Текст книги "Замужество и как с ним бороться"
Автор книги: Оливия Лихтенштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Глава шестнадцатая
Салат с чесноком и грецкими орехами
На две персоны
2 головки салата-латук;
10 зубчиков чеснока;
оливковое масло;
бальзамический уксус;
грецкие орехи;
соль и перец по вкусу.
Вымойте и просушите две головки салата. Обжарьте десять нечищеных зубчиков чеснока в духовке с оливковым маслом. Дайте остыть. Возьмите горсть грецких орехов. Положите в миску салат, сверху вывалите предварительно очищенный чеснок, добавьте грецкие орехи, оливковое масло, уксус, соль и перец. Особенно вкусно этим салатом кормить друг друга с рук.
Солнечный свет играл на горах Альпухаррас, из-за чего они казались серым одеялом гиганта, устроившегося поспать на мягких склонах под небесами. Восемь белоснежных мельниц элегантно вращали лопастями, почти касаясь небосвода и вырабатывая энергию для раскинувшейся перед ними долины. На ярко-голубом небе не было ни облачка. Склоны горы все поросли лимонными и апельсиновыми деревьями, сгибавшимися под тяжестью созревших плодов. Мы с Иваном встретились утром в аэропорту и наконец-то остались вдвоем. Сбежать оказалось гораздо проще, чем я предполагала; я подняла вопрос об отъезде, когда Грег обменивался с собратьями по парковочному восстанию электронными письмами. Я сказала, что мне нужно в тишине и покое дописать статью для журнала, а он от меня отмахнулся:
– Конечно, делай что хочешь. Ты не видишь, что я занят?
Для поездки я выбрала неделю, когда Китти уехала на несколько дней со школой на экскурсию, а Джесси вернулась домой к ПП. Учитывая, что мальчики вполне могли пожить самостоятельно пару дней, никакого особого вреда мой отъезд никому не причинил. Врать было нелегко. Хотя безразличие Грега немного уменьшило во мне чувство вины. Но, как говорила Рути, все это было частью правила номер семь: «Убедись, что тебе хватит сил выдержать муки совести и груз вины».
Мы с Иваном взбирались по горному серпантину в маленькой арендованной машине. Вдалеке уже показались снежные вершины самых высоких гор. Мы почти не разговаривали, и я просто сидела и смотрела на его профиль.
– Я не могу разговаривать за рулем, – сказал Иван.
Как и Грег (впрочем, как и все остальные мужчины, которых я когда-либо знала), Иван не мог заниматься двумя делами одновременно. Я же, как типичная женщина, умудрялась одновременно водить, говорить, кричать на дерущихся на заднем сиденье детей, удерживать на носу мячик да еще и хлопать плавниками. Но в отличие от Грега Иван позволил мне дотрагиваться до него во время езды. Сначала я гладила его по одному приятному местечку на голове – там, где позвоночник переходит в череп, – потом моя рука переместилась на бедро, обтянутое тканью брюк, и затем удобно улеглась прямо на его промежности. Там, в тепле и уюте, она и устроилась. Иван посмотрел на меня и молча съехал на придорожную площадку. Выйдя из машины, он взял меня за руку и отвел на горную тропинку. Там мы сбросили с себя необходимый минимум одежды и тут же, опираясь на дерево, занялись любовью. Секс получился стремительным, яростным и прекрасным: аппетитнейшая закуска перед главным блюдом, которым мы собирались насладиться чуть позже.
На секс с Грегом это совсем не походило. Я даже не могла вспомнить, когда же мы с мужем в последний раз занимались сексом не на кровати в полной темноте. Мы больше не занимались сексом, не снимая одежды. А вот раньше, помнится, мы по пути в спальню забрасывали одеждой весь холл и лестницу. Часто мы и вовсе не доходили до кровати и трахались прямо на лестнице. Я упиралась спиной в жесткие ступеньки, а у Грега на коленках появлялись красноречивые потертости; мы носили все эти отметины с гордостью – они были боевыми шрамами нашей страсти. О занятиях сексом с любовником правило номер восемь гласит: «Не оставляй никаких видимых отметин на теле».Мы не могли ни покусаться, ни поцарапаться вдоволь, потому что любые следы могли выдать нас с головой.
