Текст книги "Мои воспоминания о Восточной Африке"

Автор книги: Отто Леттов-Форбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Проволочную связь между Неймоши и Таветой прибывший позже директор полевой почты мог характеризовать только как сносную. Изоляторами служили отбитые горлышки от бутылок, прикрепленные на кольях или на ветках от деревьев; проволока была взята из изгородей на плантациях. Однако, повреждения были настолько значительными, что широкий обмен сведениями и донесениями долго продолжаться не мог.

Наша связь с внешним миром с началом войны была почти что отрезана, и хотя вначале мы принимали радио-передачу из Камины, а также при благоприятном состоянии погоды – сообщения по радио из Науена, но обычно для получения новостей мы были вынуждены перехватывать неприятельские разговоры по радио и захватывать неприятельскую почту или другие документы.

Глава четвертая. Ноябрьские бои у Танги (Октябрь – ноябрь 1914 года)

Разведка у Танги. Появление английского десантного корпуса. Сосредоточение всех наличных войск. Первый бой у Рас-Казоне. Разведка в оставленной Танге. Описание вероятного поля боя. Распределение рот. Высадка неприятеля. Атака. Тяжелое положение обороняющихся. Контрудар резервных частей. Беспорядочное бегство неприятеля. Неудачное преследование. Огромные английские потери. "Дрессированные пчелы". Переговоры о выдаче раненых. Большие трофеи, Собственные потери. В лазарете. События у горы Лонгидо

Добытые английские газеты указывали, что Германия особенно мучительно почувствовала бы потерю своих колоний, и что германская Восточная Африка самая "ценная добыча". Перехваченная почта сообщала о предстоящем прибытии индусского экспедиционного корпуса в 10.000 человек. Так как я, уже по другим соображениям, всегда считался с вероятностью неприятельского десанта в крупном масштабе в окрестностях Танги, то в конце октября отправился туда, объездил всю местность в захваченном с собой автомобиле и договорился на месте с капитаном Адлером, командиром 17 роты, а также и с окружным чиновником Аурахером. К счастью, он согласился с тем, что, при серьезной угрозе Танге, необходимо прежде всего действовать совместно. Это имело большое значение, особенно потому, что, согласно указаниям губернатора, необходимо было при всех обстоятельствах избежать обстрела Танги. Таким образом, взгляды на то, как следует поступить в данном случае, могли быть самыми разнообразными.

Спустя несколько дней после моего возвращения в Неймоши, 2 ноября, из Танги телеграфировали, что 14 неприятельских транспортных судов и 2 крейсера появились перед городом и потребовали его безоговорочной сдачи. Переговоры об этом затянулись, так как окружной чиновник Аурахер, который отправился на корабль, сказал, что он должен запросить особые инструкции, и предотвратил предполагаемую бомбардировку замечанием, что Танга – открытый и неукрепленный пункт. Капитан Баумштарк, находившийся с двумя ротами в пограничной области севернее Танги, был немедленно двинут на Тангу. Одновременно перебросили усиленными переходами к Неймоши из Таветы и Килиманджаро обе европейские роты и роту аскари. Большую помощь оказали нам два грузовых автомобиля, которые при этом передвижении войск служили для подвоза продовольствия на участке Неймоши-Тавета. Я решил сосредоточить возможно ближе к Танге против вполне вероятного десанта все части, какие можно было использовать. Даже при усиленных переходах войск этот план мог быть выполнен только при условии, что Северная железная дорога увеличит свою пропускную способность до крайних пределов. А это было чрезмерное требование при наличном числе паровозов. Их насчитывалось всего восемь.

