Текст книги "Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1"

Автор книги: Паркинсон Кийз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Он с горящим взором наклонился к ней и с чувством взял за руку.

– Почему меня должны волновать мои собственные дети, если у меня будет Кэри? Ведь она никогда не видела отца… и всегда будет считать им меня. Разве вы не видите, мы с ней уже подружились?! Заметили, как она протянула ко мне ручки, как только я вошел? Я сделаю ее своей наследницей. Я только хотел сказать… мне хотелось бы попросить вас лишь об одном – позвольте мне дать ей мое имя. Конечно, оно не представляет собой ничего великого… даже очень хорошего. Я, разумеется, не могу отнять у нее имя отца, если оно так много значит.

– А Бушрода вы тоже сделаете вашим наследником?

Тут Клайд заколебался. Он никак не мог побороть неприязнь к мальчику, возникшую при первой их встрече; напротив, казалось, со временем она даже усилилась. Однако он понимал, что, ответив «нет», он может потерять все шансы заполучить Люси, ведь она ни за что не допустит дискриминации между своими детьми.

– Конечно, – поспешно ответил он, стараясь затушевать начальное колебание. – Разумеется, я сделаю для мальчика все, что смогу. А смогу я позволить себе дать ему хорошее образование, обеспечить хороший старт в любой профессии, которую он изберет. Мне очень этого хочется.

– Благодарю вас, – сказала Люси и встала. – По-моему, нам больше не следует сегодня обсуждать это. Вы не сочтете меня неблагоразумной, если я попрошу немного времени, чтобы обдумать ваше предложение? Возможно, и вам тоже надо все обдумать. Видите ли, ведь это весьма важный шаг для нас обоих.

– Мне больше ничего не нужно обдумывать. Я хочу сделать этот шаг, как только смогу. Но, безусловно, я не стану торопить вас против вашей воли.

– Благодарю вас, – во второй раз произнесла она. – В ваш следующий визит к нам я постараюсь ответить более определенно… если, конечно, вы не приедете к нам в скором времени…

* * *

Он дал Люси на размышление полгода, а сам тем временем писал ей исполненные плохо сдерживаемого волнения письма, на которые она отвечала очень дружески, никак не касаясь кое-каких любовных пассажей, что нет-нет да проскальзывали в его посланиях. Также он присылал ей разные отвечающие приличиям и условностям подарки: нотные листы, классические романы в матерчатых переплетах и атласные коробки конфет. Она принимала подарки без возражений, однако, когда он вложил в конфеты брошь, она возвратила ему ее без всяких объяснений, очевидно, считая, что это лишнее. Тем не менее в свой приезд он захватил брошь с собой и, хотя не очень надеялся, что она примет ее, дерзко протянул брошь Люси. Причина, по которой она на этот раз приняла брошь, удивила его не меньше, чем сам факт принятия подарка.

– Мне не понравилось, когда я обнаружила брошь среди конфет, словно с вашей стороны предложить ее мне постыдно, как с моей стороны – постыдно ее принять, – проговорила она. – Однако сейчас, когда вы принесли ее открыто, – это другое дело.

– Могу я надеть ее на вас?

– Я еще не готова носить ее. Когда же буду готова, то с радостью разрешу вам это.

– Вы сказали, когда! Неужели это действительно означает?..

– Могу я задать вам несколько вопросов?

На какое-то время он впал в панику. Теперь придется рассказать ей все, – подумал он. – Я предполагал, что однажды мне придется это сделать. Если бы только можно было дождаться, когда мы поженимся!

Но вслух ответил:

– Безусловно.

– Где мы будем жить после нашей свадьбы? – спросила она. – Вполне естественно, что вы почти ничего не рассказывали о ваших делах, да и не было оснований о них рассказывать. Похоже, большинство дел у вас в Виргинии. Знаете, есть причины, по которым я бы предпочла жить где-нибудь в другом месте, если это возможно. Видите ли, в этом краю нашему браку будут сильно противиться и Кэри, и Пейджи. Надеюсь, я не причинила вам боли своими словами. На мой взгляд, для нас намного лучше будет поселиться где-нибудь в другом месте. Конечно, из-за этого моя мать на некоторое время останется одна, до тех пор, пока я не найду кого-нибудь из родственников, кто вызвался бы приехать сюда и жить с ней, – кого-нибудь, кто подходил бы ей. И, если мне удастся найти такого человека, это будет разрешением всей проблемы.

