня к себе и показывает новый район и маршруты.

Двухкилометровку местного района я видел впервые и разглядывал ее с интересом.

– А у вас своя карта есть? – вдруг спрашивает генерал.

– Пока нет.

– Тогда возьмите мою. Я поблагодарил его и взял.

– Ну вот, пока все, – говорит Курочкин. Часы показывали шесть утра. Было это 21 сентября 1941 года.

* * *

Возвратился я к себе, когда уже совсем рассвело. – Где же ты запропал? Случилось что-нибудь? – бросился ко мне комиссар. Вместе с Секаревым и Иноходовым он поджидал меня в избе у начальника штаба.

– Все в порядке! – ответил я, снимая снаряжение и присаживаясь к столу, – даже лучше, чем предполагал.

– А мы то беспокоились! Решили, если через час не подъедешь, посылать на розыски.

– Ты, Григорий Иванович, может быть, чайком напоишь с дороги?-спросил я у Секарева.

– Можно заказать...

– У нас в своей хате все подготовлено, – перебил Шабанов, – есть и чай, и завтрак. Хозяйка с самого рассвета старается. Попьем дома, а то она обидится.

– Дома так дома.

– Вы нас, товарищ полковник, не томите, расскажите, что вы узнали в штабе,-попросил Иноходов. Я сообщил все по порядку.

– Раньше чем через неделю в бои не вступим, – сказал Секарев. – Денька три будут подтягиваться наши эшелоны, а затем, при всех условиях, дня три четыре дадут на изучение обстановки и на подготовку.

– Так и полагается, – поддержал Секарева Иноходов. – По уставу на подготовку к бою отводится: комдиву – два дня, комполка – один день, комбату с комротами – один день; итого четверо суток.

– А вы не особенно-то рассчитывайте, – умеряет восторженный пыл друзей Шабанов. – На войне все бывает: думаешь одно, а получиться может другое.

– Ну, уж вы, товарищ комиссар, все берете под сомнение, – недовольно ворчит Иноходов. – Обещали же комдиву в штабе фронта!

– Нет, товарищи, обещать мне ничего не обещали, – сказал я, – там только соглашались с моими доводами.

– Это одно и то же. Если соглашались, значит, дадут, – уверенно говорит Иноходов.

– Будем надеяться.

Заглядывая несколько вперед, скажу: предположения наши не оправдались. В бой пришлось вступить при неблагоприятных условиях, без должной ориентировки и подготовки, не через неделю, а через три дня, когда большая часть дивизии находилась еще в пути. Но в то утро мы были вполне уверены, что дела наши пойдут нормально, по уставу, и мы сможем своевременно подготовиться к боям.

В последующие ночь и день прибывшие части выдвигались в новые районы. Раскисшие полевые дороги изматывали силы.

На станции Дворец и Любница не поступило ни одного эшелона: Бологое бомбила фашистская авиация, и там образовалась пробка.

На второй день, как только наши части, прибывшие из фронтового тылового района, передвинулись в армейский район, дивизия по распоряжению начальника штаба фронта была передана в состав 11-й армии генерал-лейтенанта В. И. Морозова. Я решил в первую половину дня продолжать ознакомление с новым районом и станциями выгрузки, а к командарму с докладом о состоянии дивизии явиться во второй половине дня.

Вместе с адъютантом я выехал на станцию Любница. Это была наша конечная станция: дальше на запад все станции от Лычково до Руссы находились в руках противника,

Уже при подъезде к станции чувствовались близость фронта и напряженность недавних боев. Большинство станционных построек было разбито, железнодорожные пути исковерканы.

В полуразрушенном вокзале меня встретил незнакомый майор.

– Товарищ полковник! – обратился он ко мне.– Вы командир дальневосточной дивизии?

– Да.

– А я из оперативного отдела штаба армии. Меня направил сюда начальник штаба наблюдать за выгрузкой и сосредоточением вашей дивизии, а заодно встретить вас и передать распоряжение.

Майор вынул из своего планшета конверт и протянул его мне. "Сегодня 22.9.41 в 19.00 вам надлежит прибыть в штаб армии для доклада командующему о состоянии дивизии", – говорилось в предписании.

