Текст книги "Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1"

Автор книги: Паркинсон Кийз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Не тратила… Боже мой, Люси, я же выдал тебе в общей сложности пятьдесят тысяч! Выходит, твой годовой приход составлял больше двух тысяч в год, и так в течение двадцати пяти лет! Если же ты не тратила эти деньги, то, ради всего святого, ответь, что же ты с ними делала?!

– Я копила и вкладывала их. Вернее, за меня это делал мистер Винсент. Ты же сказал, что и слышать об этом не желаешь. Так вот, с того первого раза, как я заикнулась о деньгах, я больше не заговаривала с тобой о них. Но решила, что, наверное, будет правильно поговорить об этом с мистером Винсентом, поскольку он намного лучше меня разбирается в том, как распоряжаться средствами. Частично я вложила деньги в государственные ценные бумаги и акции гомстедов[39]39
  Гомстед – земельный участок для строительства фермы.


[Закрыть], частично – в акции железнодорожной компании… железнодорожной компании мистера Стодарта. А часть положила в сберегательный банк… Я хочу сказать – в два-три сберегательных банка. Мистеру Винсенту показалось, что так будет безопаснее.

Клайд, ошеломленный, смотрел на Люси, не веря своим ушам.

– Так вот, если мы возьмем из сберегательного банка… из каждого… ну, скажем, чтобы сумма составила в итоге пятнадцать тысяч… Смогли бы эти деньги удовлетворить некоторых твоих срочных кредиторов? Я думаю, смогли бы, ведь верно? – спросила она настойчиво. – И тогда, как только с твоими счетами все снова будет в порядке, ты ведь сможешь решить, как тебе употребить оставшиеся деньги, чтобы вернуть обратно Синди Лу, судоходную компанию и прочее? Ты ведь тогда все поставишь на свои места, как это было прежде, до того, как долги выбили тебя из колеи? Уверена, что как-нибудь мы справимся с этой затруднительной ситуацией, а посему не стоит тебе беспокоиться. Ты согласен?

– Нет. Я не могу позволить, чтобы ты ссужала мне деньги. Если чему-то и суждено случиться, то пусть между нами все останется так, как это есть на данный момент.

– Но, милый, я не собираюсь давать тебе взаймы. И совсем не это предлагаю. Я просто даю тебе эти деньги… отдаю обратно, вернее… даю по той же самой причине, по которой ты давал мне их много лет. Потому что знаю, ты нуждаешься в них… и потому, что мне хочется, чтобы у тебя было все, как ты хочешь.

Он попытался сказать что-нибудь, но не смог проронить ни слова. Наконец он все же обрел голос.

– Люси… я… я… – начал он. Но не сумел закончить фразу. Он не мог сказать, что не разрешит ей расплачиваться за его долги, которые он наделал из-за своего упрямого нежелания признать, что золотые дни пароходства закончились; которые возникли из-за того, что он беспрестанно потакал всем прихотям Кэри и настаивал, чтобы Люси жила в роскоши, к которой сама она была совершенно равнодушна. Он никогда не догадывался, что Люси порой мысленно не исключала чрезвычайных обстоятельств, возникших сейчас. Значит, она с самого начала предвидела, что и такое может случиться и когда-нибудь он станет нуждаться в ее помощи, чтобы спасти их дом – его и ее дом. И она приготовилась к этому, причем приготовилась не только с предусмотрительностью и пониманием, но и с непоколебимой любовью к нему. Он не должен оскорбить эту любовь. Единственное, что он смог сделать, – это заключить ее в крепкие объятия, прижать к сердцу, при этом не произнося ни слова и благодаря Господа за то, что ему и не нужно ничего ей говорить.

И ей никогда не узнать о том ужасном искушении, которое овладело им в то страшное утро после свадьбы Кэри, о том, как близок он был к тому, чтобы поддаться дьявольскому соблазну, мучившему его, и как чудесным способом ему удалось его избежать.

