Текст книги "Замужество и как с ним бороться"
Автор книги: Оливия Лихтенштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
– Извините, – улыбнулась я Эди, набирая эсэмэску, – пациент.
Так что, пока Эди трещала, мы с Иваном наслаждались общением, страстность которого постепенно накалялась. После того как он написал: «Я как наяву вижу твое лицо, когда ты кончала сегодня утром в вигваме», мы решили, что должны встретиться через пятнадцать минут.
Я бы никогда не подумала, что можно вот так сидеть перед лицом свекрови и вести эротическую беседу с мужчиной, ради которого предала ее сына. Но это оказалось не просто возможно – именно это и происходило сейчас со мной. «Я хочу тебя», – написал мне Иван. Те дни, что мы провели вместе, явно разожгли наши сексуальные аппетиты.
– Извините, Эди, – сказала я, поднимаясь со стула. – Мне срочно нужно увидеться с этим пациентом. Он очень возбужден и не желает ждать до завтрашней встречи.
Все это было чистой правдой, за исключением того, что Иван не был моим пациентом.
Иван припарковал машину на углу, около самого дальнего входа в парк. Он стоял и ждал меня – призрачный высокий мужчина в свете уличного фонаря.
– А ты знаешь, что в Джорджии есть закон, запрещающий привязывать к фонарю или телеграфному столбу жирафов? – спросила я, наконец обняв его.
– А как насчет прекрасной девушки, с которой хочешь заняться любовью? Ее-то можно привязать к фонарю? – с улыбкой поинтересовался Иван.
– Только с ее разрешения, – покачала головой я.
Я зарылась лицом в его пальто и с наслаждением вдохнула такой знакомый и желанный запах его тела.
– Я хочу быть с тобой, Хло. Хочу, чтобы мы были вместе, – произнес он.
И как нас угораздило так быстро добраться до этой стадии? Я промолчала и лишь сильнее прижалась к нему. Мы поцеловались. Мне нравилось, как мы целуемся – как соприкасаются наши губы, как переплетаются языки, путешествуя по рту. Мне нравилось ощущать его тело рядом со своим, нравилось чувствовать его запах. Но смогла бы я принести ради этого в жертву все, что у меня есть? Вдруг завибрировал мобильник Ивана. Звонила Бекки.
– Да? – холодно сказал он. – Что такое? Я же сказал тебе, где он, – бросил он и закончил разговор, даже не попрощавшись; на секунду он прикрыл глаза, пытаясь стряхнуть с себя волну раздражения, затем повернулся ко мне. Видимо, выражение моего лица говорило само за себя, потому что он тут же сказал: – Я никогда бы не стал говорить в таком тоне с тобой, Хло. Ты просто не знаешь, что она за человек, не представляешь, каково это – жить с ней в одном доме.
Мне стало как-то неуютно. Этот инцидент показал, что наш роман – вовсе не сладкая голливудская история; я увидела Ивана с той стороны, с которой предпочла бы никогда не видеть. Пока мы сидели в его машине, он целовал и ласкал меня, и постепенно все мои сомнения развеялись. Он был прав – я действительно не знала Бекки; посторонний человек никогда не знает, что происходит между супругами. Через окно машины я в отдалении увидела знакомый силуэт – это Мадж брела по парку, держа в руках белого голубя, словно он был маленьким ребенком.
Иван отвел машину в укромное местечко – переулок, с обеих сторон застроенный мастерскими. Днем тут кипела бурная торговля, а ночью в поисках уединения съезжались влюбленные парочки. Мы трахались в машине, словно подростки, не снимая одежды – чтобы оградить себя от холода и любопытных взглядов. Теперь я знала точно: роман на стороне, это нечто вроде машины времени, он возвращает во времена юности. Ну, или как минимум дает такую иллюзию. Во время секса я поймала себя на мысли, что хочу заняться с Иваном любовью еще раз, даже до того, как мы закончили первый раунд. Словно я была обжорой, которая хватает вторую шоколадку, не успев толком прожевать первую.
– Нам было бы так хорошо вместе, Хло, – прошептал Иван. – Подумай об этом.
– Для этого еще слишком рано, – с полными слез глазами ответила я.