– Надеюсь, все получится. И смею заверить, вы не причинили мне боли, я полностью согласен с вами, что нам лучше жить где-нибудь еще. А вам хотелось бы жить в Луизиане?

– Ну… не знаю! Ведь я никогда не думала об этом. А с чего вы вдруг спросили?

– Я думал об этом очень долго. Мне хотелось этого очень давно. Но я думал не просто о Луизиане. А об определенной плантации рядом с Миссисипи. Я имел в виду определенный дом.

– Я слышала об этих домах на берегу реки Миссисипи. Мне рассказывали, что они такие же красивые, как и наш дом в Виргинии, что они классические по стилю. В таком доме живет один наш родственник по имени Конрад. Это наши дальние родственники… по линии Вашингтонов. А вам известно, что первые Конрады – единственные, кроме Вашингтонов, кто похоронен в Маунт-Вернон[10]10
  Дом и склеп Джорджа Вашингтона на северо-востоке Виргинии.


[Закрыть]?

– Мне ничего не известно насчет захоронения в Маунт-Вернон, но про дом я знаю. Его прозвали Коттедж, поскольку в нем всего лишь двадцать комнат. – На какой-то миг в его глазах засверкали искорки, а губы изогнулись в веселой усмешке. – Но дом, в котором я хочу жить, не классический по стилю. Он похож на речной пароход.

– Похож на речной пароход!

– Да. Некоторые люди, путешествовавшие вверх и вниз по Миссисипи в золотые дни пароходства, решили, что ничто не сравнится с «плавучими дворцами», как они их называли. И тогда эти люди стали строить дома, которые как можно больше должны были походить на пароходы. Это не классический стиль, как вам кто-то сказал. Этот стиль архитектуры назвали «пароходная готика».

– Пароходная готика!

– Да. По-моему, довольно интригующе, не так ли?

– Да, звучит интригующе, – медленно отозвалась она. – Кто же строит такие дома? Отставные капитаны?

– Иногда отставные капитаны, а иногда – владельцы пароходов. Вообще-то капитан и владелец нередко бывают одним и тем же лицом. Нередко капитаны участвовали в подготовке чертежей и наблюдали за постройкой судов, которыми они потом командовали, и уже давно находились на борту, когда судно впервые спускали на воду. Но дома в стиле «пароходной готики» главным образом начали строить богатые плантаторы, путешествовавшие по реке по своим делам. Дом, который мне захотелось иметь, был построен плантатором по фамилии Лабусс. Но я узнал, что он так и не жил в нем, наверное, умер еще до окончания строительства.

– Значит, дом не занят? И его продают?

– Не знаю. Но без труда могу разузнать. Ведь поездка в Луизиану не займет много времени. Кроме того, я съезжу туда с огромным удовольствием. Я ведь уже сказал вам, что всегда хотел жить именно там.

– Вы уже потратили так много времени!

– Я потратил много времени, путешествуя на речных пароходах… Очень много своего времени. Это было до войны. И я неоднократно проплывал мимо этого дома. Видел, как его строили. Точнее, я видел еще приготовления к его строительству. Место удивительно красивое – можно сказать, необычно красивое: это холм, отлого поднимающийся от реки гораздо дальше, чем обычно на Юге. Вид чарующий. Дом как бы выдается вперед. Когда его строили, я видел, что там вырубили густые ивовые заросли. Потом я видел нечто, страшно напоминающее кротовые кочки на открытом пространстве. Это оказались печные трубы и очаги, оставшиеся после того, как стены сгорели. Вскоре я заметил на этом месте рабов, копающих ямы, – они добывали известь для раствора. Еще позже я наблюдал, как начали возводиться стены, как они становились все выше и выше.