* * *

С этого дня Клайд без всяких сомнений разрешил Люси помогать ему с бухгалтерией. Каждое утро он отправлялся в объезд плантации, а она в это время приводила в движение все домашнее хозяйство. Потом до обеда они в его кабинете вместе занимались подсчетами, после чего Люси немного отдыхала, а чуть позднее работала в саду, Клайд же тем временем во второй раз объезжал плантацию; затем они вновь возвращались в кабинет, дабы еще покорпеть над гроссбухами.

Спустя несколько месяцев, когда Клайд заканчивал подробное письмо агенту-посреднику в Сент-Луис, описывая благоприятные перспективы грядущего урожая черного табака, Люси с удовлетворенным видом, подняв взор от гроссбуха, взглянула на мужа. Она не проронила ни слова, пока он не сложил листы бумаги, не засунул их в плотный светло-желтый конверт и тщательно не запечатал его. Когда наконец он покончил с этим делом, Люси победоносно улыбнулась и сообщила:

– Думаю, тебе будет отрадно узнать, что наконец-то впервые за столь длительное время нам больше не приходится использовать красные чернила. Я хочу сказать, что наконец-то мы можем записать деньги в приход, а не в расход. Разумеется, у нас еще остались кое-какие долги, с которыми надо разобраться, однако теперь мы можем оплатить их из прибыли.

– Как я рад… и благодарен. Если бы не ты, страницы этой книги продолжали бы краснеть… Однако использовать деньги, полученные нами в приход, на то, чтобы расплатиться с прежними долгами, – это еще не значит получить прибыть. Мы ее не получим, пока я не перестану вести себя как сентиментальный упрямец. Посему я прекращаю быть таковым немедленно.

– Не совсем понимаю, о чем ты, дорогой. Кроме того, мне очень нравится, когда ты бываешь сентиментальным. Мне бы не хотелось, чтобы ты перестал себя так вести.

– Я не перестану быть сентиментальным по отношению к тебе. Но я не собираюсь больше оставаться верным пароходству… только потому, что никак не могу забыть о золотых днях, когда речное пароходство находилось в зените. Сейчас я вполне осознаю, что на самом-то деле оно приходит в упадок. Это пароходство заберет у нас все, что мы выручим за табак и сахарный тростник, до последнего цента. Да, да, на содержание судоходной компании «С&L» у нас должны уйти все наши деньги. А мы не можем этого себе позволить. И не позволим.

– Но, Клайд, нам нельзя… мы не должны…

– Да нет же, дорогая, нам можно. И мы должны. Но, ради Бога, дай мне досказать до конца. Сперва мы продадим все суда: все баржи, все буксиры и все пароходы, которые все еще ходят под нашим флагом. И по-прежнему останемся при деле, но только при таком, что станет оправдывать себя. А именно, мы будем заниматься судоходством только на время перевозки хлопка. Просто мы будем фрахтовать суда на это время. У нас не останется больше никаких забот, кроме как их использовать. Ведь есть бесконечное количество рек поменьше Миссисипи – Арканзас, Уошито, Йозу, – куда еще не добрались железные дороги и где по-прежнему необходимы суда. Так вот, мы продадим наши суда и получим кое-какие наличные деньги, какие потратим на оборудование плантации, чтобы полностью ее модернизировать.

– Гм, тем самым мы сможем несколько сократить наше портовое заведение в Новом Орлеане, не так ли? – задумчиво произнесла она. – Я имею в виду клерков, агентов по фрахтовке…

– Сократить? Да мы можем полностью избавиться от них! Ведь нам вполне хватит конторы в каком-нибудь деловом здании на Набережной. Посадим в нее одного-единственного бухгалтера, вот и все. Никакого огромного штата сотрудников, никаких выплат на содержание и ремонт большого здания – в общем, никаких лишних расходов. Нам с тобой нужно напрочь избавиться от всех не приносящих выгоды дел, оставить только те, что приносят прибыль. Вместо того чтобы разрываться на части, зарабатывая деньги на тростнике и табаке и тут же отдавая их на содержание «C&L», мы будем иметь третий источник прибыли, который прибавим к остальным двум, причем будем иметь прекрасный доход от этого нового капитала. И получим его прямо сейчас, когда мы нуждаемся в нем.

