Текст книги "Дни боевые"

Автор книги: Павел Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Вдоль гребня тянулась полоса лесной посадки, которая делила плато на две части и закрывала всю ее правую половину, обращенную к Калужино.

С наблюдательного пункта не было видно ни трех южных курганов, ни того, что делалось там.

Влево, метрах в двухстах, начиналась глубокая и широкая балка, поросшая кустарником. Она тянулась в сторону противника.

– Где ваш стык? – спросил я у Буслаева и у командира полка.

– У балки, – показал мне рукой Буслаев.

– Разрыв между флангами есть?

– Есть, небольшой.

– А где батальон Переверстова? – обратился я к командиру полка.

– Не знаю. У меня его нет, – неуверенно ответил он и посмотрел на Буслаева.

– О каком батальоне вы спрашиваете? – переспросил Буслаев.

– О том, который выдвинулся сюда ночью для обеспечения стыка.

– Я о нем ничего не знаю, – сказал Буслаев.

– А вы ночью ничего не слышали? – спросил я у офицеров.

– Да нет как будто, – ответили они, посматривая друг на друга.

– Перед рассветом вот тут, в балке, вспыхнула было стрельба, но она быстро прекратилась, – вспомнил командир полка. -Там действовала наша разведка, И я этой стрельбе не придал значения,

После разговора с командиром полка и Буслаевым у меня зародилось сомнение – выслал ли на самом деле командир дивизии Переверстова или только доложил мне об этом? Выяснить надо было у генерала Иванова.

Подтвердив командиру полка и Буслаеву их задачи – во что бы то ни стало удерживать занимаемый рубеж, я уехал.

Вскоре противник предпринял новую атаку. Теперь его главный удар перемостился на север, на Днепровокаменку, откуда я только что прибыл. Вновь загрохотало, и все плато заволоклось облаком разрывов, дыма и пыли.

На этот раз противнику удалось смять передний край, очистить северную часть гребня с двумя курганами и выйти на перегиб, где начинался скат к Днепровокаменке. Несколько "тигров" прорвалось на окраину населенного пункта, и только заградительный огонь артиллерии, в том числе и гаубичных батарей, спешно выдвинутых на прямую наводку, вынудил их отойти обратно. Вражеская пехота, ослабленная большими потерями, особой активности не проявила и поддержать прорыв своих танков не смогла.

И все-таки над нами нависла страшная угроза. От мысли, что противник может сбросить нас с бугров, прорваться к плавням и сорвать замыслы нашего командования, сжималось сердце. Этого нельзя было допустить.

Вечером, попросив у Даниленко выслать в Днепровокаменку его резерв сто человек учебного батальона, я выехал вместе с Муфелем на НП Иванова. Надо было принимать срочные меры.

Гвардейская воздушнодесантная дивизия Иванова к концу дня оказалась в очень тяжелом положении. Почти вся ее пехота осталась на гребне, захваченном противником. Часть людей погибла там, часть продолжала бороться в небольших опорных пунктах вокруг курганов.

Натиск сдерживался теперь артиллеристами, связистами, саперами и офицерами штабов. Передний край проходил по скатам гребня на непосредственных подступах к Калужино и Днепровокаменке.

С наступлением темноты надо было если не восстановить, то хотя бы улучшить свое положение, привести оставшиеся подразделения в порядок, усилить их и наладить управление.

Генерала Иванова мы с Муфелем застали в песчаном карьере на северной окраине Днепровокаменки. Он настолько был подавлен неуспехами, что я с трудом узнал его.

– Да, была дивизия и нет ее, – произнес он задумчиво.

– Ну, положение у вас не такое уж плохое, – пытаясь успокоить Иванова, сказал Муфель. – Противник ведь не прорвался? А вашими артиллеристами мы просто восхищены – не люди, а золото.

– Да и не только артиллеристы! – поддержал я своего командующего артиллерией. – Прекрасно действовали стрелки и пулеметчики. За проявленную стойкость, мужество и отвагу передайте полкам мою благодарность.