– Вы не знаете, смог бы командующий армией принять меня пораньше, скажем, часа в три – четыре дня? – спросил я.

– Нет. Он к двенадцати выехал в штаб фронта и едва ли скоро вернется.

– А до вашего штаба далеко?

– Километров пять, прямо по шоссе, в Семёновщине.

Майор сказал мне, что час тому назад ему удалось переговорить с комендантом станции Валдай о наших эшелонах. По мнению коменданта, раньше следующей ночи ожидать прибытия войск нельзя. Поблагодарив за сообщения, я попросил майора доложить начальнику штaба армии, что в Семеновщине буду своевременно. Майор поехал к себе в штаб, а я продолжал рекогносцировку.

Во всем тыловом районе было единственное шоссе от станции Любница на Семеновщину, Сухую Ниву и далее на Демянск, занятый противником. Вся прилегающая к шоссе местность имела малоприезжие, раскисшие после дождя грунтовые дороги. Машина наша буксовала, застревала на каждом шагу, н нам поминутно приходилось вытаскивать ее из грязи.

– Товарищ полковник, куда же мы попали? – тревожно спрашивал меня адъютант. Здесь не только без карты, а и с картой заблудиться можно. Кругом леса, перелески да болота. Как тут воюют? Ни сопки, ни наблюдательного пункта. Ну и ну! -беспомощно разводил он руками.

* * *

Ровно в 19.00 я прибыл в штаб армии.

Командарм еще не вернулся. Принял меня начальник штаба армии генерал-майор И. Т. Шлемин. Я доложил ему о состоянии дивизии. Когда с делами было покончено, он предложил мне пообедать.

– Подзаправьтесь, отдохните и дожидайтесь, – сказал Шлемин.

Потянулись часы ожидания. Кроме меня, к командующему армией были вызваны еще два командира дивизии. Познакомились. Один из них-полковник Михаил Семенович Назаров-оказался моим однокашником по академии Фрунзе. Вспомнили про старое, наговорились и о фронтовых делах, а командарма все не было.

Приехал Морозов только во втором часу ночи,

– Простите, товарищи, – входя в избу, сказал он.– Задержал командующий войсками фронта. Да и дороги наши. Знаете, какие они! Насилу добрался, продрог. К тому же дождь.

Прибежавший из другой половины избы ординарец снял с командарма плащ и, притащив другие сапоги, предложил переобуться.

– Переобуваться не буду, приготовь мне умыться,– сказал генерал и вышел вслед за ординарцем на другую половину.

Возвратился он оттуда приглаженный н улыбающийся. Это был высокий, красивый мужчина лет сорока пяти.

– А-а, Кузнецов, с прибытием!-приветствовал он меня. – Мы с ним старые знакомые, когда-то служили вместе, – пояснил Морозов, обращаясь к командирам дивизий. – Познакомьтесь.

– Да мы уже перезнакомились, – ответил Назаров. – Времени было достаточно.

– Тогда будем пить чай и поговорим о деле. Доклада о состоянии дивизии слушать не буду, – сказал мне Морозов, – все необходимое узнал от командующего фронтом, а о деталях потолкуем позже. Прошу к столу.

Ординарец внес хозяйский самовар и чайную посуду и все это бережно расставил на столе. Самовар по-семейному шумел, и в избе сразу сделалось уютнее.

Пришел начальник штаба, и все мы уселись за стол.

– Несколько часов назад, – начал командарм, – командующий фронтом утвердил наши соображения и поставил армии боевую задачу. События на других фронтах не позволяют нам сидеть и выжидать. На московском и ленинградском направлениях продвижение гитлеровцев хотя и приостановлено, но они готовятся там к новому наступлению. Нашей армии приказано нанести противнику удар, прорвать на узком фронте его оборону и, развив успех, овладеть Демянском. В операции примут участие ваши три дивизии, – обвел нас Морозов взглядом, – и танковая бригада. Все подробности и взаимодействие, сказал он в заключение, – мы разберем завтра, вернее, уже сегодня, 23 сентября в 16.00 на рекогносцировке. Сбор на безымянной высоте южнее Сосницы.

– Когда же начало наступления? – спросил я.

– Готовность в 10.00 24 сентября, – ответил Морозов.

