Текст книги "Фрося. Часть 5 (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
глава 45
После сладкого стола, Андрей с Аней заторопились уезжать.
Никто из присутствующих не стал их задерживать, при этом Семён с Таней наотрез отказались от предложение довезти их до Москвы.
– Нет, братан, мы ещё побудем здесь, тем более, дети разоспались.
– Езжайте Андрей, я попозже их сама доставлю, не стоит сегодня обращать на себя особое внимание милиции, а у вас с ними будет в машине перебор.
После отъезда среднего сына с его пассией на сердце у Фроси стало спокойней, бури не произошло, а со временем всё вокруг этой истории успокоится.
Для себя она лишний раз отметила, что Таня женщина с характером, умеет за себя постоять, а за Андрея было стыдно, гнилинка, которую она заметила в нём ещё в его юности, так и осталась, как бы он её не маскировал.
На дачу ложился мягкий майский вечер.
Солнце склонилось к закату, ароматный воздух оглашали щебетом и пением птицы, души, присутствующих наполнял покой и блаженство.
– Танюша, какая ты рукодельница, торт объедение, я уже третий кусочек молочу, завтра с лопатой выхожу с самого утра выгонять из своего организма проклятые лишние калории.
– Мамуль, а у Таньки не в кобылу корм, одни косточки светятся.
– Вот, договоришься, оставлю тебя здесь на даче и без моих косточек.
– Нет, Танюша, ты нас с Фросей не наказывай, он ведь без тебя устроит нам рябиновую ночь.
Все эти подтрунивания носили мирный характер, Олег с Фросей видели, какими влюблёнными глазами смотрели друг на друга молодые люди.
– Ребята, а может быть останетесь здесь на ночь, разместимся, в тесноте, да, не в обиде, помнишь сынок, сколько здесь раньше народа бывало?
– Помню, конечно, помню, кстати, недавно письмо от Ленки получил, замуж вышла.
– Ну, вот, все там устроились, а по началу далеко не всё хорошо у них складывалось.
Поймав на себе настороженный взгляд Олега, Фрося уточнила:
– Это двоюродная сестра Сёмы, они с семьёй шесть лет назад в Америку уехали, а раньше эта дача принадлежала им.
– Мамуль, но ведь только наполовину, вторая часть была моей бабули.
– Правильно, ты прямой наследник этих хором.
– Ну, хоромы здесь уже другие, и ты отлично знаешь, ни на что я никогда не претендую.
– Ой, ли?!
И взоры всех обратились на Таню.
Та зарделась:
– Сёма ты, собираешься ехать, мне ещё до твоего отъезда надо успеть дошить тебе джинсовый костюм.
И отсмеявшись, Фрося поднялась на ноги:
– Олежка отдыхай, а я закину ребят домой.
Вернувшись, Фрося застала Олега, лежащего на диване с книгой в руках.
– А, чего ты, не спишь, меня поджидаешь?
– Как ты, догадалась?
Фрося присела рядом с мужчиной, нагнулась и поцеловала его в губы.
– Олежка ты, можешь мне не поверить, но никогда я не ощущала такого спокойствия рядом с любимым мужчиной.
– Фросенька ты, тоже можешь мне не поверить, но никогда я не ощущал себя рядом с любимой женщиной таким семейным человеком.
– Олеженька, а тебе не кажется, что пришла пора уже открыться передо мной, что тебя так тяготит, почему ты не можешь полностью принадлежать мне, почему ты выглядишь
таким изголодавшимся по любви мужчиной и ещё тысяча почему.
Олег скинул ноги с дивана, сел, грузно облокотившись о спинку, и прикрыл глаза.
– Фросенька ты, совершенно права, я обязан открыться перед тобой, но не уверен, удостоюсь или нет после этого твоего уважения и сможешь ли ты, после моего рассказа принимать меня таким, какой я есть.
– Олежка, я не могу сейчас ответить тебе на эти вопросы, потому что не знаю сути твоего будущего рассказа, но обещаю, что не буду принимать скоропалительное заключение, ведь многому можно найти в жизни оправдания, а может быть и вины твоей никакой передо мной нет.
– Фросенька у меня нет причин в чём-то перед тобой оправдываться, как, впрочем, и нет, никакой перед тобой вины, но всё равно, я боюсь, что после моего рассказа ты
отвернёшься от меня, а это мне будет очень тяжело пережить.
