Текст книги "Серебряная лоза (СИ)"

Автор книги: Олли Бонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Да с того, что меня вырастили его родители, вот с чего! А если они не врали, перед тем, как меня оставить, он сказал, я его дочь.

Каверза резко села, отпустив запястья, и Хитринка тут же забилась в угол, спиной к печи, растирая руки.

– Врёшь, – недоверчиво сказала хвостатая.

– За что купила, за то и продаю. Если это ложь, значит, меня саму обманули.

– И когда ты родилась?

– Осенью двадцать седьмого года он принёс меня в бабушкин дом. Она говорила, мне хорошо если пара дней от роду тогда была.

– Двадцать седьмой год... – прошептала Каверза, о чём-то раздумывая. – Да врёшь! Быть не может! Не может быть, чтобы он остался жив и свободен и не дал мне знать!

– Ага, чувствуешь, каково это? – злорадно вскричала Хитринка. – Ты хоть представляешь, сколько я его ждала? Чтобы спросить, нужна ли я была хоть капельку, и почему оставили и совершенно позабыли обо мне. А каково это – то и дело встречать людей, которые говорят, что за чудесный он был парень, и хороший мастер, и верный друг, и даже, – Хитринка обвиняюще ткнула пальцем, – сестрёнкой обзавёлся, и только я, одна я на всём белом свете оказалась ему не нужна! Только одна я!

И она разревелась, не в силах вынести всей этой несправедливости.

– Ну, дела, – протянула Каверза, подняла светляка и вновь завертела в пальцах, отчего по кабине заметались тени. – И кто же твоя мать? Я рядом с ним никого не видела.

– Не сказал он ничего! Наверное, оказалась такой, что и сознаться постыдился.

Каверза ещё немного покрутила светляка.

– Я, может, скажу чушь, – протянула она, подняв бровь, – но вот с этой Гретой, что в Приюте, не мог ли он водить дружбу? Марта, ты её знала. Были у Греты знакомые мастера из хвостатых?

– Много хвостатых к ней ходило, – ответила девчонка, – но то всё были мастера влезть в чужой карман.

– А умельцы, что работали с металлом, к ней не заглядывали? Может, кто для неё заказы выполнял? Если мастера не помнишь, припомни дело.

– Да Грета и сама много чего умела. Ключи отливать могла, дыру в чайнике заделать. У неё ведь отец был мастером, чему-то научил.

– Да ладно? – встрепенулась Каверза. – Имя его помнишь?

– Она вроде не говорила.

– Хорошо, а знаешь, может, был у них дом в Литейном переулке?

– С мастерской? – спросила Марта.

– С мастерской, само собой. С лестницей направо от входа.

– И наверху две комнатки – одна красивая, вся в кружевах, а вторая как каморка?

– Только койка и окно?

– Только койка и окно. Узкое такое, даже я не пролезу, под крышей. А крыша косая.

Каверза хлопнула ладонью по полу, и глаза её сверкнули.

– Знаю я вашу Грету! – сказала она. – Только для меня она была не Гретой из Приюта, а Гретой – дочерью мастера Джереона. А мастер этот и был наставником Ковара!

Тут Каверза, сдвинув брови к переносице, погрузилась в раздумья, и Хитринка не могла точно понять, что за чувство преобладало на этом лице – то ли растерянность, то ли радость. Чем бы ни было, оно сорвало хвостатую с места и заставило бежать, хлопнув дверцей, в ночную тьму.

Глава 41. Прошлое. О Виме, Ловкаче и старой Марте

Дело, о котором говорил господин Ульфгар, увело хвостатого далеко, на Восточные равнины. Городок, куда его послали, звался Старые Фермы.

Давным-давно, ещё во времена старого мира, в этих краях, на бескрайних зелёных лугах, раскинувшихся среди чистых озёр, растили скот. С тех пор поголовье сократилось, значительную его часть составляли неприхотливые козы, но Старые Фермы по-прежнему оставались чуть ли не единственным местом, откуда поставлялся сыр во все уголки Лёгких земель. И ещё, конечно, шерсть и кожа.

– Мне доложили о затруднениях с наладкой прессов, – сухо сказал правитель. – Потому я отправляю своего лучшего мастера. Разберёшься.