Я доложил генералу, что к указанному времени моя дивизия не будет готова. До начала наступления оставалось 32 часа, а из тридцати эшелонов прибыло всего восемь. В их числе – один стрелковый и один артиллерийский полки, да и те не в полном составе. Все же остальные части находятся в пути и ранее чем через двое – трое суток сосредоточиться не смогут. Дивизии нужно не менее трех суток на сосредоточение и на подход к переднему краю и еще хотя бы двое суток на смену соседних частей и подготовку к наступлению,

– Товарищ командующий, прошу учесть мои соображения, – сказал я.

– Напрасно волнуетесь, – успокоил Морозов. – Вам в новинку фронтовая обстановка. А мы здесь пережили многое, были моменты куда сложнее, чем теперь, и то находили выход. А у вас ничего сложного нет. Наступать будете тремя эшелонами, полк за полком. Ваш первый эшелон прибыл, с утра он может приступить к подготовке, а остальные подойдут.

– Товарищ командующий! Карельскому полку предстоит еще проделать тридцатикилометровый марш. Когда же он будет сменять соседей и готовиться к наступлению? – снова пытался возразить я.

– Все будет хорошо, – сказал генерал. – Главное – не волнуйтесь и приступайте к подготовке. На рекогносцировке задачу уточним, а время изменить я не могу: это приказ комфронта.

У других комдивов вопросов к командующему не оказалось, для них все было ясно. К наступлению они, видимо, готовились заранее. Все ждали только прибытия новой, свежей дивизии, на которую возлагались большие надежды. Это я понял по общему тону нашего совещания.

Разошлись мы около трех часов ночи. Известие о предстоящем наступлении ошеломило меня. Но приказ оставался приказом, и теперь нужно было принять все меры к тому, чтобы выполнить его.

Только с рассветом окружным путем через Любницу добрался я до своего штаба. Все мои ближайшие помощники были уже на ногах.

– Поздравляю вас с боевой задачей, – приветствовал я их. – Будем наступать.

– Когда?

– Завтра утром.

– Как же так? У нас и наступать-то пока некому. Вы шутите, товарищ комдив?

– Нет, товарищи, мне совсем не до шуток. Давайте лучше обсудим, как нам расставить силы и подготовить людей к выполнению боевой задачи.

Тут же был составлен план мероприятий штаба и политотдела по обеспечению первого боя. В Карельский и легкоартиллерийский полки были посланы распоряжения о готовности к маршу.

Мы наметили районы и порядок выдвижения к линии фронта вновь прибывающих подразделении и частей, определили места тыловых учреждений. На станции выгрузки направили командиров штаба. Послали в штаб армии за топографическими картами.

Комиссар дивизии с работниками политотдела направился в части готовить их к предстоящему бою, а я, немного отдохнув, выехал на рекогносцировку.

Рекогносцировка началась, как и было назначено, в 16.00.

Безымянная высотка на лесной полянке южнее Сосницы, где собрались командиры дивизий, мало чем выделялась среди окружающей местности и не давала желаемого обзора. В сторону переднего края, удаленного от нас до шести километров, тянулась полоса сплошного мелколесья. Она закрывала не только речку Лужонку, отделявшую наши войска от противника, но и населенные пункты Лужно и Каменную Гору, находившиеся на переднем крае вражеской обороны. Площадь мелколесного массива достигала 25 квадратных километров.

Изредка вдалеке, где-то на переднем крае, рвались мины. Па горизонте появилось звено наших "илов". Сбросив бомбы и развернувшись, самолеты улетели обратно. Генерал Морозов, показывая рукой в сторону противника, пытался ориентировать нас.

– Прямо перед нами – Лужно, правее – Ильина Нива, левее – Каменная Гора.

Но нам, кроме сплошного леса, подернутого вдали легкой дымкой, ничего не было видно.

– Гитлеровцы подготовили к обороне Лужно и Каменную Гору, а между ними возвели полевые укрепления.– продолжал Морозов.

Таким же образом "уточнилась на местности" и задача дивизии.

Исходное положение дивизии – опушка леса на северном берегу Лужонки. Дивизия должна была прорвать подготовленную противником оборону и, углубившись на четыре километра, овладеть населенным пунктом Красея. В последующем ей предстояло пропустить на рубеже Красеи через свои боевые порядки танковую бригаду и, устремившись вслед за ней, развивать успех на юг в направлении Демянска, удаленного от Лужно на 22 километра.

