Текст книги "Нисхождение"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Патриция Хайсмит
НИСХОЖДЕНИЕ

Розалинде Констебл, в качестве скромного сувенира в честь нашей долгой дружбы

Глава 1

– Вы уверены, что для меня нет письма? – спросил Ингхэм. – Говард Ингхэм. И-н-г-х-э-м, – повторил он по буквам, слегка неуверенно по-французски, хотя до этого говорил по-английски.

Пухлый клерк арабского происхождения в ярко-красной униформе просмотрел письма в ящичке, помеченном «И-Г», и покачал головой:

– Нет, месье.

– Мерси, – вежливо улыбнувшись, поблагодарил Ингхэм. Он спрашивал уже во второй раз, но это был другой клерк. Десять минут назад, сразу же по прибытии в отель «Тунис-палас», Говард справлялся насчет письма. Он ждал вестей от Джона Кастлвуда. Или от Ины. Прошло уже пять дней, как он прибыл самолетом из Нью-Йорка, с посадкой в Париже, чтобы встретиться там со своим агентом и в очередной раз полюбоваться городом.

Закурив сигарету, Ингхэм осмотрел холл, застланный восточными коврами и проветриваемый кондиционерами. Среди клиентов, в основном французов и американцев, было несколько довольно смуглых арабов, одетых на западный манер в деловые костюмы. Отель «Тунис-палас» как один из лучших порекомендовал ему Джон.

Через стеклянную дверь он вышел наружу, на тротуар. Было начало июня, около шести вечера, и воздух был теплым, а косые лучи солнца по-прежнему яркими. Джон посоветовал Говарду «Кафе де Пари», где можно перекусить перед ленчем или пропустить пару стаканчиков до обеда, и он сразу же увидел его на втором углу через улицу, на бульваре Бургиба [1]1
  Бургиба Хабиб (р. 1903), президент Туниса с 1957 г.


[Закрыть]. Дойдя до бульвара, Ингхэм купил парижскую «Геральд трибюн». Довольно широкую авеню по обеим сторонам окаймляли деревья, посредине шла асфальтированная пешеходная дорожка. Вдоль нее располагались газетные и табачные киоски, а также мальчишки, чистильщики обуви. Ингхэму все это напоминало что-то среднее между улицей Мехико и парижской улицей; французы постарались оставить свой след, как в Мехико, так и в Тунисе. Он ничего не понимал из обрывистых выкриков вокруг, а разговорник, озаглавленный «Упрощенный арабский», остался в его чемодане в номере. Очевидно, арабский придется учить, поскольку он не имел ничего общего с теми языками, которые он знал.

Ингхэм пересек улицу, направляясь к «Кафе де Пари». Все столики на тротуаре оказались занятыми. Сидевшие за ними уставились на Ингхэма – возможно, потому, что он выглядел новичком. По большей части это были американцы или англичане, вероятно проживавшие здесь некоторое время и имевшие теперь изрядно скучающий вид. Ингхэму не оставалось ничего другого, как пристроиться за стойкой бара. Он заказал перно и развернул газету. Кафе было довольно шумным. Заметив освободившееся место, он занял его.

Люди бесцельно слонялись по тротуару, разглядывая такие же, как и у них, ничего не выражавшие лица посетителей кафе. С особым вниманием Ингхэм приглядывался к молодым людям; в его сценарии требовалось описать двоих молодых влюбленных или, вернее, даже троих, поскольку нужен был еще и третий, которому девушка отказывает. Ингхэм не видел ни одной пары, состоящей из юноши и девушки и гуляющих вместе, а лишь молодых людей поодиночке или по двое, державшихся за руки и открыто любезничавших друг с другом. Джон предупреждал его о близости между здешними юношами. Гомосексуальные отношения не считались здесь чем-то постыдным, но это не имело никакого отношения к его сценарию. Юные представительницы противоположного пола чаще всего имели при себе сопровождающих или кого-нибудь вроде дуэньи. Тут многому предстояло научиться, и задача Ингхэма на следующей неделе – или пока не приедет Джон – заключалась в том, чтобы держать глаза широко открытыми и впитывать в себя окружающую атмосферу. Джон был знаком с несколькими местными семействами, и теперь у Ингхэма была возможность познакомиться с домашним укладом тунисского среднего класса. В сценарии по замыслу полагалось иметь минимум написанных диалогов, однако кое-что все же необходимо было написать. У Ингхэма имелся опыт по части создания нескольких телевизионных сценариев, хотя он считал себя писателем. И тем не менее он испытывал некоторое беспокойство по поводу этой работы. Но Джон был заранее уверен в успехе, к тому же договор между ними носил неформальный характер. Ингхэм ничего не подписывал. Кастлвуд выплатил ему тысячу долларов в качестве аванса, и Ингхэм добросовестно тратил эти деньги исключительно в интересах дела. Большая часть из них предназначалась на оплату машины, которую он намеревался арендовать здесь на месяц. «Нужно будет раздобыть машину уже завтра утром, – подумал он, – чтобы можно было начать приглядываться вокруг».