Хвостатый, никогда прежде не имевший дела ни с какими прессами, послушно кивнул. Спросит у кого-то, добудет учебники, своим умом дойдёт, но нельзя показывать господину Ульфгару, что его лучшему мастеру что-то не под силу.

– Управляющий, возможно, тебе известен, – между тем продолжил правитель. – Это Вим Петерман. Прежде он руководил несколькими литейными мастерскими в городе Пара.

Хвостатый кивнул. Он слышал это имя прежде. И, кроме того, знал, что человек этот связан с Эдгардом и новой должностью – по сути, ссылкой – обязан тому, что вызвал какие-то сомнения у господина Ульфгара. Впрочем, этого знания выказывать было нельзя.

– Налаживая прессы, присмотрись, как обстоят дела на фермах. Говорят, новый управляющий любит беседовать с работниками. Говорят также, что темы этих бесед... огорчительные. Возможно, тот, кто мне это сказал, ошибся или не так понял. Мне кажется, такой, как ты, вызовет больше доверия у Вима. Узнай всё, что сможешь, после доложишь мне. Задача ясна?

И вновь хвостатый молча кивнул.

– Свободен. Собери вещи, во дворе будет ждать экипаж, который доставит тебя на место. Деньги на расходы выдадут. Да, вот ещё что: ведь прежде я не платил тебе. На какие средства ты кутил в квартале развлечений?

– У меня... у меня оставались сбережения со времён работы с мастером! – поспешил ответить Ковар.

Внутри всё так и сжалось, ведь оказался не готов к подобному вопросу. Действительно, попасть под подозрение из-за такой глупой мелочи!..

По счастью, правитель не придал этому особого значения.

– Впрочем, кого я спрашиваю, – с тонкой усмешкой произнёс он. – Уж ты-то, я полагаю, знаешь, где взять деньги. Но в будущем, если они тебе понадобятся, сообщай мне. Я в состоянии платить своим людям.

Ковар поклонился, а затем вышел.

В Старых Фермах его уже ожидал Эдгард, скрывающий, правда, своё пребывание. Он послал за хвостатым доверенного человека, и встретились они тайно. Торговец был мрачен.

– Ох и дурень этот Вим, – угрюмо сказал он. – Всегда пытался действовать своим умом, и вот к чему это привело. Мы давно решили...

Хвостатый знал, что «мы» означало небольшую группу людей, пробившихся в окружение господина Ульфгара и выжидающих удобного часа, чтобы покончить с его правлением. Некоторые были ему известны, но лишь благодаря тому, что он лично помогал Эдгарду расчищать для них место. Большинство же имён составляло тайну, раскрыть которую Ковар не стремился. И так уже знает больше, чем хотелось.

– Мы давно решили, – сказал Эдгард, – что действовать будем только своими силами. Чем меньше людей, тем меньше риск, что всё просочится наружу. Но Вим, этот непроходимый болван, решил привлечь на нашу сторону простой люд. Сперва взбаламутил народ в литейных мастерских, и конечно, нашёлся тот, кто доложил правителю. По счастью, Вим не успел наболтать так много, чтобы его разлучили с головой. Он вообще ничего не успел, но из-за его необдуманных действий мы остались ещё без одного человека в городе Пара, а он был нужен нам там. И ведь мог бы сидеть тихо и искать возможность со временем вернуться, так нет же, он и здесь за старое.

– Что же мне делать? – спросил Ковар. – Сказать правителю, что произошла ошибка и Вим невиновен?

– Думаю, не всё так просто, – покачал головой Эдгард. – В этот раз Вим зашёл дальше, он уже собрал группу сторонников и сейчас, как я узнал, собирается искать союзников и в других городах, делая ставку на рабочих заводов и фабрик. Я почти уверен, что господину Ульфгару известно больше, чем он дал тебе понять. Я думаю, это дело – испытание для тебя. Ты обязан сдать Вима.

– Но как же? – растерялся хвостатый. – Он же наш человек!

– Он совершил необдуманный поступок, причём не один. Сделал это вопреки решению остальных, без совета и одобрения, – жёстко ответил Эдгард. – Да уже, может, раскрыл своим новым знакомым что-то из сведений, предназначенных лишь для нашего узкого круга. Вим был очень полезен для нас, пока делал, что просили. Теперь он опасен, и его нужно убрать. Для пользы дела.

