Текст книги "Лето"

Автор книги: Оскар Лутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Весь этот день Йоозеп не отдает ни одного распоряжения, которые следовало бы выполнить «тотчас же». Он молча выпивает свой утренний кофе, перелистывает какие-то таинственные бумаги, роется в чемодане, натирает себе виски пахучей жидкостью, сыплет на язык белый порошок, морщится и несколько раз повторяет: «Черт возьми!»

Затем он усаживается на пороге сарая и, болтая ногами, грызет соломинку. Потом снова возвращается во двор, немного беседует с матерью, заводит разговор о том, как выращиваются свиньи, и о других хозяйственных делах, после чего надолго исчезает в сенях амбара.

Должно быть, день этот придется вычеркнуть не только из календаря, но и вообще из всей жизни Тоотса. Высокий, статный, живой парень сегодня кажется обмякшим и вялым. В окрестностях Паунвере шатался в поисках пристанища примерно средней величины горб. Видно, этот горб и устроился сейчас на спине у Тоотса.

В полдень мать Йоозепа подходит к сенцам амбара, приоткрывает двери и зовет:

– Йоозеп! Кушать хочешь?

– Да что-то не особенно, – доносится из сеней слабый голос.

– Что с тобой? Болен ты?

– Нет… нет… Только ишиас этот, или как его звать… ломота в ногах. Лежу тут на сосновых ветках да на сенной трухе – может, выгонят болезнь.

– Но кушать-то все равно нужно, – не унимается мать. – Ломота – хворь упорная, это верно; гляди, как она тебя вчера подкосила, ты и ходить не мог… А только поесть надо, это лечению не помешает.

– Оно, конечно, не помешает, – слышится голос из темноты. Голос этот такой низкий и глубокий, что есть все основания надеяться: если хорошо над ним поработать, то его обладатель может стать неплохим оперным басом.

– Так иди же! – говорит старуха и улыбаясь возвращается в дом.

Через несколько часов мы видим Тоотса на пороге амбара – он сидит в позе человека, глубоко над чем-то размышляющего.

«Гм… – старается он припомнить. – Купил я вчера мочалку и морскую соль или не покупал? Или все же купил, но где-то забыл? Сам бес не разберет!»

Вообще можно подумать, что Тоотсу нравится размышлять, вспоминать прошедшие времена и строить планы на будущее именно так, сидя на пороге. А если случается, что ему некоторые вещи недостаточно ясны, то неизменный виновник этого – «бес».

«Гм, гм… – продолжает он рассуждать. – Купил я морскую смолу… фу ты! морскую соль, а не морскую смолу… так вот – купил я морскую соль и мочалку или не покупал? Но все эти штучки, конечно, ерунда по сравнению с этим самым… этим, ну как его… Так и есть!»

Тоотс хлопает себя ладонью по лбу и испуганно смотрит куда-то вдаль.

«Неужели я вчера и впрямь ходил туда? – с ужасом спрашивает он себя. – Уж туда мне никак нельзя было показываться, потому как…»

Хуже всего то, что некого расспросить о вчерашнем, Имелик живет далеко, а Кийр… О, нет! К ним Тоотс больше ни ногой, если б даже он прожил тысячу лет и ему пришлось бы в жизни выяснять самые запутанные дела. Нет, только не туда!

Но что же тогда делать?

Под вечер Тоотс напяливает свою украшенную пером шляпу, снимает с гвоздя хлыст и медленно направляется по дороге в Паунвере. Сегодня он уже в своем обычном охотничьем костюме, так как одно все же запомнилось ему твердо: сюртук – далеко не подходящее одеяние для прогулок, особенно в такую жаркую пору.

Поравнявшись с домом портного, он переходит на быстрый петушиный шаг и старается смотреть совсем в другую сторону, словно никогда и не имел ничего общего с обитателями этого дома. На перекрестке он на мгновение останавливается, глядит в сторону кладбища и чуть слышно бормочет про себя:

– Здесь мы были – это факт. Но пошел ли я по этой же дороге к кладбищу… разрази меня гром – не припомню. Все-таки, видимо, не пошел, – чуть погодя добавляет он. – Вспоминается, будто мы прощались с Имеликом у ворот Заболотья и о чем-то уславливались… Если бы я пошел на хутор Ра… Рая, как мог бы я потом встретить Имелика? Нет, должно быть, вчера я туда не ходил.

