Текст книги "Серебряная лоза (СИ)"

Автор книги: Олли Бонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Бабушку Завирушкой звали. А у деда смешное имя – Хвост-Хитрец. Сейчас так уже не зовут никого, а раньше бывало. Меня в честь него назвали.

Гундольф вдруг так побледнел, что Хитринка испугалась, как бы не лишился чувств.

– Эй, ты чего? Рана беспокоит? – встревожилась Каверза.

– А почему это ты не знаешь, чья дочь? – странным голосом спросил Гундольф, не обращая внимания на Каверзу.

– Да потому, что меня бросили и никогда больше, ни разу в жизни не навестили, – мрачно пояснила Хитринка. – Я вообще ни мать не видела, ни отца. Об отце слышала только, да и то не знаю, правда ли, или бабка с дедом выдумали, а про мать им вовсе не было известно.

– А лет тебе сколько?

– Четырнадцать осенью. Да к чему эти расспросы?

– Проклятый Ковар! – в отчаянии воскликнул Гундольф, ударив кулаком здоровой руки по столу. – Вот же гад хвостатый, что же он натворил!

– Эй, – угрожающе произнесла Каверза, – осторожнее с этим именем. Ещё что плохое о нём скажешь, не посмотрю, что ты с одной рукой.

– Да что ты понимаешь! Он Грете жизнь сломал. Ещё и мне не во всём сознался, трус такой!

– Давай выкладывай, что знаешь, – сказала Каверза, нахмурясь. – А то любопытно нам.

– О чём тут говорить? Путался он с Гретой за моей спиной. И знал же, что у него права такого нет, и что я люблю её, слышал не раз, но на всё наплевал. На дружбу, на чувства мои, на её честь. Всё растоптал. А сознался, лишь когда они рассорились. Я ещё удивлялся, что ж за ссора-то такая была, что оба жить не хотели, но не мирились. Теперь-то понимаю причину.

Он поглядел на Хитринку.

– Так я не удивлюсь, если Грета и не знала, где ты есть. Может, даже не ведала, что ты жива. Он думал, наверное, что сможет делать ей полукровок да прятать на болоте...

Хлоп! – прервала эту речь пощёчина.

– Мой братишка не такой, слышишь ты? Может, всё так и было, как говоришь, но мысли гнусные ему не приписывай, – зашипела Каверза. – И дочь он спрятал, чтобы защитить, а не по иной причине. А теперь умолкни, или я тебя за дверь вытолкаю!

– Что ж ты дикая такая, – сказал Гундольф, потирая щёку. – А сама-то ты хорошо его знала? Чего ж он историей-то этой с тобой не делился, братишка твой, а?

– Умолкни, говорю, – мрачно повторила хвостатая. – Погляжу, что там снаружи.

И она отошла к узкому окну.

– Так вот почему ты мне там, в доме, Грету напомнила, – задумчиво произнёс страж. – Волосы выкрасила, да? Правильно, но жалко. Такой красивый цвет.

– А какая она, Грета? – осторожно спросила Хитринка.

– Ну как же я тебе объясню, какая? Грета – ну, это Грета. Мы повстречались когда, она чуть постарше тебя была. Светилась, как солнышко, так что прям тепло рядом с ней было. Добрая очень, и не сплетница. Умная. В лавке цветочной работала. А потом Ковар этот проклятый...

Тут Гундольф осторожно покосился на Каверзу, но та глядела в окно и не подала виду, что слышала его.

– Сломал он её. Совсем другой она стала, уж и не улыбнётся, и мыслями всегда где-то далеко. Только с детишками приютскими когда возилась, иногда ненадолго становилась прежней. Но уже как зимнее солнце, знаешь, когда оно ненадолго выглянет из-под плотных облаков, и тепла в нём уже никакого нет. Я бы всё сделал, чтобы это исправить, да я для неё не тот человек.

– Так Ковар, значит, всё-таки мерзавец, – удовлетворённо сказала Хитринка. – Я чувствовала. А то все твердят – хороший, хороший. Хороший бы хоть весточку мне подал!

– Подруга твоя, пожалуй, права, – покачал головой Гундольф. – Давай-ка не судить поспешно, пока не выслушали его самого. Если доживём до встречи, спросим, а пока на него не ругайся. Он, знаешь, однажды мне жизнь спас...

