Текст книги "Серебряная лоза (СИ)"

Автор книги: Олли Бонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Подобравшись вплотную, они остановились.

– Что ж, теперь мы знаем, где она села, – сказал Карл.

Он оглядел корпус и крылья, вытягивая шею, не слезая с седла.

– Ну, эта дурёха хотя бы не забыла, чему я её учил. Повреждений нет. Место запомнить нужно, этой машине цены нет, и бросать её вот так я не хочу. Верный, куда дальше?

Волк, опустив морду к земле, сделал петлю вокруг летающего экипажа, а затем побрёл в сторону восходящего солнца. Сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее.

– Едем, – коротко сказал Карл, прижимая педаль.

Рыкнул мотор, взвизгнула Марта. Хитринка зажмурилась, чувствуя, что пролетает сквозь облако пара. Тележку дёрнуло вперёд – колёса уже успели завязнуть в грязи – и они понеслись по равнине вслед за волком.

Пейзаж менялся. Кое-где стали попадаться одинокие деревья, покривившиеся и жалкие, будто бы растерянные. Казалось, они отбились от компании или потеряли семью и теперь не знали, куда им деваться, озирались тревожно и дрожали на ветру. Хитринке отчего-то стало жаль их.

Впереди показалась ажурная вышка, тёмная, неясно ещё, из чего сплетённая, из дерева или металла. Рядом с ней вырисовывались очертания крыш.

– Шахты, – пояснил Карл. – Это заброшенные.

Они пролетели мимо дома с выбитыми окнами и провалившейся крышей, миновали заржавленные постройки: какие-то столбы, баки. Мелькнул открытый в земле вход, который подпирали брусья. Холм будто раскрыл пасть, откуда наружу тянулся язык рельсовой колеи, присыпанный землёй. Дальше опять пошли скелеты не то домов, не то вагончиков, на которых кое-где ещё удерживалась покорёженная ржавая шкура.

– Скоро будем у других, – донеслись слова Карла, почти заглушённые рёвом мотора. – Наверное, там она.

Машина взобралась на пологий холм и остановилась, не доезжая до вершины. Волк, услышав это, тоже замер, оглядываясь. Его всё ещё тянуло вперёд.

– Дальше так, – сказал Карл. – Я с Верным разведаю, сюда нам или нет. Если он поведёт мимо этого посёлка, вернусь, поедем. Сразу всей компанией да с шумом лезть туда не будем. Если Каверза здесь, погляжу, как её вытащить. Теперь слушайте сюда: если заметите, что там, внизу, началась заварушка, а я к вам возвращаться не спешу, или того хуже, кто незнакомый пойдёт в вашу сторону, разворачивайтесь и прочь, ясно? Вот этот рычаг, затем педаль... Парень, сюда смотри! Запомнил?

– Рычаг, потом педаль, – повторил Прохвост.

– Тормоз – вот это. Ускорение вот тут, на ручке. То и другое жать плавно, не дыша, как будто тянешь кошелёк из чужого кармана, понял?

– Никогда таким не занимался, – хмуро ответил Прохвост.

– Так напряги воображение. Тут ещё с непривычки равновесие можешь не удержать, если не получится, просто всё бросайте да бегите. И если я вляпаюсь, не вздумайте лезть за мной. Попытайтесь где-то пересидеть, ждите людей Эдгарда, они о вас позаботятся, если найдут. На холме сейчас не маячьте, один кто-то пусть наблюдает, остальные – подальше. Ну, удачи мне.

Карл повесил ружьё за плечо и зашагал, не оборачиваясь, вниз, следом за волком. Только ворона ссадил и оставил на холме. Тот не выглядел довольным, но послушался.

Прохвост остался наблюдать. Он сообщил, что Карл дошёл до посёлка, а затем потерял его из виду.

Ожидание было мучительным, но Хитринка и не предполагала, каким оно окажется долгим. Солнце встало над головой, затем затянулось пеленой облаков. Немилосердно терзал пустой живот. Ворон клевал мешок с углём и проделал дыру.

Заскучавшая Марта ныла, затем уснула, проснулась, вновь принялась жаловаться на скуку. Прохвост лежал на животе, не сводя глаз с посёлка, лишь иногда отходил размяться. Он видел движение внизу, но никакой паники.

– Куда мог провалиться проклятый Карл? – в который раз спросила Марта. – А вдруг он там наелся да уснул? И забыл о нас.