Мы с Иваном въехали в Бубион [23]23
Бубион – муниципалитет в Испании, входит в провинцию Гранада.
[Закрыть]и направились к высокому холму на конце деревни. Именно там располагался вигвам Сэмми. Окна, которыми так гордился мой брат, выходили прямо на заснеженные горы. Долина в испанскую зиму сверкала зеленой сочной травой. Неподалеку от нас по ней протекала река, медленно и печально стараясь добраться до Средиземноморского побережья, расположенного в сорока километрах отсюда. В нее вливался и небольшой водопад с соседней скалы, наполнявший окрестности завораживающими звуками журчащей воды. Иван стоял позади и обнимал меня за талию. Мне нравилось, что рядом с ним я чувствовала себя маленькой, хрупкой и невесомой. Мы сбежали вниз по холму к магазину, держась за руки и не думая о том, видит нас кто-нибудь или нет. Когда я увидела Хорхе, владельца магазина, мне вдруг сделалось стыдно. Что, интересно, он подумал, увидев меня с посторонним мужчиной? Он ведь много раз видел нас с Грегом, когда мы приезжали всей семьей на выходные. Он знал, что я сестра Сэмми. На плохом школьном испанском я представила ему Ивана как коллегу, с которым мы будем тут ближайшие несколько дней работать. Хорхе с улыбкой кивнул и быстро затараторил с тем сильным андалусским акцентом, в котором окончания слов можно только угадывать. Понимание немало затрудняло то обстоятельство, что у Хорхе имелось всего два зуба, хоть и ослепительно-белых. К тому же он постоянно жевал сигарету. Штаны Хорхе подвязывал высоко на талии, а единственной уступкой наступившей зиме у него служил толстый кардиган, надетый поверх рубашки с короткими рукавами. Магазин Хорхе походил на пещеру Аладдина: на полках мотки бечевки боролись за свободное место с пластмассовыми динозаврами, сковородками, острыми сосисками и ароматными сырами. Он ни разу нас не разочаровал. Если в самом магазине не было чего-то, чего нам вдруг захотелось, Хорхе тут же спускался в подвал и вскоре выходил оттуда с необходимым товаром, словно волшебник, вытаскивающий монетку у себя из уха. Мы покупали у него ветчину хамон, хлеб, сыры, мед с орехами и, словно белочки в преддверии зимы, спешили обратно домой, в свое гнездышко.
Внутри вигвама было холодно, но очень красиво. Пол покрывали мексиканские коврики и одеяла. В центре, утопая в пушистом круглом ковре, красовался огромный матрас. Ивану удалось разжечь маленькую керосиновую печурку и газовую лампу, и мы, не снимая одежды, спрятались под толстым слоем одеял. Согревшись теплом от печки, мы начали медленно раздевать друг друга.
– Можно я буду называть тебя Гиван? – спросила я. – Просто у всех моих бойфрендов имена начинались с буквы «Гэ».
Иван рассмеялся.
– Пока из-за тебя я вновь ощущаю себя живым, можешь называть меня как хочешь.
Мы валялись в постели, пили крепкое красное вино и скармливали друг другу кусочки хлеба, сыра и сосисок.
– Когда я был подростком, – начал рассказывать Иван, – я прочел роман одного писателя девятнадцатого века, Решетникова. Он писал о любви крестьянского мальчика к девушке. Потом эта девушка умерла, и юноша так страдал и мучался, что ему захотелось прийти к ней на могилу, выкопать тело девушки и откусить ей нос. Звучит ужасно, знаю, но я могу его понять – понять это желание поглотить свою любовь. Я всегда думал, найду ли я когда-нибудь женщину, которая вызовет во мне такие сильные чувства. И теперь я ее нашел. – Иван наклонился и поцеловал меня в нос, слегка прикусив его зубами.
Я прекрасно понимала, о чем он говорит, – иногда я ловила себя на желании завладеть им целиком, без остатка. Иван был таким вкусным, что мне захотелось его съесть, к чему я и приступила, наплевав на правило номер девять из свода законов Рути: «Проглотишь один раз, и больше тебе никогда не придется повторять, но мужчина будет уверен, что ты на это способна».Я хотела знать об Иване все, хотела, чтобы он стал моим, а я – его.