Обсуждая таким образом преданные забвению события, Тоотс медленно, как бы нехотя бредет к кладбищу. Солнце уже заходит, на крестах среди деревьев вспыхивают медные дощечки.

Неожиданно откуда-то появляется длинноногий юноша в соломенной шляпе с узкими полями и, поигрывая тросточкой, приближается к кладбищу с противоположной стороны. Он успел уже взобраться на гребень холма, где лежит кладбище, и в лучах заходящего солнца напоминает сейчас огромный гвоздь о двух ножках, скрепляющий небо с землей.

Тоотс подносит руку к глазам, вглядывается в это удивительное зрелище на гребне холма и ощущает желание поскорее куда-нибудь исчезнуть. Беспомощно оглядевшись несколько раз вокруг, он делает даже движение, будто собирается пойти на кладбище, но все же остается на месте. Если он не сразу узнал этого человека, это еще не значит, что тот его не узнал. Во всяком случае, прятаться бесполезно, да уже и поздно. Лицо человека там, наверху, сияет на солнце, как позолоченный орех на рождественской елке, его действительно трудно узнать, но самого Тоотса сверху видно так же ясно, как он сам видит сейчас людей, направляющихся к церкви.

– Добрый вечер, Аадниэль! – восклицает усмехаясь Тоотс, когда человек подходит поближе.

Кийр отвечает сразу же длинной и путаной фразой, из которой Тоотсу понятны лишь отдельные слова; слова эти – «вчера» и «сегодня опять», все остальное слилось в неясное бормотанье. При этом на лице Кийра нельзя прочесть особой радости по поводу новой встречи со школьным товарищем.

– Как ты сюда попал? – спрашивает его Тоотс.

– Как попал… Так же, как ты попал, так и я попал. Пришел.

– Гм… – замечает Тоотс. – Чего ты такой злой?

– А, да что там – злой… – отвечает Кийр, размахивая тросточкой. – С тобой же вообще нельзя… Целый день сегодня проболел, сейчас вышел немножко… проветриться. Ходил на могилу бабушки.

– Вот чудо! – вскрикивает Тоотс. – Точь-в-точь, как и я. Я то же самое… И тоже пришел на могилу бабушки. А теперь куда бредешь?

– Куда? – хмуро отвечает Кийр. – Куда же мне идти, как не домой.

– Ага-а! – живо отзывается Тоотс. – Ну и иди себе домой. До свидания! А я схожу на могилу бабушки и оттуда тоже домой. До свиданья, будь здоров, Аадниэль!

Школьные приятели расстаются. Кийр спускается с холма, а Тоотс спешит на кладбище, словно боясь опоздать на могилу бабушки. За воротами он останавливается и подозрительно глядит вслед ушедшему.

– Удивительное дело! – говорит он себе. – Где же, собственно, похоронена его бабушка, если он разыскивал ее могилу на шоссе? Шут его знает, этого рыжего!

Тоотс грызет ногти и с нетерпением ждет, пока соученик его отойдет подальше. Затем украдкой выходит из-за ворот и, подобно библейскому Лоту, не оглядываясь назад, бежит через горку. Когда он спустя некоторое время все же на минуту оборачивается, то к ужасу своему замечает, что рыжеволосый крадется следом за ним. Долговязый слизняк этот успел уже почти настигнуть его, так что о бегстве нечего и помышлять.

«Как этому бесу удалось меня так быстро нагнать?» – проносится в голове у Тоотса обидная мысль. И хотя игра проиграна, ему все-таки хочется предпринять еще одну попытку. Он шагает обычным шагом, делая вид, будто и не замечает, что за ним по пятам, размахивая тростью, мчится Кийр. Затем Тоотс резко оборачивается и останавливается.

– Так я и думал, – бормочет он про себя, – бежит. Ну и пусть, – добавляет он тут же, – теперь надо пойти ему навстречу и спросить, за кем он, собственно, гонится.

Кийр в это время убавляет шаг и поглядывает назад, на кладбище, с таким видом, словно ему нет никакого дела до Тоотса.

– Ты же собирался домой, – спрашивает его Тоотс с другой стороны шоссе.

– Ну да, – отвечает Кийр краснея. – Я и пойду, но я забыл на могиле бабушки книгу.