Глава 45. Прошлое. О том, как юный мастер покинул город Пара, а затем вернулся обратно

Холодным вечером середины осени хвостатый сидел прямо на земле у входа в мастерскую, а рядом с ним, касаясь правого плеча, сидел Гундольф. У них была пачка папирос, и они пытались курить.

– Ведь ты же вроде не только в ремесле своём хорош, верно? – спросил юный страж. – Говорят, ты кого-то выслеживал для правителя, правда это?

Ему полагалось бы находиться на стене, на посту, который он с таким трудом наконец получил. Но он пришёл сюда.

– Как ты сам говорил когда-то, – мрачно ответил хвостатый, – у правителя есть свои тайны, и их следует уважать.

С этими словами он втянул в себя вонючий дым и закашлялся.

– Да начхать мне на тайны, ты скажи просто, выследить кого можешь или нет? А?

– Кого это, например?

– Того хлыща, который ходил к Грете. Сейчас, правда, уже поздно, наверное. Ты вот её не видел, а я временами заглядывал, да и в городе встречал. Знаешь, она сперва стала такая... как птица, и летела высоко – не достать. А потом ей точно крылья обрубили. И она упала, а может, всё ещё падает.

Ковар вновь закашлялся, теперь уже не от дыма. Меткое сравнение, даже сам он не сказал бы точнее. Надо же, и нечуткий обычно Гундольф что-то заметил.

Грета оправилась, но выглядела как после тяжёлой болезни. Даже после темницы и смерти отца не появлялось в ней такого глухого отчаяния, такой ожесточённости. А сейчас, казалось, всё мягкое в этой душе превратилось в углы.

Он приходил, просто чтобы побыть рядом. Надеялся, однажды сумеет облегчить эту боль, но Грета теперь всегда глядела на него с презрением.

Он просил прощения бессчётное число раз. Пытался объяснить, как опасно было бы их ребёнку оставаться в городе. А там, где сейчас, дитя вырастет счастливым, и после они его отыщут.

– После? – с кривой усмешкой, которой прежде никогда не бывало на этих губах, спросила Грета. – Когда – после? Моё дитя будет звать матерью другую женщину, а отцом – другого человека. Я окажусь незнакомкой, посторонней, лишней в его жизни. Захочу забрать – и увижу только страх в его глазах, похожих на мои, а может, на твои. Даже этого ты мне не сказал! Право же, сам господин Ульфгар не выдумал бы пытки страшнее. Наймись к нему палачом.

Что странно, на старую Марту Грета сердилась не так сильно, лишь запретила ей говорить о случившемся. А его, Ковара, видеть не могла. А он не мог смотреть, как меняется её лицо при виде него.

И потому однажды, найдя окно заколоченным, он даже ощутил что-то вроде облегчения.

– Так что, Ковар? – окликнул товарищ. – Слушаешь ты? Я найти хочу того, кто так её обидел. Ох, как бы я ему вмазал! От всей души желаю, чтобы этот гад подох.

– Ты прав, Гундольф, – бесцветным голосом ответил хвостатый. – Я тоже желаю ему смерти.

– Так найдёшь его?

– Может быть, однажды.

Они ещё посидели в молчании.

– А ты и сам невесёлый что-то стал, – сказал Гундольф. – В город ходить бросил. Заразу-то никакую не подцепил в тех притонах, куда тебя обычно носило?

– А? Нет, с этим всё в порядке. Наверное, просто повзрослел я.

– Вот же дрянь, – сказал юный страж. – Вспомни только, как мы жили в грязи, на болотах. Скажи мне кто тогда, что я буду служить у самого правителя, в костюме с пуговицами блестящими, в тепле, с жалованьем, а девчонки шеи на улицах будут сворачивать – ох, как бы я был счастлив! А знаешь что? Вот тогда только, грязным мальчишкой, я и умел чувствовать счастье. А ты?

– Я тоже. Гундольф, знаешь, это я.

– Чего? Я и так знаю, что ты – это ты.

– Нет. Это я, понимаешь. Из-за меня Грета, из-за меня это всё.

Гундольф понял не сразу, но когда понял, избил так, что мало не показалось. И это он ещё всего не знал. Хвостатому было всё равно, он даже не сопротивлялся. Может быть, только поэтому Гундольф его и не убил.