– Ну, ничего, ничего, – успокоил он меня, погладив по голове и утерев мне слезы. – Пусть все будет как сейчас. Ты только пообещай, что подумаешь над моими словами.
Мне стало страшно. Казалось, будто я заплыла глубоко в незнакомое море, оставив далеко позади надежный островок обычной жизни. Я почти видела, как Грег, Лео и Китти машут мне издалека на прощание, и слышала, как они плачут, все тише и тише. Они становились все меньше и меньше, пока не превратились в крошечную точку на горизонте. Я хотела вернуться к ним, но течение было таким сильным, что, как бы я ни старалась, ничего не смогла поделать. От этих мыслей мне сделалось физически больно. Я хотела заполучить все, не больше, но и не меньше – и мужа, и любовника. Неужели я действительно такая жадная? В конце концов, глупо было бы думать, что существует идеальный мужчина, полностью отвечающий твоим требованиям. Вот во Франции романы на стороне вполне легитимны, cinq à sept [25]25
С пяти до семи (фр.).
[Закрыть](синкасет, как произнесла бы это Эди) можно спокойно видеться со своим любовником. Но не в моих силах перевезти семью в Париж и стать француженкой, да и, честно говоря, когда я вернулась домой, часы показывали уже гораздо больше семи.
– Сердце, душа и тело, – произнес Иван, когда я выходила из машины. – Вторая половинка должна подходить тебе по всем параметрам. И ты, Хло, для меня идеал.
Я была польщена, но все равно никак не могла отделаться от мысли, что он, как типичный мужчина, все стремится разложить по полочкам. Мужчины постоянно составляют какие-то списки, оценивают женщин по десятибалльной системе, всегда хотят знать, какие у тебя пять любимых книг или фильмов. А что, если с годами я перестану подходить Ивану по какому-нибудь из этих параметров? Что, если напротив пункта «тело», например, появится грязное пятно, которое потом и вовсе превратится в красный жирный крест?
– А Бекки раньше не была для тебя идеалом?
– Только не по пункту «сердце», – ответил Иван. Он взглянул на меня и провел пальцем мне по губам – этот нежный и многообещающий жест, залог нашей следующей встречи. – Увидимся завтра вечером, – добавил он. – На концерте твоего папы.
The Times снабдила Ивана билетами, чтобы он зарисовал публику на гала-концерте. От предвкушения, что завтра две мои жизни встретятся, я ощутила незнакомое доселе смешанное чувство страха и восторга.
Я быстро направилась домой, рыская по пути в кармане в поисках телефона. Мне хотелось написать Ивану несколько ласковых слов, чтобы ожидание нашей встречи было не таким мучительным. Но телефона в карманах не было. Я закрыла глаза и с ужасающей ясностью увидела, где его оставила: он лежал на кухонном столе, полный провокационных эсэмэсок от Ивана, словно бомба с часовым механизмом, которая сработает, если кому-нибудь придет в голову его открыть. Я ускорила шаг и с каждым пройденным метром все сильнее паниковала. Так, Грег спал: он сбежал от матери, отправившись в постель. Эди не умеет читать сообщения на телефоне, значит, все хорошо. «Все нормально, никто не прочел эти эсэмэски, все нормально», – повторяла я про себя успокаивающую мантру. Оставшиеся до дома пять метров я преодолела бегом.
– Это ты, Хло? – раздался с кухни голос Грега, показавшийся мне грохотом сирены.
Я медленно сняла пальто и посмотрела на себя в зеркало. Видно ли по мне, что я только что занималась сексом? Мне казалось, что вина сочится из каждой поры кожи: глаза сияют, волосы стоят торчком, как всегда у меня после активного радостного секса. Я причесалась, поправила одежду, глубоко вздохнула и отправилась на кухню.
«Боже, умоляю, сделай так, чтобы он ничего не видел, и я больше никогда не буду ему изменять», – соврала я Богу, в которого никогда не верила.
Грег сидел за кухонным столом вместе с Сэмми. Телефон лежал ровно между ними, издевательски и радиоактивно помигивая. «Ну, ты совсем, – словно говорил он мне. – Всегда носи телефон с собой. Неужели это так сложно запомнить?»