– Господи боже мой! – восклицает Тоотс. – Так чего же ты сюда явился? Могила-то ведь на кладбище.

– Ну да, на кладбище, но я пришел поглядеть, может, я книгу выронил где-нибудь здесь.

– А-а, – тянет Тоотс и шарит по земле глазами. – Что-то не видать ее нигде… А не помнишь ли, Аадниэль, ходили мы вчера на кладбище?

– Вчера? – Кийр искоса смотрит на Тоотса и покачивает головой. – Нет, вчера мы сюда и близко не подходили. Но тебе, Йоозеп, правда, очень хотелось сюда подняться.

– Чего ты болтаешь? Не может этого быть!

– Да, да, тебе хотелось пойти на хутор Рая.

Кийр морщит лоб и усмехается уголками рта, выражая этим не то сожаление, не то упрек, а может быть, и то и другое вместе.

– На хутор Рая! – удивляется Тоотс. – Я – на хутор Рая! Чего я там забыл?

– Вот этого я не знаю, – отвечает Кийр, втягивая голову в плечи. – Но тебе хотелось туда пойти. Не заартачился бы Имелик, так ты бы и пошел.

– Вот так штука! Да нет! Ты врешь! – снова сомневается Тоотс. Голос его как-то нелепо дребезжит и, меняя тон, неожиданно переходит в бас.

– Вру! – злится Кийр. – Очень мне нужно врать. Ты и правда ничего не помнишь?

– Не помню.

– Тогда ты, значит, и того не помнишь, что мы собирались в воскресенье встретиться у церкви, чтобы пойти к кистеру.

– К кистеру? Ага! Нет, нет, нет, погоди, это я помню. Мне об этом Имелик еще у ворот нашего дома напомнил.

Тоотс покручивает свои рыжеватые усики, играет хлыстом и бросает взгляд в сторону церкви.

«Вот кикимора, – думает он, – как запомнил все, что было вчера! Сам был пьян вдрызг, ходил кособоко, а сейчас гляди – выкладывает как по писаному. Во всяком случае, теперь ясно, что там я вчера не был. И это очень хорошо, что Имелик заартачился».

Наступает пауза. Кийр кончиком трости чертит на песке свою фамилию, вырисовывает рядом с ней какой-то цветочек, вздыхает и поглядывает в сторону хутора Рая, где среди других строений четко выделяется красивый жилой дом. Но вдруг взгляд его становится пристальным, маленькие, как булавочные головки, глаза расширяются и веснушчатое лицо заливается густой краской.

– Что там такое? – спрашивает Тоотс, заметив, как изменилось лицо у Кийра. Сдвинув шляпу на затылок, Тоотс подносит руку к глазам и по примеру своего собеседника всматривается в ту же сторону.

– Да нету там ничего, – отвечает Кийр, делая равнодушное лицо.

– Как это ничего нету? – допытывается Тоотс. – А чего ж у тебя нижняя челюсть затряслась?

– Мне холодно.

– Холодно? Кому же сейчас холодно! Хо-хо-хо! Ему, видите ли, холодно!

Тоотс снова приставляет руку к глазам и внимательно всматривается.

– Кто-то идет, – произносит он наконец. – И если не ошибаюсь, женщина.

– Возможно, – безучастно отвечает Кийр. Но уголки рта его кривятся. Трудно сказать, хочет ли он этой гримасой скрыть приступ смеха или же это просто вымученная улыбка. Приятели снова умолкают. Несмотря на долгие годы разлуки, разговор между ними как-то не клеится. Раза два Тоотс, правда, делает попытку подойти к Кийру поближе, протягивает руку к пуговице его сюртука и улыбается, словно ему хочется о чем-то спросить, но так и произносит ни слова. Кийр топчется на своих длинных, тощих ногах, то и дело опираясь на трость. Затем он делает несколько шагов по дороге к хутору Рая, но, заметив, что Тоотс собирается идти туда же вместе с ним, останавливается.

– А твоя книга! – восклицает Тоотс.

– Ах да! – отвечает Кийр, глядя на него исподлобья.

Приятели шагают к воротам кладбища и здесь снова задерживаются. Кийр хмурит брови, что-то про себя бормочет и энергичным шагом направляется к церкви, видимо, твердо надеясь таким образом избавиться от Тоотса.

Но от школьного приятеля не так-то легко отделаться.