– Спасибо! – сразу оживился Иванов. – Действительно, люди сегодня были крепче стали. Благодарность я передам!

– А что слышно о Переверстове? – спросил я.

– Пропал и не можем найти, – развел Иванов руками. – И куда он мог деваться? Не иголка – целый батальон, а найти не можем. Ума не приложу.

– А остальные комбаты живы?

– Командиры полков живы, а о комбатах сведений нет. Скоро должны подойти офицеры штаба с докладами.

На пути к дому, в котором жил Иванов, нас догнал майор Кравченко начальник оперативного отдела штаба дивизии. Он едва держался на ногах от усталости, но бодро доложил комдиву, что задание его выполнено.

Кравченко несколько часов пробыл в Калужино. в правофланговых полках, помогал наводить там порядок. Понеся большие потери, потеряв гребень высот, остатки полков с трудом удерживались на западных скатах. Развить успех в сторону Калужино противник не мог. Его пехота была почти полностью истреблена, а одни танки без пехоты ворваться в населенный пункт не рискнули.

– Вот видите, дела-то не такие уж плохие, – сказал я комдиву. – А какое настроение у людей? – спросил я у Кравченко.

– Хорошее, вымотались только. Командиры полков просят помочь им восстановить положение. Надо освободить гребень. Оттуда и вечером доносилась стрельба, видимо, кое-кто из наших продолжает сопротивляться.

– Вот, может быть командир корпуса поможет? – посмотрел Иванов на меня.

– Конечно, поможем. Пойдемте в дом, там при свете разберемся.

После доклада Кравченко Иванов немного приободрился.

В домике Иванова меня ждал начальник оперативного управления штаба фронта. Он прибыл по поручению И. С. Конева, успел уже побывать в штабе корпуса, переговорил с начальником штаба дивизии и был полностью осведомлен о положении на плацдарме.

– Жарко вам пришлось сегодня, жарче, чем мы предполагали, – полушутя, заметил генерал, здороваясь со мной и с Ивановым.

– К вечеру жара спала, – ответил я. – Мы выдохлись, но и противник выдохся не меньше нас. Теперь мы думаем укрепиться и восстановить утраченное.

– Вот я и прислан за тем, чтобы еще раз напомнить вам о вашей задаче, – сказал генерал. – Командующий фронтом очень обеспокоен боями на вашем участке. Напрягайте свои силы до предела и держитесь. Не подведите. Скоро поможем вам.

Провожая генерала, я попросил его доложить командующему мою просьбу усилить нас в эту ночь.

Меня очень беспокоил завтрашний день. Если за ночь противник сумеет подбросить пехоту и атаки его будут такие же яростные и настойчивые, как сегодня, то нам слишком трудно будет сдержать их.

– А чего бы вы хотели? – спросил генерал.

– Немного противотанковой артиллерии и танков.

– Хорошо. Я доложу, – пообещал генерал на прощание. Слово свое он сдержал. Уже до полуночи в мое распоряжение поступили иптаповский и 43-й танковый полки, находившиеся до этого в армейском резерве. Вместе с ними прибыл заместитель командующего армией генерал-майор А. И. Рыжов. Всю вторую половину ночи мы занимались усилением противотанковой обо роны. Иванов с Кравченко направились на правый фланг в Калужино наводить порядок, а мы с Рыжовым и Муфелем занялись обороной на подступах к Днепровокаменке и на левом стыке.

* * *

Поле боя сковала ночная тишина. Обе стороны, затаив дыхание, готовились к новой схватке. Эту тихую картину на земле дополняло тихое звездное небо. И оно в эту ночь не поблескивало зарницами разрывов, не озарялось ракетами. Уж слишком тяжелым оказался прошлый день, он поглотил и энергию людей и материальные средства, которыми располагали войска.

Осторожно поднимались мы в гору к тому кургану, где находились днем наблюдательные пункты Буслаева и командира левофлангового полка полковника Гринева. Днем я хорошо запомнил местность и теперь уверенно вел рекогносцировочную группу. Мы решили прочно закрыть все танкоопасное направление от кургана до западных скатов гребня шириной немногим более тысячи метров, выдвинув сюда двадцать пушек иптаповского полка и шесть дивизионных гаубиц, а в затылок им, чуть пониже по скату, поставить танковый полк.

