Текст книги "Опасная стихия"
Автор книги: Патрисия Пелликейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава 3
Когда человек, которого она прежде видела только на фотографиях и один раз в полицейском участке, забрался в ее машину, Мэгги сковал смертельный ужас. Когда мужчина уже сидел в ее машине, она поняла, какую сделала глупость, позабыв запереть дверцу. Теперь она не могла даже воспользоваться пистолетом, который лежал у нее под сиденьем.
Генри Коллинз расположился в ее автомобиле с комфортом: казалось, для него было вполне привычным делом вот так по-приятельски сидеть рядом с Мэгги. Прежде чем повернуться к ней, он, как хороший актер, выдержал паузу, показавшуюся Мэгги бесконечной. Но когда наконец он повернулся, на лице его лежала печать торжества. В душе же у Генри невидимый оркестр играл победный марш.
Первая встреча с Мэгги отпечаталась у него в памяти навсегда. Во плоти Мэгги была куда красивее, чем он предполагал. Она была прекраснее всех женщин, каких ему только приходилось видеть. Генри Коллинз никогда не думал о том, что он, в сущности, совершенно не знает эту женщину. Он верил в то, что знает ее, и эта вера питала его болезненную страсть.
Он довольно улыбнулся, ощутив себя в присутствии Мэгги человеком важным и значительным. Он даже как будто стал выше пяти футов восьми дюймов, отпущенных ему природой. Ему казалось, что теперь, когда Мэгги в его власти, он – повелитель всего сущего и ему по плечу любое дело.
Мэгги сидела молча и неподвижно. В полутемном салоне она выглядела хрупкой, беззащитной и маленькой. Хотя ростом почти не уступала Генри. Он никак не мог подобрать нужное слово, чтобы ее описать. Потом нужное слово пришло – «малютка». Для него она теперь всегда будет малюткой.
Генри видел ее по телевизору, наверное, раз сто, если не тысячу. Но одно дело картинка на экране, а другое дело – реальность. То, что он мог протянуть руку и дотронуться до Мэгги, заставляло сладко замирать его сердце. Дыхание его стало шумным и прерывистым. Генри терпеливо дожидался желанной встречи и теперь не торопился нарушить затянувшееся молчание. Каждый миг сейчас следовало смаковать. Наконец тихим, нежным и, по его мнению, проникновенным голосом он произнес слова, ужаснее которых Мэгги еще не слышала:
– Привет, дорогуша!
– Я… я… – Мэгги запнулась, не зная, как ответить на подобное приветствие. Она пыталась собрать остатки самообладания и сохранить хотя бы видимость спокойствия, несмотря на то что больше всего ей сейчас хотелось широко раскрыть рот и отчаянно, пронзительно закричать. Она понимала, что если ей удастся пережить эту ночь, это будет сродни чуду. В том, что ее изнасилуют, она не сомневалась: насилие представлялось ей неотъемлемой частью новой реальности, в которую она попала не по своей воле. Изнасилование, конечно, ужасная вещь, но Мэгги, как ни странно, была убеждена, что это она переживет. Она знала женщин, которые побывали в такой ситуации и нашли в себе силы жить дальше. Другое дело – смерть. Смерть – вот что по-настоящему необратимо. Все свое мужество и разум следовало направить на то, чтобы худшее не случилось.
«Помоги мне, Господи, выбраться из этой переделки живой», – мысленно помолилась Мэгги.
– Хм… Генри, странно, что вы… Как вы здесь?..
Коллинз рассмеялся:
– Тебе, похоже, и в голову не могло прийти, что я тебя отыщу?
– Наоборот, я надеялась, что кто-нибудь со временем меня отыщет. – «Но только не ты, Генри, только не ты!»
– Никак не возьму в толк, почему ты съехала с автострады? – задумчиво произнес он. Голос его звучал тихо, вкрадчиво, почти нежно. – Я едва тебя не потерял. Ты что, нарочно это сделала? Скажи, ты знала, что я еду следом?
– Н… нет. Не знала… – Мэгги очень старалась говорить спокойно и ровно, но это было выше ее сил. Она в жизни так не пугалась, и скрыть свой испуг ей не удалось.