– А твоя книга! – шагая за ним, напоминает Тоотс. Как проклятие, ходит он за ним следом, похлопывая себя хлыстом по голенищам. – Пойди возьми свою книгу на могиле бабушки. А то куда ты, дурень, без книги пойдешь? Сегодня – книга, завтра – книга, так даже большая библиотека не выдержит. Иди, неси с бабушкиной могилы свою книгу.

Кийр поворачивает назад. Он, кажется, вообще потерял способность что-либо решать. Куда бы он ни ступил, всюду за ним следует этот палач в шляпе с перышком! А барин из России, напротив, чувствует себя хозяином положения. Он отворачивается и хохочет, как бес, над растерянностью Кийра.

– Чудесная погодка, Аадниэль, не правда ли? Пум-пум-пум-хм-хм-хм!.. – спрашивает он, давясь от смеха.

Один бог знает, как долго продолжалась бы вся эта возня на кладбищенском холме, будь у наших школьных приятелей достаточно времени, чтобы в соответствии с обстоятельствами проявить все свои таланты. Но личность, приближавшаяся к кладбищу со стороны хутора Рая, тем временем подошла уже довольно близко, и появление ее вносит некоторую ясность в запутанную ситуацию. Личность эта оказывается белокурой молодой девушкой. Кийр откашливается и с почтительного расстояния отвешивает ей поклон.

IX

Молодая девушка приближается медленно, смиренно потупив взор. Так шествуют в монастырском саду монахини перед вечерней молитвой. Почтительное приветствие Кийра остается даже незамеченным, и рыжеволосый вынужден раза два нервно кашлянуть, чтобы как-то скрыть сове смущение. Лишь поравнявшись с молодыми людьми и после того как Кийр снова снимает шляпу, девушка поднимает наконец глаза, глядит на кланяющегося Кийра и улыбаясь кивает головой. В этот момент приподнимает свою украшенную пером шляпу и Тоотс, причем круглые глаза его выражают испуг.

Девушка останавливается и пристально, в упор глядит на Тоотса. Хотя у того сейчас такое чувство, словно в глаза ему попал песок, он мужественно выдерживает этот взгляд. Под конец он даже улыбается и поглаживает свои рыжеватые усики.

– Бог ты мой! – восклицает девушка. – Да ведь это же… это же Тоотс… господин Тоотс.

– Да, да, – отвечает он. – Я и есть. И, если не ошибаюсь, вы барышня… барышня Тээле… с хутора Рая.

– Совершенно правильно!

Бывшие соученик и соученица радостно подходят друг к другу и обмениваются рукопожатием. Кийр извивается, вертится вокруг них волчком и сопит за спиной у Тоотса до тех пор, пока девушка наконец не замечает его и здоровается. Но Кийра она приветствует как бы мимоходом, словно мирясь с неизбежным злом, и в то же время не отрывает взгляда от Тоотса.

– Как вы изменились! – удивляется Тээле. – Так повзрослели и возмужали, вас прямо не узнать. Не будь здесь господина Кийра, я, наверное, прошла бы мимо… Нет, это поразительно! А ведь не так уж много времени утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– О, все-таки! – с вежливой улыбкой отвечает Тоотс. – Добрых несколько лет миновало. Да и вы изменились, барышня… барышня Тээле. Ей-ей, доведись мне встретить вас где-нибудь в России… я бы вас не узнал, я в это убежден.

– Но как вы очутились здесь, в нашем краю?

– Так просто… взял да и приехал… Может случиться, вообще останусь на родине, буду хозяином в Заболотье.

– Но это же чудесно! – откликается Тээле. – Родине так нужны образованные люди, образованные земледельцы. Обязательно оставайтесь у нас, господин Тоотс.

– Но у него в ногах исиас, – попискивает из-за спины Тоотса Кийр. – Ему сначала вылечиться надо.

Фраза эта крапивой обжигает душу Тоотса, угрожая расстроить так прекрасно завязавшуюся беседу. Именно теперь барину из России становится вдруг ясно, что некоторые люди созданы лишь для того, чтобы служить обузой и помехой своим ближним. Примерно ту же истину незадолго до этого открыл для себя и Кийр и сейчас с особой остротой ощущает ее непреложность.

– Что вы сказали, господин Кийр? – спрашивает Тээле.

