Текст книги "В эпицентре бури (ЛП)"

Автор книги: Патрик Кордингли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Утром 14 ноября я наблюдал за началом учений, а затем вылетел в аэропорт Аль-Джубайль, чтобы встретиться с государственным секретарем. С ним было несколько журналистов, в том числе его старый друг, Джон Киган, редактор отдела по связи с министерством обороны "Дейли телеграф" и бывший преподаватель Королевской военной академии в Сандхерсте. Трудно было бы найти более обаятельного и информированного человека.

После шумного полета на "Пуме" мы прибыли в мой тактический штаб и сразу же приступили к докладу. Госсекретарь был хорошо подготовлен и задал несколько неожиданных вопросов. Был немного неприятный момент, когда он спросил о надежности "Челленджера".

– Мы очень довольны танком и технической поддержкой, которую мы получаем, особенно от компании "Виккерс". Но двигатель танка не без проблем, – сказал я.

– Например?

– В среднем у нас выходит из строя один танк, когда бригада проезжает четыре мили.

– Что? Каждые четыре мили?

– Да, сэр, примерно так.

Он выглядел потрясенным и сделал поспешную пометку. Только позже я узнал, что он подумал, будто я имел в виду, что каждый танк выходит из строя каждые четыре мили, и был поражен, что я считаю это приемлемым показателем. Что я хотел объяснить, но, очевидно, неправильно подобрал слова, так это то, что когда весь наш парк из ста семнадцати танков "Челленджер" проехал четыре мили, один из них сломался. Это была приемлемая, но не обнадеживающая статистика. Проще говоря, это означало, что нам нужен был хороший запас запасных двигателей.

Затем мы прогрохотали по пустыне, чтобы осмотреть полосу препятствий, как раз в тот момент, когда рота "Стаффордов" высыпала из своих "Уорриоров", чтобы обеспечить прорыв минного поля. По радио поступал непрерывный поток донесений и приказов. Внезапно раздался мощный взрыв, и примерно в двухстах ярдах перед нами взметнулось огромное облако пыли и дыма, имитируя артиллерийский обстрел. За этим быстро последовало еще с полдюжины взрывов, когда саперная команда взорвала небольшие заряды пластиковой взрывчатки.

Мы наблюдали, как бригада пыталась преодолеть препятствия, отражая контратаку эскадрона Найджела Бира, выступавшего в роли противника, запуская имитацию "Гигантских гадюк" и зачищая блиндажи противника. Наши посетители были поражены происходящим; сложность прорыва через массивную полосу препятствий была предельно ясна.

После обеда мы вылетели обратно в порт, чтобы посетить Мартина Уайта и тыловой район корпуса. Нашей первой остановкой была портовая башня, смотровая площадка, которая должна была дать мистеру Кингу хорошее представление о масштабах проводимой там операции.

Я договорился, что начальник порта, "Его Превосходительство", как он любил себя называть, встретит нас наверху. Итак, в крошечный лифт втиснулись Мартин Уайт, Том Кинг, сэр Алан Манро и я. Это был один из тех лифтов, где для удобства приходится стоять слишком близко друг к другу. И мы поехали вверх. Мы добрались до двенадцатого этажа. Лифт остановился. Мы подождали. Ничего не произошло.

– Что случилось с дверями? – спросил сэр Алан.

Я нашел панель управления.

– Все в порядке, – сказал я, – я нашел управление.

Я нажал кнопку. Ничего не произошло. Я нажал другую. Ничего. Я нажал на каждую из них. Ничего. Двери оставались закрытыми. Лифт не двигался.

– Похоже, мы застряли, – сказал я, смеясь, но немного обеспокоенно.

– Как вы думаете, кто-нибудь знает, что мы здесь застряли? – спросил мистер Кинг.

Через четыре минуты я уже начал беспокоиться. В лифте было жарко и немного душно. Я не был уверен, как мне выкрутиться из этой ситуации.