Ковар во все глаза глядел на торговца. Он знал Эдгарда как умного человека, возможно, расчётливого, но не жестокого. Неужели в том, что касается дела, снисхождения он не ведает?

– Передашь Виму этот пакет, – напоследок попросил, а точнее даже, приказал Эдгард. – Наедине. Он поймёт, что делать.

Вечером того же дня хвостатый переминался с ноги на ногу в небольшой комнатке с белыми стенами и до того скудной обстановкой, что даже стула гостю не нашлось. Комнатка эта, расположенная на верхнем этаже дома на отшибе, служила кабинетом Виму Петерману.

Хозяин, опершись на стол, пробегал взглядом строки письма, лежавшего в пакете. Лицо его помрачнело так, что и глядеть было страшно.

– Значит, приговор, – наконец криво усмехнулся он, поднимая тёмные глаза на хвостатого. – И вынесен своими же. А ты, мальчик, тоже не считаешь, что разумно искать союзников среди людей, обессилевших от тяжёлой неблагодарной работы? Они не видят, к чему стремиться в жизни, потому что любые цели кажутся им недосягаемыми. Они лишь выживают, но что если дать им подходящую цель?

– Я не знаю, – растерянно пожал плечами хвостатый. – Я совершенно не разбираюсь в этом. Самому бы выжить.

– Выполняя приказы других, долго не продержишься. Однажды и ты станешь не нужен, тогда и тебе пришлют пузырёк с ядом.

– С ядом?

– А ты не знаешь, что было в пакете, принесённом тобой? Разумеется, такие, как я, не должны попасть в руки людей правителя. Слишком много тайн, много путей развязать мне язык. Смерть от яда по сравнению с этим покажется мечтой. Вот мне и дали возможность уйти самому.

– Я не знал, – прошептал Ковар, с ужасом глядя на склянку в руках Вима.

Он-то надеялся до последнего, что в пакете будут инструкции, как сбежать, укрыться, залечь на дно. Так значит, вот какое значение имело слово «убрать».

Хозяин дома глядел на него с понимающей усмешкой.

– Ну что же ты? Иди. Доложи Эдгарду, что я всё понял. Да он и сам узнает. И всё же скажи, я уверен в правоте своего поступка. Может быть, позже все они и сами к этому придут.

Ковар спустился по лестнице на негнущихся ногах, ощущая себя до того мерзко, будто своими руками убил невиновного. Он ненавидел сейчас Эдгарда, напрочь, как оказалось, лишённого человечности, когда речь шла о столь важном для него деле, но больше всего ненавидел себя. И это чувство стало совершенно невыносимым прежде, чем он успел покинуть дом.

Метнувшись по лестнице вверх, хвостатый распахнул дверь. Хозяин с удивлением поднял на него взгляд. Пузырёк в его руке всё ещё был запечатан.

– Не надо! – вскричал Ковар. – Не надо, прошу! Должен быть иной выход!

– Мальчик, – печально покачал головой Вим, – уходи. Мне ты уже ничем не поможешь. Даже если откажусь, достанут не чужие, так свои. Если ты не понял, я уже мёртв.

Тяжёлые ли, лёгкие, дни шли.

Наступила осень, хотя казалось, лету забыли о том сообщить. Стояли до того жаркие, душные недели, что даже дожди не помогали. Капли падали с шипением на раскалённые мостовые, лужи мгновенно высыхали, а долгожданная прохлада тут же сменялась тяжёлым удушающим зноем.

На юге, говорили, бушевали пожары. Часть урожая сгорела, что неминуемо скажется на ценах на хлеб. Владельцам птичьих дворов тоже придётся туго, а значит, и они задерут цены. Впрочем, хвостатый не особо печалился: если вместо жидкой каши весь следующий год он будет получать рыбу, это даже и к лучшему.

В эти осенние дни он вернулся в город Пара и предстал перед правителем.

– Докладывай, – повелел тот.

– Прессы теперь работают лучше прежнего, – сообщил Ковар.

Ещё бы не лучше, если там и поломок-то никаких не было. Так, пустяки, лишь предлог для его поездки. Зато с чертежами, которые раздобыл для него Эдгард, хвостатый смог значительно ускорить работу машин.