– Хи-хи! – кисло улыбается в ответ Кийр. – Исиас, исиас!

– Что это значит? – снова спрашивает Тээле и почему-то краснеет. В то же время по ее миловидному лицу пробегает тень недовольства.

– Нет, я и правда не понимаю, что господин Кийр хочет этим сказать, – произносит Тоотс, покашливая и косясь на своего приятеля. И прежде чем тому удается что-то разъяснить, Тоотс вновь подхватывает прерванную нить разговора.

– Разумеется, вы правы, барышня Тээле, – говорит он. – Родине нужны образованные земледельцы, в этом не может быть сомнения, но… Видите ли, земли маловато. Заболотье чересчур крошечное, чтобы… Вот если бы прикупить еще земли, можно бы использовать и новейшую сельскохозяйственную систему, ну а так… Кто его знает…

– Ах, бросьте, – возражает Тээле. – Не такой уж и маленький хуторок – ваше Заболотье.

– Да, но он весь в догах, – снова вмешивается Кийр, сочувственно покачивая головой.

За эти слова Тоотс готов был бы до тех пор дуть на светильник жизни Кийра, пока тот совсем не погас бы. И он сделал бы это спокойнейшим образом, без всякой душевной борьбы, почти так же просто, как он выпивает свой утренний кофе. Но присутствие Тээле удерживает его от резких мер против обидчика. Переступая с ноги на ногу, он как бы нечаянно наступает Кийру на мозоль, невнятно бормочет «pardon» и закуривает папиросу.

– Долги ничего не значат, – замечает после долгого молчания Тээле. – С долгами можно постепенно расплатиться: если хутор привести в порядок, он станет и больше дохода приносить. Не правда ли, господин Тоотс?

– Разумеется, – отвечает Тоотс. – А когда говорят о земледелии, то людям, которые в своей жизни ничего кроме ножниц и утюга не видели, лучше бы помалкивать.

Лицо Кийра заливается краской, и он с таким рвением начинает вертеть блестящую рукоятку своей тросточки, словно хочет совсем ее отломать. Тээле понимает, что между бывшими школьными приятелями пробежала черная кошка, и меняет тему разговора.

– А куда вы сейчас собрались? – спрашивает она, обращаясь одновременно к обоим собеседникам. И, она добавляет: – Если ничего спешного у вас нет и вы свободны, пойдемте к нам, в Рая, посидим немного, попьем чайку и поболтаем. У нас ведь столько общих воспоминаний и общих знакомых, вряд ли нам будет скучно.

Несмотря на вражду, Кийр и Тоотс, услышав такое приглашение, вопросительно переглядываются, как бы спрашивая совета друг у друга.

– Но ведь вы сами собрались куда-то, – после короткого раздумья начинает Тоотс. – Не помешаем ли?

– Ах, да что вы! – отвечает девушка. – У меня не такие уж важные дела, могу пойти и завтра и послезавтра, все равно когда.

– С превеликим удовольствием, – бормочет тогда Тоотс, и все общество направляется на хутор Рая. Время от времени Тоотс украдкой поглядывает на пышные волосы Тээле: заплетенные в тугие косы, они как бы венцом украшают голову девушки.

С прошлых времен ему помнится, что Тээле была чуть курносенькая; но сейчас он в корне изменил свое мнение и даже убежден, что никогда в жизни не видел такого прекрасного носа. Глаза у девушки остались такими же ярко-голубыми, но теперь они большущие, не такие, как представлял их себе Тоотс. Взгляд школьного приятеля скользит к ее плечам, на которые наброшена синяя газовая косынка. Тоотсу вдруг вспоминается, что в ту школьную пору он почему-то всегда думал, будто Тээле так на всю жизнь и останется приземистой, невысокой девчонкой; но теперь он с удивлением замечает, что у девушки прекрасная фигура и рост выше среднего. Конечно, высокие каблучки лакированных туфель делают ее чуть более высокой, но и без них у Тээле хороший рост. Белые холеные руки девушки позволяют заключить, что хозяйская дочка с хутора Рая не обременят себя крестьянской работой.