Этот участок длиной около 300 километров – узкоколейная железная дорога, по которой при полном составе поезда от 24 до 32 осей можно было отправить только одну роту с обозом или две роты без обоза и без носильщиков. Только содействием всех имеющих отношение к этим перевозкам лиц, сопровождавших поезда у Танги до поля сражения и в полосе обстрела, можно объяснить, что эта задача вообще смогла быть выполнена. Еще 2 ноября были переброшены по железной дороге расположенные в самом Неймоши войсковые части (всего – полторы роты), а 3 утром ноября – штаб со следующей ротой; три остальные роты последовали позднее. Таким же способом были стянуты в Тангу и все мелкие формирования железнодорожной охраны. Настроение отъезжающих войск было блестящим. Однако, это отчасти следует приписать тому, что аскари не отдавали себе ясный отчет в серьезности положения, отчасти же тому, что для них поездка по железной дороге при всех обстоятельствах являлась большим удовольствием.

Командование прибыло в Корогве 3 ноября, вечером. Я отправился в устроенный там лазарет и разговаривал с ранеными в бою у Танги, вернувшимися в тот же день. Один из них, обер-лейтенант Меренский, сообщил мне, что 2 ноября у Танги происходили стычки между сторожевыми охранениями и между патрулями в окрестностях Рас-Казоне, и что 3 ноября подошедший к Рас-Казоне неприятель, силой, по-видимому, в несколько тысяч человек, атаковал 17 роту восточнее Танги. Эта рота, усиленная европейцами и полицейскими аскари из Танги под командой обер-лейтенанта Аурахера, сдерживала наступление, пока не вмешались прибывшие первыми из Неймоши полторы роты, которые были немедленно направлены против левого фланга неприятеля и отбросили его. Обер-лейтенант Меренский считал, что неприятель совершенно разбит и повторение атаки маловероятно.

Когда командование 4 ноября в 3 часа утра высадилось из вагонов в 6 километрах западнее Танги и там встретило капитана Баумштарка, я не мог еще составить ясной картины положения по тем отрывочным телеграммам, которые были мною получены во время переезда.

Капитан Баумштарк иначе оценивал обстановку и считал, что при значительном превосходстве противника в случае повторения атаки удержать Тангу будет нельзя. Поэтому к вечеру он собрал в 6 километрах западнее Танги свои две роты, прибывшие с севера, и части, которые накануне принимали участие в бою у Танги, а в самом городе оставил только патрули. Свободна ли Танга или же занята неприятелем – об этом не было никаких сведений. Сильные офицерские патрули были тотчас же посланы через Тангу на Рас-Казоне. К счастью, мы захватили с собой несколько велосипедов, и, таким образом, я мог быстро добраться до вокзала Танги с капитаном фон-Гаммерштейном и вольноопределяющимся военного времени Лесселем. От встреченного здесь передового поста 6 полевой роты я также не мог узнать ничего нового о неприятеле и поехал дальше через опустевшие улицы города. Город был совершенно оставлен, и белые дома европейцев резко выделялись при ярком свете луны на улицах, по которым мы проезжали. Таким образом, мы достигли гавани на противоположном конце города.

Танга была свободна от неприятеля. В 400 метрах перед нами лежали ярко освещенные транспортные суда, на которых царило большое оживление; не могло быть никаких сомнений, что готовится десант. Я пожалел. что наша артиллерия мы имели также 2 орудия образца 73 г. – еще не прибыла. Здесь при ярком лунном освещении и на таком близком расстоянии она могла бы стрелять успешно, несмотря на присутствие неприятельских крейсеров.

Затем мы поехали дальше на Рас-Казоне, где оставили в правительственном госпитале свои велосипеды, и пошли пешком к морскому берегу, у которого, совсем перед нами, лежал английский крейсер. На обратном пути, у госпиталя, нас окликнул, по-видимому, индусский пост – мы не могли понять языка, – но мы ничего не увидели. Мы сели на велосипеды и поехали обратно. Начинало светать, и слева от себя мы услышали первые выстрелы. Это был офицерский патруль лейтенанта Бергмана 6 полевой роты, который западнее Рас-Казоне наткнулся на патруль противника. Один из моих велосипедистов был послан к капитану Баумштарку с приказом немедленно выступить со всеми своими частями к вокзалу Танги. Для принятого мною плана предстоящего боя местность имела решающее значение. На севере дома расположенной у гавани европейской части города давали укрытие от взоров, а следовательно, и от артиллерийского огня близлежащих крейсеров. Город был окружен многочисленными кокосовыми пальмами и каучуковыми деревьями, которые простирались почти до Рас-Казоне и между которыми, кроме туземной чисти города, были также разбросаны и несколько туземных плантаций. Мелкий кустарник имелся только в немногих местах, и местность была совершенно ровная.

