Текст книги "Путь ученого"
Автор книги: Осип Осипов
Соавторы: Екатерина Домбровская
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
К. Осипов, Е. Домбровская
Путь ученого
Глава I. Детство Коли
Сидя у открытого окна детской, перед классным столом, Коля старательно выводил крупные буквы на разлинованном листке голубой бумаги. Стол был высок. Коля потер ноющее плечо, поерзал на стуле и в конце концов уселся на французский лексикон в толстом кожаном переплете. В косом луче света, падающего сквозь неплотно прикрытые ставни, дрожали пылинки. Коля с интересом следил за их веселой пляской. По комнате с монотонным жужжанием летали мухи, изредка раздавался на высокой ноте пронзительный писк комара.
Черная головка мальчика близко пригнулась к столу, даже кончик языка высунулся от усердия. Вдруг большая муха с зеленым брюшком больно укусила его палец; перо дрогнуло, на тонком голубом листке появилась клякса.
«Испортил письмо к папаше! Придется переписать».
Коля со вздохом поднялся и подошел к окну.
Внизу в цветнике еще цвели розы. В этом году их было очень много. Колина старшая сестра, Машенька, набила две думки душистыми опавшими лепестками.
Сквозь ветки старых елок за прудом пробивались лучи заката. Близился вечер. Коле очень захотелось убежать в сад, но вдали мелькнул белый зонтик его мамы, Анны Николаевны, которой он изрядно побаивался. Он быстро вскарабкался на свой лексикон и стал внимательно переписывать письмо на новый листок.
Милый папаша, – писал он, – почему Вы к нам не едете, мы каждый день выбегаем Вас встречать, выбегаем, а Вас все нет и нет.
Приезжайте, папаша, скорей.
Коля.
Анна Николаевна заглянула с балкона в окно детской.
– Колюшка, ты что там один сидишь? Неужто до сей поры письмо папаше не написал? Беги в сад, зови Машу и Ваню ужинать. Да надень курточку, а то вечереет, свежо становится.
Коля с торжеством показал письмо, свистнул Фауста и помчался в сад разыскивать старших брата и сестру. Он хорошо знал, где их найти: сестра с неразлучной подружкой, молоденькой француженкой Бертой, читают роман в «аллее задумчивости», как назвала мечтательница Машенька одну из липовых аллей сада. А Ваня – тот, наверно, в вишняке поджидает Кириллу Антипыча.
Коля не ошибся. На краю сада, верхом на заборе, окруженный деревенскими ребятами, сидел Ваня и весело слушал рассказ Ониськи про вчерашнюю игру в бабки.
Другие ребятишки примостились кто на заборе, кто на земле, и все наперебой рассказывали, как их обыграли слободские на два кона.
– Ничего, – ободряюще говорил Ваня, – в другой раз наша возьмет.
Коля в один прыжок очутился на заборе.
– Кирилла не приходил?
– Нет, не видать.
– Непременно отпрошусь завтра у мамы на охоту! – захлебнувшись от возбуждения, сказал Коля и сбоку поглядел на старшего брата.
– Не пустят, ты еще маленький.
– Совсем не маленький, мне уже скоро восемь лет будет! – обиделся Коля.
Завтра, 19 июня, торжественный день у охотников: утки вывели утят на воду, молодые оперились, начинается охота на водяную и болотную дичь. Ване уже исполнилось одиннадцать лет, у него есть собственная шомпольная двустволка; он разыгрывает перед Колей взрослого и снисходительно обещает попросить Анну Николаевну позволить Коле идти с вечера на охоту.
Вдали деревенской улицы показался Кирилла Антипыч. Он шел покачиваясь – особой походкой бывалого охотника. Его старый зипун был туго подвязан сыромятным ремешком, на ногах – потемневшие от ходьбы по болотам лапти, на спутанных рыжих волосах – приплюснутый гречневик. На плече его болталось старое ружьишко с шомполом, кремневым курком и отполированным до блеска прикладом. За Кириллой бежала его неразлучная лохматая Уйма. Пока подходил Кирилла, Коля от нетерпения подпрыгивал на заборе.