С самого начала наших любовных отношений, я хотел открыться, но боялся, что ты сразу же порвёшь все контакты со мной, а это для меня было сравни потерять последний глоток свежего воздуха, но не буду больше мучить тебя недомолвками.
Как говорил тебе раньше, после школы я поступил в высшее военное летное училище и блестяще его закончил.
На последнем курсе женился на очень хорошей и красивой девушке, которая была мастером спорта по горным лыжам.
После учёбы в училище меня отправили служить в Зауралье на один из военных аэродромов, находящийся за полярным кругом.
Моя молодая жена, а зовут её Вика, а полное имя Виктория, не задумываясь, последовала за мной.
Кроме того, что она была мастером спорта, у неё ещё был диплом искусствоведа по каким-то французским художникам, я в этой области полный профан.
Жизнь в военном городке не отличалась особым разнообразием, между полётами карты, пьянки и в лучшем случае чтение книг.
Как минимум пять лет я обязан был отслужить на этом аэродроме, а потом можно было надеяться на распределение в другое место, поближе к цивилизации.
Моя Вика стоически выносила все тяготы своего существования на крайнем севере.
Не могу сказать, что всё было гладко в наших семейных отношениях, ведь я боялся прослыть среди офицеров полным подкаблучником и поэтому иногда отрывался с ними на ночь расписать пулечку и естественно с приличными возлияниями.
Возвращался под утро к молодой жене с опухшей мордой и жутким перегаром, и тогда начинались между нами скандалы.
После чего Вика хватала свои лыжи и уходила в горы, которые на её радость там имелись, как и снег.
Однажды, а шёл уже пятый год моей службы на том аэродроме, я в очередной раз остался в офицерском общежитии разговеться картами и выпивкой и, как всегда, заявился утром с помятым видом к ожидающей меня, жене.
Вика до самого утра не ложилась спать, и встретила меня с опухшим лицом и красными от слёз глазами.
Она, как никогда раньше, разошлась не на шутку, заявила мне, что всё ей это уже надоело, что она готова была мириться с моей службой, но не с пьянками и игрой в карты.
Слово за слово, она сорвалась, впала в истерику и всячески стала меня поносить, и оскорблять. И...
Олег провёл ладонью по лицу, будто желая снять этим жестом неприятные воспоминания.
– Я её ударил...
После этих слов, он поднялся на ноги и зашагал взад-вперёд по тесной комнате.
Фрося его не торопила, у неё на душе было муторно, потому что ей стал, хоть и смутно, но видеться печальный конец этой истории.
– Это был первый и последний раз, когда я поднял на неё руку.
Вика посмотрела на меня ненавидящим взглядом, переоделась, схватила лыжи и выбежала из дому, а я после бессонной ночи, завалился спать.
Когда я проснулся, было уже далеко за полдень, а Вика ещё не вернулась.
Я вспомнил наш конфликт и на меня тут же нашло раскаяние, захотелось обнять свою верную подругу и пообещать, что подобное никогда больше не повторится и, что до конца пребывания на этом аэродроме, больше никогда не буду пить и играть в карты.
Я услышал, как за окном воет метель и выскочил наружу. Погода, как говорят лётчики, была абсолютно не лётная.
Я забежал к другим офицерским жёнам, живущим в нашем городке, но никто Вику не видел.
Тогда я побежал к своему руководству, объяснил суть дела и тут же была налажена поисковая команда.
Мы более двух часов рыскали по окрестным горам, перепадам и даже ущельям и, наконец, случайно нашли мою Вику.
На неё нас вывела овчарка одного из офицеров.
Вика лежала под толстым слоем снега, который её спас от обморожения, но она была без сознания и с одной только лыжей, вторая, скорее всего, во время спуска с горы сломалась.
В общем, мой печальный рассказ подходит к концу.
Как выяснилось позже, она сломала позвоночник в нескольких местах, а главное один из шейных позвонков.
Моя Вика уже почти двадцать лет лежит парализованная.
Я не могу и не хочу её сдавать в дом инвалидов, поэтому я и нуждаюсь в дополнительных заработках, чтобы содержать возле неё сиделку, нанимать массажистов и физиотерапевтов, обеспечивать самым новейшим лекарством и лучшими продуктами питания.
