Текст книги "Лето"

Автор книги: Оскар Лутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Почему?

– Ты уже в школьные годы любил фантазировать.

– А! – машет рукой Арно. – Из меня ничего не выйдет.

– Как так? – удивляется девушка. Она хочет еще что-то сказать, но вдруг начинает прислушиваться. За дверью кто-то кашляет, затем слышен робкий стук. – Да, войдите.

В приоткрытую дверь просовывается рыжая голова Кийра.

– Входите, входите! – повторяет Тээле.

– Нет… Я… – попискивает с порога Кийр. – Я… я боюсь помешать. Я… заглянул лишь на минутку. Здравствуйте! Мне нужно тебе… вам… что-то сказать. Не знал, что здесь чужие.

– Проходите. Здесь нет чужих. Вы же знакомы с Тали.

– Знаком, конечно, – бормочет портной, теребя в руках свою узкополую шляпу.

– Так входите и садитесь, не разыгрывайте комедию.

Рыжеволосый делает еще несколько шагов и присаживается на краешек ближайшего стула.

– Ну, что слышно хорошего? – спрашивает Тээле.

– Ничего. Жара страшная.

– У Тоотса были?

– Что? – пугается Жорж. – Ах, у Тоотса? Нет, не был еще.

– А почему?

– Не… не было времени. Потому я и пришел сюда… может быть, вы сами поговорите с Тоотсом об этом деле… Я не хочу туда идти. Может быть, лучше, если бы вы сходили…

– Я? И не подумаю идти к Тоотсу! Это дело ваше – пойти или не пойти. Вы же не маленький мальчик, которого надо взять за ручку и отвести в школу. Нет, Кийр, свои дела решайте сами, у вас достаточно для этого предприимчивости и энергии.

– Да, но…

Однако хозяйской дочке надоедает нытье жениха. Она поворачивается к Тали и заводит речь совсем о другом, рассказывает о барышне Эрнья, об Имелике, о том, как, однажды в погожий воскресный день все они были в гостях у кистера. Арно, вероятно, пробудет здесь до осени? Вот теперь их компания станет больше, можно веселее проводить время. Правда?

– Да, – отвечает Арно. – Я тут побуду немного.

Когда Тали собирается уходить, Кийр быстро вскакивает с места.

– Я тоже пойду. Мне нужно с тобой поговорить. – И, обращаясь к Тээле, добавляет запинаясь: – Завтра… я снова приду сюда, тогда и весточку вам принесу.

– Какую весточку?

– Да нет… Так просто… я… мне хотелось вам что-то сказать,

– Удивительно! Вечно вам нужно всем что-то сказать, со всеми нужно поговорить, и так ничего и не говорите. Что это вы чешетесь?

– Да нет, как это чешусь? Завтра принесу весточку. Затем оба школьных товарища покидают горницу хутора Рая так же тихо, как и появились. Тээле продолжает стоять посреди комнаты и в раздумье смотрит прямо перед собой. Красивые брови ее хмурятся, в уголках рта залегают горькие морщинки. Она резко срывает с цветка листок и раздирает его на мелкие кусочки. Затем озирается вокруг, словно ищет, что бы еще разорвать. Взглянув в окно, она видит, как школьные товарищи медленно шагают по проселку к шоссейной дороге. Один из них, к которому она совсем равнодушна, завтра вернется сюда и снова «принесет свою весточку», а другой, которого она так ждала, да и сейчас еще ждет, может быть, никогда больше не вернется; сегодня она сама отпугнула его своими безрассудными речами. Какая опрометчивость с ее стороны, какая глупость! Разве так отвоевывают потерянные сердца?

Нет, она не может больше оставаться в бездействии. Она должна наказать самое себя и в то же время отомстить тому, другому. Тээле быстро выходит в другую комнату, возвращается оттуда с фотографией и пачкой писем и рвет их на мелкие клочки, держа высоко перед окном: ей словно хочется, чтобы удаляющийся по дороге юноша видел ее поступок. Так будет порвана всякая связь с прошлым. Пусть все идет прахом. Все, что когда-то было дорого и мило. Смотри! Смотри, Арно! Вот она, твоя фотография, и твои лживые письма… На полу, в пыли. Ты сам этого хотел.