Вот и курган. Все та же тишина, никаких признаков жизни. Приткнувшись вплотную к кургану, стоит подбитый "тигр". Окопы пусты.

"Где же Буслаев? Где командир полка? Где люди, которые были вместе с ним на НП?" – спрашиваю я сам себя.

Эти же вопросы тревожат Рыжова и Муфеля.

– Ну и дела! Неужели отошли? – говорит Рыжов.

Всюду видны следы боя – сплошные черные воронки, а в них и около них неубранные трупы. Видимо, дело доходило до рукопашных схваток.

Открыв люк, я заглядываю в подбитый танк. Там тоже трупы. Забравшись внутрь, я извлекаю солдатские книжки. Убитые принадлежали танковой дивизии СС "Великая Германия".

Но где же живые?

Пытаемся продвинуться вперед, чтобы окончательно разобраться в том, что произошло здесь, но тут нас настигает группа разведчиков полка во главе с сержантом.

– Куда вы идете? Сюда нельзя! – тревожно шепчет сержант.

– Почему?

– Наших здесь нет. Вы идете прямо к противнику.

– Как же так? А где ваши?

– У нас никого не осталось.

– Где командир полка? Он ведь днем был здесь?

– Теперь он позади, в овраге. Нас выбили отсюда.

– А куда вы идете?

– В разведку. Мы чуть было не открыли по вас огонь – думали, гитлеровцы.

Я приказал сержанту занять оборону по скату кургана и прикрыть выдвижение на этот рубеж нашей артиллерии.

Пришлось возвратиться назад и разыскивать командира полка. Нашли мы его быстро, в том самом овраге, о котором говорил сержант.

Вместе с командиром полка находились несколько штабных офицеров и человек тридцать связистов, саперов и автоматчиков. Вот и вес, чем он располагал.

Выход танков на курган, где сидели Буслаев и командир полка, и прорыв противника в Днепровокаменке вынудили перенести управление в танкобезопасное место. Сначала с кургана ушел Буслаев, а вслед за ним и командир полка. Они правильно сделали, что отошли тогда в противотанковый район, но плохо, что не доложили об этом старшему начальнику.

– Забирайте учебный батальон стрелковой дивизии, – сказал я командиру полка, – и немедленно занимайте снова свой гребень, сами садитесь опять на курган и ни шагу назад. Поняли?

– Понял.

– Торопитесь! У кургана лежат ваши разведчики, а мы сейчас подтянем туда артиллерию и танки.

Около семи часов 15 октября гитлеровцы вновь попытались прорваться к Днепровокаменке и плавням. За волной танков и самоходок следовала пехота. Но на этот раз они были встречены стеной заградительного огня.

В 10 часов утра того же 15 октября совершилось то, чего мы с нетерпением ожидали и для чего с ожесточением дрались на плацдарме – после часовой артподготовки войска 37-й и 5-й гвардейской армий перешли в наступление.

В первый день наступления наша армия имела незначительный успех. 57-й стрелковый корпус прорвал передний край обороны, овладел опорным пунктом Незаможник и, преодолевая упорное огневое сопротивление противника и отражая контратаки его пехоты и танков, продвинулся вперед до двух километров.

82-й стрелковый корпус правым флангом (92-й гвардейской дивизией) вышел к роще на северной окраине Линовки, а левым (10-й воздушнодссантной дивизией) продолжал удерживать западные скаты высоты с пятью курганами.

* * *

В тот же вечер меня вызвали к командарму. Командный пункт армии переместился на правый берег и располагался в крутых скатах глубокой балки. Отвесные скалы сжимали и без того узкий проход.

У блиндажа командующего толпились офицеры и генералы. В ожидании очереди они курили и переговаривались.

Я вошел в блиндаж. Шарохин сидел за столиком. Водя по карте карандашом, он ставил задачу плотному генералу.