А тут после прогулки на воздухе в инвалидной коляске, может по недосмотру сиделки, а скорее из-за ослабленного иммунитета, она сильно простудилась, и я вынужден был взять отпуск и ухаживать за ней самостоятельно, сейчас уже всё в порядке, и я смог приехать к тебе.
Фрося плакала навзрыд, уткнувшись лицом в подушку, но Олег её не успокаивал.
– Фросенька, если бы ты только знала, сколько слёз пролил я сам и сейчас, иногда сижу возле неё, а сердце кровью обливается, выйду в соседнюю комнату и рыдаю, готов биться головой о стену, ведь это я сгубил её жизнь.
– Олеженька, а она видит, слышит, разговаривает?
– В том-то и беда, что видит и слышит, но не шевелится и не разговаривает.
– Олежечек, пойдём прогуляемся, я сейчас ни за что не засну.
Спасибо тебе, что ты мне честно рассказал свою печальную историю, я не ищу тебе оправдания, но ведь такое могло случиться и без вашей ссоры.
– Могло, но случилось именно после неё.
глава 46
Фрося с Олегом медленно шли по освещённой луной и звёздами просёлочной дороге в сторону пруда.
Там, усевшись на берегу, долго молчали, наконец, Фрося нарушила, звенящую в ночном воздухе, тишину:
– Олежка, твоя история не может оставить равнодушным никого, меня она буквально потрясла, сердце просто истекает болью и слезами при мысли об этой несчастной женщине.
Мне не за что тебя корить, даже то, что ты так долго скрывал от меня истинное положение вещей в твоей жизни, мне сейчас не кажется предосудительным.
Ты, не выглядишь в моих глазах коварным изменщиком своей жене и подлым обманщиком по отношению ко мне.
Не скрою, мне сегодня трудно принять тебя в свои объятия, потому что между нами витает образ твоей несчастной жены, но время затушует остроту восприятия твоего печального рассказа и всё у нас, возможно, наладится, но сейчас мне кажется, что уже не станет, и не может стать, таким, как было раньше.
Обещаю тебе, что не буду при наших встречах постоянно напоминать о прикованной к кровати Вике, но я хочу, не спорь только со мной, выяснить у тебя, есть ли возможность помочь ей облегчить участь и, если есть, ты обязан принять мою любую посильную моральную и материальную помощь.
Пойми, я хочу помочь не тебе, а Вике, а иначе нам с тобой придётся расстаться, ведь я не смогу с этим жить, глядя на тебя, потому что теперь рядом с нами всегда будет витать образ твоей несчастной жены.
Моя Анютка в Израиле уже учёный со всякими там степенями в области пересадки органов.
Я уверена, что она может выяснить у своих коллег профессоров, есть ли реальная возможность вылечить или хотя бы частично вернуть Вике подвижность.
Так вот, деньги на сиделку и прочий уход за ней я тебе не предлагаю, сам заработаешь, просто я окажу содействие, какое только получится, чтобы Вика смогла вернуться к
более-менее нормальной жизни.
В следующий раз привезёшь мне историю её болезни, почтой в Израиль посылать не будем, это, наверное, и не возможно, но с собой я её обязательно возьму.
Я уверена, что ты тут возил Вику по разным специалистам и знахарям, что они говорят?
– Фросенька ты терзаешь мою душу, ведь я уже давно смирился с её положением, мне не хочется больше мучить и обнадёживать Вику напрасными надеждами, они её убивают быстрее, чем все вокруг самые страшные вирусы.
Куда я только её не возил, кому только не показывал, какие только процедуры ей не делали и всё зря.
– Олеженька, медицина ведь не стоит на месте, не будем сдаваться, тем более, оттого, что я попробую выяснить в Израиле о возможной помощи, она страдать не будет.
– Фросенька, все эти полтора месяца, что я не приезжал к тебе, я провёл возле её постели, когда она находилась между жизнью и смертью, мы много с ней разговаривали.
Не смотри на меня так удивлённо.
Да, мы научились с ней вести диалог, я почти всё понимаю, что она хочет мне сказать, реагируя на мои слова движениями глаз.
Так вот, я ей всё рассказал про нас, про то, как ты выглядишь, как говоришь, чем занимаешься, какие у тебя дети и многое другое...
