Текст книги "Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза"

Автор книги: Осип Мандельштам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

Проза

ШУМ ВРЕМЕНИ. Книга писалась осенью 1923 – зимой 1924 г. и вышла весной 1925 г. под одной обложкой с «Феодосией». При этом главы «Шума времени» отчетливо распадались на две части – о родном доме и о Тенишевском училище. «Шум» кончался приблизительно на том времени, когда ОМ начал писать стихи, «Феодосия» – на том времени, когда он отказался от мысли об эмиграции. Это придавало книге единство.

Герой начальной части книги – Петербург, точнее, центр Петербурга – Дворцовая площадь между Зимним дворцом и аркой Генерального штаба, с Александровским столпом посредине, от нее вправо таинственная Миллионная, выводящая к Марсову полю с его парадами и Летнему саду с его прогулками и забытыми детскими играми; за спиной у Летнего сада мрачный Инженерный замок, где был убит Павел I. Западная часть центра – Сенатская площадь с Медным всадником, за ней Исаакиевский собор, за ним Мариинская площадь с памятником Николаю I – меньше значат в воспоминаниях; за этими местами уже начинались в одну сторону еврейские Торговые улицы с синагогой, основанной бароном Т. О. Гинцбургом (у ОМ – Гинзбургом) и A.M. Варшавским, а в другую – голландский Петербург, при Крюковом канале, заглохшая петровская «Новая Голландия». Этот центр, от Мариинской до Дворцовой, огибался Большой Морской улицей, тоже прогулочным местом. От Дворцовой на восток, к вокзалу, шел Невский проспект, перекидывавшийся Аничковым мостом через Фонтанку; в начале его стоял костел Св. Екатерины, где отец Лагранж давал рекомендации горничным, а на полпути до Фонтанки располагался Казанский собор, площадь перед которым была привычным местом студенческих выступлений. Невдалеке – Дворянское собрание с большим концертным залом. В предвокзальных кварталах, на Пушкинской, жили Синани, а дальний, завокзальный конец Невского, где жил Сергей Иваныч, был уже кварталом бедноты. Для характеристики парадного Петербурга ОМ поминает и однообразную красивость пехотных ратей и коней (из «Медного всадника» Пушкина) и блистательный покров, накинутый над бездной (из стих. Тютчева «Святая ночь на небосклон взошла…»).

Отец поэта Эмиль (Хацкель) Вениаминович Мандельштам (1851–1938), перчаточных дел мастер, купец I гильдии, происходил из Шавельского уезда (Литва). Путаное образование отца заставляет ОМ вспомнить причуду рационалистического XVII века – как стоик Спиноза (1632–1677) забавлялся, стравливая пауков в банке. Мать, Флора Осиповна Вербловская (1866–1916), музыкантша, была из Вильно. В 1892 семья переселилась в Павловск, в 1897 в Петербург, поблизости от «Жизни за царя», т. е. за Мариинским театром. 1899 год, когда ОМ поступает в Тенишевское училище, застает их на Офицерской, 17. Дед и бабка поэта, кожевник Вениамин Зунделович Мандельштам (1831–1909?) с женой Мере Абрамовной (1832–1910-е), жили в Риге на Ключевой ул., ныне Авоту; Майоренгоф, Дуббельн, Бильдерлингсхоф – ныне Майори, Дубулты, Булдури. Друг дома Юлий Матвеич Розенталь (ок. 1840 – не ранее 1916), в молодости – финансист юго-западных железных дорог, умер в нищете, обобранный купцами Орешниковыми; любимые им М. О. Меньшиков (1859–1919) – черносотенный публицист «Нового времени», а Э. Ренан (1823–1892) – наоборот, скептический либерал, автор эмоционально-позитивистической истории христианства. Рош Гашана, еврейский Новый год, и (через неделю) Иом Кипур, день Всепрощения и Поминовения, праздновались в сентябре. Черно-желтые талесы, которыми покрывали голову при молитве, дали для ОМ символическую окраску всего иудейства.

Черты эпохи – дело Дрейфуса (французский офицер-еврей А. Дрейфус в 1894 г. был осужден как немецкий шпион и сослан на Чертов остров, а в 1899 стараниями полковника Пикара реабилитирован: истинным виновником оказался майор Эстергази); «Крейцерова соната» Л. Толстого вышла в 1891 г.; похороны Александра III – ноябрь 1894 г.; спуск броненосца «Ослябя» (погибшего в японскую войну) – 1898 г.; похороны наследника – младший брат Николая II, в. кн. Георгий Александрович, умер 28 лет в 1899 г. Капули и «à la кок» – модные женская и мужская прически.