– Merci, non [2]2
  Спасибо, нет ( фр.).


[Закрыть], – ответил он продавцу, приблизившемуся к нему с тугим цветком на длинном стебле. В воздухе разлился необычайно сладкий запах. Торговец с целой охапкой цветов стал протискиваться между столиками, выкрикивая: «Жасмин?» На нем была красная феска и мятый, бледно-лилового цвета балахон, настолько тонкий, что сквозь ткань просвечивали трусы.

За одним из столиков какой-то толстый мужчина крутил свой жасмин, держа цветок у самого носа. Казалось, он впал в транс, глаза его мечтательно полузакрылись. Интересно, он ждет девушку или просто мечтает о ней? Через десять минут Ингхэм решил, что никого тот не ждет. Толстяк покончил со своим напитком, похожим на бесцветную шипучку. На нем был легкий деловой костюм серого цвета, и Ингхэм решил, что этот тип принадлежит к среднему классу, может, чуть выше. Вероятно, зарабатывает тридцать или немногим больше динаров в неделю – где-то около шестидесяти трех долларов или немногим больше. За месяц до поездки Ингхэм поднатаскался в таких вещах. Президент Бургиба пытался потихоньку высвободить свой народ из реакционных пут их религии. Он официально отменил полигамию и не одобрял ношение паранджи женщинами. И теперь Тунис шел впереди всех развивающихся стран Африки. Тунисцы даже попытались вынудить всех французских бизнесменов покинуть страну, хотя по-прежнему остро нуждались в поддержке национальной валюты со стороны Франции.

Ингхэму было тридцать четыре. Он был ростом чуть выше шести футов, у него были светло-каштановые волосы, голубые глаза и медленные движения, и, несмотря на пренебрежение занятиями спортом, он обладал прекрасными физическими данными: широкими плечами, длинными ногами и сильными руками. Родился он во Флориде, но считал себя ньюйоркцем, так как проживал в этом городе с восьмилетнего возраста. После колледжа – Пенсильванского университета – он некоторое время работал в газете в Филадельфии, занимаясь – без особого успеха – литературным творчеством до выхода его первой книги «Сила негативного мышления». Это была довольно дерзкая, предназначенная для юношеского возраста мистификация позитивного мышления, в которой парочка негативно мыслящих героев успешно выпутывалась из всех жизненных перипетий, покрывшись славой, деньгами и успехом. Воодушевленный успехом, Ингхэм бросил журналистику и протянул пару трудных лет свободным писателем. Его вторая книга, «Свинья-копилка», имела куда более прохладный прием, чем первая. Затем он женился на богатой девушке, Шарлотте Флит, в которую влюбился без памяти, но не воспользовался ее деньгами; на самом деле именно богатство Шарлотты обернулось для него препятствием. Через два года они расстались. Время от времени Ингхэм продавал сценарий на телевидение или публиковал несколько коротких рассказов, продолжая жить в весьма скромных апартаментах в Манхэттене. В этом году, в феврале, он совершил прорыв, добившись наконец успеха. Его книга, «Игра в «Если», была куплена для экранизации за пятьдесят тысяч долларов. Ингхэм подозревал, что купили ее в первую очередь из-за страстной любовной истории, а не из-за тонкого интеллектуального содержания или попытки возбудить в читателе жажду мышления. Однако это не имело значения: она была куплена, и впервые Ингхэм смог наслаждаться чувством финансовой независимости. Он отклонил предложение написать сценарий по «Игре в «Если», поскольку считал, что создание сценариев для кино и даже для телевидения не его стихия. К тому же он не мог себе представить «Игру в «Если» воплощенной в фильме.

Идея Джона Кастлвуда снять «Трио» выглядела куда более простой и понятной. Молодой человек, которому отказала его возлюбленная, женится на другой девушке, однако задумывает отомстить своему удачливому сопернику самым что ни на есть чудовищным образом, вначале соблазнив его жену и погубив бизнес мужа, затем наслаждаясь зрелищем убийства несчастного. Ингхэм считал, что подобная история вряд ли могла бы иметь место в Америке, но вполне годилась для Туниса. Джон Кастлвуд горел энтузиазмом, к тому же он хорошо знал Тунис, а также Ингхэма, которому предложил написать сценарий к фильму. Продюсером фильма был Майлс Галласт. Ингхэм успокаивал себя мыслью, что, если у него ничего не получится, он просто вернет Джону тысячу долларов, и тот подыщет кого-нибудь другого. Джон уже снял два хороших малобюджетных фильма, первый из которых, «Обида», имел громкий успех. Действие этого фильма происходило в Мексике. Второй рассказывал о техасских нефтяниках, но Ингхэм не помнил его названия.

Джону было двадцать шесть, и он был полон энергии и той уверенности, которая происходит от недостаточного знания жизни, думал Ингхэм, подозревая, что Джона ждет куда более славное будущее, чем его собственное. Ингхэм находился сейчас в том самом возрасте, когда становятся хорошо известны пределы собственных возможностей. Джон Кастлвуд относился к тому счастливому типу людей, которые никогда не задумываются над подобными вопросами.

Ингхэм оплатил счет и вернулся в отель за пиджаком. Он почувствовал, что проголодался. Взглянув снова на два письма в ящичке «И-Г» и на пустую ячейку под его ключом, он попросил:

– Vingt-six, s'il vous plaît [3]3
  Номер двадцать шесть, пожалуйста ( фр.).


[Закрыть], – и взял ключ.

И, снова следуя совету Джона, Ингхэм отправился в ресторан «Паради» на улице, находившейся между его отелем и «Кафе де Пари». Потом побродил по городу, выпив несколько чашек кофе эспрессо за стойкой кафе, где не было туристов. Хозяевами везде оказались мужчины. Бармен понимал его французский, но он ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь вокруг разговаривал на этом языке.

Он вернулся в отель, намереваясь написать письмо Ине, но почувствовал, что слишком устал и к тому же полностью лишен вдохновения. Поэтому, улегшись в постель, он принялся за роман Уильяма Голдинга, который привез с собой из Америки. Перед тем как уснуть, он немного помечтал о девушке, слегка флиртовавшей с ним в «Кафе де Пари». Блондинка, довольно пухленькая, но чертовски привлекательная. Ингхэм принял ее за немку (мужчина с ней, кажется, был важной персоной) и приятно удивился, когда услышал, как она, покидая кафе, заговорила со своим спутником по-французски. Ерунда, отмахпулся Ингхэм. Лучше думать об Ине. Наверняка она думает сейчас о нем. В любом случае Тунис должен заставить его перестать тосковать о Лотте. Слава богу, он почти успокоился. Ведь прошло уже полтора года, как они развелись, однако иногда Ингхэму казалось, что все случилось совсем недавно.

Глава 2

На следующее утро Ингхэм обнаружил, что писем для него по-прежнему нет, и его вдруг осенило, что Джон и Ина могли написать на адрес отеля «Дю Гольф» в Хаммамете, в котором ему рекомендовал остановиться Джон. Ингхэм еще не заказывал в нем номер, намереваясь сделать это пятого или шестого июня. «Поотирайся в Тунисе несколько дней. Наши главные герои должны жить в столице… Не думаю, что тебе захочется там работать. Слишком жарко, и негде купаться, разве что в Сиди-Бу-Зид. Мы будем работать в Хаммамете. Там потрясающий пляж для вечернего купания и нет городского шума», – говорил ему Джон.

После целого дня пеших прогулок и поездок по городу, в котором с двенадцати до четырех все заведения, кроме ресторанов, закрывались на длительный перерыв, Ингхэм был готов уже следующим утром отправиться в Хаммамет. Однако, подумав, что потом будет упрекать себя за недостаточно подробное знакомство с Тунисом, решил остаться здесь еще на пару дней. В один из них он отправился в Сиди-Бу-Зид, расположенный в шестнадцати километрах, где поплавал и пообедал в довольно роскошном отеле, поскольку отдельных ресторанов там не оказалось. Это был очень чистый городок, состоявший из беленных известью домов с голубыми дверьми и ставнями.

Когда Ингхэм за день до отъезда позвонил в «Дю Гольф», свободных номеров там не оказалось, но управляющий порекомендовал ему другой отель в Хаммамете. Ингхэм приехал туда, но, обнаружив, что его атмосфера здорово напоминает голливудскую, остановил свой выбор на отеле под названием «Ла Рен де Хаммамет». Все здешние отели располагались от воды ярдов на пятьдесят или немногим больше и имели собственные пляжи на хаммаметском заливе. «Ла Рен» состоял из большого основного здания, лаймовых садов, из лип и лимонных деревьев и бугенвиллей, а также пятнадцати или двадцати бунгало различных размеров, которые давали туристам возможность уединиться под сенью цитрусовых. В бунгало имелась кухня, но Ингхэм, не пожелавший обременять себя хозяйственными заботами, выбрал комнату в главном корпусе отеля, с видом на море и сразу же отправился купаться.

В это время дня на пляже было совсем мало отдыхающих, хотя солнце стояло высоко над горизонтом. Ингхэм заметил несколько свободных пляжных шезлонгов. Он не знал, входит ли их использование в стоимость проживания, но, решив, что шезлонги принадлежат отелю, занял один из них. Надев солнечные очки – еще одно напоминание о Джоне Кастлвуде, который презентовал их, – он вытащил газету из кармана халата. Через пятнадцать минут Ингхэм если не заснул, то начал дремать. «Господи, – подумал он, – господи, как тут тихо, тепло и прекрасно…»

– Здравствуйте! Добрый вечер! Вы американец?

Громкий голос прозвучал словно выстрел, и Ингхэм резко выпрямился в шезлонге:

– Да.

– Простите, что помешал вашему чтению. Я тоже американец. Из Коннектикута. – Загорелому, начинающему седеть коротышке с залысинами и слегка наметившимся брюшком на вид можно было дать лет пятьдесят.

– Я из Нью-Йорка. Надеюсь, я не занял ваш шезлонг?

– Ха-ха-ха. Нет. Но через полчаса эти ребята уже унесут их. Они убирают шезлонги с пляжа, иначе утром тут ни одного не останется!

«Наверное, одинокий, – подумал Ингхэм. – Или женат на не менее болтливой особе? В этом случае тоже можно чувствовать себя весьма одиноким». Остановившись в нескольких шагах от Ингхэма, мужчина смотрел на море.

– Меня зовут Адамс. Фрэнсис Дж. Адамс. – Он произнес это так, будто гордился своим именем.

– Говард Ингхэм.

– Что вы думаете о Тунисе? – спросил Адамс, растягивая свои загорелые пухлые щечки в дружелюбной улыбке.

– Здесь очень красиво. По крайней мере, в Хаммамете.

– Я тоже так считаю. Лучше всего прокатиться по здешним местам на машине. Сус и Джебра не менее замечательны. У вас есть машина?

– Да.

– Отлично. – Он повернулся спиной, собираясь уходить. – Заходите ко мне как-нибудь. Мое бунгало прямо на вершине склона. Номер 10. Любой слуга подскажет вам, которое из них мое. Спросите Адамса. Заходите как-нибудь вечерком пропустить по стаканчику. Прихватите и вашу жену, если она у вас имеется.

– Большое спасибо, – поблагодарил его Ингхэм. – Нет, я один.

Адамс кивнул и помахал рукой:

– Тогда пока, увидимся снова.