Стражам, которые нашли его утром, Ковар твердил упрямо, что сам упал. И хотя очевидно было, что посторонним за стену не зайти, что люди так не падают и искать нужно кого-то из близкого окружения, делать ничего не стали. И вправду, что тут сделаешь, если пострадавший даже самому господину Ульфгару упорно заявляет: его и пальцем никто не тронул.

Гундольф при встрече теперь смотрел так, будто ему больно. А неизменный талисман хвостатого, деревянная птица, сменившая уже не один шнурок, раскололась в этой драке.

Спустя несколько дней явился Эдгард. Стоял у двери, скрестив руки, глядел укоризненно.

– Эдгард! – привстал на лежанке хвостатый. – Прошу, придумай что-то, забери меня отсюда.

– Ты думал над тем, как вырастить пернатое дитя. Это уже сделано. Так когда ты выкрадешь яйцо?

– Я хочу умереть.

– Ты хоть думал, как это осуществить? Есть планы? Расскажи мне, я найду другого человека.

– Я жить больше не хочу! Я не смогу, не выдержу тут, в этом городе. Забери меня – или убей. Дай мне яду, как Виму.

Видно, он выглядел так жалко, что даже Эдгарда это тронуло. На следующий день торговец вернулся, но не с ядом.

– Иди к правителю, – приказал он. – Ты в курсе новостей, знаешь, что шахты на севере стали слишком глубоки, и насосы не справляются?

– Не...

– Теперь знаешь. Так вперёд, обещай создать такие насосы, что весь натиск моря будет бессилен перед их мощью. Ну, живо. И я тебя заберу.

Господин Ульфгар поднял бровь, но согласился. Может, вправду некому больше было помочь с шахтами, может, решил спровадить мастера, пока тот вновь не покалечился – разумеется, совершенно случайно. Сказал только, если будет срочное дело, пошлёт за ним. А с волками к тому времени уже было покончено.

Он не послал.

Прошло два полных года, прежде чем Ковар завершил свои труды. Два года он провёл в грязи, в непрерывной работе, в неуютных плохо отапливаемых мастерских и под землёй. Он не позволял себе думать ни о чём другом, а если вдруг задумывался, то принимался за работу ещё усерднее, до изнеможения, пока его не накрывал глухой чёрный сон.

И всё-таки в этой непроглядной темноте иногда мерцал для него образ Греты, его дорогой Греты с маленькой рыжеволосой девочкой на руках. Девочке должно было исполниться два года.

Эдгарду он настрого запретил с ним заговаривать о дочери.

– Может, настанет время, когда я буду умолять на коленях, но ты не поддавайся, – попросил Ковар. – Если начнёшь рассказывать, рано или поздно я не удержусь, сам сорвусь поглядеть. Только если что-то плохое случится, ты скажи, а так – молчи. Я буду знать, что всё хорошо, мне этого достаточно.

Даже с многочисленными помощниками, даже с другими мастерами работа заняла больше времени, чем хвостатый мог предположить. Но что ему теперь время?

– Пора возвращаться, – сказал Эдгард при очередной встрече. Ковар тогда уже оказался свободен и не знал, куда себя девать. – Ты нужен в городе Пара. Давай же, парень, время двигаться дальше. Без тебя было нелегко.

Хвостатый пожал плечами, собрал нехитрые пожитки и сел в знакомый экипаж.

Они проехали через Разводные Мосты, самый оживлённый город севера. Это сюда тянулись шахтёры, чтобы отдохнуть от работы, послушать музыку, потанцевать, поглядеть на выступление какой-нибудь труппы, колесящей по Лёгким землям. Ездили и мастера. Ковар никогда не составлял им компанию.

Но здесь он неожиданно почувствовал, как к нему вернулась жизнь. Будто был похоронен заживо, но вдруг вернулся.

Он разглядел на балконе компанию молодёжи – они смеялись, у одного в руках бокал, у другого папироса. И он стоял там, с ними, смеялся и шутил.

Проехал встречный экипаж, открытый, несмотря на холодный день. В нём торопились куда-то нарядные господин и дама. И хвостатый как будто присоединился к ним, помчался, задыхаясь от бьющего в лицо ветра, в самом лучшем костюме, который только можно достать за деньги.

Он был каждым прохожим в толпе, каждым наполненным ожидания зрителем у театра, каждым неторопливым посетителем лавок. Ими всеми – и собой, тем, кто едет сейчас неизвестно куда, и неведомо, что его ждёт. На душе почему-то стало легко, как давно уже не было.