Представлялось наиболее вероятным, что противник произведет давление на нашем южном, т. е. правом, фланге, не только если он высадится в Рас-Казоне, но и при одновременной высадке сразу в нескольких пунктах, например, также у Мвамбани. Точно так же и для нас местность южнее Танги давала больше свободы действий. Я решил принять предполагаемый удар противника, заняв восточную окраину Танги и эшелонировав сильные резервы за своим правым участком для контратаки во фланг противнику.

При постановке частных задач необходимо было принять во внимание особенности каждой части армии. В то время каждая рота имела еще свой особый отпечаток, в зависимости от своего состава и условий формирования. Лучшей роте, 6 полевой, которая в мирное время получила в Уджиджи тщательную подготовку и в пулеметной стрельбе, было поручено занять широким фронтом восточную окраину Танги. Правее и уступом сзади нее, вне Танги, был эшелонирован батальон Баумштарка, в составе 16 и 17 полевых рот, образованных из полиции и сводной роты из мелких отдельных формирований. Еще правее и уступом назад, у телеграфной линии Танга-Пангани, оставались в моем распоряжении три хороших роты из европейцев, а именно 7 и 8 колониальные роты с 3 пулеметами и 13 полевая рота с 4 пулеметами. Само командование осталось вблизи дороги Танга-Пангани и включилось в проходящую здесь телеграфную линию. 4 и 9 полевые роты, а также батарея капитана Геринга из 2 орудий 73 года находились еще на походе, и время их прибытия было неизвестно. Это расположение оставалось в общем без существенных изменений и после обеда. Под палящим солнцем береговой полосы мы очень страдали от жажды, которую утоляли соком молодых кокосовых орехов. Кроме того, в Танге имелись еще обычные напитки, и мы располагали вином и сельтерской водой. Войскам были даже доставлены мясником Грабовым теплые сосиски.

За всем происходящим у неприятельских судов велось непрерывное и зоркое наблюдение. Считали каждую лодку, которая от них отваливала, и ее экипаж. Я оценивал силы неприятеля, высадившегося до обеда, в 6.000 человек. Но и при такой, слишком еще низкой, оценке противника я должен был поставить себе вопрос: следует ли мне с моими тысячью винтовками рискнуть и принять решительный бой? По многим причинам я ответил на этот вопрос утвердительно. Было слишком важно помешать неприятелю закрепиться у Танги. Иначе мы уступали бы ему лучшую базу для операций против северных областей. При своем движении он имел бы в Северной железной дороге отличное вспомогательное средство для наступления, и все новые войска и боевые средства могли бы быть им легко и неожиданно переброшены против нас. При таких условиях можно было с уверенностью ожидать, что мы не будем в состоянии удержать область Северной дороги и нам придется отказаться от столь удачного до сих пор способа ведения войны на границе с английскими колониями. Перед этими вескими и реальными соображениями должен был отойти на задний план приказ губернатора – избежать обстрела Танги при любом развитии ситуации.

Некоторые данные были также в нашу пользу. Еще раньше, в восточной Азии, мне пришлось лично познакомиться с неповоротливостью английских частей во время передвижений и в бою, и надо было ожидать, что затруднения для них возрастут во много раз на очень закрытой и совершенно незнакомой для неприятельского десанта местности. Малейшее нарушение порядка должно было повлечь за собой очень крупные последствия. Я рассчитывал использовать слабые стороны противника ловким и быстрым маневрированием своих частей; европейцы были хорошо знакомы с окрестностями Танги, а аскари чувствовали себя в кустарнике, как дома.

