Текст книги "Лето"

Автор книги: Оскар Лутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Ладно, ладно, – быстро возражает Тоотс. – Не думайте, что и я пришел сюда шутки шутить. Ведите себе свои дела осторожно и с толком, пока я не вернусь с более надежными поручителями. А сейчас будьте любезны дать мне бумагу, на которой эти самые надежные поручители могли бы расписаться, что они за меня отвечают. А то придется еще раз ездить туда и обратно. Вы ведь понимаете: сейчас горячая пора. Так, спасибо. Когда в другой раз приду, уже буду вам чуточку известен, да и поручители будут понадежнее. Захвачу с собой и все свои бумаги и удостоверения, начиная со школьного свидетельства и кончая железнодорожным билетом, с которым в город приехал. Справка о прививке оспы, надеюсь, не понадобится; и так всякий видит, что я ею переболел.

– К чему эти лишние разговоры? – спрашивает служащий, побагровев. – Не моя вина, что вам ссуды не дали, это дело совета.

– Разумеется, разумеется. Передайте этому совету от меня привет и скажите ему, чтобы ко всем своим твердым условиям он добавил еще одно: тот, кто желает получить ссуду, обязан быть честным человеком. Это тоже гарантия, что долг будет когда-нибудь уплачен. А про этот пункт вы совсем забыли. Этак иному должнику, пожалуй, покажется, что доброе имя и порядочность в ваших глазах ничего не стоят. Так. А теперь желаю вам пребывать в полном благополучии и вести свои дела осторожно и с толком!

Служащий хочет что-то ответить на эти дружеские пожелания, но Тоотс, вежливо раскланявшись, быстро покидает кредитную кассу.

– А теперь скажи мне, Леста, – обращается он на улице к приятелю, – зачем вообще держат такое заведение?

– Ну как же, – отвечает тот, – я ведь тебе сразу сказал, что в деловом мире тебя никто не знает. Вот если ты уже будешь, так сказать, прочно стоять на собственных ногах и обзаведешься своей лавчонкой и круглым брюшком, – вот тогда дадут немедленно. В сущности, и название этого учреждения не совсем точное: вернее было бы сказать – не кредитная касса, а касса для толстосумов. Здесь редко кто получает помощь, чтобы стать на ноги, зато здесь помогают многим стоять на ногах.

– Это трогательная и грустная история в назидание и молодым и старым, – замечает после некоторого молчания управляющий. – Но не беда, белье не только моют, но и катают. Не мытьем – так катаньем. Видишь, Леста, сейчас была бы моя очередь поскулить, но я этого делать не стану. Скорее подамся опять в Россию, чем буду скулить. Раз мне на родине не дают жить как следует – мне только и остается, как ты говоришь, снова броситься в лоно необъятной России. Верно, а?

В эту минуту со стороны Каменного моста показывается ватага мужчин, сопровождаемая свистом уличных мальчишек. Все это общество движется посреди улицы и, видимо, чем-то очень взбудоражено. Школьные друзья уже привыкли к разным уличным происшествиям, поэтому вначале даже не обращают внимания на весь этот шум. Но затем взгляд Тоотса случайно останавливается на лице человека, шагающего в центре толпы.

– Леста! Леста! – испуганно вскрикивает Тоотс. – Смотри, это же ведут управляющего торговлей Киппеля! Черт побери, что это с ним стряслось? Он весь в грязи!

С этими словами гость из России подбегает к толпе и пытается разузнать, в чем дело.

– Да ведь это конокрад, – говорит, указывая на бородача, один из сопровождающих. – Мы схватили его ночью около речки.

– Неправда! Человек этот не ворует лошадей, это известный коммерсант Киппель. Вы ошибаетесь. Отпустите его!

Но мужички и не думают освобождать несчастного купца. Они уж отведут его куда следует! Услышав знакомый голос, Киппель оборачивается, смотрит на управляющего и, горько усмехнувшись, бормочет:

– Бесовы дети! Видите, господин опман, что делают.