Сейчас же началось обсуждение завтрашней охоты. Кирилла предлагал идти с вечера на реку Воршу и на рассвете стрелять уток на подманку[1]1
Подманкой служит привязанная живая утка или чучело, которое пускают плавать по реке. Дикие утки подплывают к подманке, и в это время по ним стреляют.
[Закрыть].
– А уж доведись – сшибешь крякву, Уйма моя притащит. Уж так зла, так зла! Утка носок выставит – и то учует, – рассказывал он и тут же пустился в повествование о том, на какие хитрости способна утка: если она чует опасность или ранена, то погружается где-нибудь у берега вся в воду и выставляет из воды только клюв, чтобы дышать.
От охотничьих рассказов Кириллы Антипыча у мальчиков даже дыхание занялось. Но теперь им больше всего хотелось попробовать своего любимца, молодого черно-пегого пойнтера Фауста. Они уговорили Кириллу Антипыча пойти на днях на болото под Красково и Таратинку, чтобы пустить там Фауста по дупелям и бекасам.
Ваня и Коля так увлеклись обсуждением плана охоты, что не заметили, как село солнце. Подымая легкое облако пыли, прошло с лугов стадо. Деревенские ребята, спохватившись, опрометью бросились загонять овец и телят по дворам. На дорожке сада показалась няня Арина Михайловна с четырехгодовалым братом Коли, Валерьяном, на руках.
– Иван Егорович! Николенька! Папаша приехал… Маменька гневаться изволят. Идите скорей.
Толстый, розовый Валерьян подпрыгивал на руках няни и распевал:
– Папаша приехал, папаша приехал!..
«Варюшенька-душенька», – дразнили его братья за то, что он до сих пор просился на руки и был всеобщим баловнем.
– Учителя вам привезли. Теперь полно бегать, засадят вас за ученье! – успела крикнуть няня вслед убегавшим Ване и Коле.
«Учитель приехал, а как же завтра охота?» – подумал на бегу Коля, но остановиться на этой мысли не успел, промчался по цветнику, вбежал на балкон…
В зале уже вся семья была в сборе. Мальчики с разбегу налетели на Егора Ивановича, который стоял у открытой балконной двери, любуясь привычным видом на цветник, пруд и елки за прудом. Когда успокоилась суматоха объятий и приветствий, Егор Иванович подвел мальчиков к новому учителю, Альберту Христиановичу Репману.
Коля всегда был застенчив. Спрятавшись за отца, он украдкой наблюдал, как уверенно расшаркивается Ваня. Наконец и он осмелился глянуть на страшного учителя – и вдруг увидел совсем молодого, с пробивающейся бородкой студента, ласково, смеющимися глазами глядевшего на него.
Не прошло и часа, как Коля помогал новому учителю устраиваться в комнате мальчиков, служившей одновременно и классной. Когда позвали ужинать, он повел Альберта Христиановича в квадратную аллею, около дома, где был по случаю приезда Егора Ивановича накрыт стол, украшенный цветами и освещенный свечами в бумажных китайских фонарях. За столом разливала чай Машенька, с локонами и в пышном платье, разодетая в честь приезда отца.
Ужин прошел весело.
Коля, сидя около Вани, иногда подталкивал его ногой и шептал:
– Проси же пустить меня на охоту.
Ваня значительно кивал головой и продолжал вежливо беседовать по-французски с Машенькой и Альбертом Христиановичем.
Строгая Анна Николаевна обычно не позволяла детям разговаривать за столом, но сегодня был особый день. Добрый, ласковый Егор Иванович сам вовлекал молодежь в оживленный общий разговор.
Коле не сиделось на месте. Ему не нравилось, как говорит Ваня с учителем. «Важничает», – решил он. Не понравилась ему и Берта с ее бесчисленными оборочками и бантиками, жеманно грассировавшая французские слова, и даже его любимица Машенька на этот раз, как казалось Коле, неестественно смеялась.
От Коли не ускользнуло, что Егор Иванович был как будто озабочен. Анна Николаевна тоже внимательно поглядывала на Егорушку, как она звала мужа.
Наконец ужин закончился, настала решительная минута. Любимец Анны Николаевны – первенец Ваня приложил все свое старание, чтобы добиться согласия отпустить его и Колю с Кириллой Антипычем с вечера на охоту.
Анна Николаевна долго не соглашалась, но наконец, когда Егор Иванович и новый учитель поддержали мальчиков, согласилась и даже велела запрячь лошадь, чтобы отвезти ребят до места охоты.
Пока Анна Николаевна, призвав Кириллу Антипыча, наказывала ему хорошенько смотреть за мальчиками, особенно за Колюшкой, и не затаскать детей по болотам, Ваня и Коля собирались в детской на охоту: туго затягивали ремни на курточках, всовывали брючки в сапоги. На Колю надели ягдташ. Он был несказанно рад и горд, хотя наполненный пирогами и всякой снедью ягдташ был довольно тяжел. Фауст, чуя охоту, визжал и прыгал. Ваня с ружьем, пороховницей и сеткой для дичи выглядел настоящим охотником.
Все вышли на каменное крыльцо провожать мальчиков.
– Не извольте беспокоиться, матушка барыня, – повторял Кирилла, стаскивая свой гречневик и низко кланяясь.
Последние напутствия Анны Николаевны замерли в тихом вечернем воздухе.
* * *
Проводив мальчиков, Анна Николаевна еще несколько раз выглянула в окно, чтобы удостовериться, не испортилась ли погода, и успокоилась, только убедившись, что ветра нет, вечер теплый, дождя, видимо, не будет. Когда наконец все в доме затихло, Егор Иванович начал подробно рассказывать Анне Николаевне, что с ним случилось: он уже не состоит инженером строящегося нижегородского шоссе, где он проработал больше четырех лет. Ему пришлось уйти в отставку. Он отказался признать подложные счета, несмотря на требование не только подрядчиков, но и заинтересованного в обмане директора. Взяточничество и лихоимство царили в то время вокруг всякого крупного предприятия. Честному человеку трудно было работать. Егор Иванович не только отказался брать взятки, но еще и высказал откровенно директору свое мнение о недопустимости злоупотреблений при поставке материалов.
Оставаться дольше на службе было невозможно: он подал прошение об отставке, и оно тотчас было удовлетворено. На очередь встал вопрос: как добывать дальше средства для содержания семьи?
Егор Иванович Жуковский в 1832 году окончил Петербургский инженерный корпус путей сообщения. Он был образованным, скромным и честным человеком. В 1840 году он обвенчался с Анной Николаевной Стечкиной. Братья Анны Николаевны выделили в приданое сестре пятнадцать тысяч рублей ассигнациями[2]2
Ассигнации – русские бумажные деньги, выпущенные впервые в 1769 году при Екатерине II. До денежной реформы 1839–1843 годов курс ассигнаций по сравнению с золотыми, серебряными и медными монетами резко колебался и был различен в разных местностях.
[Закрыть]. Молодые купили на эти деньги во Владимирской губернии[3]3
Теперь Владимирской области, Собинского района.
[Закрыть] скромную усадьбу Орехово. В этой усадьбе родились все дети.
Семья все увеличивалась, жить становилось труднее, имение не приносило никакого дохода.
Поздно за полночь обсуждали Егор Иванович и Анна Николаевна создавшееся положение. Наконец порешили: Егору Ивановичу не поступать вновь на казенную службу, а взяться за устройство у себя молочной фермы и вместе с тем согласиться на неоднократные предложения соседа, графа Зубова, и занять место управляющего его имениями.
Успокоившись насчет своей дальнейшей деятельности, Егор Иванович рассказал подробно все, что знал, о новом учителе мальчиков.
Альберт Христианович Репман только что окончил 1-ю московскую гимназию с золотой медалью. Он родом из Бельгии и, кроме своего родного, французского, прекрасно владеет немецким языком, знает латынь и греческий.
– Он отлично подготовит детей в гимназию, я с ним хорошо познакомился дорогой, – говорил Егор Иванович, прохаживаясь взад и вперед по комнате. – Очень скромный и обязательный молодой человек.
– Дай бог! Дай бог! – вздохнула Анна Николаевна. – Мальчики совсем от рук отбились, целыми днями с деревенскими ребятишками, да еще вот Антипыч все охотой их смущает: одни ружья да собаки на уме.
Допоздна засиделись Егор Иванович и Анна Николаевна. Большая семья – большие заботы…
Мальчики вернулись лишь на другой день вечером, веселые, возбужденные охотничьими приключениями. Эта летняя теплая ночь, напоенная запахом сена, с пахнущей медом медвяной росой, эта первая ночь, проведенная у охотничьего костра, на всю жизнь осталась в памяти Коли. Сделавшись уже великим ученым, он нередко вспоминал, как сидел, закутавшись в старую мамину тальму, и вместе с братом Ваней слушал рассказы Кириллы Антипыча. Чего только не знал Кирилла! Он учил мальчиков распознавать по голосам птиц, знал все их привычки, все звериные норки в лесу, знал свойства разных диковинных трав…
Так и не спали до раннего рассвета.
Охота была блестящая. Ягдташ оказался туго набитым дупелями и бекасами. На реке взяли двух уток. Ваня дал Коле разок выстрелить. Коля, вне себя от восторга, рассказывал потом всем вместе и каждому порознь, как он убил дупеля из-под стойки Фауста.
Машенька решила высушить крылья первого дупеля Коли. Только Егор Иванович покачал головой и сказал:
– И не жалко вам без нужды убивать живые создания?
Для Коли и Вани эти охотничьи трофеи с вяло повисшими долгоносыми головками были не «живыми созданиями», а дичью. Они воображали себя чуть ли не мексиканскими охотниками и, захлебываясь, повествовали о том, что с ними приключилось на охоте. Ваня чуть не увяз в болоте, чуть не потеряли Фауста, встретили цыган; на обратном пути нашли выводок: двенадцать куропаток, но не стреляли, потому что они еще малы. Словом, всего не перечесть.
После обеда у Коли слипались глаза, голова клонилась на стол, и он, засыпая, бормотал:
– Тубо, Фауст… Пиль, Фауст…
Когда утром мальчики, выспавшиеся, веселые, со свежим бронзовым загаром на лицах, вышли на балкон к чаю, Анна Николаевна встретила их словами:
– Ну, дети, нагулялись, теперь и за учение пора. После чая идите с вашим учителем в классную, покажите ваши книги и тетрадки, слушайтесь его, сидите тихохонько и не шалите.
С этого дня начались регулярные занятия.
Альберт Христианович, несмотря на юный возраст, оказался отличным педагогом. Он сумел заинтересовать мальчиков даже теми сухими предметами, знание которых требовалось для поступления в гимназию.
Машенька, получившая принятое в то время в семьях помещиков «домашнее воспитание», училась у Репмана немецкому языку, истории, начаткам философии. Все вместе читали Расина и Корнеля, учили басни Лафонтена на французском языке и стихотворения Гёте на немецком. В программу воспитания входили также рисование, или, вернее, срисовывание, карандашом и акварелью разных головок и пейзажей, пение и игра на фортепьяно.
Машенька пела приятным меццо-сопрано старинные романсы, а в свободное от занятий время вышивала бесчисленные «сувениры» родителям, братьям и родственникам. Так же, вдали от действительной жизни, воспитывали в свое время и ее мать, Анну Николаевну.
Коля был еще мал. «Французское воспитание» не успело коснуться его. Пытливый ум любознательного мальчика требовал иной пищи. Альберт Христианович рассказывал во время прогулок много диковинок про зверей, птиц, воду, землю, солнце, звезды. Коля, как губка, впитывал эти рассказы и вечером в вишняке на краю сада пересказывал слышанное Кирилле Антипычу. Но тот с сомнением качал головой и иногда даже возражал:
– Ну статочное ли дело, чтобы земля-матушка да вокруг солнца ходила! Всяк знает: солнышко утрось рано восходит и коли играет – жди вёдра, а под вечер коли в тучу сядет – наутро жди дождя.
Трудно было поколебать философию Кириллы Антипыча.
Во время классных занятий Коля не отличался большим прилежанием. Чтобы его поощрить и приохотить, Альберт Христианович обещал устроить такую замысловатую штуку, которой Коля никогда не видал.
Любопытство мальчика было крайне возбуждено, он решил отличиться.
Целый час твердил, заткнув уши пальцами, таблицу умножения и наизусть выучил слова, которые пишутся через ять. Слова эти заучивали, как стихи:
Белый, бледный, бедный бес
Убежал голодный в лес,
Лешим по лесу он бегал,
Редькой с хреном пообедал
И за горький тот обед
Дал обет наделать бед.
Списав чисто, без помарок, страницу прописей, Коля с нетерпением ждал обещанной награды.
После уроков Альберт Христианович уселся в цветнике за столом под липами, принес с собой клей, щепочек, веревок, бумаги, потребовал мочалки и начал клеить что-то совсем непонятное: основу из щепок оклеил бумагой, пристроил мочалку, привязал клубок ниток.
– Готово! Ну, дети, теперь послюньте палец, узнайте, откуда ветер дует, и пойдемте на луг, на свободное место.
Все еще ничего не понимая, бежали мальчики за учителем.
Заинтересовалась и Машенька, оборвала свои бесконечные экзерсисы на рояле и, взяв кружевную омбрельку[4]4
Омбрелька – зонтик для защиты от солнца.
[Закрыть], пошла следом за «молодежью».
На лугу ветер был довольно свежий. Репман велел Коле бежать, разматывая клубок против ветра, а сам поднял высоко над головой диковинную штуку.
Змей поднялся на воздух, забирая все выше и выше.
Коля себя не помнил от изумления и восторга.
– Отчего же это не падает? – закричал он.
Альберт Христианович объяснил Коле, почему не падает змей, показал пушинку, летающую в воздухе, показал силу ветра на крыльях мельницы, объяснил сопротивление тела змея напору ветра, поддерживающего его в воздухе. Альберт Христианович рассказал детям легенду о том, как в 906 году русский князь Олег во время осады Царьграда велел изготовить из позолоченной бумаги множество воздушных змеев, придав им вид всадников, и пустил их на осажденный город. Завидя летящее на них воздушное войско, греки пришли в ужас и обратились в паническое бегство. Этот рассказ произвел на Колю неизгладимое впечатление.
С этого дня запускать воздушных змеев стало любимой забавой Коли. Вместе с деревенскими приятелями он мастерил их из бумаги разными способами.
Устраивали состязания, чей змей подымется выше всех.
У Альберта Христиановича была про запас еще не одна диковинка. Однажды он достал маленький микроскоп, который привез с собой. Мушиная лапа, лист, песок – все оказалось такого необычайного вида, что мальчиков, особенно Колю, невозможно было оторвать от микроскопа. Эти детские впечатления положили начало особой любви к естественным наукам, которой всегда отличался Н. Е. Жуковский.
В то время аудиторию будущего знаменитого профессора составляли деревенские ребятишки, слушавшие его рассказы широко раскрыв глаза, засунув пальцы в рот, дивясь его учености.
Крестьянских ребят ничему не учили, школ для них тогда не было. Единственным грамотеем в деревне был старик Захар, отпущенный на волю дворовый. Жил он бобылем в маленькой избушке на краю деревни; к нему забирались деревенские ребята, забегали и Ваня с Колей.
Захар помнил Наполеона, двенадцатый год, побывал с русскими в Париже, о многом мог рассказать. Умел он и читать «Жития святых» по-славянски.
Он учил зимою ребят грамоте. Сидят у него, бывало, человек пять ребятишек и нараспев твердят азы: «Веди-от – во, рцы-от – ро, твердо-аз – та – ворота…»
Захар обычно сидел на печке, свесив ноги, обутые в огромные валенки, и стоило кому-нибудь из малышей сбиться, как он тут же окликал: «Не так твердишь, пострел, тверди сначала».
Из сверстников Коли многие, особенно Герасим Овчинников и Онисим Данилов, были весьма смышленые ребята. В то время они твердили «азы» у Захара и на лету подхватывали все, что им рассказывали Ваня и Коля. Впрочем, Ваня стал в последнее время заметно отдаляться от других ребят. Он проводил время главным образом вместе с пятнадцатилетней Машенькой и ее подругой француженкой Бертой. Они рисовали, писали стихи. Глядя на них, и Коля начал сочинять стихи. Но в то время как его старший брат писал лирические, прочувствованные сонеты, Коля сочинял всегда шутливые стишки по поводу разных событий их детской жизни.
Однажды толстый карапуз Валерьянушка уселся на мостке у пруда и вздумал колоть там орехи медным пестиком от ступки. Тяжелый пестик выпал из его рук и упал в пруд. Анна Николаевна рассердилась на своего баловня и побила его.
Видя огорчение мамы и маленького брата, Коля недолго думая побежал на мосток, мигом разделся и нырнул в глубокий пруд. Тяжелый пестик погрузился в тину, но все-таки Коля, отлично плававший и нырявший, разыскал его и вытащил.
А вечером он скакал вокруг насупившегося братика и распевал:
Варя пестик утопил,
Его перовником отдули,
Он и плакал и стенал
И хуже стал моченой дули.
Всю вторую половину лета охота стала главным удовольствием Коли. Он завел охотничий журнал и усердно вписывал туда все свои охотничьи приключения. Он был неизменным спутником на охоте Кириллы Антипыча и Вани, потом к ним стал присоединяться молодой паренек Никита. Этот Никита попал в дом при необычных обстоятельствах. Он был крепостным графа Зубова, и тот собирался променять его в другую губернию на английского пойнтера. Никита был в отчаянии. Бывая с поручениями в Орехове, он увидал там молоденькую горничную Анисью; они полюбили друг друга и решили повенчаться. Велико было горе Никиты, когда он узнал о готовящемся обмене. Он бросился за помощью к Егору Ивановичу, и тот действительно выручил его. Он уговорил графа подарить ему Никиту. С тех пор Никита и Анисья зажили в Орехове своим домом. Никита был страстный охотник, мечтал завести гончую и ходить зимой по зайцам. Он скоро стал закадычным приятелем Коли.
На охоту ходили по праздникам и в воскресные дни, все же остальное время мальчики и Машенька много учились. Они стали понемногу говорить по-немецки. Коле языки давались с трудом. Он забывал выученные слова, путал обороты. Лучше обстояло дело с арифметикой, но Коля был с детства рассеян и часто делал ошибки в сложении и вычитании. В то же время он нередко, удивляя учителя, подсказывал Ване решение замысловатой задачи.
В свободное время Коля постоянно что-нибудь мастерил: кораблик, прыгающую лягушку, смешного человечка, который двигает руками и ногами, если его дернуть за нитку, и разные другие штуки. Свои самодельные игрушки он дарил Варе и новому члену семьи – маленькому Володе, появившемуся на свет в начале лета. Коля очень полюбил маленького брата и часто, заменяя няню Арину Михайловну, уносил Володю в сад и укладывал его спать в люльку, повешенную на сук старой липы, а сам садился с книжкой и с неизменным спутником – Фаустом, сторожить его.
* * *
Однажды утром Коля вскочил, ослепленный необычным светом: за окном все побелело и сверкало тысячью искр под лучами холодного зимнего солнца. Куда девалась грязь и слякоть так надоевшей долгой, долгой осени! На перилах балкона, на каменных солнечных часах – искрящиеся шапки белого снега. Снегири – как кровь на кусте жасмина. Сквозь зимние рамы доносится веселый гомон ребят на пруду: они с визгом пробуют, выдержит ли их молодой лед.
Вдруг ребята, как спугнутая стая скворцов, поднялись и помчались к деревне: это Анна Николаевна погрозила им из окна своей спальни.
– Вставайте! Вставайте! Зима пришла! – весело кричит Альберт Христианович.
Ваня сонно протирает глаза, а Коля уж разыскал и натянул валенки и, на ходу застегивая крючки полушубка, мчится на крыльцо. Наперегонки с Фаустом он несется по дорожке к рабочей избе, откуда слышатся смех, песни и дробный звук тяпок, – девушки рубят капусту.
Румяная, круглая Марфуша протягивает Коле звонкую, хрустящую кочерыжку. Коля хватает ее на бегу и несется дальше. Вперед! Вперед! Надо посмотреть, какой стал сад в зимнем уборе, потом побежать в поле – поглядеть, нет ли там заячьих следов.
Итак, зима. С вьюгами, березовыми дровами, уютно потрескивающими в печах, снежками, санками, долгими вечерами в жарко натопленной детской.
Эта зима была лютая, снегу нанесло столько, что и не проедешь.
Арина Михайловна рассказывала, что волки подходят по ночам к самой околице. У Кирилла Антипыча они зарезали овцу.
Бедным зайцам волки совсем житья не давали, но все же зайчишки умудрялись глодать кору с молодых яблоневых прививок Егора Ивановича.
Ребята устроили на пруду огромную ледяную гору. Там стон стоял от веселых криков и возни. На чем только не катались: и на лубках, и на подмороженных решетах, а то и на обмерзших собственных нагольных полушубках. Но часто Коле приходилось с завистью поглядывать на ребят сквозь заиндевевшие окна. Анна Николаевна боялась, как бы дети не простудились, и не выпускала их в особо холодные дни из дому. В такие дни спасали книжки, которые привез с собой Репман. «Дон-Кихот», «Робинзон Крузо», «Хижина дяди Тома», сочинения Вальтера Скотта и только что появившиеся в печати романы Диккенса были любимыми книгами мальчиков. Их читали вслух, прочитанное горячо обсуждали, герои становились знакомыми и порой любимыми. Когда прочли «Записки Пикквикского клуба», тут же назвали двух котят Машеньки «мистер Бофин» и «мистер Винас».
В один из зимних праздников приехал живший под Тулой Колин дядя, Яков Николаевич.
Он любил одеваться в бархатную поддевку и шелковую рубашку, носил большие черные усы, за которые его прозвали цыганом. Дядя Яков приезжал к сестре редко. В деревне, особенно зимой, всякий приезд вызывает волнение. К тому же дядя Яков привез с собой какой-то большой ящик, который особенно осторожно выгружали. Дети едва досидели до конца уроков – так им хотелось поскорее бежать в залу послушать, что рассказывает дядя про Париж, где он недавно был, и посмотреть, что находится в таинственном ящике.
Вечером в зале дядя Яков торжественно открыл ящик. В нем оказалась большая шкатулка, которую дядя назвал органом. К ней пристроили ручку, на крышку положили диск с дырками, и вдруг, как только начали вертеть ручку, орган заиграл мелодично и весело популярную немецкую песенку-польку:
Коля был поражен. Вот так штука! Это не чета Машенькиному роялю.
– Ну-ка, племянники, покажите, сколь вы искусны в танцах! – крикнул дядя.
Ваня тут же галантно расшаркался перед Бертой, Альберт Христианович пригласил Машеньку. Польки, экосезы, мазурки – все мог играть орган. Коля, по своей застенчивости, не любил танцевать. Он упросил дядю позволить ему вертеть ручку органа и только весело поглядывал на танцующих.
Общее веселье еще увеличилось, когда дядя, отличный танцор, прошелся по всей зале с Машенькой мазурку. Даже Егор Иванович развеселился – хлопал в ладоши и притопывал в такт своими мягкими козловыми сапожками.
Орган доставил всей молодежи много радости. Беда была в том, что в головенке Коли твердо засела мысль посмотреть, почему играет орган. Однажды он забрался в залу, поднял крышку, замирая от страха, отвернул какой-то винтик, потрогал металлические пластинки и зубчики, повернул ручку… О ужас! Ручка перестала вертеться.
Не помня себя Коля бросился в детскую и, обливаясь слезами, рассказал Альберту Христиановичу о своем несчастье. Горе его было так велико, что Репман даже не стал бранить его, а пошел в залу и, к счастью, живо привел орган в порядок: оказалось, Коля ничего не сломал, а только не так надел ручку.
Скоро дядя уехал и увез с собой орган.
Между уроками и несложными происшествиями тихой деревенской жизни незаметно минула зима с ее крещенскими и сретенскими морозами, бесконечным великим постом с постными щами и грибами. Наконец ледяная гора на пруду потемнела и начала подтаивать, на полях появились проталины. Прилетели грачи. Как-то утром няня принесла целую миску свежеиспеченных жаворонков. Наступила весна.
С каждым месяцем, с каждым днем приближался день отъезда в Москву, день поступления в гимназию.