– Не мог забыть, – отрезала Хитринка. – Лучше попробуй ещё поспать, а то неясно, будет ли позже время на это.

Между тем становилось всё холоднее. Вечерний мрак обступал и этот холм, и посёлок под холмом. Кое-где уже зажглись огни. И крепло понимание, что что-то пошло не так, но в том они и сами себе боялись признаться.

Глава 33. Прошлое. О рисунке, подделанной записи и о беседах со старыми друзьями

За окном темнело, когда Грета спустилась по лестнице, кутаясь в одеяло.

– Что делаешь? – сонно спросила она и закашлялась – недавняя простуда ещё давала о себе знать.

– Да вот, выгадываю себе ещё сколько-то дней жизни, – сосредоточенно произнёс хвостатый.

На небольшом листе бумаги – простом, а не таком, который мастера используют для чертежей – он нарисовал стеклянную колбу с медным низом. Ту самую, из видения, показанного пернатым. Время от времени Ковар прикрывал глаза, стараясь точнее припомнить детали. Крышка? Вроде она выглядела вот так, с барашком сбоку. Ещё были трубки. Две, три? Кажется, всё-таки три.

– Чем я могу помочь? – спросила Грета, подсаживаясь к столу.

– Ты отдыхай, – улыбнулся ей хвостатый. – Не хватало ещё, чтобы опять разболелась. Я сам.

– Не спится мне. Уснёшь тут, когда отец... Мне хотя бы будет дозволено проводить его в последний путь, или и попрощаться не дадут? – горько спросила девушка.

– Не знаю, – вздохнул Ковар. – Если вправду хочешь занять себя делом, завари, пожалуйста, чаю, да покрепче. Не для питья, бумагу состарить. А ещё, может, помнишь, когда мы с мастером делали портсигар, ну, такой, с дамой? В прошлом году или годом раньше?

– В прошлом, – припомнила Грета. – Незадолго до того, как я поступила помощницей в лавку. Я запомнила заказчика, потому что встретила его одним из первых на работе, он грубо обошёлся с моей напарницей. Руки распустил, получил пощёчину, и бедняжку Розмари выставили в тот же день. Эрма заявила, что с клиентами недопустимо так обращаться, хоть бы что они ни творили.

– И ты тоже терпела такое обращение? – помрачнел хвостатый.

– Что ты, – покачала головой Грета. – Я же не из бедной семьи, так что ушла бы при первом подобном случае. Отец и не хотел, чтобы я шла в лавку. Говорил, вот выйду замуж, к чему мне... Бедный, глупый отец...

Ковар бросил работу, придвинул свой стул поближе. Поправил одеяло, сползшее с хрупких плеч, обнял дочь мастера.

– Мне тоже его не хватает, очень не хватает, – признался он. – Твой отец был хорошим человеком, лучшим, которого я знал. Столько сделал для меня... и мы помирились, знаешь. А потом... а потом я не смог ему помочь...

– Хороший мой, я не знаю, в чём было дело – нет, если не готов, не рассказывай. Но против правителя ты был бессилен, – сказала ему Грета сквозь слёзы. – Это не то, с чем можно бороться.

– И всё-таки я борюсь, – упрямо сказал хвостатый. – Наврал ему с три короба, и он пока мне верит. Вот только Эдгард куда-то запропастился некстати. Боюсь, без него мне долго не продержаться.

– Если я его увижу, тотчас пошлю к тебе, – пообещала Грета. – Он ведь сумеет тебя найти?

– Сумеет, он часто к нам заглядывал.

Дочь мастера утёрла лицо и поднялась, чтобы заварить чай. И пока она занималась этим делом, Ковар незаметно ей всё и выложил – об Альседо, о его нерождённой дочери, о том, что запаял два семечка таинственной лозы в механическое сердце, да одно оставшееся запрятал в волка. Рассказал, где провёл месяцы лета.

– Я боюсь, что Эдгард решился на какой-то рискованный поступок, – сознался под конец хвостатый. – Уж очень странно он себя вёл в те последние дни, когда я видел его. Только бы он был жив.

– Будем надеяться, что это так, – сказала Грета, ставя на стол кружку с тёмной жидкостью и кладя подле неё тряпицу. – А то, что ты рисуешь, и есть механизм, внутри которого господин Ульфгар держит яйцо?

– Верно, так и есть. Мне осталось придать изображению старый вид, чтобы правитель поверил, что рисунок сделан не сегодня.

– А затем?

Хвостатый поморщился.

– А затем... Ох, Грета. Затем, боюсь, я оболгу человека, и если мне поверят, ему не жить. Я и выбрал-то плохого, жестокого, только чувствую себя таким же злодеем. И чем дальше, тем меньше решимости пойти на этот шаг. Как же всё это мерзко, гадко! Вот бы Эдгард нашёл способ привести сюда пернатых из третьего мира, чтобы они навели порядок. Или пусть раздобудут древесину и тот, кто готов, покончит с Ульфгаром. Я всем сердцем желаю этому гаду смерти, и прихвостней его мне не жаль, вот только не могу я своими руками!..

– Тогда, может, просто убежим? – предложила Грета. – Деньги есть, отец оставил достаточно. Я бы с радостью ушла из этого города. Знаешь, как они посадили меня в темницу?

Ковар помотал головой.

– Так слушай: в лавку зашла покупательница. И до того долго подбирала букет, что за нею собралась очередь. Требовала заменить то один цветок, то другой. Этот ей не подходил, тот казался несвежим. Несколько раз она порывалась расплатиться, при этом её туго набитый кошелёк видели все в лавке, но затем возвращала деньги в сумочку и просила заменить ленту, бумажную обёртку, добавить ещё веточку. У меня уже голова шла кругом. И вдруг она как завопит на всю лавку, что кошелёк пропал! Двери тут же заперли, и посетителей, несмотря на возмущение, обыскали. В какой-то момент я почувствовала тяжесть в кармане. Кошелёк подбросили мне, и я до сих пор не поняла, кто и когда это сделал. Так что в темницу меня садили по обвинению в воровстве, вот так-то. Соседи теперь не здороваются, о возвращении в лавку можно и не мечтать.

Грета горько усмехнулась.

– Когда меня выпускали, предупредили, чтобы не болтала много. Так что имя мне не очистить, да и не станет слушать никто. А господину Ульфгару на руку, чтобы истинных причин никто не знал.

– Вот же гад проклятый! – зло сказал Ковар, ощущая, что ненавидит теперь правителя ещё больше.

Мало того, что занимается гнусными делами, так ещё и очерняет невинных. И ведь что они сделали ему плохого? Выполняли всё, чего он требовал, так хорошо, как только могли. Но господин Ульфгар, похоже, не из тех, кто умеет быть благодарным. Он лишь берёт, принимая это как должное, а затем люди превращаются для него в отработанный материал, от которого он избавляется без жалости.

– Я за всё ему отомщу. Клянусь, Грета, я приложу все усилия, – пообещал Ковар. – Пусть это непросто, но я каждый день, каждую минуту буду думать, что могу сделать, и я придумаю.

– И если я чем-то смогу тебе помочь, только скажи, – мрачно произнесла Грета. – Потому что прежде никогда я не ощущала столь сильной ненависти, и если она не найдёт выхода, кажется, я взорвусь.

– Если найдётся дело, которое ты сможешь выполнить, не подвергая себя опасности, я, конечно, скажу, – кивнул хвостатый.

Тут в дверь застучали.

Грета охнула – неясно ещё, кто пришёл, а вид у неё был не тот, чтобы принимать гостей.

– Я открою, – сказал Ковар, сворачивая рисунок, – а ты пока поднимись наверх. Думаю, ничего страшного не случится, если дверь отопру я.

Оказалось, пришёл Гундольф. Он запыхался – поспешил сюда, наверное, сразу, как освободился.

– Ковар, ты? – спросил гость удивлённо, и в тоне его прозвучали нотки недовольства. – Ты-то чего сюда заявился?

– Проходи, – посторонился хвостатый. – Меня сам правитель послал, чтобы доложить о судьбе мастера.

– А, и я уж слыхал, что у бедняги сердце не выдержало. Ну, что поделать – возраст. Моему отцу и поменьше лет-то было, когда его не стало. А где Грета?

– Наверху, скоро спустится. Она ещё слаба после болезни, и ей бы не гостей принимать, а в постели лежать.

– Во, об этом самом я и тебе хотел сказать. Слышь, Ковар, тебе здесь больше делать нечего. Когда ты у мастера был учеником, это одно, а оставаться наедине с его дочерью – совсем другое. Ты ж не хочешь, чтобы сплетни всякие пошли?

– Сплетни? А они и так ходят, – криво усмехнулся хвостатый. – Ты вот слышал, что Грету, оказывается, сажали в темницу по обвинению в воровстве, а?

– Ну, слышал, – подтвердил Гундольф. – Как по мне, господин Ульфгар это здорово придумал. Теперь никто и не догадается, что это она из-за отца там была.

– Здорово?! – даже зашипел от злости Ковар. Он надвинулся на товарища, и тот попятился, даром что был почти на голову выше. – Здорово, что о Грете теперь невесть что болтают?

– Поболтают и забудут, особенно если ты рядом с ней крутиться не будешь. А что, прикажешь, чтобы господин Ульфгар про свои тайные дела докладывал всем и каждому? Понимать такое надо! И если кто пойдёт на небольшую жертву, что ж, можно даже гордиться, что это ради помощи самому господину Ульфгару.

– Да ты совсем дурной, что ли? Не видишь, что правитель – злой человек?

– И ничего я не вижу, – упрямо сказал Гундольф, – а вижу только, что к зиме получу повышение, а буду стараться, ещё через год меня в тёплое местечко возьмут, привратником. И не нужно будет больше грязь месить да по закоулкам шастать, опасаясь нарваться на нож. Так что очень даже хорошо живётся людям при правителе Ульфгаре, ну, тем, которые усердно работают. А ты неблагодарный, тебя сам правитель на работу взял, так ещё на него и наговариваешь!

В это время спустилась Грета.

– Здравствуй, Гундольф, – устало сказала она. – Проходи. Голоден?

– Да, я это... вместо ужина сразу сюда. Ох, Грета, как жаль, что с отцом твоим такое приключилось! Если тебе какая помощь нужна, только скажи.

– Спасибо. Ты проходи.

Гундольф умял целых две миски супа. Ел он молча, сосредоточенно, не отвлекаясь.

– Ох и вкусно ж ты готовишь, Грета, – наконец сказал он, сыто икнув, и отодвинул пустую миску. – Повезёт тому счастливцу, чьей женой ты станешь.

– Это Ковар готовил, – ответила девушка с лёгким ехидством. – Его благодари.

– Ох, ну... ты же ведь и сама тоже стряпать умеешь, – сконфуженно произнёс здоровяк. – Вчера при мне готовила. Так что я свои слова назад не беру.

Гундольф посидел ещё немного, но беседа не клеилась. Так что вскоре гость поднялся с места.

– Ну, пора мне, – сказал он, – не то перед службой отдохнуть не успею. Грета, тебе, может, нужно чего? Припасы, к примеру. Я бы в лавку мог завтра зайти.

– Этого не нужно, – сказала ему девушка. – Но если сможешь, узнай про моего отца. Боюсь, его похоронят и мне не сообщат, не дадут и попрощаться.

– Да разве ж такое может быть? – не поверил Гундольф. – Что ж, ладно, постараюсь узнать. Ковар, пойдём.

– Я сегодня останусь здесь, – осторожно сказал хвостатый. – Правитель велел, чтобы я до завтра не возвращался, ему мастерская нужна.

– Ну тогда хоть проведи меня, – мрачно попросил его товарищ.

В молчании они шли по переулку. Кое-где уже зажглись фонари, и там, где они освещали дорогу, Гундольф уходил вперёд, а в тени вновь поджидал своего спутника. Он хмурился, собираясь что-то сказать, и, наконец, решился.

– Слышь, Ковар, – угрюмо произнёс он, – держись от Греты подальше. Я ж понимаю, не чужая она тебе за эти годы стала, вот только ты ничего для неё сделать не сможешь. Сплетни только разойдутся, а ещё, чего доброго, господин Ульфгар заметит. И тогда, если сделаешь чего не так, то и Грете плохо будет. Да и меня это может коснуться, если кто разнюхает, что мы приятельствуем. Ты цени, что я на риск иду каждый раз, как мы с тобой видимся.

– Я ценю, – ответил хвостатый, чувствуя при этом разочарование.

– А за Гретой я пригляжу. Из шкуры выпрыгну, но получу повышение. Она за мной, как за стеной будет, защиту я ей обеспечу.

– Вот только её забыл спросить, нуждается ли она в твоей защите, – не сдержался Ковар.

– А чего спрашивать? – огрызнулся и Гундольф. – Она, конечно, говорила, что ей кто-то другой по сердцу, вот только что-то я рядом этого другого не наблюдаю. Видно, ходил кто к ней в лавку, улыбался, голову вскружил, а кроме красивых слов, ни на что оказался не способен. Вот и слинял сразу, едва дело приняло иной поворот. Ну, поглядит Грета, что тому хлыщу она не нужна, а я рядом, да и поймёт, в чём её счастье.

– Что ж, посмотрим, как оно будет, – сухо ответил ему хвостатый.

Ещё немного они прошли в молчании, затем Гундольф остановился.

– Дальше не иди, – сказал он. – Там фонари ярче, не надо, чтобы нас вместе видели. Сегодня, так уж и быть, пересиди в доме мастера, но больше чтоб туда ни ногой, понял ты? Иначе не погляжу, что мы приятели.

И он показал хвостатому кулак.

– Ну, надеюсь, и сам понимаешь, почему тебе рядом с Гретой крутиться не стоит. Всё, пошёл я.

Ковар стоял, глядя вслед уходящему товарищу, пока тот не скрылся из виду. И лишь затем, вздохнув, отправился обратно, стараясь держаться в тенях.

Он закончил работу над рисунком к утру, а затем отыскал учётную книгу мастера. Смешивая чернила с сажей и разбавляя их, добился нужного оттенка, дополнил запись. Тщательно просушил, сверху поставил пятно. Что ж, теперь никто не смог бы сказать, что последнее слово было дописано позже.

Пока работал, Ковар думал о правителе. Как же он надеялся, что господин Ульфгар не переживёт этот день! Разом исчезло бы столько проблем.

Ждать он был не в силах, и потому, едва рассвело, направился во дворец, зажимая под мышкой учётную книгу, в которой лежал измятый рисунок. Даже Грету не стал будить, чтобы попрощаться – иначе, боялся, не достанет решимости уйти.

Миновав дворцовые ворота, Ковар завидел впереди Эдгарда. Он заспешил, плюнув на то, что стражи могли заметить их вместе, нагнал торговца, тронул за рукав. Тот обернулся и замер, и лицо у него было – точно призрака увидел.

– Эдгард, нам бы поговорить, – понизив голос, сказал хвостатый. – Что случилось? Ты будто не рад встрече.

– Ох, я рад, очень рад, – поспешил ответить тот. – А ну-ка шагай в мастерскую, а я за тобой следом.

Ковар так и поступил – прошёл, не оглядываясь, открыл знакомые двери. Внутри было пусто и на удивление чисто, будто вчера господин Ульфгар и не пользовался мастерской. Нет, пожалуй, стало слишком уж чисто.

– Рассказывай, – шёпотом произнёс Эдгард, входя следом и прикрывая дверь.

И он так пристально и пытливо вглядывался в лицо хвостатого, что тот начал понимать.

– Ты не ждал увидеть меня живым!..

– Не то чтобы...

– Ты знал, что мы обречены! Ты всё понимал, и не предупредил, и ничего для нас не сделал!

Ковар в ярости толкнул торговца в грудь, выронив при этом книгу на пол. Тот перехватил его руки.

– Что ты хотел, чтобы я сделал, мальчишка? – зашипел он. – Я мог разве что умереть вместе с вами. Этого ты хотел? Тогда тебе стало бы легче?

И добавил уже мягче:

– Пойми, в первую очередь важно дело. Ни к кому нельзя привязываться. Завтра, может, уберут меня, и ты должен будешь держаться в стороне. Я и сам не пожелаю помощи. Куда важнее, чтобы мои союзники сумели удержаться в тени, чтобы продолжить начатое. Так как ты выторговал себе жизнь?

– Наврал, будто узнал о готовящемся заговоре из обрывков бесед, разнося заказы, – мрачно ответил хвостатый. – И теперь ты, Эдгард, должен называть мне имена сторонников правителя и думать, в чём их можно обвинить. Это и в твоих интересах. И к Грете зайди, она уже дома. После смерти отца ей нужна поддержка.

Торговец поглядел с интересом.

– И девушку, значит, сумел вытащить, – хмыкнул он. – А ты и вправду ловок, парень. А ведь я уже навестил наших общих друзей из города Шестерни и сообщил, что тебя на свете больше нет. Хотел, чтобы не по слухам узнали. Ох и тяжело это было.

– Что ж, – сказал Ковар, недолго подумав, – пусть так и остаётся. Не сегодня-завтра твои слова могут стать правдой, не хочу, чтобы им пришлось ещё раз меня оплакивать. Да и Каверза заявится, чего доброго. Не понимает, глупая, что опасно.

– Что ж, так и быть, – кивнул Эдгард. – Я загляну, как только появится что-то для тебя.

И он ушёл, а хвостатый поднял книгу, отряхнул её и, усевшись за стол, принялся ждать.

Глава 34. Настоящее. О Руди-озорнике и о переполохе в шахтёрском посёлке

– Сколько ещё мы будем ждать? – наконец, не выдержав, спросила Хитринка. – Ведь понятно же, он не вернётся!

Стало уже совсем темно, даже не видно было лица Прохвоста, когда он обернулся.

– Я пойду вниз, – сказал он и заторопился, предупреждая любые возражения:

– Буду осторожен! Чуть что, поверну назад. Да и темно совсем, кто меня заметит?

– Нет, нет, нет! – замотала головой Хитринка. – Лучше уйдём, дождёмся людей Эдгарда, им всё расскажем и попросим о помощи.

– А думаешь, станут они помогать? Им нужно только Марту доставить обратно. Время терять, рисковать они не будут. Да и веришь, они придут? Может, не сумели миновать тот пост, может, не смогут нас найти. Здесь вон какие равнины, и второго волка, который бы привёл их по следу, у них нет.

– Я думала, эти волки сильные, – разочарованно протянула Марта, – но что-то не похоже. Если Карл угодил в беду, что же волк ему не помог?

– Случилось, значит, что-то такое, что даже зверь оказался бессилен! А значит, нам уж точно там не место, – подытожила Хитринка.

– Ждите, – только и сказал Прохвост и поднялся, отряхиваясь.

Не успела Хитринка до него добраться, как он уже заспешил вниз по холму. И она замерла в растерянности: этого дуралея отпускать было никак нельзя, но и бросать Марту – тоже.

– Не уходи! – встревоженно пискнула девчонка неясно кому из них, будто почуяв эти мысли. – Мне страшно!

Хитринке тоже было страшно, да ещё как. У них не осталось волка, не осталось ружья. Была вот эта машина, с которой, может, даже Прохвост не совладает. Да и сам Прохвост уже не с ними, исчез из виду, пока она решалась на что-то, и неясно, вернётся ли. А она, Хитринка, не была сильной, и решения всегда принимала медленно.

Ясно было одно: уйди она, и эта девчонка, из-за которой всё и началось, не справится в одиночку. И люди Эдгарда, может, и вправду никогда её не отыщут. А может, они и не пытаются, говорил же тот, что у него каждый человек на счету. Вдруг не так и ценна эта девочка.

– Мне так жалко! – прошептала Марта. – Так жалко, что я не пошла к Вершине! Эдгард говорил, я там стану сильной, а я струсила, сбежала! Надо было пойти. Я сейчас так хочу быть сильной, так хочу, а вам я лишь обуза!

– Ну-ка тихо, – прошипела Хитринка. – Выдумала тоже – обуза.

Хотя девчонка, конечно, оказалась права. Не будь её, Хитринка давно бы уже последовала за Прохвостом. И неважно, что там, впереди. Страшнее всего было то, что они оказались разделены.

Брошенная когда-то родителями, оставленная бабушкой и дедом, Хитринка чувствовала, что не переживёт, если её покинет и названый брат. Она совершенно точно ляжет, как бабушка, скажет: «простите, я не могу больше» – и умрёт.

Глаза её уже наполнились слезами от жалости к себе, и она не сразу заметила движение. Это возвращался Прохвост, пригнувшись к земле.

– Нашёл Карла, – сообщил он. – Он заперт вместе с волком, ругается так, что издалека слышно. Его, видно, обманом туда заманили, теперь ждут, пока у волка кончится топливо, чтобы войти. У Карла, правда, ружьё не отняли, но даже с ружьём он там один ничего не сделает. У входа сейчас трое.

– Что же нам делать? – растерянно спросила Хитринка. – Повернём назад, будем искать людей Эдгарда, или что?

– Есть одна мысль, – сказал Прохвост таким тоном, который сразу ей не понравился. – Давай я проедусь вот на этом, шум подниму, они за мной побегут или хотя бы отвлекутся, а ты выпустишь Карла?

– Да как я его выпущу?..

– Погоди, объясню. Он в каком-то помещении вроде хранилища, там нет замка, только большая задвижка снаружи. Вытянешь её – он свободен.

– Ты, дурень, на этой штуке даже ездить не пробовал! Да ещё в потёмках! Покалечишься, а если выстрелят вслед?

– Ты, главное, Карла вытащи. И Каверза, как я понял, тоже где-то здесь, только не знаю, где. Карл разберётся.

– Нет, нет, и не думай даже! А если за тобой не все побегут, и у двери хоть один останется? Ничего не получится тогда! Другое что-то нужно!

– А что – другое? Я думал ещё, разогнаться и дверь снести, но ведь Карл может оказаться на пути.

– Может, узнаем, где Каверза? – с неохотой предложила Хитринка. – Если её проще вытащить, начнём с неё, а когда нас станет больше, спасём и Карла.

Прохвост задумался, оглянулся на посёлок. Огней там горело всё меньше.

– Что ж, – сказал он. – Где пленники, там и стража. Стража не сидит в темноте. Значит, проверю все дома, у которых горит свет. Ждите.

– Вот уж нет, – сказала Хитринка, крепко сжимая его руку. – Ждать я больше не останусь. Идём мы вместе.

– А я как же? – жалобно сказала Марта.

– Сиди здесь, – приказала Хитринка. – Если нас схватят, присоединиться всегда успеешь. И потом, ты не одна, ты с вороном.

И всё-таки девчонка осталась одна, потому что ворон последовал за ними. Приблизился беззвучно, лишь у самого плеча Прохвоста хлопнув крыльями, и сел. Прохвост охнул и пригнулся: Вольфрама не назвать было лёгким, немаленькие когти по прочности напоминали железные, да и внезапность появления сыграла свою роль. Сама Хитринка, сядь ворон ей на спину сейчас, заорала бы так, что сбежался весь посёлок.

– Куда? – прошептала она.

Названый брат молча указал направление рукой.

Они шли осторожно, стараясь не потревожить и камешка, пригибаясь к земле. Хитринке было легче, хоть в чём-то помог маленький рост. Прохвост был почти на голову её выше, ему приходилось сложнее.

Когда они замерли уже у одной из каменных стен, едва дыша, скрываясь в тени, решая, куда двинуться дальше, Хитринка услышала песню. Кивком указав направление, она потянула Прохвоста за собой.

Они миновали несколько домов. Нужное здание оказалось хотя и одноэтажным, но высоким, и с той стороны, откуда они подходили, стена была глухой. А с противоположного бока горел свет.

Ворон неожиданно сорвался с плеча Прохвоста и взлетел на крышу. У Хитринки сердце так и замерло: только бы глупая птица не попала в беду и их не выдала!

– Э, нет, парнишки, – раздался знакомый смешливый голос, правда, заметно охрипший. – Сперва дайте воды, а потом ещё спою.

– Дай ей воды, Руди!

Все голоса стихли, затем что-то заскрипело, стукнуло и слегка плеснуло.

– Эй, мы так не договаривались! – прозвучал недовольный мужской голос. – Это для тебя вода!

– Уговор был таким: вы мне воду, я вам песню. А что вода для меня, о том и слова не было. Давай-ка я теперь, красавчик Руди, спою для тебя.

Каверза (а это определённо была она) прокашлялась и завела весёленький куплет:

– Пробрался Руди-озорник

в окно к лукавой Кэт,

к губам её, смеясь, приник,

и нежным был ответ...

Слышно было, как стражники хохочут, и чей-то голос в общем хоре звучит смущённо и довольно. Видно, того самого Руди.

– Что делать будем? – прошептала Хитринка. – Эй!

Прохвост, похоже, вознамерился дослушать до конца. Он даже не сразу понял, что Хитринка ждёт от него ответа. Получив тычок под рёбра, этот дурень пришёл в себя, и они тихонько двинулись вдоль стены.

Когда озорник Руди отыскал какой-то тайник и прибрал к рукам все сокровища этой разини Кэт, Хитринка с Прохвостом добрались до угла, выглянули и не увидели стражи с этой стороны, зато заметили окно с запертыми ставнями.