Конечно, в случае неудачи было бы очень плохо. Уже раньше мой активный способ ведения войны не находил одобрения, и если бы к этому еще прибавилось крупное поражение в бою, то я, вероятно, окончательно потерял бы доверие войск. Точно так же и со стороны руководящих учреждений меня ожидали бы в дальнейшем большие затруднения. Приходилось принимать решение в тяжелой военной обстановке, которая совершенно напрасно усложнялась тем, что мне, ответственному руководителю, не было предоставлено достаточной свободы. Но ничего не поделаешь. Необходимо было рисковать всем.

Еще утром я лично приказал капитану фон-Принцу продвинуться к Танге с его двумя ротами европейцев, чтобы иметь возможность быстро и, не ожидая особых распоряжений, ввязаться в бой при нападении противника на роту аскари, расположенную на восточной окраине города. Я уже начал сомневаться, состоится ли вообще нападение противника в тот же день, когда в 3 часа пополудни один из аскари со своей простой и вместе с тем воинской выправкой доложил: "Адуи таджари" (неприятель готов). Этого краткого донесения я никогда не забуду. В следующий момент одновременно по всему фронту вспыхнула ружейная перестрелка. При быстром развитии боя о постоянно меняющейся обстановке можно было судить только по направлению ружейной трескотни. Было слышно, как огонь с восточной окраины Танги перекинулся в город; это означало, что 6 рота отброшена. Неприятель, в 20 раз сильнее нас, проник в город до самого вокзала. Капитан Принц немедленно бросился вперед со своими двумя европейскими ротами, сразу остановил отход бравых аскари и помог им перейти в наступление. Британский Северо-Ланкастерский полк, состоящий только из старослужащих европейцев, силой в 800 человек, был отброшен с тяжелыми потерями. Точно так же наступавшая между этим полком и берегом моря индусская бригада (кашмирские стрелки) после упорного уличного боя оказалась выбита из захваченных ею домов.

Южнее Танги капитан Баумштарк подкрепил фронт своей ротой, и я наблюдал, как после примерно часового боя аскари начали отходить между пальмами к дороге Танга-Пангани. Европейцы из штаба немедленно бросились туда и остановили этих людей. Я как сейчас вижу перед собой вспыльчивого и упрямого капитана фон-Гаммерштейна, когда он, полный возмущения, бросил пустую бутылку в голову одному из отступавших аскари. В конце концов, большая часть из сражавшихся здесь рот было молодыми, только что сформированными частями, которые смешались, попав под сильный неприятельский огонь. Но, когда мы, европейцы, появились перед ними и начали над ними насмехаться, они скоро пришли в себя и убедились, что не всякая пуля попадает цель. Но в общем натиск, который производился противником на нашем фронте, был все-таки настолько сильным, что я не считал возможным медлить дальше с выполнением своего плана и решил приступить к контрудару. Для этого в моем распоряжении была только одна единственная рота, но это была хорошая, 13 полевая рота. 4-я же рота, которую я с нетерпением ожидал с минуты на минуту, еще не прибыла.

До сих пор, судя по ходу боя, неприятель на своем открытом левом фланге не продвигался на юг дальше наших правофланговых частей. Таким образом, сюда именно и был направлен сокрушительный контрудар, и каждому участнику должен быть памятен момент, когда пулеметы 13 роты открыли фланговый огонь и привели к быстрому перелому боя. Весь фронт поднялся и бросился вперед с радостным криком. Между тем, прибыла также и 4 рота. Хотя, вследствие недоразумения, она и не была сразу направлена с похода южнее 13 роты, чтобы усилить обходное движение, а заняла место между этой ротой и остальным фронтом, ей до наступления темноты все-таки удалось принять участие в развитии успеха. Неприятель обратился в дикое бегство густыми толпами, и наши пулеметы перекрестным огнем с фронта и флангов косили целые роты, человека за человеком. Несколько аскари явилось к нам, сияя от радости, с английскими винтовками за спиной и с пленными индусами. Однако, тех наручников для немецких пленных, которые мы нашли у индусов, никто из нас на них не надел.