Через пять минут шутка окончательно стала не смешной. Нужно было успеть на самолет и уложиться в расписание, и становилось очень жарко.

Через шесть минут я снова перепробовал все кнопки. По-прежнему ничего.

Через восемь минут мы услышали скрежет, а затем грохот. Внезапно раздался толчок, и лифт задребезжал, а затем очень медленно начал подниматься. Еще один толчок, и он остановился. Еще один толчок, и мы снова начали спускаться. Когда двери на первом этаже открылись, мы вчетвером вывалились наружу. Мы так и не встретились с "Его Превосходительством", начальником порта.

На следующее утро, 15-го, генерал де ла Бильер и я встретились с генералом Бумером в его кабинете для официальной передачи командования бригадой. Он сказал нам, что морские пехотинцы вот-вот отправятся на крупные десантные учения, примерно в ста милях к югу от кувейтской границы. Он, однако, был в прекрасном настроении. Но встреча не обещала быть радостной. Генерал де ла Бильер играл роль основы грядущих перемен, рассказывая о вариантах действий британцев и намекая на то, что не было предрешено, что британская бригада или даже дивизия останутся с морской пехотой.

Генерал Бумер выглядел обеспокоенным. Он явно понятия не имел о планируемых изменениях, и, поскольку мы были переданы под его командование, он, естественно, предполагал, что мы останемся там. Я чувствовал себя крайне неуютно и жалел, что не нахожусь где-нибудь в другом месте.

Когда я вернулся в лагерь № 4, меня ждало сообщение. Оно было от сэра Пэдди Хайна:

"Я восхищен энергией и решимостью, которые вы и ваш личный состав проявили для обеспечения своевременного переброски вашей бригады из Германии в Саудовскую Аравию. С тех пор вы прошли интенсивную программу обучения на театре военных действий, и я сердечно поздравляю вас с тем, что вы уложились в первоначальную дату начала операции – 16 ноября. Теперь, когда 7-я бронетанковая бригада находится под тактическим управлением 1-го экспедиционного корпуса морской пехоты, вы вступаете в новую, испытательную фазу выполнения своей задачи. Я не сомневаюсь, что вы справитесь с этой задачей с тем же профессионализмом, который вы и ваши офицеры демонстрировали с самого начала."

Итак, формальности по передаче командования бригадой морским пехотинцам были завершены, и мы, в свою очередь, были переданы Майку Майетту и его соединению. Это должно было произойти в двенадцать часов дня в пятницу, 16 ноября.

В пятницу мы с Майком Майеттом сидели возле его палатки, обсуждая будущие учения и ожидая встречи с генералом Шварцкопфом, как вдруг он посмотрел на часы и встал.

– Патрик, уже полдень. Добро пожаловать на борт, – сказал он, пожимая мне руку.

Глава 6. Четверг, 22 ноября – среда 28 ноября 1990 года

22 ноября государственный секретарь по вопросам обороны поднялся на ноги в переполненной и преисполненной ожидания Палате общин. Он объявил о решении усилить 7-ю бронетанковую бригаду дополнительной, 4-й бригадой, еще четырьмя артиллерийскими полками, полком армейской авиации, дополнительными инженерами и специалистами по тыловому обеспечению, а также направить штаб бронетанковой дивизии для принятия командования этими формированиями. Мое самостоятельное командование подходило к концу.

В то время, когда он это говорил, я находился за несколько тысяч миль от него, пробиваясь сквозь бурлящую толпу из тысячи одинаково одетых, коротко остриженных морских пехотинцев, ни один из которых не проявил ни малейшего интереса ни ко мне, ни к Майку Майетту, который был со мной, ни к кому-либо из других генералов или полковников, если уж на то пошло. Объектом их внимания был мужчина средних лет в бледно-голубой рубашке и бежевых брюках, который стоял на заднем сиденье "хаммера" примерно в пятистах ярдах от нас, их главнокомандующий, Джордж Буш. Он был здесь, среди своих людей, чтобы отпраздновать День благодарения, и морские пехотинцы любили его за это.