Ковар не понимал, для чего это нужно. Ясно же, послали не для этого. Но Эдгард настоял, сказал, пускай правитель не забывает, насколько одарён его юный мастер.

– Ты ведь понимаешь, что не это я хочу услышать в первую очередь, – нахмурился господин Ульфгар.

– Вим Петерман... он оказался виновен. Некоторые рабочие подтвердили, он расспрашивал о том, довольны ли они своей жизнью, не хотят ли что изменить, если им подскажут, как. Но больше, насколько мне известно, он ничего не успел. К несчастью, похоже, он знал, что за ним идёт слежка. Я даже не успел с ним увидеться, вечером в день моего приезда с ним случилось то несчастье.

– Об остальном мне уже доложили, – кивнул правитель. – Что ж, как я и думал, подозрения были небеспочвенны. В мастерской тебя дожидаются волки, вернёшься пока к привычной работе. А там посмотрим.

Дом Вима Петермана сгорел до основания. Виноваты были последние недели, жаркие, почти сухие. Запасы дождевой воды иссякли, воды в озёрах едва-едва доставало, чтобы напоить скот. Вот и ближайшие бочки оказались пустыми, а пока подвезли песок, остался лишь остов. Беда с этими деревянными домами.

Хозяин, видно, опрокинул свечу. Но не мог уже ничего исправить, как не мог и спастись. Причиной тому был пузырёк, зажатый в его руке, пузырёк с остатками яда. Толстое стекло не треснуло от жара.

И всего троим было известно, что в тот же день из местной лечебницы пропало тело. У двоих была веская причина молчать, а третий получил достаточно денег и выходной на половину дня: не пришлось рыть могилу для неизвестного бедняка, лишь насыпать холм и водрузить камень.

Впрочем, чуть позже третий по-настоящему похоронил беднягу, получившего и достойное погребение, и имя. Не своё, правда, но всё лучше, чем пустой камень.

А в притоне, что в безымянном переулке города Пара, у Плута к осени появился новый сосед. Темноволосый и темноглазый, уши он отчего-то старательно прятал под шляпой, а пальцы – под перчатками, и его передние зубы выглядели не крупнее остальных. Но всё же на его пропуске было выбито имя – Ловкач, так почему бы и не верить написанному? В самом деле, какой глупец по доброй воле стал бы выдавать себя за хвостатого, за представителя этого отверженного, презираемого племени?

А Грета, милая Грета к зиме решила взять постоялицу. Старуху, которой отводилась пустующая комната мастера под лестницей. Ковар, конечно, не был доволен.

– Хороший мой, подумай сам, – приводила доводы Грета. – Я живу одна, и хотя ко мне вроде бы никто не ходит, сплетни всё равно расползаются, как мерзкие жуки из-под сырого камня, стоит его поднять. Если со мною станет жить почтенная женщина, они поутихнут. И потом, не хочу, чтобы знали, сколько денег оставил мне отец. Пусть считают, что должна сдавать комнату, чтобы прожить. Не хватало ещё зависти в этот голодный год.

– Значит, конец встречам?

– Я говорила со старой Мартой, – улыбнулась Грета, – и она всё поняла. Она замечательная, сам увидишь. Очень добрая и такая мудрая. Марта не выдаст нас.

Вскоре Ковару довелось познакомиться со старухой. Он шёл с тяжёлым сердцем, преисполненный недоверия, но тревоги рассеялись в первые же минуты встречи. Такой понимающий, хороший, светлый взгляд оказался у седой Марты, что хвостатый тут же вспомнил о матери и остро почувствовал, как не хватало её присутствия все эти годы.

Видно, о чём-то подобном думала и Грета, потому что не раз признавалась, что старая женщина кажется ей то ли бабушкой, то ли давно утраченной, позабытой матерью. А уж Марта, это было видно, полюбила Грету как родную.

Старуха, несмотря на годы, работала в Приюте. Они с сыном перебрались в столицу с севера, сняли комнатку. Сын её прежде был шахтёром, но подорвал здоровье, вот и рассудил, что в городе Пара скорее найдёт подходящую работу. Чтобы ему здесь устроиться, пришлось распродать имущество, так что и мать отправилась с ним.

