Текст книги "Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2"

Автор книги: Паркинсон Кийз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

31

Клайду становилось все труднее и труднее писать письма. Отчасти потому, что для этого требовались огромные физические усилия – старику было очень трудно сидеть прямо. Однако теперь значительно труднее было даже сосредоточиться, сфокусировать мысли на главной теме и потом переложить их на бумагу. Все больше и больше ему нравилось сидеть в удобном кресле, чтобы рядом с ним лежал верный Наффи. В холодные дни кресло ставили возле камина в кабинете, когда же было жарко, его выносили из дома и устанавливали возле огромного дуба, которых в саду было так много. Клайд больше не был одинок. Страдания, которые ему пришлось претерпеть с утратой Люси и Кэри, а также боль от разлуки с Ларри теперь были печалями прошлого; один спокойный день сменялся другим без всяких, даже самых ничтожных перемен. Его больше не сердило, когда к нему приходил Дюмайн или Трегр посоветоваться насчет плантаций; по его мнению, они не вели серьезных разговоров и никогда не засиживались подолгу. Каждую субботу, перед тем как начать исповедовать, к Клайду заходил отец Легран. Старик всегда ожидал его прихода с радостью. Менее регулярно к нему заглядывали доктор Дюссан и Валуа Дюпре. Клайд получал удовольствие и от их визитов. Однако отец Легран был единственным человеком, которого Клайду и вправду не хватало.

Он перестал ездить верхом. Раз или два ему приходило в голову, что, наверное, следовало бы дать знать Ларри, что он перестал ездить верхом и что только до части плантации, за исключением домов и садов, которые он сейчас видел, он мог добраться в кабриолете. В кабриолет было проще садиться и выходить из него, нежели влезать и вылезать из «форда», а кроме того, наверное, старику больше нравилось чувствовать себя, как в те старые времена, когда еще не было автомобилей и люди ездили в экипажах. Дороги через плантации, равно как и подъезды, ведущие к ним, теперь были отличными, и Клайд научился узнавать все необходимое, не покидая своего излюбленного кресла. Но, конечно же, это было не так, как тогда, когда он объезжал поля верхом. Да, наверное, все же надо дать знать об этом Ларри…

Но он еще ни разу этого не сделал. Мальчик и так долго и бессмысленно болтался то в одном военном лагере, то в другом. Если же вдруг его отошлют домой, он сам воочию увидит, как идут дела, и очень скоро поймет, что именно нуждается в немедленном исправлении и внимании. С другой стороны, если он задержится за границей на неопределенный срок, то вообще нет никакого смысла беспокоить его сведениями о том, чего он не может исправить. Кроме того, Клайду было действительно трудно писать письма, тем более длинные и подробные. Будучи, по существу, человеком честным, Клайд признался сам себе, что это и была одна из причин, по которой он не написал Ларри, что прекратил ездить верхом. Однако более серьезной причиной было то, что Клайд не хотел волновать мальчика по поводу пошатнувшегося здоровья, которое на самом деле ухудшалось с каждым днем, равно как и об ухудшении состояния плантаций и оборудования, о чем вообще-то можно было легко догадаться. Но это тем не менее не так уж сильно беспокоило старика. Единственным из всего происходящего на Синди Лу, о чем он намеренно избегал упоминать, было письмо, присланное председателем совета директоров дамбы. Письмо было весьма взволнованным, а Клайд так и не ответил на него. С тех пор по соседству постоянно шныряла целая армия инженеров, наблюдавших за всем вокруг. Если бы дамба действительно начала оседать и от этого земли Синди Лу значительно изменились, то это стало бы настоящим ударом для Ларри – вернуться домой и увидеть такое, причем не будучи подготовленным к подобному зрелищу. Но, возможно, дамба никогда не сдвинется назад… или по крайней мере, если что-нибудь подобное и случится, это ни в коем случае не повлияет на Синди Лу. И спустя некоторое время Клайд уже не слышал о председателе совета директоров, а инженеры перестали появляться. И вновь он решил не писать ничего, кроме коротких сообщений, которые он неровным, старческим почерком выводил карандашом, сидя в своем излюбленном кресле…

А потом он получил письмо от Ларри – оно вывело его из состояния оцепенения и заставило сесть за письменный стол с ясной головой и твердой рукой.