Но что бы ни собиралась сказать Мэгги, ей пришлось замолчать – руки Коллинза сомкнулись у нее на горле. Военные действия начались сразу, без объявления войны или какого-либо предупреждения. У Генри при этом даже не изменилось выражение лица. Все это было так ужасно и неожиданно, что Мэгги решила: пришел ее последний час. Но больше, чем возможность смерти, ее напугали слова Генри, произнесенные тихо, почти шепотом, с нежными, более подобающими любовнику, чем убийце, воркующими интонациями:
– Мне бы следовало убить тебя, шлюшонка, – хотя бы за то, что ты пыталась от меня сбежать.
В самом деле, разве она не такая, как все? Обычная шлюха, каких много. Пальцы Генри смыкались на нежном горле тем сильнее, чем глубже эта мысль проникала в его сознание. Он видел Мэгги каждый вечер по телевизору, наблюдал за тем, как она улыбалась, когда он ей в угоду расстегивал брюки, чтобы продемонстрировать свой член. Тогда все это ей нравилось. Об этом ему говорила ее улыбка.
Женщины шлюхи – все до единой. Они улыбаются вам, заводят вас, провоцируют, словно приглашая подойти поближе, но стоит поддаться на их уловки, как они от вас убегают.
А эта – хуже всех! Она дразнила его, возбуждала, заманивала в свои сети, а когда он ей поверил, попыталась от него улизнуть.
Что в его положении должен сделать мужчина? Генри был готов на все.
Если бы Мэгги стала сопротивляться, кричать, царапаться, Генри не колебался бы и знал, как поступить. Но Мэгги сидела неподвижно с остановившимися глазами и словно со стороны наблюдала за тем, как он ее убивал. Другие боялись смерти. А она не боялась. Генри принял это как знак свыше. Он ошибся. Она не такая, как другие. А раз она нисколько не похожа на остальных женщин, значит, смерти не заслуживает.
Мэгги не чувствовала боли. Она просто не могла дышать, при этом осознавая, что самым легким исходом для нее было бы позволить этому человеку довести свое дело до конца и тем самым избавиться от терзавшего ее ужаса. Но когда эта мысль подобно змее заползла в ее мозг, она сразу же постаралась от нее избавиться. Не в ее правилах было сдаваться без боя. Она не уступит и будет бороться с ним всеми доступными средствами. У нее нет выбора.
Генри все сжимал горло Мэгги, поэтому мозг ее функционировал с трудом, как с трудом проворачиваются в старом механизме ржавые шестеренки. Когда она поняла, что необходимо сопротивляться, и уже была готова дать Генри отпор, вдруг неожиданно оказалась на свободе.
Темнота, навалившаяся на нее, отступила, и ей сразу стало легче, хотя она не сразу осознала, что снова имеет возможность дышать. Едва слышно она произнесла:
– Я… я не пыталась от вас… сбежать…
Потом она с силой втянула в себя воздух. Она вдыхала и выдыхала и снова вдыхала – так глубоко, как только могла, пока не заболели легкие.
Генри нахмурился, размышляя над ее словами.
– Не пыталась, говоришь?
Мэгги еще раз вдохнула, уже свободнее. Удивительно, сколь приятен и сладостен простейший, казалось бы, процесс дыхания, которого при обычных обстоятельствах не замечаешь, воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся!
– Говорю же вам, Генри, не пыталась, – повторила она хрипло и поднесла руку к шее, словно этот жест мог облегчить саднящую боль. – У меня заболел отец. Я поехала его навестить.
Слова лжи рождались и лились свободно, словно сами собой. Мэгги даже удивилась, как это у нее складно получается. Да и голос ее звучал ровно и спокойно, хотя в нем и отдавалась хрипотца. Оставалось только поражаться собственному самообладанию.
– Извини, дорогуша. Я не хотел причинить тебе зла.
Эти резкие перепады в настроении Генри – переходы от ярости, вдруг овладевавшей им по неизвестной причине, к нежности, которая возникала у него столь же неожиданно и также не имела под собой реальной основы, – более всего пугали. Мэгги просто не знала, как себя вести или что сказать, поскольку самые невинные поступки или слова могли вызвать у Генри весьма неожиданную реакцию.