Часом ранее я прибыл на доклад в штаб-квартиру Майка. Там было множество новых траншей. Солдаты, вооруженные зенитными ракетами, несли караульную службу, осматривая горизонт. Недавно установленные антенны радаров неустанно вращались, осматривая местность в поисках движения. Ночью прибыли танки М60 и заняли позиции, чтобы обеспечить всестороннюю защиту всего района. Наиболее заметными среди и без того огромных толп морских пехотинцев, одетых в камуфляж для пустыни, были крупные, коренастые мужчины, одетые в синие комбинезоны, бейсболки, непроницаемо темные очки, с экстравагантным вооружением.

– Личная охрана президента, – сказал Майк, который встретил меня, когда наш вертолет приземлился. – Они здесь уже несколько дней, осматривают это место. Они никогда не улыбаются.

Я кивнул одному из них, когда он проходил мимо, чтобы проверить наблюдательность Майка. Это было правдой. Я так и не понял, зачем понадобилось так много и так хорошо вооруженных телохранителей. В конце концов, президента должна была окружать лучшая часть дивизии морской пехоты США.

Вертолет президента должен был встречать генерал Бумер. Он должен был сопроводить мистера и миссис Буш на расстояние пятисот ярдов от вертолета к трибуне, где его должен был встретить небольшой комитет по приему, состоящий из Майка, меня и нескольких генералов морской пехоты. Президент произносил свою речь, затем подходил к толпе и пожимал нескольким людям руки, прежде чем сесть за стол на обед в честь Дня благодарения. Таков был план.

Точно в назначенное время серо-зеленый президентский "Блэкхок" появился низко над горизонтом в сопровождении строя ударных вертолетов "Апач". В облаке пыли он приземлился. Президент и миссис Буш вышли из машины и сели в автомобильный кортеж, который с мигалками и под оглушительные аплодисменты направилась к нам вверх по склону.

Я мог совершенно отчетливо разглядеть президента, который махал рукой ликующей толпе. Когда он поравнялся с нами, я подсознательно выпрямился. Затем, с некоторым изумлением, я наблюдал, как кортеж проехал прямо мимо нас и остановился примерно в ста ярдах от нас, посреди уже почти восторженной толпы, оставив комитет по приему в стороне от нескольких сотен ликующих морских пехотинцев.

Чего я не оценил, так это того, насколько американцы эгалитарны. У них нет уважения к званиям, и рядовой может с такой же легкостью пожать руку президенту, как и генералу. И всего этого происходило ужасно много.

– Черт возьми, – сказал Майк. – Давай, быстрее.

Мы бросились в толпу. Военные приличия были забыты, когда мы буквально проталкивались вперед локтями. Удивленные морские пехотинцы сердито обернулись, чтобы посмотреть, кто это преграждает им путь. В конце концов мы вышли вперед, изрядно вспотевшие и слегка запыхавшиеся. Несколько мгновений спустя меня представили президенту Бушу.

– Генерал Кордингли, я хотел бы поблагодарить вас, ваших людей и ваше правительство за ваш вклад. Для нас очень много значит, что "Пустынные крысы" сражаются бок о бок с нами.

Все время, пока он говорил, он пожимал мне руку.

– Спасибо, – ответил я, так же крепко пожимая ему руку в ответ. – Для меня большая честь быть здесь, и мы не могли бы желать большей чести, чем сражаться бок о бок с Корпусом морской пехоты США.

Он помолчал, а затем тихо сказал:

– Мы с Барбарой очень опечалены известием о вашем премьер-министре.

И затем он ушел, пожимая еще несколько рук, еще шире улыбаясь и фотографируясь. Это было волнующее, хотя и мимолетное событие; я почувствовал себя избранным. Затем меня представили очаровательной миссис Буш, которая была столь же очаровательна, сколь дружелюбна и доступна. Она также выразила сожаление, услышав об отставке Маргарет Тэтчер. Я признался, что услышал об этом всего несколько минут назад от представителей СМИ, которые приехали освещать визит президента. Я был одновременно опечален и немного обеспокоен этим.