Письмо от Ларри было очень длинным и состояло из двух главных частей, после чего следовал короткий поспешный «P.S.». В первой части молодой человек рассказывал деду о своем приезде в Монтерегард, о том, как его отвергла Джанина, о дружеском отношении со стороны Пьера и о своей любви с первого взгляда к Луизе де Курвилль. Очевидно, Ларри кто-то прервал, когда он писал письмо, ибо вторая часть явно была написана спустя несколько дней. А тем временем в Монтерегард прибыли маркиза де Шане и мсье и мадам Карреры, которые – все как один – ополчились против его ухаживаний за Луизой, и только Пьер оказал ему поддержку. Действуя по совету Пьера, Ларри написал супругам Каррер официальное письмо, в котором просил у них руки Луизы; затем, по-прежнему действуя по совету Пьера, он отправился осматривать одну из самых крупных пещер, где должен был встретиться с Луизой. Там он поступил весьма опрометчиво, попытавшись исследовать темные туннели, ведущие из этой пещеры, ведь он мог не найти обратной дороги и в течение недели мог бы даже и погибнуть, если бы ему на помощь не пришла Луиза. Когда они вернулись в замок очень поздно ночью, то впали во всеобщую, кроме Пьера, немилость, но даже Пьер не смог оправдать глупого поступка Ларри. Карреры на следующее же утро увезли Луизу в Париж, не дав Ларри возможности хоть раз увидеться с ней; и, хотя Пьер изо всех сил старался уладить и смягчить ситуацию, маркиза устроила для Ларри невыносимую жизнь в замке, так что он решил сразу же вернуться в лагерь. Приписка была сделана уже по возвращении Ларри на место. Прибыв в лагерь, он нашел для себя уже готовые приказы: его немедленно направляли в Кобленц[39]39
  Город в Германии.


[Закрыть], где он прикомандировывался к кавалерийской части при штабе главного командования. Он не писал, когда у него снова будет отпуск, когда он увидится с Луизой, когда вернется домой…

Первый раз Клайд буквально проглотил письмо; вторично же он читал его медленно. Затем сидел в кресле и примерно час размышлял над прочитанным, прежде чем прочел письмо в третий, а потом в четвертый раз. Он не устал, читая письмо, и его не клонило в сон; напротив, мысли теперь приходили к нему совершенно ясные, и он ощутил такой прилив сил, какого не чувствовал уже в течение нескольких месяцев. Потом он поднялся с кресла, стоящего в тени огромного дуба, и направился к себе в кабинет. Он шел туда уверенной, быстрой походкой. Сев за свой старый письменный стол, Клайд извлек из ящичка для бумаг несколько листков и принялся писать.

Синди Лу

25 мая, 1919

Дорогой мой Ларри!

Твое письмо, начатое 7 мая и завершенное 11-го, только что дошло до меня, и, прочитав его, я безотлагательно приступил к ответу.

Во-первых, позволь мне выразить радость по поводу того, что наконец-то позади утомительный период бездеятельности и теперь тебя ожидает интересная работа в интересном месте. Судя по обстоятельствам, ты, разумеется, не захочешь вернуться домой до тех пор, пока не уладятся некоторые сложности, о которых ты писал мне, ну и, конечно же, ты больше не захочешь оставаться в Гёндрекёрте. Мне кажется, что Кобленц для тебя – это счастливая середина между домом и Гёндрекёртом.

Во-вторых, позволь мне выразить еще большую радость по поводу того, что ты обрел истинную любовь, ибо, судя по твоим словам, я ни минуты не сомневаюсь, что Луиза – твоя истинная любовь и впереди вас ждут долгие совместные годы счастья – такие, как были у нас с твоей бабушкой.

Я не удивлен недружелюбным отношением, с каким к тебе отнеслись в некоем доме. Есть вещи, о которых я никогда не рассказывал тебе, поскольку считал, что так будет лучше, и не намереваюсь рассказывать о них и теперь… хотя это объяснило бы дурное отношение к тебе. Можешь только поверить мне на слово, что подобные вещи существуют и существовали долгое время. Тем не менее я не особенно встревожен ситуацией, хотя и весьма сожалею о том, что так случилось. Но, знаешь, милый Ларри, даже если против Луизы восстанут все, я уверен, что она справится с этим и всегда будет иметь могущественного союзника в лице своего дяди. Я поражен до глубины души тем, что ты написал о нем. Честное слово, это произвело на меня неизгладимое впечатление. Скажу тебе правду: я не думал, что он сможет поступить так по-человечески, по-мужски. Теперь же я вижу, что все это время был к нему несправедлив. Надеюсь, когда-нибудь мне выпадет возможность высказать это ему лично, но в любом случае я немедленно напишу ему и сообщу в своем письме, как высоко я оцениваю его доверительное отношение к тебе. Конечно, я также напишу и Луизе и скажу ей, что ее присутствие в Синди Лу всегда желанно.

Я попрошу отца Леграна сделать копию со свидетельства о твоем крещении и еще, поскольку у него легкий доступ ко всем записям и документам, попрошу его сделать копию свидетельства о твоем рождении, рождении твоих родителей и т. д. Возможно, все эти документы и не понадобятся, но будет лучше, чтобы они все имелись у тебя на тот случай, если вдруг станут нужны. Полагаю, что также полезно будет, если у тебя окажется письмо от меня, где я официально заявлю, что, со своей стороны, полностью одобряю твой брак и что ты являешься единственным моим наследником.

Из твоего письма я понял, что ты пребываешь в несколько угнетенном состоянии, и не только в связи с затруднениями касательно Луизы, но и из-за того, что ты свалял дурака, как ты пишешь. Разумеется, я согласен, ты совершил абсолютно бессмысленный и неразумный поступок, попытавшись исследовать туннель, и понимаю, что ты должен чувствовать сильную вину, поскольку помимо себя ты подверг опасности и Луизу. Однако нельзя сказать, что мужчина дурак, только потому, что он в жизни совершил что-то безрассудное… даже не один, а несколько подобных поступков. Я сам совершал их множество, и, когда познакомился с твоей бабушкой, мне пришлось многое сделать, чтобы загладить свои прегрешения, ведь тогда я даже не знал, как выгляжу в ее глазах. И что самое скверное – я поступил очень и очень глупо уже после знакомства с нею; должен признаться, что этот поступок был много хуже того, что ты натворил или когда-нибудь можешь натворить. И все-таки, несмотря ни на что и благодаря твоей бабушке, мне удалось загладить свои грехи. Мне случилось узнать, что Пьер де Шане также во многом был человеком грешным и ему удалось спастись от самого великого греха только благодаря женщине, которую он любил и которая оказалась сильнее его. Я понял из твоего письма, что он поборол свои грехи. У тебя же пока нет грехов, которые надо заглаживать, и ты можешь прийти к Луизе чистым, как стеклышко, и с чистой совестью. Так лучше подумай об этом и поблагодари за это Господа, вместо того чтобы непрестанно сокрушаться из-за своей глупости.

С этим письмом я посылаю тебе мою неизменную любовь. Ты ведь всегда был лучом света в моей жизни, как им была и твоя матушка и… правда, совсем иначе – твоя бабушка. Без тебя годы моей старости протекали бы в вечной тьме. Ты же освещаешь мою жизнь. Да благослови тебя Боже, Ларри, и сделай таким же счастливым, каким ты сделал меня и какой счастливой ты сделаешь Луизу. А в этом-то я не сомневаюсь.

С огромной и неизменной любовью, твой дедушка

Клайд Бачелор

Клайд аккуратно сложил письмо, вложил его в конверт и запечатал. Отложив это письмо в сторону, он взял следующий листок бумаги.

Моя дорогая Луиза!

Мой внук Ларри Винсент написал мне о вашем знакомстве и о том, как он влюбился в тебя, а ты – в него. И я спешно хочу сообщить тебе, какую огромную радость доставило мне это известие по очень многим причинам.

Ларри написал мне, что еще до вашего знакомства твой мелодичный голос долетел до него в тишине леса. Знаешь, моя девочка, много-много лет тому назад, когда я шел по улице города, разрушенного и опустошенного войной, из-за садовой ограды до меня тоже донесся женский голос, который полностью изменил всю мою дальнейшую жизнь. Я знаю, что точно так же будет и у Ларри.

Я верю, что у Ларри хватит воли и сил, чтобы сделать тебя счастливой. Когда ты покинешь то место, которое пока было твоим домом, и переедешь в его дом, то вначале все, что будет окружать тебя, наверняка покажется тебе необычным. Но вскоре все станет для тебя сначала знакомым, а потом дорогим, потому что ты будешь жить здесь как его жена и, значит, все, чем он владеет, и его домашний очаг станут и твоими.

Мне также хотелось бы, чтобы ты знала, с какой теплотой я думаю о твоем приезде в Синди Лу. Ибо уже более двадцати лет тут нет хозяйки, а ведь без женщины дом – лишь наполовину дом. Ты вновь сделаешь этот дом настоящим домом. И я заранее благодарю тебя за это, равно как за радость и счастье в жизни моего внука, который для меня дороже всего на свете.

С благодарностью и глубокой привязанностью ваш

Клайд Бачелор

Он перечитал письмо, на этот раз без колебания сложил его и запечатал в конверт. Вот только теперь он начал постепенно ощущать усталость. Но только физическую, ибо мысли его по-прежнему были ясными и стремительными, ведь ему нужно было написать еще одно письмо. И он пододвинул к себе следующий лист бумаги.

Мой дорогой Пьер!

Наверняка, получив это письмо, Вы крайне удивитесь, однако у меня имеются весьма веские причины написать его, так что, надеюсь, оно не покажется Вам неуместным и назойливым.

Ларри написал мне о Вашем добром отношении к нему и о Вашем участии во всех проблемах, возникающих в связи с ухаживаниями моего внука за Луизой де Курвилль. Вне всякого сомнения, Вы привязались к Ларри из-за его личных качеств, но в то же время я понимаю, что имеется и другая серьезная причина этого, равно как и его очень благосклонного отношения к Вам. И должен сказать Вам еще кое-что. Мне очень не хотелось делать этого, и я наверняка никогда бы не написал об этом, но теперь вынужден поведать Вам о том, что перед самой смертью Кэри назвала Вас по имени, позвала Вас… и вот ее последние слова: «Какая ужасная тьма в коридоре, правда? Ну, конечно, меня предупреждали, что так и будет, что мне нельзя так глубоко забираться в эту пещеру. Немного страшно, правда? Но было бы страшнее, если бы я была одна. А раз ты наконец со мной, дорогой…»

Уход ее был спокоен, тих и даже счастлив, ибо она верила, что Вы находитесь рядом с нею. И мне следовало бы навеки возблагодарить Вас за это, что я и делаю.

Кроме Вашего любезного отношения к Ларри он написал еще о своем, мягко выражаясь, опрометчивом поступке. Я знаю, что, если бы не Луиза, он, наверное, погиб бы в этих бесконечных темных коридорах, что ведут из грота, куда на самом деле никогда не ходила его мать, в последние секунды жизни поверившая, что она находится именно там. Когда-то я был азартным игроком и, как большинство игроков, весьма подвержен суевериям. Я считал, что избавился от них, однако старые суеверия, оказывается, так и остались со мной. Мне почему-то кажется, что случившееся в пещере – это нечто роковое, что-то, связывающее не только мать и сына, но Вас и Вашу мать со мной, словно Божий промысел навеки соединил нас. И я пишу это письмо в надежде, что Вы разделите со мною мою веру и мои чувства.

Искренне Ваш,

Клайд Бачелор

Вот теперь он очень устал. Когда третье письмо было уже запечатано и готово к отправке, он позвонил Наппи и распорядился немедленно собираться на почту. Но когда Наппи спросил, готовить ли кабриолет, Клайд ответил, чтобы тот отправлялся на «форде», поскольку на автомобиле будет быстрее, и что лично сам он на почту не едет, а направляется в парк.

Когда же Наппи явился сообщить, что письма отправлены, он не застал хозяина под огромным тенистым дубом. Поэтому он пошел к небольшому огражденному участку, где покоилась Люси. Как он и ожидал, Клайд сидел возле могилы и мирно спал. Было довольно тепло, солнечно, и посему Наппи не стал будить старика. И много времени прошло, прежде чем верный слуга наконец осознал, что этот сон хозяина стал самым глубоким и спокойным сном в его жизни.

32

Транспортное судно «Св. Михаил», вышедшее из Антверпена в Нью-Йорк с возвращающимися войсками, было не таким комфортным, как лайнер, на котором Ларри отправился когда-то во Францию. К тому же он беспокоился за Луизу.

Не то что бы она сказала или совершила что-нибудь, что могло стать причиной его тревоги, напротив. Она имела возможность занять койку в очень удобной каюте на одной из верхних палуб, но настояла на том, что предпочитает находиться рядом с ним, а это означало, что она поедет практически в трюме. Вот теперь-то они и находились там, в тесной маленькой конуре. Море штормило, и Луиза страдала от морской болезни. Ларри очень расстраивался из-за ее недомогания, но Луизу это, казалось, вовсе не огорчало. Она лишь шутила, что не понимает, как мужчина может продолжать любить девушку, которую все время тошнит. К тому же она ожидала, что ее будет тошнить, с тех пор, как поняла, что она беременна. Она знала, что большинство женщин тошнит при этом. Тем не менее она не ожидала, что это будет происходить, так сказать, прямо у него на глазах…

Луиза непрестанно шутила по этому поводу и всячески крепилась, делая вид, что ей весело, но Ларри прекрасно понимал, каково ей сейчас на самом деле. Он знал, что ее тошнит из-за страшной духоты и качки, а не из-за ожидаемого ребенка. Уже около двух месяцев она знала, что ждет ребенка, но ее ни секунды не тошнило ни в Кобленце, ни в Антверпене, ни в поезде между этими городами, хотя поезд был переполнен людьми. Она постоянно просила Ларри выйти на палубу и подышать свежим воздухом, но он упрямо сидел на маленьком складном стульчике, единственном пригодном для сидения предмете в этой узкой каюте, где расстояние между койками и противоположной стеной так ничтожно мало, что было удивительно, что вообще там может поместиться человек. К счастью, Луиза подолгу спала и пробуждалась только от приступов тошноты, внезапно нападавших на нее. Когда она спала, он сидел тихо, зачарованно глядя на нее и думая о том, как прекрасно, что они с первого взгляда влюбились друг в друга и будут продолжать любить друг друга вечно…

* * *

Хотя он покидал Гёндрекёрт с тяжелым сердцем, перемена места и возвращение к активной деятельности скоро вернули ему превосходное расположение духа. А зрелище звездно-полосатого флага, развевающегося на флагштоке над Эренбрайтштайном – огромной крепостью, возвышающейся над местом слияния Рейна и Мозеля, а также городом, возникшим вследствие этого слияния, – всегда вызывало у него чувство настоящего триумфа. Однако известие о смерти деда, пришедшее почти три недели назад, когда он еще находился в Кобленце, было для него сильнейшим ударом. Известие о смерти Клайда пришло по телеграфу, и послал его Валуа Дюпре. Разумеется, оно поступило задолго до последнего письма Клайда, и не успел Ларри прийти в себя после первого приступа горя, как трогательное послание от деда возобновило его страдания.

Ларри ежедневно писал письма Луизе, адресуя их в Монтерегард, довольно часто писал он и Пьеру.

Вначале это скрашивало его одиночество, а со дня смерти деда письма к самым близким теперь ему людям немного успокаивали его, ибо он понимал, что даже к несдержанным излияниям его горя они относятся с сочувствием и пониманием. Узнав, что Клайд перед смертью написал письма к его возлюбленной, а также к его дяде и эти письма от старика имели для них огромное значение, Ларри утешился еще больше, ибо понял тогда, что его печаль искренне разделяют другие. Луиза переслала ему копию письма Клайда, которую Ларри читал и перечитывал почти так же часто, как и последнее письмо деда к нему самому. Пьер никак не упоминал о письме Клайда к нему, однако послание его племяннику явилось прямым результатом письма от Клайда, хотя Ларри совершенно не догадывался об этом.

Мой милый мальчик!

Наверное, ты разрешишь мне называть тебя так, поскольку теперь у меня нет своего собственного сына и я забочусь о тебе так, словно ты мой сын.

Я все это время пытался придумать, что бы такое написать тебе, чтобы помочь пережить эти тяжелые дни, однако так ничего и не придумал. И это касается любого выражения сочувствия… Я и сам до сих пор не слышал истинного сочувствия и посему не знаю, как его выразить… Но, возможно, то, что я расскажу о других вещах, хоть как-то подбодрит тебя, по крайней мере – самую малость.

Так вот, я все больше и больше убеждаюсь, что вы с Луизой предназначены друг для друга и что вам надо сыграть свадьбу как можно быстрее. Если Поль с Жозефиной не образумятся (а я считаю, что не очень любезно по отношению к тебе будет сказать, что они этого никогда не сделают), то я прослежу, чтобы у Луизы было должное приданое и подобающая свадьба, – честно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы свадебная церемония состоялась в моей личной часовне. В августе Луизе исполнится двадцать один год, и, на мой взгляд, мы дали ее матери и отчиму достаточно времени для того, чтобы они, так сказать, запели на другой лад или хотя бы сохранили свое лицо… а это, возможно, будет важно для тебя впоследствии. Если они и теперь не «смилостивятся», то я возьму все на себя и советую тебе попросить отпуск и приехать, а я тем временем все подготовлю к твоему приезду. В этом ты можешь быть полностью уверен.

С любовью, твой дядя

Пьер де Шане

Естественно, Ларри последовал совету дяди. Но шли месяцы, а Карреры по-прежнему не проявляли ничего, что свидетельствовало бы об изменении их решения. И в августе Ларри обратился с просьбой, чтобы ему предоставили отпуск на первую неделю сентября.

Кавалерийский полковник, под непосредственным командованием которого Ларри служил с тех пор, как прибыл в Кобленц, был переведен в другое место службы, и Ларри не был знаком со своим новым командиром, пока тот сам не представился в кабинете канцелярии, вернее, пока Ларри не прождал его там более часу. Во время этого нетерпеливого ожидания Ларри заметил, какие значительные изменения претерпел кабинет с тех пор, как он приходил сюда с докладом в последний раз. Раньше кабинет был почти пустым, теперь же помимо необходимых карт и военного реквизита стены его были украшены всевозможными фотографиями в рамках, плакатами с изречениями и цитатами, дипломами, на письменном столе стояли цветы. Утомившись от долгого ожидания, Ларри уже решил было начать изучать все эти «украшения», как вдруг дверь прилегающей к канцелярии комнаты открылась и перед Ларри появился полковник.

Он был одет в спортивную рубашку с короткими рукавами и бриджи для верховой езды. Небрежно козырнув Ларри в ответ, он уселся за письменный стол и начал перебирать бумаги, лежащие перед ним. Тем временем Ларри, уже потерявший всякое терпение от затянувшегося ожидания, разглядывал своего командира со все возрастающей неприязнью. Этот человек был, бесспорно, красив, хотя в нем явно отсутствовала порода, очевидная, к примеру, в дяде Пьере; но, что удивительно, обращала на себя внимание не столько его «невоенная» внешность, сколько отсутствие мужественности. Руки полковника были очень гладкими и белыми, подбородок округлый, плечи по-женски покатые. Когда же он наконец поднял глаза на посетителя, довольно долго изучая его, Ларри заметил, что под глазами полковника залегли черные круги, а взгляд совершенно лишен прямоты.

– Я так понимаю, вы пришли просить отпуск, – проговорил полковник.

– Да, сэр.

– Но из документов явствует, что вы находились в отпуске совсем недавно, в мае. Так что времени прошло немного…

– Да, сэр. Разумеется, я не стал бы просить об отпуске так скоро, если бы не некоторые обстоятельства, вынуждающие меня это делать.

– Понятно. И эти обстоятельства?..

– Я обручен, а сентябрь – самое удобное время для свадьбы, если говорить о моей невесте.

– Понятно, – вновь произнес полковник. – Видно, ваша невеста – молодая американка, занятая на какой-то послевоенной работе, ограничивающей ее свободное время?

– Нет, сэр. Она – француженка.

– О… француженка?! Тогда, на мой взгляд, она могла бы устроить свое замужество почти в любое время…

– Да, сэр, разумеется. В любое время после августа.

– А почему не перед августом?

– Только в августе она достигнет совершеннолетия, а потом ей понадобится некоторое время, чтобы приготовиться к свадьбе.

– Но она может выйти замуж в любое время, не дожидаясь совершеннолетия, при условии наличия у нее свидетельства о рождении и если она сможет доказать, что проживала в arrondisgement[40]40
  Городской район (франц.).


[Закрыть], где будет иметь место церемония, а также если у нее есть согласие ее родителей.

– Да, сэр, я знаю об этом. Но, к сожалению, у нее нет согласия ее родителей.

– Почему?

– Ее отец скончался. А мать и отчим считают меня не подходящей для нее партией.

– Но почему? – вновь спросил полковник.

– Полагаю, у них иные планы в отношении ее. Другой причины я не знаю. Ее дядя одобряет ее брак со мной.

– А как зовут девушку, с которой вы обручены?

– Луиза де Курвилль. И я…

– Слушаю вас.

– Я не хочу быть неучтивым, сэр: я обручился с ней, но не сообщил об этом.

– И все же вы спокойно допускаете, что ее мать и отчим не узнают об этой помолвке, утверждая, что они не согласны на ее брак с вами. Как их фамилия?

– Каррер.

– А дружески расположенного дяди?

– Пьер де Шане.

– Вот те на! И снова на сцене появляется Пьер де Шане!

– Не вполне понимаю вас, сэр.

– Да этого и не нужно. А что его мать? Она по-прежнему жива?

– Да, сэр.

– А она одобряет ваш брак?

– Нет, сэр.

– И вы по-прежнему ожидаете от меня, что я дам добро на ваш отпуск, чтобы вы женились на девушке, вся семья которой, за исключением одного дяди, против этого брака?

– Очень надеюсь, что дадите, сэр!

– Ну так вот, я не дам вам отпуска. На этом все, лейтенант Винсент.

Ларри прикусил губу, чтобы не наговорить резкостей, проглотил застрявший комок, козырнул и направился к двери. Он почти достиг ее, когда полковник окликнул его:

– Лейтенант Винсент!

Ларри резко повернулся кругом.

– Да, сэр?

– Вы играете в поло?

– Нет, сэр, – ответил Ларри, чувствуя, что ему не удается скрыть свой непреодолимый гнев по отношению к полковнику.

– И никогда не играли?

– Нет, сэр.

– Генерал очень любит поло. Вероятно, вам это известно?

– Да, я слышал об этом, сэр.

– Вам ни разу не приходило в голову, что если бы вы играли в поло, то это могло бы оказаться полезным для вас?

– Нет, сэр.

– Что ж, полагаю, научиться играть не составит для вас большого труда. Мне известно, что вы неплохой наездник.

– Благодарю вас, сэр.

На этот раз Ларри сам уловил, насколько саркастичен его тон. В конце концов, не было ни одного животного, с которым не справился бы выпускник кавалерийской школы Сомюра, и, естественно, полковник был прекрасно информирован об этом, как был информирован и о последнем отпуске своего посетителя, и обо всей его военной карьере.

– Вообще-то нам нужен еще один хороший игрок для нашей команды, – небрежно произнес полковник. – Подумай об этом, Ларри. – Теперь полковник позволил себе еле заметно усмехнуться в ответ на удивленный взгляд молодого человека. – В самом деле, я не вижу никакой причины, почему бы мне не называть тебя по имени, когда мы наедине, – проговорил он. – Ты же можешь называть меня дядей Бушродом, если тебе угодно…

* * *

Ларри написал Пьеру.

