Текст книги "Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2"

Автор книги: Паркинсон Кийз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Это меня ни капли не интересует! Я могу сам позаботиться о Луизе. Если вы из-за этого чувствуете себя неловко, то я могу официально закрепить за ней кое-что до женитьбы, и это не будет совместной собственностью супругов.

– Отнюдь! Я не чувствую никакой неловкости в этом вопросе. И вообще, дорогой, ты сегодня вечером разговариваешь довольно дерзко, тебе не кажется? Это так непохоже на тебя. Рано или поздно, нам придется внести окончательную ясность в имущественную сторону будущего брака. Причина, по которой я заговорил о приданом Луизы, заключается не в том, что я не доверяю твоей способности позаботиться о ней. Я говорю о ее приданом, поскольку французской девушке не подобает выходить замуж, не имея при себе хотя бы ночной рубашки… Одно время я считал, будто в состоянии сказать, что она обеспечена довольно приличным приданым… ну, если не на данный момент, то в будущем. Это было тогда, когда я действительно был уверен, что Джанина намеревается уйти в монастырь. Но вот теперь я вовсе не уверен в этом.

– Не уверены?

– Да, – ответил дядя Пьер, и уголки его рта скорбно изогнулись. – Твоя будущая теща была весьма недовольна устроенным мною представлением перед мсье кюре насчет того гипотетического случая… ну, ты помнишь. Но знаешь, недаром старая поговорка утверждает, что в каждой шутке есть доля правды. Карреры настояли на том, чтобы в Монтерегард был приглашен де Бонневилль. Они буквально одержимы мыслью, что если бы он и Луиза остались вдвоем, наедине в романтической обстановке, то она сделала бы выбор отнюдь не в твою пользу и передумала бы насчет своего избранника. Этот заговор, если так можно выразиться, имел эффект бумеранга и обратился против замысливших его. Луиза, никогда, насколько мне известно, не болевшая прежде, внезапно подхватила какую-то лихорадку. И во время визита де Бонневилля она почти не выходила из своей комнаты. Время для него тянулось очень медленно, и он, вполне естественно, стал искать что-то, что заняло бы его и развлекло. И нашел это «развлечение» в Джанине, которая, по всей видимости, позабыла о своем призвании с того самого мгновения, как только взглянула на него. Знаешь, по-моему, любовь с первого взгляда сейчас входит в моду. Мне кажется, они с Джаниной уже успели обручиться.

Впервые за всю их беседу Ларри рассмеялся.

– Да, довольно занятно, не правда ли? – продолжал Пьер, улыбаясь еще шире. – И, поскольку это касается тебя, скажу: если бы Джанина ушла в монастырь, я сделал бы своей наследницей Луизу. Так что в конечном счете она унаследовала бы Монтерегард в качестве будущей владелицы, и я бы посчитал это справедливым – оставить ей такое значительное приданое после себя. А теперь все оборачивается таким образом, что мне понадобится много денег для приданого Джанины, для ее свадьбы и сопряженных с этим расходов. Так что на данный момент я могу выделить Луизе в виде наличных денег очень небольшую сумму, которая сделала бы ее независимой от тебя только в том, что касается карманных расходов. Кроме того, мне хотелось бы отдать ей дом на Елисейских полях в Новом Орлеане. Если он в хорошем состоянии и если он понадобится вам, то вы могли бы прекрасно использовать его в качестве городской резиденции. Кроме того, вы можете продать его и добавить полученные за него деньги к тем деньгам, которые я совершенно открыто подарю вам.

– По-моему, вы очень щедры, дядя Пьер. Вы так много собираетесь дать Луизе. Мне бы хотелось, чтобы вы знали, насколько я ценю ваше доброе отношение к нам. Но, даже если бы вы не дали ей ни цента, знайте, я всегда буду помнить, как много вы сделали для нее… для нас обоих… теперь уже. И если я смогу жениться на ней, то большего значения для меня уже ничто не будет иметь. Только бы свадьба состоялась!..