Когда Руди резвился и вытаптывал цветник, задвижка с лёгким скрипом вышла из паза, и ставни тихонько приоткрылись. Хитринка заглянула внутрь: у стены темнели две фигуры. Один из пленников сидел, хлопая в ладоши в такт песне, а второй лежал неподвижно на его коленях. У головы второго стояла кружка с водой.

Это окно оказалось единственным. Кроме него, имелась только дверь, за нею-то и стояли стражники. Окно они отчего-то оставили без присмотра – то ли сочли, что изнутри его не отпереть, то ли понимали, что пока пленница поёт, она точно внутри. Тот, второй, явно не мог шевелиться.

Каверза обернулась, заметила, что ставни открываются, но голос её даже не дрогнул, и песня не прервалась. Наоборот, ещё громче, ещё веселее она запела о Руди, пытаясь при этом растолкать своего товарища, а когда он приподнял голову – указала ему на окно.

Весь согнувшись, обхватив рукой рёбра, этот бедолага заковылял к свободе. Он, кажется, даже застонал сквозь зубы. Перебраться ему никак не удавалось.

Руди тем временем в который раз небес достиг – помер, что ли? Скорее всего, нет, поскольку стражники за дверью захохотали и засвистели. А вот Хитринка на месте этой Кэт уж точно прибила бы такого гостя, который её обокрал и что-то там вытоптал, а к рассвету ещё и устал, поскольку трудиться так отвык. Хорош труд!

Прохвост забрался внутрь, подсадил этого бедолагу, и тот свалился вниз, как куль. Хитринка, как могла, пыталась его удержать, но пленник был в два раза шире неё в плечах и во столько же раз тяжелее. Он придавил её, и, похоже, собрался помереть в этот самый момент. Голос Каверзы глухо доносился издалека, и Хитринка могла лишь надеяться, что песня заглушила звук падения и короткий стон.

К счастью, Прохвост сумел приподнять и даже удержать на ногах этого человека. Они медленно побрели прочь. Хитринка заметалась, не зная, идти с ними или пока остаться. Решила задержаться, ведь те двое едва шли, нагнать их не составило бы труда.

Руди как раз сожалел о том, что погашен был ночник и не узрел он девы лик, ведь он не в то окно проник – всё случай виноват, шутник – а вёл тот путь к бабуле Кэт, которой уж сто лет в обед, и он бежал – летели вслед вставные зубы и парик.

Впрочем, бабуля осталась огорчена лишь тем, что гость рано её покинул, хотя и похитил, вдобавок к остальным прегрешениям, ещё и какую-то честь. А вот Руди с тех пор, утратив пыл, навек отвык – тут Каверза сделала паузу – в чужие окна лезть.

Сама она при этом как раз выбиралась из окна ногами вперёд, а на последнем слове осторожно прикрыла створки и заперла их.

Хитринка заметила, что Каверза переменила наряд на мужской, тёмный и порядком заношенный. Хотя она и в юбках довольно ловко пробиралась по макушкам домов и движущимся вагонам, но сейчас отчего-то переоделась. Но даже такой её вид, со встрёпанными волосами, со ссадинами на лице, неясно почему рождал у Хитринки зависть.

Стражники за дверью взревели. Кто-то хохотал от души, а кто-то – видно, тот самый Руди, не ожидавший подобного финала – пообещал пересчитать певунье все зубы. И судя по разбитым губам Каверзы, ей уже доводилось петь что-то не по вкусу этим людям.

Хитринка услышала, как резко отпирается дверь, а вслед за этим раздались изумлённые, растерянные крики. В это время Каверза тащила её прочь, но не туда, куда ушёл Прохвост, а за следующий дом. Там, к удивлению Хитринки, спутница её порывисто обняла.

– Рада тебя видеть, – прошептала она, растягивая израненные губы в неизменной улыбке. Хитринке даже больно стало от такого зрелища.

Впрочем, тут же взгляд Каверзы изменился, стал жёстким.

– Стоять нельзя, – сказала она, оглядываясь.

Крыша ближайшего дома, покрытая дранкой, была достаточно низкой. Каверза в два счёта забралась наверх, поставив ногу на перила крыльца и подтянувшись. Затем помогла своей спутнице.

– С нами Карл ещё, – прошептала Хитринка, укладываясь на живот дальше от края. – Его заперли где-то. С волком.