– Олежка ты, хочешь разорвать ей сердце?
– Нет, от этого она становится только сильнее духом, ведь это даёт ей пищу для работы мозга.
Но не только, я хочу, чтобы она высказывала своё мнение, оно для меня важно, чтобы у неё было о чём думать, ведь кроме телевизора и книг, что ей читает сиделка, она лишена всякой информации и общения.
– А, что она думает обо мне?
Фрося этот вопрос задала шёпотом.
– Наверное, хорошо, ведь, как только почувствовала себя сносно, отправила меня к тебе в Москву.
– Олеженька, это выше моих душевных сил, мне больно это слышать.
И Фрося уткнувшись в колени, горько расплакалась.
Трудно сказать, кто из них в эту ночь лучше спал и, когда толком заснул.
Они долго ворочались, не находя удобного положения для своих тел, и громко вздыхали, у обоих на душе было пасмурно.
К утру у Фроси вся подушка была мокрая от слёз, она и во сне продолжала плакать.
Когда чуть забрезжил рассвет, Фрося тихонько, чтобы не потревожить хрупкий сон мужчины, выскользнула из-под одеяла и, накинув на тело майку и шорты, почти побежала в сторону пруда.
Придя на берег, она полностью оголилась и, не раздумывая, сбежала на мостки и бросилась вниз головой, рассекая тихую гладь пруда.
Студёная для этого времени года вода огнём обожгла её измученное бессонницей тело и она, вынырнув, быстрой сажёнкой преодолела несколько раз небольшой водоём, туда и
обратно.
Пока плыла, приняла окончательное решение – не будет она больше своими вопросами терзать Олега, ими она ни себе, ни ему, не Вике не поможет.
Постарается, чтобы образ этой несчастной женщины не стоял между ними во время общения, от этого они оба только выиграют.
Никогда не станет настаивать на том, чтобы он оставался подольше с ней, он очень нужен Вике, она это понимала всей своей сострадательной натурой.
Да, она всё сделает зависящее от неё, чтобы выяснить здесь и в Израиле, можно ли облегчить участь женщине, которая вошла в её душу неотделимой частью жизни.
Быстро вылезла из воды, дрожа от холода, оделась и побежала обратно к домику.
Холодная телом и горячая душой, она нагая подлезла под одеяло Олега и покрыла его лицо и шею поцелуями:
– Олеженька, милый мой, ты хороший, ты настоящий, ты любимый...
Руки проснувшегося мужчины обвили вздрагивающие её плечи, согревая их нежными ласками.
Глава 47
За последнее время у Фроси вновь скопилась довольно крупная сумма денег, ведь их с Настей активная торговля внушительно пополнила, значительно похудевший, после приобретения нового автомобиля, кошелёк.
Она не стала в эти дни заказывать у Ани новый товар, а вложила все наличные деньги в приобретение золотых украшений, а для этого было совсем не обязательно обращаться к посредникам.
Они с Олегом до самого его отъезда разъезжали по ювелирным магазинам и скупали, после совместного обсуждения, наиболее понравившиеся золотые украшения, которые водились в Москве ещё в достаточной мере.
Накануне отъезда Олега, Фрося обнаружила, что в холодильнике хоть шаром покати, заглянула в кошелёк и обомлела, там затерялась одна трёшка и какая-то мелочь.
Ни о каком кафе и ресторане речь идти не могла.
– Олежка ты, не знаешь, чем я тебя накормлю, в моём холодильнике никакой готовой еды, а в кошельке «вошь от тоски повесилась».
– Фросенька, так я ведь тоже всю наличность потратил на эти золотые побрякушки, скоро разбогатеем, ну, а пока обойдёмся тем, что у нас есть, мы же с тобой колечки эти грызть не будем, начали нашу встречу с яичницы на сале, ею и продолжим.
На следующий день после празднования страной Девятого мая, Фрося отвезла Олега в аэропорт и нежно распрощалась, взяв с него слово, что он теперь будет ей регулярно звонить, так как секретов между ними уже не осталось.
Прямо с аэропорта поехала к Насте, подруге срочно надо было с ней поговорить, а по телефону это делать она отказалась.