Ингхэм посидел еще минут пять, потом поднялся с шезлонга. Приняв душ у себя в номере, он спустился в бар. Просторный бар был застлан красным персидским ковром. Мужчина и женщина среднего возраста разговаривали между собой по-французски. Трое других посетителей за соседним столиком оказались англичанами. Всего здесь было не более десяти человек, некоторые из них смотрели стоявший в углу телевизор.

Какой-то мужчина отошел от телевизора и, приблизившись к столику с англичанами, без всякого выражения произнес:

– Израильтяне взорвали с дюжину аэропортов.

– Где?

– В Египте. Или в Иордании. Арабы оказались слабым противником.

– Эти новости передавались французами? – спросил один из англичан.

Ингхэм встал у стойки. Война явно продолжалась. Тунис находился довольно далеко от места боевых действий, и Ингхэм надеялся, что война не помешает осуществлению их замыслов. Но Тунис был арабской страной, и если арабы проиграют, а они непременно проиграют, то антизападных настроений не избежать. Завтра надо будет купить парижскую газету.

В следующие два дня Ингхэм избегал появления на пляже и совершил несколько поездок по окрестностям. Израильтяне продолжали задирать арабов: в понедельник, день начала военных действий, они уничтожили двадцать пять военно-воздушных баз. Парижские газеты писали о нескольких машинах с западными номерами, перевернутых на улицах Туниса, а также о выбитых стеклах здания библиотеки Американской информационной службы на бульваре Бургиба. Ингхэм не поехал в Тунис. Он побывал в Набоуле, расположенном на северо-западе от Хаммамета, на острове Бир-Бу-Рекба и еще в нескольких маленьких городках, пыльных и бедных, названий которых он не смог удержать в памяти. Как-то утром он отправился на рынок, где прошелся между верблюдами, рядами с глиняной посудой, различными безделушками, одеждой из хлопка и плетеными соломенными ковриками, разостланными на кусках грубого полотна прямо на земле. Ингхэма то и дело толкали, чего он терпеть не мог. Арабы не имеют ничего против телесного контакта, даже наоборот, нуждаются в нем, где-то читал он. Это особенно бросается в глаза на базарах. Ювелирные украшения на рынке оказались сплошной дешевкой, однако они натолкнули Ингхэма на мысль зайти в приличный магазин и купить Ине серебряную заколку для волос – плоский треугольник с застежкой в виде окружности. Такая годилась на любой размер. Поскольку коробочка выглядела слишком маленькой для посылки, Ингхэм прикупил к ней еще и вышитую жилетку красного цвета – мужскую по форме, но очень нарядную; в Америке такая будет смотреться очень оригинально. Он отослал посылку в тот же день, убив кучу времени, дожидаясь четырех часов, когда открывалась почта в Хаммамете. Если верить вывеске на дверях, то после перерыва она работала всего один час.

На четвертый день он написал Джону Кастлвуду. Джон жил на Западной Пятьдесят третьей улице в Манхэттене.

« 8 июня 19…

Дорогой Джон!

Хаммамет, как ты и обещал, просто чудесен. Потрясающие пляжи. Ты по-прежнему собираешься приехать тринадцатого? Я уже готов начать здесь работать, завязывая беседу с незнакомцами при первой же возможности, но интересующий тебя сорт людей не всегда говорит по-французски. Вчера вечером я побывал в «Лез Аркад» (это кафе в миле от «Ла Рен»).

Пожалуйста, попроси Ину черкнуть мне пару строк. Я написал ей. Без каких-либо вестей из дома я чувствую себя здесь немного одиноким. Или здешняя почта, как ты и говорил, работает фантастически медленно…»

Отправив письмо, он почувствовал себя еще более одиноким, чем до этого. Каждый день, а иногда и дважды за день он справлялся о письмах в «Дю Гольф». Но ни письма, ни телеграммы на его имя не было. Ингхэм сам поехал на почту, поскольку не чувствовал уверенности, что его письмо будет отправлено в тот же день, если он опустит его в отеле. Разные клерки давали ему три различных варианта времени прибытия почты, и он пришел к выводу, что ни один из них толком этого не знает.

Ингхэм спустился к пляжу где-то около шести вечера. Подступ к морю походил на джунглеобразные заросли пальмовых деревьев, произраставших прямо на негостеприимном песке. Между пальмами вилась протоптанная дорожка, ведущая к пляжу. Несколько металлических шестов, видимо оставшихся от заброшенной детской площадки, торчали из песка и у самого верха были покрыты налетом из маленьких белых улиток, плотно, словно ракушечник, облепивших поверхность. Металл так нагрелся, что до него невозможно было дотронуться. Прихватив с собой блокнот и ручку, он шагал, погруженный в мысли о своем романе. Пока Джон не приедет сюда, вряд ли он сможет написать что-то для «Трио».

Он вошел в воду и плавал до тех пор, пока не почувствовал легкую усталость; лишь тогда он выбрался на берег. Море довольно долго оставалось мелким. Под ногами ощущалось гладкое песчаное дно, которое, по мере удаления от берега, становилось все более каменистым, затем снова, пока можно было достать ногой, шел песок. Ингхэм обтер лицо махровым халатом, потому что забыл прихватить с собой полотенце. Затем уселся со своим блокнотом. Его книга была о человеке, который вел двойную жизнь, не осознавая ее аморальности, но который тем не менее испытывал душевное смятение и беспокойство. Ингхэм не хотел этого признавать, он не собирался судить героя Деннисона, но ему пришлось. Это был обыкновенный молодой человек (в начале книги ему всего двадцать), который после женитьбы зажил счастливой семейной жизнью, а в тридцать лет стал директором банка. При каждом удобном случае он присваивал банковские средства, в основном с помощью подлога, и с не меньшей легкостью, чем воровал, раздавал и одалживал деньги другим. Инвестировав часть своих денег для будущих нужд своей семьи, он две трети отдавал тем людям (также под фальшивыми именами), которые в них нуждались, чтобы начать собственное дело.

Как это зачастую случалось, уже через двадцать минут размышления навеяли на него дремоту, и, выдавив из себя строчек двенадцать, он начал погружаться в сон, когда громкий голос американца вернул его к действительности:

– Здравствуйте! Что-то я не видел вас последние несколько дней.

Ингхэм сел.

– Добрый день. – Он знал, что за этим последует и что он примет приглашение пропустить сегодня вечером по стаканчику в бунгало Адамса.

– Сколько времени вы собираетесь пробыть здесь? – спросил Адамс.

– Пока не знаю. – Ингхэм поднялся и принялся надевать халат. – Может, недели три. Сюда должен приехать мой друг.

– О, тоже американец?

– Да. – Ингхэм посмотрел на копье в руке Адамса – предмет непонятного назначения, что-то вроде остроги пяти футов длиной.

– Я возвращаюсь к себе в бунгало. Не хотите заглянуть ко мне и выпить чего-нибудь прохладительного?

Ингхэм сразу же подумал о кока-коле.

– С удовольствием. Спасибо. Что вы делаете этим копьем?

– О, гоняюсь за рыбами, но еще ни разу ни одной не поймал. – Он хохотнул. – Сказать по правде, я поддеваю им ракушки, до которых не могу дотянуться, когда плаваю. В тех местах, где вода не менее пяти-шести футов глубиной.

Песок под ногами сильно нагрелся, но пока еще можно было терпеть. Ингхэм пес в руках свои пляжные сандалии. У Адамса они вообще отсутствовали.

– Вот мы и пришли, – неожиданно сказал Адамс, сворачивая на утоптанную песчаную дорожку, ведущую к его бело-голубому бунгало с куполообразной, в арабском стиле, крышей, для лучшего сохранения прохлады.

Ингхэм посмотрел через его плечо на похожее на служебное здание, которое до сих пор не замечал, где несколько подростков, официантов и уборщиков из отеля оживленно болтали, прислонившись к стене.

– Не бог весть что, но сейчас это служит мне домом, – сказал Адамс, отпирая двери ключом, который он выудил откуда-то из пояса своих купальных шорт.

Внутри бунгало с опущенными жалюзи было прохладно и, после яркого солнечного света, темно. У Адамса явно имелся кондиционер. Он включил свет.

– Присаживайтесь. Чего желаете? Скотч? Пиво? Коку?

– Коку, спасибо.

Они тщательно отряхнули свои босые ноги у порога. Адамс проворно прошлепал по кафельному полу через небольшой, ведущий на кухню холл.

Ингхэм огляделся по сторонам. Здесь и вправду все выглядело по-домашнему. Тут имелись морские раковины, книги, стопки газет, письменный стол, которым явно часто пользовались, с бутылочками чернил, ручками, коробочкой марок, карандашной точилкой и открытым словарем. «Ридерс дайджест». А также Библия. Был ли Адамс писателем? Словарь оказался англо-русским, аккуратно обернутым в коричневую бумагу. Или шпионом? Ингхэм улыбнулся при этой мысли. Над письменным столом в рамке висела фотография загородного американского дома, расположенного в местности, походившей на Новую Англию; белый фермерский дом, окруженный на внушительном расстоянии белой дощатой изгородью. На фотографии были вязы, колли, но ни одного человека.

Ингхэм обернулся, когда Адамс с небольшим подносом вошел в комнату.

Адамс пил скотч с содовой.

– Вы убежденный трезвенник? – растягивая в улыбке свои бурундучьи щечки, спросил он.

– Да нет, мне просто захотелось кока-колы. Давно вы здесь живете?

– Уже год, – ответил Адамс, приподнимаясь и опускаясь на пальцах босых ног.

Его неожиданно маленькие ступни, имевшие высокий изгиб и высокий подъем, вызвали у Ингхэма неприязненное чувство, и он постарался больше не смотреть на них.

– Ваша жена не с вами? – поинтересовался Ингхэм, заметив на комоде позади Адамса фотографию женщины – лет сорока, в скромном платье и скромно улыбавшуюся.

– Моя жена умерла пять лет назад. Рак.

– О… а чем вы занимаетесь, чтобы провести тут время?

– Не скажу, что скучаю. Я постоянно занят. – Адамс снова улыбнулся своей бурундучьей улыбкой. – Время от времени мне попадаются какие-нибудь любопытные личности в отеле, мы знакомимся, потом они куда-то уезжают. Сам я воспринимаю себя кем-то вроде неофициального посла Америки. Распространяю – я искренне надеюсь – так сказать, добрую волю и американский образ жизни. Наш образ жизни.

«Что, черт побери, это значит?» – удивился Ингхэм, и ему на ум тут же пришла война во Вьетнаме.

– Как это?

– У меня имеется несколько различных способов. Однако расскажите лучше о себе, мистер Ингхэм. Присаживайтесь. Вы здесь в отпуске?

Ингхэм опустился в большое, вогнутое черпаком кожаное кресло, заскрипевшее под его тяжестью. Адамс пристроился на диване.

– Я писатель, – сказал Ингхэм. – Ожидаю своего друга из Америки, который собирается снимать в здешних местах фильм. Он будет одновременно режиссером и оператором. Наш продюсер остался в Нью-Йорке. Все носит весьма неформальный характер.

– Как интересно! О чем будет фильм?

– Это история о двух молодых людях, живущих в Тунисе. Джон Кастлвуд – оператор – довольно хорошо знает Тунис. Он прожил здесь со своей семьей несколько месяцев.

– Так, значит, вы сценарист? – Адамс надел на себя цветастую рубашку с коротким рукавом.

– Нет, просто писатель. Пишу книги. Но мой друг, Джон, захотел, чтобы я помог ему снять этот фильм. – Разговор был Ингхэму не слишком приятен.

– Какие книги вы написали?

Ингхэм поднялся с кресла. Он понимал, что за этим последуют другие вопросы, поэтому ответил:

– Я написал всего четыре книги. Одна из них – «Игра в «Если». Но вы, вероятно, о ней ничего не слышали. – Адам не слышал, и Ингхэм продолжил: – Другая книга называлась «Свинья-копилка». Она получилась не столь удачной.

– Свинья-коптилка? – как и ожидал Ингхэм, переспросил его Адамс.

– Копилка, – поправил он его. – Да, легко спутать с «коптилкой». – Его лицо залилось краской не то стыда, не то раздражения.

– Вы прилично зарабатываете?