Пушкин в издании Исакова – семьдесят шестого года – вероятно, 6-томник 1869–1871 гг. (Идиотская цветовая азбука Рембо – знаменитый сонет «Гласные» о цвете каждой буквы, любимый среди символистов). Экономист Ст. Милль (1806–1873) пропагандировался в России Чернышевским. Минный подкоп под Александра II (но не с Караванной, а с М. Садовой) был в 1880 г. С. Перовская и А. Желябов казнены в 1881, Надсон умер в 1887, Гаршин покончил с собой в 1888. Переводчик и популяризатор П. И. Вейнберг дожил до 1904 г.; С. А. Венгеров, филолог-позитивист, составитель огромной картотеки, легшей в основу незаконченного «Критико-биографического словаря русских писателей и ученых», – до 1920 г. (ОМ посещал его семинары в университете). «Русская муза» (1904) – авторитетная антология русской поэзии, составленная поэтом-народником П. Я. (Якубовичем-Мельшиным); антология «Чтец-декламатор» (Киев, 1909) уже включала и литературу модернизма.

Домашними лириками этой поры ОМ называет того же П. Я., Евг. Тарасова (певца восстания 1905 г.), П. С. Соловьеву-Allegro (сестра Вл. Соловьева, осторожная предшественница модернизма); Ю. В. Гольдберг (журнал «Поэт» выходил в 1907–1908 гг.) остался внелитературным явлением. Грузный модерн немецкого живописца Ф. Штука (1863–1928) и манерно шаржированные скульптурки Ин. Жукова (1875–1948) ощущались как безвкусие уже нового стиля – как и знаменитая драма Л. Андреева «Жизнь человека» (1907) и альманахи «Шиповник» (с 1907). На этом фоне ОМ выделяет новаторский театр В. Ф. Комиссаржевской (1904–1910) и ее товарища К. Бравича; вспоминается знаменитая премьера «Балаганчика» Блока (1906) и постановки «Гедды Габлер» и др. пьес Ибсена (аптекаря из Христиании в профессорском курятнике).

Дирижер Н. В. Галкин, профессор Петербургской консерватории, дирижировал в Павловске в 1892–1903 гг. М. Г. Савина царила в Александрийском театре с 1874 г., Н. В. Самойлов появился там в 1900 г.; тенор Н. Н. Фигнер пел в Мариинском театре с 1887 г. Еще памятен львиный Антон Рубинштейн (ум. 1894). Патетические симфонии Чайковского – Пятая и Шестая (1888, 1893). Польский пианист И. Гофман (1876–1957) и чешский скрипач Я. Кубелик (1880–1940) выступали в великий пост, когда театры были закрыты и музыкальная жизнь сосредоточивалась в концертах. Упоминаются лошадиный марш («Каролиненгалопп») старого И. Штрауса и «Смерть и просветление» молодого Р. Штрауса; забегая вперед, названы первины скрябинского «Прометея», «Поэмы огня» со световой партитурой (март 1911).

Новая волна общественных деятелей, упоминаемых уже в связи не с Литературным фондом (основан в 1859 г.), а с Юридическим обществом, – это основатели и первые руководители кадетской партии М. Ш. Ковалевский, И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев и группировавшиеся вокруг народнического «Русского богатства» критик и публицист Н. К. Михайловский (1842–1904), экономист Н. Ф. Анненский (брат поэта), историк В. А. Мякотин, историк литературы Ф. Д. Батюшков, соредактор «Вестника Европы» (после М. М. Стасюлевича) Л. Н. Овсянико-Куликовский. Из народников старшего поколения упомянут эмигрант И. Л. Лавров (1823–1900) и деятель «Земли и воли» М. Л. Натансон (1850–1919), из младшего – один из основателей партии эсеров В. М. Чернов (1873–1952) и один из лидеров партии народных социалистов А. В. Пешехонов (1867–1933). Из социал-демократов мимоходом назван журналист Л. М. Клейнборт.