На все эти дни, с первого по девятого мая, Валера милостиво выдал ей отпуск, чтобы она могла в полной мере уделить внимание любимому мужчине.
Также поступила и Настя, которая освободила Фросю от роли личного шофёра для подвозки её на толкучку, заявив, что не велика барыня и на автобусе доберётся.
Вернувшаяся с работы Настя возилась в сарае со скотиной и встретила Фросю с перепачканными руками и зловонными запахами хлева.
– Миленькая, ступай в хату, подожди меня там, тут же жутко пахнет, провоняешь в своих нарядах насквозь.
– Настюха, не гони меня, дай хоть со стороны на свинушек и овечек посмотрю, а от запаха навоза меня не тошнит, он для меня родной, а к французским духам только недавно привыкла.
– Ну, тогда стой здесь в сторонке, смотри и нюхай, а я тебе буду рассказывать последние новости.
Наш любимый заведующий ателье совсем захирел, весь дёргается, бледный и за сердце часто держится.
Наум Иванович, который подменяет тебя в часы, пока я не прихожу на работу, по секрету мне признался, что работает у нас последний год, сказал, что ему уже тяжело тянуть всю работу за Карпеку, а кроем может потихоньку и дома перебиваться.
Да, у меня скопилось большое количество наших домбытовских босоножек, но в Москве, как ты мне велела, я их не продаю.
За двое выходных, что ты не ездила со мной на рынок, я наторговала прилично, покупателей было навалом, много иногородних и они скупали, почти не торгуясь, все дефицитные товары, даже было жалко, что не было тебя на машине, я и так с двумя сумками тянулась на базар, а оттуда возвращалась налегке.
И вот, моя господарушка, перехожу к главному, нынче на базаре подкатили ко мне три молодца, вроде, как хотели купить у меня наши джинсы, поторговались слегка со мной, а потом взяли меня в оборот, что, мол, колись, откуда эти штанишки берёшь и почему за пол цены шпуляешь.
Я им и говорю, как ты меня учила, что это не фирма, а подделка, поэтому и цена такая.
Думала, что они из ментовки, душа в пятки ушла, а они мне заявляют, что готовы партиями у нас покупать по семьдесят рубликов за пару.
– Настюха, а ты что?
– А я что, а я что, как ты мне и говорила, нет у нас партий, лепим по штучке в день, но, похоже, они мне не поверили.
– Так, так, с джинсами на базар в Москве больше не суёмся, представляешь, а вдруг они и в самом деле из ментовки, и если бы ты их шугала по двести, то была бы полная задница,
замели бы за аферу или фарцовку, и срок впаяли бы не шуточный, как пить дать, а потом доказывай, что ты не верблюд, а так кустарщина, от силы штраф впаяют.
– Фросенька, голубушка, а чем мы тогда торговать будем или нашему бизнесу каюк?
– Почему каюк? Аня нас ещё не бросила, она больше нашего в этом деле заинтересованная.
Будешь здесь в Москве стоять и подторговывать легонька, сотню всегда для себя наваришь.
– А, ты?
– А, я иногда буду с тобой делать набег от Смоленска до Москвы и на безбедную житуху мне хватит, а дети в моей помощи, слава богу, не нуждаются.
В середине мая Фрося, наконец, обнаружила в почтовом ящике конверт с государственным гербом.
Вскрыв его дрожащими руками, в предчувствии получения давно ожидаемого вызова, поняла, это не то, что она с таким нетерпением предвкушала, в её руках было извещение о том, что гражданка такая-то, вызывается туда-то, по делу такому-то, время приёма и роспись.
Нет, не всё так просто, как убеждал её Андрей, грехи, минувшие нам всегда напоминают о себе, придётся держать ответ, только пока непонятно какой и за что.
К назначенному времени она подрулила на площадь Дзержинского, где её встретил знакомый уже памятник железному Феликсу.
Без малого десять лет назад, она побывала в недрах этого серьёзнейшего советского учреждения вместе со своей Анюткой, теперь её поджидала встреча с офицером из органов государственной безопасности по личному вопросу.
На этот раз у неё не было того внутреннего страха, который она испытывала десять лет назад, по-видимому, потому, что на сей раз, это не касалось судьбы её ребёнка.
Хотя, как знать, вот откажут в гостевой визе и, что тогда...
Ничего существенного с тех пор не изменилось – та же проходная, та же проверка документов и выписанный пропуск с номером кабинета, фамилией, именем и отчеством следователя.
Фрося отыскала нужный ей кабинет и смело постучала в дверь, на которой прочитала – майор Васильев Юрий Николаевич.
Про себя она усмехнулась, какой ещё простой советский человек столько раз посещал это страшное для всех обывателей заведение, как это делала она.
Ведь, начиная с послевоенных лет, ей пришлось часто обивать пороги строгих начальников в органах госбезопасности.
Внутри кабинет ничем не отличался от многих других, в которых Фросе посчастливилось и не очень, побывать за свою уже достаточно долгую жизнь.
За столом сидел не выразительной наружности довольно молодой человек в штатском костюме, с неброским галстуком и скромной причёской.
– Здравствуйте, Ефросинья Станиславовна!
Я сразу же узнал Вас по фотографии, прошло столько лет, а вы мало, чем изменились, похвально.
– Здравствуйте!
– Я не думаю, что Вы вызвали меня обсудить мою внешность, хотя не скрою, приятно слышать комплименты, а тем более, в таком серьёзном заведении.
– Присаживайтесь, пожалуйста, разговор нас ожидает долгий, а теперь мне кажется, что ещё более интересный, чем я ожидал.
Фрося присела на стул напротив молодого человека, и они несколько секунд через разделяющий их стол, изучали друг друга.
– Ефросинья Станиславовна, для Вас, по всей видимости, не является секретом, причина, по которой мы вызвали Вас сюда.
– Нет, не является, хотя надеялась получить разрешение на поездку к дочери без посещения вашего заведения.
– Ефросинья Станиславовна, на сей раз от Вас не требуется никакого признания и сведений, мы сами в полной мере располагаем всеми интересующими нас фактами из вашей не
простой биографии.
– Тогда, тем более, не понимаю, чем нынче вызвано моё присутствие здесь?
– Не могу быть с вами до конца откровенным, но некоторые моменты всё же проясню – я внимательно изучил папку с вашим личным делом и для наших органов, а мы представляем государственную структуру, которая отвечает за безопасность нашей страны.
Нам легко удалось выяснить, что у Вас далеко не всё прозрачно, что обязывает нас не удовлетворить Ваш запрос.
– Вы, мне отказываете?
– Ефросинья Станиславовна, прошу Вас спокойно отнестись к нашему разговору и заранее так сильно не расстраиваться, а то Вы так побледнели, а мы только начали нашу беседу.
– Я не очень Вас понимаю, если мне отказано на выезд в гости к дочери, то о чём нам разговаривать?
– Вот, о вашей дочери и не только о ней, а и о ваших сыновьях мы сейчас и поговорим.
Фрося заёрзала на стуле, в голове стаями растревоженных птиц понеслись в разнообразных направлениях мысли, но она тут же взяла себя в руки.
– Юрий Николаевич, разве с моими детьми, что-то не в порядке?
Я, как смогла всех их подняла на ноги в тяжёлые послевоенные годы, так уже у меня сложилось, что прожила всю жизнь без мужа, но мои дети достойно вышли на
самостоятельную дорогу, получили хорошее образование и соответственно ему заняли своё место в обществе.
– Ефросинья Станиславовна, не кипятитесь, ваша дочь, а точнее, приёмная дочь, заняла достойное место, но в государстве, с которым у нашей страны далеко не дружеские
отношения.
Её муж, в своё время, был осуждён на большой срок за деяния, противоречащие устоям нашего государства.
Это я Вам, назвал очень даже мягкую формулировку.
– Товарищ офицер, моя дочь официально пять лет назад развелась с этим субъектом, и почти сразу же, как он появился в Израиле, они окончательно порвали отношения, если надо, я попрошу дочь, и она пришлёт соответствующие документы.
– Не стоит, эту информацию мы можем пробить и по своим источникам, но я Вам охотно верю.
Уважаемая Ефросинья Станиславовна, ваш поступок во время войны, речь идёт о спасении еврейской девочки от рук фашистских карателей, смело можно поставить в разряд героических.
У нас в стране пока такие случаи не стали предметом восхищения, поклонения и поощрения, но...
– Но я же не прошу меня наградить, я прошу дать мне возможность через десять лет после разлуки прижаться к груди своей дочурки.
– Вашу дочурку, между прочем, никто из нашей страны не изгонял, она сама добровольно, а ещё и со скандалом покинула Родину.
– Юрий Николаевич, мне придётся Вам напомнить, что моя Анютка стала жертвой вероломного поведения своего бывшего мужа, а скандал, о котором Вы говорите, уже произошёл, когда моей дочери были перекрыты все пути в нашей стране в области медицины.
– Ефросинья Станиславовна, сейчас все эти факты не имеют никакого значения, чтобы завершить тему вашей дочери, хочу Вас убедительно предупредить, чтобы Вы не воспользовались теми же рычагами давления, которые, в своё время, помогли ей обойти преграды и позволили в короткий срок покинуть СССР.
Думаете, мы не знаем, что в случае отказа Вам в выездной визе в Израиль, тут же последует давление со стороны определённых государств, чтобы мы не нарушали права человека, чтобы мы не творили бесчеловечное зло по отношению к личности, которая ценой своей жизни спасала еврейского ребёнка во время войны, что эта женщина в Израиле считается праведником мира и заслуживает награды и всяких материальных поощрений и так далее, но дело ведь совершенно не в этом...
– А, в чём?
– Ни в чём, а в ком, дело в ваших сыновьях.
– В сыновьях?... А какое отношение они имеют к моему гостевому выезду к их сестре?
– Прямое, уважаемая Ефросинья Станиславовна, прямое.
Ваш старший сын Станислав Степанович Госпадарский является вторым секретарём обкома партии, а Вы собираетесь во вражескую нашей идеологии страну.
– И что?
– А, то, что и так он сейчас находится под нашим пристальным вниманием, не смотря даже на то, что он не поддерживает никаких с ней связей и, более того, официально от неё
отрёкся, но в случае вашей поездки в Израиль, тут же будет рассмотрен вопрос о выводе его из всех партийных структур. Ясно?
– Ясно.
Но Вы сказали, что разговор пойдёт о сыновьях, а не о сыне?
– Я не оговорился и продолжу Вас знакомить с аргументами, после которых Вы вряд ли изъявите желание, чтобы на западе поднялся шум в Вашу защиту.
– Да, я Вас слушаю.
– Ваш средний сын Андрей Алесевич Цыбульский, а именно под такой фамилией он сейчас защитил докторское звание в области филологии, является для Вас не меньшим препятствием для необдуманного поступка.
Нам хорошо известно, что до этого он был долгое время действующим геологом и в следствии этого, многие государственные секреты в области геологических разведок
находятся в сфере его сведений, и, в случае, если Вы проявите рвение, то можете положить конец его карьере, как учёного, и я не шучу.
– О, на шутника Вы никак не похожи.
Фрося поняла, что дорога ей в Израиль на данный момент заказана, но, решила до конца, довести этот крайне неприятный разговор, убивший в зародыше, светлую мечту на скорую встречу с Анюткой, но она не плакала, для этого ещё будет время, а показывать тут свою слабость и горе не собирается.
– Юрий Николаевич, я правильно Вас поняла, если бы мои дети были простыми рабочими или колхозниками, то я бы свободно смогла бы поехать в гости к дочери, а так кислород у
меня перекрыт и даже пожаловаться не могу, сгнобят детей?
– Поняли Вы, правильно, но формулировку выбрали далеко не правильную, чтобы сформулировать этот Ваш риторический вопрос.
Мы здесь работаем не для того, чтобы, как Вы выразились, гнобить советских граждан, а для того, чтобы стоять на страже наших государственных интересов, а сведения, которыми располагают ваши сыновья, попав в руки спецслужбам стран противоположного строя нашему социалистическому лагерю, были бы крайне нежелательны и, более того, весьма вредны и опасны.
Ведь Ваш младший сын Семён Семёнович Вайсвассер, вообще занят в секретных разработках в области физики, связанных с военной промышленностью, о которых даже не будем с Вами здесь распространяться, потому что ничего не знаем и знать не должны.
А, если что-то из этого просочится на запад?
Фрося молчала, печально глядя на офицера госбезопасности, крыть было нечем.
– Вот и весь расклад, а теперь судите сами, стоит ли поднимать шум, чтобы Вас выпустили в гости в Израиль?