Вот только для бедняги Эмори перемены запоздали. Он слёг почти сразу по прибытии, и уже не он, а мать его кормила, устроившись, куда смогла. Её скудного жалованья едва хватало на лекарства и оплату комнатки в бедном квартале. Наконец, и за комнатку она задолжала, счастье ещё, что хозяйка соглашалась ждать.

В конце весны Эмори не стало. Кое-как расплатившись с долгами, старая Марта поселилась в потрёпанном флигеле у Приюта, чтобы накопить хоть немного сбережений, но в первую очередь – забыть о своей беде. Однако с приходом холодов нужно было подыскивать новое жильё, где не дуло бы из каждой щели.

Грета оказалась для Марты настоящим спасением, но если бы спросили саму Грету или Ковара, они бы сказали, что это им повезло. В старом доме стало неуловимо уютнее. Может, оттого, что чаще пахло картофельными пирогами, или половики стали свежее, или всё изменили вышитые занавески – сложно сказать. Ковару казалось, изменилась сама душа этого дома, и следы печали и тоски, то и дело проступающие, были безжалостно выметены и отчищены.

Грета заметно повеселела. Теперь у неё было не только одинокое ожидание, а дружеская компания и новые стремления. Она полагала, что Марта со временем поможет ей устроиться в Приют. Слухи о воровстве, закрывшие перед дочерью мастера столько дверей, поутихли, и хотя в приличную лавку её бы не взяли, но мести полы в Приюте – вполне возможно. Да ещё и по протекции старой Марты.

И отчего-то она то и дело принялась заводить разговоры об Альседо и его нерождённой дочери. И ведь историю-то эту Грета знала уже давно, неясно, почему именно теперь начала вспоминать.

– Мне так жаль бедного Альседо, – говорила она, и на глазах её выступали слёзы. – Как представлю, что он, всеми покинутый, томится в заключении, а совсем недалеко – его дитя, которому не дают родиться, и им никогда не встретиться... Это несправедливо, ужасно несправедливо! Хороший мой, ведь ты умный, ведь ты всё можешь – неужели им никак не помочь?

– Я думал уже, – покачал головой Ковар. – Может даже, и получилось бы вынести яйцо из дворца...

– Не яйцо, а дитя!

– Грета, я видел, что там, за стеклом. Так поверь, это самое обычное яйцо вроде тех, что ты варишь на обед, разве что крупнее.

– И всё равно, не смей называть это яйцом!

– Хорошо, хорошо, дитя. Боюсь, за пределами дворца не выйдет ни вырастить это яй... дитя, дитя! – ни защитить.

– Ведь ему нужно лишь тепло. Если человеческое тепло подойдёт, я готова позаботиться. Или можем держать у очага, в тёплой золе.

– Разоришься на дровах. И потом, когда господин Ульфгар заметит пропажу, его волки обойдут все пути-дороги Лёгких земель, и где хоть раз ступит нога этого малыша, отыщут и пойдут по следу. Эдгард говорил, у него есть хорошее убежище где-то ближе к востоку, там он оборудует подвал, чтобы было уютно, и может держать дитя, пока оно не подрастёт, но...

– Это ужасно! Из тюрьмы – в новую тюрьму, так растить кроху, чтобы она не видела дневного света! Нет, нет, Эдгарду нельзя этого позволить!

И в этом Ковар был согласен с Гретой.

Он обещал, что подумает. Он сломал всю голову, он почти не спал. Ведь и его тяготило слово, данное когда-то пернатому пленнику и так и не исполненное. Потому стремление Греты захватило и его.

Вот только не решил хвостатый: если всё получится, стоит ли сообщать Эдгарду?

Глава 42. Настоящее. О том, как путники добрались до Вершины

Хитринке не спалось. Она всё сидела, растерянная, и пыталась припомнить каждую мелочь, каждое словечко, слышанные раньше про Грету. Она даже почти перестала думать о том, куда же запропастился Карл.

Каверза долго бродила снаружи. Сквозь стекло Хитринка видела, как она то растворяется во мраке, то приближается, обходя крылатый экипаж по кругу, порой размахивает руками, будто с кем-то споря, и треплет в задумчивости волосы.

Зато Марта сладко спала, свернувшись клубком на сиденье. Кажется, она ничего особо не поняла, а может, ей чужие дела и тайны прошлого были не так уж интересны.