Он рассказывал это так быстро, взволнованно и трепетно, что заразил своим рассказом и Люси. Она наклонилась вперед и слушала, затаив дыхание. Ее бледные щеки покрылись легким румянцем.

– Я словно наяву вижу все это, Клайд, когда вы рассказываете, – сказала она, в свою очередь тоже взволнованно.

– Разве? Неужели? Да неужели я смог?.. Ну так вот, когда дом, о котором я говорю, был достроен до конца, он оказался самым восхитительным особняком, какой я когда-либо видел на свете.

– И вы хотите, чтобы этот дом стал вашим? И хотите привести меня туда как невесту?

– Да, да, именно этого я и хочу! В мире для меня больше ничего не существует!

И впервые он попытался обнять ее. Но она выскользнула из его рук и покачала головой.

– Пожалуйста, не сейчас, Клайд. Дайте мне еще полгода.

– О Боже, Люси! Я и так ждал столько времени!

– Неужели вы не можете подождать еще немного?

– Наверное, смогу. Но, честно говоря, мне бы очень не хотелось.

– Для меня так важно увериться во всем! Я боялась, что если вы не сможете подождать, то ответ мой будет «нет».

– Ну, конечно, в таком случае…

* * *

Почему-то следующие полгода оказались легче предыдущих. Несмотря на молчаливое неодобрение миссис Кэри, Клайд уже наведывался в Сорренто в качестве если и не одобренного, то признанного поклонника. Он осознавал, что для такого человека, как он, быть принимаемым в качестве гостя на такой плантации – это честь; и хотя гостеприимство не несло с собой особых привилегий, теперь он понимал, как, по логике вещей, мог проиграть, если бы в первый день приезда сюда не повел бы себя странно, если не сказать – бестактно. Дорога через плантацию, идущая по некогда плодородным полям и по-прежнему густым лесам, простиралась на пять миль от воротного столба до высокого холма, спускающегося к Джеймс, где располагались дом и парк, и даже без Амальфи поместье имело превосходнейшие пропорции. Огромный кирпичный дом был выстроен по проекту Томаса Джефферсона[11]11
  Джефферсон Томас (1743–1826) – американский просветитель, третий президент США (1801–1809).


[Закрыть] вскоре после его возвращения из Франции; основная часть дома соединялась крытыми галереями с раскинувшимися по обе стороны крыльями. Все это создавало эффект величественности и респектабельности. Кроме того, Клайд поражался чудесам, уже принадлежащим Люси. Она собрала всех негров, рассеянных по разным местам и сбитых с толку, и привела их домой. И все принялись за дело. Землю вспахали и начали посадку. Траву подрезали, разбили клумбы с цветами, починили кирпичные стены. Внутри дома тоже произошли огромные изменения: его вымыли, вычистили, заново отделали. И хотя, обновленный, он утратил атмосферу ветхости и угрюмости, как отметил Клайд, все же его обстановка, в основном, оставалась прежней, если не считать того, что изношенные места на шторах и мебельной обивке были аккуратно починены и чьи-то искусные руки отремонтировали сломанные стулья, кресла и столы. Он не обращал особого внимания на обстановку или украшения в какой-либо комнате и не стал бы этого делать вовсе, если бы случайно не подслушал разговор Люси с матерью однажды утром, когда он спустился вниз, а они полагали, что он все еще спит.

– Ты не должна продавать этот высокий комод на ножках, Люси. Ведь это фамильная ценность.

– Да, фамильная ценность, но семьи кузена Тома Картера. Том отдал мне его, когда вступил в кавалерию Стюарта, и сказал, что я могу делать с этим комодом все, что мне заблагорассудится. И, если понадобится, я продам и другие вещи. Даже те, что принадлежали Форресту. Лучше содержать вещи в должном порядке, чем позволить всему пойти прахом. И уж, определенно, лучше вновь сделать плантацию продуктивной, нежели оставить такой, чтобы дети снова голодали. И вообще я сама не желаю больше голодать. И не буду!

– Никогда бы не поверила, что ты можешь быть такой бесчувственной, Люси.

– И такой рассудительной, не так ли? Мне очень жаль, мама, что вы не одобряете моих действий. И мне не хочется причинять вам боль. Но скажите, что более достойно: продать комод, даже несколько комодов или вступить в брак по расчету?

– Я считаю, что у тебя будет не одна возможность выйти замуж, Люси. Если только ты немного подождешь. Честно говоря, я абсолютно уверена, что ты выйдешь замуж. Только человек с дурными манерами мог сделать предложение вдове столь рано. Мужчина, принадлежащий к твоему классу, отнесся бы к смерти с должным уважением.

Клайд не слышал ответа Люси, ибо поспешил вернуться к себе. Он не особенно стыдился, что невольно подслушал чужой разговор. Но понимал, что весьма рисковал: узнай Люси, что он подслушивал, она была бы очень разочарована и огорчена, а ее мать пришла бы в ярость. В целом тем не менее он был доволен, что подслушал их. Правда, ему не нравилось, что Люси продавала что-то из мебели и других принадлежащих ей вещей, и он сожалел, что не обладает властью запретить ей приносить подобные жертвы. С другой стороны, он понял, что если Люси и принимает его предложение, то никак не из-за его денег, а потому, что он все-таки затронул ее сердце, конечно, не так сильно, как ему бы хотелось, но по крайней мере достаточно, чтобы предпочесть его тем поклонникам-увальням, которым не хватило пороху приблизиться к ней.

Когда он спускался вниз во второй раз, к завтраку, к нему с криками радости, уже довольно устойчиво держась на ножках, подбежала малышка Кэри. Очутившись в столовой, он увидел, что в камине за металлической решеткой, вычищенной до блеска, ярко полыхают дрова – раннее утро было довольно холодным, – а Люси сидит за столом, сервированным сверкающим столовым серебром, и ожидает его. Он подсадил маленькую Кэри на стульчик и стал кормить ее овсянкой, а тем временем они с Люси пили кофе и ели домашнюю колбасу с яйцами, собранными этим утром.

Этот день стал переломным. Он породил в Клайде чувство довольства и умиротворения, а в подобном состоянии он мог позволить себе смотреть сквозь пальцы даже на поведение Бушрода, который до этих пор был для него занозой. Мальчишка стал не таким шумным и беспокойным, как когда был совсем маленьким, однако выглядел угрюмым и почти не разговаривал с гостем. Теперь Клайду удавалось не обращать на это внимания, да и отстраненность Люси все меньше и меньше беспокоила его. Хотя она продолжала вести себя по отношению к нему уклончиво, Клайд понимал, что это не из-за кокетства, а из осторожности. Она настойчиво старалась вести себя честно со всеми: с матерью, с семьей покойного мужа, с детьми и больше всего – с самим Клайдом. Она была совершенно искренна, заявив, что он предлагает ей больше, чем она сможет дать ему взамен. Но в конце концов капитулировала: да, она выйдет за него замуж осенью, сказала она. Если он желает, то может в любое удобное для него время отправиться в Луизиану разузнать, продается ли дом, о котором он так мечтает. Если продается, она уедет вместе с ним, чтобы жить в этом доме…

Он вернулся из поездки, раскрасневшийся от триумфа, и с гордостью предъявил документы на обладание плантацией Синди Лу. Люси взглянула на бумаги, затем положила их на стол, словно они ничего не значили, и впервые по собственной воле обвила руками его шею.

– О, я так рада, что ты вернулся! – воскликнула она. – Я ужасно скучала по тебе! – приговаривала она, подняв к нему лицо.

Так и не поняв, сколько времени продолжалось их объятие, он первый ослабил его; он, а не она.

– Люси, – проговорил он, сам удивляясь своему странному тону, – Люси… я бы никогда не спросил у тебя прежде такое… Знаю, ты в некотором роде очень любишь меня, я уже давно это понял. Знаю также, что ты доверяешь мне. Ты уверена, что я всегда буду хорошим мужем тебе и хорошим отцом твоим детям. Ты выходишь за меня замуж не из-за моих денег. Я не оскорблю тебя подобным предположением. И не из благодарности за ту малую помощь, что я оказал тебе. Пойми, мне очень трудно и странно говорить это, но, я верю, ты испытываешь ко мне некоторое уважение, хотя, Бог свидетель, я не заслуживаю этого. Но я никогда и не мечтал, что ты полюбишь меня… что ты полюбишь меня так, как я люблю тебя, а я никогда так не любил… то есть до сих пор.

– О, ну конечно же, я люблю тебя! – воскликнула Люси и снова обняла его.

Это был великий, самый великий момент в его жизни. Но он мог быть еще более великим, если бы состоялся до его поездки в Луизиану.

2

Свадьба праздновалась в гостиной Сорренто в присутствии очень небольшого количества гостей. Люси спросила Клайда, есть ли у него родственники или близкие друзья, которых ему хотелось бы пригласить; когда он ответил ей отрицательно, она сочувственно прошептала, что только теперь начинает понимать, какой одинокой была его жизнь, и что она надеется на резкие перемены к лучшему в его жизни. Ей явно не приходило в голову, что он бродяга, без роду и без племени, и отнюдь не отсутствие знакомых вынуждает его никого не знакомить с нею. Что касается ее родственников, то большинство Пейтонов, Кэри и все Пейджи не одобряли этого брака и нашли повод не присутствовать на бракосочетании. Клайд не заслужил такого отношения, однако это совершенно не волновало его, и он обрадовался тем немногим, кто приехал единственно для того, чтобы потом, вернувшись домой, распространить известие, что кузина Софи Кэри, должно быть, ошиблась в оценке мистера Бачелора или они, видимо, неверно ее поняли, ведь он оказался весьма представительным, по-настоящему красивым мужчиной, с изысканными манерами и вел разговор как истинный джентльмен. В конечном счете не совсем справедливо осуждать его лишь за то, что он янки и приехал из Сент-Луиса. Всем известно или должно быть известно, что Миссури, как и Мэриленд, в значительной степени симпатизировали южанам, пусть даже их пограничные жители и продолжают примыкать к сторонникам Федерации. И как печально, что его семью расстреляли, как и большинство семей в Виргинии.

Среди родственников, высказывавших свое мнение наиболее усердно, была старшая сестра миссис Кэри – мисс Милдред Каски, которую сначала пришлось долго уговаривать явиться на свадьбу и на неопределенное время остаться в Сорренто. Ее брат, Эдмонд Каски, принадлежал к небольшой, но достаточно заметной группе бывших офицеров-конфедератов, которые предпочли эмигрировать в Мексику, нежели присягнуть на верность правительству Соединенных Штатов. Мисс Каски с братом оказались единственными прямыми родственниками миссис Кэри. Эдмонд, как и его глубокочтимый лидер Кирби-Смит, женился на мексиканке и вел удобную и спокойную, мирную жизнь. Милдред с радостью воспользовалась случаем и вернулась из изгнания в родные пенаты. Повод был удачно подсказан ей замужеством Люси и необходимостью для ее кузины Софи иметь компаньонку. Меньше всего мисс Каски собиралась выражать свое одобрение жениху, положившему конец ее ссылке, но впоследствии, к своему облегчению, она поняла, что могла бы и это сделать, причем не предавая своих убеждений.

Клайд осознавал, что произвел на родственников, присутствующих на свадьбе, хорошее впечатление, в особенности на кузину Милдред. Также он понимал и причины, заставившие остальных родственников не явиться. Но он не испытывал особой радости в отношении первой, равно как и не расстраивался из-за последних, ибо все его мысли были сосредоточены на Люси. Она была поразительно красива в наряде невесты – в шелковом платье гранатового цвета, с драгоценностями из гранатов. Когда он сделал ей комплимент по поводу того, как она выглядит, она, покраснев и смутившись, сказала, что наряд не новый – это платье «второго дня» ее матери, что бережно хранилось в сундуке. Она сама перешила его на себя. Раньше Клайд никогда не слышал о платье «второго дня», поэтому Люси, еще сильнее зардевшись, объяснила ему, что платье «второго дня» всегда входило в приданое любой богатой невесты в Виргинии, то есть каждой невесты, которая… выходила замуж в первый раз. Конечно, на свадьбу такая невеста надевает белое платье и фату, но также положено иметь не менее красивое цветное платье, чтобы надевать потом… на следующий день. Свадебное платье миссис Кэри было очень красиво, как и все ее приданое, поскольку в то время, когда она выходила замуж, в семье было много-много денег. Может быть, когда-нибудь малышка Кэри наденет это свадебное платье. Во всяком случае, Люси на это надеялась. Сама она не могла надеть его, поскольку… Она замолчала, покрывшись красными пятнами.

– Ну, по-моему, платье гранатового цвета восхитительно! – заверил ее Клайд. – Правда, правда, оно идет тебе намного больше, нежели белое.

Но он не сказал, что действительно предпочитает видеть ее в платье гранатового цвета, ибо не мог лгать Люси и, разумеется, как всякий мужчина, предпочел бы жениться на девственнице, нежели на вдове. Но, как он давно заметил, очень многое в Люси было девственным и непорочным. В частности, ее неспособность без смущения разговаривать обо всем, касающемся секса. Еще она была убеждена, что жгучие ласки и страстные чувства полагается сдерживать… Именно эти черты начисто отсутствовали у Доротеи Лабусс. В иные моменты Клайд опасался, что даже после свадьбы Люси не сможет испытать удовольствия самозабвения, что не считалось постыдным для женщины благородного происхождения, хотя она ожидала от мужчины требования полного повиновения ему. Она никогда не забудет предписания, что всем руководит муж, а жена должна ему лишь соответствовать. Однако Клайду будет недостаточно такой уступчивости, ведь Люси уже демонстрировала ее своему первому мужу. Ему же хотелось, чтобы она перестала считать любовь неким сантиментом и признала в ней жизненную силу, мощи и величия которой нельзя постичь, не отвечая друг другу взаимностью. Потом он еще упрекнет себя за подобные желания и напомнит себе, до чего беспредельно счастлив он был, обретя ее совершенно.

Свадебная церемония весьма впечатляла. Гостиная, в которой происходило бракосочетание, была украшена осенними листьями, что создавало гораздо больший эффект пространства, чем если бы она была переполнена недовольными родственниками. В дверях толпились слуги, их черные физиономии светились от радости. Совершал бракосочетание пожилой священник – дородный мужчина с пышными волосами, такими же белоснежными, как и его одеяние. Малышка Кэри держала букет, и даже угрюмость Бушрода временно испарилась, он играл роль мальчика-пажа, причем играл безупречно. Поскольку близких родственников-мужчин уже не было в живых, невесту вывела миссис Кэри, и это добавило торжественности случаю; а после объявления Люси и Клайда мужем и женой пожилой священник крепко поцеловал невесту в лоб и выразил надежду, что она будет счастлива с мужем в своем новом доме. Затем ее поцеловал Клайд, тоже довольно крепко, ибо был очень тронут происходящим; после этого Люси поцеловали мать, дети и остальные родственники. Несколько родственников Люси поцеловали и Клайда, заметив при этом, что теперь он член их семьи и имеет честь быть их кузеном. Постепенно торжество уступило место пиршеству. Все прошли в столовую выпить шампанского, которое достал Клайд. Затем все столпились вокруг невесты, разрезавшей торт, испеченный ею самой. Потом кто-то предложил потанцевать в холле, послали негритенка за старой скрипкой, и дряхлый дядюшка Симеон запиликал виргинскую кадриль, лансье и вальсы и играл до тех пор, пока все чуть не попадали с ног от усталости и кто-то не сказал, что уже настало время жениху с невестой уезжать.

Клайд предложил для свадебного путешествия большое турне по Европе, но Люси отвергла это предложение, сказав, что Кэри еще слишком мала, чтобы оставлять ее на столь длительное время, а брать с собой в такое длинное путешествие тоже нельзя. Поэтому лучше подождать, когда девочка станет немного постарше. Однако Люси не возражала на время оставить детей в Сорренто с бабушкой и кузиной Милдред, чтобы кузина позднее привезла их в Луизиану. Люси согласилась на второе предложение Клайда – отправиться на их медовый месяц в Нью-Йорк. Путешествие предстояло утомительнейшее: сначала подскакивающий на ухабах экипаж из Сорренто до Ричмонда; затем старомодный поезд из Ричмонда в Аквию; затем колесный пароходик из Аквии до Вашингтона, потом опять поезд из Вашингтона до Джерси-Сити и, наконец, – паром до Нью-Йорка. До Ричмонда Люси немного поспала на плече у Клайда, который держал ее за талию все время, пока экипаж яростно подпрыгивал на ухабах в темноте ноябрьской ночи. И это все после танцев! Потом ей удалось более или менее удобно вздремнуть в каюте пароходика. Люси отвергла предложение Клайда сделать остановку в Ричмонде, а он не настаивал, догадавшись, что воспоминания последних лет для нее настолько болезненны, что ей никоим образом не хотелось связывать их с медовым месяцем. Неприятна ей была и мысль об остановке в Вашингтоне, ибо она по-прежнему считала этот город местом, где состоялся заговор, за которым и последовало поражение Юга. Клайд прекрасно понимал и это. Однако продолжительная поездка до крайности утомила ее, и, несмотря на все старания Люси скрыть усталость, когда они добрались до Пятой авеню, Клайд понял, что ее силы на пределе. Ее изнеможение стало очевидным, не успели они отойти от регистрационной стойки отеля. Фойе, украшенное изысканными фресками и выложенное мраморными плитками, было переполнено модно одетыми людьми, вокруг витал запах сигарного дыма, смешение голосов приводило в смущение и завораживало. Звенел колокольчик – и сразу же в разных направлениях устремлялись множество служителей отеля исполнять не терпящие промедления приказы. Портье предупредительными криками прокладывали себе путь через толпу, неся огромные чемоданы и тюки. Люси, прижавшись к Клайду, смотрела на него с немой мольбою. Он уверенно провел ее к мраморной стойке, отгораживающей офисы, расположенные сзади, и вписал их имена в журнал регистрации, несколько предыдущих страниц которого уже было заполнено именами постояльцев, прибывших за этот день. Клерк взглянул на подпись и услужливо наклонил голову.

– Здравствуйте, сэр. Здравствуйте, мадам. Надеюсь, вам понравится люкс, зарезервированный для вас. Мы постараемся тщательно исполнять все ваши распоряжения и пожелания, мистер Бачелор.

– А какие распоряжения ты им дал? – шепотом спросила Люси, когда клерк потянулся за огромным ключом и позвонил коридорному.

– Я сказал, что они должны нам обеспечить все удобства, и думаю, так и будет. Вот сюда, дорогая. Нет, нет, тебе не придется подниматься по этой гигантской лестнице. Слева от тебя есть лифт.

– Я… по-моему, я не вполне понимаю тебя.

– Лифт – это своего рода клетка, которая поднимается при помощи особых приспособлений с одного этажа на другой. И как раз здесь, в отеле на Пятой авеню, был установлен первый в стране лифт. Да ты не бойся! Он совершенно безопасен и экономит массу времени и сил. Я же вижу, что ты до смерти устала. Но через минуту мы скроемся от этого гвалта, и ты сможешь как следует отдохнуть.