Финляндия для ОМ была любимым местом молодости: 20 апреля 1908 г. из Парижа он писал матери: «Маленькая аномалия: «тоску по родине» я испытываю не о России, а о Финляндии». Это была либеральная окраина России со своей конституцией; гостиница Бельведер в Выборге была местом сбора депутатов Первой Думы с протестом против ее разгона в 1906 г.; в Райволе (Рощино) собирались осенью 1905 г. эсеры, там ОМ видел вождя их боевой организации Г. Гершуни (1870–1908). Вейки, финские извозчики, приезжали в Петербург на масленицу катать ряженых. Небритый и зеленоглазый финн – из стих. Блока «В дюнах»; далее имеются в виду стихи В. Соловьева «Сайма», «На Сайме зимой» и др. Жариковы – наст. фамилия Кушаковы; возможно, к одной из сестер Кушаковых обращено стих. «Что музыка нежных…».

В Тенишевском коммерческом училище ОМ учился в 1899–1907 гг. (первый год на Загородном проспекте, в доме рядом с вывеской шустовской водки, потом в новоотстроенном доме на Моховой). Первым директором был А. Я. Острогорский (1868–1908), редактор журнала «Образование» (Блок печатался там в 1907–1908 гг.); из преподавателей упомянуты биолог А. С. Вирениус и физиолог И. Р. Тарханов, ученик Сеченова. Из учебников названа знаменитая «Физика» К. Д. Краевича, переиздававшаяся с 1868 г. Неаполитанская собачья пещера – та, в которой понизу собирался углекислый газ, так что люди могли дышать, а собаки задыхались. Репетитор Сергей Иваныч – Белявский (1883–1953), астроном, впоследствии чл. – корр. АН; ОМ встречался с ним в 1923 г., когда тот работал в Симеизской обсерватории, а ОМ рядом, в Крыму, писал «Шум времени». Отдельная глава посвящена Владимиру Васильевичу Гиппиусу (В. В. Г., 1876–1941), преподавателю русского языка и литературы, поэту из ранних петербургских символистов (псевд. Вл. Бестужев, Вл. Нелединский), другу И. М. Коневского (Ореуса; псевд. от ладожского монастыря Коневец), в возрасте 24-х лет утонувшего на Рижском взморье в 1901 г., и А. М. Добролюбова, ушедшего из литературы в странники-сектанты («Надо мною орлы, орлы говорящие…» – строчка из его стихов). Основная струя русского символизма, с издательством «Скорпион», журналом «Весы» и альманахами «Северные цветы», пошла в другую сторону, отсюда литературная злость ОМ. По сходству и контрасту с его «злостью» упомянуты старый славянофил К. И. Леонтьев (1831–1891), эстет-реакционер, призывавший «подморозить» Россию византизмом, и молодой Н. В. Недоброво (1882–1919), тонкий критик-сноб из петербургского «Аполлона» 1910-х гг.

«Jeu de раите»… университета (меньшиковского – ошибка, университет располагался в бывшем здании 12 коллегий) длинный сквозной коридор, место митингов, напоминавших о «клятве в зале для игры в мяч» Французской революции (см. «Язык булыжника…»). Эрфуртская программа – последнее слово европейской социал-демократии, принята германской партией в 1891 г.; сравнивается с пропилеями, колоннадой, ведущей в греческий храм. К. Каутский – самый авторитетный из теоретиков этой партии, Ф. Лассаль (1825–1864) – первый основатель немецкой рабочей партии, блестящий полемист. О восстании латышских батраков в Зегевольде против немецких бургов (замков) см. прим. к стих. «Среди лесов…». Полковник Г. Мин прославился жестоким усмирением московского декабрьского восстания 1905 г. Ц. к. и б. о. – центральный комитет и боевая организация партии эсеров. К эсерам ОМ тянулся благодаря своему другу Б. Б. Синани (1889–1910) и его семье. Отец его Б. Н. Синани (1850–1922?) – крупный психиатр, лечивший душевнобольного Гл. Успенского в его последние годы; среди друзей дома упомянуты Наташа Павлинова (ум. 1942), автор романа о Цицероне и переводов из античных мистиков, и С. А. Анский (Раппопорт, 1863–1920), еврейский народник, будущий автор «Гадибука».