Во взгляде Грега читался немой вопрос. Или, может, это мне так показалось?
– Где пропадала? – спросил он.
Был ли какой-то подтекст в его вопросе или мне послышалось?
– Пришлось срочно увидеться с пациентом, – ответила я. – Ей скоро выходить замуж, и у нее случилась истерика, – слишком быстро и многословно ответила я. Я еле удержалась, чтобы не прижать палец к губам, заставляя себя заткнуться.
– Ты обычно не ходишь по вызовам, – заметил Грег.
Он что-то подозревает? Все-таки прочел мои эсэмэски?
– Ну, у меня был выбор: либо идти к ней, либо сидеть тут и выслушивать твою мамашу, – парировала я, и на это он ничего возразить не смог.
Сэмми поднялся и отправился в свою палатку в саду. По его лицу я поняла, что он прекрасно знает, где и как я провела вечер. Естественно, он подумал, что если он останется, то как бы заключит со мной негласное соглашение, а этого ему совсем не хотелось.
– Ах да, ты ведь забыла телефон, – сказал Грег, протягивая мне мобильник.
– Спасибо, – беззаботно ответила я, изо всех сил стараясь дышать спокойно. – Я иду спать, ты как?
– Приду через минуту.
Было бы подозрительно, если бы я вдруг отправилась принимать душ в нашей ванной, а путь к ванной в подвале мне преградила спящая в соседней комнате Эди. Так что масштабы помывки пришлось ограничить маленьким полотенцем для лица, которым я себя протерла. Китти, когда была маленькой, иногда отказывалась залезать в ванну и настаивала на «полотенечном мытье». Эта детская фраза показалась мне сейчас совершенно неуместной. Я чувствовала себя шлюхой, дешевой проституткой, прыгающей из машины одного клиента в постель второго. Хотя, успокаивала я себя, что мне грозит: Грег не станет заниматься со мной сексом.
Грег погладил пяткой мою ногу; он повернулся и обнял меня. Именно в эту ночь он созрел для секса, и это после года воздержания! Хотела бы я заявить, что мне было неприятно и трудно заниматься любовью с мужем сразу после свидания с любовником. Но не тут-то было. Секс с мужем казался мне абсолютно нормальным. Может, Грег таким образом метил свою территорию? Метил меня своим запахом, чтобы ни один чужак не посмел меня увести? Не важно, почему он это делал, но мне в его объятиях было хорошо. И почему я не могу жить с ним припеваючи, зачем мне понадобился кто-то еще? «Если воспринимать жизнь как подарок судьбы, глупо требовать чего-то еще».
– Ты счастлива, Хло? – спросил Грег, когда мы нежились в объятиях друг друга после секса.
Я хотела было спросить его, почему мы так долго не занимались любовью, но побоялась, как бы разговор не завел нас куда-нибудь не туда. Интересно, он знал, где я была? Знал, что в Испанию я ездила не одна?
– Немного, – ответила я. – Хорошо бы у нас все стало как тогда, в самом начале. Когда мы удивляли друг друга… А ты? – в свою очередь спросила я. – Ты счастлив?
– Я в порядке. Такая уж жизнь. Такого не бывает, чтобы каждую секунду дыхание перехватывало от счастья.
Я взглянула в его синие, такие знакомые глаза, вдохнула его «грегский» запах, кивнула и тут же провалилась в сон. Но поспать в объятиях мужа мне довелось недолго: через несколько минут он начал свою обычную ночную жизнь с разговорами, толчками и молитвами.
«Вот ведь странный человек, – думала я, обнимая его. Зато мой».
Глава восемнадцатая
Отмщение по рецепту семьи Живаго
15 мл перцовки;
15 мл коричного шнапса;
3 капли табаско.
В указанном порядке добавьте ингредиенты в охлажденную стопку и перемешайте. Лучше всего подавать напиток ледяным.
Собираясь выходить из дома на папин концерт, мы столпились около дверей и, передав прохожему фотоаппарат, попросили его запечатлеть наше разряженное в пух и прах семейство.