Мэгги очень боялась своего преследователя. В его присутствии ей хотелось закрыть глаза и кричать – да что там кричать, выть от ужаса, молить его о пощаде, безоговорочно соглашаться выполнять все, даже самые необузданные его желания… Но повела она себя совсем иначе.
– Ничего, я не в обиде, – произнесла она каким-то чужим, но по-прежнему ровным голосом. Говорила она очень тихо и теперь уже не знала, сможет ли когда-нибудь говорить нормально. Впрочем, сейчас было не время беспокоиться по поводу боли в горле. Следовало размышлять, и очень основательно.
Думай, Мэгги! Ты еще можешь победить в этом поединке, одержать верх над этим непредсказуемым психом…
– Вот и хорошо, вот и славно, – сказал Генри, взял ее за руку и с силой притянул к себе. На этот раз его прикосновения были куда более нежными – если, конечно, не считать того, что подлокотник кресла впился ей в ребра и наверняка оставил на теле синяки. – У нас все будет хорошо, – бормотал Генри, помогая ей перелезть через подлокотник и усаживая к себе на колени. – Теперь мы вместе и можем наконец совершить то, о чем оба мечтали.
Вопросов Генри не задавал. Ему было все ясно. А для Мэгги оставалось загадкой его поведение. На всякий случай она утвердительно кивнула – чтобы хоть как-то отреагировать на его слова. А отреагировать было просто необходимо, уж в этом-то Мэгги не сомневалась. Голос Генри звучал нежно, настроен он был дружелюбно, и Мэгги решила приложить все усилия, чтобы он пребывал в таком состоянии как можно дольше.
Он взял ее руку и приложил к своей груди, где билось его черное сердце. С большим трудом ей удалось подавить острую вспышку отвращения и желание вцепиться ему в лицо ногтями. Она знала, что это бесполезно и ей с Генри не совладать. Мэгги перевела дух и решила попробовать одолеть маньяка если не силой, то умом и хитростью.
– Пора нам отсюда выбираться, Генри. Ты ведь возьмешь меня с собой, правда? – Мэгги знала, что у нее нет ни малейшего шанса избавиться от него, пока они находятся в холодной машине посреди белого безмолвия. Прежде всего необходимо вернуться туда, где есть люди. Оказавшись в каком-нибудь городишке, можно строить планы побега.
– Конечно, дорогуша. Я увезу тебя отсюда. Но сначала сними с себя одежду. Я давно хотел увидеть тебя обнаженной.
Она была готова к тому, что рано или поздно что-то подобное случится, но теперь, когда он потребовал раздеться, «ледяные пальцы страха» сжали сердце, а под ложечкой появилась «холодная сосущая пустота». Помнится, эти слова она прочитала в каком-то романе. Тогда ей показалось, что автор несколько сгустил краски, но теперь она поняла, что он ничуть не преувеличивал. Холодные щупальца страха и впрямь легли ей на сердце, и всю ее сковал леденящий ужас. Хотя она и понимала тщетность попыток, но решила все-таки попробовать отговорить Генри от его намерения.
– Здесь так холодно, Генри, – жалобно произнесла она.
Он рассмеялся:
– Не беспокойся. Я тебя согрею.
Чтобы прекратить этот бесполезный разговор, он приступил прямо к делу: сорвал с нее пальто и отбросил в сторону. Потом протянул руки к ее свитеру.
– Подожди, – попросила она, но Генри не стал ее слушать. Подхватив за нижний край оба свитера, которые на ней были, Генри потянул их вверх, пытаясь снять разом. Действуя таким образом, он едва ее не придушил. Наконец он понял, что от предметов женского облачения лучше избавляться поэтапно. Когда Мэгги осталась в одном бюстгальтере, Генри сделал передышку.
Вот и настал момент, который изменит всю ее жизнь, подумала Мэгги. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной. Она знала, что теперь не помогут ни мольбы, ни уговоры, ни жалобы и изнасилования ей не избежать.
Она забывала о холоде, который покусывал ее обнаженное тело, о боли в горле, о синяках и царапинах, которые руки Генри оставили у нее на боках и спине. Все ее помыслы были теперь сосредоточены на одном – на пистолете… Если бы ей только удалось до него дотянуться! Если бы ей представилась такая возможность…
Кружева бюстгальтера не устояли перед сильными пальцами Генри. Разрывая тонкую материю, он испытывал неподдельное удовольствие. Увидев Мэгги обнаженной по пояс, он улыбнулся и, глубоко вздохнув, снова взял у судьбы тайм-аут, то есть сделал еще один небольшой перерыв.