После секса я положила голову Ивану на грудь, и он стал рассказывать мне, как жил вместе с родителями в старом доме, построенном еще до революции в самом центре Санкт-Петербурга, недалеко от Невского проспекта. Они жили в коммунальной квартире вместе с еще одной семьей. Я слушала его рассказ, и мне казалось, будто я очутилась на страницах старинного русского романа. В семье Ивана было восемь человек, и на всех – одна ванная комната. Он описывал мне комнаты, в которых еще витал дух царской эпохи, – высокие окна, потолки с затейливой лепниной. Они жили на третьем этаже, и, высунувшись в окно, можно было увидеть многочисленные каналы, благодаря которым Санкт-Петербург заслужил звание Северной Венеции. Отец Ивана был художником, и по всей квартире витал резкий запах красок. Именно этот аромат всегда будет ассоциироваться у Ивана с детством. На кухне все было заставлено банками с кисточками и завалено листами бумаги, что немало раздражало соседей, с которыми они делили кухню. Мне подумалось, что наверняка это было нелегко.
– Мы при любой возможности уезжали на дачу в пригороде, – объяснил Иван. – Дом там был чем-то вроде сарая, но зато там никого, кроме нас, не было. Мы могли шуметь, не боясь, что на нас начнут жаловаться. А еще мы разводили огонь и жарили шашлыки, – мечтательно добавил он.
– Давай тут тоже сделаем шашлык, – сонно пробормотала я.
Иван тут же захотел пойти и нарубить дров для костра, но я потянула его к себе и отвлекла поцелуями, напоминая о другом, сексуальном виде голода. Потом мы лежали рядышком, и я начала было рассказывать ему о том, как мы с родителями и Сэмми проводили тут в детстве каникулы, но вскоре поняла, что Иван заснул.
Следующие два дня я отдыхала. Мы с Иваном бродили по апельсиновой роще, целовались, кидали камушки в журчащие ручьи. Когда мы лежали ночью обнявшись, я смотрела, как он дышит, как вздымается и опускается его грудь. Потом, глубокой ночью, его рука пробиралась ко мне, и мы, еще не до конца проснувшись, занимались любовью. Утром мы просыпались от гудков грузовичка, на котором через всю деревню проезжал продавец ароматного свежего хлеба. Вечерами гуляли по улицам соседней Гранады и баловали себя ужином при свечах в маленьком зале ресторана «Лос-Мануелес», кормя друг друга листьями салата с чесноком и грецкими орехами.
– Мы могли бы быть так счастливы вместе, Хло, – сказал как-то Иван, вкладывая мне в рот грецкий орех.
– Я знаю, – кивнула я. – Но подумай, сколько людей от этого пострадает.
– Вообще-то многие разводятся.
– Но я считаю, что семью нужно беречь, – ответила я. – Мне кажется, родители должны сохранять семью ради детей.
– А разве ты не должна быть счастливой? Я бы отдал свою жизнь, лишь бы сделать тебя счастливой, – тихо добавил Иван. Его пальцы скользнули вниз по моему телу, лишь слегка затронув грудь.
Смогу ли я когда-нибудь представить себе, каково это – жить с ним вместе? Кажется, смогу, подумала я, но тут же представила, что мне ради этого придется сделать, и горький комок встал у меня в горле. Грег, наша совместная жизнь, соединенная семнадцать лет назад клятвами в верности и любви… Все это обратится в прах. Наш дом продадут, вещи поделят пополам. Представляю, с какой жуткой фальшивой улыбочкой я буду втолковывать детям, как это чудесно – жить на два дома, имея по две личные комнаты на каждого…
Серым рассветным утром четвертого дня я вдруг проснулась, полная дурных предчувствий. Мне послышалось, будто кто-то зовет меня по имени, но Иван тихо спал рядом. Я прижалась к нему и попыталась заснуть. Я слышала, как за окном медленно просыпается мир: кукарекают петухи, лают вездесущие испанские собаки, какая-то женщина зовет своего ребенка: «Gracia, ven acqui». Вдалеке раздался звон церковных колоколов. Значит, уже семь утра. Я тихо встала с кровати, взяла мобильник и вышла на улицу, трясясь от морозного утреннего воздуха.
– Пап, – сказала я в трубку.
– Надо же, дорогая, а я только что о тебе подумал, – удивился папа. – Думал, ах, как было бы хорошо услышать твой голосок.