– Грег, ты до сих пор такой красавчик, – заметила Эди, оглядев сына с ног до головы. – Ты за ним смотри в оба, Хло. Помню, когда ему было шестнадцать… Это, конечно, уже несколько лет Пэ-Эс…
Продолжения монолога Эди так никто и не услышал из-за гама, который подняли дети – они начали громко выяснять, кто же где будет сидеть. Лицо Сэмми приняло какое-то странное, отстраненное выражение. Видимо, повлиял словесный поток, бурлящий вокруг него.
– У тебя такой вид, как будто ты в горах, – шепнула ему я.
– В Альпухаррасе так спокойно… Я скучаю по своему вигваму.
– Я тоже по нему скучаю.
– Да. Но, думаю, у тебя поводы скучать немного другие.
Наконец мы отчалили и уже подъезжали к парку, когда Китти наклонилась ко мне с заднего сиденья. Я думала, она хочет погладить меня по голове, как в далеком детстве.
– Мам, у тебя ужасно короткая юбка, – поделилась она. – Ужас просто. Всю попу видно.
Хм. Может, стоило надеть длинную юбку? Я и так нервничала из-за того, что на концерте будет Иван. Но для самооценки взрослой женщины нет ничего страшнее, чем неодобрение двенадцатилетней дочери.
Вскоре мы подъехали к концертному залу. Папа в лоснящемся черном смокинге, с зачесанными назад белоснежными волосами, ждал нас перед вестибюлем. Его душевное волнение выдавали только буйные ощетиненные брови. Рядом с ним стояла высокая и элегантная Хельга. Она только что прилетела из Берлина. Хельга оказалась красивой женщиной за шестьдесят. Привыкшая на протяжении всей жизни вызывать всеобщее восхищение, она и сейчас излучала сияние уверенной в себе женщины. Я эгоистично подумала, что папе следовало бы почаще приводить Хельгу к нам в гости; я рано лишилась матери и с радостью ввела бы в свою жизнь новую «материнскую» фигуру. Но решать было не мне, а Хельга, видимо, не испытывала ни малейшего желания включаться в банальную рутину нашей жизни. Сегодня они с папой впервые появились на публике как полноценная пара, и, увидев их вместе, я немного напряглась. Все-таки я никогда не видела рядом с папой никого, кроме мамы. Он держался спокойно, тогда как рядом с мамой у него всегда был такой вид, будто он балансирует на цыпочках, с трудом противостоя напору маминых эмоций и постоянной смене настроений. По наклону головы Хельги, по тому, как она гладила папу по руке, становилось ясно, что она человек спокойный и сдержанный.
Лестницы в фойе тем временем заполонили папарацци. Отпихивая друг друга, они крутили головами и жадно высматривали добычу. Все билеты на спектакль были проданы в первый же день, и все с нетерпением ждали прибытия лондонского бомонда.
Я пробиралась к папе и Хельге, когда вдруг услышала позади себя чей-то раздраженный возглас:
– А это что, мать Китти Мак-Тернан? Что она тут забыла, интересно?
Я обернулась и увидела мистера и миссис Вражеский Клан – родителей Молли. Мое присутствие, видимо, оскорбило их до глубины души, как будто из-за меня этот спектакль стал менее модным и светским. Ну конечно, мамаша Молли до сих пор возмущена нашим с Китти Шоколадным Тортом Отмщения.
– Банк Фила – спонсор этого спектакля, – заявила она прежде, чем я успела открыть рот. Очевидно, решила намекнуть, что, в отличие от меня, имеет полное право присутствовать на спектакле, и, похоже, ждала, что я начну перед ней отчитываться, с какой стати меня сюда занесло. Разговаривая со мной, она так и стреляла вокруг глазами, явно стремясь найти более ценного собеседника.
– Вообще-то я давняя поклонница Берти Живаго. Обожаю его. Кстати, мы с ним неоднократно встречались, – бросила она.
Иногда в жизни подворачиваются необычайно благоприятные возможности для мести. Все годы равнодушия и унижений на детской площадке стоили этого удивительно теплого для января вечера на Шефтсбери-авеню, в который я с редким смаком выговорила четыре простых слова, наслаждаясь их изысканным вкусом:
– Берти Живаго – мой папа.