От ужаса и отвращения Мэгги содрогнулась, но Генри – хвала Творцу! – по-своему истолковал причину этой дрожи.
– Сейчас я согрею тебя, дорогуша. Обещаю!
В следующее мгновение он дал волю рукам и начал тискать и гладить ее грудь. При этом он не переставая бормотал:
– Не волнуйся, сейчас я тебя согрею. Не пройдет и минуты, как тебе будет жарко. – Потом, подняв голову и посмотрев на нее, добавил: – Включи свет. Я хочу тебя видеть. Всю.
– Генри, я…
Неожиданно он с такой силой ущипнул ее за соски, что Мэгги оставалось только удивляться, как ей удалось сдержать крик негодования и боли. Для нее оставалось загадкой и то, как после этого ей снова удалось заговорить более-менее спокойно.
– Погоди, Генри, я сейчас.
Она отвернулась будто бы для того, чтобы включить свет, и нагнулась к рулевому колесу.
Одной рукой держась за руль, она лихорадочно шарила под сиденьем в надежде нащупать пистолет. Она уже коснулась пальцем его ствола, когда Генри с силой притянул ее к себе и недовольно сказал:
– Что ты там копаешься? Я сам включу.
Мэгги оставалось сдержать себя, чтобы не расплакаться от злости и отчаяния.
В салоне вспыхнул свет, и Мэгги получила возможность впервые рассмотреть своего преследователя.
Прежде всего она обратила внимание на глаза Генри, которые при виде ее блистательной наготы расширились и потемнели.
– Ты красотка, каких мало, – пробормотал он, поворачивая ее к себе, чтобы как следует рассмотреть. – Но чему я, собственно, удивляюсь? Я ведь знал, что ты красавица.
Мэгги боялась даже дышать. Страх парализовал ее, а сердце колотилось с такой силой, что казалось, будто у нее в голове работает небольшая кузница. При всем том она старалась думать, как действовать при сложившихся обстоятельствах. Может быть, ей следует демонстрировать стыдливость? Нет, если она попросит его погасить свет, он впадет в ярость. Ведь недаром он так грубо толкнул ее, когда она замешкалась. В таком случае он, быть может, предпочитает откровенность и смелость? Возможно, ей даже удастся добиться того, чтобы он чуточку расслабился – если она сделает вид, что ей нравятся его ухаживания.
– Я рада, что ты включил свет, Генри.
Серые глаза Генри сощурились, и он посмотрел на нее в упор.
– Это почему же?
– Я хочу, чтобы ты меня видел.
Генри криво ухмыльнулся, что свидетельствовало: эти слова ему не понравились. Очень не понравились.
– Не смей говорить как шлюха, Мэгги, – сказал он и ударил ее кулаком в глаз, отчего ее голова запрокинулась. От боли и неожиданности она застонала. Генри не обратил на ее стоны ни малейшего внимания. – Но ты ведь не шлюха, верно?
– Нет, – простонала женщина, но затем перед глазами у Мэгги вспыхнули яркие разноцветные искры, а ее нижнюю губу пронзила острая боль: Генри снова ее ударил. Он наносил ей удары снова и снова, а она, стараясь по возможности защитить лицо, думала о том, что совершила очень серьезную ошибку, Конечно, можно было попробовать другой подход, но прежде всего нужно, чтобы он утихомирился.
Господи, заставь его остановиться, прошу тебя! Дай мне еще одну возможность с ним поладить!
Можно было подумать, что Творец услышал ее мольбу, поскольку в следующее мгновение избиение прекратилось. Мэгги решила, что поблагодарит Господа за такое послабление потом. Времени думать о своих синяках и кровоподтеках у нее тоже не было. Сейчас, сию минуту, ей нужно было придумать нечто по-настоящему важное: причину, которая заставила бы Генри прекратить ее избивать.
– Ты только посмотри, что я натворил. А все из-за тебя! – сказал Генри потухшим голосом, рассматривая нанесенные им Мэгги повреждения: рассеченную губу, из которой сочилась кровь, синяк под глазом, припухшую скулу.
Черт бы побрал эту бабу! Говорила она по крайней мере как самая настоящая шлюха. Генри ненавидел шлюх. Их вульгарные манеры вызывали у него отвращение, а притворные вздохи и страстные вопли, которыми они сопровождали совокупление, заставляли его бледнеть от ярости. Генри знал, что это всего лишь игра. Он никогда им не верил – ни одному их слову, поскольку их слова тоже были частью этой игры. Иногда Генри удавалось сделать так, чтобы шлюхи больше не играли в свои игры. Никогда. Генри вздрогнул от отвращения. Он-то думал, что эта Шеншина отличается от других, а она…
– Прости, Генри. Я сказала не то, что думала. – Мэгги закусила разбитую губу и тяжело вздохнула. – Мне… мне казалось тебе будет это приятно. Я думала, тебе хочется, чтобы я произнесла именно эти слова.
Генри бросил на нее недоуменный взгляд.
– Ты хочешь сказать, что старалась мне угодить?
Мэгги кивнула, опасаясь словом или жестом снова вызвать в нем ярость.
Генри закрыл глаза и глубоко, удовлетворенно вздохнул.
Вот оно как дело повернулось! Говорил же он себе, что она – другая. Он был уверен в этом с самого начала. Генри тихо рассмеялся:
– Вот за это я тебя люблю, Мэгги. Я всегда тебя любил. И ты ведь знаешь об этом, правда?
Мэгги с готовностью кивнула.
– Ты тоже меня любишь, правда?
Мэгги с шумом втянула в себя воздух и снова кивнула. Это было не так уж трудно. Сейчас она готова была сказать и сделать что угодно.
– В таком случае, дорогуша, докажи мне это. Покажи, как сильно ты меня любишь.
Мэгги очень бы хотелось знать, что он имеет в виду. Если она приступит прямо к делу, как говорится, без затей, это снова грозит ей побоями. Нет, спешить ублажать Генри не стоит.
– Я не знаю, как мне тебе это показать, Генри. Не знаю, что мне делать.
Генри улыбнулся. В его безумной улыбке неожиданно проступила такая неподдельная нежность, что у Мэгги по спине побежали мурашки. Потом он заговорил медленно и раздельно, будто объяснял азы какой-нибудь невинной школьнице:
– Сначала поцелуй меня, дорогуша, а потом расстегни мне брюки.
Болезненный спазм сжал желудок. При мысли о том, что ей придется заняться с этим чудовищем оральным сексом, Мэгги едва не стошнило. Может быть, наброситься на него с кулаками – и покончить с этим делом? Но нет, смерть – это не лучший выход, напомнила она себе.
Она поступит так, как он требует. Она сделает все, что он захочет, а потом при первой же возможности его пристрелит. Мэгги прижалась к Генри и принялась покрывать его лицо поцелуями. Хотя нижняя губа у нее чертовски болела, Мэгги выдержала экзамен.
– Тебе нравится, Генри?
– Ты просто прелесть, дорогуша, – проговорил он, тяжело дыша.
Изо рта у Генри пахло, и Мэгги снова едва не стошнило. Курит слишком много и зубы не чистит, подумала она. Все, что имело отношение к этому человеку, начиная от его болезненной мании и заканчивая не слишком чистым телом, вызывало у нее омерзение. Но выбора у Мэгги не было: хочешь не хочешь, придется заниматься с ним любовью.
Она целовала его снова и снова, стараясь не разжимать губ. Слава Творцу, этого он от нее не требовал. Судя по всему, ему и так было хорошо.
Его дыхание становилось все более хриплым и прерывистым, а голова все больше откидывалась на спинку сиденья. Наконец произошло то, чего она больше всего опасалась.
– Брюки, Мэгги, – пробормотал он. – Расстегни мне брюки!
Теперь ей уже не надо было разыгрывать роль застенчивой девушки. Она боялась этого момента и отдаляла его, как ни одна девственница на свете. Хотя при этом ей не приходило в голову, что он расценит ее колебания как проявление стыдливости.
– Не бойся, дорогуша. Тебе это понравится. Я так давно об этом мечтал, – прошептал он.