– Здравствуйте! Поздравляю! – сказал командарм, протягивая мне руку.

– С чем, товарищ командующий?

– Как с чем? – удивился он. – С успешным переходом в наступление. Кстати, познакомьтесь Это генерал Серюгин, я направляю его к вам в корпус.

– Командир 89-й гардейской Белгородско-Харьковской стрелковой дивизии, – представился мне Серюгин. Командарм продолжал:

– Дивизия Серюгина за ночь выдвинется на северную окраину Калужино и с утра 16 октября начнет наступление из-за левого фланга воздушнодесантной дивизии Иванова, вдоль западных скатов высоты с пятью курганами. Задачу я ему уже поставил.

– Разрешите идти? – спросил Серюгин.

– Пожалуйста, – ответил командарм.

– Задержитесь у блиндажа и подождите меня, – сказал я комдиву.

– Извините, но я очень спешу, – ответил он и, обратившись снова к Шарохину, переспросил: – Можно?

– Идите, идите, – кивнул тот.

Поведение Серюгина мне не понравилось. Поступив в мое подчинение, он в то же время игнорировал меня как своего нового начальника. Его дивизия должна была выдвинуться ночью на незнакомый участок и с утра повести там наступление, а я за десять дней боев хорошо узнал на этом направлении и местность и противника. Мой совет, как лучше выполнить задачу, был бы Серюгину полезен.

На другой день мне пришлось поругать себя за то, что я не настоял в присутствии командарма на том, чтобы комдив подождал меня.

– Уточняю вашу задачу, – склонившись над картой, продолжал Шарохин. Армия своим центром устремляется вперед за подвижной группой фронта, нанося удар на Пятихатка, Кривой Рог. Ваш корпус прикрывает ударную группировку слева, обеспечивает, как и раньше, стык с соседней 7-й гвардейской армией и в то же время ведет наступление на Лиховка, Лозоватка и далее на юг.

Задача была ясна. Меня только очень беспокоил вопрос: не попытается ли противник контрударами с флангов закрыть горловину прорыва? Не начнет ли он свои контратаки сегодня ночью или рано утром, не дав корпусу изготовиться к наступлению?

С утра 16 октября в прорыв вошла 5-я танковая армия. В полосе соседнего с нами 57-го стрелкового корпуса действовал танковый корпус.

Из зарослей начали выкатываться на крутые скаты у Мишурина Рога и высоту 122,2 наши танки.

Десять, двадцать, пятьдесят... Незабываемый момент! Одна минута такого счастья стоила десятка дней ожесточенной борьбы.

Как сжатая до предела боевая пружина, освободившись вдруг, с огромной силой посылает вперед ударный механизм, так волей фронтового командования ринулась вперед, сжатая до этого в плавнях плацдарма, танковая армия генерала Ротмистрова. Она устремилась в глубь обороны врага, сметая и сокрушая все, что стояло на ее пути.

Противник вначале растерялся. Только минут через тридцать -сорок, когда первый эшелон танков был уже далеко и горловину прорыва заполнила мотопехота, над полем боя появилась авиация противника.

Первая волна, около 80 бомбардировщиков, накатилась южнее Мишурина Рога. От бомбовых ударов задрожала земля. Густые фонтаны разрывов, образовав сплошную бурую стену, закрыли всю горловину прорыва.

Отбомбив, самолеты улетели. Когда гарь и дым рассеялись, перед глазами вновь предстал непрерывный поток автомашин с пехотой, артиллерией, минометами.

Развернувшееся с утра наступление нашего корпуса проходило не так, как нам хотелось бы. Я не ошибся в своих опасениях: начались контратаки, сковавшие наш левый фланг. Кроме того, в первой половине дня не выполнила своей задачи дивизия Серюгина. Выйдя ночью в Калужино, она не нацелилась на Анновку, а, попав под фланговый огонь, развернулась фронтом на восток и повела наступление на гребень высоты с тремя курганами, который ранее занимала дивизия Иванова. Гребня Серюгин не достиг и курганами не овладел. Дивизия его понесла напрасные потери. Пришлось выдергивать полки из-под огня, оттягивать назад и выводить па южное направление.