Мне даже в голову не приходило, что мой полковник окажется моим дядей! Полковник Пейдж!.. Ну почему, почему? В армии, наверное, сотни Пейджей, и десятки из них – полковники, а он ни разу не называл своего имени, мне всегда казалось, что он ненавидит его! Подписывался он всегда Б. Гаррисон Пейдж, а все приятели и знакомые называли его Гарри… полковник Гарри Пейдж – вот все, что я слышал. Да он и прибыл сюда всего неделю назад. Это проклятая судьба! И почему Пейдж встал на сторону маркизы и Карреров, а не на вашу, Луизы и мою – вот одна из тайн.

Да, это неприятно, согласился дядя Пьер в своем ответном письме. Правда, он не назвал это тайной, как и все остальное. И он очень сожалел, что полковник Б. Гаррисон Пейдж оказался таким неблагоразумным, не говоря уже о том, что совершенно не проникся ситуацией. Тем не менее Пьер не понимал, почему неудача Ларри с получением отпуска должна отложить свадьбу. Конечно, по некоторым причинам это было неприятно и досадно; особенно его огорчало, что свадьба не состоится в часовне Монтерегарда. Но чем жить в зависимости от капризов и прихотей полковника Б. Гаррисона Пейджа, пусть лучше Пьер привезет Луизу в Кобленц. Правда, он сам считал это довольно сложным, поскольку, раз уж полковник вступил на такой путь, то он, разумеется, и в дальнейшем будет создавать различные препятствия.

В своих предположениях Пьер оказался полностью прав. В самый канун приезда Луизы и дяди в Ларри неожиданно обнаружился невероятный талант к игре в поло, что понравилось не только генералу, но и еще целому ряду высокопоставленных игроков. Ларри стал к тому же популярной личностью среди многих офицеров младшего состава, не игравших в поло. Иначе говоря, полковник Б. Гаррисон Пейдж был доволен: он нанес первый сокрушительный удар и не пытался пока нанести следующий. Он вызвал Ларри к себе в кабинет, на этот раз еще больше разукрашенный, чем прежде, и сообщил, что, наверное, вопрос с отпуском все же будет улажен. Однако теперь дело упиралось в формальности свадебной церемонии в Либфрау Кирш и свадебного приема во дворцовом парке. Ларри поспешно написал Пьеру с Луизой, что если они предпочитают изменение планов в самую последнюю минуту, то он пойдет и на это; оба ответили, что желают все оставить без изменений. Пьер так мотивировал их решение: уже широко распространился слух, что лейтенант Винсент к этому времени не сможет покинуть службу, потому, если вдруг их планы претерпят изменения, это создаст повод для некоторой сумятицы и привлечет всяческое ненужное любопытство. Кроме того, стало известно, что мсье Каррер не считает возможной для себя предстоящую поездку в Кобленц как из-за своего официального положения в Париже, так и по причине неприязненных отношений, по-прежнему сохраняющихся между Францией и Германией. Вполне естественно, что отсутствие на свадьбе мсье Каррера и его супруги воспримется как должное. Если, конечно, свадьба вообще состоится.

– В любом случае, возникнут неудобства и неловкость, – сказал ему Пьер, когда им впервые удалось спокойно все обговорить после прибытия Пьера и Луизы в Кобленц. – И потом… моя мать… Конечно, дама ее возраста вряд ли сможет проделать столь длительный путь, даже если не иметь в виду, что при этом будут затронуты ее национальные чувства. Так что можно с уверенностью сказать, что она сюда не приедет. Но она осталась в Монтерегарде с тех пор, как ты уехал… На моей памяти это самое продолжительное ее пребывание там. И похоже, она вовсе не собирается оттуда уезжать. По-моему, она замыслила сделать твою жизнь там невыносимой… Однако Бог с ней, нам надо бы обсудить кое-что еще. Я имею в виду приданое Луизы.