Представьте себе этот момент: в густом лесу все части многократно и беспорядочно перемешаны – свои с вражескими; раздаются нестройные крики на различных языках, и ко всему этому надо добавить быстро опускающуюся тропическую ночь. Тогда станет понятно, что организованное мною преследование совершенно не удалось. Я находился на правом фланге и быстро двинул ближайшие части в направлении на Рас-Казоне для энергичного преследования. Затем я отправился на левый фланг. Там я не нашел почти никого из наших людей, и только спустя более или менее продолжительное время я услышал в ночной темноте шум от сапог, подбитых гвоздями. Это был отряд аскари. Я был рад получить воинскую часть и несколько разочаровался, так как это был отряд с правого крыла под командой лейтенанта Лангена, который сбился с направления на Рас-Казоне и, таким образом, очутился на нашем левом фланге. Но этого было мало. Неизвестно почему войска сочли, что по приказу командования им необходимо опять отойти в прежний лагерь западнее Танги. Только ночью, на вокзале, мне удалось выяснить, что почти все роты выступили туда. Само собой разумеется, они получили приказ о немедленном возвращении, К сожалению, благодаря этому произошла такая задержка, что мы упустили возможность еще ночью при лунном свете обстрелять неприятельские суда прибывшей батареей капитана Геринга.

Только утром 5 ноября войска, сильное утомление которых было вполне понятно, прибыли опять в Тангу и снова заняли в общем положение прошлого дня. Оказать немедленно давление всеми силами на неприятеля у Рас-Казоне было бы нецелесообразно ввиду того, что местность там была совершенно открытая, и оба крейсера находились здесь в непосредственной близости. Однако, сильным патрулям и отдельным ротам, которые были выдвинуты на Рас-Казоне, чтобы тревожить противника, удалось все-таки внезапно обстрелять пулеметным огнем отдельные неприятельские отряды, несколько его лодок, а также палубу находившегося у госпиталя крейсера. В течение дня все больше укреплялось впечатление, что неприятель потерпел очень сильное поражение. Хотя вначале его потери в полном объеме известны быть не могли, но примерную оценку мы могли сделать как по часто встречавшимся грудам многих сотен павших, так и по запаху разложения, который, благодаря действию тропического солнца, окутывал всю местность. Мы оценивали потери очень осторожно – около 800 убитых, но теперь я думаю, что это слишком низкая оценка. Один высший английский офицер, который был знаком с результатами этого сражения, передавал мне позже по поводу другого боя, английские потери в котором он определял в 1.500 человек, что потери у Танги были значительно больше этой цифры. Теперь я считаю, что определять эти потери в 2.000 человек было бы слишком низкой оценкой. Еще более сильным было моральное потрясение неприятеля. Он почти начал верить в духов и привидения: уже спустя несколько лет меня спрашивали английские офицеры, употребляли ли мы при Танге дрессированных пчел, но, пожалуй, я могу сейчас признаться, что в одной из наших рот в решительную минуту все пулеметы были выведены из боя этими "дрессированными пчелами", так что мы от этого способа дрессировки пострадали, точно так же, как и англичане.

Неприятель чувствовал себя плохо и был действительно совершенно разбит. Его части бежали в диком беспорядке и, сломя голову, бросались в катера. Вероятность нового боя вообще не учитывалась. Из опроса пленных и найденных официальных английских документов выяснилось, что сводный англо-индийский экспедиционный корпус, силой в 8.000 человек, был совершенно разбит нашими войсками, чьи силы немногим превышали число в 1.000 человек. Только вечером нам стали вполне ясны размеры этой победы. Вечером явился английский офицер-парламентер, капитан Мейнертсгаген, и вступил в переговоры с посланным мною капитаном фон-Гаммерштейном о выдаче раненых. Капитан Гаммерштейн отправился в госпиталь, который был переполнен тяжело ранеными английскими офицерами, и от моего имени объявил, что они могут быть взяты англичанами под честное слово не сражаться против нас в эту войну.

Трофейное оружие дало возможность вооружить по-современному больше 3 рот; при этом особенно пригодились нам взятые пулеметы. Настроение войск и доверие к начальникам сильно поднялись, и я одним ударом освободился от большей части затруднений, которые тяжелым тормозом лежали на командовании. Продолжительный огонь судовых орудий, безрезультатный вследствие закрытой местности, перестал пугать наших бравых чернокожих. Материальная добыча была значительна. Кроме 600.000 патронов, неприятель бросил все наличное телефонное имущество и так много обмундирования и снаряжения, что их могло хватить, по крайней мере, на год для удовлетворения наших потребностей, особенно в теплых шинелях и шерстяных одеялах.

Наши собственные потери оказались незначительны. Было убито около 16 европейцев, в том числе отличный офицер капитан фон-Принц, 48 аскари и носильщиков пулеметов. Европейцы были погребены в общей братской могиле в тени чудесного дерева, где теперь их имена нанесены на простую дощечку.

Уборка поля битвы и погребение убитых потребовало нескольких дней напряженной работы всей армии; улицы были буквально усеяны убитыми и тяжело ранеными. Последние на непонятном языке просили о помощи, которую при всем желании не всегда можно было оказать немедленно.

На нашем главном перевязочном пункте, расположенном вне Танги, наш санитарный личный состав самоотверженно ухаживал за своими и неприятельскими ранеными под огнем тяжелых судовых орудий. Еще вечером 4 ноября я посетил раненых. Это было тяжелое зрелище. Я не предвидел, что лейтенанту Шоттштадту, который сидел на стуле, тяжело раненый в грудь, осталось жить всего только несколько минут. Английский лейтенант Кук, 101 индусского гренадерского полка, лежал тут же с тяжелым ранением ноги. Рана этого цветущего молодого офицера, который попал к нам в руки в месте горячего боя на индусском левом фланге, не могла изменить его веселого настроения. Так же, как и большую часть остальных раненых, его в течение 9 месяцев лечил в полевом лазарете в Корогве наш лучший хирург, штабной врач, доктор Миллер. Он начал уже ходить, когда, к сожалению, несчастный случай на лестнице привел к смертельному исходу.

Дни боев у Танги впервые предъявили значительные требования к уходу за ранеными. С этой целью в Корогве, а также и в других пунктах Северной железной дороги были устроены лазареты, куда больные могли быть доставлены без пересадки по железной дороге. Для перевозки не было особого постоянного санитарного оборудования, но никогда не представляло больших затруднений создать все необходимое.

Несмотря на явную неудачу у Танги, можно было ожидать, что англичане не смирятся с таким положением. И после своего поражения противник во много раз превосходил нас численно; поэтому попытка десанта в другом месте была вполне вероятна. Однако, поездка на велосипеде 6 ноября в северном направлении к бухте Манза убедила меня, что неприятельские суда заходили сюда, по-видимому, только для ухода за своими ранеными и для погребения умерших и не имели целью никакого десанта. Затем флотилия ушла в направлении на Занзибар.

