Текст книги "Нисхождение"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16

На следующей неделе мысли Ингхэма приняли совсем иное, более благородное направление в отношении его романа. Он был уверен, что в этом повинна смена обстановки на менее комфортную, – особое неудобство доставляло отсутствие места, куда можно было бы вешать одежду. Деннисом, обладая довольно изощренным умом, никак не предчувствовал надвигающегося краха, когда все его махинации раскрылись. Но люди, которым он некогда оказывал финансовую поддержку и которые стали теперь по большей части уважаемыми и достойными гражданами, пришли к нему на помощь и вернули все те деньги, которыми он их ссудил. А поскольку Денни-сон сам инвестировал краденые деньги в течение двадцати лет, то его ассигнования значительно выросли. И теперь разъяренные хозяева банка, недосчитавшиеся не менее трех четвертей миллиона долларов за эти двадцать лет, смогли получить обратно семьсот пятьдесят тысяч. Что же тогда оставалось на долю правосудия? Да и название «Содрогание от подлога» теперь не годилось. Может, оно и сошло бы, но, поскольку Деннисон никогда не испытывал содрогания ни по какому поводу, Ингхэм счел его неподходящим. Он решил оставить поступки Деннисона на суд читателю. Учитывая все благодеяния, которые совершались им – воссоединение семей, развертывание бизнеса, оплата учебы в колледжах, не говоря о бесчисленных пожертвоваииях в пользу бедных, – кто бы мог назвать Деннисона мошенником?

Однако Ингхэму было жаль расставаться с названием.

Между абзацами он часто вскакивал и принимался ходить из угла в угол по комнате в своем голубом махровом халате, который он мочил в холодной воде и натягивал на себя поверх трусов. Так было прохладнее всего. Так он чувствовал себя в окружении арабов-соседей не так по-дурацки, как в шортах и рубашке с коротким рукавом. Никто из арабов-мужчин не носил шорты, а уж кому, как не им, знать, в чем здесь не так жарко, решил Ингхэм. Иенсен подшучивал над ним: «Уж не собираешься ли ты обзавестись шароварами?»

Обычно Иенсен обедал с ним вместе или же Ингхэм поднимался к нему наверх. Это не имело значения, поскольку оба пользовались одной и той же посудой и общими продуктами, так что стол у одного ничем не отличался от стола другого. Просто один из них откладывал в сторону свою работу. Ингхэм любил обедать с кем-нибудь за компанию, этой маленькой радостью можно было тешить себя в течение дня во время работы, а с Иенсеном все выходило очень просто, как в отношении стряпни, так и беседы. Хотя бывали вечера, когда Иенсен едва ронял пару слов.

На Ингхэма накатывали странные моменты, когда он с головой уходил в свою книгу, принимаясь ходить по комнате в своих непрезентабельных шлепанцах. Где-то пиликал транзисторный приемник, слышался крик женщины, зовущей ребенка, или голос уличного торговца; время от времени Ингхэм ловил в маленьком зеркале на стене отражение угрюмого лица, загорелого до черноты и похудевшего, совсем чужого. В эти моменты на него набрасывалось одиночество (как тогда, в бунгало, когда его мучила рвота), ощущение того, что он здесь совсем один, без друзей, без работы, без возможности общаться, неспособный понять ни язык, ни людей этой чуждой ему страны. И тогда, становясь почти Деннисоном, он пытался найти ответ на вопрос: «Кто же я такой? Можно ли существовать одному? Или, точнее, в какой степени индивидуум может считать себя существующим, не имея ни семьи, ни друзей, ни единого человека, на которого он мог бы положиться и для которого его существование хоть что-то значило?» Это было все равно что искать ответ на вопрос, существует ли Бог. Все равно как стать ничем и осознать, что одиночка всегда был ничем. И это нетленная истина. Ингхэм вспомнил историю об одном западном жителе Средиземноморья, увезенном далеко от своей деревни. Этот человек представлял собой только то, чем он был, – по мнению его семьи, друзей и соседей – простым отражением их мыслей о нем, а без них он стал никем и сошел с ума. Истина или ложь, подумал Ингхэм, – это то, что думают об этом окружающие тебя люди. Это куда более верно, чем занудная проповедь НОЖа об американском наследии.