Речь президента Буша была вдохновляющей. Мне было особенно приятно, что 7-я бригада была упомянута несколько раз, это заставило нас всех отчаянно гордиться собой.

– Позвольте мне просто сказать, как рады Барбара и Джей быть здесь, – начал он, – и я хочу поблагодарить вас всех за этот прием.

В толпе раздались громкие аплодисменты и одобрительное ворчание.

– Я хочу поблагодарить генерала Майетта за то, что поприветствовали нас, Майка Майетта и всех его людей. Я хочу поблагодарить генерала Бумера. Я также хочу поблагодарить бригадного генерала Кордингли из знаменитых "Пустынных крыс", который находится здесь с нами; в этот день вы находитесь далеко от дома, а также ваших семей. Но я надеюсь, вы простите меня, если я сосредоточусь на американцах в наш особый День благодарения.

И он продолжил. Он объяснил, почему морские пехотинцы были там. Он рассказал им о всепоглощающей поддержке, которую они получили от американского народа. Он закончил воодушевляющим заключением:

– Сегодня День благодарения… из года в год в этот особенный день, без сомнения, каждый из вас благодарит свою страну. В этом году ваша страна благодарит вас. Это был незабываемый визит, и я уезжаю, как и Барбара, с гордостью в сердцах и молитвой на устах. Да благословит Бог всех вас, да благословит Бог наших верных союзников из Соединенного Королевства. Да благословит Господь морских пехотинцев и да благословит Господь величайшую, самую свободную страну на земле – Соединенные Штаты Америки.

Аплодисменты были оглушительными. Должно быть, их услышали в Багдаде. Морские пехотинцы пригласили сотню британских солдат разделить с ними этот момент. Я был рад узнать, что еще сотня тайком пробралась в город. Во время обеда (индейка и черничный пирог, самое традиционное, что можно было найти) я сидел рядом с Томом Фоули, председателем Палаты представителей, а после меня попросили присмотреть за Барбарой Буш, пока ее муж продолжал обмениваться рукопожатиями на ходу. Она явно устала, но все еще оставалась жизнерадостной. Она не переставала улыбаться, когда один за другим морские пехотинцы просили у нее автограф или фотографировались рядом с ней. Должно быть, это было для нее утомительно, но она великолепно справлялась со своей ролью матери своего народа.

Позже Кейт Эди[4]4
  Kate Adie – главный корреспондент Всемирной службы Би-би-си с 1989 по 2003 год, освещавшая все военные конфликты этого периода, кавалер ордена Британской империи. Прим. перев.


[Закрыть] пригласила меня на интервью. Когда мне задали безобидный вопрос о политической кончине миссис Тэтчер, я сказал, что это действительно не имеет к нам никакого отношения, и в значительной степени для нас не имеет значения, кто входит в десятку, пока у нас сильное правительство в это критическое время. Однако, развивая тему, я сказал, что лично мне было очень грустно и что я был ее большим поклонником, что было правдой, и я сказал, как много это значило для солдат, что, вероятно, было не совсем точно. Кейт, как хороший друг, не использовала мои политические комментарии, но предположила, что в будущем другие, возможно, не будут столь милосердны.

Когда солнце село, президент Буш улетел под громкие аплодисменты и громкое хрюканье. Майк попросил меня остаться на ужин, но мне нужно было возвращаться. У нас был свой, хотя и более скромный праздник, ужин в честь Сиди-Резеге.

Битва при Сиди-Резеге стала звездным часом 7-й бронетанковой бригады. 21 ноября 1941 года в Северной Африке, несмотря на превосходящие силы противника, она лишила войска Роммеля жизненно важного участка обороны. К концу сражения танковый состав бригады, очень похожий на наш, сократился до девяти машин, но немцы были отбиты. Это была не победа, а славное сражение.

