Текст книги "Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1"

Автор книги: Паркинсон Кийз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Люси! Люси, дорогая! Совсем недавно ты сказала мне, что теперь ты моя жена… Словно мне надо об этом напоминать! Словно сегодня не самый великий день в моей жизни! Но сказала так, будто это значит, что мне нужно, чтобы ты угождала мне. Я уже пытался объяснить тебе, что не только не ожидаю этого, но и не хочу! И не позволю! Мне надо сказать тебе еще кое-что. Я не хочу иметь покорную жену и еще менее – смиренную. По-моему, слово «повиноваться» следует исключить из брачных отношений. Ты страшно устала. Ты проделала длинное, утомительное путешествие, и все это после огромного напряжения – подготовки к свадьбе и самой свадьбы. Если тебе хочется отдохнуть, иди в спальню, закрой дверь, ложись и знай, что никто и ничто не нарушит твоего сна. Вот чего я хочу. И никогда, никогда я даже мысленно не упрекну тебя за это, никогда не вспомню.

– Но… – нерешительно начала Люси.

– Пожалуйста, позволь, я закончу, дорогая. Я говорю все это очень серьезно и пытаюсь при этом быть совершенно искренним. Все, что мне нужно, – это чтобы ты была спокойна. Но я не уверен, что сейчас это так. Боюсь, ты не заснешь спокойно. Боюсь, ты встревожена не только ощущением, что ты несправедлива ко мне… Кстати, я уже просил тебя навсегда забыть об этом… но и мыслью, что ты не исполнила свое предназначение как женщина. И ты не сможешь… пока я не помогу тебе в этом. Для такой женщины, как ты, это просто инстинкт – сопротивляться физическому союзу, которого мужчина инстинктивно ищет. По крайней мере это основной инстинкт. Стоит его преодолеть… и тебе захочется этого так же сильно, как и мне.

– Но… – снова начала Люси.

– Я еще недоговорил, милая. Мне необходимо еще кое-что пояснить тебе. Если я смогу. Мне бы хотелось, чтобы ты рассталась с мыслью, что для женщины… я имею в виду такую женщину, как ты… постыдно ощущать страсть и выказывать ее. И для мужчин, и для женщин вполне естественно и нормально разделять любовный пыл полностью, а это никогда у них не получится, если желание и страсть односторонние. Это должно быть обоюдным. У нас будет именно так, если ты доверишься мне.

– О Клайд, я верю тебе и вверяю себя тебе! И я так благодарна… так благодарна тебе за эти слова! Никто не говорил мне такого прежде. Никто не объяснял… никто не открыл мне… Правда, я совсем не устала, нет! И я не боюсь и не стыжусь. Я хочу, чтобы ты пришел ко мне и остался со мной, и хочу побороть это инстинктивное сопротивление. Мне так хочется, чтобы наше желание было обоюдным, и я знаю, что так оно и будет. Я готова к этому.

* * *

Так роскошный номер-люкс превратился в арену нескончаемых восторгов, ибо, как Клайд и обещал Люси, их брак быстро стал союзом обоюдных желаний и обоюдных наслаждений. Клайд также не забывал о еде и прохладительном для Люси. При его бережном и любовном отношении усталость от путешествия у Люси быстро прошла, и она очень скоро пустилась в рейд по магазинам, достопримечательностям и театральным спектаклям. Все это Клайд наметил заранее. Платье из шелка гранатового цвета прекрасно, снова заметил Клайд. (Она взяла его в поездку, ибо оно лучшее из всего, что у нее было.) Однако больше ей никогда не придется перешивать себе платья. Они незамедлительно найдут тех, кто считается лучшими портными, к тому же Люси должна будет заказать себе полный комплект новых нарядов. Украшения из гранатов были на ней, и Клайд понимал, что она очень дорожит ими, как фамильными драгоценностями. Но у нее должны быть и иные драгоценности – бриллианты, другие драгоценные камни, которые они вместе выберут в знаменитых ювелирных домах Тиффани, Йонга и Эллиса. И не следует пренебрегать постельным бельем и прочими домашними принадлежностями для Синди Лу. Чепуха, о чем это она говорит? Ах да, ведь такими вещами, как постельное белье, должна заниматься невеста? Что ж, именно об этом он и хотел ее попросить! О да, конечно же, она тратит свои собственные деньги! Разве она еще не поняла, что деньги, которые он дает ей со дня свадьбы, – ее собственные и что он никогда не согласится подсчитывать ее расходы?!