Кийр семенит то рядом с Тоотсом, то позади него, пытается даже иногда втиснуться между Тээле и Тоотсом, но управляющий каждый раз пресекает подобные попытки, резко взмахивая хлыстом между Тээле и собой. В конце концов бедняге Аадниэлю становится ясно, что хоть он здесь по счету и третий, но на самом деле превращается в пятое колесо в телеге. Тогда он принимается громко сопеть, ожесточенно сбивает тросточкой репейник у обочины и бормочет что-то невнятное себе под нос – словом, ведет себя так, что даже Тоотсу становится за него неловко. Тоотс вновь мысленно призывает на помощь сверхъестественную «силу», которая убрала бы у него сбоку или из-за спины эту сопящую жердь и уволокла ее куда-либо, где ей пришлось бы несладко. Но, видимо, «сила» эта и сейчас занята более серьезным делом и ей некогда возиться с рыжеволосыми существами на кладбищенском холме.

– Вы все это время жили в России, господин Тоотс? – спрашивает по дороге Тээле.

– Да, все время.

– Почему не приезжали в наши края?

– Причины были разные, – объясняет Тоотс. – Несколько раз собирался, но, черт знает… Всякий раз, когда, бывало, строишь планы, предлагают тебе новое, лучшее место где-нибудь в отдаленном имении. Приходилось сразу же переезжать, ничего не поделаешь. Хорошие должности на улице не валяются, будь то в России или где угодно.

– Да, это правда, – подтверждает Тээле. – А мы часто о вас говорили… с Тали, помните Тали?

– О да, как же не помнить! – восклицает Тоотс. – Я помню всех своих соучеников.

– Да, Арно Тали… – задумчиво и тихо, словно про себя, повторяет Тээле. – Из здешних мест, с хутора Сааре… Да, часто мы о вас говорили, господин Тоотс, вспоминали, как вы однажды в школе… Ах, чего мы там только не творили! Помните, как вы однажды на мне кофточку разорвали?

– Ну как же! – виновато улыбается Тоотс. – Я очень сожалею, что в тот раз…

– Ах, да ну вас! – смеется Тээле. – Я совсем не для того вспомнила, чтобы вас упрекнуть. Не хватало еще, чтобы мы теперь, через столько лет, поссорились из-за какой-то разорванной кофточки. Но что бы в те годы ни приключалось, сейчас все одинаково приятно вспомнить.

Девушка снова смеется, обнажая при этом ровный ряд белоснежных зубов, на которые Тоотс не может не любоваться. Тээле и в ту школьную пору часто хохотала, но тогда Тоотс не находил ничего особенного в этих двух рядах белоснежных зубов, разве только то, что они напоминали ему мышиные зубки. В наказание за эту свою слепоту управляющий имением теперь в сердцах обзывает себя «безнадежным остолопом».

– Да, – продолжает между тем Тээле. – Мы не только с Тали вспоминали вас, у нас и в семье часто о вас говорят. Мои родители будут очень рады вас видеть.

– Хм… – ухмыляется в ответ Тоотс. Но спустя несколько минут его вдруг осеняет новая мысль. – Скажите, барышня Тээле… вы живете здесь поблизости – не знаете ли, где сейчас Арно Тали? Если он дома, мы могли бы заглянуть на хутор Сааре. Он был хороший паренек, хотя немного такой… грустный.

– Нет, его дома нет, – медленно произносит Тээле, бросая печальный, почти тоскливый взгляд в сторону хутора Сааре. – В прежние годы он, правда, приезжал на летние каникулы домой, а в этом году его еще не было. Он живет в городе. Может быть, в конце лета и приедет, но пока… пока он все еще в городе.

– Странно, – рассуждает Тоотс, – зачем же ему жить в городе, если ему там делать нечего!

– А кто знает, – глядя вдаль, едва слышно говорит Тээле. – Ничего не могу об этом сказать. Он давно мне не писал. Да и вообще никому уже не пишет, даже своим родным. Мать ждет не дождется его приезда, а его все нет.

– Жаль! – говорит Тоотс, закуривая папиросу.

– Поди знай, – попискивает Кийр. – Может у него там в городе невеста завелась. Может, ему жаль город оставлять.

Эти слова и Тээле и Тоотс встречают долгим молчанием. По лицу девушки пробегает хмурая тень. Какая-то страдальческая черточка, которой Тоотс раньше не замечал, залегла в уголках ее губ. Управляющему имением ясно, что последнее замечание Кийра крайне бестактно, как и вообще все его разговоры сегодня. У Тоотса возникает желание отомстить рыжеволосому не только за себя, но и за другого.