В тот вечер командиры, большинство офицеров штаба бригады и несколько приглашенных морских пехотинцев встретились перед ужином, чтобы выпить в большой палатке, установленной в центре штаба. Для нас играл оркестр 5-го королевского гвардейского полка драгунского полка Иннискиллинга под руководством старшего сержанта Шиппа. Официанты разносили напитки и подносы с канапе. Это был обычный армейский торжественный ужин, за исключением двух моментов: на нем была строго боевая форма одежды (без наград, но с противогазами), и не было алкоголя. У нас был выбор из апельсинового сока или безалкогольного пива. Несмотря на все это или благодаря этому, это был самый трогательный вечер для гостей, на котором я когда-либо бывал. Буквально из ниоткуда шеф-повара приготовили ужин из жареной курицы, картофеля и зеленого горошка. После нескольких месяцев консервированных сухих пайков у него был такой вкус, словно его приготовила Делия Смит.

После обеда, во время своей речи, я подробно процитировал записи из дневника моего предшественника, бригадного генерала Дэви, который сорок девять лет назад оказался в несколько более сложной ситуации, чем я надеялся:

– За десять часов численность танков в моей бригаде сократилась со ста двадцати девяти до девяти машин. Но мы сделали то, что нам было приказано, и удерживали позиции, которые считались жизненно важными для противника, и отбили его попытки вернуть их. Мы были окружены. В тот вечер я передал по радио, так, чтобы враг мог слышать, следующий комментарий: "ситуация под контролем".

Я закончил цитатой из обращения Уинстона Черчилля к 7-й бронетанковой дивизии в конце Второй мировой войны:

"Дорогие "Пустынные крысы"! Пусть ваша слава сияет вечно! Пусть ваши лавры никогда не увядают! Пусть память о вашем славном военном паломничестве никогда не умрет. Это был марш, не имеющий аналогов во всей истории войны."

Оркестр сыграл "Прощай, Иннискиллинг", марш моего старого полка, а затем, в честь присутствующих морских пехотинцев, марш Корпуса морской пехоты.

Три дня спустя, 24 ноября, я встретился со своим новым начальником, недавно назначенным командиром 1-й бронетанковой дивизии генерал-майором Рупертом Смитом.

Он был немного необычной фигурой. Офицер парашютно-десантного полка не казался мне подходящим кандидатом на должность командира бронетанковой дивизии, но я знал, что у него репутация мыслителя с большим опытом. В 1964 году он был произведен в офицеры в парашютно-десантном полку, а в 1982 году командовал 3-м его батальоном. В 1978 году, будучи в то время командиром роты, он был награжден королевской "Медалью за отвагу" за спасение сослуживца-офицера из горящей машины, подожженной взрывным устройством ИРА. У него были ужасные ожоги кистей рук. Позже, в Германии, он командовал 6-й бронетанковой бригадой, которую преобразовал в первую армейскую аэромобильную вертолетную бригаду.

Стоя на взлетно-посадочной полосе в Эль-Джубайле и ожидая, когда самолет генерала остановится, я вспомнил слова друга, который служил под командованием генерала Смита в 6-й бригаде.

– Он очень сдержанный, – сказал он. – Он очень профессионален и руководит своим штабом как машина.

Я был несколько удивлен, когда по трапу самолета спустился мужчина, который, как мне показалось, выглядел гораздо моложе меня, с копной черных волос, в которых почти не было седины. Он был похож на актера Джереми Айронса. Он был одет в боевую униформу для джунглей, на плечах у него были знаки различия генерал-майора, а на правом рукаве – крылья парашютиста. В руке он держал отличительный темно-бордовый берет парашютно-десантного полка и футляр с картой. У него было то, что я могу описать только как властность, смешанную с весельем.

Позади него на ступеньках стоял бригадный генерал Кристофер Хаммербек, высокий блондин в черном берете Королевского танкового полка. Мы знали друг друга много лет.