От походов по магазинам, предпринимаемых Люси в одиночестве, у нее захватывало дух. Теперь она прекрасно понимала, почему заведение Лорда и Тэйлора, расположенное на углу улиц Гранд и Кристи, называлось одним из архитектурных чудес Манхэттена. Оно имело огромную центральную залу, увенчанную куполом, а гигантские окна были так же красивы, как в соборе Святого Патрика. Вначале Люси имела предубеждение против Лорда и Тэйлора, главным образом из-за того, что одним из самых почитаемых и расточительных клиентов этого заведения был Авраам Линкольн, и она заявила, что предпочла бы делать покупки у Арнолда Констэбла, имевшего и в самом деле исключительную клиентуру. Но все же она не выдержала и снова вернулась к Лорду и Тэйлору, а еще заходила и к Стюартам, и Маккрири, и Херну, находя в каждом из этих магазинов присущее только ему одному обаяние, которое полностью удовлетворило бы ее вкус, если бы она не видела других заведений.

Однако Клайд вскоре заметил, что восхитительные магазины – лишь одна из достопримечательностей Нью-Йорка и они просто не смогут обойти и осмотреть все до единого. Не надо даже и пытаться это сделать, поскольку Люси очень устанет и не сможет пойти вечером в театр. Да как же она может устать, отвечала Люси, если все ей дается с такой легкостью? Ведь ей ничего не приходится делать, и она чувствует себя просто неблагодарной лентяйкой, которая завтракает в постели, затем лениво принимает ванну и одевается, садится за стол, чтобы отведать превосходные блюда, даже не позаботившись об их приготовлении, сервировке стола и стоимости, а потом для того, чтобы преодолеть всего несколько кварталов, они с Клайдом садятся в экипаж. И сейчас она искренне удивлена: как он позволяет ей дойти пешком до театра на Пятой авеню, расположенного прямо за их отелем!

Они пошутили над этим, посмеялись, Клайд предложил донести ее до театра и, наверное, сделал бы это, если бы не знал, что Люси страшно не любит привлекать к себе внимание. Но все-таки, переходя улицу, он не сдержался и крепко прижал ее к себе, а когда в зале постепенно стал гаснуть свет, отражающийся в зеркальном паркете красного дерева, он не выпускал ее руки, так и сжимая ее в течение всего спектакля «Много шума из ничего». При этом опьяняющая близость Люси действовала на него гораздо сильнее, чем очарование Мэри Скотт Сиддонз в роли Беатриче.

После посещения театра они всегда ужинали в «Метрополитене», «Сент-Никола» или у Дельмонико. Люси тяжело вздыхала и роптала, когда краем глаза видела чек на десять долларов за блюдо с грудкой цыпленка; впоследствии Клайд всегда прятал от нее чеки, всякий раз поддразнивая ее, говоря, что он и не догадывался раньше, что женился на скряге.

Наконец они отправились в знаменитую оперу в Музыкальной академии, на величественную и неповторимую постановку «Вильгельма Телля», в которой мадам Виоль пела Матильду. Это тот самый случай, сказал Клайд, когда Люси должна надеть самое сногсшибательное платье и все свои потрясающие драгоценности. Поэтому она надела украшение из рубинов и бриллиантов и атласное платье с пурпурным отливом, отделанное черным бархатом и розовым ручным кружевом. Его только что доставили от Софи Дьеден. Платье было сшито по самой последней моде, с едва обозначенным кринолином, но с намеком на турнюр[13]13
  Модная в 80-е годы XIX в. принадлежность женского туалета в виде подушечки, подкладывающейся под платье сзади ниже талии для придания фигуре пышности.