Миссис Вражеский Клан посмотрела на меня так, будто видела впервые.
– Я этого не знала, – промямлила она.
– Конечно, в это трудно поверить, – язвительно ответила я. – Сейчас фамилия Живаго у каждого второго! Хотя у Китти, – нехотя добавила я, – фамилия Мак-Тернан, а вы, наверное, не в курсе, что я тоже Живаго – я оставила себе девичью фамилию.
Я собиралась предупредить ее, чтобы в будущем, прежде чем оскорблять человека, она не ленилась бы поинтересоваться, кто он такой, но тут подошел папа. Он обнял меня и развернул лицом к Хельге.
– А это моя красавица дочь Хлоя, – с гордостью сказал он.
Краем глаза я увидела, как родители Молли хлопают ртами, словно золотые рыбки.
– Папа, Хельга, это Фил и Джейн, родители одной Киттиной одноклассницы.
(Я так привыкла звать их про себя мистером и миссис Вражеский Клан, что с трудом вспомнила их имена.)
– Счастлив с вами познакомиться. Большое вам спасибо за то, что пришли, – поприветствовал их папа. Очевидно, он никогда раньше их не встречал, а если и встречал, то совершенно об этом позабыл.
Джейн, по-моему, собиралась грохнуться в обморок от стыда. Представив их папе, я при всех ткнула ее носом в собственное вранье, но ни капли не раскаивалась. Тем более что пытка для них еще не кончилась. Я поняла это, услышав радостный папин возглас:
– Рути, дорогуша, иди сюда! Дай-ка я тебя поцелую. Сногсшибательно выглядишь!
Джейн в ужасе смотрела, как папа обнимает Рути. Ту самую Рути, которую она считала недостойной ее внимания.
– Вы обе так же прекрасны, как и в восемнадцать лет, – сказал папа, оглядев нас с Рути.
Рути и правда была ослепительна в узком красном платье, облегающем изгибы ее тела. Рядом с ней стояли Ричард, Атлас и Сефи.
– Ты всего-то и сделала, что отказалась от колумбийского кокса, а уже сияешь, как брильянт, – целуя ее в щечку, шепнула я.
Рути сжала мне руку и, обернувшись к родителям Молли, чьи рты по форме уже стали напоминать идеально круглые нули, кивнула им с великодушием королевы, снисходящей до общения с простым людом. Месть была невероятно приятной. Мы с Рути проплыли мимо родителей Молли и направились по красной дорожке в фойе, к вспышкам и крикам папарацци.
Лео – еще не мужчина, но уже не мальчик – несмотря на смокинг, оставался верным поклонником бога Айподикуса. По ковровой дорожке он шел походкой коренных жителей Гарлема, приплясывая в такт одной ему ведомой музыке. Китти, шагавшая позади меня, одернула на мне юбку. – Мам, ну как тебе не стыдно, а? – прошептала она.
Все-таки, как бы мы ни старались не копировать своих родителей, жизнь все расставляет по своим местам. Я не желала одеваться так, как положено каждой уважающей себя матери – как в свое время и моя мама. А может, и нет такого наряда, который удовлетворял бы вкусам дочери-подростка? Я взглянула на Китти, на ее серьезное маленькое личико; его черты словно застыли на полпути от детства к юношеству; я одновременно видела в ней ребенка, каким она была, и прекрасную женщину, какой она скоро станет. Вдруг в толпе мелькнул знакомый профиль. (Честно говоря, я ждала этого момента с самого приезда.) Китти проследила за моим взглядом и посмотрела на меня строго, недоуменно и как будто понимающе. Это был Иван. У меня перехватило дыхание. Не только от страха, что Китти что-то подозревает, но и от радости, что наконец его увижу.
И вот я стояла и смотрела, как мой муж и мой любовник жмут друг другу руки и обмениваются грубоватыми шуточками, которые так ценят мужчины.
– Я смотрю, вы, как и я, до сих пор можете заправить рубашку в брюки, – улыбнулся Иван, похлопывая себя по животу, обтянутому хрустящей белоснежной сорочкой.
– Таких, как мы, немного осталось, – согласился Грег. – Я за последние двадцать лет не прибавил ни грамма, – самодовольно добавил он.
– Хло, ты вышла на туго натянутый канат без страховки, – еле слышно прошептала стоящая рядом со мной Рути. – Главное, успокойся и не смотри вниз.
Тот вечер удивительным образом соединил множество граней моей жизни. Муж и дети; папа и его таинственная любовница; свекровь; брат; лучшая подруга со своей семьей; любовник и его жена; ненавистные родители забияки из школы; и вот, под нарастающий гомон и крики: «Сюда, Лиззи! Посмотри на меня!» – появилась ПП, сопровождаемая армией фотографов, тычущих в нее камерами, словно прицелами ружей. ПП была в своей родной стихии. Всеобщее внимание озарило ее высоко поднятую голову; глаза полузакрыты, губы приоткрыты, словно в экстазе. Сегодня она впервые намеревалась появиться на публике с Джереми. Даже по походке было видно, что идет удовлетворенная женщина, чей безбрачный период остался далеко позади. Уж лучше бы она явилась в образе леди Годивы, обнаженной и верхом на лошади. Позади парочки любовников плелась Джесси, вперив взгляд в пол, как будто в трещинах между плитками могла найти хоть какой-то смысл своего существования.
– Он даже имя мое украл, – пожаловалась она мне, когда ПП со свитой присоединились к нашей компании, – она зовет его Джеззи.
– Привет, зайка, – поздоровалась ПП, целуя воздух возле моего лица.
– Вижу, ты еще на какую-то процедуру выкроила время, – промурлыкала я.
– Это называется липодиссолвация. Растворяет жир. Правда, в Англии ее не делают, так что мне пришлось на денек смотаться в Париж. Отличная штука, делаешь в обеденный перерыв и сразу возвращаешься к работе, – сказала она и, бросив взгляд на Джереми, который стоял к нам спиной, добавила: – Или к любовнику. Тебе надо попробовать, а то животик уже видно.
– Какой еще животик! – самовлюбленно воскликнула я.
– Откуда он у тебя, интересно? – задумчиво сощурилась ПП и внимательно меня оглядела.
Джереми повернулся к нам лицом. Я ахнула от изумления. Передо мной стоял Дар Божий собственной персоной! А я и забыла, что его на самом деле зовут Джереми.
– Ах да, – сказала ПП, проследив за моим взглядом, – Джеззи говорил, что вы уже знакомы. – Наклонившись поближе, она прошептала: – Честно говоря, он считает, что ты к нему неравнодушна. Где вы познакомились?
Вдалеке раздался звук автомобильной сигнализации, мерзкий вой, который мог означать как конец, так и начало чего-то нового. Мне он показался предзнаменованием чего-то очень скверного.
Я пробралась на свое место и, усевшись, вдохнула специфический аромат, который можно учуять на любом крупном и важном мероприятии. Музыканты настраивали струнные инструменты, остальные оркестранты нетерпеливо крутились на своих стульях, словно беспокойные цирковые лошадки, бьющие копытами землю. В зал повалила публика, шурша и шелестя нарядами всех цветов радуги; отовсюду слышались голоса людей, которые привыкли, чтобы их слышали все. Мы с папой сидели прямо напротив сцены. Я взяла его за руку. Он нервно перебирал мои пальцы, как делал всегда, сколько я себя помню. Как только он хватал очередной палец, я быстренько убирала следующий, и так до тех пор, пока он не пересчитывал все пальцы на руке. В моем детстве исчезновение каждого пальца он встречал с притворным удивлением, зато, когда они один за другим появлялись снова, радостно и с облегчением вздыхал.
Его теплые и сухие руки были инструментами, из которых он уверенно извлекал ноты родительской любви. В детстве именно его руки гладили меня, пока я засыпала, утирали мне слезы, показывали, что меня любят; я никогда не видела, чтобы он хоть раз поднял их на кого-нибудь. Но этим вечером мы поменялись ролями, и теперь уже я успокаивающе поглаживала его по ладони.
– Напомни мне потом, чтобы я никогда больше такого не делал, – прошептал он. – Чувствую, провалится моя постановка с треском.
– Пап, ты каждый раз так говоришь, – ответила я, целуя его в щеку. – И каждый раз тебя потом на руках носят. – Я взглянула на Хельгу, сидящую рядом с отцом с другой стороны. Она взяла его руку и прижала ее к своим губам. Мы посмотрели друг на друга и робко улыбнулись. Хельга перегнулась через папу и сжала мою руку.
– Берти постоянно говорит о вас, Хло, – сказала она. – Он вами очень гордится. – В ее голосе звучало столько сердечности, что мне вдруг захотелось разрыдаться и рассказать ей всю свою жизнь, а потом спросить совета.
– Вам с Хельгой нужно поближе познакомиться, – вставил словечко папа, и я, улыбнувшись, кивнула. Правда, меня немного беспокоила мысль о том, что если мы с ней таки познакомимся поближе, то я полюблю ее сильнее, чем любила свою мать.
Я обернулась и увидела позади Ивана, который смотрел прямо на меня. Рядом с ним с совершенно несчастным лицом сидела Бекки. Она вжалась в кресло, словно даже случайное прикосновение к мужу могло ее ранить.
– Не очень-то хорошо он к ней относится, – произнесла вдруг Китти.
– Кто? – повернулась я к дочери; все это время она наблюдала, как я смотрю на Ивана.
– Этот русский, на которого ты пялишься. Он плохо относится к своей жене.
– Да что ты говоришь, – притворилась я равнодушной.
– Он ей сказал, что она для него – как мокрое тяжелое полотенце вокруг шеи. Я сама слышала, – поделилась Китти.
– Ты права, это и правда не очень вежливо, – согласилась я. Неприятная на слух нотка, всегда звучащая в моей голове при виде Ивана с Бекки, зазвенела вдруг громче. Неужели он и правда может быть настолько грубым?
– Мне кажется, он в тебя втюрился, – продолжила Китти. – Он на тебя все время как-то странно смотрит. Ты ведь не собираешься изменять папе? – спросила она.
– Не глупи, милая, – попыталась было мягко рассмеяться я, но вместо этого издала какой-то звук, похожий на треск стекла.
– У Люси Грей мама завела любовника, а папа узнал, и они развелись, и она теперь никогда не знает, где у нее что лежит, потому что живет на два дома, – выпалила Китти.
Я обняла ее так, чтобы она не видела моего лица. Тут пошел открываться занавес, и мне не пришлось отвечать на каверзные дочкины вопросы. Музыканты ударили по тарелкам, обозначая начало увертюры, и этот звук словно пробудил меня. Впервые я осознала всю низость собственных поступков. Я рисковала счастьем своего мужа и своих детей ради мужчины, который плохо относится к собственной жене. Сколько времени ему понадобится, чтобы начать так же относиться ко мне? Если уж Китти начала что-то подозревать, то что должен чувствовать Грег? Я взглянула на мужа, сидящего рядом с Китти. Несмотря на нашу недавнюю близость, он казался мне далеким, почти чужаком, кем-то вроде незнакомца, с которым каждое утро сталкиваешься на улице по дороге на автобусную остановку.
Аплодисменты публики привели меня в чувство, и я сконцентрировалась на представлении. Сцену разделили на две части: одна изображала королевский двор, на котором праздновали рождение принца; вторая – дом нищего, где семья с ужасом встречала появление на свет очередного голодного рта. Контраст между роскошью королевского дома и убожеством нищенского был просто разительным; слева сияли свечи, стояла обитая бархатом мебель, все были разодеты в шикарные наряды, а справа царили запустение, убожество и грязь. Мне показалось, что это до крайности похоже на мою жизнь, по крайней мере, так, как я ее воспринимаю: чувственная, бархатная связь с Иваном и – резким контрастом – бледные, истощенные отношения с мужем. Я чувствовала себя несчастным малышом Томом Кенти, который стоит на улице, уткнувшись носом в закрытые ворота королевского дворца, и мечтает о нормальной жизни в тепле и достатке. Но такая жизнь не принесет ему ничего, кроме проблем. Я, как и Том, поняла, что мои мечты осуществились не совсем так, как мне хотелось бы. Теперь я уже мечтала вернуться к своей прошлой жизни, такой простой и понятной. Тогда мне не надо было постоянно скрываться, врать и бояться, как бы меня не разоблачили.
Все это время папа крепко держал меня за руку, но потом, поняв, что публика благосклонно принимает его творение, немного расслабился.
– Конечно, все еще может измениться, но вроде бы полнейшего провала уже не будет, – прошептал он мне.
– И когда ты поймешь, что полнейшего провала у тебя не будет никогда? – риторически спросила я.
– Когда умру.
– Пап, не смей так говорить, – возмутилась я.
Вскоре музыка и игра актеров увлекли меня, и я с радостью погрузилась в перипетии спектакля, чтобы не думать о собственных неприятностях.
Во время антракта мы все столпились в зале для особо важных гостей, дабы отведать коктейля с удивительно точным названием «Месть Живаго». У дверей отирался Дар Божий, изучая свое отражение в окне; иногда его взгляд касался меня, и тогда на лице мелькала этакая понимающая ухмылочка, предполагающая, что нам с ним есть о чем поговорить. И что в нем нашла ПП, помимо сексуального удовольствия? Хотя, учитывая его нарциссизм, я с трудом представляла его в роли нежного и щедрого любовника. Рядом с самой ПП стояла юная журналистка. Она слушала ПП и заносила в блокнот какие-то крючочки, чтобы вскоре увековечить их в своей колонке. Журналистка постоянно кивала головой, словно дятел, и к каждому кивку добавляла восторженное: «Ммм». ПП разливалась про свою очередную книгу.
– Секс, – говорила она, – весьма важен для энергетики каждого человека. Секс – это топливо; как благодаря полному баку машина преодолевает огромные расстояния, так и хороший секс дарует нам энергию, которая помогает решать множество обыденных проблем. Человеческое тело, как и машину, нужно время от времени заправлять.
– Но ведь ваша последняя книга была об отсутствии секса? – пискнула журналистка.
– Да, но это только первая стадия, стадия очищения личности – ну, или мотора, если хотите. Ее нужно пройти, чтобы снова полюбить себя и быть готовой заправиться энергией новых, свежих отношений, – вещала ПП.
– А по-моему, все совсем не так, – встряла я. – Машину можно заправлять одним и тем же топливом долгие годы, а с сексом все наоборот. На мой взгляд, это больше похоже на еду – когда наедаешься до отвала, кажется, что больше никогда в жизни есть не захочешь, а на следующее утро просыпаешься и понимаешь, что умираешь с голоду. Чем больше сексом занимаешься, тем больше его хочется, – сказала я.
ПП смотрела на меня как на священника, повествующего о радостях групповухи.
– Но, конечно, что я могу об этом знать? – поспешно добавила я. – Я ведь замужем за одним и тем же мужчиной уже сотню лет, и у меня секса так мало, что, наверное, меня уже можно снова считать девственницей.
ПП не сводила с меня заинтересованного взгляда: если весь ее вид кричал о том, что изо всех пор у нее так и сочится сексуальное удовлетворение, то, может, и со мной то же самое? В нескольких метрах от себя я заметила Ивана. Проходя мимо, он вложил мне в руку записку.
«Встретимся в ложе двумя ярусами ниже».
– Что это? – раздался вдруг голос Китти, напугавший меня до чертиков.
– Ничего. Просто бумажка, вот и все.
– Это ведь он тебе дал, да? – продолжала допрос Китти.
– Может, хватит уже? – вспылила я, переходя в атаку – типичное поведение человека, пойманного с поличным.
– Куда это ты? – спросила дочь, когда я пошла в сторону.
– В туалет.
– Я с тобой.
Китти отправилась со мной в женский туалет, якобы для того, чтобы одергивать юбку, открывающую мой зад, но скорее это было похоже на полицейский конвой. Она так переживала, что не хотела выпускать меня из поля зрения. Мне стало стыдно. Закрыв дверь кабинки туалета, я вдруг услышала из-за стенки странное шмыганье. Наклонившись, я заглянула под перегородку и увидела чей-то нос с трубочкой внутри, снюхивающий дорожку прямо с пола. Кольцо на пальце, придерживающем трубочку, показалось мне знакомым.