Девушка отбрасывает ногой клочки бумаги и в гневе произносит слова, которые должны остаться здесь, в этих стенах, слова, которых никто не должен слышать. Потом взгляд ее падает на обрывок письма, где можно разглядеть удивительные слова, кусочек фразы, шутливой, но в то же время такой ласковой, что Тээле невольно тянется поглядеть поближе. Да, так писал он когда-то… Но такие слова встречаются и на других листочках, она ясно помнит. Верно, они есть и еще где-то, надо только поискать. Девушка наклоняется еще ниже к листочкам, разглядывает, нежно касается их руками, как ребенок, сломавший любимую игрушку, и чувствует, как глаза ее вдруг застилает пелена, как сливаются все слова и фразы…

На разорванные листочки падает слеза, девушка тщательно подбирает с полу клочки бумаги и снова относит их в другую комнату.

Между тем школьные товарищи успели уже отойти довольно далеко и сейчас как раз сворачивают с проселочной дороги на шоссе.

– Да, Тали, – после некоторого вступления говорит Кийр. – Не окажешь ли мне по старой дружбе услугу?

– Например?

– Не пошел бы ты к этому старому Кентукскому Льву и не поговорил бы с ним об одном деле?

– Я прежде всего должен знать, что это за дело.

– Ну да… – нерешительно продолжает Кийр, втягивая голову в плечи. – Во всяком случае… Я сейчас тебе скажу… Но это должно остаться тайной, дорогой Тали. Об этом никто не должен знать, ни одна душе, понимаешь?

– Как тебе угодно, дорогой Кийр.

– Ну так вот… – Рыжеволосый постепенно оживляется. – Дело в том, что я решил научиться земледелию. К этому есть различные причины, о них я тебе как-нибудь потом расскажу. А во всей округе здесь никого, кроме Тоотса, нет. Хи-хи, да и Тоотс сам – не ахти какой знаток, но где лучшего взять. Не мог бы ты сходить к Тоотсу и сказать, что я хочу у него поучиться? А?

– Вот как. А не лучше ли тебе самому с ним поговорить?

– Нет, дорогой Тали. Ты же знаешь, Тоотс ужасный насмешник, а кое в чем у него вроде бы винтиков не достает. А теперь еще этот Либле там… Не хочется с ними канителиться.

– Но если ты пойдешь в Заболотье учиться, все равно придется с ними канителиться.

– Ну, тогда-то я как-нибудь справлюсь. Главное – сначала договориться. Будь добр, сходи. Видишь ли, после того, как ты пойдешь и принесешь мне оттуда весточку, я тебе расскажу такую забавную вещь, какая тебе и во сне не снилась. Пойдешь?

– Могу и пойти, – улыбается Тали.

– Ну вот, большое тебе спасибо! Теперь эта забота у меня с плеч долой. Видишь ли, дело в том, что Тоотс… хи-и… Тоотс метит к раяским хозяевам в зятья. Смешно, а?

Тали пожимает плечами и задумчиво смотрит в сторону Паунвере.

– Ну как же не смешно! – продолжает рыжеволосый. – Я ему сколько раз говорил: «Не выставляй себя на посмешище, Тоотс. Так Тээле и пошла за тебя, старого Кентукского Льва! У Тээле есть за кого выходить, Тали ведь еще жив-здоров…»

– Ах, оставь, оставь, дорогой Кийр! – машет рукой Арно.

– Как это – оставь? Ты что, раздумал на Тээле жениться?

– Оставим этот разговор. Поговорим о чем-нибудь другом. Пусть Тоотс женится на ком хочет.

– Вот как! Значит, ты не против того, чтобы Тээле вышла замуж за кого-нибудь другого? А? Не против? Скажи, скажи, приятель, я другим разбалтывать не пойду, это не в моих привычках. Ты, значит, не против?

– А что я могу иметь против? – хмуро отвечает Тали.

– Ага-а. Это я и хотел знать. Да и как ты можешь быть против, если у тебя уже другая есть, даже лучше, чем Тээле. Да и Тээле эта – тоже не бог весть какое сокровище. Правду говоря… Ну да ладно, что об этом толковать. Но для Тоотса она все-таки слишком хороша. Тоотс пускай достает себе индианку какую-нибудь из Америки или же в России ищет себе невесту. Хи-и! Правильно, Тали?

Тали улыбается и вдруг произносит:

– Ведь Тээле – твоя невеста.

– В самом деле? – оторопело спрашивает Кийр. – Ну да, ну да… Но кто это тебе сказал?