[Закрыть] и подчеркивало прелести Люси, преподнося ее фигуру так выгодно, как ни один наряд, который она надевала прежде, особенно в домашней обстановке. Люси старалась поглубже запахнуть на себе пелерину из белого лебяжьего пуха, но та постоянно распахивалась, а когда она заняла свое место в центре ложи, со всех концов зала на нее уставились театральные бинокли и послышались тихие слова восхищения. Она сильно покраснела, и Клайд понял, что Люси совсем не разделяет его удовольствия от этой дани восхищения ее красотой. После представления, за ужином, она задала ему вопрос, которым в очередной раз доказала свою инстинктивную нелюбовь к публичности. Правда, она выразилась весьма тактично, словно бы размышляла вслух:

– По-моему, ничто не может превзойти великолепия этой оперы. Ты не считаешь, что мы достаточно всего повидали и…

– Что ты хочешь сказать, милая?

– Ну, я думала… только думала, конечно… не начать ли нам готовиться к отъезду из Нью-Йорка. Ты ведь говорил, что хотел бы отпраздновать Рождество в Синди Лу. И мне бы этого очень хотелось.

– Хорошо, мы как следует обдумаем это. Но все равно нам не надо так спешить, как будто там тебя ждет масса дел. Когда дом освобождали, там навели безупречный порядок.

– Ты имеешь в виду мадам Лабусс?

– Да, конечно. Она же его бывшая владелица. Тебе известно это. – Он понял, что ответил резко и поспешно, но ничего не мог с собой поделать. Вдруг он испугался, что каким-то образом выдал свое замешательство, и лицо его покраснело, а не приняло того бесстрастного выражения, какое он умел делать прежде при любых обстоятельствах. – Она проследила, чтобы дом был тщательнейшим образом вычищен и убран, – скороговоркой продолжил он. – Думаю, она лично приложила руку к его уборке, ведь у нее осталась всего одна служанка – негритянка по имени Белла, которая оказалась великолепной кухаркой. – Он замолчал, чтобы отпить глоток вина. – Однако по приезде ты увидишь, что дом полностью укомплектован прислугой. Когда эта Белла почуяла, что происходит, она созвала туда всю свою родню, а родственников, должен сказать, у нее немало. Я не мог оставаться там надолго, чтобы разузнать, что они из себя представляют… поскольку Доро… мадам Лабусс очень хотелось уехать во Францию, как только с продажей дома все уладится, но…

– Да, конечно же, ей хотелось уехать, – сочувственно проговорила Люси. Она, к счастью, не заметила его оплошности. – Я понимаю, как это мучительно: оставаться рядом со своим прежним домом, когда он уже принадлежит другим людям. Помню, как я чувствовала себя, покидая Ричмонд!

– Да, да, совершенно верно, – проглотив комок в горле, согласился Клайд. – Но, как я уже сказал, она уехала немедленно. Однако я говорил о другом: мне хотелось удостовериться, что у тебя будут хорошие слуги. Так вот, мистер Гилберт Леду, нотариус, засвидетельствовавший продажу, познакомил меня с миссис Серджет. Она вдова очень видного врача, раньше практиковавшего в тех местах. Уверен, Люси, что тебе она очень понравится. И хотя она значительно старше тебя, думаю, вы с ней подружитесь. Я сразу приметил, что у вас с ней много общего. Сейчас она живет совершенно одна, очень скромно и тихо, но дом у нее очаровательный. Однако боюсь, что бедняжке пришлось продать многое из своих драгоценностей, поскольку в доме не осталось ничего особенно красивого и привлекательного, если не считать коллекции старинных ночников поистине превосходной работы. Она очень гордится этой необычной коллекцией, единственным, что оказалось нетронутым. Она утверждала, что намеревается подарить тебе что-нибудь на выбор из этой коллекции в качестве свадебного подарка. Мне показалось, что эта дама обладает не только незаурядным воспитанием и утонченным вкусом, но и значительной расторопностью. Я спросил ее, не согласится ли она кое-чему подучить домашнюю прислугу, чтобы приготовить Синди Лу к твоему приезду, и она ответила, что сделает это с огромным удовольствием. Естественно, я, если можно так выразиться, подвел под свою просьбу материальный базис. Не просил ее делать это как одолжение.

– Надеюсь, ты действовал деликатно, подобно тому, как ты предложил нам присылать деликатесы, когда мы голодали, – благодарно посмотрев на мужа, проговорила Люси. – Весьма вероятно, что ты спасаешь и ее от голода. Ты всегда делаешь людям добро, не правда ли, Клайд?

– Ну, не всегда и, конечно, не всем, – улыбнулся он. – Но, как я уже говорил, я сделаю так, чтобы ты ни разу даже пальцем не пошевелила, если тебе самой не захочется. По прибытии в Синди Лу тебе ничего не придется делать, кроме как войти в твой новый дом и насладиться им.

– Но нам надо начать готовиться к этой поездке заблаговременно, верно?

– Да, мы можем начать заниматься этим прямо сейчас, если хочешь. По-моему, тебе придется по вкусу путешествие по океану. Ведь мы можем сесть на пароход, который идет от Нью-Йорка прямо до Нового Орлеана. Этот путь быстрее, удобнее и, кстати, намного приятнее. Сейчас очень хорошие пароходы, и у тебя не будет никаких причин почувствовать усталость. Уверяю тебя.

– Ты хочешь сказать, что мы совсем не поедем по Миссисипи?

– Почему совсем… мы же можем добраться по Миссисипи от Нового Орлеана до Синди Лу.

– Но, Клайд, я так предвкушала, что мы проделаем весь путь от Сент-Луиса по реке! Один из моих кузенов, Стэнард Дейнджерфилд – тот, что живет в Луисвилле, – писал мне о новом плавучем дворце под названием «Ричмонд». Он путешествовал на нем в прошлом году и пишет, что еще никогда не видел ничего подобного. Я считала само собой разумеющимся, что мы отправимся в Луизиану по реке, поскольку ты так много времени провел на ней и так сильно ее любишь. И я хотела спросить, а не могли бы мы отправиться на «Ричмонде»?..

Она замолчала, глядя на него одновременно со смущением и мольбой. И его это удивило: до сих пор он предвосхищал каждое ее желание; сейчас же она высказала вполне обоснованную просьбу, и он пока не знал, что ответить, не говоря уже о том, как выполнить ее. Ведь Люси по-прежнему не имела никакого понятия о том, как он проводил время на Миссисипи; но однажды ей придется узнать: он собирался поведать ей все без утайки… Однажды. Но не сейчас. Пока он не докажет, что стоит ее сильной любви. В то время, как он обдумывал слова для ответа, она продолжала:

– Кроме того, я надеялась, что ты покажешь мне Сент-Луис. Ты был в Сорренто, был в том, что осталось от Амальфи. Ты говорил, что тебе интересно взглянуть на те места, где я родилась, выросла, где жила той счастливой жизнью, пока… мы все не узнали, что такое война. Мне же было бы интересно побывать в тех местах, где вырос ты.

Клайд понимал, что она чуть не сказала: «…пока меня не уговорили выйти замуж за человека, которого я не любила». Обычно упоминание об этом принудительном браке вызывало у него такое сильное возмущение, что он не мог думать ни о чем ином, пока его гнев не стихал. Он со странным испугом подавлял свое возмущение. Когда он все же попытался ответить на ее первое предложение, его мысли стремились к компромиссу. И в самом деле, ему надо было заехать в Питтсбург, чтобы проверить, как там идут затеянные им новые дела. Посему, если первую часть путешествия они проделают на поезде, а потом пересядут на один из пароходиков до Каира[14]14
  Имеется в виду город в штате Иллинойс, на слиянии Миссисипи и Огайо.