* * *

Вот так виделись Ларри события тех дней теперь, спустя три года. Он не обращал большого внимания на то, что они с Луизой были расквартированы еще с тремя супружескими парами в маленьком некрасивом доме на Майнценштрассе, а не поселились в дорогом и изысканном особняке на Рейненлаген, где в относительной роскоши проживал его дядя. Для Ларри было не важно, что его работа становилась все более монотонной, утомительной и, похоже, никому не нужной. Не важно, что он продолжал жить в Кобленце, где каждый встречный только о том и говорил, как хорошо было бы вернуться домой и скорее бы их отправили туда. Ларри старался не реагировать и на то, что полковник Б. Гаррисон Пейдж продолжал не только насмешничать над ним и строить мелкие козни, но и пытался мешать по-крупному. С Луизой Ларри обрел полную гармонию и счастье. И разве кто-нибудь еще мог иметь для него хоть какое-нибудь значение?

Но теперь, когда море свирепо штормило, а Луизе было так плохо, он страшно волновался. Он вдруг впервые серьезно задумался о том, что раньше лишь изредка приходило ему в голову: что значила для нее их жизнь в Кобленце? Ведь прежде она всегда была окружена роскошью, которой у нее в Кобленце не было совсем. Она была дочерью аристократа, падчерицей члена кабинета министров и племянницей человека – кстати, относившегося к ней как к собственной дочери – с известным именем, незаурядным характером и сказочно богатым замком. В Кобленце же она была женой обыкновенного младшего лейтенанта. Но и это еще не все. Француженка по рождению, она была нежеланной гостьей в доме извечных врагов ее родины; она лишилась двоюродного брата и отца на войне с этим врагом – и раны, оставленные недавней войной, еще не зарубцевались в ее душе. Ей неоднократно приходилось скрывать не только свое одиночество, но и свою враждебность. Однако она делала это так успешно, что ни разу не выдала своих чувств даже при Ларри, так что он и не подозревал об их существовании.

Когда он склонился над Луизой, глядя на нее с любовью и тревогой, она слегка пошевелилась и открыла глаза. Увидев его, улыбнулась и протянула навстречу руки.

– Я чувствую себя намного лучше, – проговорила она, отвечая на его нежный поцелуй. – Нет, нет, я пока не хочу есть. Мне бы хотелось просто поговорить. Помечтать о том, как мы приедем домой. Ведь нам осталось плыть всего четыре дня?

– Если повезет, то, может быть, всего три.

– Как ты думаешь, нам придется остаться примерно на шесть недель в Нью-Йорке?

– Ну, если повезет, вообще не придется.

– И, значит, ты не будешь больше лейтенантом Лоуренсом Кэри Винсентом из армии Соединенных Штатов? Ты станешь Ларри Винсентом из Синди Лу?

– Да, слава тебе, Господи!

– И мы сможем свободно поехать в Луизиану?

– Да, слава тебе, Господи!

– А еще два дня займет добраться до Нового Орлеана?

– Да… на поезде придется трястись по меньшей мере два дня.

– А потом мы увидим дом на Елисейских полях и решим, что с ним делать?

– Решишь ты, что с ним делать, – поправил ее Ларри. – Ведь это твой дом.

– Он наш… Что ж, значит, осталось совсем немного, не так ли? Посмотрим, каков он из себя.

– Ну, нельзя сказать, чтобы дом был в плохом или хорошем состоянии. Наверное, он сейчас в среднем состоянии…

– М-да, значит, дня через четыре мы будем на месте… А потом сядем на поезд и поедем до монастыря… верно?

– Да.

– Это примерно час или два?

– Да.

– А на станции нас будет встречать Наппи?

– Да.

– И мы поедем в Синди Лу…

– Да, мы поедем в Синди Лу.

– И все будет прекрасно! И дальше тоже все будет прекрасно?

– Да. Но дальше все будет намного прекраснее.

И они громко рассмеялись, уверенные в своих словах.

33

Машина, за рулем которой сидел Наппи, ехала неровно, рывками, поскольку всякий раз, сбавляя скорость, он неумело и очень резко давил на тормоза. Они ехали вдоль реки, близко к воде, и, когда Наппи круто повернул влево, внезапно сбросив скорость, Ларри вначале подумал, что они едут к дамбе, и лишь потом понял, что они въехали на подъездную дорожку, ведущую к огромному дому, размытым пятном маячившему впереди.

Однако Ларри так и не поверил, что это Синди Лу, пока Наппи не остановил машину.