– Да, если учитывать заказы для телевидения в Нью-Йорке.

Неожиданно он вспомнил об Ине, и эта мысль вызвала в его теле трепет; странно, но сейчас она казалась ему куда более близкой, чем за все то время, которое он пробыл сначала в Европе, а затем – в Африке. Он представил себе, как она сидит у себя в офисе в Нью-Йорке. Там у них полдень. Она тянется за карандашом или листом печатной бумаги. Если у нее на время ленча назначена встреча, то она уже опаздывает.

– Вы, наверное, знамениты, а я не отдаю себе в этом отчета, – улыбаясь, произнес Адамс. – Я редко читаю художественную литературу. Так, иногда и только то, что заслуживает внимания. Знаете, например, «Ридерс дайджест». Если у вас при себе имеется одна из ваших книг, я бы хотел ее прочесть.

Ингхэм улыбнулся:

– Сожалею. Но я не вожу их с собой.

– Когда приезжает ваш друг? – Адамс поднялся с дивана. – Повторить? Как насчет скотча на этот раз?

Ингхэм согласился на скотч.

– Он должен прибыть в четверг. – Ингхэм поймал в зеркале на стене мерцавшее отражение своего лица, порозовевшее от солнца и начавшее покрываться загаром. Губы поджаты в легком раздражении. Неожиданно громкий голос, выкрикнувший что-то по-арабски прямо за ставнями, заставил его вздрогнуть, но он продолжал пристально разглядывать себя в зеркале. На него смотрело лицо, которое видел Адамс, которое видели арабы, обыкновенное лицо обыкновенного американца с голубыми глазами, настороженно всматривавшимися во все, что они видели, и не слишком приветливым ртом. Три глубокие бороздки рассекали лоб, под глазами пролегли тонкие лучики едва наметившихся морщин. Может, у него и не слишком дружелюбная физиономия, но нельзя изменить выражение без того, чтобы не напялить на себя фальшивую маску. Лотта тоже потрудилась и оставила свой след. «Самое лучшее, что ты можешь, – подумалось Ингхэму, – так это, изображая нейтральность, не выглядеть ни простаком, ни слишком надменным. Изображай спокойствие».

Он обернулся, когда Адамс принес выпивку.

– Что вы думаете о войне? – как всегда растягивая щеки в улыбке, спросил его Адамс. – Израильтяне одержат победу.

– Вы имеете доступ к новостям? У вас есть радио? – заинтересовался Ингхэм. Нужно будет купить транзистор, решил он.

– Я могу поймать Париж, Лондон, Марсель, «Голос Америки», практически все, – заявил Адамс, делая жест в сторону двери, ведущей, должно быть, в спальню. – Так, самые разные репортажи, но арабы обречены.

– Поскольку американцы настроены произраильски, полагаю, следует ожидать антиамериканских демонстраций?

– Пару-тройку, несомненно, – произнес Адамс, столь радужно, как если бы обсуждал пересадку в саду новых цветов. – Жаль, что арабы не в состоянии видеть дальше собственного носа.

Ингхэм улыбнулся:

– Мне показалось, что вы должны быть на их стороне.

– Это почему?

– Вы здесь живете. Полагаю, испытываете к ним симпатию.

С одной стороны, он читает «Ридерс дайджест», который всегда считался антикоммунистическим, с другой – а что с другой?

– Мне нравятся арабы. Мне нравятся все люди. Но я считаю, что арабам следует уделять большее внимание собственной земле. Что сделано, то сделано – я имею в виду создание Израиля, правильно это или нет. Арабам надо заняться собственной пустыней и перестать жаловаться. Слишком много арабов сидит на заднице ничего не делая.

«Это правда», – подумал Ингхэм, но, поскольку Адамс читал «Ридерс дайджест», он настороженно относился ко всему, что тот говорил, и следил за тем, что говорил сам.

– У вас есть машина? Как вы считаете, арабы перевернут ее?

Адамс добродушно хохотнул:

– Только не здесь. Моя машина, черный «кадиллак» с откидным верхом, стоит под деревьями. В Тунисе, разумеется, проарабские настроения, но Бургиба не допустит чрезмерных волнений. Он не может этого позволить.