[Закрыть] или даже до Мемфиса, опасность, что все раскроется, будет ничтожно мала. Опасность же представляли большие плавучие дворцы, на которых он раньше действовал. Кроме того, у него никогда не было «подставного лица» или постоянного партнера. Только в очень редких случаях он объединялся с одним членом преступного братства, чтобы успешно осуществить какой-нибудь особый проект. И еще он поразительно умел маскироваться. Кем он только не был, делая свою карьеру: и лесорубом, и правительственным чиновником, и богатым плантатором. Причем он так отменно играл ту или иную роль, что раскрыть его истинное лицо было практически невозможно. Если же такое и случалось, он редко попадал в настоящую неприятность. Он гордился своей ловкостью, которая частично была у него прирожденной, а кроме того, совершенствовалась с опытом и длительной практикой. Поэтому он всегда предпочитал выигрыши, достигнутые посредством мастерства, нежели обмана, мошенничества и всяческих манипуляций, и получал гораздо большее удовольствие от игры с искусным противником, чем с сосунком. И, безусловно, пробудь они на борту «Ричмонда» хоть несколько дней, ему кое-что, несомненно, удастся… А раз они будут находиться на пароходе поскромнее, то, наверное, он сможет убедить Люси, что неразумно пускаться во всевозможные сложности, чтобы пересесть на пароход покрупнее… Да, он был почти уверен, что подобный план удастся безболезненно…

Решительным движением он подозвал официанта, вручил ему чек и поднялся из-за стола. Возвращаясь в отель, он не произнес ни слова, а как только они вошли к себе, прямиком направился в гардеробную. Когда он присоединился к Люси, та уже лежала в постели. Даже в полумраке Клайд уловил тревогу на ее лице. Она протянула к нему руки и нежно проговорила:

– Дорогой, я тебя чем-то обидела, верно? Знай же, я не намеревалась этого делать. Но тем не менее извини меня. Я скорее умру, чем причиню тебе боль.

– О ангел мой милый, ты не причинила мне боли, – поспешно ответил он и с этими словами опустился около нее на колени. – Но… Помнишь, как еще очень давно, перед нашим обручением, я хотел рассказать кое-что о себе, а ты остановила меня? Ты сказала, что у нас будет достаточно времени, когда ты выйдешь за меня замуж… то есть если согласишься. А потом, похоже, ни разу не было подходящего момента. Но я не зря старался быть достойным тебя, дорогая, знаю, ты поверишь мне.

– Конечно же, я верю. Я верю всему, что ты говоришь. И не хочу, чтобы ты что-то рассказывал мне, если ты сам считаешь, что момент еще не наступил.

– Ты уверена, что тебе так хочется?

– Уверена, как и в том, что люблю тебя всем сердцем и душою!

– Хорошо, – с трудом проговорил он, вновь проглатывая тяжелый комок в горле. – Тогда я не буду стараться многое рассказать тебе сегодня. Расскажу лишь кое-что. В Сент-Луисе ничто не сможет заинтересовать тебя, если ты хочешь увидеть места, связанные с моим детством или счастьем. Ибо таких мест там нет. Первый свой дом, какой я помню, – это сиротский приют. Еще помню, что в нем было очень плохо и бедно. Думаю, мне известно, кто была моя мать, однако об отце я совсем ничего не знаю. Женщина, которая, как я считаю, была моей матерью, перестала приходить ко мне, когда мне было около десяти лет. Я спрашивал о ней, но никто из приюта так и не ответил, где она и что с ней. Я ждал ее, ждал, когда она придет снова, но так и не дождался. Тогда я сбежал из приюта. Я надеялся найти ее, но так и не смог, а потом бросил бесплодные поиски. Тем временем мне надо было позаботиться о себе, что я и сделал. И должен сказать, у меня это неплохо получилось.

– О Клайд, не надо больше ничего рассказывать! Я не вынесу этого! И, уж конечно, нам не надо ехать в Сент-Луис… никогда… никогда… никогда!!!

И она заплакала, горюя о его несчастном сиротском детстве. Ее совершенно не шокировало его сомнительное происхождение, и она не видела ничего постыдного в том, что он даже не знал своего отца. Единственные чувства, охватившие ее по отношению к нему, были сострадание и бесконечная доброта…

Наконец, успокоившись и выплакавшись, она высвободила руку, немного отодвинулась в сторону и сунула руку под подушку.

– Ой, у меня нет ни одного носового платка, – снова чуть не заплакав, проговорила она. – Ну, почему у женщины никогда его нет под рукой, когда он ей особенно нужен? Ты не можешь дать мне платок, Клайд? Они у меня в верхнем ящичке комода… О, спасибо тебе, милый.