НОЖ считал, что одни люди вырабатывают моральный кодекс, по которому должны жить другие. Но справедливо ли это? И до какой степени этот кодекс может оставаться неизменным, до какой степени он может действовать, если окружающие тебя люди не соотносят его со своими моральными принципами? И поскольку этот вопрос не относился всецело к проблеме Деннисона, Ингхэм снова возвращался за пишущую машинку и продолжал печатать свой роман. Теперь у него набралось уже больше двухсот страниц. Доживая в этих комнатах вторую неделю, он наслаждался тем, что работа над книгой двигалась столь успешно.

Затем, в пятницу, пришло срочное письмо от Ины. Ингхэм старался не думать о ней, не надеясь получить письмо раньше чем через несколько дней, но теперь заметил (машинально, в силу привычки), что она, видимо, ответила сразу же, как получила его письмо, в котором он сообщал ей свой новый адрес. И он прочел следующее:

« 8 августа 19…

Мой дорогой Говард!

Изменение твоего адреса явилось для меня неожиданностью. Как я поняла из твоего письма, ты собираешься остаться там еще на какое-то время, поэтому я и удивилась. В любом случае ты упоминаешь о месяце. Кстати, я рада, что твоя работа над книгой идет успешно.

У меня полная апатия, и я не нахожу себе места, с этим ничего не поделаешь, или это просто я ничего не могу с этим поделать. Одним словом, я решила, что могла бы повидаться с тобой. У меня есть две недели отпуска, и я уверена, что смогу выторговать себе еще и третью. Я очень хочу тебя видеть – а если мы с тобой расцарапаем друг другу физиономии или придем к выводу, что между нами все кончено, я всегда смогу уехать в Париж. Как мне показалось, ты здорово прирос к этому месту, и мне до смерти хочется увидеть его. Я заказала билет на «Пан-Америкэн», рейс 807, прибывающий в Тунис в воскресенье, 13 августа, в 10.30 утра. Ночной рейс. Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь привезла тебе, то напиши.

Я надеюсь, что мой приезд не будет для тебя неприятным сюрпризом. Я просто не могу поехать куда-нибудь в Европу или Мексику и уверять себя, что это то, что мне надо, чтобы расслабиться. Мне бы хотелось сказать тебе что-нибудь веселое. Привожу одно из нью-йоркских замечаний, на случай, если ты еще не читал его: «Некоторые из моих лучших друзей – арабы».

Я надеюсь увидеть тебя в аэропорту Туниса. Но если ты по какой-то причине не сможешь меня встретить, я сама отыщу дорогу в Хаммамет. Всего тебе самого доброго, мой любимый,

Ина».

Ингхэм был ошарашен. Он на минуту не поверил своим глазам. Ина здесь? В этих комнатах? Ради всего святого, нет! У нее лопнут глаза от удивления! Разумеется, он подыщет ей комнату в отеле.

В воскресенье. Это уже послезавтра. Ингхэм хотел немедленно бежать наверх и поделиться новостью с Иенсеном. Но Иенсен ничего не знал об Ине.

– Черт возьми, – тихо выругался Ингхэм и сел обратно за стол с письмом в руке. Ему нельзя мешкать с поиском комнаты. В августе здесь все забито туристами.

Ингхэм запер наружную дверь, чтобы фатьма – так называемая уборщица, девочка-подросток, которая раз или два на неделе заглядывала к ним, когда ей вздумается, – не могла бы сейчас зайти. Он схватил стоявшее рядом с туалетом ведро, из которого они устраивали себе душ. Оно всегда стояло под краном, собирая капли. Ингхэм попытался отвернуть кран, но тот оказался так туго затянут – а может, наоборот, открыт до отказа, – что у него ничего не вышло.