После этого у меня произошел крупный разговор с Серюгиным. Ссылаясь на приказ командарма, он упрямо не хотел признать свои ошибки, а я доказывал, что ошибки эти не случайны, а связаны с его переоценкой своих возможностей.

Я был уверен, что, если бы накануне вечером мы подробно договорились о начале действий, эти ошибки были бы исключены. Серюгин вынужден был согласиться со мной и даже извинился за свою некорректность.

К вечеру, отразив контратаки на левом фланге и сломив сопротивление на южном направлении, части Петрушина и Серюгина продвинулись на три – четыре километра, овладели Анновкой и Красным Кутом, а дивизия Иванова, взаимодействуя с левым соседом, очистила гребень с курганами.

В балке южнее Сусловки перед нами открылась трагическая картина: там были обнаружены следы пропавшего без вести батальона Переверстова.

Батальон, видимо, был плохо ориентирован в обстановке, Выдвигаясь ночью для прикрытия оголенного стыка, он случайно перешел за линию переднего края, углубился в оборону противника и неожиданно наскочил на танковую засаду.

По всем данным, это был район исходных позиций изготовившейся для атаки танковой дивизии СС "Великая Германия". Колонна батальона, не успев развернуться, была смята танками и истреблена.

По моему твердому убеждению, основной причиной катастрофы явилась неправильная ориентировка комбата в обстановке. Переверстов был опытный офицер, успешно решавший ранее и более сложные задачи. Не мог же он сознательно лезть к врагу в открытую пасть? Его кто-то подвел. Но кто? Конкретного виновника найти не удалось.

Неуклонно, со всей строгостью, требовал я потом от всего офицерского состава докладывать только правду, пусть даже самую горькую, и строго наказывал за малейшее проявление неправдивости.

Вечером я побывал в 188-й стрелковой дивизии, хотелось порадоваться и се успеху. Она продвинулась за день на шесть -семь километров.

Добрался я к Даниленко на закате солнца, когда бон уже стих. На гребне, рядом с окопами НП, застыл подбитый "тигр". С восхищением всматривался я в улыбающиеся лица связистов и саперов, заполнивших окопы наблюдательного пункта.

– Кто это его? – кивнул л в сторону танка.

– Это мы, вместе с саперами, – ответил один из связистов, -Саперы подвели мину, а мы подбросили связку гранат.

– Молодцы!

Подошел комдив вместе с начальником политотдела Шинкаренко. Оба они были довольны результатами сегодняшнего боя.

– Всыпали мы им сегодня основательно, – сказал Шинкаренко. Посмотрите, какой приятный вид! – показал он в сторону пологого ската.

Там стояли десятка полтора подбитых и обгоревших танков.

– А как же этот-то добрался до НП? – спросил я о "тигре".

– Проскочил через передний край на большой скорости, а когда подходил сюда, то артиллеристы уже не вели огня.

– Почему?

– Боялись поразить нас. Но мы и сами справились, – засмеялся Шипкарснко.

– Экипаж взяли в плен и направили в штаб корпуса, – добавил Даниленко.

– Какой дивизии?

– 23-й танковой.

С этой дивизией мы встречались уже не впервые.

На третий день, 17 октября, наше наступление было более организованным. Корпус продвинулся на 10 километров. Совместными усилиями дивизий Петрушина и Серюгина после четырехчасового упорного боя овладели районным центром Лиховка. На подступах к населенному пункту были подбиты и сожжены 16 вражеских танков. На левом фланге дивизия Иванова и один полк Серюгина продолжали отбивать настойчивые контратаки гитлеровцев, пытавшихся подсечь наши прорвавшиеся части.

Дальнейшее наступление корпуса в оперативной глубине проходило своеобразно.

Центр армии – 57-й стрелковый корпус, устремившись вслед за подвижной группой, 19 октября овладел Пятихаткой и Лозоваткой. Мы выдвинулись на этот рубеж только 21 октября, отстав от 57-го корпуса на 20 – 25 километров. А сосед слева, стрелковый корпус генерала Терентьева, отстал от нас на 10 15 километров. С каждым днем разрыв на флангах увеличивался.