Не было террас, которые прежде красиво спускались от дома вниз. Газон, отделяющий дом от реки, не ухожен и так сильно уменьшился в размерах, что почти сросся с берегом. Величественная аллея, по обеим сторонам которой, подобно гордым стражам, когда-то возвышались могучие деревья, тоже исчезла, а подъездная дорожка стала такой коротенькой, что они преодолели ее за какие-то несколько секунд. Но самое горькое, что дом, представший перед ними, не просто выглядел серым в сгустившихся сумерках – он был серым! Серыми были обшивочные доски и колонны, которые давно никто не красил. Все казалось изношенным и истерзанным непогодами. Ларри прежде хотелось, чтобы машина остановилась напротив дома, немного не доезжая до него; он хотел выйти из автомобиля вместе с Луизой, с гордостью пройти с любимой через роскошный сад, затем взять Луизу на руки и перенести через порог дома, как когда-то, много лет назад Клайд перенес Люси. Но все вокруг претерпело такие огромные изменения, что Ларри даже не узнал дома, когда они подъезжали к нему. Да, едва ли не все его великолепие исчезло: колонны, винтовая лестница, балюстрады, резные перила были грязно-желтого цвета, обшарпанные и пропыленные, как и все остальное…

Он почувствовал, что Луиза доверчиво смотрит на него, но в ее взгляде все же ощущались вопрос и сомнение. А Наппи уже вылез с переднего сиденья и открывал заднюю дверцу автомобиля.

– Ну, вот мы и дома, дорогая, – произнес Ларри, пытаясь улыбнуться. – Это – Синди Лу. Я… я сам вначале не узнал его. Видишь ли, в мое отсутствие дамба осела и сдвинулась назад, а вместе с ней исчезли террасы сада и аллея. Конечно, я слышал об этом от Валуа, но не представлял себе, что дом претерпит такие изменения. Если бы я знал, то предупредил бы тебя. Обо всем… и о доме тоже…

– Я уверена, что внутри дома все по-прежнему красиво. Я вижу, как ты опечален из-за этих перемен. Но вспомни, ведь я ни разу не видела Синди Лу прежде, поэтому мне не с чем сравнивать. И знаешь, я счастлива, что наконец-то мы добрались.

Она прижалась к нему и поцеловала его. Когда же Ларри помог Луизе выйти из машины, а потом повел ее по дорожке, она что-то весело щебетала, и он никак не мог уловить, что она думает на самом деле. Дом не произвел на нее тягостного впечатления, и Ларри вздохнул с облегчением. Но он молчал, поскольку теперь уже боялся только одного: вот он открывает дверь, входит и понимает, что дом пуст, совершенно пуст – в нем нет деда, приветливо выходящего навстречу. Этого Ларри боялся невыразимо, боялся больше всего. Ведь даже Луиза не сможет заполнить эту невыносимую пустоту. Заново переживая свое горе, Ларри совершенно забыл, что собирался перенести любимую невесту через порог на руках… Вместо этого он отвернулся от входной двери, чтобы не видеть пустой лестницы, наверху которой всегда встречал его дед.

– Мы так рады, что вы вернулись, мистер Ларри, и вы, миссис Луиза! Мы так долго ждали этого счастливого дня!

Эти слова проговорила Тьюди – всегда верная, всегда ласковая, всегда искусная Тьюди. Она быстро вышла вперед, а за ее спиной показалась Айви. Обе женщины восхищенно разглядывали Луизу и в то же время оценивали ее как будущую хозяйку. Ларри словно прочитал их мысли, они ведь думали, какая она, Луиза, и, похоже, теперь они знали это. Наблюдая за женщинами, Ларри постепенно выходил из первоначального потрясения и подавленности.

– Я тоже очень рад видеть тебя, Тьюди… и тебя, Айви, конечно. А где же Дельфия?

Женщины встревоженно и смущенно переглянулись.

– Нам очень жаль, но Дельфия ушла, – нерешительно проговорила Тьюди.

– Как это – ушла?

– Она ушла из Синди Лу и стала работать на какую-то белую шваль[41]41
  Бедняки из белого населения южных штатов.


[Закрыть] рядом с Гонсалесом. Мы никогда не думали, что она окажется такой никудышной. Но вы не беспокойтесь, мистер Ларри, мы с Айви всегда с вами…

– Хорошо, Тьюди, очень хорошо. Все в порядке… – На его памяти впервые случилось такое, чтобы кто-то из их людей добровольно ушел из Синди Лу. Ему даже в голову не приходило, что такое может произойти. Он надеялся, что у Луизы будет очень много слуг. Теперь же понимал, что в громадном доме остались только Тьюди и Айви, а ведь пройдет совсем немного времени – и Тьюди понадобится для ребенка. Ну, что ж, конечно, и Наппи может помогать, хотя, наверное, он будет нужен, в основном, вне дома. Пока Ларри еще не знал, что делать в сложившейся ситуации. Надо подумать. Пока необходимо устроить как можно комфортнее Луизу.