– Что за спешка? – крикнул ему из окна Иенсен.

– О, разве я спешу? – Ингхэм оставил кран в покое, сунул ведро на место и с беззаботным видом направился к себе, вытираясь полотенцем.

Ингхэм получил комнату с ванной в «Ла Рен де Хаммамет» в субботу после обеда. Последнюю, как сообщил ему клерк, хотя Ингхэм не больно ему поверил. Это был номер на двоих, за два динара восемьсот, включая завтрак на одного. Ингхэм чувствовал себя теперь несколько лучше. Он вышел на улицу к своей машине, даже не побеспокоившись справиться насчет корреспонденции.

В этот день он тоже работал, но не с такой самоотдачей, как обычно.

Они ужинали у Мелика. Ингхэм пригласил Иенсена.

– Еще один контракт? – спросил Иенсен.

– Нет. Но я думаю, что осталось не более двух недель до окончания первого варианта моей книги.

После этой фразы не составляло большого труда сказать, что у него есть подруга, по имени Ина Паллант, двадцати восьми лет, и что она прилетает в воскресенье. Иенсен не из тех, кто станет задавать вопросы вроде: «Она твоя любовница?»

– О? Как она выглядит? – только и спросил Иенсен.

– Она работает для Си-би-эс. На телевидении. Она редактирует телевизионные сценарии, а также пишет сама. Очень талантливая. Очень симпатичная, блондинка.

– Она бывала здесь раньше?

– Не думаю.

Затем они перешли на другие темы. Но Ингхэм понимал, что все выйдет наружу, как только приедет Ина. Он теперь был слишком близок с Иенсеном – и даже в физическом смысле, поскольку жил с ним в одном доме, – чтобы можно было скрывать от него правду.

– Кажется, я говорил тебе, что человек, с которым я предполагал здесь работать, – американец, – покончил с собой в Нью-Йорке.

– Да. Ты мне об этом рассказывал.

– Ина тоже его знала. Он был в нее влюблен. Она отвергла его. Поэтому он и покончил с собой. Но если верить Ине, Джон был влюблен в нее не больше нескольких недель. По крайней мере, Ине стало об этом известно всего за пару недель до его самоубийства.

– Как странно, – произнес Иенсен. – Она любила тебя?

– Не знаю. Честно, не знаю.

– А ты?

– Думаю, что любил, когда покидал Нью-Йорк. Когда она написала мне о Джоне, то призналась, что какое-то время была им увлечена. Я не знаю. – «Полная неразбериха», – подумал Ингхэм. – Я не хочу надоедать тебе с этим. Теперь все кончено. Думаю, я тебе все расскажу.

Иенсен оскалил передние зубы, словно собака, нацелившаяся на кость.

– Ты мне не надоедаешь. Вероятно, она едет сюда потому, что любит тебя.

Ингхэм улыбнулся:

– Да, возможно. Кто знает? Я заказал ей номер в «Ла Рен».

– О! Она будет жить не с тобой? – Неожиданно он рассмеялся. – Я в этом сомневаюсь!

Глава 17

Терминал в тунисском аэропорту представлял собой обескураживающее зрелище. Крайне необходимые указательные знаки соперничали с рекламой аспирина, у информационной стойки никого не было, а транзисторы разгуливавших по залу пассажиров пытались перекричать надрывное пение ресторанного радио с балкона и заглушали голос дикторши, которая время от времени объявляла прибытие и отправление самолетов. Ингхэм даже не смог разобрать, говорила она по-французски, по-арабски или по-английски. Несколько служащих в униформе, к которым он обратился с вопросом о рейсе 807 из Нью-Йорка, указали ему на табло прилетов и вылетов, где высвечивались номера рейсов, но спустя десять минут после того, как самолету Ины полагалось уже приземлиться, на нем по-прежнему ничего не обозначилось. Вполне в духе Ины перепутать номер рейса, подумал Ингхэм, закуривая третью сигарету, и в следующий момент на доске загорелось: «Рейс из Нью-Йорка, прилет в 11.10». Небольшое опоздание.

Ингхэм выпил кофе с коньяком за стойкой бара в ресторане на балконе. У огромных окон, позволявших обозревать летное поле со всех сторон, вытянулось не менее трех десятков покрытых белой скатертью столиков и один длинный, с закусками. Ингхэм с любопытством наблюдал за двумя стайками официантов, по четверо в каждой, беззаботно болтавших в углу зала, в то время как раздраженные посетители, привстав за своими необслуженными столиками, возмущенно требовали к себе внимания. Ине будет чему позабавиться, это уж точно.

Он увидел ее сквозь стеклянную перегородку, через которую ему не позволили пройти. Ингхэм быстро вскинул руку. Она его увидела. Ина была в свободном белом плаще, белых туфлях и держала в руках большую книгу в яркой обложке и бумажный пакет, кажется с двумя бутылками чего-то. У будки слева находился паспортный контроль. Сейчас она была от него всего в нескольких футах.

Она кинулась в его объятия, он поцеловал ее в обе щеки, затем осторожно в губы. Он сразу же вспомнил забытый запах ее духов.

– Как ты долетела?

– Нормально. Как странно видеть такое высокое солнце.

– Ты можешь считать, что еще ни разу не видела настоящего солнца.

– Ты так загорел. И похудел.

– Где твой багаж? Давай сначала покончим с этим.

Меньше чем через десять минут они уже сидели в машине Ингхэма, пристроив на заднем сиденье два чемодана.

– Поскольку мы в Тунисе – почти в Тунисе, – сказал Ингхэм, – то давай пообедаем здесь.

– А не рано? Нас кормили…

– Тогда поедем и выпьем где-нибудь. Где есть кондиционер. Тебе не кажется, что ужасно жарко?

Они поехали в отель с кондиционерами «Тунис-палас», где уселись за стойкой роскошного красного бара.

Ина выглядела прекрасно, но Ингхэм заметил у нее под глазами несколько новых морщинок. Вероятно, она плохо спала в последнее время. Ингхэм знал, что ей доставалось за целый день в офисе, да еще хватало хозяйственных забот дома, на Бруклин-Хиллз. Он наблюдал за ее маленькими сильными руками, открывавшими пачку «Пэл-Мэл», зажигавшими одну из них странными темно-красными нью-йоркскими спичками, с отпечатанным на коробке черными буквами названием итальянского ресторана.

– Так тебе здесь нравится? – спросила она.

– Не знаю. Здесь интересно. Я никогда еще не видел страны похожей на эту. Только не суди о ней по этому бару. Он мало чем отличается от какого-нибудь на Мэдисон-авеню.

– Мне так не терпится все увидеть.

Но ее глаза смотрели с нетерпением только на него, интересовались только им, и Ингхэм опустил взгляд на коробок спичек, который держал в руках. Затем он снова встретился с ее глазами. Они были голубыми, с серыми прожилками. Скулы немного широковаты, рот небольшой, с прекрасно очерченными губами, решительными и насмешливыми одновременно.

– Я снял для тебя комнату в отеле в Хаммамете, – сказал он. – На побережье. Я жил до этого в «Ла Рен де Хаммамет».

– О, – улыбнулась она. – У тебя недостаточно места? Кстати, ты живешь один? – со смехом добавила она, сразу становясь похожей на прежнюю Ину.

– Ха! Один ли я? А с кем же еще? Мое жилище совсем небольшое и, определенно, лишено каких-либо удобств, как я уже говорил тебе. Погоди, увидишь сама.

Они заговорили о Джои. С Джои все оставалось по-прежнему. У него имелась девушка, Луиза, которую Ингхэм никогда не видел и которая навещала Джои пару раз в неделю. Джои и Луиза были до ненормального влюблены друг в друга, по самые уши. Все это выглядело весьма печально. Джои никогда не женится на девушке, хотя Луиза очень бы этого хотела. Ина рассказывала Ингхэму о Луизе и раньше. Ей двадцать четыре, и это продолжается уже два года. Сейчас Ина, к облегчению Ингхэма, лишь вскользь коснулась этой проблемы. У него сейчас было не то настроение, чтобы высказывать соболезнования по поводу Джои и Луизы.

Он повел ее в ресторан, находившийся на противоположной стороне бульвара Бургиба, где вентилятор под потолком и патио позади создавали впечатление прохлады.

– Это один из двух ресторанов, рекомендованных мне Джоном, – сказал Ингхэм. – Его рекомендации оказались весьма полезными, все до одной.

– Ты, должно быть, был потрясен этим известием? – сказала Ина.

– Да, очень, – ответил он, глядя на нее через стол. Она причесала волосы в отеле, и следы щетки остались на ее темно-золотистых волосах, примоченных на висках. – Но не так, как ты, когда нашла его. Господи боже!

Она ответила медленно, словно делала признание:

– Это был самый ужасный момент в моей жизни. Я думала, он спит. Хотя и не ожидала обнаружить его там. Потом… – Она неожиданно замолчала, не в силах больше говорить, однако не заплакала. У нее словно пересохло в горле. Она посмотрела куда-то в пространство позади Ингхэма.

Он никогда не видел ее такой. Разумеется, отчасти это можно отнести на счет утомительного путешествия, подумал он.

– Не надо говорить об этом. Я могу себе представить… попробуй лучше эту тунисскую закуску. Она попадается в каждом меню.

Он имел в виду закуску из тунца, оливок и помидор. Ингхэм настоял, чтобы она заказала себе эскалоп, исходя из того, что кускус – неотъемлемая принадлежность Хаммамета.

Они еще долго сидели за столом, выпив по две чашки кофе и выкурив по нескольку сигарет. Ингхэм рассказал ей о Иенсене и немного об Адамсе.

– И это все, с кем ты здесь познакомился?

– Я познакомился и с другими людьми. Но большинство из них просто туристы, а это не слишком интересно. К тому же я работаю.

– Кстати, у тебя есть какие-нибудь известия от Майлса Галласта?

Галласт был продюсером «Трио». Очень похоже на Ину – помнить его имя, подумал Ингхэм.

– В начале июля я получил от него письмо. С сожалениями и тому подобным. Да я и видел его всего раз. И то мельком.

– Так что, эта поездка стоит тебе денег? Аренда машины и все такое прочее?

Ингхэм пожал плечами:

– Но она весьма познавательная. И потом, Джон дал мне тысячу долларов, а также заплатил за билеты.

– Да, я знаю, – кивнула Ина, как если бы ей это было хорошо известно.

– К тому же здесь все не так уж и дорого. А я не привык привередничать.

Ина улыбнулась:

– О, я кое-что вспомнила. Помнишь свой рассказ «Мы – это все»?

– Ну конечно же.

– Он получил премию. Первую литературную премию О'Генри. На ежегодном конкурсе рассказов.

– Правда? Ты меня разыгрываешь! – Этот рассказ был напечатан в ежеквартальном издании после нескольких отказов.

– Я тебя не разыгрываю. У меня есть приятель в этом комитете, или как он там еще называется, и он знает, что я знакома с тобой, поэтому он сказал при условии, что я больше никому не скажу об этом.

– И что это значит? Это денежная премия или что-то еще?

– Денежная? Я не знаю. Возможно, это просто знак признания. Рассказ замечательный.

Да, это был замечательный рассказ, в основу которого легла выдуманная Ингхэмом история жизни и надлома одного его нью-йоркского друга, шизофреника.

– Спасибо, – спокойно произнес Ингхэм, но его лицо покраснело от гордости и легкой неловкости за неожиданную славу.

– Ты уверен, что моему багажу в машине ничего не угрожает?

Ингхэм улыбнулся:

– Резонный вопрос. И весьма своевременный. Так что давай отчаливать.

Когда они отъехали от ресторана, Ингхэм остановился и купил несколько вчерашних газет и воскресный выпуск «Геральд трибюн». Затем они двинулись по направлению к Хаммамету.

– Ты устала? – спросил он.

– Не знаю. Должна бы. Который час? Девять утра по-нашему, а я не спала практически всю ночь.

– Тогда поспи после обеда. Как тебе нравится этот вид?

– Потрясающе! И, бог мой, как жарко! – Она сняла свой белый плащ, оставшись в цветастой блузке без рукавов.

Наконец Ингхэм провозгласил:

– А вот и Хаммамет! – и тут же осознал, что его радостный возглас прозвучал так, как если бы он объявил: «А вот мы и дома!»

Они съехали с широкой дороги – трио верблюдов размеренно двигалось вдоль обочины, но Ина этого не заметила – и вырулили на пыльный асфальт, петлявший по деревушке.

– Тут особенно не на что смотреть, – сказал Ингхэм. – Городок по большей части состоит из арабских домишек и причудливых зданий отелей, но они все дальше, на побережье.

– А где живешь ты?

– Налево. Вот здесь. – Они как раз проезжали мимо его улочки, Ингхэм увидел Иенсена и «Кафе де ла Плаж». Очевидно, Иенсен направлялся в кафе. Он глядел себе по ноги и не заметил Ингхэма. – Я подумал, что тебе прежде захочется к себе в отель, до того как ты познакомишься с моим жилищем.

– О, я не знаю.

Но они уже сделали дугу, направляясь к вытянувшимся вдоль побережья отелям.

– Какой чудесный замок! – воскликнула Ина.

– Это старинный форт. Построен еще испанцами.

И вот они подъехали к «Ла Рен», миновали широкие ворота, прошелестели гравием между высокими пальмами и зарослями бугенвиллей и четкой линией невысоких грейпфрутовых и лимонных деревьев. Все это выглядело весьма впечатляюще! Ингхэм почувствовал даже прилив гордости, как если бы лично являлся владельцем этого места.

– Похоже на старинную плантацию! – восхитилась Ина.

Ингхэм рассмеялся:

– Принадлежащую массе французу. Подожди, что ты скажешь, когда увидишь пляж. – Открывая парадную дверь отеля, Ингхэм столкнулся нос к носу с Моктой. – У тебя найдется пара минут, Мокта?

Он впервые видел Мокту с пустыми руками.

– Mais oui, m'sieur [24]24
  Ну да, мсье ( фр.).


[Закрыть].

Ингхэм представил его мадемуазель Паллант, объяснив, что Мокта обслуживает бунгало. Мокта взял ключи от 19-го номера и помог донести багаж.

Номер был превосходным, с выходящими на море окнами и дверью, которая выходила на просторную белую террасу с затейливым парапетом.

– Это действительно потрясающе красиво! – воскликнула Ина.

Справа от них тонуло в море неправдоподобно огромное солнце.

– Я просто умираю, как мне хочется в душ. – призналась Ина.

– Так вперед. Мне…

– Ты можешь подождать меня? – Она принялась расстегивать пуговки на блузке.

– Разумеется. – Он купил газеты и теперь хотел бы просмотреть их.

– Так ты нахватался здесь арабского?

Ингхэм засмеялся:

– Ты имеешь в виду то, что я сказал Мокте? «Спасибо, скоро увидимся»? Я больше ничего не знаю. Мне это страшно действует на нервы, в разных разговорниках слова пишутся по-разному. «Асма» – это иногда «есма». А «фатьма»… – Ингхэм расхохотался. – Вначале я подумал, что так зовут девчонку, которая приходит прибираться у нас, производное от «Фатима». А оказалось, что это значит «девушка» или «горничная». Так что, если тебе понадобится здесь горничная, кричи «фатьма».

– Я запомню.

Запах мыла тронул ноздри Ингхэма, но пара не было. Она, вероятно, принимала прохладный душ. Ингхэм принялся за «Геральд трибюн».