– Чем ты там занимаешься? – спросила я.
– Мучаю пианино.
– Пап, а как ты думаешь, почему мама решила умереть?
– Знаешь, – задумчиво произнес папа, – причину смерти ведь так и не установили. Это прозвучит странно, но мне кажется, ей просто надоело жить. Она ужасно боялась стареть, просто с ума сходила. Зря она это сделала. Она столько пропустила, не узнала, какими вы с Сэмми стали, не увидела внуков…
– А вы бы остались вместе, как ты думаешь?
– Трудно сказать, Хло. Наверное. Она, конечно, была сложный человек, но я ее любил. Вот только Хельгу я тоже люблю. Вот такой я жадина, – усмехнулся папа. – Это наша общая с тобой проблема – мы хотим все и сразу.
В проеме входной двери вигвама показалось лицо Ивана. Он стоял растрепанный и, словно школьник, вовсю зевал и потягивался.
– Пап, мне пора, – попрощалась я. – Я завтра вернусь. Люблю тебя.
Иван утащил меня обратно в постель, где мы счастливо провели все утро, развлекаясь и кувыркаясь, пока на нас не напала приятная дрема удовлетворенных любовников.
Позже, в тот же день, когда мы одевались, я смотрела, как Иван выполняет свой обычный ритуал – растягивает носки, прежде чем натянуть их на ногу (ему не нравится, когда ткань плотно облегает стопы), – и думала, что именно вот такие привычки я могу возненавидеть в нем несколько лет спустя. Мы проехали на юг к побережью через город Салобрена и остановились перекусить в «Ла-Роке», баре, примостившемся на скале в море. Скала была похожа на римского центуриона, по грудь стоящего в воде и демонстрирующего в профиль патрицианский нос.
– Ты тоже видишь в скале человеческий профиль? – поинтересовалась я у Ивана.
– Нет, – покачал головой. – Скорее крокодила, сидящего на бревне.
Он описал мне крокодила, а я в ответ обвела пальцем контур моего бравого римского солдата. Мы сидели и смотрели, как солнце – яркий оранжевый шар – медленно тонет за горизонтом, пока оно окончательно не скрылось из виду. Правее в море без движения стояла маленькая рыбачья лодка, на которой застыли крошечные силуэты двух мужчин. Мы с Иваном были ожившей романтической парой с открытки. Он взял меня за руку.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
– И я тебя.
– Скажи целиком.
– Liubliu tebia, – ответила я по-русски.
– Po-angliiski. Скажи по-английски, – попросил Иван.
Я открыла рот и замерла в страхе. Как будто, если я скажу это, меня тут же поразит молния. Конечно, я любила его. Я провела пальцем по щеке Ивана и вместо ответа наклонилась, чтобы поцеловать его. Он взял мое лицо в руки и пристально на меня посмотрел.
– Скажи, – повторил он свою просьбу.
– Я люблю тебя, – беззвучно прошептала я и перекрестила под столом пальцы в надежде, что этот жест поможет мне избежать удара молнии.
Глава семнадцатая
Запеканка из тунца по рецепту Эди
На четыре персоны
1 банка консервированного крем-супа из шампиньонов «Кэмпбелл»;
треть стакана молока;
170 г консервированного в масле тунца (ломтики подсушить и разделить на кусочки);
2 крутых яйца, мелко нарезанных;
1 чашка вареного гороха;
1 чашка раскрошенных картофельных чипсов.
Разогрейте духовку до 180 °C. Смешайте консервированный суп и молоко, вылейте смесь в форму для запекания. Добавьте тунец, яйца и горох. Запекайте двадцать минут, затем посыпьте сверху чипсами и запекайте еще десять минут.
Вернувшись домой, в гостиной я обнаружила развалившегося на диване Грега, спящего под шум телевизора. Он храпел, и с каждой секундой меня это раздражало все больше и больше. Несмотря на то что я сбежала с другим мужчиной, мне почему-то хотелось, чтобы муж встретил меня дома, чтобы спас меня от самой себя и вернул на путь истинный. Я тихо прикрыла дверь. В холле я увидела папу, который носился как бешеный с телефоном в руке и на кого-то орал. Завтра должна была состояться премьера «Принца и нищего» в Альберт-Холле, и, судя по папиным словам, близнецы, исполняющие главные роли, даже в ноты попасть не могли. На столике в холле я заметила маленькую рюмку с чем-то липким и, кажется, сладким. Заинтересовавшись, я подошла поближе и понюхала жидкость – ликер «Бейлис». Это могло означать только одно: к нам нагрянула Эди Мак-Тернан. Теперь понятно, почему Грег улегся спать в гостиной в пять вечера – рановато даже по его стандартам. А я и забыла, что она собиралась приехать на папину премьеру. Я хотела было тихонько ускользнуть из дома, найти Ивана и уговорить его вернуться в Испанию, подальше от всего этого ужаса, но тут папа закончил говорить по телефону и, словно тюремщик, отвел меня, непокорного заключенного, на кухню.
У стола мы увидели Эди в кухонном фартуке. Она всегда возит с собой два абсолютно идентичных фартука, белоснежные и идеально выглаженные. На них всегда узор из клевера – дань уважения к ее родине, на которой она никогда не бывала дольше нескольких дней зараз. Приходя домой, она снимает куртку, тут же повязывает фартук и, громко бормоча что-нибудь вроде «живете, как свиньи, по уши в грязи», накидывается на какое-нибудь пятнышко. Рядом с Эди на столе сидел Лео – голова запрокинута назад, глаза закрыты. Эди с ножницами в руках примерялась к его глазам.
– Вы что делаете?! – завопила я.
– Стригу ему ресницы, – ответила Эди.
Я вырвала ножницы у нее из рук и с трудом удержалась от мстительного желания всадить их в ее темную макушку.
– Он из-за них выглядит как девчонка, – обиженно пробурчала Эди.
– Лео, ты вообще в своем уме? – обратилась я к сыну.
– Ну, я подумал, может, если я буду выглядеть как настоящий мужик, мне легче будет найти себе подружку, – пожал плечами Лео.
– Они его портят, – заявила Эди. – Он похож на этих, как вы их там называете… трансвеститов. В мое время мужчины выглядели как мужчины, – фыркнула Эди.
– Сейчас тоже ваше время, – заметила я.
Папа, стараясь нас утихомирить, налил Эди порцию «Бейлиса», из-за чего она расхихикалась, словно девчонка. Здорово было смотреть на папу «в работе»; он всегда флиртовал с любой женщиной, оказавшейся поблизости, вне зависимости от ее возраста. Папе нравилось общаться с дамами, и те отвечали ему взаимностью, погружаясь в пучины его обаяния, словно в горячую пенную ванну.
– Берти, вам тоже нужно чего-нибудь выпить, – кокетливо улыбнулась Эди, пригубив ликер, – но без алкоголя, конечно.
Я поцеловала Лео и крепко обняла его, пытаясь после долгого отсутствия вернуться в тихую домашнюю гавань.
– Подарки привезла? – поинтересовался он, как всегда: начиная с двухлетнего возраста меня встречали этим вопросом после любой отлучки сроком более одного дня. Он уже давно заметил в моих руках пакет от «Эль Мундо де лос карамелос» – обожаемого детьми магазина сладостей.
– Только испанские конфеты, как обычно. Прости, милый, больше ничего купить не успела, – сказала я.
В комнату вошел Сэмми. Увидев Эди, он, не сбавляя шага, направился прямо в сад, где и скрылся в своей палатке.
– Почему мне никто не сказал, что ты вернулась?! – раздался за моей спиной укоризненный голос Китти, и она подбежала ко мне обниматься.
– Как твоя экскурсия? Весело было? Ты там не замерзла? И чем вас там кормили? – забросала я дочь вопросами, прижимая ее к себе.
– Было клево, вот только Молли опять вела себя как стерва, сплетничала обо мне в автобусе, когда мы обратно ехали, – пожаловалась Китти. – Как хорошо, что ты вернулась! И ты здорово выглядишь, мамуль! Чем это ты там занималась, в этой Испании?
Меня кольнуло чувство вины, а в голове тут же возник образ нависшего надо мной голого Ивана.
– Ничем особенным. Расскажи лучше про свою поездку, – быстро ответила я.
Но не успела Китти и рта раскрыть, как ее прервала Эди, которой приспичило поделиться длинной историей из жизни своих соседей – Барбары и Дерека. У Дерека болела спина, поэтому Барбаре приходилось самой таскать сумки и прочие тяжести, и вот в прошлый вторник или, может, в среду, сразу после молочника, явившегося за деньгами, но до сантехника, вызванного проверить, что там такое с их стиральной машиной 1970 года выпуска – что-то стала вдруг барахлить, но новую они ни за что не купят, бессмысленно и советовать, будут держаться до последнего, пока она у них на глазах не развалится, – так вот, Барбара пришла к Эди жаловаться на жизнь, а та ей сказала, пусть не выпендривается и радуется, что у нее вообще в доме есть мужик, не то что у бедной Эди, которая многие годы одна тащит на себе весь дом.
– Иди разбуди отца, – прошептала я Лео.
С какой стати я буду изображать из себя примерную невестку, если он дрыхнет себе спокойно на диване?
– Дай бедняжке поспать, – отозвалась Эди, похлопывая меня по руке. – У него такой измученный вид. Еще бы, целую неделю крутился тут один! К тому же он ужасно простужен! Он не забывает надевать куртку? Тебе надо бы получше за ним присматривать.
Как саламандра, ловящая мух на свой липкий язык, я с трудом поймала слова «пошла ты к черту», уже сорвавшиеся было с губ. Эди все говорила и говорила, и постепенно комната опустела: сначала ушел Лео, затем Китти, потом удалился папа, с трудом скрывая зевки. Наконец ушла и я, оставив Беа и Зузи наслаждаться непрерывным монологом Эди. Смущенные девушки сидели за кухонным столом, словно их заморозили.
– Пообещай меня стукнуть, если я когда-нибудь стану таким же, – прошептал папа, пока мы, словно нашалившие школьники, со смешками бежали с кухни.
Я с шумом ввалилась в гостиную.
– И утвердил Господь царство в руке его, – отчетливо сказал Грег, прежде чем проснуться и сесть на диване.
– Ой, прости, дорогой, я не знала, что ты тут спишь, – пролепетала я. Он попытался отвернуться, тогда я уселась прямо на него.
– Где моя мать? – испуганно спросил Грег. Мне даже показалось, что он сейчас запрыгнет на диван и залезет с головой под покрывало. Мужчина, в которого вселяет ужас маленькая мышка.
– Разглагольствует на кухне. Пошли, нам придется к ней присоединиться, – позвала я.
– Я не могу, – застонал он. – Я же там сдохну.
В ответ я стукнула его по голове. Довольно сильно.
– Между прочим, – заметила я, слезая с его колен, – я вернулась. Добро пожаловать, привет, все такое.
– Это значит, что теперь я могу уехать? – с надеждой спросил Грег, бросая опасливый взгляд в сторону кухни, откуда доносился противный голос его мамаши. Затем муж посмотрел на меня с любопытством: – Хорошо выглядишь. Отдохнула?
– Да, чудесно провела время, – кивнула я. – Ну, в смысле, полезно – много статей написала, – добавила я, вспомнив истинную причину своего отъезда.
Грег наклонился и поцеловал меня – сухой бесполый поцелуй в уголок губ. Это напомнило мне о нашей целомудренной совместной жизни, и чувство вины, обострившееся после встречи с детьми, немного поутихло. Мы отправились на кухню.
– А в четверг – нет-нет, не в четверг, я ведь тогда ездила в центр выпить чашечку чаю со старым мистером Йетсом, он нам еще клумбы делал. А, Грег, вот и ты! Ты помнишь мистера Йетса? – набросилась на нас Эди, едва мы вошли в комнату. – У него уже пять внуков: Бенни, Дэвид, Колин, Джорджина и… Ох, как же зовут еще одного? Вот на языке вертится, а вспомнить не могу. Ну, ничего, потом всплывет. Так вот, я рассказывала этим девушкам о Барбаре и Дереке, – продолжила Эди, по-видимому не собираясь умолкать.
Беа и Зузи все так же сидели за столом, на их лицах было тупое выражение боксера, которого несколько раундов подряд бьют по голове и он не уверен, сможет ли выдержать еще. Папа мужественно вернулся на кухню, но уже снова оглядывался по сторонам, ища хоть какой-нибудь предлог, чтобы смыться.
– А папа вам не говорил, что будет на его концерте? – спросила я Эди, пытаясь перевести разговор.
– Да, и мне это напомнило одну историю, – обрадовалась Эди. – Папаша одного из одноклассников Грега еще во времена Дэ-Эс…
Как только речь зашла об исчезновении отца Грега, голос ее перешел в тихий шепот:
– Так вот, у них в классе учился такой мальчик – его звали Дики, кажется, – и его папа…
У Грега нечаянно вырвался тихий стон отчаяния. Такой же звук издавала Дженет, когда я запирала ее в переноске, чтобы нести к ветеринару, – она сидела в ловушке и не знала, увидит ли когда-нибудь снова белый свет.
Наше возвращение на кухню разрушило чары Эди, и Беа с Зузи заметно оживились. Немного растерянные, они оглядывались вокруг, словно Рип Ван Винкль, очнувшийся после долгого сна. Беа взглянула на Зузи и нежно поправила ей прядку.
– Мы хотели бы вам кое-что сообщить, – объявила Беа.
Эди открыла было рот, чтобы продолжить свой бесконечный рассказ, но Грег поднял руку и решительно сказал:
– Давайте послушаем Беа.
Беа прямо-таки расцвела от всеобщего внимания. Она подождала, пока мы все не усядемся за стол и не затихнем.
– Мы с Зузи решили пожениться! И приглашаем всех вас на нашу свадьбу, – сказала она и продемонстрировала обручальное кольцо, ярко сияющее у нее на безымянном пальце. Зузи от смущения даже покраснела. Она стояла опустив глаза и выглядела типичной невестой, чью руку и сердце честно и справедливо заполучил-таки жених.
– Как это мило, девочки, – обрадовалась Эди. – Надеюсь, вы обе нашли себе хороших молодых людей. У вас будет двойная свадьба?
– Мам, они женятся друг на друге, – попытался объяснить ей Грег.
– Что за глупость, – фыркнула Эди, – они же обе девочки. Честное слово, Грег, ты иногда порешь несусветную чушь. А вы знаете, – продолжила она, – что сейчас большая часть браков кончается разводом?
Грег открыл было рот, чтобы попробовать объяснить ей все еще раз, но я бросила на него предостерегающий взгляд. Какой смысл ее переубеждать?
– Эту новость нужно обмыть шампанским! – воскликнула я, прервав измышления Эди о статистике разводов, и отправилась к холодильнику. – Вам наверняка захочется найти себе уютный домик, – продолжила я, воспользовавшись удобным моментом. – Я вам помогу, – пообещала я, открывая бутылку шампанского и стараясь не смотреть им в глаза.
– Вы не хотите, чтобы мы здесь жили? – расстроилась Беа.
Китти подбежала и плюхнулась к ней на колени.
– Мама просто шутит, правда ведь? Она знает, что я без тебя не могу. Когда я вырасту, ты переедешь ко мне и будешь няней у моих детей, – решила Китти.
Я не справилась с шампанским и, вместо того чтобы с тихим шипением вытащить пробку, отправила ее прямо в потолок.
– Мы никуда не уедем, – заверила Беа Китти, гладя ее по голове. – Наш дом – тут, тут прошли самые счастливые дни нашей жизни, тут мы обрели любовь, – добавила Беа, и они с Зузи обменялись нежными взглядами.
Я понимала, что мне нужно стоять до последнего, но, как и у большинства работающих матерей, хрупкое равновесие моей жизни целиком и полностью зависело от нанятых помощниц. Кроме того, я боялась, что мое поведение, если о нем узнают, повредит не только Китти, но и Лео и Грегу. Я не хотела делать ничего, что могло бы нарушить то самое равновесие.
«Ну, это мы еще посмотрим, – недовольно думала я, отказываясь на время от планов по выдворению Беа и Зузи. – Вот поженитесь, и я погляжу, как долго и счастливо вы протянете». Интересно, у однополых пар все так же, как и у разнополых? Хотя какая разница – однополые, разнополые? Все дело в том, что после женитьбы и у тех и у других становится слишком мало секса. Ну, если только они не занимаются им с кем-нибудь еще на стороне. «Разобьется ли любовная лодка Беа и Зузи о быт?» – грустно размышляла я.
– Я приготовила запеканку с тунцом, – объявила Эди, вытаскивая из духовки зловонное блюдо. Запеканка была верхом ее кулинарных творений, изысканным деликатесом ее времен,а именно пятидесятых годов. Консервированный тунец в концентрате грибного супа, украшенный сверху обломками картофельных чипсов. Китти и Лео аж поперхнулись, когда увидели, какие огромные порции накладывает им Эди. Для папы же кулинарные изыски Эди стали последней каплей, и он устроил настоящее шоу: многозначительно посмотрел на часы, громогласно удивился, увидев, который час, и стремительно начал натягивать на себя куртку.
– Ты хоть поешь перед уходом, – предложила сладким голосом я.
– Ох, я бы с радостью, дорогая, но спешу на встречу с режиссером, – изящно отразил он мою атаку и торжествующе меня поцеловал. – Увидимся завтра, в половине седьмого! Не опаздывайте!
– Нам тоже пора, – вспомнил вдруг Лео, и они с Китти вскочили из-за стола. – Мы обещали помочь дедушке.
– Но я ведь только что приехала, – обиженно протянула я.
– Увидишься с ними завтра утром, – ответил папа. – Прости, но мы с детьми уже несколько недель назад договорились, – извинился он и быстро вывел их во внешний мир, подальше от тунцового кошмара.
Беа и Зузи во время всех этих прощаний благополучно удрали. Сэмми на кухне так и не появился.
– Как жаль, – посетовала Эди. – Ну, ничего, Грегги съест добавку, – решила она и поставила перед Грегом порции детей.
Грег вяло запихнул в себя несколько ложек. Если бы Дженет была нормальной кошкой, Грег тихонько переложил бы все в ее миску, которую она тут же бы и очистила. Но она у нас анорексичка, поэтому Грег, убедившись, что Эди его не видит, ловким движением, отточенным за многие годы практики, свалил большую часть своей порции в салфетку у себя на коленях.
– Я не буду, спасибо, – твердо сказала Эди я. – Я на диете.
– О да, после сорока приходится следить за собой, – согласилась Эди. – Но если будешь слишком худой, лицо станет морщинистым; нам, пожилым, лучше быть пухленькими и гладенькими. Знаешь, как говорят: visage ou derrière [24]24
Лицо или задница (фр.);отсылка к выражению «После сорока женщине приходится выбирать между гладким лицом или гладкой задницей».
[Закрыть]? – сказала Эди и довольно закивала, явно в восторге от своего превосходного произношения. Правда, derrière она произносила как «терьер», но, учитывая то, что за всю свою жизнь дальше Южной Ирландии она сроду не выезжала, хоть какое-то знание французского в ней поражало. Эди презирала любых иностранцев, но при этом частенько перенимала у них слова и жесты, считая, что это делает ее более утонченной и остроумной.
Я негодовала из-за того, что Эди посмела включить меня в свою группу старых куриц, да еще сказала «нам, пожилым»! Я – не они; я из группы от двадцати пяти до сорока. Вот где мое место. Или что, после сорока всех автоматически причисляют к команде «от сорока до восьмидесяти»?
– Мне как-то нехорошо, – пробормотал Грег. Он всегда относился к собственному самочувствию с гораздо большим трепетом, чем к здоровью своих пациентов. Вид у него был такой, словно он вот-вот заплачет, но, как я подозревала, это было связано скорее с приездом его мамаши, а не с простудой.
– Иди полежи, сынок, – великодушно разрешила ему Эди. – А мы с Хло тут все уберем и поболтаем.
Я уставилась на Грега. Он, выходя из комнаты, бросил на меня торжествующий взгляд. Если бы я умела пускать ядовитые стрелы глазами, они бы уже торчали из его предательского сердца.
Я почему-то всегда думала, что слово «поболтать» применяют к быстрому обмену новостями и сплетнями. Однако я, видимо, ошибалась. Нет, конечно, новости и сплетни в разговоре были, вот только обмена не наблюдалось. Вместо этого я оказалась единственным слушателем бесконечных монологов Эди. Слова вылетали у нее изо рта и обрушивались на меня могучим потоком; я боялась, что он закрутит и унесет меня; куда бы я ни повернулась, отовсюду сыпались слова – все больше и больше. Я тайком начала обмениваться сообщениями с Иваном, и в этом было мое спасение.