Дивизию поддерживали два дивизиона армейской артиллерии. Соседи содействовали нашему наступлению своими смежными флангами. Атаке предшествовал десятиминутный артиллерийский налет по переднему краю.

Приказ командующего, как и вчера, никаких существенных вопросов у соседей не вызвал. Их части длительное время находились в соприкосновении с противником, хорошо изучили его и к наступлению были подготовлены,

В сложных условиях оказалась наша дивизия. Частям предстоял ночной марш. Ночью им надо было занять исходное положение на совершенно незнакомой местности, без рекогносцировки и даже без карт. Не изучив противника, не зная ни его расположения, ни его оборонительной системы. Карельский полк должен был утром атаковать, причем без предварительной артподготовки. Десятиминутный артналет не по целям, а по площади не мог дать нужного результата.

Учитывая все это, я еще раз попытался убедить командарма оттянуть время начала наступления на одни сутки, но он опять отказал мне.

– Время определено командующим фронтом, и нарушать сроки я не имею права, – ответил Морозов. – Положение у вас не такое уж плохое. Первый полк налицо, атаковать есть кому, а другие подтянутся. Артиллерии – три дивизиона да я еще добавил два. Этого вполне достаточно.

На этом и закончилась наша рекогносцировка. Не удалось увидеть ни противника, ни местности, на которой предстояло действовать.

Через некоторое время ко мне прибыли командиры полков. Но я уже не мог их задерживать. Наскоро поставил задачу, и они выехали навстречу своим частям. Вместе с ними уехал и начарт с начальником оперативного отдела, чтобы переместить наш штаб в Сосницы.

До темноты оставалось полтора часа.

* * *

Первым вступал в бой Карельский полк, считавшийся в дивизии лучшим. Командовал им опытный командир подполковник Сергей Иванович Михеев.

Михеев принадлежал к поколению командиров, прошедших сквозь огонь первой мировой и гражданской войн. Ему за сорок пять. По возрасту он старше всех в дивизии, по не по годам подвижен, с утра до ночи на ногах. Его высокую, сухощавую фигуру за день можно было увидеть всюду: и в штабе, и на занятиях в поле, и на окопных работах. Он как-то сразу вошел в жизнь полка, сдружился с соседями, и вскоре командиры других частей и старшие командиры нашего штаба называли его запросто -Михеичем. Полюбили его и в полку: по натуре он добр, справедлив, отзывчив.

За время долгой дороги Михеич осунулся, постарел и выглядел неважно.

– Вы не больны? – спросил я у него.

– Вполне здоров.

– Почему же так осунулись?

– Пустяки, старая история. Все лето сидел на диете, чувствовал себя прекрасно, а в дороге чего-то перехватил. Пошаливает язва. Приходится от всего воздерживаться. Да вы не беспокойтесь -старые солдаты не подведут, заверил он меня.

В полку понимали сложность и ответственность предстоящей боовой задачи. Несколько свободных часов между двумя маршами были использованы с большой загрузкой. Прежде всего подготовили к бою оружие, боеприпасы. Люди привели себя в порядок. Утром в полк прибыли комиссар дивизии и несколько работников политотдела. Разбившись по батальонам и ротам, политработники в беседах и на собраниях напомнили бойцам о грозной опасности, нависшей над Родиной, разъяснили задачу полка и призвали выполнить ее с честью. В подразделениях состоялись партийные собрания.

В 15.00 23 сентября полк выступил из района сосредоточения, с тем чтобы к 24.00 занять исходное положение для наступления,

В семь утра 24 сентября из полка поступило донесение. Михеев сообщал, что ночью сбился с направления, вышел на участок правого соседа, а на рассвете, обнаружив свою ошибку, начал передвигать боевой порядок полка влево. Передвижку предполагал закончить к девяти часам и после этого приступить к рекогносцировке. Сменять ему некого, соседи освободили участок. не ожидая смены. Михеев просил выслать к нему для участия в рекогносцировке поддерживающих артиллерийских начальников.

Вскоре вернулся из полка комиссар дивизии.