Ина вышла из ванны, завернутая в большое белое полотенце.

– Ты знаешь, чего мне хочется?

– Чего?

– Лечь в постель.

Ингхэм встал:

– Как мило. А ты догадываешься, что мне хочется того же самого?

Он обнял ее поверх полотенца. Затем подошел и запер дверь изнутри.

Потом опустил высокие жалюзи окна на балкон.

На этот раз все получилось как надо. Все было как в прежние времена, как всегда у него бывало с Иной. Он изгнал из памяти глупую историю с девушкой из Пенсильвании, решив, что причина его тогдашней неадекватности заключалась в том, что он любит одну только Ину. Она его обожала. Она была потрясающей в кровати. Почему он был таким дураком все эти дни, удивился Ингхэм. Почему решил, что больше не любит ее. Они выкурили по сигарете, затем снова принялись ласкать друг друга. И уже через двадцать минут Ингхэм был готов снова заняться любовью.

Ина подсмеивалась над ним.

Ингхэм улыбался, счастливый и утомленный:

– Как видишь, я берег себя для тебя.

– Я начинаю тебе верить.

Ингхэм дотянулся до телефона. Он заказал шампанское в ведерке со льдом – заказал на французском.

– Ты не собираешься одеваться?

– Частично. Да ну их к дьяволу. – Он поднялся с постели и натянул на себя брюки. Затем набросил рубашку, но не стал застегиваться. Его так и подмывало ехидное желание поинтересоваться: «Джон был так же хорош в постели?» Но он подавил его.

Ина выглядела прекрасной, руки заложены за голову, сонное лицо улыбалось ему, глаза полузакрыты от полного удовлетворения. Под простыней она вытянула ноги, затем подобрала их снова.

Ингхэм погасил желание, закурив сигарету. Разве вся жизнь не ради этого, спрашивал он себя. Разве это не самое важное в жизни? Разве это не важнее даже его книги?

– О чем ты думаешь?

Ингхэм сел рядом на краешек постели и погладил ее под простыней.

– Я думаю о том, что ты самая сексуальная женщина на земле.

В дверь постучали.

Ингхэм поднялся с кровати. Он дал чаевые официанту, затем отсчитал ему два динара и кучу мелочи за шампанское.

– За тебя, – произнес Ингхэм, поднимая свой бокал.

– За тебя, любимый, и твою книгу. Она тебе нравится?

– Думаю, что да. Иначе бы я не писал. Тема та же, что и раньше, но…

– Но?

– Я надеюсь, что смогу выразить нечто совсем другое. Меня не слишком занимает идея осуждения моего героя Деннисона людьми. Я имею в виду – людьми из моей книги. Да и читателями тоже. А также то, что думает о себе сам Деннисон. – Ингхэм пожал плечами. Ему не хотелось говорить об этом сейчас. – Забавно, но из всех написанных мною книг эта меньше всего отличается оригинальностью, и тем не менее она увлекла меня не менее, чем все предыдущие.

Ина поставила бокал на ночной столик, придерживая край простыни на груди другой рукой.

– Главное – это то, что ты в нее вкладываешь. А вовсе не оригинальность.

Это правда. Ингхэм ничего не сказал.

– Еще по бокалу, и я оставляю тебя поспать. Мы можем поужинать попозже, часиков в девять или около того. Ты бы предпочла поужинать в ресторане отеля или где-нибудь в убогом… хм… в арабском заведении в городе?

– В арабском заведении.

– И… ты хотела бы познакомиться с Иенсеном или побыть со мною вдвоем?

Ина улыбнулась. Она опиралась на один локоть. У нее начал слегка округляться второй подбородок, и Ингхэм нашел это очаровательным.

– Я ничего не имею против знакомства с Иенсеном.

Ингхэм оставил отель одурманенный счастьем и окрыленный успехом. И он не мог забыть о награде – в чем бы она ни выражалась, – доставшейся ему от жюри литературной премии О'Генри.