Она улыбнулась ему, и улыбка эта была приглашением. Он понял, что печаль ее прошла и теперь она готова доказать ему свою любовь иным способом, что ей сейчас хочется, чтобы он не стоял рядом на коленях, а заключил ее в объятия. И когда он сделал это, восторг, с которым она приняла его, даровал ему не только исступленное ответное чувство, ожидаемое им, но и твердую уверенность, что в любви жены он найдет наслаждение, способное побороть и как бы скомпенсировать все прошлые печали и горести, выпавшие на его долю. Да, воистину он открыл новые небеса и новую землю. Еще ни разу Люси не принадлежала ему настолько полно, как в следующие мгновения.

3

Итак, вопрос о поездке в Сент-Луис больше не поднимался, но спустя несколько дней Клайд сообщил Люси, что он предварительно заказал им места в одном из «Серебряных дворцов», курсирующих по Центральной Пенсильванской железной дороге между Нью-Йорком и Питтсбургом. Поезд отходит в понедельник. Клайд полагал, что Люси без труда заметит огромную разницу с первой их поездкой по железной дороге, когда они поездом добирались от Ричмонда в Аквию, а затем от Вашингтона до Джерси-Сити. «Серебряные дворцы» считались не менее удобными, чем самые роскошные пароходы, и могли предложить все, что угодно: некий мультимиллионер по фамилии Стодарт вложил несметные богатства в расширение сети железных дорог и больше всего на нынешней фазе их развития. Кроме того, Люси не придется быть пленницей купе в течение двадцатичетырехчасового путешествия, ибо расписание настолько удобно рассчитано, что путешественники имеют возможность размяться за обедом в Гаррисбурге и за ужином в Алтуне. С другой стороны, если Люси предпочтет ехать ночью в одном из новеньких пульмановских спальных вагонов, то они смогут выехать из Нью-Йорка на «Пасифик-экспресс» в семь вечера, а до Питтсбурга добраться примерно к десяти утра. Ну, и что она думает по этому поводу?

Он уловил, что выбор дается ей с трудом, и чуть-чуть любовно поддразнил ее, когда ее окончательным решением стало отправиться днем. Клайд точно не знал почему: хотелось ей посмотреть новые места или ей не нравилось, что придется одеваться и раздеваться в поезде. И он спросил ее об этом. Люси ответила, очаровательно покраснев, что ей вовсе не придется раздеваться; она только сменит дорожный костюм на темное домашнее платье и чуть ослабит корсет. Конечно, утром возникнут неизбежные неудобства… Он рассмеялся и сказал, что благоразумнее отправляться в постель со всеми удобствами, в пеньюаре. Кстати, в пульмане спится намного лучше, чем в отеле на Пятой авеню. Но при этом он понял, что ей этого не очень хотелось, и не стал настаивать. Не мог же он, в конце концов, убеждать ее, что в поезде у них будут раздельные комнаты для переодевания. Ведь им придется делить купе, а несмотря на то, что они уже несколько недель муж и жена, они еще так и не видели друг друга обнаженными. Люси воспитана в понятиях, что женщина из общества не должна обнажать свое тело больше, чем это общепринято, даже при муже и собственном враче. Клайд надеялся, что однажды она откажется и от этого, как уже отказалась от былого представления о супружеских отношениях. Однако он понимал, что время для этого еще не настало.

Итак, они сошлись на «Серебряном дворце» и в понедельник в девять утра покинули Нью-Йорк. Деревья уже сбрасывали листву, и ровная голая местность, утратившая свою осеннюю красочность, являла собой беспросветно скучное и унылое зрелище в течение нескольких часов их поездки; однако Люси сначала была заворожена великолепием и комфортностью вагона, а затем наслаждалась ранее неведомыми ей впечатлениями от ужина на железнодорожной станции.

– Тебе намного больше понравится в Питтсбурге, – заметил Клайд. – Там более стильно и поразительно фешенебельно. И еще одно: кроме пассажиров постоянные посетители этого заведения – местная аристократия. Владелец ресторана полковник Ангер – весьма добродушный и гостеприимный джентльмен, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Он высокий, стройный, с выправкой военного. А вот его супруга – полная противоположность ему: толстенькая, низенькая и всегда носится по обеденной зале с попугаем на руке.

– Почему же она так себя ведет? – поинтересовалась Люси.