В то время для меня было интересным короткое посещение нашего правительственного госпиталя у Рас-Казоне, который был уже очищен от английских раненых, отпущенных под честное слово. Здесь лежали два немецких офицера, раненых 3 ноября у Танги, а также и другие раненые в прежних боях офицеры, которые могли наблюдать из лазарета за событиями во время главного боя, 4 ноября, находясь позади английского фронта. С напряженным вниманием следили они за десантом у Рас-Казоне и наступлением на Тангу; затем после обеда они услышали огонь наших пулеметов, решивших исход боя, и выстрелы неприятельских судовых орудий, а также видели у самого госпиталя дикое бегство неприятеля. Многочисленные падавшие близ лазарета пули, к счастью, не причинили никакого вреда. 5 ноября очень рано они вдруг снова услыхали орудийную стрельбу со стороны Танги; они предполагали, что это, должно быть, немецкие орудия. Действительно, это были две наших пушки, которым, хотя и не удалось ночью, при свете луны, взять на прицел английские транспортные суда, с наступлением дня сделали несколько удачных выстрелов. К сожалению, дальше стрельбу продолжать было нельзя, так как дым от выстрелов сразу выдал местонахождение орудий и привлек на них огонь судовой артиллерии.

Между тем выяснилось, что наступление неприятеля у Танги не являлось каким-то отдельным предприятием, но было задумано в более широких размерах одновременно с другими действиями. 3 ноября северо-западнее Килиманджаро, у горы Лонгидо, которую занимал капитан Краут с тремя ротами аскари и конной ротой европейцев, неожиданно в утреннем тумане появились английские войска. Первые выстрелы раздались как раз в то время, когда к Лонгидо пришел по гелиографу приказ, что капитан Краут должен отойти к Неймоши. Неприятель, силою около тысячи человек. взобрался в нескольких местах на лежащую среди открытой степи огромную гору Лонгидо, пользуясь проводниками из племени массаев, которые кричали нашим постам: "Мы люди капитана Краута". Но нашим быстро развернувшимся полевым ротам удалось в скалистой местности охватить части противника и быстро их отбросить назад. Неприятельский конный отряд, который был замечен в степи у подножия горы и, по-видимому, хотел на нее взобраться с юга или же прервать нашу связь, был взят под действительный огонь и отброшен.

Вероятно, в связи с этими событиями в области Северной железной дороги находились и действия противника у озера Виктории. В конце октября в округ Букоба с севера вторглись многочисленные отряды племени ваганда. Для поддержки 31 октября из Муанзы была отправлена часть из 670 ружей, 4 пулеметов и 2 орудий на небольшом пароходе "Муанза" с 2 буксирами и 10 баржами. Вскоре после выхода эта флотилия была атакована вооруженным английским пароходом, но ей удалось без повреждений вернуться назад в Муанзу. Английская попытка десанта у Каджензе севернее Муанзы потерпела неудачу и была отбита огнем наших постов.

Таким образом, в начале ноября была налицо попытка нападения на нашу колонию с разных сторон, организованного в крупном масштабе. Неудача этого нападения возбудила в каждом из нас надежду, что мы сможем держаться, пока будет держаться Германия, а отрывочные известия, которые мы смогли перехватить, дали нам в этом уверенность.

Хотя мы в период боя у Танги еще не слыхали имени Гинденбурга, но в то же время ничего не знали и о неудаче на Марне и находились под впечатлением победоносного наступления во Францию{23}.

Глава пятая. В ожидании дальнейших событий (Ноябрь – декабрь 1914 года)

Обратная переброска войск к Неймоши. Служба в штабе. Автомобили и носильщики. Разведывательные поездки на автомобиле. Продовольствие и подвоз. Этапные дороги. Тяжелая работа и развлечения. Богатое снабжение продовольствием. Голодный обер-лейтенант. Воскресные охоты. Снабжение войск мясом

Учитывая вероятность угрозы для области Килиманджаро со стороны неприятеля, я считал необходимым после решительного столкновения у Танги, которое все равно нельзя было уже использовать более широко, быстро перебросить войска опять в район Неймоши. Радость колонистов Северной области, которые составляли большинство сражавшихся у Танги европейцев, была неописуема. Первый поезд с европейцами подошел к Неймоши украшенный цветами. Мне оставалось еще достаточно дел у Танги, и я только через несколько дней прибыл на вокзал Неймоши, где командование опять принялось за свою деловую работу. При недостатке личного состава мы не могли себе позволить иметь постоянно отдельных людей для выполнения различных обязанностей. Как офицер штаба должен был в случае необходимости превращаться в стрелка или велосипедиста, так и интенданту приходилось быть ординарцем, а писарю стрелять в бою и работать а качестве посыльного.

Большим облегчением для штабной работы являлось то, что мы располагались в построенном по-европейски здании вокзала, где, несмотря на большую тесноту внутри штаба, могли путем личного общения разрешать большинство вопросов. Мы располагали хорошим телефонным и телеграфным оборудованием и находились в центре телефонной связи и телеграфных линий в обоих направлениях – как на Тангу, Тавету, восточнее и западнее Килиманджаро, к Лонгидо, так и к Аруше которые мы или провели, или усовершенствовали там, где они уже имелись. Бывали недели, когда наша служебная деятельность проходила почти как в мирное время, хотя и при повышенном темпе работы. Почти никто в штабе не был знаком или подготовлен к штабной деятельности, однако общая работа выполнялась дружно и успешно. Она поддерживалась высокими стремлениями, любовью к делу и товарищеской спайкой.

Я отправился в автомобиле – мы ведь построили себе также автомобильную дорогу и до Лонгидо – к расположенной между Лонгидо и Килиманджаро Энгаре-Нероби ("Холодная река"), небольшой речонке, которая с северных склонов Килиманджаро пересекает степь в северо-западном направлении. Там на своих фермах жило несколько бурских семейств{24}. Отряд Краута перенес сюда свой лагерь, так как снабжение продовольствием до Лонгидо при двухдневном марше через степь не могло быть защищено от нападения, а потому являлось слишком рискованным. Я убедился, что также и здесь, севернее Килиманджаро, нельзя ожидать в данное время военных действий, и вернулся в Неймоши.

Дорога от Неймоши, куда по железной дороге сосредоточивалась главная масса запасов продовольствия из Узамбары и из областей, расположенных далее на юг, имеет длину в 50 километров. Хотя мы имели в своем распоряжении незначительное количество автомобилей, а именно всего 3 легковых и 3 грузовика, но и это число в наших условиях приносило существенную пользу. В сухую погоду по хорошо оборудованной дороге трехтонные грузовики могли свободно в течение для проехать из Неймоши в Тавету и обратно, тогда как носильщикам требовалось для этого, по крайней мере, 4 дня. Таким образом, этот расчет показывает, что один автомобиль может совершить ту же работу, что и 600 носильщиков, которые к тому же сами нуждаются в продовольствии.

Нельзя не согласиться с решением, которого позднее придерживались англичане, -снять переноску грузов с плеч носильщиков и животных и заменить их автомобилями, тем более, что люди и животные очень страдали от тропических заболеваний. Но мы имели только ограниченное количество автомобилей. Нам постоянно приходилось даже в этот удобный для снабжения продовольствием спокойный период войны прибегать к носильщикам. Еще и сейчас я вспоминаю радость тогдашнего интенданта, когда из Муанзы в Неймоши прибыл караван носильщиков в 600 вассокума. Они доставили от озера Виктории через Кондоа-Иранги рис, в котором здесь ощущался острый недостаток. Принимая во внимание, что носильщик во время этого марша, потребовавшего, по меньшей мере, 30 дней, сам ежедневно съедает килограмм продовольствия, а несет, самое большее, 25 килограммов, – марши должны быть организованы очень обдуманно и проходить преимущественно по населенной и богатой продовольствием местности, чтобы вообще такой способ транспортирования представлял известную выгоду. Если, несмотря на эти недостатки, переноска грузов носильщиками применялась в широких размерах, то это указывает на те затруднения в снабжении продовольствием, с которыми мы должны были считаться.