– Дорогой, я никогда бы не попросила об этом… хотя я прекрасно понимаю, как ты прав сейчас… но не мог бы ты сделать для меня одно одолжение?

– Только одно?

– Да… хотя… это очень большое одолжение! Ты пообещаешь мне, что не станешь продавать Люси Бачелор… ради меня?

– Обещать тебе не продавать… – С этими словами он поднялся из-за стола и, обойдя его, прижал жену к себе. – Неужели ты думаешь, что тебе удастся пустить пыль в глаза старику? – нежно проговорил он. – Нет, дорогая, у тебя это не получится. Неужели ты не понимаешь, что я предпочел бы лишиться ноги, чем Люси Бачелор? Тебе захотелось оградить меня от волнений, ведь ты знала, что я никогда бы сам ничего не сказал. Поэтому ты и говоришь… так, будто этим я сделаю тебе одолжение. Так вот, знай: ни за что на свете я не продам Люси Бачелор. Ни за что на свете, любимая! Мы доставим ее из Нового Орлеана вместе со старой командой и устроим для всех в округе небывалый банкет, чтобы повсюду сверкали свечи и постоянно играл оркестр! А потом пришвартуем ее там, у главного канала, откуда она впервые сошла на воду, и полностью отремонтируем. Она навечно останется на воде под реющим флагом «C&L» и всегда будет с нами, с нашими детьми и внуками, а потом с их детьми и внуками… Пока продолжается жизнь!

* * *

Итак, весь флот баржей и буксиров был продан, а Люси Бачелор доставили в Синди Лу, туда, откуда в первый раз она спустилась на воду. Иногда, когда заканчивался зной дневной и все труды уж были позади, Клайд с Люси поднимались на борт Люси Бачелор и ужинали там вдвоем, а порой даже оставались ночевать. Но, независимо от того, отправлялись они на Люси или нет, Джек каждый вечер зажигал якорные огни и каждое утро гасил их, при этом не забывая подняться на борт, чтобы убедиться, что все в порядке. Перед самым сном Клайд с Люси всегда выходили на галерею и вглядывались в сумерки – в эти ободряющие огоньки.

Шло время. С каждым днем Клайд все больше и больше изумлялся исключительной проницательности и дальновидности Люси в отношении дел. Но более всего его удивляло уменьшение расходов на жизнь, когда Люси взялась за это. Стол ломился от яств, как и прежде, но теперь почти все продукты были с плантации. Правда, вина, хотя и доброкачественные, не были марочными, и среди них очень редко появлялось шампанское. Не было и многолюдных званых обедов, как и званых вечеров для узкого круга. В конце концов, двое молодых слуг, которые предпочитали нескончаемые веселые пирушки Кэри скучному нынешнему времяпрепровождению, начали разными способами демонстрировать свое неудовольствие. Когда это случилось, Люси высказала предположение, что они могут быть более полезными для миссис Винсент, любившей большую часть времени проводить в Новом Орлеане. Результаты не замедлили сказаться, ко всеобщей радости, и эта первая брешь в рядах их домашнего служебного персонала, похоже, логически вела к появлению следующей бреши.

– Разумеется, Белла, Джек и Дельфия очень бы огорчились, расставшись с нами, да и нам было бы невесело, – заметила как-то вечером Люси. – Но, по-моему, остальные только обрадуются, если перейдут в новый дом Кэри перед ее приездом. С самого начала она будет видеть вокруг себя знакомые дружеские лица, да и нам не придется попусту тратить время и силы, подыскивая ей каких-то незнакомых слуг. Как тебе эта мысль, Клайд?

– Думаю, это было бы превосходно! – отозвался он. – Полагаю, мы можем обойтись и тремя слугами, которые свыклись с нашим образом жизни… Ну, а если их окажется недостаточно, то, думаю, Айви с радостью останется у нас, несмотря на то, что она помоложе и менее опытная, нежели Белла, Джек и Дельфия. По-моему, Кэри только обрадуется, если остальные слуги перейдут к ней, как ты говоришь.

– Ну, тогда в следующий раз при встрече с миссис Винсент, я спрошу ее, одобряет ли она эту идею. Если она согласится, я переговорю насчет этого плана со слугами.

– А ты не подумала посоветоваться и с Кэри?

– Разумеется, я думала об этом. Но не знаю, принесет ли это большую пользу.

Люси отвернулась, и, хотя Клайд не услышал ее вздоха, он прекрасно понял, что беспокойство материнского сердца заставляет ее вздыхать. Кэри очень мало писала. Она не написала не только с борта парохода – а Люси с таким нетерпением ожидала этого письма! – она очень мало писала и после. К тому же письма Кэри не содержали почти никаких новостей. В основном, они были короткими и восторженными. Все божественно, изумительно, волшебно… Кэри с ума сходила от Франции. В конечном счете случилось так, что из-за этого «сумасшествия» Кэри с Савоем изменили свои планы и не собирались ехать в какую-нибудь другую страну по крайней мере в настоящее время. Они надолго задержались на Ривьере, ибо солнце там восхитительное, а жизнь – прекрасна и весела. Все развлечения и увеселения были чрезвычайно дорогостоящими и роскошными, ну а что касается оперы в Монте-Карло!.. Разве кому-нибудь после посещения этой оперы может прийти в голову хотя бы упомянуть французскую оперу в Новом Орлеане! А сколько яхт в гавани Ниццы! На нескольких они с Савоем уже побывали. По сравнению с тем, что они там видели, Южный Яхт-клуб – просто ничтожная забегаловка! И так далее, и тому подобное…

Но, несмотря на все соблазны, молодая чета к весне все же наконец добралась до Парижа, и, хотя в своих письмах Кэри больше не упоминала о солнечном свете, жизнь в Париже оказалась даже веселее, чем на Лазурном берегу. Когда после Дня взятия Бастилии[40]40
  14 июля – французский национальный праздник.


[Закрыть] они покинули столицу, началось их турне по всем друзьям и знакомым Винсентов, владеющим замками. Некоторое время от Кэри приходили лишь открытки с видами Нормандии и берегами Луары. И вот наконец молодожены добрались до Монтерегарда – поместья де Шане в Приморской Шаранте[41]41
  Приморская Шаранта – департамент во Франции.


[Закрыть]. Люси получила что-то более или менее похожее на письмо. В нем Кэри писала следующее:

Дорогие папа и мама!

Это самое удивительное место, в котором мне когда-либо довелось побывать. До замка вы добираетесь через восхитительный дубовый лес, увитый плющом, и нечто магическое и завораживающее видится вам в солнечных лучах, с трудом пробивающихся сквозь густую листву. Вот наконец вы подъезжаете к величественному каменному порталу, который ведет вас в мощеный внутренний двор, а тот, в свою очередь, ведет к широким воротам. Над вами возвышается башня с часами. Это очень похоже на башню в каком-нибудь средневековом городе. Вы наконец попадаете во второй дворик, больше первого, а за ним – прекрасный треугольный сад, примыкающий уже к самому замку.

Вы входите в очень впечатляющий каменный вестибюль с широкой изогнутой лестницей, по одну сторону которой расположены библиотека со множеством книг (столько книг я не видела еще ни у кого во Франции) и старинная кухня, превращенная ныне в столовую залу и вся увешанная сверкающей медной посудой. В библиотеке и в столовой высоченные потолки с причудливой росписью, и когда вы попадаете туда, то вам кажется, что на свете не может быть ничего величественнее и прекраснее. Но так вам только кажется, потому что вы еще не побывали в гостиной в стиле Людовика XVI, кабинете в стиле Людовика XV и спальне в стиле Людовика XIII, которая находится наверху. Ведь все это вы увидели только в самом начале!

Нам пришлось быстро умыться с дороги и спуститься вниз, поскольку де Шане ожидали нас в гостиной, куда уже доставили закуску и напитки, но не огромное количество, как это сделали бы у нас, а изящненькие бисквиты и бутылочное вино под названием Пино, о котором мы никогда даже и не слышали. Ну, конечно же, ведь Приморская Шаранта находится в провинции Коньяк, и Пино – это смесь коньяка со свежими виноградными соками – действительно очень вкусное. Что касается самих де Шане… то у меня просто нет слов! Старый маркиз (вообще-то он не такой уж старый, но мне приходится называть его старым маркизом, чтобы отличать от Пьера) – это самый учтивый джентльмен, которого я когда-либо встречала. Какие манеры, какой вкус! Маркиза же, наверное, мамина ровесница, но в это никогда не поверишь. В волосах у нее ни одной сединки, на лице – ни одной морщинки… А какая фигура! Маркиза такая веселая, энергичная, все время говорит разные забавные вещи и всех заставляет смеяться. В ее обществе никто не остается замкнутым или неловким. Ее сын очень похож на нее… я хочу сказать, что он такой же красивый и очень общительный. Оказывается, ему всего лишь двадцать пять лет, но никогда не скажешь, что это так! Юноши континента выглядят намного взрослее, чем мальчики у нас дома, и намного утонченнее. Он восхитительный наездник, и мне было очень весело, когда я выезжала с ним покататься верхом. Знаете, меня всегда немного огорчало и разочаровывало, что Савоя не интересуют лошади, но, конечно же, невозможно, чтобы в одном человеке сочеталось все на свете, и все же Савой совершенен… Он оказался именно таким, как я и ожидала. Он не думает ни о чем, кроме моего счастья, поэтому очень обрадовался, что я нашла человека, готового сопровождать меня в этих длительных прогулках верхом, которые я так люблю и которые для Савоя – одно лишь мучение. А сам он вместе со старым маркизом (который совсем не старый) прогуливается по замку и парку, пока мы с Пьером катаемся по лесу.

Вы никогда в жизни не видели такого леса. По нему можно кататься бесконечно, причем всякий раз – по другой дороге. Или, если хотите, вы можете привязать лошадь к одной из старинных каменных скамеек, со всех сторон окруженных высокой зеленой травою, так что кажется, будто они спрятаны здесь для какой-то тайны, и прогуливаться по узкой петляющей тропинке, с одной стороны которой струится речка, еле видная из-за густого кустарника, а с другой – какие-то доисторические пещеры, которые, чем дальше ты идешь, становятся все больше и загадочнее. Самая большая называется Кафедральная, поскольку у нее высоченный сводчатый потолок и длинные узкие коридоры, разбегающиеся в разных направлениях. Пьер сказал, чтобы я никогда не заходила ни в один из этих коридоров, ибо могу заблудиться или что-нибудь в этом роде. Я спросила его, заходил ли кто-нибудь в них, но Пьер так и не ответил. Он поведал мне легенду о Голубом озере, образовавшемся у входа в пещеры. Как гласит легенда, несколько столетий тому назад леди де Шане, у которой умер возлюбленный, утопилась в этом озерце, и в том месте забил ключ. Разумеется, все это глупые сказки и суеверия, но я считаю эту легенду очаровательной, не правда ли?

Кто угодно может приходить к озерцу и устраивать около него пикники. Мы видели множество горелых веток от костров, а также свежий хворост, кем-то заботливо принесенный для будущего костра. Еще мы увидели неубранный мусор, разные обертки, осколки бутылок. Кто-то вел себя здесь бесцеремонно. Пьер сказал, что кроме окрестных жителей сюда иногда приезжают цыгане и что они никогда не злоупотребляют гостеприимством этого места и не воруют, и вообще являют собой очень красивое зрелище, когда ночью собираются вокруг своих бивачных костров, за которыми они тщательно следят. Еще Пьер рассказывал, до чего весело приходить к ним, разделять с ними ужин, сваренный в открытых котелках, а потом вместе с ними петь и танцевать. По его словам и выражению лица видно было, что он часто веселился с цыганами, поэтому я спросила, были ли у него среди них подружки, и тут он рассмеялся и сказал «да, действительно, были» и что, мягко выражаясь, он лишился невинности из-за одной цыганской девушки. Я не совсем поняла его слова и уже по возвращении в замок, когда мы оказались с Савоем в спальне (которая в стиле Людовика XIII), я спросила его, что это означает. Савой очень сильно рассердился. А затем сказал, что, вне всякого сомнения, Пьер соблазнил какую-нибудь молоденькую беззащитную цыганскую девушку. Увлек ее в одну из этих страшных пещер и соблазнил там, воспользовавшись тем, что девушка без ума влюбилась в него. Потом мы с Савоем даже немного поссорились, поскольку, судя по тону, которым Пьер рассказывал эту историю, именно цыганка соблазнила его, а не наоборот. И все-таки, что бы там ни случилось, все это было давным-давно, да и вообще многие люди поступали во сто раз хуже, и поэтому совершенно не следует из-за этого ссориться. Кроме того, Савой был так нежен, что мне вовсе не хотелось ссоры.

Чего мне ни в коем случае нельзя пропустить, так это здешней знаменитой охоты, считает Пьер. В замке до сих пор хранятся весьма живописные средневековые костюмы для охоты, и я думаю, что мы обязательно должны вернуться в Париж… если мы вообще уедем из замка! Но, похоже, мы просто откладываем наш отъезд со дня на день, хотя мне очень даже надо вернуться в Париж, чтобы купить кое-что из одежды, поскольку все наряды из моего приданого уже вышли из моды.

Ну, что ж, верно, на этот раз вы не пожалуетесь на то, что я не написала обстоятельного, длинного письма. Да, да, я все понимаю и считаю, что вы вправе сетовать на то, что я не пишу чаще и подробнее. Но, наверное, милые мои папочка и мамочка, вы сами писали немного писем во время вашего медового месяца. Так ведь? А поскольку вы не были во Франции, то просто не можете понять, до чего трудно здесь выкроить хоть минутку для чего-нибудь вроде написания письма. Хотя нет на свете ничего лучше старого, доброго и сонного Синди Лу, где по многу лет не случается ничего волнительного.

Бесконечно люблю вас обоих.

Ваша Кэри.

P.S. Маркиза хотела бы передать папе, что она вспоминает о нем с чувством глубокой радости. По-моему, она была немного задета, когда я сказала ей, что, похоже, папа не очень хорошо помнит ее, потом я сильно сожалела, что разоткровенничалась. Еще она просила меня передать вам, что надеется в недалеком будущем иметь удовольствие познакомиться с мамой. Если старый маркиз почувствует, что в силах временно покинуть замок, то в будущем году де Шане, наверное, приедут в Луизиану, чтобы нанести нам ответный визит. Не правда ли, это было бы восхитительно?

Это письмо Клайд с Люси получили за несколько недель до их разговора насчет слуг, и с тех пор от Кэри не было ни весточки. Наверное, они с Савоем до сих пор гостят у де Шане, если, конечно, не вернулись в Париж, чтобы пополнить вышедший из моды гардероб Кэри; в любом случае, было совершенно ясно, что они останутся в замке на сезон охоты. Значит, вряд ли вернутся домой к Рождеству, а Клайд с Люси втайне надеялись, что молодожены приедут ранней осенью. Кроме того, это письмо во многих отношениях вселяло беспокойство, и Люси с Клайдом, оба, волновались, причем не признаваясь друг другу в своих тревогах, которые были довольно разными. Привыкшие к взаимному доверию, на этот раз они сочли нужным не обмениваться своими тревожными мыслями друг с другом.

* * *

Когда идея Люси о слугах в новом доме была «предъявлена на рассмотрение» миссис Винсент, последняя сказала, что это превосходно. Еще она добавила, что у нее просто от сердца отлегло, когда она узнала, что Люси проявляет такую огромную заботу по поводу комфорта Кэри и Савоя. Лично ей хотелось бы побольше времени проводить в Новом Орлеане; она считает, что обязана делать это из-за Арманды. Хотя не только естественно, но и вполне понятно, что Арманда так долго горевала и будет еще долго горевать по умершему жениху, все же, наверное, для такой молодой девушки было бы огромной ошибкой навечно похоронить свое сердце. И миссис Винсент считает, что если Арманда начнет побольше выходить в свет, то, вероятно, познакомится с кем-нибудь, кто привлечет ее внимание и будет достоин ее.

Люси всей душой соглашалась с этим. До свадьбы дочери она видела в Арманде лишь неутешную возлюбленную, но в скором времени ей тоже начало казаться, что дни безутешной скорби девушки, видимо, сочтены. И вправду Арманда по-прежнему была красавицей – с каштановыми волосами, огромными карими глазами и очень светлой кожей, которой отличался и ее брат. Однако ей уже двадцать восемь, и ее красота может рано угаснуть, если не помочь ей расцвести посредством замужества и материнства. И, поскольку по соседству с плантацией явно чувствовалась нехватка подходящих молодых людей, то, похоже, вполне логичным выходом был Новый Орлеан. Люси горячо заверила миссис Винсент, что сделает все возможное, чтобы по возвращении из странствий молодожены нашли самую теплую заботу и комфорт. Когда слугам рассказали об их переходе в новый дом, они, как Клайд и предвидел, пришли в восторг от такого известия. И вскоре Люси стала часто заходить в дом Кэри, снабжая его всяческой провизией и прилагая много сил, чтобы еще лучше украсить его. Поскольку Кэри, любившая собирать цветы для развлечения и украшения комнат, искренне призналась, что она не относится к девушкам, разбирающимся в садоводстве, Люси намеревалась лично заняться разбивкой парка для дочери.

Люси послала Кэри письмо, где просила ее написать, как идут дела. В душе Люси надеялась этим письмом вызвать в дочери желание встретиться с матерью очно. Однако весьма короткое ответное письмо, написанное явно в большой спешке, не указывало на признаки такого желания у Кэри. Она, разумеется, обрадовалась вестям о будущем парке вокруг ее дома, но ее интересовало, помнит ли папа, что особенно ей хотелось иметь летний домик, похожий на бельведер в Сорренто. Теперь ей хочется иметь такой домик больше, чем когда-либо, ибо он станет напоминать ей о красивой летней беседке возле замка. Естественно, у них не будет полного сходства. Но, кстати, она решила назвать свой дом Монтерегард, а не Туника, как предложил папа. Она не находит ничего романтического в этом индейском слове, даже несмотря на то, что это название ассоциируется с местностью. К тому же название Монтерегард будет все время напоминать ей о самых счастливых днях в ее жизни.

В своем ответе Люси успокоила Кэри насчет летнего домика: она прежде не упоминала о нем, поскольку полагала, что Кэри восприняла бы как само собой разумеющееся то, что все ее пожелания касательно дома будут выполняться Этьеном Маре, который во всех деталях воспроизвел летний домик в Сорренто. А находится домик в дальнем конце сада и расположен просто идеально, поскольку станет поводом для коротких прогулок. Люси была уверена, что Кэри обрадуется этому. А что касается названия, то, разумеется, Кэри имеет полное право назвать домик так, как ей угодно. Люси опустила то обстоятельство, что Клайда немного разочаровал отказ от названия Туника…

На Рождество от путешественников пришла телеграмма с праздничными поздравлениями, а перед самым Новым годом Клайд с Люси послали молодым ответную телеграмму, в которой поздравили их с годовщиной свадьбы. Но поскольку в рождественской поздравительной телеграмме от молодых не было даже упоминания о намерении вернуться домой, то стало ясно, что на Новый год они тоже не приедут. Когда Винсенты с Бачелорами по обычаю вместе встречали Новый год, мистер Винсент заговорил об этом.

– Надеюсь, никто из вас не сочтет меня скрягой, – произнес он, сперва посмотрев на Клайда, потом на Люси, – но я написал Савою письмо, где сообщил ему, что не намерен больше оплачивать его путешествие в Европу… начиная с данного момента, я хочу сказать. Их нет дома уже год, и, на мой взгляд, Савой слишком надолго утратил связь с тем, что происходит на плантации… если не считать потраченных им средств, вырученных с нее… да, да, он действительно очень задерживается. И потом, мальчик чрезвычайно расточителен. Буду с вами совершенно откровенным, он исчерпал свой аккредитив всего за полгода. И попросил меня о втором. Я выполнил его просьбу. Теперь же, когда он просит меня о третьем, я приказываю ему возвращаться домой.

– Вот именно, словно Савой – наш единственный ребенок! – поспешно вмешалась миссис Винсент. – На святки Арманда хочет поехать в Новый Орлеан и остаться там до Марги грас[42]42
  Вторник на масленичной неделе – народный праздник в некоторых городах.


[Закрыть]. Да и мне хотелось бы отправиться с ней. Ведь столько времени прошло с тех пор, как мы проводили в городе весь карнавальный сезон. Послезавтра мы с ней планировали уехать из Виктории, и к нам присоединится Ламартин, как только покончит с помолом. Разумеется, мы были бы очень рады, если бы и Савой с Кэри приехали к нам и остались на бал, хотя бы на один. Им тоже это, несомненно, понравилось бы. Но раз его отец собирается уехать, то, наверное, вдвойне важно, чтобы Савой большую часть времени проводил на плантации. И хотя мы очень не любим постоянно твердить об этом, но тут вопрос расходов. Желательно, чтобы Арманда хорошо развлеклась в Новом Орлеане, к тому же ей не мешало бы обновить гардероб. Кстати, не исключено, что может возникнуть вопрос о ее приданом. Нам придется обеспечить и его.

Бачелоры заверили гостей, что они прекрасно понимают их и полностью с ними согласны.

Позднее, оставшись одни, Клайд с Люси разговорились более откровенно. Клайд сказал, что во всем виноват он; если бы он так сильно не потакал всем прихотям Кэри, то, наверное, девочка не стала бы такой расточительной. Он сам показал ей дурной пример, и вот… Им обязательно нужно дать ей понять, что они находятся на грани разорения, и надо помешать ей довести своего супруга до неразумных действий. Но это еще не все, отозвалась Люси, большая любезность со стороны миссис Винсент сообщить им, что она всегда рада принять Савоя с Кэри во время карнавала. Хотя, вне всякого сомнения, место Савоя – на плантации, где он должен оставаться во время отсутствия отца. И, разумеется, Кэри должна быть с мужем. Не пристало ей рассматривать жизнь как вереницу праздников и веселых мгновений, ибо жизнь – это не сплошная радость. Она уже достаточно взрослая, чтобы понять это. И, конечно же, нехорошо, что она до сих пор не задумалась о ребенке. Это разрешило бы столько всяких проблем…

Они проговорили в таком духе несколько часов. Но никто из них ни разу не высказал своих дурных предчувствий и опасений, а ведь у обоих на душе было очень неспокойно.

* * *

В начале февраля Савой и Кэри все-таки прибыли домой. Перед этим Савой написал отцу удрученное письмо, сообщив, что им не удалось зарезервировать билеты на немедленный рейс, но в конце концов все же повезло, и они взяли билет на «Ксению», которая шла из Бордо прямо до Нового Орлеана. Конечно же, они предпочли бы добираться домой на «Турени» – новейшем и самом быстроходном пароходе Французской пароходной линии, который шел от Гавра до Нью-Йорка, где они провели бы несколько дней, прежде чем добраться домой на поезде, однако это было бы сопряжено с дополнительными расходами. Савой понимал, что может вызвать негодование со стороны отца. Он и не помышлял отнестись к отцу неуважительно, но, как и Клайд, считал просто невозможным отказывать Кэри во всех ее прихотях, хотя, в отличие от Клайда, молодой человек еще не осознал, что подобного рода действия весьма и весьма неблагоразумны. Он продолжал утверждать, что Кэри, естественно, пожелает остаться в Новом Орлеане до Марги грас и только после они приедут домой. С лица Савоя не сходило гордое выражение при виде восторженных взоров, обращенных на Кэри во время балов. Она не пропускала ни одного бала и совершенно не задумывалась о том, что Арманде, может быть, не очень приятно видеть успех невестки, пользующейся намного большей популярностью, чем она.