– Сама Тээле.

– Ах, вот что… Да, такой уговор у нас был, но сначала мне придется пойти к Тоотсу на выучку – вот в чем беда. А Тээле тебе раньше тоже говорила, что выйдет замуж только за земледельца?

– Не знаю, – покачивает Тали головой. – Не помню.

X

Тем временем ремонт хлева в Заболотье подвигается к концу. По просьбе Тоотса Либле привел из Каньткюла еще одного помощника – Краави-Яана; тот вначале помогал в плотницких работах, а сейчас его поставили крыть крышу. Теперь это будет вполне добротный хлевок, даже окна вставлены и ясли сделаны. Управляющий, подбоченившись, прохаживается по двору, радуется делу рук своих и бормочет про себя: «И на том спасибо».

В этот знаменательный день, когда Тоотс с удовлетворением смотрит на почти завершенную работу, в Заболотье снова появляется Тали и заводит речь об их школьном товарище Кийре. Управляющий и Либле таращат глаза от удивления. Это что за разговор? Кийр собирается учиться в Заболотье? Вот так штука! Неужели… Нет, этого Либле никак не может понять, хоть кол ему на голове теши. То, что рыжеволосого начисто обобрали в России, в Паунвере уже не было ни для кого секретом. Но что он станет навязываться в ученики в Заболотье – этого еще никто не знал, никто и предположить не мог.

– Ну что ж, – заявляет наконец Тоотс после длительных переговоров, – пусть приходит, раз ему охота.

– Да, пусть приходит, – подтверждает Либле. – Нам люди нужны. Работы хватит.

Арно прощается с друзьями и отправляется домой. Сперва он медленно идет по дороге, потом вдруг, что-то вспомнив, ускоряет шаг. Он не сворачивает на тропинку, ведущую к кладбищу, даже не смотрит в ту сторону, а шагает прямо по направлению к Паунвере. С тех пор, как они расстались, прошло уже довольно много времени – он наверняка должен получить сегодня письмо. С каким увлечением будет он, шагая по пыльному шоссе, читать это письмо, ее письмо! Потом он возьмет письмо с собой, когда пойдет гулять вдоль межи, и снова прочтет его, сидя на краю ржаного поля. Сегодняшнее письмо будет первым, а за ним последуют другие, еще много писем, – ведь она обещала. И так, отправляя свои и получая ее письма, он скоро дождется осени, когда они снова встретятся в городе. Ее слегка побледневшее за зиму лицо посвежеет, она загорит на солнышке, а характер за эти месяцы, прожитые в деревне, станет серьезнее, она не будет больше так часто стремиться на балы и вечера. Да! Сегодня он обязательно получит письмо – такое у него чувство.

Но письма не оказывается. Волостной рассыльный и сожалением покачивает головой я снова перебирает все письма, хотя прекрасно знает, что этого письма среди них нет.

Нет, нету такого письма. А если бы оно впрямь пришло, так неужели он, старый волостной рассыльный Митт, допустил бы, чтоб оно тут валялось? Он не мешкая сам отнес бы письмо на хутор Сааре пли передал бы с кем-либо из знакомых. Таковы, значит, дела. Пусть молодой саареский барин не беспокоится: если со следующей почтой письмо придет, так он, Митт, вовремя его доставит.

Арно рассеянно слушает старика. Едкий дым от трубки рассыльного и запахи, просачивающиеся из расположенной рядом камеры для арестантов, вызывают у него тошноту. Единственная мысль, которая сейчас мелькает у него в голове, – это обидное сознание, что письма той, далекой, вынуждены будут проходить такой грязный путь. Письмо, которого он с таким нетерпением ждет, будет брошено сюда, на этот замызганный стол; на чистом конверте, надписанном ее тонким почерком, появятся жирные, темные пятна, из трубки рассыльного упадет на него пепел. Чувство отвращения, охватившее Арно, еще больше усиливается, когда он слышит, что в камере кто-то зашевелился и, бранясь, требует воды.

– Ага-а, воды, – говорит рассыльный. – Подойдите-ка сюда, сударь, поглядите, что за птица у меня в клетке сидит. Теперь ей еще и воды захотелось. Видать, в клюве пересохло.