Генри заставил ее встать на колени на полу салона. Ей было холодно, чувствовала она себя премерзко, и в спину упиралась ледяная приборная доска. Короче, положение у нее было хуже некуда.
– Я… я не знаю, что делать дальше, – прошептала она.
– Дотронься до меня дорогуша, потрогай меня.
Мэгги снова содрогнулась всем телом: ничего, кроме страха и отвращения, она не испытывала. Генри хотел, чтобы она ласкала его. Если она откажется, он снова начнет ее колотить. Если же она поступит так, как он хочет, Генри может решить, что она слишком смелая и искушенная женщина, а стало быть, ничем не лучше шлюхи. Как говорится, куда ни кинь, везде клин. Неужели придется до него дотронуться? Но с другой стороны, если она откажется…
– Ну, чего ты ждешь? – последовал вопрос. На этот раз голос Генри прозвучал резко, почти грубо. – Ты ведь хочешь его потрогать, правда?
Мэгги кивнула. Помня о наказании, которое ожидало ее в случае отказа, она медленно, потянулась дрожащей рукой к его промежности, но… опоздала. Слишком долго она колебалась. Теперь Мэгги испугалась по-настоящему. Она не знала, как поведет себя Генри после того, что случилось.
Он и впрямь выглядел грозно. Прежде всего он выругался и продолжал ругаться и угрожать ей самыми страшными карами до тех пор, пока Мэгги не затряслась от ужаса. Что ей сейчас делать? Как быть? Как успокоить этого разгневанного монстра?
– Шлюха. Ты это сделала специально! Слишком долго тянула, – крикнул Генри, вцепился ей в волосы и принялся дергать за них с такой силой, что голова у нее начала мотаться из стороны в сторону. – Ты такая же, как все остальные. Хочешь, чтобы мужчина молил тебя о том, что он должен получать по праву!
Мэгги вдруг подумала, что теперь изнасилование ей не грозит. Мужское достоинство Генри висело бессильно, как тряпка. Но затем ей пришло в голову, что в своем бессилии он может обвинить ее. Что же последует за этим?
Черт, если бы не этот проклятый подлокотник, разделявший сиденья! Тогда бы она сумела достать свой пистолет.
– Я не виновата, – закричала она, чувствуя, как пальцы Генри все сильнее впиваются в ее тело. – Я не знала, что делать! Правда.
Генри рассмеялся смехом оперного злодея.
– Не знала, говоришь? Лгунья! Каждая женщина понимает, что делать в таких случаях!
Она говорила, что хочет его, но она солгала. Шлюхи только и делают, что лгут. Генри передернуло от отвращения. Она отлично знала, как ублажить мужчину – все шлюхи об этом знают, – просто притворилась неумехой. Но ничего, он ей отомстит за то, что лишила его удовольствия.
В глазах Генри появился безумный блеск, а его рот скривился в зловещей усмешке.
– Шлюха! – снова крикнул он и ударил Мэгги с такой силой, что ее голова резко качнулась в сторону, а в шейном позвонке что-то хрустнуло. При этом она ударилась о приборную доску и из ее разбитого лба потекла кровь. Генри отпустил ее: она все равно находилась в полуобморочном состоянии. Но в следующее мгновение Генри снова принялся ее избивать, и каждый новый удар был сильнее и беспощаднее предыдущего. Потом Генри снова протянул к ней руки. Перекинув ее тело через подлокотник кресла, Генри продолжал одной рукой наносить ей удары, а другой стал расстегивать пояс у нее на брюках.
Оказывается, насчет изнасилования она ошиблась. Генри уже восстановил свой мужской потенциал и решил-таки овладеть ею. Мэгги в этот момент ничего, кроме боли, не чувствовала. Ее сознание равнодушно отметило этот факт, и все.
Поначалу она пыталась сдерживаться, но потом от боли и ужаса начала кричать. Ее крики и стоны все больше возбуждали маньяка. Он пришел в такое неистовство, что стал впиваться зубами ей в грудь, разражаясь после каждого укуса безумным смехом.
Мэгги окончательно поняла, что эту ночь ей не пережить. Обидно! Она так старалась выдержать, сделала для этого все возможное… Даже если ей сейчас удастся достать пистолет, он выхватит у нее оружие, и из него же ее и пристрелит. Ну и пусть, сказала она себе. Все равно ей конец, так что какая разница? По крайней мере тогда закончится весь этот ужас.