Противник прочно сидел на высотах восточное и юго-восточное Лиховки, фланкировал и сдерживал наше наступление. На отдельных подготовленных рубежах увеличивалось сопротивление и перед фронтом. Прорываясь одной двумя дивизиями вперед, с тем чтобы не отстать от правого соседа и обеспечить фланг ударной группировки армии, корпус в то же время вынужден был одной -двумя дивизиями прикрывать разрыв с соседом слева и помогать его продвижению.

* * *

Через несколько дней наш корпус вышел на полступы к Кривому Рогу и втянулся в затяжные бои, закончившиеся переходом к обороне. Подводились первые итоги, обобщался боевой опыт, приобретенный нашими соединениями в боях за Днепр.

Что же показали и принесли нам первые бои на Украине, бои в новых условиях, резко отличавшихся от условий северо-западного театра военных действий?

Во-первых, здесь нам впервые пришлось столкнуться с переправой через крупную водную преграду, и наши части и соединения успешно справились с этой новой для них задачей.

Во-вторых, нам пришлось, также впервые, длительное время удерживать захваченный плацдарм и научиться отражать массированные удары вражеских танков. Для борьбы с танками наши соединения и части умело использовали артиллерию, особенно орудия, выдвинутые для стрельбы прямой наводкой.

И, самое главное, мы еще раз убедились в беспредельном героизме наших людей, их беззаветной преданности делу Коммунистической партии и советской Родине.

С честью выполняя девиз: "Там, где стала гвардия, враг не пройдет",10-я гвардейская воздушнодесантная дивизия генерала Иванова показала высокий образец мужества и стойкости. Она своей грудью закрыла врагу доступ к плавням и вывела из строя 67 танков.

Отлично дралась с врагом на плацдарме и 188-я стрелковая дивизия полковника Даниленко. За несколько дней она подбила и сожгла 20 танков.

Большую боевую практику по управлению войсками в первый месяц боев приобрели наши штабы.

Корпус продвинулся своим правым флангом на 90, а левым на 70 километров, освободив при этом 71 населенный пункт.

Таковы были первые итоги боевых действий корпуса на Украине.

Под Кривым Рогом

Успешно преследуя отходившего противника, 37-я армия своим правофланговым 57-м стрелковым корпусом 25 октября вышла на ближние подступы к Кривому Рогу и втянулась в бои за город. 62-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Мошляка, переправившись у Лозоватки через р. Ингулец, выдвинулась на рубеж Гуровка (25 километров севсро-западнее Кривого Рога), Анастасьевка (8 километров западнее Кривого Рога). 1-я гвардейская воздушнодесантная дивизия генерала Казанкина вела ожесточенный бой за северную окраину Кривого Рога. 188-я стрелковая дивизия полковника Даниленко занимала рудник имени Фрунзе и Веселые Терны.

Вместе с дивизиями 57-го стрелкового корпуса и на стыках между ними на 30-40-километровом фронте действовали танковые части 5-й гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова.

82-й стрелковый корпус по-прежнему обеспечивал главную группировку армии слева и стык с соседней 7-й гвардейской, а затем с 46-й армиями. Его головная 10-я гвардейская воздушнодесантная дивизия генерала Иванова, встретив упорное огневое сопротивление со стороны Каменнополя и прилегающих к нему высот левого берега Саксагани, развернулась фронтом на юго-восток. 89-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Серюгина находилась на северных подступах к Сергеевке. 92-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Петрушина вышла из состава корпуса. Генерал Шарохин перебрасывал ее на западное, кировоградское, направление для прикрытия растянутого стыка с 5-й гвардейской армией.

К концу октября фронт 37-й армии выгнулся дугой. обращенной своей вершиной к югу и растянулся до 130 километров. Ничем не прикрываемые промежутки между дивизиями достигали 10 – 20 километров. Для обеспечения стыков, закрепления захваченных рубежей и постановки заграждений на направлениях вероятных контратак противника в стрелковых дивизиях создавались подвижные отряды заграждения. В состав каждого отряда входили взвод саперов, рота автоматчиков, одно-два отделения противотанковых ружей, необходимый запас противотанковых мин.

И вот в тот период, когда все внимание командования 37-й армии было сосредоточено на вопросах, связанных с овладением Кривым Рогом и развитием дальнейшего удара армии на Апостолово, противник нанес нам сильный танковый контрудар. 29-30 октября немецко-фашистское командование бросило против ослабленных предыдущими боями семи стрелковых дивизий 37-й армии, действовавших на сильно растянутом фронте, семь танковых дивизий обшей численностью до 800 танков. Три танковые дивизии нанесли лобовой удар со стороны Кривого Рога и четыре танковые дивизии – со стороны Кировограда по наиболее уязвимому правому флангу армии, в тыл 57-му стрелковому корпусу.

92-я гвардейская стрелковая дивизия в районе Шевченково (50 километров северо-западнее Кривого Рога) и 62-я гвардейская стрелковая дивизия южнее Гуровка были отрезаны от остальных соединений армии. Попала в окружение и 1-я гвардейская воздушнодесантная дивизия Казанкина.

Пять дней па правом фланге армии шла упорная, ожесточенная борьба. Распоряжением командующего фронтом 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова была переброшена на север от Кривого Рога с задачей нанести удар во фланг и тыл прорвавшейся кировоградской танковой группировке противника.

На кировоградское направление, на оголенный стык между 5-й гвардейской и 37-й армиями срочно выдвигались 7-я гвардейская и 57-я армии. Попавшие в окружение стрелковые дивизии 37-й армии днем занимали противотанковые районы и отбивали танковые атаки врага, а ночью по приказу командования организованно отходили на новые рубежи.

3 ноября противник был приостановлен. Правый фланг армии стал закрепляться на рубеже: восточный берег р. Ингулец у Недай-Вода, Калачевское, Веселые Терны. Левый фланг – 82-й стрелковый корпус оставался на месте, контрудар немецких танков его не захватил.

Отброшенные от Кривого Рога наши части настойчиво стремились вновь продвинуться туда, но каждый раз подвергались контратакам противника и вынуждены были откатываться на исходное положение. Не удавалось больше развить успех и противнику. Все его танковые атаки разбивались об огонь нашей артиллерии. Наконец обе стороны выдохлись. Наступило затишье.

82-й стрелковый корпус занимал 22-километровую полосу. К нам возвратилась 188-я стрелковая дивизия Даниленко. Она занимала оборону на правом фланге корпуса, фронтом на юго-запад, вдоль линии железной дороги на Кривой Рог. В центре ее шестикилометровой полосы находился ряд населенных пунктов: рудник им. Ленина, Калачевское, Жилкооперация и ст. Калачевская. Правый фланг упирался в Червону Балку, а левый подходил к реке Саксагань. Штаб дивизии размещался в рабочем поселке рудника им. Ленина, в одном километре от своего переднего края. Против стрелковой дивизии действовали части 23-й танковой дивизии гитлеровцев. Там же, на огромном усеченном терриконе, был оборудован и мой правофланговый НП. Наверху врезали в кромку две ячейки для наблюдения; одну – для меня, другую – для командующего артиллерией, а внизу, у подножия обрывистого ската, отрыли землянку для отдыха.

С террикона открывался прекрасный обзор, чуть ли не на 10 километров.

На своем правофланговом НП я вместе с командующим артиллерией и адъютантом бывал почти ежедневно.

Гитлеровцы, очевидно, знали об этом и каждый день вели по террикону методический огонь из специально выделенных для этого отдельных орудий.

С наступлением зимы резкий морозный ветер не позволял находиться наверху более часа. Хотелось поскорее спуститься вниз и обогреться в натопленной землянке.

– Красота! – говорил продрогший полковник Муфель, потирая около печурки озябшие руки и расправляя ссутулившиеся плечи.

– Прошу вас пройти к Даниленко, – приглашал адъютант. – Я уже созвонился с ним и доложил, что вы промерзли и скоро придете отогреться.

Адъютант хитрил. Ему надоедало сидеть в промозглой дыре и самому хотелось в теплую хату.

Даниленко встретил добродушно и гостеприимно. Он занимал маленький светлый домик в рабочем поселке. Из таких дачных домиков с верандами и палисадниками состояла вся слобода.

Не успели мы раздеться, как пришел полковник Григорий Наумович Шинкаренко. Такого начальника политотдела, всесторонне осведомленного о всех делах, не имела ни одна из наших дивизий. Его подвижную фигуру в солдатском ватнике узнавали все. На передний край он нес бодрость, новости с фронтов и из глубокого тыла. Там же вручал партийные билеты и кандидатские карточки. Я любил беседовать с Шинкаренко и не упускал случая встретиться с ним, когда бывал в дивизии.

В конце ноября Григорий Наумович представил мне первых в дивизии кавалеров только что утвержденного правительством ордена Славы. Вот некоторые из них.

Сержант Абрамов Ашот Саркисович награжден орденом Славы III степени. Во время боя, когда выбыл из строя командир взвода автоматчиков, Абрамов принял командование на себя. Противник несколько раз бросался в атаку на участок, занимаемый автоматчиками. Взвод стойко выдержал натиск врага, который, потеряв свыше 40 солдат и офицеров, отступил. Сержант Абрамов в этом бою лично уничтожил 11 гитлеровцев.

Рядовой Бакланов Николай Александрович награжден орденом Славы III степени за то, что, ворвавшись первым в расположение противника, личной храбростью содействовал успеху общего дела. В этом бою Бакланов уничтожил 8 гитлеровцев.

Рядовой Муха награжден орденом Славы III степени за спасение жизни командира роты старшего лейтенанта Чернова, Во время боя на близком расстоянии один из фашистов метнул гранату, которая упала у ног старшего лейтенанта. Чернов, увлеченный боем, не замечал грозившей ему опасности. Рядовой Муха бросился к офицеру. Рискуя жизнью, он схватил шипевшую гранату и метнул ее обратно. Граната разорвалась в воздухе, над головами фашистов.

Я от души пожимал руки отважным воинам, благодарил их за службу, за верность воинскому долгу и желал дальнейших боевых успехов в борьбе с врагом.

...Посидев у Даниленко, обогревшись и переговорив обо всем, я обычно просил проводить меня в полк к Еремину. На КП полка и в некоторые траншеи переднего края можно было пробраться и днем: подступы скрывали постройки, котлованы отработанных карьеров и терриконы.

Как и на Днепре, полк Еремина занимал самый ответственный участок. Так уж принято: самым лучшим поручают самое ответственное. Он оборонял рудник им. Ленина и ст. Калачевская, седлал железную дорогу. Подполковник Еремин всегда был в хорошем настроении. Когда бы я ни спросил его: "Как дела?", всегда следовал один и тог же ответ: "Спасибо. Очень хорошо!"

– А что у него хорошего? – недоумевал сопровождавший меня Пeстрецов. Сидит в подвале, как суслик, носа высунуть не может!

Но Еремин именно в этом и видел хорошее. Гитлеровцы, как ни старались, не смогли отбить у него ни одного дома. Сам же он понемножку улучшал свое положение и каждую неделю захватывал у противника "языка".

"Молодец!" – хвалили его дивизионные, корпусные и армейские разведчики, а самый популярный из них – начальник разведотдела армии полковник Щeрбeнко – стал чуть ли не другом Еремина.

В центре расположения корпуса оборонялась 10-я гвардейская воздушнодесантная дивизия генерала Иванова, занимавшая десятикиломeтровую полосу фронтом на юго-восток. Ее передний край вытянулся вдоль восточного берега реки Саксагани от Терноватого Кута до Камeннополя. Штаб дивизии вместе с дивизионными частями размещался в центре полосы, занимая Веселые Терны – крупный населенный пункт, сросшийся с Ново-Павловкой и составлявший вместе с ней около тысячи дворов.