Он рассмеялся.

– Рад видеть, что ты приходишь в себя, – сказал торговец, покосившись на хвостатого.

– Скажи, в который уже раз мы едем с тобой вот так, Эдгард? – спросил Ковар, улыбаясь. – Ты помнишь, чтобы хоть у одной из этих поездок был хороший повод?

– Мы ещё живы и относительно свободны – это уже достаточно хороший повод, – ответил его спутник, потянул из пачки папиросу и закурил прямо на ходу.

Хвостатый наслаждался дорогой. Ему доставляли удовольствие и тесные комнатки захудалых гостиниц, и шум городов, через которые лежал путь, и дым фабричных труб, и вид бескрайних пустошей, над которыми было столько неба, иногда даже не серого. Его радовал стук дождя по крыше экипажа, и даже сырой ветер, и грязь под ногами. Может быть, это напоминало ему о прежних временах, когда он ещё обращал внимание на то, что творится вокруг, и был моложе и счастливее.

Лишь в городе Пара он оробел.

– Эдгард, а ждут ли меня во дворце? Может, мастерская давно занята кем-то другим, а обо мне позабыли?

– Даже не надейся. Думаешь, по доброте душевной я мотался тебя проведывать эти годы? Мне было велено приглядывать за тобой, как и прежде, а сейчас я должен доставить тебя обратно. Это приказ правителя.

Господин Ульфгар лично сообщил своему мастеру, что рад его возвращению.

– Мне докладывали о твоих успехах на севере, – с едва заметным кивком произнёс он. – Я доволен. Полагаю, теперь для тебя и здесь найдётся работа. Какой желаешь награды? Проси, ты заслужил.

– Прошу, позвольте мне брать и другие заказы, – дерзко произнёс хвостатый. – Не только ваши. И порекомендуйте меня людям вашего круга.

Седые брови правителя чуть приподнялись.

– Тебе мало быть моим личным мастером? Не хватает работы?

– Я хочу денег и славы. Что толку в умении, если почти никто не знает обо мне и никто не восхищается? Я обещаю, что не стану отнимать время у дел, которые мне поручаете вы, и ваши просьбы всегда будут для меня на первом месте.

– Ну что ж, на этих условиях даю добро. Но смотри, если тебя слишком часто не будет на месте, если ты заставишь меня ждать, пощады не жди.

Хвостатый поклонился, был отпущен и вышел.

Хорошо ещё, правитель не знал, что его мастер не так великолепен, как желает показать. Да, на севере он трудился, как проклятый, перечитал десятки книг, извёл столько бумаги, что хватило бы на месяц растопки в самую холодную пору. Но он не мог знать всего, он и сейчас не справился бы, направь его в одиночку делать что-то подобное. Выручал Эдгард, у которого имелись знакомые мастера. Они подавали идеи, он привозил чертежи. До чего-то Ковар дошёл и сам, но и немало чужого выдал за своё.

Однажды он пожаловался Эдгарду, что чувствует себя никчёмным, но тот сурово его одёрнул. Сказал, грех жаловаться тому, кто так одарён. Ведь ловит всё на лету и уже сейчас умеет больше, чем любой другой. Дай себе время, сказал он, наберись терпения, не бросай учиться, и станешь таким, каким хочешь себя видеть.

Но самое главное, чего не знал господин Ульфгар и, по счастью, не понял ни один из мастеров, трудившихся в шахтах: насосы теперь было очень легко вывести из строя и затопить шахты в один момент. Даже человек, далёкий от управления этими механизмами, после несложного пояснения справился бы с задачей. Это было частью плана Эдгарда и его соратников.

Первой же ночью по возвращении в город Пара Ковар наведался к Альседо.

Счастье, что пленника держали в той самой комнате, и за прошедшее время ничего не изменилось. Только сам Альседо как будто ещё сильнее исхудал. Он не обрадовался и не удивился гостю, погружённый в безразличие.

– Я рад, что ты ещё здесь, – прошептал Ковар, опускаясь на колени перед креслом. – Послушай, прежде я говорил, мы вытащим твою дочь. И я не врал. Я знаю путь, знаю, как обойти ловушки, знаю, как вырастить её после. Нужна лишь твоя помощь.

Пернатый встрепенулся.

– О какой помощи ты говоришь, мальчик?