Генри был слишком занят, чтобы заметить, как она шарит ладонью под сиденьем, пытаясь нащупать рукоять оружия. А потом в салоне раздался страшный грохот – за мгновение до того, как Генри обрушился на нее всем телом. Громче этого звука Мэгги в жизни ничего не приходилось слышать.
Только через несколько секунд она наконец осознала, что поднять с пола пистолет и выстрелить ей все-таки удалось. Странно, ей не раз приходилось стрелять из пистолета на стрельбище, но никогда еще звук выстрела не казался ей таким оглушительным.
Теперь Мэгги чувствовала на себе свинцовую тяжесть, по-видимому, уже мертвого тела. Его горячая кровь заливала ей грудь и текла не переставая, согревая ее и защищая от царившего в салоне леденящего холода. Но Мэгги этого не замечала – ей было не до того. Единственное, о чем она мечтала в эту минуту, – это выбраться из салона и оказаться как можно дальше и от этого места, и от этой машины с окровавленным трупом.
Мэгги боялась смотреть на Генри и уж тем более до него дотрагиваться, но, чтобы выбраться из машины, ей было необходимо от него освободиться. Основательно вымазавшись в крови, она спихнула с себя тело Генри и, распахнув дверцу машины, полной грудью вдохнула холодный чистый воздух. Соскользнув с ледяной горки, на которой стоял ее автомобиль, она упала на снежный наст и, всхлипывая от наслаждения, принялась оттирать кожу мягким чистым снегом. Она хотела избавиться от всего, что было связано с ее преследователем: от его липких прикосновений, от его запаха, от того ужаса, который ей пришлось пережить по его милости. У нее началась истерика, и из глаз потоком хлынули слезы, но Мэгги не отдавала себе в этом отчета. Задыхаясь от рыданий и холодного воздуха, она пригоршнями брала из сугроба снег и без конца терла им себе лицо, руки, грудь. Никогда еще она не чувствовала себя такой грязной, и чтобы очиститься, отмыться от этой грязи, не хватило бы всего лежавшего вокруг снега.
Постепенно сковывавший ее страх стал отступать. Сердце уже билось ровнее и тише, восстановилась и способность разумно мыслить. Как только это произошло, она ощутила страшный, пронизывающий холод, пробиравший ее до костей.
Ей не хотелось возвращаться в машину за своим пальто, но пришлось. Пальто лежало там, куда его швырнул Генри, – на полу. Ей до того не терпелось выбраться наружу, что одевалась она уже на улице.
Наконец Мэгги, с трудом попадая дрожащими руками в рукава, натянула на себя пальто. За все это время она ни разу не вспоминала о синяках, кровоподтеках и прочих травмах и ушибах. Она их просто не чувствовала. Все ее помыслы были сосредоточены на одном – как бы побыстрее унести ноги от этого проклятого места. Испачканная кровью меховая подстежка пальто согрела ее дрожащее тело. Пятясь, Мэгги стала отходить от машины, озираясь в поисках автомобиля, на котором приехал маньяк.
Она увидела его седан и бросилась к нему по глубокому снегу, падая, поднимаясь и снова падая. Когда она добралась до машины, то с ног до головы вывалялась в снегу, но это мало ее заботило. Теперь она наконец освободилась от Генри и того ужаса, который он вселил в нее.
Усевшись за руль, Мэгги поднесла руку к замку зажигания и вскрикнула от отчаяния: ключей в замке не оказалось. Генри забрал их с собой. Нужно было снова возвращаться к машине. Господь свидетель, до чего ей этого не хотелось. Она заранее содрогалась при мысли, что ей придется снова увидеть поверженного маньяка, а главное – прикасаться к нему, обшаривать его карманы.
Впрочем, ей удалось взять себя в руки, и к машине она подошла уже куда более собранная и спокойная. Забравшись в салон, она тщательно обыскала тело, а когда обнаружила ключи, горячо возблагодарила провидение.
Благодаря ночной работе снегоочистителей дорога была в довольно приличном состоянии, хотя снег и продолжал сыпать. Мэгги развернулась на посыпанном песком кольце развязки и неторопливо покатила в ту сторону, откуда приехала.