– Понятия не имею. Кстати, как и все остальные. Никто не знает причины этого. Но, несмотря на некоторые странности миссис Ангер, ресторан на этой станции превосходен. Я свожу тебя туда, и ты сама в этом убедишься.

Захваченные увлекательной беседой об Ангерах и их ресторане, они покончили с ужином в Гаррисбурге и вернулись в свой «Серебряный дворец». Рано наступившие сумерки помешали им любоваться горным пейзажем, а поезд, слегка подпрыгивающий и раскачивающийся на стыках рельсов, все больше и больше укачивал их. Люси не смогла спать, положив голову на плечо Клайда, как в экипаже на пути от Сорренто к Ричмонду. Правда, элегантные сиденья поворачивались таким образом, что пассажиры могли оказаться лицом к лицу, однако невозможно было сделать так, чтобы усталые путешественники могли прижаться друг к другу. К тому времени, как они добрались до места назначения, было далеко за полночь, и Клайд видел, что Люси очень устала. Его беспокойство еще больше усилилось, когда им пришлось пробираться сквозь привокзальную толпу, следуя за управляющим гостиницы «Мононгахла», который встречал поезд и громким голосом оповещал о местонахождении ожидающего их омнибуса.

– Ну вот, скоро будем на месте, – успокоил Клайд Люси, когда они взобрались по ступенькам в омнибус и втиснулись на узенькие места, расположенные по всей длине салона с каждой стороны. Она кивала и улыбалась, но он понимал, что она не слышит его, поскольку он не кричал, а говорил тихо. Несмотря на поздний час, мальчишки-газетчики пронзительно выкрикивали последние новости, на дороге скандалили подвыпившие мужчины, водители трамваев оглашали проезжую часть колокольчиками, а возницы почем зря ругали тучных, неповоротливых лошадей, с трудом продвигающихся по булыжной мостовой. Этот беспрерывный шум ошеломлял, поскольку из-за прокопченного воздуха было трудно разобрать, откуда исходят все эти звуки. Копоть и сажа от железной дороги, словно капли дождя, ударяли в окно омнибуса, и даже когда часть запруженной улицы оказывалась видна под газовыми фонарями, защищенными стеклянными колпаками, все равно освещение это было скудным, поскольку темнота рассеивалась только на очень коротком расстоянии от источника света.

Громоподобное «тпрру!», провозглашенное возницей, ознаменовало конец поездки, и он что есть силы натянул поводья. По обеим сторонам входа в отель «Мононгахла» располагались табачные лавки; затем шел длинный внутренний коридор, вдоль стен которого тянулись плюшевые диванчики. Коридор приводил в вестибюль, находившийся в задней части здания. Там уже плюш был вытеснен кожей. Клайд попытался как можно скорее пройти регистрацию и разобраться с багажом.

– Мне очень жаль, но лифта здесь нет, – проговорил он, когда они с Люси подошли к огромной лестнице. – А наш номер на самом верху. Нет и личных ванных, хотя нет другого такого же города, где ванные комнаты нужны больше всего на свете.

Но все же я раздобыл нам люкс, и если подняться наверх… словом, я раздобыл для нас две комнаты, и одна из них некоторым образом может служить гостиной. Боюсь, что после отеля на Пятой авеню ты весьма разочаруешься «Мононгахлой».

– Может быть, но то была сказочная страна, – промолвила Люси, опираясь на перила. – Мы же не рассчитывали, что все время будем жить в волшебной стране; я по крайней мере. Мне будет достаточно, если здесь окажется хотя бы половина той роскоши. – Она говорила это бодро и жизнерадостно, и Клайд не усомнился в ее искренности. – А ты знаешь, что большинство жителей Виргинии думают, что Питтсбург до сих пор кишит индейцами? – спросила она, когда они достигли середины второго пролета. – Я и сама так считала и по дороге от вокзала сюда все высматривала их на улице. И очень много увидела.

– Ты видела много индейцев?! – воскликнул Клайд, от изумления останавливаясь.

– Да, дорогой. Я попыталась было сосчитать, но потом бросила это занятие, поскольку их оказалось очень много. Я просто дождаться не могу, когда напишу об этом домой. Но все это были деревянные индейцы возле магазинов, торгующих сигарами!