Дверца тихонько приоткрылась. Каверза старалась не шуметь, чтобы не разбудить Марту, но входить не собиралась, поманила наружу.

– Раз так, всё сходится, – взволнованно сказала она и взъерошила волосы Хитринки. – Зуб готова дать, ты и есть дочь Греты! Подумай сама: ты полукровка, которую в городе не ждёт ничего хорошего, а она в «Птицах», да ещё за Мартой приглядывает. Вот и отправили они тебя в самое безопасное место, которое только знали.

– И не навестили ни разу, – мрачно сказала Хитринка. – Будто и не было меня. А Марте Грета сказала, жалеет, что не она её дочь.

– И что с того? – сказала Каверза, кладя руки ей на плечи. – Ну-ка скажи, бабка с дедом у тебя были добрые? Хорошие?

– Самые лучшие!

– На болотах над тобой кто-то насмехался? Обижали тебя?

– Особой дружбы мы ни с кем не водили, но и врагов не было. Да я даже не знала, что полукровка, пока в городе не подсказали!

– Ну вот, видишь! – затрясла её Каверза. – Лучше они и придумать не могли! Защитили тебя, как умели. А что не навещали, причину найти несложно. Знаешь ведь уже, Ковар работал на правителя? Так было, когда я его впервые встретила. Не по своей воле работал, чинили они с мастером тогда механическое сердце. А чтобы дело шло быстрее, Грету, дочь мастера, Ульфгар в темницу бросил. Видишь, для тех, кто влип в подобные дела, близкие – самое больное место. Спрятали тебя и не совались, чтобы никто не выследил.

Хитринка тяжело вздохнула.

– И всё же они могли хоть раз сказать, нужна ли я им, обрадуются ли встрече, или я – обуза...

– Угу, они бы сказали, а ты бы после на болотах не усидела, отправилась их разыскивать... Точно! Вот почему он и мне не стал сообщать, что жив! Ну, теперь я не успокоюсь, пока не отыщу Грету. Она должна знать, где мой братишка!

И Каверза в порыве чувств прижала Хитринку к груди.

– Ну, а меня теперь можешь звать тётушкой, – рассмеялась она. – Где же этот проклятый Карл застрял? На рассвете берём курс на Вершину, хоть бы он появился до того, потому что мне позарез нужно связаться с Эдгардом и лететь в город Пара. Ах ты, сил нет ждать!

Карл отыскал их ближе к рассвету.

Издалека донёсся рокот мотора, показались огни. Каверза насторожилась, не зная ещё, свои или чужие приближаются. Хитринке тоже стало тревожно.

– Будь готова развести в печи огонь! – прошипела Каверза, глядя в трубу с увеличительным стеклом. – Проклятье, ничего не видно! Они это или нет?.. И экипаж до чего неудачный, вся стража катается на таких повозках. Ага! Вижу лысую макушку Карла, тревога отменяется!

И всё-таки они дождались на всякий случай, пока экипаж подберётся вплотную и остановится. И только когда увидели, что дверца распахивается и наружу медленно выходит Карл, Каверза спрыгнула вниз и побежала к нему.

– Стареешь! – рассмеялась она. – Что так долго? Думали уже поутру без вас лететь.

И вдруг вся весёлость с неё слетела. Хитринка, выбравшаяся наружу следом, услышала, как изменился тон хвостатой.

– Что случилось, Карл? На тебе лица нет. Отвечай, что?

Сердце Хитринки так и оборвалось, а ноги стали ватными. Она пережила несколько ужасных мгновений, пока не увидела, что из экипажа выбирается Прохвост. А уж как она до него добежала и обняла, этого она и вовсе не помнила.

– Ждали нас, что, – произнёс Карл.

Слова падали тяжело.

– Видно, стража у Пасти Зверя сообщила о нас куда надо, у них вышка связи там. Так что у Разводных Мостов оказались готовы к встрече. И о волке знали, приготовили стальные сети. Мост подняли.

– Карл, где Арно?

– Он жизнь отдал, чтобы мы выбрались. Пробрался в будку, рычаг дёрнул, чтобы концы дороги свести. Я думал, сил ему не хватит, он ещё по пути туда пару пуль поймал. Но нет, смог, и телом рычаги закрыл, а пока его оттаскивали, мы успели прыгнуть. Думал, сорвёмся, только чудом ушли.