Но с Арно всего этого достаточно. Он быстро выходит из комнаты, и рассыльный провожает его уже во двор полным недоумения взглядом. Чудной парень! И чего это он убежал, даже в камеру не заглянул. Немало народу приходит поглазеть на эту редкостную птицу, а он убегает! Не виноват же старый Митт, что сегодня не было письма на хутор Сааре. Во всяком случае, письмо это, вероятно, очень интересное, раз его с таким нетерпением ждут. Ну ладно… старый Митт помнит не только адреса писем, прибывающих в Паунвере, но и содержание некоторых из них. Посмотрим…

Арно в это время шагает домой и по дороге говорит себе: «Порой молчание интереснее, чем переписка. Все равно… Может быть, со следующей почтой получу хоть несколько слов».

Дома он берет скрипку и долго играет грустную мелодию, такую грустную, что у бабушки слезы наворачиваются на глаза.

– Брось, Арно, – говорит старушка, – сыграй что-нибудь повеселее.

– Веселые песни сейчас в поле, – отвечает он.

– Ну да, верно, в поле. Но отчего ты играешь такое печальное? Мальчик, мой мальчик, тебя опять что-то гложет. Поди сюда, сядь рядом с бабушкой, я расскажу тебе старую сказку.

– Это дело другое, – улыбается Арно, подходит к старушке и нежно гладит ее морщинистую руку. Так, сидящими рядышком, и застает их Кийр – он рысцой притрусил под вечер на хутор Сааре.

– Иди с миром в Заболотье, – говорит своему рыжеволосому товарищу Арно. – Грехи твои тебе отпущены. Тоотс ждет тебя.

XI

И действительно – на следующее утро Кийр уже спозаранку оказывается на месте. Он в простой рабочей одежде, даже свою соломенную шляпу оставил дома и надел вместо нее картузик. Сопровождаемый благословениями родителей и насмешками Бенно, отправился он в путь, и вот теперь стоит во дворе Заболотья, готовый преодолеть любые трудности, лишь бы достичь желанной цели.

– Ага! – произносит Либле – он как раз в это время вышел из дома во двор с самокруткой в зубах. – Вот у нас и еще, одним помощником больше. Здорово, портняжный мастер!

– Да уж не знаю, – улыбается Кийр. – Если примете, так будет одним больше, если нет, то не будет.

– Ну, почему ж не принять. Еще вчера уговор был. Но скажите все-таки, какого черта вы так скоро из России удрали?

– Ох, Либле, – вздыхает рыжеволосый, – поставь меня лучше сразу на работу, только не спрашивай. Так с этой поездкой не повезло – всю жизнь помнить буду.

– Неужто? Гляди-ка – не повезло, значит! А разгон взяли немалый, когда в путь-то отправлялись. Да-а… А что касаемо работы – тут уж управляющего надо спросить. Он и укажет. Да вот и сам молодой барин Йоозеп.

– Здравствуй, Йоозеп, – приветливо обращается Кийр к подошедшему Тоотсу. Как бы там ни было, теперь он вынужден заискивать перед этим плутом и подлаживаться к его настроениям. А может быть, и не так уж трудно будет, ведь доброе слово и вражью силу ломит. Терпение, терпение! Если и эта последняя попытка провалится, Тээле будет потеряна для него навсегда.

– Здорово, здорово, приятель, – отвечает управляющий. – Ну, как дела? Как прошла поездка в Россию?

– В России не повезло. Пришел к тебе с просьбой, дорогой Тоотс. Скажи мне от чистого сердца, возьмешь ты меня в ученики? Тали вчера тебе об этом говорил. Жалованья мне не нужно, не нужно даже харчей, я на обед домой ходить буду. Только научи меня, как обрабатывать поля и скотину разводить.

– Ладно, – спокойно отвечает Тоотс. – Можешь приходить, но сначала ты должен пройти испытательный срок.

– Какой еще такой испытательный срок? – недоумевает Кийр.

– А как же иначе, дорогой приятель? – в свою очередь удивляется управляющий. – Разве ты этого не знал? Сначала человека берут на испытание, а потом уж в ученики. Я сам тоже прошел испытание. Как же я иначе смогу узнать, выйдет ли из тебя толк и вообще стоит ли с тобой возиться? Нет, испытание обязательно. Недаром русская пословица говорит: семь раз отмерь – один раз отрежь.

– Не-ет, – склоняет набок голову К.ийр, – я таких вещей не слышал. Правда, сапожников и портных берут на пробу, но…

– Ну вот видишь! То-то и оно! Как ты думаешь – ведь сапоги тачать или портняжить легче, чем землю пахать? И если уж сапожников и портных берут на испытание, так учеников опмана и подавно.

– А я опять же так рассуждаю, – вмешивается звонарь. – Испробовать – оно, конечно, тоже нужно, это верно, но перво-наперво, еще до пробы, надо бы это дело спрыснуть. Я так рассуждаю. Одно другому не помешает. Проба пробой, а спрыски – само собой.

– Постой, постой, Либле, – отстраняет звонаря рыжеволосый. – Дай нам сначала поговорить по-деловому. Я хотел бы знать – что это за испытание и как его проходят?

– Сам увидишь. Этой дорожкой все будущие опманы топают.

– Ну ладно. А долго ли придется быть на испытании?

– Долго ли… – бормочет про себя Йоозеп. – Ну, скажем, недельки две. Какой ты, право, смешной парень, Кийр. Без пробы я не знаю даже, хватит ли у тебя силенок для работы в поле.

– Силенок у меня хватит, – самоуверенным тоном заявляет портной.

– Это мы еще посмотрим.

– Я не такой слабый, как кажусь.

– Возможно, возможно. Но сначала скажи мне – нет, испытать тебя все равно придется, – ну так вот, сначала скажи мне, зачем тебе вообще захотелось в земледельцы податься? Ты же, чудак, не думаешь, что земледелие – это так себе, пустяковое дело, захотел – и давай работать?

– Нет, дорогой Йоозеп, я так не думаю. Если б я так думал, не пришел бы сюда учиться. Дело, видишь ли, в том… Н-да… так вот… я не знаю… Но раз уж мы с тобой так по-товарищески будем вместе трудиться… Разве лучше будет, если деревенские бабы начнут об этом судачить?.. Лучше уж я сам скажу тебе откровенно, почему мне захотелось стать земледельцем. То есть мне-то самому все равно – портной я или земледелец, но… Тээле хочет, чтобы я был земледельцем.

– Ага-а… – медленно и торжественно произносит Либле. – Тогда другое дело.

– Хм, хм! Тогда, конечно, другое дело, – подтверждает Тоотс. – Чего ж ты раньше не сказал?

– Ну, – пожимает плечами Кийр, – это же такая вещь… сами понимаете. Но теперь, когда я вам все откровенно выложил, будьте так добры, не обижайте меня. Или не то что не обижайте, а… относитесь дружески… Словом, будем друзьями, забудем все плохое, что было раньше… А спрыснуть, конечно, спрыснем, об этом уж позаботится мой старик. Приходите к нам хоть сегодня же вечером.

– Послушайте, господин Кийр, от ваших слов прямо слеза прошибает, – восклицает Либле. – Скажите на милость, кто вас когда-нибудь обижал?

– Нет, нет, – уклончиво отвечает Кийр. – Я этого и не говорю, но так… перебранки иногда бывали.

– Главное, чтобы кость выдержала, – вставляет Тоотс. – И чтобы тебе кое-какие работы не показались слишком трудными.

– Нет, дорогой Йоозеп, – лукаво усмехается рыжеволосый. – Не это главное. С трудностями я справлюсь, что бы там ни было. А главное – хи-хи-хи! – чтобы ты мне какую-нибудь старую обиду не припомнил. Знаешь, как мы бывало – иногда и поругаемся чуть-чуть… Понимаешь?

– Да какие там еще обиды! Не будь дураком. Главное – кость.

– Ну, раз обиды нет, так и кость выдержит. А сейчас ставь меня сразу же на работу. Увидишь, какой я сильный. Нельзя без пробы – так давай пробу! Мне никакая работа не страшна.

– Ладно, – соглашается Тоотс. – Работы в Заболотье хватит. Берись сразу же и откатывай эти вот оставшиеся камни от хлева на дорогу. Там сделаем каменный забор, чтобы посевы оградить.

– Ага, – кивает головой внимательный ученик. – Тогда скотина не забредет на поле, когда с пастбища пойдет.

– Вот-вот, – подтверждает управляющий. – Хорошо, что ты сразу вникаешь в дело. В том-то и вся суть, чтобы не только руки, но и голова работала. Ну хорошо, начинай: удачное начало – половина победы. Да обожди, я тебе вот что еще скажу: знаешь ты, зачем я вообще велел тебе эти камни откатывать?

Кийр склоняет голову набок, на минуту задумывается, как он бывало делал это в школе, затем с улыбкой отвечает:

– Не-ет, этого я не знаю. Зачем их вообще откатывать – этого я не знаю.

– Ну, вот видишь. А ведь в том и весь фокус: каждый шаг должен иметь свой смысл. Вообще камни эти надо отсюда откатить по нескольким причинам. Или ты думаешь, что мне так уж до зарезу нужна каменная ограда? Да нет же, чудак. Ограда здесь дело десятое. Ограду можно сколотить и из жердей, если понадобится. Но ты послушай и запомни, что я тебе сейчас скажу. Прежде всего ответь мне на вопрос: могут ли вообще эти камни остаться там, где сейчас лежат?

– Не знаю! – жалобно скулит Кийр и, моргая глазами, вдруг поспешно добавляет: – А почему бы и нет. А почему бы и-и… ведь кушать они не просят.

– Нет, дорогой Кийр, – тоном школьного учителя отвечает Тоотс. – В том-то и дело, что они именно просят кушать.

– Просят кушать… камни! Чего ты мелешь!

– Да, да-а, ты сейчас узнаешь или, вернее, только начнешь разбираться в том, что такое сельское хозяйство. Нет, брат, это тебе не шутка. И не зря тем людям, которые хотят ему обучаться, устраивают пробу. Слушай внимательно. Камни нужно отсюда обязательно убрать, не то скотина может на них налететь и поломать себе ноги. Сегодня, когда стадо придет домой, посмотри, как животные ринутся спасаться от оводов и слепней; при этом многие легко могут покалечиться. Это – во-первых. А во-вторых, что скажут люди, если заглянут в Заболотье и увидят груду камней возле хлева! Они сразу же скажут: что за нерадивые хозяева на этом хуторе! Лень им даже камни прибрать. Да-а, так и скажут: «Только и видишь тут, что несколько пар длинных ходуль, да и те еле двигаются». Ну, а в-третьих, не могу же я, если хочу быть настоящим хозяином, этакое терпеть. Ну вот, дорогой приятель, из-за всего этого я и велел эти камни вообще убрать отсюда. Но теперь встает вопрос: куда же их откатить?

– Но ты же сам сказал – на дорогу.

– Да-а, на дорогу! На дорогу-то на дорогу. Но почему именно на дорогу?

– А каменная ограда?

– Да! Каменная ограда. А зачем она – эта каменная ограда? Я же говорил, что ограду можно сделать и из жердей.

– Нет, Тоотс, – восклицает Кийр, – от тебя я совсем одурею!

– Вот то-то и оно! Костей твоих даже испытать не успели, а тут оказывается – и голова у тебя слабая. Слушай внимательно. Вообще камни эти надо отсюда убрать, так ведь?

– Так!

– Ну хорошо. А теперь: куда именно? Обратно на поле тащить их нельзя: во-первых, далеко, а во-вторых, опять же они там будут мешать. Так?

– Так.

– Тащить на болото, в яму побросать – тоже далеко.

– Так. Да ну, разве можно!

– К тому же через два-три года камни эти понадобятся для нового хлева. Верно?

– Верно.

– А если мы тут же выроем большую яму и закопаем их?

– Нет, – улыбаясь отвечает Кийр. – Трудно будет их доставать, когда понадобятся.

– Вот-вот-вот! Дело уже идет на лад. Правильно! Из этого следует, что… ну, ну?

– Что мы их должны выкатить на дорогу и сложить каменную ограду.

– Ну, слава богу! И на том спасибо! Теперь давай живо, выкатывай их на дорогу и клади ограду. Все, что я тебе сейчас говорил, это теория; а начнешь катать камни – тогда будет практика.

– Ага-а, – моргая глазами, бормочет Кийр, – теория и практика.

– Ох, чертова душа, ну тебя с твоей болтовней! – Либле поворачивается на каблуках, изо всей силы швыряет окурок на землю и задыхается от смеха. Рыжеволосый подходит к камням, некоторое время раздумывает, потом робко произносит:

– Но ведь они же такие огромные.

– Ох, приятель, – говорит управляющий. – Раньше они были еще больше. Видал бы ты их на поле! Ну давай, начинай. Ничего не поделаешь – это же проба твоих силенок. Мы с Либле будем налаживать косы, батрак пойдет пары пахать – каждому свое дело. Ах да, Либле, как только каньткюлаский парень справится с крышей хлева, пусть и на избе кровлю починит и комнаты побелит. И плита, плита – про плиту и трубу не забудь! Тут как раз под рукой и песок и известь. Март пойдет сейчас вместе с нами на сенокос, а когда сено на болоте скосим, поставим Марта там же канаву копать. А ученик Кийр будет каменную ограду класть. Как ты считаешь, Либле, по-моему, так лучше всего?

– Да, спервоначалу пусть так и будет. А потом посмотрим, как еще лучше устроить.

– Ладно! Пошли, давай поскорее косы наладим. Завтра по росе первый заход – на болото.

Управляющий и звонарь исчезают в овине, а веснушчатый портняжный мастер остается наедине с камнями. Сначала он беспомощно топчется на месте, потом засучивает рукава и подступает к ближайшему валуну. Тощий человек пыжится, вытягиваясь словно уж, кряхтит и сопит так, что слушать страшно. Солнце поднимается все выше и немилосердно жжет ему затылок. Когда Кийр в конце концов выкатывает первый камень на дорогу, он весь в поту и до такой степени обессилел, что на несколько минут ложится на землю тут же, возле камня. Тоотс и Либле тайком наблюдают за ним из овина и хохочут, как черти.

Но вот в безжизненное тело снова возвращается жизнь. Сначала Кийр шевелит своими длинными, тонкими ножками, потом, приподнявшись на локте и подперев щеку рукой, смотрит на небо, как бы ожидая от него помощи в тяжком испытании. Черти же снова прячутся в овин.

– Посмотрим, – говорит Либле, – что с ним будет, когда второй камень на дорогу выкатит.

– Кто его знает, – отвечает Тоотс, – может, и вовсе пружина лопнет. Нешуточное дело – эта проба.

Затем оба снова звенят косами и так отчаянно ругаются, как будто сам нечистый мешает им работать, все это делается для того, чтобы ученик видел и слышал, что кругом работа кипит, люди трудятся изо всех сил и только он один не справляется с «ландвиртшафтом».

Действительно, со вторым камнем получается еще хуже, чем с первым. На полпути рыжеволосый резко останавливается, садится на этот же камень и вытирает мокрое от пота лицо. Ох-ох, ой-ой-ой, до чего же тяжелые камни! Хоть пуп себе надорви, а дело не двигается. Может быть, и в самом деле у него кость слишком слабая для такой работы? Недаром эта сволочь Тоотс так рьяно его предупреждал. С каким наслаждением бросил бы Кийр всю эту кутерьму и отправился домой, к своей привычной работе… но Тээле, Тээле! Чертовски упрямая и своенравная девчонка! Но погоди же! Пусть только он ее заполучит, он тогда запоет совсем другую песню, не позволит собою командовать и помыкать, как собакой! Погоди, девчонка! Придет время, когда и он ею станет помыкать.

Чуть передохнув, рыжеволосый снова приступает к работе, но, оказывается, камень за это время нисколько не стал легче, напротив, он кажется Кийру еще тяжелее. Ничего с ним не поделаешь, словно в землю вросла проклятая глыба, с места ее не сдвинуть.

– Черт! – злобно сплевывает Кийр.

Но что-то необходимо предпринять, не годится же так вот беспомощно стоять на месте, тем более, когда проходишь испытание. Вместо большого камня Жорж начинает перетаскивать на дорогу мелкие камешки и обломки. Эта работа, естественно, подвигается у него успешнее, но вскоре и тут возникает препятствие.

– Эгей-й! – кричит ему звонарь, вылезая из овина. – Кто же так делает! Сначала нужно большие, а потом уж маленькие. Крупные лягут вниз, мелкие сверху. Сперва перетащи большие, а мелочь потом носилками перенесем. Нет, нет, погоди, земляк!

– Большие ужасно тяжелые, – надув губы, ноет рыжеволосый. – Попробуй сам, легко ли.

– Да чего там! – откликается Либле. – Будто я не пробовал. Кто же их с поля во двор перетаскал, ежели не я. До дороги какой-нибудь десяток шагов – подумаешь, эко дело! Поднажмите, поднажмите, господин Жорж!

– Да-а, как тут поднажмешь, если не получается, – жалуется Жорж. – Уже поднатужился так, что все кости затрещали… Дайте мне какую-нибудь работу полегче, а камнями пусть Март занимается.