Полковник Джон Рейт, начальник штаба дивизии, который был на один уровень старше Юэна, был следующим. Он был очень компетентным офицером, к тому же еще одним из парашютно-десантного полка. Позади было улыбающееся лицо полковника Грэма Юэра. Грэм был заместителем начальника штаба дивизии и хорошим другом. Мы знали друг друга много лет.

Там было еще около дюжины человек, но, поскольку время поджимало, я пропустил представление и повел группу к четырем ожидавшим нас вертолетам "Пума", которые должны были доставить нас в нашу штаб-квартиру в пустыне. Шум внутри мешал разговаривать; я наблюдал, как команда смотрит через маленькие окна на бескрайнее пространство.

В тихой части штаба, вдали от машин и генераторов, мы натянули большую маскировочную сеть на длинные палаточные столбы, чтобы создать подобие укрытия. Под ней было около двух десятков складных стульев и несколько досок. У некоторых были большие карты, на которых был изображен наш район, на других – дислокация наших войск или сил наших союзников.

Я рассказал о том, чего мы достигли: о нашей программе стрельб, а затем о почти постоянных учениях, которые мы проводили, в отличие от американцев. Я объяснил, как мы вписались в планы развертывания морской пехоты. Мы были их бронетанковым резервом, но если бы мы перешли от обороны Саудовской Аравии к нападению на Кувейт, мы были бы ближе к передовой, особенно наши инженеры. Хотя я знал, что генерал де ла Бильер объяснил свои соображения по поводу перехода к армии США, тем не менее я совершенно ясно дал понять, что, по моему мнению, мы должны остаться с морской пехотой.

Позже я более подробно рассказал об оперативных планах, в том числе о мерах противодействия внезапности на случай, если Ирак предпримет внезапное нападение. Я также рассказал о наших будущих намерениях. Мы с морскими пехотинцами и моим штабом решили, что наш существующий полигон слишком мал для соединения, поэтому начали переговоры о новом участке севернее для гораздо более крупного комплекса, который мы намеревались использовать совместно. И вот, под палящим солнцем, день клонился к вечеру. Около четырех часов мы все снова сели в "Пумы" и полетели в Аль-Джубайль на экскурсию по тыловому району. После экскурсии мы продолжили работу в отеле "Холидей Инн" на окраине города. Наконец, около одиннадцати мы закончили и разошлись в разные стороны, зная, что до следующей встречи всем вместе еще несколько недель.

На следующее утро, пока Руперт Смит и его команда проводили собственную рекогносцировку, я вернулся на аэродром, чтобы встретить самолет с важными персонами из Специального комитета Палаты общин по обороне и различными членами Палаты лордов. По дороге обратно в город я сидел между лордом Пимом, бывшим министром иностранных дел, и Уинстоном Черчиллем, членом парламента от партии Тори. Мы обсудили ситуацию в Персидском заливе в целом. Но позже в тот же день я затронул тему нападения на Ирак. Комитет согласился с тем, что, хотя бомбардировка Ирака не представляет политической сложности, если наземные войска войдут на территорию Ирака, это приведет к ненужному расширению войны. На этот раз я был удивлен, похоже, никто не сообщил им о планах, разрабатываемых в Эр-Рияде.

Во второй половине дня мы сначала полетели к "Стаффордам", которые устроили великолепное представление. Вездесущая пресса уделила большое внимание нашей следующей остановке – ирландским гусарам. Танк, который был показан комитету, был назван "Черчилль" в честь деда члена парламента, который в свое время был офицером 4-го гусарского полка. Возможность сфотографироваться была слишком хорошей, чтобы ее упустить. Майклу Мейтсу, председателю специального комитета, также было уделено особое внимание. Я был несколько удивлен, что он вообще приехал. Я думал, что у него, как у руководителя предвыборной кампании Майкла Хезелтайна, были другие дела.