К ним присоединился элегантно одетый служащий отеля, представившийся мистером Путхаммером, одним из управляющих. Он взял их ключ и сообщил, что с огромной радостью покажет им номер-люкс. К тому же он сам хотел бы убедиться, что там все в порядке. Продолжая отдавать приказы нагруженным багажом коридорным, он вместе со своими подопечными вышел из лифта и повел их через огромный коридор, освещенный ослепительным газовым светом и застланный таким толстым ковром, что ноги бесшумно утопали в его густом ворсе. Вскоре он остановился, взглянул на номер, обозначенный на дощечке орехового дерева, вставил огромный ключ в разукрашенный замысловатый замок, широко распахнул двойные двери и с низким поклоном отступил, пропуская в номер молодоженов.

За холлом находилась вторая дверь, ведущая в просторную гостиную, обставленную с чрезвычайной роскошью и украшенную множеством цветов. В величественном мраморном камине ярко полыхал огонь. В центре гостиной стоял уже накрытый для обеда стол с белоснежной скатертью и сверкающими серебряными приборами, а из блестящего ведерка, наполненного льдом, торчало горлышко бутылки шампанского, обвернутое золотой фольгой. По обеим сторонам гостиной виднелись открытые двери, одна из которых вела в спальню с гигантской кроватью орехового дерева, а вторая – в гардеробную с комодом, увенчанным высоким зеркалом, и столиком для бритья. Клайд быстро обошел все помещения, удостоверившись, что повсюду расставлены цветы и зажжены камины и что за гардеробной имеется ванная комната. Однако Люси стояла словно вкопанная на пороге, а когда Клайд подошел к ней, она внезапно схватила его руку и издала восклицание, исполненное такого изумления и радости, что Клайду показалось, будто вся ее усталость и тревоги напрочь позабыты.

– О Клайд, да это же… да это же словно видение волшебной страны! Ты уверен, что все это не мираж? Как ты думаешь, мы вообще существуем?

Клайд крепко сжал ее руку и выразительно взглянул на мистера Путхаммера.

– Номер превосходен, – заявил Клайд. – Если нам что-нибудь понадобится, мы позвоним. Желаю вам спокойной ночи.

* * *

– Этот болван совсем заморочил мне голову, и я даже не перенес тебя на руках через порог, – проговорил Клайд, выпуская Люси из объятий, в которые заключил ее, как только закрылась дверь за подобострастным управляющим и ухмыляющимися коридорными. – Ну ничего, я сделаю это в Синди Лу. В конце концов, мы же отправимся в наш настоящий дом! А это только временная остановка в пути.

– Мне все это кажется волшебной страной, – упорно твердила Люси. Она уже довольно уверенно расхаживала по номеру под опытным руководством Клайда, время от времени издавая восторженные крики. Однако, когда он предложил вызвать горничную, чтобы та распаковала их вещи, Люси отрицательно покачала головой. – У меня не займет никакого времени их распаковать, – сказала она.

– Но ты очень устала. И, разумеется, я не могу позволить тебе распаковывать мои вещи.

– Можешь, можешь. Ведь теперь я твоя жена.

– Да, теперь ты моя жена. А это значит, что ты даже и пальцем не шевельнешь, если тебе этого не захочется.

– Но мне хочется!

В итоге они договорились, что он распакует свой саквояж в гардеробной, она свои вещи – в спальне, а потом, переодевшись из дорожной одежды в robe d’intéricur[12]12
  Домашнее платье (франц.).


[Закрыть], они вновь встретятся в гостиной и Клайд позвонит, чтобы принесли ужин. Все доставленные им блюда она нашла деликатесными и изысканными, но он заметил, что ела Люси очень мало, в то время как он жадно поглощал яства, с удовольствием запивая их большими глотками шампанского. На ее красивое лицо снова вернулись усталость и измождение, на нем не было заметно следов восхищения, и тут Клайд осознал, что это выражение ее лица не только результат усталости. Когда в последний раз официант бесшумно покинул номер, Клайд поднялся из-за стола и протянул к ней руки.

С его стороны несправедливо было бы сказать, что Люси подошла к нему медленно или что в ее поведении было какое-нибудь сомнение. Она была красива, нежна, она улыбалась, она была полностью послушна, однако в ней напрочь отсутствовала та непосредственность, которая столько значила для него. И он проговорил с нежностью: