Текст книги "Путь ученого"

Автор книги: Осип Осипов

Соавторы: Екатерина Домбровская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Первая работа Жуковского явилась основой многих его последующих трудов. Содержавшимися в этой работе данными о движении несжимаемой жидкости широко пользуются вплоть до настоящего времени ученые, работающие в области гидродинамики и аэродинамики.

Счастливый и радостный вернулся он домой. Анна Николаевна обняла сына. Верочка и Мария Егоровна плакали от радости. Перед Николаем Егоровичем сияли счастьем родные серые глаза Сашеньки.

После обеда отодвинули стол, и началось веселье: игры, танцы, шарады. Николай Егорович с увлечением загадывал слова, рядился в старый Машенькин кринолин. Много было шуму и смеха.

Когда гости разошлись и в доме затихло, Николай Егорович долго ходил взад и вперед между сдвинутыми с места стульями, потом зашел к себе в кабинет, присел к столу и стал писать письмо своему другу Щукину:

«Защита вышла успешней, нежели я ожидал, особенно нападал на меня Цингер, но я успешно отпарировал все выпады.

Физическая зала, в которой совершалась моя битва, была буквально набита техниками, и аплодисменты были страшные».

9 марта 1877 года Николай Егорович получил диплом на звание магистра прикладной математики[11]11
  В университете того времени механика считалась разделом математики.


[Закрыть].

Ученый совет Технического училища постановил командировать его за границу «для собирания материалов к продолжению изданного им сочинения по гидродинамике и для ознакомления с чтением означенного предмета в политехнических школах Германии и Франции».

В июне 1877 года Николай Егорович уехал за границу.

Позади остались прощальные обеды с товарищами, слезы и объятия матери и сестер, напутствия Егора Ивановича, приехавшего из Тулы проводить сына. Поезд помчался мимо московских пригородов.

Путешествие началось!

Первая остановка была намечена в Берлине, где Николай Егорович отыскал недорогую гостиницу, умылся, переоделся и отправился осматривать город.

День был жаркий, цвели деревья на бульварах и своим медовым запахом напоминали Николаю Егоровичу старые липы ореховского парка. Он задумался, а когда поднял голову, то увидел перед собой через улицу вывеску: «Аквариум». Николай Егорович так любил всякое зверье и растения, что, не раздумывая долго, вошел в прохладный подъезд. Его провели на небольшую площадку, откуда начинался спуск по узкой лестнице, между двумя стенами из толстого стекла. За стеклом была вода, и в ней между кораллами и водорослями плавали всевозможные рыбы, осьминоги, огромные лангусты, морские звезды и другие обитатели морских глубин.

Николаю Егоровичу казалось, что он путешествует с капитаном Немо на «Наутилусе».

«Вот Верушку бы сюда!» – подумал он и, купив при выходе несколько картинок с изображением разноцветных японских рыб, послал их в первом письме домой Верочке.

Вернувшись в свою гостиницу, он очень обрадовался, застав у себя московского знакомого инженера Зилова. Теперь есть с кем поговорить, обменяться впечатлениями. Они отправились вместе обедать.

Немецкая кухня не слишком вкусна. Путешественникам подали в ресторане карточку с рядом затейливых названий блюд. Но когда лакей во фраке принес заказанные кушанья, то оказалось, что под вычурными названиями скрываются обыкновенный картофельный суп и капуста с кочерыжками.

На другой день с утра Николай Егорович отправился в университет на лекции. Читал знаменитый физик Кирхгоф и другие выдающиеся ученые.

В начале июня Жуковский приехал в Париж. Там он надеялся встретиться с Шиллером и еще одним товарищем по университету, Ливенцовым.

В Париже Николай Егорович остановился в та называемом Латинском квартале; в этом районе жили почти исключительно студенты. Комната с камином и с двумя зеркалами очень ему понравилась. Выйдя на освещенную солнцем узкую улицу, он решил отыскать кафе «Ротонд», которое рекомендовал ему Орлов. По дороге он купил красную розу, воткнул ее в петлицу и, помахивая шляпой, направился в кафе.

Кругом звонко трещала французская речь, на тротуаре под полосатым навесом за круглыми столиками виднелись цилиндры, маленькие дамские шляпки, кружевные зонтики.

– Ба! Жуковский! Николай Егорович!

Французы за соседними столиками обернулись.

Николай Егорович вздрогнул. Так странно было услышать эти восклицания среди французского говора.

– Шиллер, Ливенцов! Вот так встреча!

Последовали объятия, поцелуи. Друзья потеснились, освободили место Жуковскому, и посыпались вопросы, рассказы… Оказалось, что они поселились вместе, в одном доме.

Распив по случаю встречи бутылку ледяного шампанского, приятели вышли на раскаленные улицы Парижа и решили заняться осмотром парижских достопримечательностей.

Накануне был какой-то национальный праздник, и поэтому кое-где виднелись еще не снятые трехцветные флаги республики.

На улицах, особенно около Вандомской площади, попадались дома со свежезаделанными пробоинами – воспоминание о революционных боях славной Парижской коммуны 1871 года.

Долго бродили друзья пешком и ездили на империале омнибусов по улицам Парижа. Они пришли к выводу, что планировка Парижа напоминает планировку Москвы.

На другой день Николай Егорович отправился в Сорбонну[12]12
  Сорбонна – часть Парижского университета, основана в 1253 году. В настоящее время – крупный учебно-научный центр Франции.


[Закрыть], записался на лекции и при содействии русского консула – в Национальную библиотеку. Пришлось заняться французским языком, так как Жуковский с удивлением должен был сознаться, что французы не всегда его понимают.

С трепетом переступил Николай Егорович порог старейшего, знаменитого университета Франции. Здесь он будет слушать лекции знаменитых французских математиков Ролана и Резаля. Ему пришлось несколько разочароваться, когда он узнал, что летом мало читают лекций – всего две в день, а в некоторые дни занятий совсем не бывает.

Николай Егорович привез с собой из Москвы статью по теоретической механике на тему «О соударении тел» и написал в Париже другую – «Об одном случае движения материальной точки». Он надеялся при помощи профессоров Парижского университета послать ее на отзыв в Парижскую Академию наук. Но академик Резаль, которому Жуковский передал свою работу, скоро уехал в отпуск, и Николай Егорович только по возвращении в Москву узнал, что обе его работы были напечатаны в 1878 году во Франции с блестящим отзывом Резаля, а затем перепечатаны двумя немецкими научными журналами.

Эти статьи познакомили научные круги Франции с именем Жуковского. Скоро это имя приобрело во Франции широкую известность.

Кроме лекций в Сорбонне и работы над статьями, Николай Егорович много занимался в библиотеке, знакомился с книгами, которых нельзя было достать в Москве. Однако времени хватало и на знакомство с окрестностями Парижа.

В один из праздников он отправился на прогулку в дачное место Сен-Клу, где была когда-то летняя резиденция Наполеона I. Ехали по Сене на маленьком пароходе.

Утром прошел дождь, и день был отличный. Игрушечный пароходик, шипя и свистя, побежал вниз по реке под арками многочисленных мостов, мимо загородных дач и садиков с беседками. Наконец показался живописный парк. Среди зелени деревьев высились развалины дворца Наполеона I. Его разрушили во время недавней осады Парижа прусские пушки.

Прежде всего Жуковский решил осмотреть знаменитые фонтаны. Николай Егорович изучал законы движения жидкостей, и ему особенно любопытно было наблюдать струи воды, движущиеся в разных направлениях под влиянием искусственно созданных условий.

Николай Егорович знакомился также с театрами, картинными галереями и другими достопримечательностями Парижа.

«Жизнь в Париже приводит меня в восторг, – писал он в одном из своих писем домой. – Это прекраснейший город, какой можно только себе вообразить… Первые дни я не мог усидеть на месте и все бегал осматривать разные великолепные сооружения… Был в Лувре, в этом собрании изящных произведений… Что ни шаг, то оригинал великого художника. Целые стены покрыты картинами Рубенса, Ван-Дейка, Рафаэля и т. д. Мне всего более понравилась Мадонна Мурильо, а из статуй – Венера Милосская; хотя она и без рук и с приделанным носом, но удивительно прекрасна…»

В июле наступила невыносимая жара. Состоятельные парижане стремились в дачные места, богачи разъезжались по морским курортам. Бедняки задыхались на чердаках и в подвалах.

Летом Николай Егорович привык каждый день купаться в ореховском пруду. Переносить жару раскаленного города ему было особенно трудно. Он решил купаться в Сене и почаще ходить в Люксембургский сад.

«Я ходил даже купаться на Сену, – писал он сестрам, – несмотря, что вода ее имеет зеленый вид. Купальная оказалась прекрасно устроенной, вода очень чистою и с замечательно быстрым течением. Любопытно, что не дозволяется плавать совершенно раздетому, а следует надевать коротенькие холстинные штанишки. Течение Сены так быстро, что даже я с трудом могу плыть встречь воды…

Я устроил себе здесь, в Париже, вместо охоты особую забаву. Я катаюсь на велосипеде, на настоящем парижском двухколесном велосипеде. Прежде чем выучиться этому искусству, я несчетно раз падал и наносил себе сильные ушибы. Но теперь я эту науку постиг и ношусь, как птица, по асфальтовой площадке за Люксембургским садом. Последний раз с велосипедом у меня вышло приключение: я заехал в проход, по которому запрещено ездить, сержант окликнул меня, но, видя, что я не останавливаюсь, недолго думая набежал и стащил меня с велосипеда».

Николай Егорович недаром назвал велосипед парижской новинкой. Он был всего лишь десять лет тому назад сконструирован французом Мишо и получил окончательный вид после того, как англичанин Каупер придумал подвесить ступицу переднего колеса диаметром до 1 метра 60 сантиметров на тонкие стальные спицы. Седло помещалось над колесом, сзади имелось еще маленькое колесо.

Такой велосипед был крайне неустойчив. Ездок, наткнувшись на маленькое препятствие, почти всегда падал вперед через голову. Но все же этот велосипед открыл эру быстрых передвижений, его вскоре усовершенствовали, и он принял современный вид.

В России первое время велосипедов не делали, их выписывали из-за границы.

Не было в России и многих новых изданий трудов иностранных ученых.

Перед отъездом из Парижа Николай Егорович накупил книг для пополнения своей научной библиотеки. Среди старых изданий ему попалась любопытная книжка Карла Фридриха Мейервейна, напечатанная в 1781 году под заглавием: «Неужели человеку не врождена способность летать?» Там были чертежи аппарата, придуманного Мейервейном. Аппарат состоял из двух симметричных овальных крыльев на шарнирах. Крылья приводились в движение с помощью длинного горизонтального шеста. Но в 1877 году вопросами авиации – полетами на аппаратах тяжелее воздуха – мало кто интересовался.

Аппараты легче воздуха привлекали больше внимания, особенно после того, как во время осады Парижа немцами в 1870 году лидер буржуазных республиканцев Гамбетта на воздушном шаре вылетел из осажденного города, чтобы организовать новую армию в провинции.

В Медоне, маленьком городке близ Парижа, Николай Егорович видел на большом празднике подъем аэростата. На площадке, привязанной к шару, сидел акробат верхом на лошади и осыпал цветами публику.

Всех удивило спокойствие лошади во время полета. Потом оказалось, что конь был деревянный.

В те годы появился новый фантастический роман Жюля Верна «Робур-завоеватель», где писатель предвосхитил будущие вертолеты, описав мощную воздушную машину тяжелее воздуха с четырьмя несущими винтами. Книгу эту с увлечением читал Николай Егорович. Впоследствии она заняла почетное место в его научной библиотеке.

Из Парижа Николай Егорович направился в Швейцарию.

Перед окном его комнаты расстилалась спокойная поверхность Невшательского озера, терявшаяся во мраке ночи. Кое-где на озере зажгли красные фонари, и отражения их образовали длинные красные изломанные колонны. Стройные звуки музыки раздавались на террасе гостиницы, звуки мягко неслись, расстилаясь по поверхности воды. Николай Егорович залюбовался прекрасной картиной еще незнакомой ему горной страны.

Встав поутру, он задумал подняться на одну из вершин хребта Юры. Он вычитал по путеводителю Бедекера, что с нее открывается очень красивый вид.

День был солнечный, дождя не предвиделось. Плотно позавтракав, он весело пустился в путь. В Бедекере была указана тропинка, по которой можно добраться до вершины горы за час, но Николай Егорович, видимо, пропустил один поворот. После долгих расспросов у встречных ему удалось наконец выбраться на другую тропинку, оставив в стороне гладкую, как паркет, но очень длинную дорогу. Больше часа карабкался он в гору, пока добрался до указанной в Бедекере гостиницы.

Позавтракав, он отправился на площадку, откуда открывался действительно великолепный вид на цепи гор, долины, озера, деревни, города… Вдали виднелись Альпы с белоснежной вершиной Монблана.

Обратно Николай Егорович решил спуститься напрямик, без дороги, прямо к озеру. Пошел он, по охотничьему обычаю, по следу, пробитому ручьями дождевой воды.

Спуск был крутой и местами опасный, но все окончилось благополучно.

Из Швейцарии Жуковский направился через Вену в Москву.

Подъезжая на извозчике к деревянному забору дома на Садовой, Николай Егорович на ходу соскочил с пролетки и побежал к калитке. Из палисадника выбежала Маска, бросилась к своему хозяину, прыгала, лизала его губы и визжала; на шум выбежала Маша, и скоро по всему дому слышалось: «Коля, Колечка приехал?»

Осенью Николай Егорович начал читать новый курс механики в Техническом училище. Лекции его значительно пополнились сведениями, полученными за границей.

Дома по вечерам он работал над докторской диссертацией.

Глава VIII. Доктор прикладной математики

Николай Егорович торопливо шел по узкой, занесенной снегом улице. Фонари тускло светили сквозь медленно падающий снег. Задумавшись, он свернул на Садовую к знакомым воротам, но тут остановился и засмеялся:

– Ах, ах, я и позабыл! Опять на старую квартиру зашел… Извозчик! Угол Денисовского и Немецкой улицы! – крикнул он, сел в подкатившие санки и поехал домой.

Жуковские через год после возвращения Николая Егоровича из-за границы поселились в новой квартире, в одном доме с Орловым.

Пока Николай Егорович шумно снимал в передней большие фетровые боты, Капитан Немо, важно помахивая хвостом, отправился к Марии Егоровне доложить, что пришел хозяин. Верочка выбежала встречать брата и сразу выпалила все новости:

– Меня вызывали по-немецки, поставили двенадцать![13]13
  Двенадцать – высший балл по двенадцатибалльной системе, принятой в 80-е годы в гимназиях.


[Закрыть] Заходил Альберт Христианович, сказал, что съезд в Петербурге назначен на семнадцатое декабря…

Николай Егорович ехал на съезд, где он должен был впервые выступать как докладчик. Он заранее предвкушал удовольствие увидеть Щукина. Кроме того, ему приятно было теперь, когда он приобрел уже известность, побывать в Петербурге, откуда несколько лет назад он уехал студентом-неудачником.

– У! Какая еда! – говорил Николай Егорович, усаживаясь за накрытый стол, раскрывая салфетку и поглядывая на аппетитно зарумянившиеся пирожки. – А где Маша?.. Маска! Куш на место!

Вышла Мария Егоровна, зябко кутаясь в платок. Привычным жестом начала разливать суп по тарелкам. Вера беспрерывно, не успевая проглотить ложку супа, рассказывала всякие гимназические новости. Она уже перешла в шестой класс, но училась неровно, потому что часто болела. Только у брата по физике Верочка всегда старалась отлично отвечать урок.

Николай Егорович, рассеянно слушая ее, смотрел на Марию Егоровну, машинально катавшую левой рукой шарик хлеба.

– Маша, где же твой волчий аппетит? Ты что не кушаешь?

– Что-то бок опять болит…

Мария Егоровна вдруг показалась Николаю Егоровичу постаревшей, увядшей. Острое чувство раскаяния за недостаточное внимание к сестре шевельнулось в нем.

– Надо к Остроумову сходить, что-то мне твой бок не нравится, – сказал он.

– Пройдет! Да, я и забыла: сегодня Евпла напросился, придет с Ольгой Евпловной.

– Ну что ж, отлично. Я пойду полежу часок, а вы пока наладьте чай.

Николай Егорович, по своему обыкновению, пошел отдохнуть с газетой в руках. Вера принялась накрывать на стол к чаю.

– Ох, уж эти мне гости! – ворчала Арина Михайловна, унося в кухню большой пузатый самовар.

В передней раздался тихий звонок. Вера вся встрепенулась и покраснела. Вошел молодой студент-техник, протирая запотевшее пенсне и щуря близорукие серые глаза. Легкое пальто и клетчатый плед плохо грели. Руки его были холодны как лед, когда он здоровался сначала с Марией Егоровной, а потом с Верой.

– Я принес Николаю Егоровичу чертежи и формулы к его докладу в Петербурге, – сказал он, как бы извиняясь.

– Вот кстати, Александр Александрович! А к нам Орловы собирались. Да, еще я вас хотела попросить: у меня что-то машинка нитки не наматывает. Посмотрите, что с ней такое, – сказала Маша, насыпая сухарики в корзинку.

Верочка издали смотрела на молодого студента, и он, видимо, смущался, чувствуя на себе ее взгляд.

Александр Александрович Микулин был одним из учеников Николая Егоровича по Техническому училищу. Студенты часто заходили на квартиру к своему преподавателю. Как раньше Брашман и Слудский, так теперь и Николай Егорович любил собирать вокруг себя молодежь. Ни один студент не уходил от него без совета и дружеского участия.

Вскоре начали собираться гости: важный и строгий на вид Федор Евплович Орлов с сестрой, приехавшей из Одессы; длинноволосый Владимир Васильевич Преображенский, который вместе с Николаем Егоровичем должен был ехать на съезд; зашел на огонек и любимый учитель Николая Егоровича – профессор Слудский.

Николай Егорович появился в дверях кабинета и остановился, по своему обыкновению, упершись руками в косяки двери. Его мощная, начинающая полнеть фигура загородила весь проход. Он весело улыбался друзьям.

Николай Егорович вез на съезд первую часть своей докторской диссертации «О прочности движения»[14]14
  В настоящее время термин «прочность движения» заменен термином «устойчивость движения». В применении к самолету под устойчивостью понимают способность самолета возвращаться – без воздействия летчика – к заданному режиму полета, если по какой-нибудь причине (например, вследствие порыва ветра) самолет был выведен из заданного состояния.


[Закрыть].

Началось обсуждение его труда. По обыкновению, загорелся жаркий спор.

– Возьмем движущиеся точки, расположенные в вершинах треугольника… – горячо доказывал Николай Егорович на самых высоких нотах.

– Если взять функцию переменного… – басил Орлов.

– Лагранж[15]15
  Лагранж – французский математик XIX века.


[Закрыть] утверждает обратное! – кричал Преображенский, вскочив и бегая по комнате.

Николай Егорович в азарте спора, желая доказать на примере волчка один из случаев устойчивости движения, схватил с тарелки крутое яйцо и сильно закрутил его. Яйцо начало подниматься и встало на заостренный конец, продолжая быстро вертеться. Но как только движение прекратилось, яйцо упало. Прочно стоять на остром конце оно могло только во время движения вокруг своей оси.

Зависимость устойчивости твердого тела от его движения можно видеть, запуская волчок. Существуют особые приборы, называемые гироскопами (жироскопами, волчками), которые представляют собой быстро вращающееся вокруг оси симметрическое твердое тело с осью вращения, которая имеет одну неподвижную точку. При любых поворотах арматуры с подставкой ось вращения гироскопа остается неизменной в пространстве.

В своей диссертации «О прочности движения» Николай Егорович дал теорию гироскопов. Впоследствии он развил ее в ряде статей и популярных очерков, снабженных наглядными иллюстрациями.

В то время эта теория была еще мало разработана. Жуковский со своей обычной научной проницательностью предвидел, что гироскопы будут иметь большое значение. Действительно, в наши дни, когда вошли в употребление аппараты, развивающие огромные скорости, свойства гироскопов широко используются в авиации, артиллерии, во флоте (гирокомпас, авиагоризонт, автопилот и т. п.).

К компании присоединился астроном В. К. Церасский. Разговор перешел на последние открытия в астрономии. В Париже двум братьям Анри удалось получить фотографические снимки звездного неба. Церасский рассказывал, что на фотографии можно различать далекие звезды, незаметные даже в телескоп.

Николай Егорович последнее время увлекался астрономией и написал несколько очень ценных статей. Если бы не диссертация, он, наверное, занялся бы астрономическими наблюдениями вместе с Ф. А. Бредихиным и В. К. Церасским.

Долго еще спорили за чайным столом. Гости разошлись поздно.

* * *

Николай Егорович защищал диссертационную работу «О прочности движения» 30 апреля 1882 года. Слушать его собрались профессора, студенты-техники. Жуковский в то время уже был известен как молодой, но блестящий ученый и один из самых любимых профессоров Технического училища.

Старик Давыдов, лекции которого Жуковский слушал студентом, а вслед за ним и другие выступавшие оценили работу Николая Егоровича, как вполне достойную для утверждения молодого ученого в звании доктора прикладной математики.

Закончив работу над диссертацией, Николай Егорович снова начал работать над любимой им наукой – гидродинамикой. К этому времени он был уже членом многих ученых обществ России, постоянно выступал с докладами и задумал писать серьезную работу «О движении твердых тел, наполненных жидкостью».

В начале 80-х годов, когда, намного опередив запад, Можайский строил свой первый самолет, Николай Егорович также начал интересоваться вопросами, имеющими связь с теорией «воздухоплавания» (как тогда называли авиацию).

Вернувшись из поездки во Францию, он купил себе велосипед. Ездить на велосипеде по ухабистым ореховским дорогам было не слишком удобно, Николай Егорович то и дело падал. Но езда эта была для него не простым развлечением. Из прутьев и бамбуковых палок он сделал каркас крыльев и попросил Марию Егоровну обтянуть его какой-нибудь легкой и плотной материей. Нашлись куски старой подкладки из красного шелка. Рано утром с готовыми крыльями и велосипедом Николай Егорович отправился на склон оврага за прудом, привязал крылья к плечам, влез на велосипед и покатил с горки, – испытывая силу сопротивления, препятствующую его движению. За ним неслась Маска. Внизу шарахнулась чья-то привязанная на длинной веревке лошадь. Николай Егорович благополучно съехал по склону, только крылья немного покривились. Много раз еще повторял он свой опыт. Велосипед постоянно падал. Николай Егорович ходил в синяках, и, наконец, во время одной поездки окончательно поломал крылья. Все же он мог уже сделать известные выводы: воздух оказывал заметное сопротивление. Николай Егорович чувствовал, что крылья как бы тянули его за плечи. Тогда он сделал другие, меньшего размера, и заставил сестру Веру бегать с этими крыльями против ветра.

Он намечал этими примитивными опытами путь к изучению лобового сопротивления движущегося тела. Возникал вопрос: возможно ли применять основные законы гидродинамики к новой, только еще создаваемой науке аэродинамике. Николай Егорович постепенно все сильнее задумывался над сложными вопросами, связанными с движением твердых тел в воздухе, он внимательно следил за всеми новыми теориями, выдвигаемыми тогда учеными в этой области.

Подобрав литературу, он перечитал и все то немногое, что относилось к воздухоплаванию.

С незапамятных времен люди мечтали уподобиться птице. Александра Македонского изображали летящим на орлах; сочинили поэтическую легенду об Икаре, поднявшемся к Солнцу на крыльях из перьев, скрепленных воском; русские смельчаки при Иване Грозном мечтали летать на слюдяных крыльях.

В XV веке Леонардо да Винчи[16]16
  Леонардо да Винчи (1452–1519) – гениальный итальянский художник, ученый и инженер, один из виднейших представителей науки и искусства эпохи Возрождения.


[Закрыть] начал изучать полет птиц. Среди множества его инженерных эскизов, опубликованных лишь в 1880–1890 годы, имеется рисунок с изображением вертолета, у которого, как видно из объяснительной надписи самого Леонардо, большой несущий винт должен был приводиться в движение мускульной силой людей. Но его попытки изобрести летательный аппарат тяжелее воздуха – вертолет – не принесли тогда плодов. Для осуществления этой идеи не пришло еще время. Да и схема, предложенная Леонардо да Винчи, неосуществима на практике из-за совершенно недостаточной мощности людей для вращения несущего винта.

Прошло несколько столетий, и только в середине XIX века, в эпоху научных открытий, изобретений и развития промышленности, возник вопрос о возможности постройки летательного аппарата тяжелее воздуха. К тому времени люди уже научились летать на шарах и аэростатах, но полеты на аппаратах легче воздуха многих не удовлетворяли: они мечтали, как и их предки в древности, летать при помощи машущих крыльев.

Без опыта, без всяких знаний богатые любители, спортсмены и изобретатели начали строить самолеты, придавали им всевозможные формы, но их аппараты не могли даже отделиться от земли, не то что летать. Не имея достаточных знаний, самолета не построишь.

Над смельчаками-новаторами зачастую издевались, высмеивали их в карикатурах. Большинство людей считали тогда идею аппарата тяжелее воздуха неосуществимой, безумной утопией.

В 1872 году один остроумный француз, Пено, сделал модель в форме птицы, снабдил ее винтом и двигателем из закрученной резины.

Выдумка Пено оказалась удачной. «Птичка» полетела. Пено доказал наглядно, что аппарат тяжелее воздуха способен летать.

Пено сделал доклад в Парижской Академии наук, продемонстрировал свое изобретение и получил премию.

Но на этом пока дело и кончилось; лишь в магазинах и на выставках начали появляться самые разнообразные летающие игрушки. Но от игрушки до реального самолета еще далеко.

Первые конструкторы самолетов неизменно терпели неудачу.

Не зная законов аэродинамики, не умея рассчитать все части самолета, можно построить какой-то аппарат, но заставить его подняться в воздух нельзя. Кое-кто даже заявлял, что самолет, как и всякий аппарат тяжелее воздуха, вообще нельзя рассчитать. Строили наугад, добивались некоторых результатов лишь опытным путем.

К тому же тогда еще не были сконструированы легкие бензиновые двигатели, а паровые и электрические весили слишком много при весьма небольшой мощности.

Сначала пробовали строить самолеты с машущими крыльями, но они вообще не летали; потом начали изобретать аппараты самых различных видов: подобные коробчатым змеям, многопланные в виде решеток и другие. Материалом же служили главным образом дерево и ткани.

Наибольших успехов к этому времени достиг выдающийся русский изобретатель, создатель первого самолета Александр Федорович Можайский (1825–1890).

А. Ф. Можайский по окончании Морского кадетского корпуса (1841) служил в военно-морском флоте. В шестидесятых годах он задался целью построить летательный аппарат тяжелее воздуха. Он изучал строение крыльев птиц, полеты воздушных змеев, работу воздушных гребных винтов. Уже в семидесятых годах демонстрировались крупные летающие модели Можайского. Использовав работы русских ученых Менделеева и Рыкачева, Можайский сконструировал и в середине 1882 года построил первый в мире самолет, который уже тогда имел все основные части, существующие в современных самолетах (крыло, фюзеляж, винтомоторную установку, хвостовое оперение, шасси), причем их взаимное расположение было то же, что в современных машинах. После этого А. Ф. Можайский приступил к испытаниям самолета: сначала на земле, а затем и в воздухе, которые проводились в течение 1882–1885 годов.

Но и Можайский, при всей его даровитости, двигался в значительной степени ощупью. Научный фундамент под самолетостроение еще не был подведен.

Создание теоретических основ для правильного конструирования самолетов оказалось делом весьма сложным. Потребовались многие годы упорного труда. Теоретические выводы требовали подтверждения опытным путем. Аэродинамических лабораторий тогда еще не было, и никто не знал, как их оборудовать.

Жуковский задумался и над этим вопросом. Он знал, что при изучении законов движения твердых тел в воздухе потребуется коллективная работа и упорное экспериментирование.

Получив почетную ученую степень доктора, Жуковский мечтал о чтении лекций в университете. Стать профессором Московского университета было его давнишним желанием. К тому же в университете имелся механический кабинет, организованный другом Жуковского Орловым, где можно было начать постановку несложных опытов.

В эти годы Жуковский близко познакомился с известным астрономом Ф. А. Бредихиным и его молодым помощником В. К. Церасским. Оба они бывали у Жуковского. Николай Егорович тоже увлекся астрономией и написал несколько работ по механической теории полета комет и движения Солнца.

В то же время он не оставлял своих исследований движения жидкостей. Его заинтересовало влияние реакции втекающей и вытекающей жидкости на плавающее тело. В этот период он написал ряд статей по вопросам гидромеханики: «О реакции вытекающей и втекающей жидкости», «О гидродинамической теории трения хорошо смазанных тел» и «Решение одной задачи гидростатики». По своему обыкновению делиться с учеными и студентами результатами своих исследований, он всегда выступал с докладами и сопровождал их интересными опытами. Например, желая наглядно показать слушателям явление реакции втекающей и вытекающей воды (закон, на котором построена система современных реактивных двигателей), Николай Егорович сконструировал очень простой и понятный прибор.

Летом в Орехове Николай Егорович устроил плот на пруду, который двигался при помощи насоса, выталкивающего струю воды.

Впоследствии Жуковский разработал теорию движения морских и речных судов силою реакции воды.

Попутно с научными работами он подготовлял свой курс гидродинамики, который он собирался читать студентам, когда получит кафедру в университете.