Школьные товарищи решают, что лучше всего пойти вместе с толпой в полицейский участок. Там после долгих объяснений им наконец удается доказать, что друг их – безвреднейшая и невиннейшая личность. Собственно, у мужичков нет прямых доказательств вины задержанного, они ссылаются лишь на два обстоятельства, вызвавшие у них подозрения против Киппеля. Во-первых, в прошлую ночь в их деревне украли лошадь; во-вторых, на берегу реки был обнаружен подозрительный незнакомец, не имевший при себе никакого документа, удостоверяющего его личность. В противовес этому бывший управляющий торговым предприятием Носова выставляет массу доводов, не позволяющий заподозрить его в краже. Во-первых, вот эти два молодых господина давно его знают как человека безупречной честности. Во-вторых во время кражи, то есть в позапрошлую ночь, он был в Тарту, что могут подтвердить Леста и еще несколько свидетелей. У реки Пори он находился на рыбалке, что доказывается наличием остроги и двух щук. Тут один из полицейских чиновников внимательно смотрит на него и с улыбкой заявляет, что теперь и он узнает эту личность. Единственная вина Киппеля – то, что у него не оказалось при себе паспорта, но это не столь важно. Разочарованные мужички уходят, переругиваясь; ведь за то время, когда они тут возводили напраслину на честного человека, настоящий вор, должно быть, уже удрал далеко.

– Ну разве я не говорил, – замечает Леста, обращаясь к измазанному грязью управляющему торговлей, лицо которого на рыбалке успело украситься багровым рубцом, – разве не говорил я вчера, что с вами вечно что-нибудь случается, куда бы вы ни пошли. С вами прямо-таки опасно ходить рядом: бог знает, какую беду вы еще накличете на себя и других.

– Ничего, – отвечает Киппель. – Этой банде разбойников мозги не вправишь, пока не отдубасишь каждого как следует. Видали бы вы это побоище на реке Пори!

Несмотря на утреннее происшествие, к управляющему торговлей скоро возвращается отличное настроение; он варит уху, приносит «три звездочки» и рассказывает чудеса о славной битве на реке Пори, пока Тоотс с Лестой не уходят на вокзал, чтобы ехать в Паунвере.

В присутствии Лесты Тоотс не чувствует особенной горечи при мысли о своей неудаче с денежной ссудой: приятели перебрасываются шутками, подтрунивают друг над другом, и это поддерживает настроение. Но когда Леста удаляется по шоссе, а Тоотс остается один у проселка, он вдруг ощущает в груди тихую щемящую боль. С одной стороны, коротенькое письмецо, полученное от Тээле, подстегивает его, побуждая действовать еще решительнее, а с другой стороны – из-за безденежья ему придется даже нынешние работы сократить, если не вовсе отказаться от них. Тут уж нельзя ни в чем винить ни Кийра, ни кого-либо другого, во всем виновата лишь собственная его нищета да жалкая никчемность Заболотья. Единственной надеждой был заем, но черт знает, какие еще поручители для этого потребуются. И откуда ему этих поручителей взять? Может быть, действительно лучше всего заткнуть фалды за пояс и – обратно в Россию? Ну тебя к лешему, родной край, со всеми твоими банками и кредитными кассами!

Добравшись до хутора, Тоотс даже не заходит в дом, а решает сразу направиться к Либле, который, наверно, сейчас выкорчевывает пни на лесной вырубке, если только его не позвали на сенокос. Либле и Март могут с миром идти домой – скажет он им, – мужик из Каньткюла тоже пусть заканчивает и отправляется на все четыре стороны. Дальше вести работы нельзя: нет у него, Тоотса, того самого важного, что крутит все колеса.

Либле действительно оказывается на вырубке; присев на корточки, он возится у огня и в тот момент, когда появляется управляющий, как раз закуривает цигарку. Очищаемая от пней площадка успела еще немного раздаться вширь. Тоотс вдыхает изрядный глоток дыма пожоги и вдруг чувствует, как теплеет у него на сердце. Здорово подвигается работа. С каждым днем все просторнее становится Заболотье… и кто только выдумал такую чепуху, будто он намерен все это бросить и сам удрать? Нет, милый человек, так дело не пойдет, берись-ка лучше да помогай Либле, солнце еще высоко.

Под вечер управляющий идет к болоту и следит за работой Марта: все в порядке, все подвигается успешно, только он сам, Тоотс, по дороге домой чуточку развинтился. Какое счастье, что он не поведал Либле своих страхов и сомнений: во-первых, звонарь не такой уж любитель держать язык за зубами, а во-вторых, он, Тоотс, тогда уронил бы в глазах Либле свой авторитет. До самого вечера управляющий так и не приходит к определенному решению – что предпринять дальше. Но он доволен: он преодолел минутную слабость собственными усилиями, без всякой поддержки со стороны.

На другое утро управляющий снова принимается за своего старика, стараясь убедить его, что без ссуды дальше работать невозможно. А работу ни в коем случае нельзя приостанавливать – это было бы величайшей глупостью; затраченное время и деньги оказались бы выброшенными на ветер, и соседям это послужило бы новой пищей для шуток и насмешек. Надо шагать дальше по раз проложенному пути – награда не заставит себя ждать.

– Да, – слышит он неожиданный ответ отца, – бери и делай, как сам хочешь, доколе я буду тебе перечить. Жить мне осталось недолго – так стоят ли себе заботы прибавлять? Сидел я тут как-то вечером, когда тебя не было, да раздумывал: надо и впрямь все это обзаведение тебе передать – делай с ним, что хочешь.

– Это дело терпит, – говорит сын. – Для меня не так важно тут полным хозяином стать, как это самое Заболотье в порядок привести. Сейчас для этого лучшая пора: я молод, кое-чему подучился, а главное – хочу работать. До сих пор все на чужих полях трудился и совсем не знал, что значит работать на себя самого, а теперь, когда начало положено и так удачно, жаль было бы опять отсюда уезжать… Так вот, значит, прежде всего – эта самая ссуда.

– Да нет, – отвечает старый хозяин, – ты уж все как есть бери на себя. Я собирался сам тебе это сказать, когда ты из города вернулся. Не хочу, чтобы потом говорил, будто я до последнего часа зубами за хутор держался и тебе помехой был. Я за свой долгий век немало наслушался, с какой злостью дети своих родителей поминают, когда те уже в могиле. Я такого не хочу. Лучше с миром отойти от дел и в мире покоиться. Давай хоть и завтра поедем в город и в крепостном перепишем хутор на твое имя. Так будет лучше всего. Мать тоже за это стоит. А ты нас до конца наших дней корми, нам, кроме хлеба да библии, больше ничего и не надо.

На эти речи сын хотел бы ответить отцу более пространно, но наступает удивительная минута, когда у него не хватает нужных слов. Так же, как и вчера, в дыму пожоги, управляющий чувствует прилив тепла в душе, а глаза словно застилает пелена тумана. Старик сегодня совсем не такой, как раньше, странный какой-то… серьезный и полный достоинства, словом, довольно-таки славный старикан.

– Ну да, – произносит наконец сын, – делай, как находишь нужным. Хлеб… Я же не волк, и ты не лесному зверю хутор отдаешь. О хлебе не тревожься, коли другой заботы на сердце нету.

Так, значит. Сегодняшние слова старика – это уже совсем другой разговор. Это уже разговор настоящий. Теперь гораздо легче будет вести дела Заболотья, между прочим, и заем получить. И все-таки, несмотря на эту неожиданную новость, необходимы надежные поручители. И их нужно подыскать – чем раньше, тем лучше.

Йоозеп выходит из дома и останавливается посреди двора. Куда идти? Кого взять в поручители?

У изгороди дочесываются и повизгивают в ожидании пойла купленные у хуторянина поросята. Один из них, самый храбрый, подняв кверху свой пятачок, вопросительно смотрит на молодого хозяина и медленно приближается к нему вперевалку, поджидая в то же время остальных. Видя, что вожака их никто не думает обижать, а наоборот, ему даже почесывают спинку, вся тупорылая братия окружает управляющего в ожидании своей очереди. Жирные тельца с наслаждением растягиваются на брюшке, глазки слипаются, и в ответ на хозяйскую ласку слышится тихое похрюкивание. Но вот вожак, чего-то пугается, с хрюканьем вскакивает, за ним остальные. Спеша и толкаясь, пробегают они несколько кругов по двору, потом, видимо, заключив, что все в полном порядке, снова подставляют свои спинки – пусть их снова почешут.

– Дурашки! – улыбаясь бормочет Тоотс.

Двор полон шума и жужжанья, всевозможные жучки и букашки так суетятся и хлопочут, как будто и они боятся запоздать с летними работами. Желтые головки ромашек наполняют воздух сладким ароматом, старые рябины у ворот тихо шелестят, словно радуясь, что их давний друг, хуторской дом, обрел наконец новое одеяние. Из палисадника выглядывают огненно-красные головки маков. А еще подальше – буйно разросшийся горох и пышная пшеница совсем заглушили несколько ягодных кустов – напрасно ждут солнышка их зеленые холодные ягоды. Растут и наливаются соками чудесные плоды земли, заполняя сады и поля. Зато с лугов сорваны все их таинственные покровы, и с грустью глядят теперь березы на скошенную траву.

На выгоне убирают сено в сарай. Оттуда из низины ясно доносится звонкий визг Мари и грубоватое ворчание Михкеля. Временами слышно, как старая хозяйка поучает их: глядите вы, окаянные, не тяните время попусту, не дурачьтесь, вот-вот дождь хлынет.

Куда идти? Куда идти?

Если бы как-нибудь обойтись до осени, можно бы и не брать ссуды. Осенью можно будет уже кое-что продать, потихоньку опять начнут капать денежки. Но в том-то и беда, что до осени никак не продержаться.

XIX

Тоотс вытаскивает из кармана сложенное вдвое долговое обязательство и смотрит на то место, где должны стоять подписи надежных поручителей. Он ведь не требует денег или бог знает каких еще ценностей – ему нужна всего лишь подпись. Естественно поэтому, что с такой пустячной просьбой он прежде всего направляется к ближайшему соседу. В жизни всякое может случиться, в другой раз и он, Тоотс, пособит соседу.

Но, как и следовало ожидать, на соседнем хуторе Лепику никого из взрослых дома не оказывается, кроме полуслепой бабушки, которая моет у колодца подойники; все остальные на сенокосе. Вокруг старушки с визгом скачут, почти совсем нагишом, ребятишки и пытаются, несмотря на бабушкины запреты, плюнуть в колодец. Один такой обладатель рваной рубашонки, усеянной следами блох, ложится грудью на сруб, дрыгает ногами, отбиваясь от бабушки, и, вытянув шею, смотрит на дно колодца, откуда на него глядит такой же точно озорник. Другой с разбегу попадает в крапиву, обжигает себе руки и ноги и с громким воплем бежит жаловаться той же бабушке. Третий, которого только сейчас удалось отогнать от сруба, уже успел побывать в сенях и вытащить затычку из бочонка с квасом.

Тоотс покачивает головой и уходит на луг к хозяевам хутора.

Гляди-ка, и молодой хозяин Заболотья забрел в кои веки! Здорово, здорово! Ну как сенокос-то? Или уже справились – ведь на хуторе народу куча?

Да нет, еще не справились, где тут поспеть так скоро, только еще убирают. Не найдется ли у соседа времечко, в сторонку бы отойти, поговорить надо.

Сосед, в одной рубашке и подштанниках, втыкает грабли в землю рядом с прокосом и отходит с Тоотсом в сторону.

– Дело вот в чем, – без всякого предисловия начинает Тоотс, – я хочу занять денег… в городе, в кредитной кассе… Ну так вот, не смогли бы вы, как сосед, быть мне поручителем?

Сосед делает рукой отстраняющий жест и с испугом поглядывает на жену – та не сводя глаз следит за собеседниками.

– Да нет, – объясняет управляющий, – дело это проще, чем вы думаете. Вам не придется платить ни копейки. Вы даете лишь свою подпись, как бы подтверждаете, что к назначенному времени я верну ссуду. И больше ничего.

– Все это, может, и так… – И хозяин снова беспомощно озирается на жену. – Да только мне в жизни не приходилось с этим дела иметь… боюсь я этих подписей и всякого такого… Обождите-ка, позовем сюда Лизу. Лиза! Иди сюда, Лиза!

Лиза не заставляет себе повторять это приглашение. Она вмиг оказывается рядом с мужчинами и враждебным взглядом меряет Йоозепа с ног до головы. Как-то инстинктивно она сразу почувствовала, что появление соседа не предрекает ничего доброго, а скорее грозит обернуться неприятностью.

– Ну чего еще? Чего еще нужно?

– О, ничего не нужно, – спокойно отвечает Тоотс. – Разве люди всегда приходят за чем-нибудь? Я пришел только сказать, чтобы вы за детьми лучше присматривали. Проходил сейчас мимо вашего дома, они там все лежат пузом на срубе колодца, прямо смотреть страшно.

– Э, ничего им не сделается, бабушка дома. Раньше в колодец не падали – не упадут и теперь. За заботу спасибо, да только напрасно беспокоитесь.

– Дело ваше. Я бы побоялся их оставлять без присмотра.

– Ничего не поделаешь, дорогой сосед. Ежели и я дома останусь ребят нянчить, кто же тогда сено уберет? Ничего не поделаешь, У меня тоже иной раз душа болит, да что поделаешь!

– Ну что ж, – пожимает плечами Тоотс. – Это верно. Идите себе, соседушки, опять сено сгребать, не теряйте времени, вдруг сегодня еще дождь польет.

– Ну, а как с этой самой подписью?.. – удивляется хозяин.

– О-о! – машет рукой управляющий. – Это было сказано просто так, для разговору. Бывайте здоровы! А хорошо бы все же кому-нибудь пойти домой, помочь бабушке.

Управляющий приподнимает шляпу и быстро шагает к проселочной дороге. Первая попытка была неудачной – тут дело сорвалось. «Сорвалось, сорвалось…» – вполголоса повторяет он про себя.

– Что сорвалось, дорогой приятель? – спрашивает вдруг кто-то из-за кустов.

– М-м? – испуганно мычит Тоотс каким-то странным голосом и застывает на месте. – Кийр! Какого черта… откуда ты взялся? Чего ты там в кустах делаешь? Вечно караулишь за кустом и пугаешь меня.

– Хи-и, – улыбается школьный приятель краснея, – ты тоже везде оказываешься, куда ни пойди. Не даешь даже…

Рыжеголовый неуклюже вылезает из-за куста, поправляя подтяжки.

– Странно, – замечает управляющий – он уже преодолел свой испуг. – Чего это ты так далеко от дома ходишь свои дела справлять?

– Хи-и, я-то сюда не дела справлять пришел, я иду лепикускому батраку костюм примерять – видишь, вот костюм. А чего ты по чужим лугам шляешься – ума не приложу.

– Я… У меня тоже здесь свои дела, раз я пришел. Лепикуские ребятишки на колодезном срубе барахтаются – вот я и пришел сказать, чтоб присмотрели за ними. Упадут еще в колодец и утонут.

– Хм… А какое такое дело у тебя сорвалось?

– Сорвалось… сорвалось… А разве я говорил, что у меня что-то сорвалось?

– Говорил. Шел и повторял: «Сорвалось, сорвалось…» Может быть, это «сорвалось» относится к Тээле, осмелюсь спросить?

– К Тээле! Ну и потеха же с тобою, Кийр! Что мне за дело до Тээле? Ведь Тээле – твоя невеста. Всюду ты суешься со своей Тээле… Неужели кроме нее других девушек и на свете нет? Если хочешь знать, так имеется еще… как ее там… барышня Эрнья еще имеется.

– Барышня Эрнья! – торжествующе улыбается Кийр. – Хи-и, барышня Эрнья! Чья бы невеста ни была Тээле, но барышни Эрнья не видать тебе, как ушей своих, дорогой приятель.

– Как так? Ты что, решил сразу на двух жениться?

– Да нет. Может быть, ни на одной не женюсь. Но если у тебя с Тээле сорвалось, так с Эрнья и подавно ничего не выйдет. Сидишь ты на своем болоте и даже не знаешь, что барышня Эрнья – уже невеста.

– Чего ты мелешь! Барышня Эрнья – невеста! Невеста да невеста. Черт побери! В Паунвере за каждым словом только и слышишь – невеста. Чья же она невеста? Смотри не ври.

– Чего мне врать. Невеста Имелика.

– Невеста Имелика, – задумчиво повторяет Тоотс. – Хм, забавно!

– Да-а, вот так, – склоняя голову набок, поясняет Кийр. – Не знаю – забавно это или, может, кое для кого и очень грустно, но так оно получается. Возможно, кое-кому теперь только и остается, что податься в Россию да привезти себе оттуда какую-нибудь Авдотью.

Тоотс таращит глаза, раздувает ноздри и так с минуту пристально смотрит на Кийра. Предчувствуя недоброе, Кийр пятится назад. Но вдруг совсем неожиданно настроение управляющего резко меняется.

– Чертов жук ты, Кийр! – восклицает Тоотс. – Хм-хм-хм-пум-пум-пум… Правду сказать, ты иной раз и пошутить горазд. Авдотья! Да знаешь ли ты вообще, какая она, эта русская Авдотья? Она весит… пудиков этак двенадцать – конечно, я-то ее не взвешивал, но…

– Ладно, ладно, – попискивает Кийр, – какая она там ни есть, но раз у тебя с Тээле дело лопнуло, так придется Авдотью привозить. Да-а, ничего не поделаешь. Хоть ты вообще парень крепкий, ученый земледелец и на всякие выверты мастер, но вот с девушками тебе не везет. Это дело тонкое – не камни таскать.

– Хм-хм-хм-пум-пум-пум… А ты почему бросил камни таскать? Разве я не говорил, что у тебя силенок не хватит, а? Это, брат, тоже дело непростое, не иголкой ковырять.

– Да-а, дело непростое, спору нет. Но знаешь, что я тебе скажу, Тоотс? Если я кому-то нужен, пусть меня принимают таким, как я есть. Переделывать себя из-за чужих капризов я не собираюсь.

– Вот это уже мужской разговор. Второй раз сегодня слышу толковую речь. Конечно, жаль мне лишиться такого хорошего помощника, но, черт побери, прикажи мне кто-нибудь, чтоб я бросил земледелие и заделался портным, – я бы его живо послал куда следует.

– Вот именно, вот-вот, – оживляется Кийр. – Потому-то я и сказал: «Оставьте меня в покое!» Может, через несколько лет захотят, чтобы я изучил еще какую-нибудь другую профессию – только и делай, что учись да учись да проходи испытания… А еще где ты сегодня толковый разговор слышал?

– А, это не так уж важно, – машет рукой управляющий.

– Нет, все-таки. Ты все-таки скажи. Мы хоть иногда с тобой и переругиваемся, но это еще не значит, что я все разболтаю.

– Это неважно. Но если уж тебе обязательно хочется знать… ну, словом, отец отдает мне хутор. Завтра или послезавтра едем в крепостное писать контракт на мое имя.

– Ого-го! Так это же большая новость! Что ж ты рукой машешь, милейший Йоозеп? Я только не понимаю…

– Чего ты не понимаешь?

– Как это у тебя с Тээле могло дело сорваться, если ты ученый земледелец да еще и хозяин хутора вдобавок?

– А я не понимаю, как тебе вообще могло прийти в голову, что у меня с Тээле дело сорвалось? Я за Тээле не гонялся. Тээле твоя невеста, а не моя.

– Но ты же сказал «сорвалось», три раза сказал.

– Бог троицу любит. Но откуда ты взял, что мое «сорвалось» относится к Тээле? А может быть, я вспомнил что-нибудь из моих приключений в России.

– Э-э, нет, Тоотс, – говорит Кийр, беря свой узелок и собираясь уходить. – Не ври, это относилось к Тээле. Ты хитрец и никогда правды не скажешь.

– Ну ладно! – снова машет рукой Тоотс. – Верно, это относилось к Тээле. У тебя дьявольский зоркий глаз и тонкий нюх, от тебя ничего не скроешь.

– Хи-хи! – хихикает Кийр, удаляясь. – Я же сразу сказал, я же сразу сказал!

Ну, опять этот конопатый ибис к нему привязался! Хорошо, если хозяин Лепику не разболтает насчет разговора о поручительстве, а то по всему Паунвере пойдет звон: вот, мол, заболотьевские «опять» деньги занимают.

Второй ближайший сосед Тоотса оказывается дома, но в таком состоянии, что просить у него подпись совсем неудобно. Хозяин Лойгуского хутора лежит в постели, и хозяйка смазывает ему деревянным маслом ногу, ужаленную змеей. Мальчонку послали в аптеку за каким-нибудь другим, более сильным лекарством, но он еще не вернулся.

– Водки! Водки! – кричит управляющий, разглядывая опухшую ногу. – Лучшее лекарство – это водка. Есть у вас дома водка? Дайте-ка хозяину как следует глотнуть – чем больше, тем лучше.

К счастью, на дне бутылки обнаруживают немножко «живой водицы» и сейчас же дают ее больному. Тоотс присаживается на край постели, утешает соседа как умеет, болтает о том о сем. Больной – видимо, человек нетерпеливый, он никак не хочет покориться обстоятельствам, которых нельзя изменить. Сейчас, в самую горячую пору сенокоса, валяйся тут в постели, как старая шваль! Неужели ничего лучшего бог не придумал, как создавать гадюк и прочих ядовитых тварей? Гляди, нога как колода. Пускай теперь ангелов своих посылает мое сено сгребать!

– Терпение, терпение! – уговаривает его управляющий. – Беда не по деревьям, камням да пням шагает, она больше людей выискивает. Не надо никого проклинать, лойгуский хозяин, потерпите – пройдет и эта беда, как проходят все беды на свете.

В это время в комнату вбегает мальчонка с бутылочками лекарств.

– Велели сразу же принять, – кричит он уже с порога. – Сначала половину, а через два часа – вторую. Во второй бутылочке – что-то черное, как деготь, им велели сверху смазывать.

– Ну вот, видите, – говорит Тоотс, рассматривая бутылочку. – Ну да – внутреннее. Подождите-ка, я раньше сам попробую. Хм-хм, то самое лекарство, которым он и мне ногу лечил. Замечательнейшее лекарство, быстро вылечит вам ногу. Нет, наш аптекарь – знающий человек, ничего не скажешь. Примите поскорее первую половину. Второе лекарство – йод, этим смажем снаружи. Внутреннее выталкивает, а наружное тянет – дня через два нога будет здорова, если какая-нибудь новая беда не приключится. Так.

Тоотс принимается лечить соседу ногу точь-в-точь так же, как аптекарь лечил ногу ему самому и при этом даже пользуется словечками, услышанными от аптекаря. У нетерпеливого больного настроение значительно улучшается, утихает и боль. Спасибо молодому хозяину Заболотья за совет и помощь – как только он, лойгуский, поправится и встанет на ноги, это дело придется как следует спрыснуть.

– Пустяки какие, – улыбается управляющий и хочет уже вытащить из кармана долговое обязательство, но в последнюю минуту передумывает – не стоит беспокоить больного человека. Надо идти в Паунвере, может быть, по дороге вспомнится кто-нибудь более подходящий.

Во дворе его ожидает новый сюрприз. У ворот стоит Кийр; под мышкой у него узелок, узкополая шляпа сдвинута на затылок. Он таинственно кивает Тоотсу головой. Тьфу, пропасть! Школьный товарищ начинает уже действовать на нервы!

– Ну как Йоозеп, достал тут подпись?

– Что ты сказал?

– Я спрашиваю, достал ты у Лойгу подпись?

– Какую подпись? Ты сегодня все утро болтаешь что-то несуразное.

– Да нет… подпись, подпись, – чтобы ссуду получить, – подпрыгивает Кийр на своих тощих ножках. – Подпись, дорогой приятель! В Лепику сорвалось – интересно, здесь дали или нет…

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Будь любезен, зайди к хозяевам и спроси, говорили мы о подписи или о чем-либо подобном.

– А как же не говорили!

– Да зайди, спроси.

– Хорошо, я зайду и спрошу, но давай сначала на пари – ударим по рукам! Хочу, чтобы ты сам признался.

– Не в чем мне признаваться. Ну давай на пари, ударим по рукам. По мне, хоть по ногам.

– Ладно! Давай руку. На пять рублей.

– Хоть на десять.

– Но имей в виду, Тоотс, если только ты здесь говорил о ссуде или поручительстве – сейчас же платишь мне пять рублей. Смотри потом не отбрыкивайся!

– Не буду. Но и ты имей в виду: немедленно платишь мне пять рублей, если разговора о займе или поручительстве не было.

– Не бойся. Я еще никогда в жизни никого не обманывал, – отвечает Кийр, входя в дом.

Управляющий остается во дворе, закуривает папиросу и тихонько посмеивается. Вскоре рыжеволосый выходит из избы; лицо у него кислое. Поправив узелок под мышкой, он пытается молча пройти мимо школьного товарища.

– Н-ну! – И управляющий потягивает руку прямо под нос Кийру. – А карбл, а карбл!

– Черт тебя разберет! – злобно кричит рыжеволосый. – Ты и сам, наверно, не знаешь, чего ты ищешь и чего кругом бродишь. То тебе подпись нужна, то ты людей лечишь… точно аптекарь какой.

– Это к делу не относится, дорогой соученик. А карбл, а, карбл! Ты же за всю жизнь еще ни единого человека не обманул. Неужели тебе хочется, чтобы я стал первым?

– Отстань, у меня нет с собой денег.

– Это ничего не значит. У меня есть вексельный бланк, подпиши.

– Этого я никогда в жизни не сделаю.

– Ну а как же будет? Небось, не забыл, что говорил только что?

– Мало ли что! Это была шутка.

– Вот как, шутка? Нет, ты действительно иногда умеешь пошутить, это верно. Только смотри, не шути так с другими: налетишь на горячего мужика, который таких шуток не понимает, начнет своего требовать, – тогда дело плохо. Ладно, иди себе домой и кончай костюм лепикускому батраку. Батрак – парень дюжий, смотри, чтобы пиджак под мышками не жал.

– А ты куда идешь?

– Пойду куплю себе на твою пятерку водки и пива, да и загуляю.

XX

Тоотс смотрит вслед школьному товарищу и бормочет про себя: «Опять сорвалось. Сорвалось, сорвалось…» Куда же теперь? В Рая, что ли?

Нет, никакая сила не заставит его пойти с таким намерением в Рая: во-первых, хозяйская дочь тогда сразу убедится, как беден на самом деле ей щеголеватый соученик, а во-вторых, эта же самая хозяйская дочь может подумать, будто он увидел в записочке, оставленной на столе в каморке, проявление бог весть какого сочувствия и симпатии. Нет! И в Сааре не стоит идти – по-видимому, имя Тали не очень-то много весит в кредитных учреждениях. Но постой-ка, ведь в самом Паунвере живет богатый старый холостяк, которого в народе называют Ванапаганом – Старым бесом. Что, если пойти к нему и рассказать о своем деле? Подпись такого лица уже будет чего-то стоить. Правда, с Ванапаганом он лично незнаком, но если старый холостяк вообще способен уважать опытных земледельцев, он не откажет Тоотсу в этой незначительной помощи. По слухам, он иногда одалживает людям деньги.

– Решено! – хлопает управляющий себя по ляжке. – Пойду к Старому бесу и отдам ему три капли крови из указательного пальца, если ничто другое не поможет.

Ванапаган живет недалеко от волостного правления в маленьком домике, который вместе с фруктовым садом отгорожен от остального мира высоким забором. Посреди людной деревни усадьба эта напоминает маленькую крепость; без разрешения хозяина туда никто не проникнет. Ворота здесь на запоре и днем и ночью, кроме того, дом сторожит свирепый пес, известный по всей округе своими хищными клыками. Говорят, будто Ванапаган все свои деньги держит дома и сторожит их, как черт грешную душу. Может быть, именно из-за такой молвы отшельнику этому и дали прозвище Ванапаган.

Тоотс подходит к воротам и прислушивается. Во дворе тихо, как возле церкви в будний день. Высокие деревья у большака таинственно шелестят, словно предостерегая от вторжения в царство Ванапагана. Но вот слышно, как во дворе открывают дверь и кто-то кличет кур: цып-цып-цып-цып! В то же время по ту сторону ворот, зевая, поднимается какое-то животное и трясет лохматыми ушами. «Так, теперь в самый раз», – думает управляющий и стучит в ворота. Кроме сердитого урчания собаки, никакого ответа. Тоотс выжидает еще несколько минут, затем стучит снова, уже погромче. Ответа все еще не слышно, только пес продолжает ворчать все более угрожающе. «Забавно, – рассуждает Тоотс, чтобы как-то скоротать время. – Обычно всюду приходится стучать три раза, прежде чем тебе откроют. Почему именно три?» Но как раз в ту минуту, когда он собирается постучать в третий раз, со двора доносится покашливание; кто-то еще несколько минут разговаривает с курами и только потом спрашивает: