Текст книги "Камилла. Жемчужина темного мага (СИ)"
Автор книги: Оливия Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 5. немая
Это ужасно, быть запертой, запечатанной в собственном теле, как в коробке.
нет, не так.
Это гораздо, гораздо хуже, чем такое простое слово «ужасно».
Это… непередаваемо.
непередаваемо больно. Глубоко в грудь воткнули раскаленный железный штырь и безжалостно проворачивают, заставляя тело содрогаться в муках.
И ты не можешь ничего сказать. не можешь попросить помощи – да и не у кого, и поздно…
нет больше их. Унеслись куда-то в темное небо, оставив на земле безжизненные оболочки. И так хочется… хотя бы ещё раз, хотя бы одним взглядом. Или прикосновением. К синему бархатному платью. К шершавой широкой ладони. Даже думать невыносимо, что они так и остались там, под ледяным дождем! Ведь мертвым нужна темнота – и покой, и больше ничего. никто не должен глазеть на то, что осталось от ее самых любимых людей в мире.
Камилле хотелось кричать так, чтобы обрушился потолок, провалилась крыша… И чтобы ее вопль достиг небесного купола, чтобы сам он взялся трещинами и рухнул, погребая под своей тяжестью всех.
но что-то случилось с ее горлом, да и не только – с языком.
она совершенно не могла говорить: любая попытка выдавить из себя хоть словечко почему-то заканчивалось коровьим мычанием. тихим покорным мычанием. И это была та самая коробка, в которой ее заперли за неведомые грехи. И выбраться из нее было невозможно.
Баюкая неутихающую боль в груди, Камилла свернулась калачиком под тяжелым одеялом. Слезы текли по щекам и впитывались в грубую наволочку. И ей совершенно не хотелось даже думать о том, что она – совершенно голая, и что рядом с ней какой-то незнакомый мужчина. Если он добьет ее сейчас, будет только лучше: она встретится с теми, кого больше нет.
«Почему, господи, ты позволил их забрать? Почему их убили?»
но, говорят, господь слышит лучше, если молиться вслух.
А она – заперта в собственном теле, и не может ничего сказать. Вообще ничего… она не может даже вернуться и предать тела отца и матушки земле, потому что не знает, где находится, и понятия не имеет, где они находятся.
Время несло ее, словно бурный ручей сухую щепочку, унося все дальше и дальше от того места, где ее поцеловала матушка, и где отец крикнул свое последнее «Беги». Камилла ощущала это движение: не столько теперь расстояние разделяло их, сколько совершенно неодолимая пропасть, которая, к тому же, с каждой минутой становилась все шире.
«Пожалуйста, – скулила она в подушку, – не надо. Вернитесь. Когда я увижу вас?»
И совершенно внезапно пришло осознание, что теперь они увидятся только тогда, когда сама она умрет. Вот, наверное, только тогда…
Ее затрясло. К ним хотелось неумолимо, сознание не мирилось со всей несправедливостью происшедшего. Камилла зажмуривалась, воскрешая в памяти их лица, но с ужасом понимала, что уже и не может вспомнить их до мелочей, до последней черточки. А вот ощущения остались: мягкие прикосновения, звуки голосов. Все оставалось по – прежнему – но при этом прежним уже не было. И, открывая глаза, Камилла понимала, что лежит совершенно голая в кровати, и что вокруг – вязкий, тяжелый и душный полумрак, над головой – беленый потолок с деревянными балками, а если повернуть голову, то ближе к двери, в кресле, молча сидит… она понятия не имела, кто это. он сказал, что нашел ее на берегу реки… что ж, иначе быть и не могло… И Камилла снова отворачивалась, зажмуриваясь, прося матушку и отца вернуться, снова и снова. Пока не провалилась в глубокий сон.
В следующий раз ее выкинуло на поверхность темной и спокойной реки от ощущения, что кто-то приподнимает ее голову, подсунув под затылок ладонь. Ей совершенно не хотелось, чтобы ее трогали, выдирая из того состояния покоя, в котором она пребывала. но из горла снова вырвалось проклятое мычание. Камилла зло уставилась на того самого… который все это время сидел на стуле, а теперь вот зачем-то пытался влить ей в рот что-то резко пахнущее из маленькой рюмки.
– оставь! – выдохнула она.
Из горла вырвалось мычание.
Да что такое? Как такое могло случиться? Почему?
И она беспомощно всхлипнула и обмякла, не сводя взгляда с лица мужчины.
надо сказать, только теперь она его толком рассмотрела – потому что сейчас было светло и солнечно, и этот свет сочными искрами рассыпался в рыжих, густого медного цвета, волосах мужчины, и отразился в лисьих глазах василькового цвета. Да, он был рыжим. И брови у него были темно-рыжими, почти коричневыми. И ресницы. И щетина на щеках и подбородке. И даже редкие волоски на бледной коже, что виднелись в расстегнутом вороте черной рубашки.
– Выпей, пожалуйста, – негромко сказал он, – тебе нужно встать на ноги. А потом будешь думать… нет, будем вместе думать, что делать дальше.
– они убили моих родителей! – выдохнула Камилла.
А вместо этого получилось шелестящее «ва-ва-ва».
«Господи, пусть я умру», – в отчаянии подумала она, глотая горькую настойку.
– Вот и ладно, – миролюбиво сказал мужчина.
И осторожно уложил ее обратно на подушку.
Камилла невольно проследила взглядом за тем, как он отошел к бюро, поставил пустую рюмку. он был худощавым, а в черной одежде и вовсе казался худым. Худой и высокий. И на этой тьме только волосы и глаза – яркие пятна. Как его зовут-то? Забыла…
Лицо у него и вправду было хитрым, лисьим. Улыбка такая… тонкая, умная. У лис не бывает таких ярких синих глаз. А у людей – такого плутоватого выражения, которое, однако, то и дело сменялось просто выражением усталости: уголки рта трагически опущены, и тонкие, но глубокие морщины в углах губ.
он снова занял свое место на стуле, вытянул ноги и, сложив руки на груди, уставился в пространство перед собой. Камилла заметила в распахнутом вороте блеск толстой серебряной цепочки.
Этот холодный металлический блеск завораживал. Почему-то она смотрела и смотрела, щурясь, до тех пор, пока глаза сами собой не закрылись, и она не провалилась в сон.
И там было хорошо. очень. там были родители – именно такие, какими Камилла запомнила их перед поездкой на бал.
– Деточка, – сказала мама, – так не годится. надо лечиться.
отец молчал и улыбался.
А Камилла млела от счастья, потому что снова все они были вместе. но потом, прямо во сне, внезапно вспомнила о том, что их убили.
– Вы же… умерли, – прошептала она, во сне умея говорить.
– так как же ты без нас? – отец скупо улыбнулся, – мы тебе поможем.
– Что мне делать? – спросила Камилла, понимая, что сейчас вот-вот расплачется. Сон казался таким реальным, и родители… были такими живыми, и рядом с ней.
– Прежде всего, не вешать нос, – сказал отец и потрепал большой и теплой ладонью по плечу.
И именно в этот совершенно счастливый миг ее снова начало уносить прочь, на поверхность, стылую и неприветливую – из замкнутого и теплого мирка.
– Что мне делать? – крикнула она, понимая, что все это – лишь сон, лишь морок…
А потом сообразила.
отомстить, вот что она должна. Заставить тех, кто убил ее родителей… или приказал убить – заставить их расплатиться, чего бы это ни стоило.
* * *
В следующий раз Камилла проснулась оттого, что рядом с ней разговаривали. Хрипловатый тенор и звучное женское контральто.
– новости такие, что хочется зарыться поглубже и не высовываться, – сказала женщина, – как наша кукла?
– Жара больше нет, – ответил мужчина, – но она оказалась немой.
– тоже мне, проблема, – фыркнула его собеседница, – немая женщина – это же просто клад, во всех отношениях. мечта сотен мужчин.
на этом Камилла открыла глаза: над ней склонился знакомый уже рыжий… и смазливая брюнетка средних лет.
– ну, привет, – весело сказала она, – меня зовут Годива. И я принесла тебе одежду, детка. Этим мужчинам ничего нельзя доверить. ни-че-го.
– не надо мне ничего, – буркнула Камилла, уже привычно пробулькав нечто совершенно невнятное.
Годива, не поняв ни слова, поняла общее настроение. Уперла кулаки в бока, глянула из-под ресниц на мужчину.
– Господин маг, извольте прогуляться к себе. нам с этой нежной барышней надо потолковать по-свойски.
«маг?» – Камилла невольно уставилась на мужчину, и ее прошибла предательская дрожь.
на слугу Светлейшего он не похож. Значит, темный маг? один из этих, что объединятся в ковены, жарят на обед детей и пьют кровь невинных девушек?
А он, поймав ее взгляд, видимо понял ход мыслей – и, ухмыльнувшись, демонстративно медленно развернулся и вышел прочь, хлопнув дверью.
«маг», – повторила про себя Камилла.
Зачем он ее подобрал? Ясно ведь, что не из добрых побуждений…
но развить эту мысль ей не дала Годива. она попросту села на край кровати и с совершенно недопустимой фамильярностью облокотилась на локти так, что лопатками уперлась Камилле в бок.
– Послушай, котеночек, – сказала она, – ты в самом деле не можешь говорить? Здесь ты можешь ничего не скрывать, мы не побежим на тебя доносить.
И посмотрела в упор на Камиллу.
– не могу, – растерянно сказала она. ожидаемо «у-а».
– Понятно, – вздохнула Годива, – жаль. но это не беда. тебе повезло, ты уцелела. Представляешь, тебя несла бушующая Свуфтица, а ты уцелела? тебя должны были все семь ангелов прикрыть… Эй, ты что?
По щекам снова покатились слезы. невозможно, просто невозможно думать о том, что родители… остались там. А ее унесла река. А они так и лежат, бедные, под открытым небом, и некому позаботиться…
– Эх, – услышала Камилла.
матрас прогнулся под весом женщины, а в следующий миг Годива мягко обняла ее за плечи, прижала к себе и зашептала на ухо:
– не плачь. Или наоборот, плачь. тут, куколка, уже думаешь о том, войны бы не случилось. Король-то наш помер. А сынок его, говорят, семью какого-то вельможи укокошил. Вот так, как разбойник, ночью на лесной дороге… Герцог Велье, говорят, бросил клич – мол, не сидеть на троне убийце! то ли ещё будет…
И Камилла отчаянно закивала, трясясь всем телом.
Это ведь Эдвин Лоджерин приказал убить папеньку и маменьку, да и ее – только за то, что она дала ему пощечину на балу.
По всему выходило, что она виновата в смерти родителей… И как после этого жить? И она рыдала, вцепившись в эту незнакомую, пропахшую дешевыми духами женщину, уткнувшись лицом в ее шерстяное платье. Рыдала и не могла остановиться.
– ну, хорош реветь, – наконец сказала Годива, – давай, я помогу тебе приодеться. А то господина мага смущаешь.
она мягко выскользнула из хватки Камиллы, а через несколько минут вернулась, неся в руках простую льняную сорочку со шнуровкой по горловине.
– ткань, может, и грубовата, – извиняющимся тоном пояснила Годива, – зато новая. И нигде не будет просвечивать. ну-ка, давай. Руки поднять можешь?
Камилла слегка растерялась. она уже привыкла тонуть в собственном горе, а появление новой сорочки как будто выдергивало ее, тянуло куда-то наружу – и вверх, туда, где простые дела простых людей, а не только воспоминания о счастье.
она подняла руки, и Годива очень ловко обрядила ее в этот предмет одежды. Стянула шнурок на горловине, завязала его бантиком.
– Вот так. теперь давай подол расправим… ну, ведь гораздо лучше, правда? Какой у тебя необычный цвет волос. небось, от женихов отбою не было? А теперь давай-ка мы сходим на горшок.
Последнее окончательно вернуло Камиллу в мир живых, и она поняла, что невольно краснеет. Хотя почему нужно стесняться? У них ведь были служанки, а эта Годива никоими образом не похожа на аристократку. Скорее, самая обычная горожанка.
С помощью Годивы удалось сесть на кровати. тут же голова пошла кругом, но Камилла прикрыла глаза, перетерпела, попробовала подняться. ноги не слушались, и Годива тут же подставила плечо и, приговаривая «вот так, вот так», потихоньку повела ее…
К горшку.
Камилла отчаянно затрясла головой.
– Здесь есть туалет? – «а-ва-ва-ва».
однако, Годива чудесным образом ее понимала.
– не хочешь так? ну, если дойти сможешь, то пойдем в хозяйскую уборную. Держись крепче. Это хорошо, что ты идешь, ходить надо. Пока человек ходит, он живет. Как только слег – и все.
они вышли в коридор. Стены были обшиты потемневшим деревом, потолок – беленый, и с темными балками поперек. Камилла оглянулась – с одной стороны в коридоре было насыпано сырой глины, как будто кто-то заходил в очень грязной обуви, а потом вышел. Впереди же был просто коридор, который упирался в неплотно закрытую дверь.
– нам туда, – пояснила Годива, – там и умывальник есть. Болит что?
Камилла лишь головой мотнула. на самом деле болело все, что только можно: спина, шея, руки, ноги… но это была такая мелочь по сравнению с пониманием того, что с ней приключилось, и что ее дорогих родителей нет больше, и что больше никогда… тут она снова всхлипнула, и прикусила до крови губу, чтобы не сорваться на плач.
– Давай, ещё немножечко, – напутствовала ее женщина, – почти дошли.
И правда, дошли. Внутри оказалось даже светло, потому что в кованой железной корзинке тлели угли – и по этой же причине там было довольно тепло. Камилла, придерживаясь за беленую стенку, доковыляла до сиденья и опустилась на него, уже совсем обессилев. Потом она поднялась, шагнула к умывальнику и посмотрела в мутное зеркальце рядом с раковиной. Из туманной глубины на Камиллу уставилось что-то совершенно жалкое, осунувшееся, с распухшими красными веками и потрескавшимися губами.
Впрочем, наплевать.
она надавила на металлический клапан умывальника, в ладонь полилась холодная вода. Камилла кое-как умылась. непрошенные слезы снова потекли по щекам, и она опять смыла их холодной водой. В дверь постучали.
– ты как там? – сочувствующий голос Годивы.
Кажется, она добрая и милая. наверняка любовница этого мага. Камилла не стала отвечать – мычание вместо слов злило непомерно, а просто потянула дверь и выглянула наружу, пытаясь при этом улыбнуться.
– молодец, – похвалила ее Годива, – а теперь пойдем обратно в постель, тебе еще полежать бы.
* * *
Путь к цели складывается из маленьких шажков, вот о чем думала Камилла, пока брела в спальню. точно так же, как она сейчас идет, и все силы уходят на то, чтоб не растянуться на не очень-то чистом полу – так вот, точно так же, шаг за шагом, она будет идти к своей мести тому, кто приказал убить ее родителей и ее саму.
«Принц Эдвин, ты мертвец, запомни это», – повторяла она себе.
«не знаю, когда, и не знаю еще, как, но ты ответишь… ответишь за это».
Годива укрыла ее, заботливо подоткнув одеяло в ногах, а сама сказала:
– Сейчас будем обедать. Если не будешь есть, откуда силам взяться? – и подмигнула.
Камилла едва ее слышала. теперь все ее мысли занял ненавистный Эдвин Лоджерин и то, как она до него доберется. Пусть ее саму потом казнят… но Эдвин заплатит за все.
«но ты совсем одна, – судорожно думала она, – одной будет тяжело. А что, если заручиться поддержкой этого… мага и этой женщины? но тогда… они тоже могут пострадать. К тому же, почему они должны хотеть тебе помочь? Что ты им пообещаешь? У тебя ничего не осталось. Совсем ничего».
она не заметила, что темный маг вернулся в комнату. Все в той же черной одежде, худощавый, подтянутый. Лисьи васильковые глаза и умное лицо. Интересно, все темные маги такие? Камилла полагала, что они отвратительны и похожи на жаб. Выходит, ошибалась – да и в чем она не ошибалась-то? Жила в коконе из розовых хрустальных нитей, под крылом папеньки и маменьки. теперь же хрусталь разбился и пронзил ее всю осколками.
– Как ты? – он застыл у порога, то ли не решаясь, то ли просто не считая нужным подходить.
Камилла выдавила улыбку и кивнула.
– Годива решила суп сварить, – тихо пояснил он и все же шагнул к кровати, держа руки на ремне.
Камилла увидела его в профиль, оказалось, что рыжие свои волосы маг собрал на макушке в маленький хвостик. Почему-то выглядело это трогательно и совершенно не внушало чувства опасности, которое должно было бы исходить от темного мага. может быть, и бояться его не нужно?
– Я рад, что тебе лучше, – сдержанно сказал маг, – рад.
он не торопился уходить. Просто стоял и молча смотрел, и Камилла – ну хоть убейте! – она не видела угрозы в васильковом взгляде. Разве что сочувствие. А потом ее осенило: она знаками показала, что хочет что-то написать.
– Сейчас принесу, – маг обрадовался, улыбнулся так тепло, что у Камиллы защемило под сердцем.
И он в самом деле быстро вышел, а через пару минут вернулся с картонным планшетом, несколькими листами бумаги и грифелем. Положил все это ей поверх одеяла и, помявшись, осторожно спросил:
– тебе помочь?
Камилла упрямо мотнула головой. нет, она сама. Управится…
И, хотя получилось не с первой попытки, она все же смогла сесть самостоятельно. Взяла писчие принадлежности и начала писать.
«меня зовут Камилла Велье, я последняя из той семьи, которую приказал убить принц. Я жила в поместье с родителями, мы жили не богато – но счастливо. До тех пор, пока герцог Велье не пригласил нас на мой первый бал. на балу я встретила принца Лоджерина, он наговорил мне гадостей, и я его ударила. Потом мы уехали. но нас нагнали люди, люди принца, и они убили моих родителей, барона и баронессу. Я упала в реку и потому осталась жива. Помогите мне отомстить и убить принца».
она протянула исписанный лист магу, тот взял с улыбкой и начал читать, и чем дольше читал, тем тоньше, призрачнее делалась его улыбка, пока не исчезла совсем.
– Вот как, значит, – прошептал он, стоя над ее кроватью, и нахмурился.
Камилла не поняла его. Знаком попросила бумагу обратно.
«Вы мне поможете?»
– Какой помощи ты хочешь? – хмуро и как-то отчаянно спросил он, – я темный маг, у меня сдерживающее клеймо. И я не могу причинить вреда людям. Если бы мог, то, возможно, принц не пережил бы этой ночи… К тому же, отчего ты уверена в том, что это были именно люди принца?
«Я его ударила. И за это поплатились мои родители».
– ну, знаешь, вырезать всю семью из-за пощечины… тогда грош цена такому правителю, – задумчиво произнес мужчина, пристально рассматривая Камиллу.
А она поняла, что взгляд его потемнел, сделавшись из фиалкового чернильным. И брови насупились. Вот теперь он куда больше походил на темного мага, все как положено.
«Помогите мне», – написала она в последний раз.
– Я помогу тебе выждать, – твердо ответил мужчина, – здесь ты будешь в полной безопасности, и никто не будет знать, что ты – дочь убитого барона. Пожалуй, в других обстоятельствах я бы обратился к его величеству, но… король умер – да здравствует новый король. Лишь бы это не привело к бунтам. Или к чему похуже.
«но что же я буду делать потом?» – Камилла торопливо царапала грифелем.
– мы будем действовать по обстоятельствам, – невозмутимо ответил маг, – и все же… я не верю в то, что принц из-за пощечины приказал вырезать семью. надо быть идиотом, чтобы такое провернуть.
Камилла посмотрела на него и пожала плечами – мол, что есть. И вздохнула, понимая, что вот-вот расплачется. Вздрогнула всем телом, когда маг склонился к ней и едва ощутимо погладил по голове.
– Послушай… твои обвинения серьезны, весьма. И, знаешь, такие вещи, как месть, вот так просто не делаются. нужно спокойно выждать – до тех пор, пока о тебе все забудут. И только тогда начинать действовать. И, хотя все говорят о том, что принц Эдвин – кровавый убийца, я бы не торопился с выводами. Все это напоминает… чьи-то интриги. Серьезные интриги, какие всегда вьются рядом с короной.
она потянулась руками к планшету с бумагой, а затем написала:
«мне нужно оповестить дядю о том, что я жива. тогда он заберет меня в свой замок, там я точно буду в безопасности».
маг прочел ее сообщение, и вдруг его лицо снова обрело хитрое лисье выражение.
– Дядю? Герцога Велье?
она кивнула, не понимая столь резкое его перемены настроения.
– нет, – маг качнул головой, все ещё улыбаясь, – мы не будем ставить в известность дядю. на мой взгляд, ситуация такова, что тебе лучше всего будет немного подождать… и побыть мертвой.
«Я не понимаю».
маг прошелся по спальне, потирая ладони, то и дело бросая на Камиллу загадочные взгляды.
– меня не оставляет мысль, что это не дело рук принца, невзирая на то, что все об этом говорят. Подожди, не торопись возражать. ну, посуди сама… он – будущий король. Вырезать семью аристократов только из-за пощечины? Сдается мне, тут дело в ином. И мы узнаем, в чем именно. наказывать надо истинного убийцу, госпожа баронесса.
«но зачем это кому-то еще?»
– Я не знаю, – он остановился, задумчиво глядя на нее, – не знаю…
В этот момент на пороге появилась Годива с подносом в руках.
– А вот и суп! Боже, сегодня я просто богиня кухни!
А Камилла даже пожалела, что она пришла так быстро. на миг ей казалось, что она обрела если не сообщника, то хотя бы… лицо заинтересованное, что ли. В этой спальне как будто зарождалось нечто новое, будоражащее кровь, но одновременно теплое и уютное. А Годива пришла и все разрушила. но, конечно же, сердиться на нее не стоило: бульон пах божественно, и Камилла видела, что глаза темного мага снова сделались светлыми, ярко-васильковыми. Ему тоже нравился запах куриного бульона.
* * *
Когда на мир спустилась ночь, Камилле не спалось. Со своего места она могла видеть окно – черный провал, завешенный тоненькой, словно стрекозиные крылья, занавеской. А потом взошла луна, ее тоже было хорошо видно, словно вылитую из серебра. Лунный свет залил спальню, и Камилле начинало казаться, что она вот-вот сама станет его частью, и будет плыть среди невесомых хрустальных струн, словно призрак или вампир. она лежала на боку, вцепившись в подушку, и думала – снова о родителях, о том, что до сих пор их тела никто не подобрал, о том, что она должна найти и наказать убийц… только вот как? Ей не очень нравилось то, что предложил Аларик – имя наконец осело в памяти. Это нужно ждать… долго ждать. А нужно было сейчас, чтобы души маменьки и папеньки обрели покой. но что она могла сделать? Сбежать из этого дома, пробраться во дворец? И Камилла горестно качала головой.
Это ведь только кажется, что ты – сильная и все сможешь.
Стоит оказаться одной на улице, и сразу станет понятно, что ты – просто слабая девчонка. А хотелось быть…
она всхлипнула. Глаза вновь жгло от слез. Хотелось быть сильной, как героини-воительницы из тех сказок, что рассказывала нянюшка, но не получалось. А ещё эта проклятая немота. Почему так получилось? И если это навсегда?
И Камилла вдруг представила себе, что даже будучи старушкой она будет везде таскать с собой блокнот на шелковой ленточке, чтобы переписываться с мужем, если таковой, конечно, когда-нибудь найдется – кому нужна немая жена?
В коридоре скрипнули половицы, и она замерла, как мышь, боясь лишний раз вдохнуть. Кто там еще? Годива ушла вечером, ещё раз накормив всех горячим… Значит, маг бродит по ночам?
Камилла не ошиблась: из темноты коридора вылился высокий мужской силуэт. В лунном свете лицо казалось совершенно белым, а глаза – двумя провалами во тьму. Рыжие волосы совершенно утратили солнечную яркость и казались серыми.
Что ему здесь нужно?
Камилла сжалась в комок. нет, до сих пор Аларик не сделал ей ничего дурного, но кто их знает, этих темных магов? неспроста Светлейший признал их проклятыми и определил опечатывать вредоносный дар каждого из них…
– Спишь? – тихо спросил Аларик, приближаясь к кровати.
Камилла помимо воли шевельнулась, хоть и думала притвориться.
– А я вот, закончил с отчетами и решил заглянуть… как ты тут, – прозвучало как оправдание.
она молчала, выжидая.
Заглянул? теперь иди обратно, к себе…
но вместо этого Аларик подошел к окну, выглянул наружу, потом повернулся к кровати, где Камилла сжалась в комок.
она в доме темного мага, подумать только!
А он подошел, посмотрел на нее сверху вниз, а потом просто опустился рядом на пол, уселся так, что его спина опиралась о край кровати, и Камилла при желании могла протянуть руку и потрогать его голову.
– Я посижу тут немного, не возражаешь?
она смирилась, все еще не понимая, что ему нужно.
А маг некоторое время сидел молча – Камилла видела профиль в лунном свете, красивый такой профиль, какие любят в романах рисовать на картинках – затем тихо заговорил.
– Знаешь, если тебя это хоть как-то поддержит… то я очень сочувствую твоему горю. мне в этом смысле было проще: меня увезли от матушки, когда я был еще мал. Поэтому сейчас я не знаю, жива она или нет, и не знаю, где ее можно попытаться разыскать – потому что понятия не имел, где жил. Это была какая-то глухая деревня, даже без названия… таких полно. меня увезли оттуда навсегда. но мне иногда приятно думать, что матушка жива, и что… я точно знаю, у нее потом были и другие дети, и, может быть, она сейчас нянчит внуков… мда… – помолчал, раздумывая, и добавил, – расстояние – не главное, что нас разделило.
Камилла пискнула из-под одеяла.
А что? Что может быть хуже расстояний?
– Время, вот что разделяет сильнее всего, – слушая какие-то свои мысли, произнес Аларик. он откинулся затылком на край перины, лунный свет обрисовал его профиль. Сделав паузу, он добавил, – поэтому, если рассматривать время как расстояние, только особенное, то… ты можешь думать, что твои родители просто… уехали. Далеко уехали. может быть, отдыхать и жить где-нибудь в милом домике на берегу моря, гулять по вечерам по белокаменной набережной… Главное во всем этом – понимать, что рано или поздно вы все равно будете вместе, но жить при этом так, чтобы потом было, о чем им рассказать.
Камилла вдруг невероятно отчетливо представила себе все то, о чем он говорил: что ее дорогие родители… где-нибудь там, и что у них есть домик о двух этажах с балкончиком и маленьким садиком с фруктовыми деревьями, и что маменька раскладывает прозрачное грушевое варенье по банкам, накрывая его хрустящей желтоватой бумагой, а папенька в это время сидит в старом кресле, в своем любимом полосатом стеганом халате.
Грудь резануло нестерпимой болью, и она задохнулась, зашлась рыданиями. И даже не сразу поняла, что сильные мужские руки попросту сгребли ее в охапку, прижали к горячей груди, и что сама она вцепилась в его рубашку и плачет, воет в голос.
– Девочка, – его ладонь гладила по волосам, по спине, – все это… просто надо пережить. Просто пережить, перетерпеть. У тебя все будет хорошо.
Камилла ещё сильнее вцепилась в грубую ткань. Ей было так холодно, тело мага казалось единственным источником тепла, и, казалось, она медленно погружается в мягкий, горячий кокон.
– ну, что ты, – пробормотал он, – ты должна быть сильной. Сильные могут отомстить, слабые гибнут.
И Камилла, словно во сне, почувствовала прикосновение его губ к виску. она уперлась локтями в грудь Аларику и отстранилась, заглядывая в его черничные глаза.
– мне страшно. И очень больно, – выдохнула.
но язык не слушался, получилось снова что-то совершенно неразборчивое.
он вдруг улыбнулся уголками рта, хитро так, по-лисьему. И снова прижал ее голову к своему плечу, гладя по волосам и плечам.
– Все пройдет, – бормотал Аларик, – чем дальше тебя будет уносить поток времени, тем легче тебе будет. Просто думай… что они где-то далеко, и что там им хорошо.
И она, отогреваясь, успокоилась. Все еще всхлипывая, прижалась щекой к промокшей от слез рубашке. от Аларика приятно пахло душистым мылом и еще чем-то неуловимым, но таким близко-знакомым. Камилла просто закрыла глаза и позволила себе греться в чужом тепле, ей казалось, что ниточки этого тепла медленно, одну за одной, выдавливают те ледяные стрелы, что пронзили сердце…
– Знаешь, – вдруг сказал Аларик, – мне сейчас… очень хорошо. ты меня греешь… госпожа баронесса, – она расслышала в последних словах усмешку. А потом он спросил, – хочешь, расскажу тебе про ковен?
И Камилла молча кивнула, потому что ей в самом деле было интересно. так хорошо сидеть в теплом коконе этих объятий, ни о чем не думать, а просто слушать мрачную сказку о том, как темные маги объединяются в ковены…
Аларик шевельнулся и вытянул из-под ворота серебряный медальон. В лунном свете стало видно, что на кругляше вылито изображение ворона, у которого под лапой череп.
– Вот, – сказал маг, – это знак ковена Ворона. И, знаешь, я ни разу не пожалел, что меня взяли именно в этот ковен. Здесь куда больше свободы, чем, скажем, в ковене волка. Все-таки ворон – это птица, а птица – это в какой-то мере символ свободы. По крайней мере, мне приятно думать так. И рано или поздно клетка распахнется… только, наверное, уже не при нашей жизни.
Помолчал, медленно покачивая ее в руках, словно убаюкивая.
И голос мага зазвучал тихо и монотонно, словно колыбельная.
Камилла слушала о том, как мальчиков, привезенных в ковен, сперва обучают быть послушными, поручая для этого самую тяжелую работу.
– Я таскал волу из колодца, и однажды ступор сорвался, мне руку почти до кости распахало, – от тихого хриплого голоса мага почему-то бежали мурашки по телу, – но тьма никогда не лечит, и потому руку зашивали… что поделаешь, хорошо, что рука не утратила ловкости.
Потом мальчиков учат обращаться с собственной тьмой, той, что внутри. Учат, как носить ее в себе безболезненно, и как делиться ей с другими членами ковена.
– Как-то раз меня чуть не высушили… Где-то был большой прорыв вергов, и старшие обратились за помощью ковена. ну и как-то получилось, что я открылся больше, чем нужно, и почти всю Силу высосали из меня. Глупый я был… и доверчивый. мы редко черпаем из самой тьмы, только то, что отпущено людям. Потому что тьма – опасна, в ней можно утонуть, сойти с ума.
Строить заклинания учат уже тогда, когда тьма полностью подконтрольна. И тогда настает тяжелое время, потому что юношам приходится осваивать основные правила изменения материи и одновременно проводить часы на суровых тренировках. маг должен быть сильным. Физически. Потому что не может защитить себя от людей…
Камилла слушала и слушала, закрыв глаза, вдыхая легкий запах чистого тела сквозь рубашку, и ей казалось, что она медленно плывет в маленькой лодочке по большой и глубокой реке. но река не враждебна, она просто несет ее куда-то… Глаза начали слипаться, и последнее, что запомнила Камилла – то, что утром ей надлежит вспомнить о том, что она баронесса, и о том, как надлежит себя вести баронессе. А он, Аларик, будет просто вспоминать эту ночь, как редкий добрый сон, когда кто-то грел темного мага своим теплом.
Камилла провалилась в сон. И все было хорошо. И снова к ней пришли маменька и папенька, гладили ее по голове и говорили, что все будет хорошо, и что у них тоже все прекрасно – они отлично проводят время, гуляя по белокаменной набережной.
– У вас правда все хорошо? – несколько раз переспрашивала Камилла, заглядывая в их глаза.
– Правда, конечно, правда, – смеясь, ответил отец, и в его голосе ей почему-то послышался голос Аларика.
– Когда будет нужно, мы все равно будем рядом с тобой, – добавила матушка ласково, – вот увидишь. ты же у нас не обычная девочка.