ФЕОДОСИЯ. ОМ (вместе с братом Александром) приехал в Феодосию из Харькова в середине сентября 1919 г., в марте – июле 1920 жил у М. Волошина в Коктебеле, потом, после вздорной ссоры с ним, вернулся в Феодосию и покинул ее, отплыв в Батум, в начале сентября 1920 г. Жизнь была трудная, временами приходилось зарабатывать на виноградниках; в августе 1919 г. он был арестован по подозрению в связях с большевистским подпольем и освобожден заступничеством М. Волошина и полковника А. В. Цыгальского (1880–1941; см. гл. «Бармы закона»); уехать в Батум ему помог начальник порта А. А. Новинский (1878–1950-е). Ср. стих. «Феодосия» и «Актер и рабочий».

Изданная вместе с «Шумом времени», «Феодосия» оттеняет образ столичного имперского города образом заштатного причудливого городка с его устойчивой необычайностью людей и нравов. Дополнительное оттенение – изредка подчеркиваемое несовпадение обычной мирной «похожей на Флоренцию» Феодосии и «разбойничьей средиземной республики», какой она стала при Врангеле. Черты врангелевского режима не подчеркиваются (разве что Осваг, Осведомительное агентство – служба контрразведки и пропаганды, выпускавшая газету в Симферополе), но периодически упоминается будущая «эвакуация» в Константинополь (ноябрь – декабрь 1920 г.).

Все четыре очерка – о чудаках. Для переиздания «Феодосии» в составе «Египетской марки» (1928) ОМ добавил еще по меньшей мере три очерка («Возвращение», «Случай в редакции», «Авессалом»), но в последнюю минуту снял их; сохранилось (неполностью) только «Возвращение».

Митридат – гора на северо-западе Феодосии, кладбище и тюрьма – на севере города, порт – на юге. Карантинная слобода – место, где проходили 40-дневный карантин мусульмане, возвращающиеся из хаджа (паломничества в Мекку). Город походил на Геную – в XIV–XV вв. Феодосия (Кафа) была действительно генуэзской колонией. Ее флорентийская изысканность не преувеличена: и заведующий метеостанцией М. Н. Сарандинаки, и полковник А. В. Цыгальский, и директор Азовского банка М. В. Мабо-Азовский писали стихи, первые двое выпустили книжки, а художник Моисей Гурвич официально называл себя Мозессо. Можно добавить, что начальник порта А. А. Новинский после эмиграции стал сценаристом в Голливуде, а среди мимоходом упоминаемых Гинзбургов и Ландсбергов были журналист, музыковед, юрист. Стихи А. Цыгальского, упоминаемые ОМ, были напечатаны в альм. «Ковчег» (1920) рядом со стихами самого ОМ: подражая М. Волошину, автор видит в грядущем «Россию – Русь, изгнавшую бесов. Увенчанную бармами закона. – Мне все равно, с царем или без трона, Но без меча над чашами весов…». На самом деле бармы – это оплечье, широкий непришитый воротник со священными изображениями, часть парадной царской одежды. Теософка Анна Михайловна – А. М. Петрова (1871–1921), гимназическая учительница, близкий друг М. Волошина. Как приметы случайной образованности названы полный русско-французский словарь Макарова, популярная энтомология Фабра и пр.; как символ общей путаницы – Канниферштан (каннитферштан)– «не могу вас понять», голландские слова, которые герой стих. В. Жуковского «Две были и еще одна» принимает за имя человека.

ЕГИПЕТСКАЯ МАРКА. Повесть писалась в 1927 – начале 1928 гг., журнальная публикация – май 1928. Целью ОМ было проверить свою концепцию, изложенную в статье «Конец романа»: личность потеряла свое место в мире, биография больше не может быть скрепляющим стержнем романа, поступки определяются уже не психологией, а внешними обстоятельствами. Фабулы в «Египетской марке» почти нет. Действие занимает один день: (глава 1) портной отбирает у Парнока за неуплату сшитую для него визитку (полупарадная одежда – недлинный сюртук с закругленными полами), (2) Парнок в парикмахерской, (3) Парнок в прачечной, у него отбирают выглаженную для него рубашку, (4) Парнок у зубного врача, он пытается остановить самосуд, (5) он чувствует усталость и бессилие, (6) его дама уходит с соперником, (7) его визитку тоже уносят к сопернику, (8) он чувствует свое ничтожество, а соперник с торжеством уезжает в Москву. Эта нить событий едва прослеживается за все более густыми пластами авторских отступлений. В основе – тема маленького человека XIX в., который лишается самой дорогой вещи (как в «Шинели» Гоголя) и сталкивается с двойником-соперником, который без всякого права перехватывает у него все самое нужное в жизни, как в «Носе» Гоголя и «Двойнике» Достоевского (ср. гл. 8); Матушка, пожалей своего сына – цитата из гоголевских «Записок сумасшедшего», Ипполит в гл. 5 – из «Идиота» Достоевского (ч. 3), групповая фотография в гл. 5 – сотрудники «Современника», антагонисты Достоевского. Заглавие повести символично: имеются в виду египетские марки выпуска 1902 и 1906 гг., на которых при отпаривании исчезало изображение (указано О. Роненом): это небытие грозит и герою (ср. плач комара в гл. 8; комар как «египетский князь» – образ из «Похвалы комару» Державина). Так как ни герой, ни автор не являются организующими центрами материала, то окружающий мир рассыпается на мелкие изолированные осколки: «показ эпохи сквозь «птичий глаз», по выражению ОМ (ср. гл. 7).

Параллель герою, не нашедшему места в жизни, – А. Бозио (1824–1859), итальянская певица, певшая в Петербурге и умершая от простуды (о ней писал Некрасов, «О погоде», 4). Травиата, Розина, Церлина – название и персонажи опер Верди, Россини, Моцарта; пироскаф – пароход. ОМ анонсировал после «Египетской марки» повесть «Смерть Бозио»; не случайно отрывки о Бозио в «Египетской марке» взяты в кавычки. Как литературный предшественник героя, еще борющийся за место в жизни, упомянут Люсьен де Рюбампре из «Утраченных иллюзий» и «Блеска и нищеты куртизанок» Бальзака.

Время действия – лето 1917 г.; место – Петербург, но не те его места, что в «Шуме времени». О центре – между Миллионной, Адмиралтейством и Летним садом, – где вместо власти – лимонадное Временное правительство и где кариатиды Эрмитажа могли бы переписываться на бумаге верже (ср. «На полицейской бумаге верже…»), говорится с иронией; Дворцовая площадь – место для пародического разговора глухонемых («народ безмолвствует»); Эрмитаж – мрачно-фламандский, а поэту милее барбизонские (и, видимо, импрессионистические) пейзажи, тогда находившиеся в московских собраниях; в Эрмитаже ученые евнухи, и от них ускользает Юдифь Джорджоне. Мариинский театр, куда отправляется на балет соперник Парнока, – ватерпруфный, непромокаемый, потому что упирается задней стеной в канал; «государственный лед» в его балетах (гл. 5) – намек на К. Н. Леонтьева (см. выше). Местами топография нарочито спутана: фиванские сфинксы (гл. 2) стоят не перед университетом, а перед Академией художеств, а костел Гваренги (гл. 1) сконтаминирован из костела Св. Екатерины на Невском (упомянут в «Шуме времени») и Мальтийской капеллы зодчего Кваренги на Садовой.

Главные события происходят вокруг Фонтанки, которая как бы отделяет центр от остального города. Грязная, заставленная баржами, она иронически сравнивается со сниженными образами немецких русалок – ундины и Лорелеи (расчесывающей волосы гребнем). К северу от нее – нищий Апраксин рынок, раскольниковская Сенная площадь; это оттуда толпа ведет по широкой Гороховой жертву самосуда, чтобы утопить ее в Фонтанке, близ Малого театра («Суворинский», ныне Большой Драматический). Самосуды были обычным явлением в Петербурге 1917 г., особенно после попытки июльского восстания. Они сравниваются с шахсей-вахсей, ритуальным обрядом взаимобичевания персидских шиитов, который ОМ видел в Тифлисе. На Фонтанку выходят и Щербаков переулок, где погулял герой расправы, и цирк Чинизелли, где он бывал на политических митингах. Разночинские Садовая и Подьяческие лежат севернее Фонтанки, ближе к центру; Разъезжая, где поблизости жил Достоевский, – уже за Фонтанкой. Далее в повести упоминаются более отдаленные окраины Петербурга – Пески на востоке, Колпино и Средняя Рогатка на юге (609 николаевских верст – до Москвы). Сам Парнок живет на Каменноостровском проспекте, в новых северных кварталах, еще не обросших историей; в 1917 г. там жил сам ОМ.

Фамилия Парнок копирует фамилию В. Я. Парнаха (1891–1951), поэта-авангардиста парижской школы, музыканта, танцовщика и теоретика танца, соседа ОМ по Дому Герцена (сестра его, поэтесса, писала под псевдонимом С. Парнок); он был очень обижен введением своей фамилии в повесть. Бредовые «Самум», «Арабы» (гл. 6) – названия произведений В. Парнаха. Кроме того, герою приписаны несомненные автобиографические черты вкуса и поведения, кроме главной – способности к творчеству («Господи! Не сделай меня похожим на Парнока!..»). Он посетитель Общества ревнителей и любителей последнего слова («Общество ревнителей художественного слова» собиралось в 1910-х гг. в ред. журнала «Аполлон») и салона мадам Переплетник (прототипов которого было много). Он любитель музыки, но музыка парадоксально описывается не в звуковых образах, а в зрительных впечатлениях от партитур (гл. 5). Он мечтает скрыться с севера в Грецию драгоманом-переводчиком (А. Я. Гофман, с которым связываются эти надежды, – лицо реальное) – по примеру нимало на него не похожего могучего неврастеника К. Леонтьева (см. выше). Его безродность подчеркнута упоминанием тети Иоганны, комически ассоциируемой с правительницей Анной Леопольдовной и Бироном (XVIII в.).

Конец эпохи с ее устоявшимся бытом отмечен уже в эпиграфе трубой архангела о страшном суде. Милый Египет вещей (гл. 1) – хоронимых с покойниками, ср. «О природе слова». (Такой же хаос разрозненных вещей – Кокоревские склады на Лиговке, куда сдавалась мебель при переезде на дачу.) Время раскалывается на династии и столетия (гл. 1) – тоже как в Египте. Подчеркнута бессмысленность Египетского моста через Фонтанку (обрушился в 1905 г. и долго был предметом анекдотов) и Калинкина моста с его непонятным названием. Телефон к Прозерпине или к Персефоне – т. е. на тот свет.

Из бесчисленных предметов, отживших свой век, обращают на себя внимание мельница-шарманка, квадратная кофемолка с крутящейся ручкой; сливочное масло «звездочка» с узором на поверхности; марципанные куклы, фигурки из сладкого теста; буше, круглые пирожные; импортные из Китая кяхтинские чаи; сосуд фиоль с пиксафоном, дегтярным мылом для волос (иронически названо ледяное миро, священное масло); ламт-финолинка; мыло Ралле; пачули – крепкие вульгарные духи; коньки «Нурмис», не привязываемые, а привинчиваемые к башмакам; митенки, перчатки без пальцев, гамаши, теплые чулки до колен; кофейня Филиппова на углу Невского и Троицкой; общедоступная библиотека, кому Поль Бурже, кому Жорж: Оне, популярные писатели-натуралисты то с психологическим, то с социальным уклоном; учебная карта полушарий Ильина; портрет Сантос-Дюмона, первого в Европе авиатора (летал на самолете, 1906 г.). По поводу визитки и рубашек вспоминаются плотный ворсистый шевиот, черный блестящий люстрин, холщовый тонкий и крепкий мадеполам, тонкий бельевой хлопчатобумажный зефир. Американская дуэль-кукушка – когда противники, запертые в темной комнате, стреляются на голос, – была еще реальностью. Польские прачечные – по воспоминаниям Б. Лившица, ОМ умел в них за тройную цену получать выстиранную и выглаженную рубашку через час, что было важно «при скудости нашего гардероба». Варьятка – сумасшедшая. Столь инородный в этой прачечной Н. А. Бруни (1891–1937?) – лицо реальное, свидетель при крещении ОМ, брат художника Л. А. Бруни, рисовавшего ОМ, сам поэт, музыкант, во время войны – авиатор, чудом уцелевший в катастрофе и после этого ставший священником; «Концерт» в Palazzo Pitti – картина Джорджоне в флорентийской галерее – вспоминается оттого, что дед Н. А. Бруни был художником-классицистом, директором Академии художеств.

К концу повести всё тает (гл. 7), вспоминается умирающая черноволосая французская любовница – госпожа Бовари. Все больше места занимают личные воспоминания: когда соперник с дамой шли по Офицерской, но в цветочный магазин Эйлерса не заходили (гл. 6), то читатель «Шума времени» вспоминает, что на Офицерской ок. 1900 г. жили Мандельштамы. В повествование входят реальные знакомые Мандельштамов, непричастные к сюжету: Гешка (Г. Я.) Рабинович, страховой агент, друг молодости ОМ; тетя Вера Пергамент – родственница матери ОМ, пианистка; «просеменил Семен в просеминарий» – ходячая шутка о С. А. Венгерове (см. прим. к «Шуму времени»; он приходился дальним родственником ОМ по матери). На сновидения похожи финская езда таратаек от «ярей» до «ярей» (гл. 6) и русская езда карет по снегу в несуществующий город Малинов (где «не жизнь, а малина», гл. 8; ассоциации с «аптечной малиной», малину пили от жара). Но когда после этого ротмистр Кржижановский, приехав в Москву, останавливается в гостинице «Селект» на Малой Лубянке, то это рассчитано на немедленное читательское воспоминание, что через год здесь будет расположена ЧК.

ЧЕТВЕРТАЯ ПРОЗА («четвертая» – после «Шума времени» с «Феодосией», «Египетской марки» и «О поэзии»). Сочинялась в конце 1929 – начале 1930 г. Материалом послужил следующий ряд событий. В 1925–1929 гг. ОМ зарабатывал преимущественно переводами, работой срочной и плохо оплачиваемой. Частой практикой была редакторская переработка старых переводов; так, под редакцией ОМ и Б. Лившица с 1928 г. выходили собрания сочинений В. Скотта и Майн Рида, хотя соредакторы не знали английского языка и опирались на французские переводы и собственный вкус. Внимание обращалось не на точность, а на живость: «Педантическая сверка с подлинником отступает здесь на задний план перед несравненно более важной культурной задачей, чтобы каждая фраза звучала по-русски и в согласии с духом подлинника» (ОМ, письмо в ред. газеты «Вечерняя Москва», 12 декабря 1928 г.). В 1928 г. Мандельштаму была поручена такая переработка «Тиля Уленшпигеля» Ш. де Костера на основе переводов А. Т. Горнфельда (1915) и В. Н. Карякина (1916). Книга вышла в сентябре 1928 г.; по издательской оплошности на ней было написано «перевод О. Мандельштама». ОМ первый принес извинения А. Горнфельду и добился от издательства печатного признания ошибки. А. Г. Горнфельд (1867–1941), старый литератор и критик из народников, тем не менее, напечатал в «Красной газете» письмо о безнравственности такой перелицовочной практики (28 ноября). ОМ почувствовал себя оскорбленным и обвинил Горнфельда, «извратившего в печати весь мой писательский облик», в письме в «Вечернюю Москву» (12 декабря), а собственный взгляд на перестройку переводческой практики изложил в статье «Потоки халтуры» («Известия», 7 апреля 1929). Горнфельд промолчал, но известный фельетонист-конъюнктурщик Д. Заславский напечатал статью («Литературная газета», 7 мая), где передернутыми цитатами из Горнфельда обличал ОМ в том, что он сам виновник этих «потоков халтуры», а потом другую («Правда», 5 июля), где намекал, что вдобавок ОМ заставляет работать на себя безымянных переводчиков-«негров». Дело рассматривалось в Конфликтной комиссии Федерации объединений советских писателей (ФОСП); в декабре 1929 г. она выдала двусмысленное заключение, что фельетон Заславского был ошибкою, но моральная ответственность остается на Мандельштаме. Взбешенный ОМ написал «Открытое письмо советским писателям» (декабрь 1929 г.), во многом перекликающееся с «Четвертой прозой»: «Я ухожу из Федерации советских писателей, я запрещаю себе отныне быть писателем, потому что я морально ответственен за то, что делаете вы». На этот слой переживаний накладывается другой: с августа 1929 г., отлученный от переводного дела, ОМ поступает литературным сотрудником в газету «Московский комсомолец» (потом в «Вечернюю Москву»), ведет литературную страничку, печатает рецензии, переписывается с начинающими писателями. Он впервые соприкасается так близко изнутри с советской пропагандистской машиной, и это вызывает у него отвращение; весной 1930 г. эта работа прекращается. Наконец, все это вызывает у него воспоминание о случае в апреле – мае 1928 г., когда шестеро посторонних людей, сотрудников Общества взаимного кредита, попали под суд, и спасти их от расстрела ОМ смог только прямым обращением к Н. И. Бухарину: все остальные отвечали «А вам-то что?» (НЯМ).

Начало «Четвертой прозы» – о принципиальной невозможности декретного построения социализма («если бы граждане договорились построить Ренессанс, то вышло бы… в лучшем случае кафе «Ренессанс» – пересказ НЯМ) – было уничтожено в Воронеже. Сохранившийся текст начинается историей тщетных хлопот об арестованных сотрудниках Общества кредита: участниками этого были известный математик В. Ф. Каган (1869–1953), и однофамилец поэта, переводчик Исай Бенедиктович Мандельштам (1885–1954); потаж – суп, скупщики переводного барахла – видимо, Госиздат и изд. «Прибой». О Бухарине и его секретарше (А. П. Коротковой) далее упоминается в гл. 10; слово мрия на самом деле по-украински означает «мечта».

Впечатления от работы в «Московском комсомольце» – в гл. 2–3. Желтый социалистический пассаж-комбинат в начале Тверской (между шикарной гостиницей «Националь» и телеграфом) – адрес «Московского комсомольца», «Московской правды» и связанных с ними изданий. Жида с лягушкою – из «Гусара» Пушкина. Легкая кавалерия – комсомольские группы, помогавшие партийному контролю. Навязчивым убей его! противопоставлена (в гл. 8) строчка Есенина Не расстреливал несчастных по темницам из стих. «Я обманывать себя не стану…» Д. Д. Благой (1893–1984), потом чл. – корр. АН, действительно был первым директором Литературного музея в Доме Герцена.

В общежитии Цекубу (Центральная комиссия по улучшению быта ученых) на Кропоткинской набережной ОМ жил весной и в начале лета 1929 г., в разгар дела о переводах. Комиссия занималась распределением ученых на временную или постоянную службу в провинциальные вузы. ОМ по рекомендации Бухарина наркомпросу Армении А. А. Мравьяну (1886–1929) чуть было не поехал преподавать русский язык и литературу в Эриванский университет и ветеринарный институт.

А. Г. Горнфельд действительно был паралитиком с детства, сотрудником В. Г. Короленко, и «Уленшпигеля» перевел в честь оккупированной в мировую войну Бельгии и ее короля Альберта. Его книга «Муки слова» (заглавие – из стихотворения С. Я. Надсона «Милый друг, я знаю, я глубоко знаю…») выходила в 1906 и 1927 гг. «Красная газета», где он выступил против ОМ, сравнивается с дореволюционными «Биржевыми ведомостями», массовой газетой, издававшейся С. М. Проппером (кугель – традиционное еврейское блюдо, талес – молитвенное покрывало). Квисисана – дореволюционный ресторан на Невском, любимый литературной богемой. Шуба, поминаемая в гл. 4, 14 и др. – символический образ из статьи Горнфельда, особенно раздраживший ОМ: «Но когда, бродя по толчку, я нахожу там, хотя и в переделанном виде, пальто, вчера унесенное из моей прихожей, я вправе заявить: а ведь пальто-то краденое!»

Обличая «писательскую общественность», ОМ называет ее романее, цыгане (гл. 12–13), любопытным образом перенося на цыган традиционные антисемитские попреки. Слово литература здесь – в унижающем, верленовском смысле. Ей противопоставляется «поэзия», произведения «без разрешения»; случайный пример И до самой кости ранено… (гл. 5) – из собственного перевода поэмы В. Пшавела «Гоготур и Апшина» (1921). Рябой черт, которому запродалась литература, – намек на Сталина. Два брата Шенье – Андре Шенье (1762–1794), любимец ОМ, казненный якобинцами, и Мари-Жозеф Шенье (1764–1811), официальный поэт якобинства. Nel mezzo del cammin… – первый стих «Комедии» Данте. Похабный дом на Тверском бульваре – Дом Герцена, центр писательских организаций (там родился Герцен, отсюда иронические обращения к нему в гл. 11); сам ОМ жил там в 1922–1923 и 1932–1933 гг. Хоть бы раз Иван Моисеич… – из стих. Некрасова «Эй, Иван!»