Хитринка чувствовала, что Прохвоста трясёт, и руки его дрожали на её спине. Почему-то не было слёз, да они и не принесли бы облегчения. Она никак не могла, не хотела верить, что Арно больше нет на свете.

Сероглазый парень, с которым она говорила ещё утром, больше никогда ей не встретится, не улыбнётся, не расскажет о Грете. Не попросит поцеловать на удачу. А она ещё гордилась! Вот какую удачу она ему принесла.

Каверза тоже не плакала и не требовала утешения. Она пришла в ярость. Сыпала бранными словами, пиная колесо.

– Не нужно было вам туда ехать! Идиотка, какая же я идиотка! Почему не додумалась перенести вас по очереди, по воздуху?

– Это ещё три раза лететь, – возразил Карл. – Топлива не хватило бы, времени сколько ушло, да в какой-то раз тебя бы и заметили. Эта штука, знаешь ведь, тоже не тихо летает.

– Но неужели нельзя было никак иначе, Карл?

– Ну, беседовать с нами никто не собирался. Ждали, чтобы убрать. Волка они ловко поймали, затем и на нас переключились. Если бы Арно не сообразил выйти, с ним бы всё равно разделались, да и с нами заодно.

– Нужно было лететь с вами!

– Чтобы и вас подстрелили? Девочка, ты ничего не могла сделать, хватит себя казнить! Ну, слышишь, хватит! Будто не знала ты, во что влезла. Сама сегодня жива, и спасибо скажи. Что ещё с нами завтра будет, кабы знать...

Дверца крылатой машины скрипнула. Марта, разбуженная шумом, выглянула, сонно моргая.

– О, вы вернулись! – помахала она рукой. – Как Арно, ему стало получше к вечеру? А то ведь совсем он был больной.

Каверза стянула её и, не спуская с рук, уселась на передок машины Карла.

– Да, теперь у него уж точно больше ничего не болит, – глухо ответила она.

– Это хорошо. А где же птица?

– Я и не углядел, куда он пропал в этой суматохе, – развёл руками Карл. – Надеюсь, не угодил под пулю.

– Ой! В вас стреляли?..

– Марта, прошу, больше ни о чём не спрашивай, – взмолилась Каверза, и девочка притихла.

Карл помолчал немного, а затем произнёс:

– Давайте убираться отсюда. Я не уверен, что не выследят. Поплачем потом, когда всё кончится.

– К Вершине? – только и спросила Каверза.

– К ней, – кивнул Карл. – Вы летите наверх, только я уверен, что и там есть стража. Мы внизу пошумим, оттянем хоть немного на себя. Постарайся так сесть, чтобы это оказалось не в последний раз для экипажа. И как только всё будет сделано, убирайтесь. Поняла?

Каверза кивнула.

– Тогда по местам, – сказала она.

Хитринка не могла даже подумать о том, чтобы отпустить Прохвоста, потому ему пришлось так и тащить её, и силой расцеплять руки, и поднимать выше, туда, где стальные пальцы Каверзы поймали за шиворот и удержали. Прохвост захлопнул дверцу, и ушёл, и их экипаж уехал, и рёв мотора затих вдали.

– Печь топи! – окликнула Каверза, бросая спички. – И забудь сейчас обо всём, поняла? Выкинь из головы. Есть только мы, наша машина, приборы, за которыми нужно следить, и путь к горе. Примешься думать о чём-то другом, прохлопаешь опасность, и тебе крышка. Ещё и нам заодно, пока ты отвечаешь за печь.

Хитринка, встряхнув головой, постаралась вернуться в настоящее. Не сразу, но ей удалось развести огонь, стрелка поползла вправо. Каверза одобрительно кивнула, развернулась вперёд и потянула рычаг.

– Марта, – сказала она. – Если что пойдёт не так и останешься одна, отправишься к Эдгарду, ясно? Найти его сумеешь?

– Я не хочу одна! – возразила девчонка. – Почему это я останусь одна?

– Это я только так говорю, – утешила её хвостатая. – Когда идёшь на опасное дело, нужно всё продумать. Может, и не понадобится, но вдруг что, будешь готова. Это лучше, чем метаться в панике и при этом ещё пытаться сообразить, что делать. Так вот: отыщешь Эдгарда. Передашь ему от меня, что он гнусный лживый гад.

Девчонка хихикнула.

– Вот, не забудь. И останешься с ним, он тебя в обиду не даст. И первым делом пусть выручает Грету. Ему от тебя что-то нужно, так что заставишь его тоже тебе помочь. А Грете расскажешь всё о нас, чтобы знала она, какой путь ты проделала и с кем.

– Хорошо, – пообещала Марта. – Но лучше уж вы со мной останьтесь и сами ей расскажите. Ведь дела-то всего ничего: я спущусь на землю, а потом обратно, и мы улетим оттуда. А долго мне нужно стоять на Вершине? Надеюсь, что нет.

Хитринка сглотнула, но липкий комок, застрявший в горле, никуда не пропал. Совсем ей не хотелось говорить то, что она должна была.

– Тебе, Марта, нужно не просто стоять...

– А что ж ещё?

– Прыгнуть. Прыгнуть с Вершины, с самого высокого места. Эдгард тебе не говорил?

Девчонка притихла, сопя, а потом завопила:

– Ты врёшь! Ты нарочно меня пугаешь, да? Нарочно, скажи? Это ты мою сказку слушала и выдумала такое?

– Так Прохвост сказал, а ему – тот стражник в городе Пара. А стражнику сказала Грета.

– Стражник? А он не мог врать? – спросила Каверза.

– Он нам выбраться помог, тогда, у Приюта. Прохвосту рассказал, что делать, пропуска для нас достал, посадил на поезд. Зачем бы ему врать?

– И впрямь, хотел бы прикончить девчонку, нашёл бы путь попроще. А с каким это стражником Грета дружбу водила? Высокий такой, крепкий, светловолосый?

– Похож, – кивнула Хитринка. – Имени только не знаю, не представился он.

– Старый знакомый, – протянула Каверза. – Этому, пожалуй, верить можно.

– Но я не стану прыгать, я не хочу! – жалобно произнесла Марта. – Ведь если в сказке всё правда, то у того, плохого мальчишки, крылья не выросли. А я что? Я знаете, сколько в жизни врала, и всё тащила, что плохо лежит, и ещё на других валила. И не слушалась, с уроков сбегала, а когда заставляли чистить овощи в наказание, за меня всё Грета делала. Не будет у меня никаких крыльев!

Тонкий голосок задрожал.

– Вы сбросите меня, да? Сбросите оттуда, с Вершины, чтобы проверить?

Каверза повернулась к Марте, и Хитринка уже приготовилась вступиться. Она отлично понимала, что может сказать хвостатая. Они всем рискуют, они уже на полпути, а Карл, может, и того ближе – как его остановить, как передать, что Марта струсила и всё отменяется? Но ведь и принуждать девочку – это жестокость.

– Не бойся, слышишь? – сказала Каверза. – Если не готова, значит, так тому и быть. Попробуем нагнать Карла, дадим ему понять, чтобы не лез туда. Повернём к городу Пара, свяжемся с Эдгардом, узнаем, что изменилось в Лёгких землях, пока мы скрывались на задворках. А крылья – ну, и без них проживёшь. Верно я говорю?

И она, не дождавшись ответа, вгляделась вперёд, где темнели уже очертания Вершины Трёх Миров. Серело небо, затянутое облачной пеленой, горели огни далёких поселений. Над одним отчего-то поднимался густой чёрный дым, не похожий на серые струи фабричных труб.

Ленты дорог расчерчивали равнину, но не было видно движения внизу. Как ни глядела Каверза, как ни всматривалась вдаль и Хитринка, стоя между сиденьями, они не отыскали машины Карла. Неясно было, каким путём он направился, где его искать, как остановить.

– Плохо дело, – хмыкнула Каверза. – Отстал он, что ли? Можем сделать круг над Вершиной, подождать...

Но когда они подлетели ближе, стало понятно, что пришли вторыми именно они. Вдоль стены, окружающей Вершину, мчался знакомый экипаж. И мелькали вспышки – то у стены, то у окна машины, и дымные облачка поднимались над ними, чтобы тут же развеяться.

И бурые гибкие тени стлались по земле, следуя по пятам за экипажем. То бежали волки, и было их больше, чем Хитринка могла сосчитать.