– Ведь яд на тебя не подействует, верно?

– Да, ни один из существующих.

– Ульфгар, скорее всего, использует яд, как я ему когда-то подсказал. Мне нужно будет, чтобы ты пошёл со мной и вытащил свою дочь из ловушки. Я подскажу, как.

– Безнадёжно, – покачал головой пернатый, и вспыхнувшая было в его глазах надежда угасла. – Посмотри, я не могу поднять и руку. Лишь когда сердце заводят, у меня есть немного сил. Обычно тогда меня кормят, и это всё, на что хватает...

– Значит, я сделаю ключ, и мы заведём твоё сердце. Будем заводить, сколько понадобится, чтобы ты дошёл.

– А мелодия? Ведь её услышат. И по коридору за моей дверью дважды за ночь проходят стражники. Если в комнате будет тихо, заподозрят неладное.

– Подумаю, чем приглушить исходящий от тебя звук. А в комнате оставим что-то взамен, что играло бы.

– Нет, – едва заметно покачал головой пленник. – Я не смогу...

– Послушай меня! – с яростью зашептал Ковар, тряся его за плечи. – Я знаю, что такое потерять дочь. Я сделал бы всё для её спасения, слышишь, всё – и ты сделаешь! Понимаю, ты слишком долго ждал, ты перестал уже надеяться, но я здесь, и я говорю тебе: всё возможно, и мы справимся. А сейчас посиди спокойно, я немного поработаю инструментами, чтобы сделать замеры для пробного ключа.

Днём хвостатый спустился в город. Когда к обеду он заглянул в гостиницу, где обычно останавливался Эдгард, то был чисто и аккуратно одет, а также тщательно подстрижен и причёсан.

– Займи мне денег, – попросил он сходу.

Торговец поинтересовался суммой, выслушал ответ и некоторое время сидел молча, лишь брови его ползли всё выше. Но Ковар отказался давать пояснения.

– И когда думаешь вернуть? – спросил Эдгард.

– Сам не знаю, – беспечно ответил хвостатый. – Надеюсь, когда-нибудь. Так что?

– Сделка не представляется мне выгодной, – поджал губы торговец, – но так и быть, помогу по доброте своей. Это упрямое выражение на твоём лице подсказывает мне, что ты способен и влезть куда-то, чтобы раздобыть желаемое. Так что покупаешь, дюжину механических повозок?

– Убежище, – улыбнулся Ковар.

Часом позже он спускался по кривым ступеням в вонючую комнатушку, где было пусто. Особый стук отпер перед ним дверь крошечной каморки.

– А, это ты, – радостно блеснул глазами Ловкач. – Давно не виделись, парень! Проходи скорее. Тьфу!

Нижняя половина его лица была в пене, и он склонился над осколком зеркала, продолжая прерванное дело.

– Вот это самое ненавижу больше всего, – невнятно пробормотал он, отскребая левую щёку. – Ну почему у вас не растут бороды и усы, как у людей? Замучился уже изводить, с такой тёмной щетиной, как у меня, разориться можно на лезвиях и припарках! Однажды до костей себя сотру. Слухи ходят, ты был на севере?

– Был. Ловкач, у тебя ведь нет постоянной работы?

– Сейчас на складах таскаю ящики, но это так, уйти можно в любой момент. А что?

– Хочу тебе кое-что предложить.

После всего Ковар направился к дому Греты.

Это далось непросто, но им непременно нужно было увидеться. Надвинув шляпу и подняв воротник пальто, спасаясь от осеннего ветра, хвостатый долго простоял в ожидании, но не увидел ни света в доме, ни движения. Трубы в переулке дымили, но печь Греты не топилась. И все ставни кто-то запер.

Он дождался ночи, а следующей пришёл снова, но ничего не изменилось. И через одну – тоже. Осталось признать, что здесь больше никто не живёт.

Глава 46. Настоящее. О том, как Хитринка с Каверзой потеряли одного спутника, но встретили другого

– Выбраться бы нам ещё как-то из этого дома, – сказал Гундольф. – Чуть отдышались, и прорываться надо, пока подкрепление к этим не подоспело.

– Эй, нет! – заорала тем временем Каверза у окна. – Эй!

Она сунула в узкий проём дуло и выстрелила, затем ещё раз. Вдали что-то затрещало.

– Чего там? – резко обернулся Гундольф.