– Мне придется скоро побывать в городе, – прерывает он молчание, – и я с удовольствием проведал бы его, да вот адреса не знаю. Надо бы как-нибудь сходить на хутор Сааре и узнать. Его адрес они во всяком случае должны знать.

– Адрес его и я знаю, – внезапно оживляется Тээле. – По крайней мере весной он еще там жил. Может быть, только в самое последнее время перебрался на другую квартиру.

Тоотс вытаскивает записную книжку и записывает адрес Тали.

– Обязательно зайду. Славный он был паренек.

– Передайте ему и от меня привет, – говорит Тээле, – и скажите, что его дома ждут.

– Ладно, – отвечает Тоотс, похлопывая себя по нагрудному карману, куда он снова засунул записную книжку.

Бывшие однокашники добираются наконец до хутора Рая.

– Какой роскошный дворец! – восторгается Тоотс, останавливаясь перед домом. – Вот это я понимаю, это напоминает мне Россию. В таком доме недурно жить. А не скажете, барышня Тээле, сколько десятин земли на хуторе Рая?

– Этого я вам, право, не могу сказать, господин Тоотс, – улыбаясь отвечает Тээле, легко взбегая на парадное крыльцо.

– А-а, ну да… – бормочет Тоотс, идя вслед за нею. На пороге дома Тээле на минуту оборачивается. Кийр стоит у крыльца, вертит в руках свою узкополую шляпу и отвешивает в сторону прихожей какие-то нелепые движения; при этом лицо его болезненно морщится, словно он проглотил что-то неимоверно кислое.

– Ну, господин Кийр, – зовет его девушка, – чего же вы ждете? Входите!

– Ах, не знаю, стоит ли, – смиренным тоном откликается рыжеволосый. – Очень благодарен! Может быть, я помешаю. Я… я…

– Что за разговор! – укоризненно замечает Тээле. – Кому вы помешаете? Входите скорей и не кривляйтесь!

Кийр бочком, как бы нехотя, входит в дом.

Хозяева очень радушно встречают дальнего гостя, В этот вечер в горнице на хуторе Рая нет конца расспросам и ответам. Тоотс, закинув ногу на ногу, рассказывает о России, о новых «системах земледелия и скотоводства» и о культурных проблемах, стоящих перед родным краем. При этом он нещадно курит и угощает хозяина усадьбы папиросами, привезенными с чужбины. И снова Кийр замечает, что барин из России окончательно затмил его, Кийра, своим блестящим красноречием. Да, что бы там ни говорили и ни думали, но этот прежний лоботряс, на которого кистер бывало жаловался, говоря, что тот вгонит его в гроб, и впрямь нахватался за эти годы больших знаний. Может быть, прав был папаша Кийр, когда гнал его, Георга Аадниэля, поездить по белу свету, поглядеть, как люди живут?

После ужина, когда уже обо всем достаточно поговорено, старики уходят и в комнате остаются только Тээле и два ее бывших соученика. Теперь уже судачат о прежних однокашниках. Временами Тоотс отпускает по адресу того или другого весьма остроумные реплики, что вызывает у Тээле взрывы смеха, а Кийра заставляет смущенно поджимать губы. Изредка управляющий имением вплетает в разговор какой-нибудь совершенно невероятный эпизод из своей жизни и с таким юмором и живостью рассказывает о том, как выходил победителем из всяких житейских передряг, что девушка то и дело вскидывает на него глаза, словно недоумевая: неужели это действительно прежний Тоотс, Кентукский Лев, кого в свое время считали сущим наказанием для всей Паунвереской приходской школы?

Затухший и остывший самовар снова подогревают, Тээле открывает настежь все окна, садится к столу, и разговорам и чаепитию опять нет ни конца ни края.

Уже близится весенняя ночь, вдали затягивает свою монотонную песню коростель, где-то далеко, может быть на кладбище, пощелкивает соловей, а эти трое по-прежнему сидят за столом и жужжат, и жужжат в горнице хутора Рая, словно три огромных шмеля. Изредка в жужжание это врывается звонкий хохот девушки и напоминающий гул мотора смех Тоотса: «хм-хм-хм-пум-пум-пум». Тоотс чувствует себя совсем как дома и за весь вечер ни разу не замечает у Тээле того холодного равнодушия, которого он вначале так опасался. К счастью, и его школьный приятель Кийр воздерживается от своих сомнительных замечаний, что еще более улучшает и без того веселое настроение управляющего. Но, разумеется, он не забыл поведения своего приятеля, все записано куда следует, возмездие впереди, проценты на него растут, оно зреет и плодоносит, как земля эстонская.

– Ну, а теперь еще одну папироску, – говорит Тоотс, – и пора и честь знать.

– Не забудьте передать привет, когда в город поедете, – кричит Тээле с крыльца вслед приятелям.

– Не забуду, не забуду! – отвечает Тоотс. – Спокойной ночи!

X

Приятели довольно долго шагают рядом, не произнося ни слова. Выбравшись на шоссе, Тоотс ускоряет шаг и, оборачиваясь, поглядывает на Кийра. Но и тот не такой уж плохой ходок. Его длинные, худые ноги мелькают, как палки, под чуть согнутым вперед туловищем. Без особого труда он догоняет Тоотса, пытается даже обогнать его. Видя это, Тоотс дает «полный ход», и оба приятеля с такой быстротой шагают по шоссе, словно здесь идет состязание скороходов. Несмотря на все усилия, управляющему имением не удается обогнать рыжеволосого. Его даже охватывает испуг – в правой ноге он ощущает вдруг странную усталость, и подошва сапога при каждом шаге громко хлопает по земле.

«Этак далеко не уйдешь, – решает он про себя и резко останавливается. – Проклятая нога будто свинцом налита. Закурим да посмотрим – решится ли рыжий один мимо кладбища пройти».

Отойдя шагов на десять, Кийр оглядывается и замирает на месте.

– А ты чего не идешь? – кричит он, тяжело дыша.

– Ступай, ступай, – отзывается Тоотс. – Я здесь постою.

– А чего ты стоишь?

– Курю, соловья слушаю.

– Хм! – произносит Кийр, приближаясь к нему. – Сначала ты страшно спешил, а теперь, оказывается, есть время и стоять и соловья слушать.

– Ну да, нужно бы с этой стороны кладбища его послушать; а то, видишь ли, с той стороны, может быть, и не придется.

– Почему не придется?

– Я же не сказал, что не придется, я говорю: может быть, не придется.

– Почему?

– Почему, почему… – повторяет Тоотс. – Вот дурень, откуда я знаю, что со мной может случиться, когда мимо кладбища пойду. Да еще вопрос, пройду ли вообще.

– Ну-у?

– Да, да! – таинственно покачивая головой, подтверждает Тоотс. – Вот те и ну… Как будто ты сам не знаешь, что я с ними с давних пор не в ладах.

– С кем это ты не в ладах?

– С кем? С этими самыми! – Тоотс усиленно дымит папироской и подмигивает, указывая глазами на кладбище.

– Что ты болтаешь! – еле слышно бормочет Кийр, стараясь изобразить на лице недоверие и даже улыбку.

Но из улыбки ничего не получается. На лице его обычная гримаса, появляющаяся всякий раз, когда он оказывается в беде. Рыжеволосый украдкой бросает взгляд в сторону кладбища, придвигается к Тоотсу поближе и вытирает со лба пот. Но управляющий имением стоит молча, как пень, предоставляя приятелю возможность несколько минут вариться в собственном соку.

– Пустая брехня! – собравшись с духом, говорит Кийр. – Пошли, нас же двое мужчин…

– Двое мужчин, – усмехается Тоотс. – А что толку с того, что нас двое мужчин, когда их, может, тысяч десять.

– Тысяч десять! – в ужасе вскрикивает приятель.

– Ну конечно, тысяч десять. А ты что думал – один там или два? Хм, стал бы я из-за одного или двух еще прятаться да ломать голову, как мимо прошмыгнуть. Я давно был бы сейчас возле дома колбасника или даже в Киусна. То есть, я-то их не считал, но точно знаю: кладбище ими кишмя кишит. И это бы еще полбеды, не будь среди них одного личного моего врага; тот уж мне до гробовой доски не простит, что я однажды его по лбу здорово огрел. Конечно, он тогда сам был виноват, но затрещина есть затрещина… Иди теперь доказывай ему, что это было нечаянно, давай, мол, помиримся. Нет, Аадниэль, ты-то можешь идти, тебя они не тронут, а мне придется немало повозиться, пока доберусь до Заболотья.