– Вот как – работу полегче! Разве это от меня зависит – дать работу полегче? Это дело управляющего. Ну, а ежели и вправду из сил выбились, так сделайте передышку, пробегитесь в Паунвере, принесите нам чем подзаправиться перед завтраком. Управляющий как раз ушел к себе, вы тем временем и смотаетесь.

– Это можно, – весело соглашается Кийр. – Посылайте меня куда хотите, пойду с удовольствием, лишь бы не эти здоровенные камни, эти…

Как только Жорж скрывается из виду, Либле, Тоотс и Март принимаются за камни и быстро перетаскивают к краю поля большую груду. Более крупные катит Март, мелкие носят на носилках звонарь и управляющий. К приходу Кийра готова даже часть каменной ограды, управляющий возится около нее один, а оба его помощника мигом исчезают в овине.

– Это что? – пугается Кийр. – Как эти камни очутились здесь?

– Сами небось не притопали, у них ног нету, – бросает не оборачиваясь управляющий.

– И ты один их перетаскал?

– Ясно, один, – следует равнодушный ответ. – Какая еще тут помощь нужна.

– Гм… Ты прямо силач, Йоозеп.

– Ну, уж и силач! Просто вожусь здесь потихоньку. Жара страшная, а то побольше успел бы. В жару работа не спорится.

В эту минуту на дорогу выходит Либле и начинает жалобно клянчить у управляющего папиросу. Его кисет, говорит он, упал в хлеву прямо в навозную жижу, вот и делай что хочешь, грешная душа. Хоть бы одной затяжкой разжиться!

– Да, да, – шарит управляющий у себя по карманам. – На, бери.

– Спасибо тебе, господин Йоозеп! – благодарит звонарь. Но благодарность эта оказывается преждевременной: в коробке ни одной папиросы.

– Вот черт! – злится управляющий. – Теперь мы оба без курева, хоть иди на болото мох собирать. Ну и угораздило тебя, Либле, с твоим кисетом. Не нашел другого места, прямо в лужу швырнул.

– Да вот… – разводит руками звонарь. – Иди знай, где потеряешь.

– Послушай, Жорж, не в службу, а в дружбу, сбегай в Паунвере, принеси нам папирос, – решает управляющий после короткого раздумья.

– В Паунвере? – пыхтя и обливаясь потом, переспрашивает Кийр. – Чего ж вы раньше не сказали, я же только что из Паунвере.

– В самом деле? – удивляется Тоотс. – Почему же ты сразу не сказал, что идешь в Паунвере, – мы бы попросили тебя принести. Ну да что молодому парню сделается! Подтянись-ка и давай бегом еще раз, а я посмотрю на часы, увидим, быстро ли ты бегаешь,

– Ох, крест господень! – стонет Кийр, передавая Либле бутылку водки. – Бегай в такую жару, высунув язык.

– Да-а! Опманом стать не так-то просто, – покачивая головой, замечает Либле.

Так они в этот день изводят несчастного жениха всякими способами. Около полудня Йоозеп начинает рычать от страшной боли в ноге, Кийру приходится снова «подтянуться» и бежать в аптеку за лекарством. Но управляющему всего этого мало: он то и дело жалуется Либле, что с сегодняшнего дня пригревает змею на своей груди, и так далее, и так далее. После обеда Жоржа заставляют мешать известь, мять глину и перекатывать эти страшные каменные глыбы. К вечеру рыжеволосый так устал и осоловел, что еле ноги передвигает. Однако ночевать в Заболотье он все же не остается, а, шатаясь от усталости, плетется домой.

– Ну как, опман уже готов? – спрашивает его Бенно. Он вместе с Виктором кувыркается в это время во дворе. Вместо ответа старший братец бросает на мальчишку злобный взгляд и сопя вваливается в комнату. Но на пороге он еще успевает услышать, как этот сорванец вполголоса объясняет Виктору: скоро, наверное, Жорж запряжет в карету целую семерку свиней и будет раскатывать по всему Паунвере. Обычно такой добродушный мальчонка старается теперь уязвит Жоржа при любом удобном случае: ведь именно по вине Жоржа он потерял всякую надежду получить к Иванову дню новый костюм и ботинки. Поездка старшего брата в Россию обошлась папаше так дорого, что о других расходах и думать нельзя.