– Ты хочешь как следует осмотреть все вокруг, дорогая? Или хочешь сразу пойти наверх?

– Я думаю, что лучше подняться наверх, если ты не возражаешь. Надо умыться, переодеться с дороги. И я сразу почувствую себя намного лучше. То есть я и сейчас чувствую себя хорошо, но…

– Конечно, дорогая, тебе надо привести себя в порядок. Пошли, я провожу тебя.

Не успел Ларри дойти до порога следующей комнаты, как вновь остановился, потрясенный ужасной мыслью: он даже не представляет, в какой комнате поместить Луизу! Насколько он помнил, его юношескую кровать не выносили из спальни деда, и всякий раз, когда он бывал дома, до тех пор пока не отправился в лагерь Бьюрегарда, он спал на ней. Ларри пришел в крайнее смятение, он никак не мог свыкнуться с тем, что дом опустел. И не будет же он спать с Луизой на кровати деда! Поступи он так, и постоянные мысли о… Боже! Что делать! Где поместить Луизу? В комнате, расположенной напротив гостиной, когда-то принадлежавшей его матери? Но кровать, которую она так любила, недостаточно широка для двоих. В комнате дяди, которого он никогда не видел до тех пор, пока не познакомился с ним в Кобленце? Мебель в дядиной комнате была очень красивой и отвечала всем необходимым требованиям. Но почему-то дядина комната и все с ним связанное не нравились ему, по какой-то необъяснимой причине он и раньше недолюбливал Бушрода Пейджа, хотя и не был с ним знаком. Что касается гостевой комнаты, где стояли две монастырские койки, то о ней и речи быть не может, это просто нелепо!

Положение спасла Тьюди.

– Не хотите ли, мистер Ларри, отвести вашу невесту в комнату вашей матушки? – спросила она. – Миссис Кэри устроила все в комнате так, чтобы там нравилось молодым леди. И вот у нас в доме молодая леди, и ей должно там понравиться. – С этими словами Тьюди направилась к открытой двери, и, когда Ларри заглянул из-за ее спины в комнату, возле порога которой она почтительно остановилась, он увидел, какие разумные изменения здесь произведены. Кровать была достаточно широкой и застелена белоснежным льняным покрывалом, которое было уже заботливо откинуто, демонстрируя свежевыстиранные и отглаженные простыни. Она словно манила к себе уставшего с дороги путника, навевая на него сладкую дрему. Да и все в комнате было безупречно чисто и очень красиво; ситец, каким были обиты стены, не отличался изысканностью, однако время добавило мягкости его расцветке, сделав ее более нежной; шезлонг, мягкие кресла, задернутые занавеси – все навевало лень, уют и умиротворение. В очаге приветливо горели дрова, вся комната была заставлена цветами. Луиза ласково и очень дружелюбно обратилась к Тьюди:

– Ты очень понравилась мне, Тьюди. И правда, ты доставила мне огромную радость. Именно такая комната может понравиться молодой даме. И все так продуманно: кровать готова, огонь горит, а вокруг цветы, цветы, цветы!

– Да, да, миссис Луиза, – сияя от радости, проговорила Тьюди и улыбнулась вновь, теперь уже с облегчением и благодарностью. – Мы так и подумали, что с дороги вам захочется подняться наверх и отдохнуть, потом поужинать в постели. А мистер Ларри мог бы откушать за столиком прямо рядом с вами. Айви прекрасно готовит гумбо[42]42
  Суп из стручков бамии, однолетнего травянистого растения.


[Закрыть]… Такой, какой всегда нравился мистеру Ларри. Она его принесет, может, и вам понравится, она не знает… А утром вы могли бы со свежими силами осмотреть остальную часть дома, погреба и все такое прочее. Сейчас вам, конечно же, надо отдохнуть и как следует выспаться.

– Я немного устала… А ты будешь ужинать здесь, со мной? – повернулась Луиза к мужу.

– Думаю, это превосходная мысль! Как здорово ты все придумала, Тьюди! Только об одном мне бы хотелось спросить, ибо кое-кого не хватает. Что-то я не вижу Наффи. Я думал, он прибежит, чтобы встретить меня… если, конечно, он не забыл меня за столь долгое время.

– Собаки никогда не забывают тех, кого любят, мистер Ларри. Но нам пришлось привязать Наффи, поскольку мы не знаем, как мисс Луиза отнесется к тому, что…

– Как я хочу его видеть! Я хочу, чтобы Наффи был сейчас же с нами! Тьюди, пожалуйста, отвяжите его! Немедленно! – воскликнула Луиза.

– Я сам пойду за ним, – сказал Ларри. – Я не хочу, чтобы он от волнения и радости прыгнул на тебя и повалил наземь. Где он, Тьюди?

Служанка ответила, что Наффи на кухне. Пусть Айви спустится с мистером Ларри, а сама Тьюди останется с мисс Луизой и поможет ей распаковать вещи. Может быть, надо принести горячей воды, чтобы хозяйка могла принять ванну? Или сразу подавать ужин?

Опять Луиза посоветовалась с Ларри, и снова Ларри заметил, что Тьюди и на этот раз подала превосходную идею, предложив принять ванну, и снова отметил про себя, что его ответ небезынтересен Луизе. Конечно же, ванна освежит Луизу и придаст ей сил, разумеется, ужинать лучше позже, когда она поудобнее устроится в постели. А сейчас он пойдет к своей любимой собаке. И если Наффи вспомнит его, поприветствует громким лаем и радостными прыжками, то он выведет его из дома и пойдет на могилу деда. Ему не хотелось, чтобы Луиза пошла с ним к огороженному участку земли, где покоятся дед и бабушка, когда он сам пойдет туда в первый раз. Но он будет рад, если с ним пойдет Наффи. Ведь верный пес был неким связующим звеном между ним и дедом…

Едва Ларри снова вошел в комнату матери со следующим за ним по пятам Наффи, он сразу заметил, что Тьюди привела все в безукоризненный порядок. Луиза уже полусидела в постели и походила на розу в своем прозрачном китайском пеньюаре. Ларри склонился над ней и поцеловал, а потом заключил любимую в крепкие объятия. Уже в третий раз за каких-то полчаса в нем возникали непонятные, непривычные, сильные эмоции. Луиза не только выглядела как роза, она и благоухала так же. Ее пышные волосы цвета бронзы были все еще немного влажными и ароматным облачком ниспадали на плечи и на отороченный кружевами пеньюар с V-образным вырезом и короткими рукавами, являвший собой нечто прозрачное, как дымка: он не прятал ее красивого тела, а лишь прикрывал, словно вуаль. Впервые они оба одновременно почувствовали неукротимое, страстное желание слиться в любовном порыве. Невероятно, но тем не менее Ларри заключил ее в объятия лишь потому, что сам жаждал успокоения и утешения. Только что он вернулся с могилы деда, где долго стоял под звездным небом в молчании и печали. Когда же он наконец покинул огороженный участок и поднялся наверх, Наффи, трусивший впереди, подбежал не к открытой двери комнаты Кэри, а к закрытой двери комнаты Клайда, оглянулся и посмотрел на Ларри смущенным, жалостливым взглядом верного пса, который горюет и не понимает, почему хозяин не успокаивает его.

– Наффи вспомнил меня, – произнес наконец Ларри, разжимая объятия. – Он от радости так прыгнул на меня, что Тьюди пришлось снова привязать его, пока он не утихомирился. Теперь с ним все в порядке. Ну, иди сюда, Наффи, познакомься со своей новой хозяйкой.

Наффи, осматривающий комнату, послушно подошел к кровати, и Луиза повернулась на бок, чтобы погладить его и почесать за ухом. И снова взгляд пса был вопрошающий, и опять его преданные карие глаза ловили взгляд Ларри. Но на этот раз Наффи, похоже, был удовлетворен и спустя несколько секунд радостно замахал хвостом.

– Ты не возражаешь, что я привел его сюда, Луиза? – спросил Ларри. – Он… он всегда спал в моей комнате, когда я бывал дома. Он спал там, с тех пор как мы принесли его еще совсем щеночком.

– Конечно же, я не возражаю! Разве ты не слышал, как я сказала Тьюди, что мне хотелось бы, чтобы Наффи был все время с нами? Ну, кто будет отдавать ему команды, ты или я?

– Давай лучше ты. Я не знаю, как будет поначалу. Но уверен, что он научится слушаться тебя. Так что ты хочешь, чтобы он сделал?

– Может быть, пусть он ляжет у очага, а мы тем временем поужинаем? Ведь уже очень поздно, не правда ли, дорогой? Полагаю, нам надо подумать о наших слугах.

Безусловно, она была права; и, хотя какие-то секунды Наффи сомневался, снова вопросительно глядя на Ларри, когда Луиза второй раз ласково приказала ему лечь у камина, он послушался. Гумбо был превосходен, такими же вкусными оказались перепелки с черным хлебом и трубочки с кремом, которые Ларри всегда любил больше всего. Луиза ела и все расхваливала, не забыв похвалить также и Тьюди, очень гордившуюся своими кушаньями.

После ужина Ларри вернулся к предложению Тьюди осмотреть погреба, подсобные помещения – словом, все хозяйство.

– Первым делом завтра поутру мы осмотрим все наши владения, если, конечно, будет хорошая погода. Полагаю, я должен как можно скорее повидаться с Дюмайном и Трегром. Но это можно сделать и ближе к вечеру. А тем временем ты с Айви смогла бы осмотреть кладовые. Должен признаться, я плохо во всем этом разбираюсь.

– Конечно, дорогой. Я могу быть еще где-нибудь полезна?

Он несколько секунд молчал, вновь погрузившись в мучительные мысли о доме.

– Знаешь, по-моему, тебе надо как следует осмотреть дом, чтобы выяснить, в каком он состоянии, – наконец с трудом проговорил Ларри. – Па… ну, мой дедушка и я никогда не пользовались гостиной, если не считать тех дней, когда летом в Викторию приезжала тетя Арманда, пока не началась война. Это было единственное время, когда мы были не одни и собиралось кое-какое общество. Летом мы пользовались и бальной залой, однако не думаю, что ты и я…

– Разумеется, мы не станем немедленно давать балы. Но я обязательно прослежу, чтобы гостиная была всегда готова к приему гостей. Ведь к нам будут заезжать люди, не так ли? Мы станем приглашать гостей. Я имею в виду, что я же как-никак молодая жена…

– Да, да, конечно, конечно! Ты всегда сможешь предложить гостям кофе, пирожные… ну, так же, как это было, когда собирались гости в Монтерегарде.

– Спасибо, милый, за эти слова. Я постараюсь сделать так, чтобы тебе понравилось. Обязательно!

Во время их разговора опытная Тьюди незаметно убрала посуду и привела в порядок маленький столик. Потом спросила, подавать кофе утром в какое-нибудь определенное время или хозяева позвонят. Оба ответили, что позвонят, и она, пожелав им спокойной ночи, удалилась. Когда ее шаги совсем стихли, Ларри начал раздеваться.

– Наверняка тебе захочется как следует осмотреть и этот этаж, дорогая, – произнес он. – Комната через холл отсюда принадлежала дедушке, и, расставшись с детской, я всегда спал там, на маленькой кроватке, стоявшей рядом с его, большой. Одна из спален в задней части дома всегда считалась гостевой: там две одинаковые кровати, их прозвали монастырскими, поскольку раньше они стояли в монастыре в Луизиане и на них спали монашки. А вот другие узкие кровати ставились раньше по обеим сторонам большой кровати с балдахином. Эти кроватки использовались для того, чтобы принимать на них роды. Они похожи на то, что у вас во Франции называют кушетками. Но в былые времена семьи, как правило, были очень большими и, конечно же, все дети рождались дома, так что эти кроватки для принятия родов всегда были под рукой.

– Понятно. И когда жена лежала с мужем в постели, эта кушетка все время напоминала ей о том, что ее ожидает. Не думаю, что это слишком тактично. А ты?

– Да, боюсь, ты совершенно права.

Он сказал это очень рассудительным тоном и только потом понял: Луиза могла подумать, что он рассердился на ее легкое подшучивание насчет историй об ужасных родах на плантациях и даже в самых роскошных и богатых домах, а также об огромном количестве случаев, закончившихся гибелью матери или ребенка, или обоих… и все это именно в те времена, когда, главным образом, пользовались кроватками для принятия родов. Луиза, соскользнув с постели, встала рядом с ним в своем прелестном прозрачном пеньюаре.

– Дорогой, ты же понимаешь, что я только шучу. Если ты хочешь, чтобы кроватка для принятия родов стояла в нашей комнате, то меня она вовсе не пугает. Во-первых, потому, что я хочу, чтобы ты занимался со мной любовью – и не важно, с какими последствиями. Я уверена, что умру от разрыва сердца, если ты перестанешь заниматься этим. И, во-вторых, потому, что я хочу иметь кучу детей. А ты?

– Я… я… наверное, да. Я еще как-то не думал об этом. Пока я думал только о том, как сильно я тебя люблю.

Они улыбнулись друг другу и какой-то миг сдерживались. Но спустя несколько секунд Луиза придвинулась к нему, обвила руками его шею, не ожидая, когда он ответит тем же.

– Ну, о каких еще комнатах ты хочешь рассказать мне, прежде чем мы ляжем спать? – настойчиво спросила она.

– На первом этаже их великое множество, не считая винного погреба и кладовок, которые ты решила осмотреть завтра. Другие комнаты раньше существовали для приема деловых посетителей. Чтобы им было как можно удобнее. В былые дни плантаторы и судовладельцы строго разделяли личную и деловую жизнь, поэтому там имелась даже столовая. А одна из спален в конечном итоге превратилась в мою классную комнату. – Он замолчал на короткое время. – Дедушка сам учил меня до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать. Полагаю, пока ты можешь пропустить классную, если не возражаешь. Но там есть еще одна спальня, она находится напротив той, где стоят монастырские кровати. Мне бы хотелось, чтобы ты осмотрела ее. Эта комната была моей детской, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы перейти в комнату дедушки. По-моему, раньше ее использовали, главным образом, как вторую гостевую комнату. Однако слуги всегда называли ее комнатой мистера Бушрода.

– Ты говоришь о своем командире из Кобленца, о полковнике Б. Гаррисоне Пейдже?

– Да. Ты же знаешь, он был старшим братом моей матери – сыном моей бабушки, тоже от первого брака. По-моему, вполне понятно, что, когда бабушка вышла замуж за дедушку, детям пришлось разделиться; таким образом, дядя Бушрод, конечно, считался членом семьи в Синди Лу, хотя и жил с моей прабабушкой на плантации в Виргинии, которую он в конце концов и унаследовал. Но всякий раз, приезжая сюда, он поселялся в этой комнате. Дедушка всегда из кожи вон лез, чтобы поступить честно и справедливо… Он назначил дяде Бушроду регулярное денежное пособие, даже после того как было условлено, что цена за его владения Сорренто и Амальфи более чем компенсирует цену за мое владение Синди Лу. Это было задолго до того, как дедушка приобрел для меня Викторию, считая, что дяде Бушроду более чем достаточно. Во всяком случае, в завещании па оговорено: дядя Бушрод будет получать две сотни долларов ежемесячно, несмотря на то что он женат на миллионерше.

– Да, я помню.

– И в то же время у меня создалось такое впечатление, что они с дедушкой никогда не ладили… Ну, как тебе хорошо известно, я и сам с ним не в очень-то приятельских отношениях, мягко выражаясь. А тот, кто не ладил с моим дедом… – Ларри снова замолчал. – Полагаю, вполне возможно, что когда-нибудь он может появиться здесь снова. Может быть, мне следует пригласить его? Насколько мне известно, он единственный оставшийся у меня родственник, не считая Джанины.

– Ты не очень сожалеешь об этом, верно? Я хочу сказать – о родственниках?

– Нет, конечно. Да и как я могу об этом сожалеть, когда у меня есть ты?!

Не успели эти слова слететь с его губ, как он сразу понял, что солгал ей. Только пока он находился в этой комнате, только пока Луиза щедро одаривала его своей любовью, он мог хоть как-то забыть о своей невосполнимой утрате. Но, стоило ему выйти из этого святилища, стоило хоть на некоторое время расстаться с возлюбленной, как все менялось. Ему мучительно не хватало деда, он скучал по нему с каждым вдохом, с каждым поворотом дороги…

Очнувшись, он запоздало осознал, что так и не ответил на ее ласки, а когда спохватился, дремлющее в нем желание пробудилось с невероятной силой. Не говоря ни слова, он сгреб Луизу в объятия и закружился с нею по комнате. Она заливалась пронзительным смехом и беспрерывно целовала его. Их настроение – и его, и ее – вдруг резко изменилось: ее смех замер, и в наступившей тишине она подняла лицо. Ее губы ожидали, когда он покроет их своим поцелуем, и, стоило ему уловить этот призыв, она крепко прижалась к нему – и они упали на кровать.