– Машина! Они машину нашу толкают... Изверги, звери, уроды, да второй такой во всех Лёгких землях нет! Чтоб вас волки драли, чтоб вы были прокляты, гады паршивые!

– Столкнули?

Отчаяние на лице Каверзы было красноречивее любых слов.

– Мерзавцы! – крикнула она ещё раз и сплюнула. – Вы за это мне ответите!

С улицы донёсся невнятный шум голосов. Хитринке и любопытно было поглядеть, и боязно. Пусть окна тут узкие, как щели, но вдруг влетит в такое пуля?

– Они позаботились, чтобы мы не улетели, а сами вниз ушли, – мрачно сказала Каверза. – Дорога одна, мы теперь по-другому не выберемся.

– Я в форме, – сказал Гундольф. – Может, если волосы сажей печной вымажу, а лицо прикрою, смогу пройти мимо других. На меня не так внимание обратят, как на вас. Только дальше не знаю, что делать.

– Там снаружи ещё двое наших, у стен они, – откликнулась Каверза. – Помочь бы им как-то или хоть дать знать, чтоб уходили. И о Марте тревожусь, жива ли. Мы можем тут подождать, а ты осторожно сходи, погляди, а? Даже к стене можешь не спускаться, если не получится, но о Марте узнай.

– Ладно, – согласился Гундольф.

– А если сможешь выбраться, лети пулей в Замшелые Башни. Там найди местечко под названием «Усы Гилберта», скажи, ты от Каверзы и нужна помощь папаши Ника. Тебе дадут людей, тогда вернёшься к нам, а мы постараемся продержаться. Запомнил, сделаешь?

– Да, да, «Папаша Гилберта», всё ясно.

– Усы, а не папаша, дурень. Папаша Ник – тот, кто тебе поможет. Даже если его не окажется на месте, назовёшь это имя, назовёшь моё, и всё будет. И если Марты не увидишь на горе, спроси о ней в Башнях, я говорила ей лететь туда, если что пойдёт не так. А сейчас сиди ровно, не дёргайся.

И Каверза достала нож.

– Ты что делаешь? – взревел Гундольф, но отбиваться одной рукой ему было сложно.

Каверза оседлала его колени и поднесла лезвие к щеке.

– Не дёргайся, говорю. Думаешь, закрытое лицо не привлечёт внимания? Тебя по этим усам за версту узнать можно.

– Я растил долго!

– Отрастишь ещё, если жив останешься, – отмахнулась она и принялась за работу. – Вот так. Ох, прости, без мыла не так-то удобно. Да не вертись, нос отрежу. Тогда точно никто тебя не узнает.

Гундольф притих. Без усов он стал казаться моложе, а может, виновато было обиженное детское выражение, с которым он ощупывал щёки.

– И сажа ещё, – пропела Каверза, подходя к нему со спины с полными горстями. – Вот так!

И опустила руки на макушку Гундольфа.

Когда хвостатая тщательно всё растёрла, волосы стража потемнели. Она и густые брови ему навела. Вблизи ещё можно было распознать обман, но если отойти на несколько шагов, всё выглядело правдоподобно. Отряхнув ладони, Каверза отыскала среди вещей чью-то брошенную форменную куртку и накинула на плечи Гундольфа.

– Зачем мне ещё одна? – не понял тот.

– Руку раненую прикрыть, – пояснила хвостатая. – Может, внизу и есть ещё перевязанные, а может, ты один такой. Всё, ты готов. Погоди, проверю... снаружи никого не видно. Ну, удачи тебе.

– Ладно, – кивнул Гундольф. – Если с Мартой что не так, я её сюда принесу. А если в порядке она, я с ней и постараюсь пройти за стену, там уж в безопасности её оставлю, в «Усах» этих. Ну, или скажу бежать к вам наверх, если у меня не получится что. Вы ждите и не высовывайтесь.

С этими словами он вышел наружу, и хвостатая задвинула за ним засов. Приникнув к окну, Хитринка следила, как Гундольф шагает в сторону каменной площадки. Он постоял там, глядя вниз, затем повернулся к дому и развёл руками.

– Не увидел её? – насторожилась Каверза. – Это не так и плохо. Если её нет внизу, может, уцелела.

Гундольф развернулся и зашагал к дороге. Порой его скрывали от глаз чёрные волны изогнутых стволов, порой тёмная макушка выныривала на поверхность. Но вот страж принялся спускаться вниз по склону и окончательно пропал из виду.

Потянулись минуты ожидания, которые переросли в часы. Хитринка и Каверза даже не болтали, они лишь молча, сменяя друг друга, глядели в узкое окно, из которого видна была дорога. Но ничего не происходило. И звуки сюда не доносились – ни крики, ни выстрелы, ни шум шагов.

Когда небо в узком проёме принялось сереть, Каверза вскочила с места.

– Да что ж такое! – выпалила она. – Сил нет больше ждать! Как совсем стемнеет, я сама пойду и погляжу, что внизу творится. Если стражники взяли верх, почему они о нас забыли? А если наши, почему за нами не пришли? Может, думают, мы сидели в машине, когда она сорвалась? Или они сейчас погнались друг за дружкой и путь чист, а мы сидим тут, как две дуры?

– Если ты пойдёшь, то и я с тобой, – твёрдо сказала Хитринка. – Терпеть не могу ждать, и сыта этим по горло.

– Вся в тётушку, – широко улыбнулась Каверза.

Хитринке не очень-то хотелось звать Каверзу тётушкой, но если по правде, она уже не испытывала к ней такой сильной неприязни, как прежде. В сущности, Каверза даже была и ничего. Особенно когда держалась дальше от Прохвоста.

Темнота снаружи между тем сгущалась. Они разожгли масляный фонарь, чтобы в доме стало посветлее, и перекусили тем, что нашлось. И когда Каверза уже поглядывала на дверь, что-то за окном заставило её насторожиться.

– Вижу свет на склоне, – напряжённо сказала хвостатая. – К окнам не подходи. Похоже, за нами идут, знать бы ещё, кто.

Когда тот, с огнём, приблизился на расстояние окрика, Хитринку уже доедали нетерпение и тревога. Больше всего ей хотелось, чтобы это оказался Прохвост. Нет, она, конечно, была бы рада и Карлу, и Марте, и даже Гундольфу с Эдгардом. Только бы знать, что с её глупым, бестолковым, упрямым братцем ничего не случилось!

– Эй! – крикнула Каверза в окно. – Замри и клади оружие на землю. Затем иди сюда, медленно. Да без глупостей!

– Кто там? – прошептала Хитринка.

– Не суйся пока, – ответила хвостатая, не глядя на неё.

Само собой, Хитринка не утерпела и осторожно выглянула в другое окно. Она разглядела фигуру, медленно приближающуюся к дому, и ощутила острое разочарование. Никакой это был не Прохвост, а вообще неизвестно кто. Судя по платью, женщина. В одной руке незнакомка несла большой фонарь и двигалась медленно, как и приказала Каверза.

– Эй, подруга, отопри дверь да отойди в сторонку, – махнула головой Каверза. – Погляжу, кого принесло. Лишь бы не ловушка. Всё-таки Вершина – не то место, где свободно могут разгуливать дамы.

Хитринка послушно оттянула засов и отошла на пару шагов. Каверза кивком велела той, что на пороге, войти внутрь. Её ружьё следовало за дамой, как стрелка компаса за севером.

У незнакомки была тёмная копна волос, такая густая, что шпильки едва справлялись. Впереди, подстриженные короче, волосы спадали на лоб волной. А лиф зелёного платья оказался вырезан так ужасно низко, что и глядеть туда было неловко. Доведись Хитринке надеть такое, она бы сгорела со стыда, а эта дама ничего, держалась, будто так и надо.

Но даже не это привлекало внимание в первую очередь. Всё лицо незнакомки покрывали ссадины и кровоподтёки, под глазами темнели круги. И на руках, и даже на груди проступали синяки, а на запястьях, как широкие браслеты, алели полосы ран. Почти всё это было густо припудрено и замазано краской, но она могла обмануть разве что на расстоянии.

Каверза присвистнула.

– Это стражники тебя так отделали? – спросила она.

– Ага, – кивнула незнакомка.

Взгляд светлых глаз так же тщательно ощупал Каверзу в ответ, а затем дама внимательно поглядела на Хитринку.

– Что ж ты, работу приличнее не могла найти? – с лёгким презрением спросила хвостатая. – Вот, подруга, погляди, что бывает с теми, кто торгует телом. Никогда не опускайся так низко, запомни, лучше умереть.

– Торгует телом? – переспросила Хитринка.

Она ещё раз оглядела даму, но все части тела у той вроде бы находились на месте. Может, фраза означала, что незнакомка позволяет себя бить? Что за чушь, кому такое вообще понадобится?

– А как это – торговать телом? – решила уточнить Хитринка.

Каверза уже открыла рот, чтобы её просветить, но дама неожиданно властно перебила:

– Не смей. Девочке не стоит о таком знать.

– Девочкам стоит знать всё, – мрачно возразила Каверза, – иначе как они распознают зло, когда столкнутся с ним?

Но послушалась и объяснения придержала при себе.

– Что творится снаружи, выкладывай, – кивнула она незнакомке.

– Бойня, – коротко ответила та. – Ворота раскрыты, повсюду лишь мёртвые или едва живые. Я осмотрела всю гору, пока поднималась, но не нашла никого, кто стоял бы на ногах, кроме вас.

– Там мой братишка внизу! – вскричала Хитринка. – И Марта, и Карл... Скорее, скорее, нам нужно их найти!

– Есть экипажи внизу? – коротко спросила Каверза.

– Только мой. Прежде чем подняться, я объехала по кругу и видела с внутренней стороны стены ещё один, искалеченный, с крыльями. Других нет.

И незнакомка посмотрела с неожиданным сочувствием на Хитринку.

– Не тревожься, – сказала она. – Все, кто лежит на земле, были в форме. Там только стражники. Как тебя зовут, моя хорошая?

– Хитринка, – ответила та.

Дама приподняла бровь.

– Что ж, – сказала она, – это не так плохо. А ты?..

– Каверза. Саму-то как звать?

Незнакомка помедлила мгновение.

– Брунгильда, – с достоинством ответила она.

– Ох ты ж, ну и имечко, – поморщилась Каверза. – Неудивительно, что к нему прилагается такая тяжёлая судьба. Так говоришь, внизу у тебя экипаж?

– Да, – ответила дама, прикрывая глаза.

Только тут Хитринка поняла: незнакомка так измотана, что едва держится на ногах.

– Тогда идём, живее, – скомандовала Каверза. – Любезная племянница, возьми-ка наш фонарь. А ты – обопрись на меня. Давай, смелее.

Она повесила ружьё на плечо и обхватила даму за талию.

– Хитринка, – окликнула та, забавно выговаривая имя, будто удивлялась ему. – Найди что-нибудь, чем можно укрыть сиденье. Нам это понадобится.

Хитринка сунула недоеденный овсяный хлеб в торбу, подхватила с гвоздя подле одной из коек форменную куртку, взяла фонарь за кольцо и шагнула следом за своими спутницами в холодную и тихую ночь.

– Так ты её тётушка? – негромко поинтересовалась незнакомка у Каверзы.

– Точно, – ответила та. – Её отец – мой братишка.

– О, – только и сказала дама. И прибавила немного погодя:

– Наверное, он был рад иметь такую сестру. Так ты воспитывала девочку?

– Мы недавно встретились, – пояснила Хитринка.

– Да тебе-то что за дело? – насмешливо спросила Каверза.

– Простое любопытство, чтобы скрасить путь. Погоди, подними мой револьвер.

Хвостатая присела, поднимая брошенное оружие с земли свободной рукой.

– Тебе, Брунгильда, всё равно теперь, куда путь держать? – спросила она.

– Лёгкие земли сейчас, что бурлящий котёл. Все силы, что пришли в движение, выплеснутся на город Пара, – ответила та. – И у меня есть причины там оказаться. А вам в какую сторону?

– Первым делом – в Замшелые Башни, – твёрдо ответила Каверза. – Мы потеряли спутников в этой потасовке, и двоим говорили в случае чего пробираться туда. Нужно найти хоть их, позаботиться о подкреплении, затем можно двинуть и к столице.

– Что ж, я с вами. Вот только... ты умеешь управлять экипажем?

– Шутишь, – фыркнула Каверза. – Меня вырастил Карл, а это что-то да значит!

– Карл? – задумчиво спросила Брунгильда. – А почему не мать с отцом, почему человек?

– Мать с отцом-то? Да они пили, как не в себя. Отвратительные гады, ради бутылки на что угодно были готовы. Превратились под конец даже не в животных, а во что похуже. Я сбежала из дома, когда мне десяти не было, и больше не вернулась.