Пока это происходило, у меня состоялась долгая дискуссия с американским журналистом о разочаровывающем освещении визита президента Буша. Я был возмущен статьей в "Таймс", в которой утверждалось, что американцы не были рады его видеть; по моему личному опыту, это было полной неправдой.

Когда я провожал членов парламента, в аэропорту приземлился вертолет "Блэкхок", присланный командиром 24-й механизированной пехотной дивизии, чтобы отвезти меня примерно за сто миль вглубь страны и проинформировать об их дислокации. Это был наше западное соседнее соединение.

Пока мы летели над бескрайним пространством пустоты, я видел, как меняется пустыня. После прибрежной зоны с пологими дюнами и глубоким мелким песком дюны постепенно выравнивались, а песок становился более грубым, пока пустыня не превратилась в гравийную равнину.

Приземлившись в огромном штабе 24-й дивизии, я был удивлен и даже тронут, когда меня встретил "почетный караул" и оркестр. Они были одеты так же, как морские пехотинцы, в ту же форму "шоколадные чипсы", в те же широкополые панамы. Единственное отличие состояло в том, что если на правой стороне груди морского пехотинца была надпись "КМП США", то на этой – "Армия США". Я не мог отделаться от мысли, что даже в моей маленькой бригаде не было двух солдат, не говоря уже о двух подразделениях, которые носили бы совершенно одинаковую форму.

Также была представлена выставка вооружения, и мне показали танк M1A1 "Абрамс" и боевую машину пехоты "Брэдли".Разница между "Брэдли" и нашим "Уорриором" невелика, за исключением того, что на башне "Брэдли" установлена пусковая установка противотанковых ракет. Обе машины являются хорошо оснащенными боевыми машинами пехоты, которые могут перевозить подразделение солдат и их снаряжение с относительным комфортом. В некотором смысле "Уорриор" – лучшая машина, не в последнюю очередь из-за своих размеров. "Брэдли" огромен и, должно быть, представляет собой привлекательную цель, что вызывает беспокойство у людей, находящихся внутри.

M1A1 – танк более поздней разработки, чем наш "Челленджер". Как и "Челленджер", он оснащен 120-мм пушкой. Она, в отличие от нашей, имеет гладкий канал ствола, что, как утверждается, дает ей преимущество при стрельбе некоторыми типами боеприпасов, в частности бронепробиваемость, поскольку она может стрелять при более высоком давлении, благодаря чему снаряд вылетает быстрее и, теоретически, пробивает более толстую броню. Однако вы не можете стрелять фугасно-бронебойными боеприпасами из гладкоствольного орудия, а фугасно-бронебойный – чрезвычайно универсальный и полезный снаряд.

Просторный интерьер башни был выкрашен в белый цвет и, в отличие от башни "Челленджера", был хорошо продуман с точки зрения эргономики. Мне показали компьютер для самодиагностики, с помощью которого командир танка, просто нажав на кнопку, может узнать, что было не так, когда танк вышел из строя. Я издал все необходимые одобрительные звуки, не упоминая, что, по моему мнению, броня выглядела тоньше, чем у "Челленджера".

Что делает M1 уникальным среди западных танков, так это его двигатель. При проектировании танков всегда существует компромисс между размерами двигателя и танка в целом. Чем мощнее двигатель, тем большую мощность он вырабатывает, но чем больше должен быть танк, чтобы вместить его, и чем тяжелее танк, тем больше мощности ему требуется, и так далее. Каждый второй западный танк имеет дизельный двигатель. В "Абрамсе" используется газовая турбина, двигатель, который обычно устанавливается на реактивных самолетах. Турбина позволяет добиться большой мощности при компактных размерах.

Однако они заменили одну проблему на другую. У газовой турбины есть две проблемы. Во-первых, она работает при невероятной температуре. Температура выхлопных газов превышает 1000 °C (1800°F). При взгляде в тепловизионный прицел кажется, что кто-то разъезжает с включенным прожектором. Во-вторых, турбины расходуют топливо с угрожающей скоростью. Я попытался выяснить, как далеко может проехать M1 с полным топливным баком. Сопровождающий офицер либо не знал, либо хотел сохранить этот факт в тайне.

Затем мы перешли к брифингу в штабе. Это была смесь колесных и гусеничных командирских машин, собранных небольшими группами и соединенных вместе, некоторые из них находились под брезентовыми навесами. Меня сопроводили в центр комплекса для проведения брифинга. Снаружи это выглядело как огромный передвижной офис, втиснутый в кузов четырех грузовиков. Я поднялся по металлическим ступенькам, вошел в дверь и был поражен тем, что обнаружил.

В нашем собственном штабе, как правило, есть небольшая площадка под навесом, в стороне от офицеров и операторов, обслуживающих радиостанции в автомобилях, где мы устанавливаем стол на козлах и несколько складных брезентовых стульев и которые мы используем для планирования. Внутреннее убранство штаба 24-й дивизии было похоже на кадр из фильма. Оно было размером примерно тридцать на двадцать футов. Над головой горели лампы дневного света, работал кондиционер, а офицеры с серьезным видом сидели на вращающихся стульях за столами перед радиостанциями. Выкрашенные в серебристый цвет стены были увешаны огромными картами или досками, на которых был указан статус каждого подразделения в дивизии, его местоположение, численность, задачи и состояние боевой готовности.

Стало ясно, что генерал-майор Барри Маккаффери командовал огромной огневой мощью. Первая британская дивизия, которую предстояло сформировать в Персидском заливе, составлявшая две трети обычной британской бронетанковой дивизии, состояла из трех танковых полков по пятьдесят восемь танков в каждом и трех пехотных батальонов; он командовал пятью танковыми батальонами по пятьдесят восемь танков и пятью батальонами пехоты.

Но главная разница заключалась в вертолетах. В то время как мы планировали задействовать полк армейской авиации (двадцать четыре противотанковых вертолета "Линкс" и двенадцать разведывательных вертолетов "Газель"), у генерала Маккаффери было более ста тридцати вертолетов, включая пятьдесят "Апачей" и пятьдесят разведывательных вертолетов.

Как только брифинг был завершен, генерал представил меня оператору проектора.

– Эта молодая леди, – сказал он, – оставила своего шестимесячного ребенка, она так хотела поехать с нами.

Несколько озадаченный, я спросил ее, с кем она оставила ребенка. Настала ее очередь выглядеть удивленной.

– С ее отцом, – последовал простой ответ.

Я не стал объяснять свои довольно традиционные взгляды на подобные мероприятия. Я просто пожелал ей всего наилучшего и выразил надежду, что семья вскоре воссоединится. Я также сделала мысленную пометку проверить, существует ли такая ситуация среди нашего большого контингента женщин. Я очень надеялся, что нет, но начинал привыкать к неожиданностям; недавно я столкнулся с проблемой, могут ли супружеские пары жить в одной палатке.

За ужином я сидел рядом с генералом. Он был приятной компанией. Он рассказал мне о своем пребывании во Вьетнаме.

– Я провел три командировки, Пат, – сказал он, используя, как и большинство американцев, которых я встречал, сокращение от моего имени.

– В последний раз меня вытаскивали, думая, что я мертв. В меня выстрелили из АК примерно с тридцати ярдов. К счастью, большая часть пуль попала мне в руку, – сказал он.

Я осмотрел ее: это была масса рубцовой ткани.

– Я провел два года в госпитале, пока они собирали ее заново.

Пересказ военных историй никогда не был моей сильной стороной. Моя военная карьера в основном проходила вблизи границы с Восточной Германией, перемежаясь с довольно комфортными поездками на Кипр, в Ливию и Канаду.

Что касается других вопросов, то я был заинтригован, узнав, что им прислали из Америки рождественские подарки для каждого из 18 000 бойцов дивизии, подарки от американской общественности. Им также было отправлено 6000 рождественских елок.