Раздался ее смех, свежий, веселый и звонкий. Когда они наконец добрались до своего подобия люкса, задыхаясь от утомительного подъема, она вновь посмотрела на Клайда и опять рассмеялась.

– Все это – новые впечатления, – проговорила она. – И больше всего меня восхищает и просто очаровывает то, что большинство из них появилось тогда, когда я вышла за тебя замуж!

* * *

Этими словами, сказанными так искренне и так душевно, она, сама того не сознавая, освободила его от опасений, иногда появлявшихся во время поездки через горы. В Нью-Йорке его заботили лишь ее комфорт и удовольствия, и он был уверен, что каждое его слово радовало ее, поскольку за каждым высказанным словом стояли любовные мысли и обещания. Здесь, в Питтсбурге, он впервые задумался о другом и опасался высказать это, чтобы она не возмутилась. Но вот сейчас он вновь уверился, что она не станет возмущаться или обижаться на него. Чуть позже, спустя день после их приезда, за завтраком он спросил, не хочет ли она съездить на Пойнт. Пойнт, неуверенно переспросила Люси. Да, ответил Клайд, это место слияния Мононгахлы и Аллегейни, где они образуют реку Огайо. И питтсбургцы очень гордятся Пойнтом, называя его Золотым треугольником[15]15
  Золотой треугольник – реконструированная центральная часть Питтсбурга, район современных офисов, отелей, магазинов и т. д.


[Закрыть]. Это одна из достопримечательностей Питтсбурга, и им обязательно надо выкроить время, чтобы взглянуть на нее. Но сначала ему нужно зайти в литейную, а оттуда – на верфь. Ему надо немедленно встретиться с фабрикантами железных изделий, кораблестроителями, грузоотправителями и другими промышленниками…

Поздно вечером, вернувшись в отель, он извинился, что не смог с ней поужинать и даже не послал записку, поскольку деловые знакомые пригласили его в Ньювелл, а там в разговорах незаметно прошло целых три часа. Он подумал, что Люси, наверное, решила так долго его не дожидаться и отправилась обедать одна. Но она сказала, что не стала этого делать, ибо обрадовалась возможности успокоить совесть, написав письмо матери. Ведь она так долго не писала. Ей было очень стыдно, что, будучи в Нью-Йорке, она совсем позабыла о миссис Кэри. Зато теперь написала совершенно обо всем: о роскошном отеле, об удивительных магазинах, театрах, ресторанах – в общем, обо всех достопримечательностях. На это письмо у нее ушел практически весь день, так много надо было рассказать. А когда она отправила его, то устроилась возле окна, глядя на заход солнца, воистину неповторимый. Кроме того, языки пламени из камина отбрасывали отблеск на стены, отчего зрелище становилось еще прекраснее. И она зачарованно смотрела на все это – еще одно, доселе не изведанное впечатление. И еще одно потрясение, с улыбкой осведомился Клайд. Да, она даже вообразить не могла, что насыщенный красный цвет может быть таким величественным, неповторимым и столь впечатляющим. Возможно, Клайд тоже видел сегодня закат и этот прекрасный цвет, но поскольку видел его не впервые, то не обратил на него никакого внимания. И пропустил такую красоту. Но она полагает, что он слишком устал после такого утомительного и долгого рабочего дня…

Он заверил Люси, что совсем не устал, однако для посещения Пойнта уже слишком поздно, а другого занятия для них он не придумал и сразу после ужина уселся за письменный стол, за которым весь день просидела Люси, и начал исписывать листки бумаги колонками цифр. Иногда она тихонько подсаживалась к нему с каким-то вышиванием, но он был настолько погружен в свои расчеты, что не замечал ее; когда же наконец поднял голову от исписанных листков, лежавших перед ним, то увидел, что остался один, и тут осознал, что даже не заметил, когда она ушла. М-да, для молодожена подобное поведение недопустимо, решил он и поспешил присоединиться к Люси. Она встретила его с такой искренней радостью и теплотою, словно он вообще не покидал ее на целый день и не провел весь вечер за своими подсчетами.