Текст книги "Миллиардер Скрудж по соседству (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

ЭПИЛОГ

Холли

Я потираю руки, ворча о том, что забыла перчатки. Даже в огромном вестибюле холодно, а я одета не для полярных температур на улице. Но если и есть один день в году, когда ты не можешь мыслить здраво, так это канун Нового года.

Мое серебристое блестящее платье ниспадает до колен и тонкие бретельки на плечах – единственное, что его поддерживает.

Это была импульсивная покупка.

Адам пригласил меня на новогоднюю вечеринку, на которую ему пришлось пойти по работе, но все зря – планы уже построены. Ужин с самыми близкими подругами из колледжа.

Которые, кстати, подумали, что стоит пойти на вечеринку к моему новому парню.

Поэтому я пошла на компромисс. Прибытие незадолго до полуночи позволит отпраздновать новый год вместе, что идеально. Но это также означает появление в месте, где Адам не Адам-с-другой-улицы и даже не Адам-сын-печально-известного-Данбара. Это место, где он Адам Данбар, основатель Wireout, миллиардер и гений. Мир, в котором я его никогда не видела.

Мир, в который меня никогда не приглашали.

Конечно он стонал из-за необходимости вечеринки, говоря, что хотел бы ее пропустить. Но лифт, которого я жду, позолочен, а воздух пахнет сиренью. Они прячут ароматические свечи в вестибюле? Устанавливают в стенах диффузоры для ароматов?

– Верхний этаж, мисс, – говорит служащий. Он расплылся в улыбке, как только я показываю приглашение.

Бабочки порхают все активнее с каждым этажом, на который поднимается лифт. Но я говорю себе, что Адам провел Рождество с моей семьей. Будет справедливо, если я увижу его работу, по сути, приемную семью, на Новый год.

Двери открываются, и я слышу людей прежде, чем вижу; звуки живой группы и безошибочно узнаваемую смесь голосов, когда собирается большая толпа. Я иду на звук, каблуки цокают по каменному полу.

Мы на крыше отеля «Раш», и вид на горизонт Чикаго захватывает дух.

Я прохожу мимо группы мужчин в смокингах. Разодетая в пух и прах к Новому году, и когда оглядываюсь вокруг, коктейльные платья, которые носят в этом зале, могут соперничать с подиумом. Адам говорил так, словно предпочел бы подвергнуться пыткам, чем находиться здесь, но стоя в огромном зале, глаза становятся как блюдца. Я понимаю, почему приглашение, которое он передал, имело такой вес.

Гости собрались здесь, чтобы пообщаться, увидеть других и быть замеченными, отпраздновать канун Нового года с людьми, которых считали равными себе. Если при этом приходилось жертвовать на благотворительность, что ж, это была небольшая плата.

Думаю, я могла бы написать отличную статью об этом.

Я пытаюсь смотреть сквозь толпы, коктейльные столики, живую группу, но не вижу Адама. Крошечные ремешки на каблуках впиваются в лодыжки. Я не видела его с тех пор, как мы попрощались в Фэрхилле. Он вернулся в Чикаго на два дня раньше меня, и мы провели последний день вместе перед камином в его доме.

Так же, как все начиналось.

Я вожусь с замком клатча, чтобы достать телефон. На часах одиннадцать сорок пять. До полуночи осталось всего пятнадцать минут. Я должна найти его.

Затем раздаются помехи в микрофоне. Музыка стихает, в толпе воцаряется тишина.

– Всем добрый вечер, – произносит низкий мужской голос.

Который звучит очень знакомо.

Адам стоит на сцене с микрофоном в руке. Он не сбрил бороду, несмотря на то, что угрожал сделать это еще в Фэрхилле, и, в отличие от большинства здешних мужчин, на нем нет смокинга. Черный костюм и белая рубашка без галстука.

Он выглядит как в своей тарелке. Широко расставленные ноги и выражение лица, которое невозможно прочесть. Это он, когда возвращается в свой мир. Человек, которого приглашали произносить вступительные речи, перерезать ленточки, финансировать новое больничное крыло.

Человек, который провел Рождество со мной и моей семьей.

– От имени фонда я хочу поблагодарить всех присутствующих за то, что пришли сегодня вечером. Для меня очень важно, что вы закончили год с нами, но еще больше то, что готовы начать следующий год тоже с нами. Ни у кого из вас не было приглашений на вечеринку получше, не так ли?

По комнате разносится смех.

Вежливо, нетерпеливо. Не знаю, как он может это выносить – всеобщее внимание. Я была бы на взводе.

Адам оглядывает толпу.

– Осталось всего пятнадцать минут в этом году. Если в вашем списке дел что-то осталось, предлагаю сделать это прямо сейчас. В противном случае, пожалуйста, возьмите бокал шампанского и сделайте пожертвование, если еще не сделали.

Его глаза находят мои, и, несмотря на расстояние, загораются. Я замечаю это.

– С террасы открывается лучший вид на фейерверк, – говорит он. – Для тех, кто не привел кого-нибудь поцеловать под бой курантов. С наступающим Новым годом.

Снова вежливый смех, люди подталкивают друг друга локтями, пока все мое внимание приковывает только Адам. Он передает микрофон сопровождающему, пока позади оживает гигантский экран. Идет обратный отсчет.

Он сходит со сцены и прокладывает путь прямо сквозь толпу. Они наблюдают за ним и расходятся, как Красное море. Ясно, что сегодня вечером он здесь почетный гость.

Адам не сводит с меня глаз, и сердце учащенно бьется. Он делает это перед всеми: гостями, репортерами.

– Привет, – говорит он, губы изгибаются в интимной улыбке. Он запечатлевает поцелуй на моей щеке, а я прижимаюсь к нему и чувствую, как рука ложится мне на талию. – Спасибо, что пришла.

– Конечно, – говорю я. Трудно игнорировать взгляды людей.

Его взгляд скользит по моему платью.

– Ты выглядишь великолепно.

– Спасибо. Ты тоже выглядишь очень даже ничего, – руки чешутся погладить его бороду, но, к сожалению, мы не наедине. – Ты не побрился.

– Не хотел тебя разочаровывать.

– Ты бы никогда не смог, – говорю я. Но, просто представляя, как он щекочет шею, прокладывая дорожку поцелуев вниз по телу, я счастлива, что он оставил ее. Алам жестом подзывает официанта, который приносит два бокала шампанского. Люди возобновили разговоры, но все еще бросают любопытные взгляды в нашу сторону. Он игнорирует их и ведет меня на террасу, построенную как теплица.

– Шикарное место, – говорю я.

– Да, у этой террасы есть только одно назначение, и оно предназначено для таких функций, как эта, – его рука все еще на моей пояснице. – Я рад, что ты здесь.

– Ты уже дважды это сказал, – поддразниваю я. – Раньше было так плохо?

– Невыносимо. Сухая еда, скучные светские беседы, а от этих ботинок у меня волдыри. Абсолютно невыносимо, – я ухмыляюсь.

– Звучит ужасно.

Он может быть разодет, импозантен и почитаем, и в костюме, который, уверена, стоит дороже, чем моя подержанная машина, но он все равно Адам Данбар. Глупый, сам по себе и честный со мной.

Я прислоняюсь к его боку.

– Что ж, мой званый ужин был потрясающим. Никаких пыток.

– Да? – тихо говорит он. – Я рад.

– Подругам действительно интересно узнать о загадочном парне, с которым я встречаюсь.

– Загадочном, – повторяет он. – Вообще-то ты знаешь его большую часть своей жизни.

– Ты все еще загадка, – говорю я. – Не знаю, что ты предпочитаешь – кофе или чай по утрам, на какой стороне кровати спишь, что надеваешь в постель. Что, если я зайду к тебе на этой неделе и обнаружу, что ты спишь в обычной пижаме, как старый английский джентльмен? В шляпе, носках и всем остальном?

– Ты смешная, – говорит он. Но тут же наклоняет голову и произносит мне на ухо: – По утрам только кофе, моя любимая сторона – та, на которой ты, и я не сплю в пижаме. Только в шляпе или без нее.

– О, – выдыхаю я. – Приятно знать.

– Ты проведешь ночь у меня?

– Начнем новый год правильно?

Его глаза смотрят на меня с теплотой.

– Именно.

– Я бы с удовольствием. Возможно, я даже захватила зубную щетку. Хотя, наверное, не следовало в этом признаваться, верно? Это заставляет казаться самонадеянной.

Он снова улыбается.

– Очень. Моя прекрасная девушка хочет переспать со мной. Я оскорблен.

Жар приливает к щекам.

Моя девушка?

Мы встречаемся всего несколько недель, но это кажется правильным. Как будто я знаю его целую вечность, и все же мне не терпится узнать все те мелочи, которые еще не успела выяснить.

– Ты краснеешь? – спрашивает он, запрокидывая мою голову.

– Ты сказал «девушка». Ты это серьезно?

– Если ты не против, то да.

Я слегка киваю, его рука все еще на моей щеке.

– Я хочу этого. Очень сильно.

– Значит, ты моя девушка, – его большой палец описывает круг, проводя по моей челюсти. – Ты честная, милая, забавная. Ты распространяешь магию, Холли. Это касается всех вокруг.

– Ох, – выдыхаю я.

– Возможно, я одержим. Тобой.

– Все в порядке. Я… ну, я могла бы быть полностью, по-глупому влюблена в тебя.

Его губы изгибаются.

– Да?

– Угу.

– Что ж, – бормочет он, опуская голову. – Я тоже в тебя влюблен. Малышка Холли Майклсон.

Я открываю рот, чтобы возразить, но он останавливает меня, прикасаясь губами к моим. Поцелуй мучительно сладок.

Я чувствую себя такой воздушной, что могла бы воспарить в этом гигантском здании с куполом. Он чувствует то же самое. Знание ощущается как подарок.

Адам поднимает голову и оглядывает переполненный зал. Люди начали скандировать.

Десять. Девять. Восемь.

– Похоже, я поцеловал тебя слишком рано.

Семь. Шесть. Пять.

Я хватаюсь за лацканы его пиджака.

– Все в порядке. Можешь поцеловать меня еще раз.

Четыре. Три. Два.

– Слава Богу, – бормочет он и прижимается своими губами к моим.

Один. Ноль.

Вокруг нас взрываются фейерверки, окрашивая небо в яркие цвета. Но я прижимаюсь к мужчине своей мечты и целую его в ответ так же страстно, как он целует меня.

Будущее и так достаточно светлое.

ЭПИЛОГ ВТОРОЙ

Адам

Год спустя

– Ты в порядке? – спрашивает Холли. Она протягивает руку и кладет на мою, лежащую на руле.

Я отвожу взгляд от своего старого дома. Он до краев украшен рождественскими гирляндами, горит, как маяк.

– Да.

– Каково это? Видеть, что там живут другие?

– Хорошо, – говорю я и с удивлением обнаруживаю, что искренен. Сдать дом в аренду было правильным решением. То, что он пустовал, угнетало, не говоря уже о растрате и я не хочу там жить. Возвращение в Фэрхилл в те странные месяцы прошлого года дало именно то, что я искал, сам того не подозревая. Завершение и Холли. Я не мог желать ничего большего.

– Приятно видеть, что здесь рождаются новые воспоминания, – говорю я. – Арендаторы – семья с маленькими детьми, и это отличный район.

– Они очень милые, – говорит Холли. – Очевидно, мама приказала миссис Шин вступить в книжный клуб.

Это заставляет меня фыркнуть.

– На Мэйпл-Лейн ничего не меняется.

Ее рука похлопывает мою.

– В любом случае, это не главное. Готов зайти внутрь?

– Определенно.

– Это будет абсолютный хаос, – предупреждает она. – Сара и Эван уже приехали.

– Ага, хорошо. Мы должны надрать им задницы в «Монополии» после того, как в последний раз приглашали их на ужин.

Она улыбается.

– Я когда-нибудь говорила, что люблю тебя?

– Ага. Часто, очень часто. Но думаю, что смогу вытерпеть еще раз.

– Я люблю тебя, – говорит она, наклоняясь над консолью, чтобы быстро поцеловать меня. – Ты относишься к настольным играм со всей серьезностью, которой они заслуживают.

– Это проявление уважения, понимаешь?

Холли смеется и открывает дверцу машины. Я следую за ней в костюме, выходя на холодный мичиганский воздух. Зима прочно захватила эту часть страны и в ближайшее время не отпустит. Я хватаю и ее сумку, и свою, игнорируя протесты. Руки Холли полны подарков, которые та с любовью завернула неделю назад.

Она права, в доме хаос. Здесь тепло и пахнет выпеченным хлебом и корицей, а Уинстон расплывается у наших ног, на нем пара собачьих рогов.

– Я купила их для него, – говорит Сара. Она потеплела с тех пор, как прошлым летом вышла замуж за Эвана, и Холли нашла в ней настоящего друга. Они крепко обнимаются в коридоре, как будто не виделись несколько месяцев.

Эван полуобнимает меня.

– Поездка прошла нормально?

– Да. Правда, пришлось не торопиться и дорога заняла на час или два больше, чем следовало. На дорогах гололедица.

– Мы так же тащились, – говорит он. – Пойдем, налью тебе пива. Хочу спросить о некоторых инвестициях, которые наметил.

– Хм?

– Да. Помнишь, ты рассказывал о новой компании в Денвере? – я следую за ним на кухню. Наша старая дружба возвращается. Сейчас это по-взрослому, больше не основано на видеоиграх или девушках. Это спорт, семья и работа, в которых есть что-то глубоко знакомое. Он знал меня до того, как я стал тем, кто есть, точно так же, как я знал его до того, как он полностью стал самим собой. Такого рода связь незаменима.

Я не осознавал, как сильно этого не хватало, пока не обрел снова.

Джейн Майклсон прерывает сына, проносясь мимо него и притягивая меня к себе, чтобы обнять.

– Вы приехали.

Я обнимаю ее в ответ.

– Приехали. Еще раз спасибо за приглашение.

– Всегда и в любое время. Даже праздник не нужен, – она откидывается назад, глаза блестят. – Как дела у твоей мамы?

– Отлично. Вчера мы праздновали в Чикаго.

– Ты же знаешь, что ей здесь всегда рады, – говорит Джейн. – Было здорово снова увидеть ее прошлым летом.

Я киваю.

– Спасибо.

Однако шрамы мамы остаются глубокими, когда речь заходит о Фэрхилле, и наши отношения никогда не были такими, как у Джейн с ее детьми. Я завидую Холли в этом, но также благодарен. За то, чего достиг.

– Держи, чувак, – говорит Эван, протягивая открытое пиво. – Наслаждайся тишиной и покоем. Наши тетя и дядя приезжают завтра, а родители Сары будут здесь послезавтра.

Я киваю в сторону гостиной, где играет музыка, пока Крейг Майклсон рассказывает историю, которая заставляет Холли и Сару смеяться. Уинстон рявкает с дивана.

– Это и есть мир и покой?

Эван фыркает.

– Относительно.

– У твоих родственников со стороны невесты все хорошо?

– Да. Как обычно, знаешь ли, – говорит он, но затем одаривает меня злобной ухмылкой. – А может, и нет. Ты не можешь сказать, что ненавидишь родственников по линии своей невесты, не так ли?

– Мог бы, но это бы неразумный шаг, – говорю я. Я прикасаюсь своим пивом к его.

– Тебе позволено злиться. Я слышал, как мама намекала на брак. Извини, чувак.

Я оглядываю гостиную. Свет от пластиковой рождественской елки золотит светлые волосы Холли, но ярче всего сияет ее огромная улыбка.

– Все в норме, – я думаю о подарке, который подарю ей на это Рождество, и задаюсь вопросом, каким будет ответ.

* * *

– Сколько раз я бывал в этом доме ребенком, – говорю я, – и никогда не думал, что стану спать в спальне малышки Холли.

– Каково это? – она сидит, скрестив ноги, на кровати, которой едва хватает для двоих, в своей спальня детства. Стены желтые, покрывало связано крючком бабушкой. На ней рождественская пижама: фланелевые шорты с оленями и пушистые носочки. На красной футболке написано «Гангста-фантик» над кучей тщательно упакованных подарков.

– Чувствую себя так, словно делаю что-то не то, – говорю я. – Но одновременно и так, как будто мне наконец удалось сделать нечто правильно.

Холли хихикает и проводит щеткой по волосам. Они блестяще падают на плечо.

– Знаешь, если бы я понимала, что однажды ты переспишь со мной здесь, когда была тоскующим подростком, я бы вырвала волосы от нервов.

– Да ладно, ты никогда по-настоящему не психовала, – говорю я. – Типо, вообще никогда. Никогда не нервничала, когда мы разговаривали.

Она кладет расческу с широкой улыбкой.

– Адам, ты был самым большим увлечением моего детства. Я определенно нервничала. Если бы они продавали плакаты с твоим изображением, как с Backstreet Boys, ты был бы на этих стенах.

Комплимент звучит неожиданно. Она любит меня сейчас, и я никогда не устану это слышать. Но от осознания того, что Холли так сильно заботилась обо мне тогда, грудь сжимается.

– Хорошо, – говорю я, а потом не могу придумать, что еще сказать.

Ее лицо смягчается. Без макияжа и сияющая, Холли выглядит как ожившая мечта.

– Ты не тот, кто должен смущаться.

– Знаю. Я не смущаюсь.

– Тогда в чем дело?

Я опираюсь рукой о стену, чтобы собраться с духом.

Это тот самый момент? Может быть. Не особо романтично. Но это она, и это мы, а наше прошлое и наше будущее сталкиваются. Я так сильно хочу спросить ее, что кружится голова.

Но что, если Холли «пока нет»? Или, что еще хуже, «нет»?

– Адам? Ты странно себя ведешь.

– Я люблю тебя, – говорю я. – Больше, чем когда-либо кого-либо любил.

Ее глаза теплеют.

– Иди сюда.

Я сокращаю расстояние между нами, и Холли притягивает меня к себе, мягко и тепло, пока я не оказываюсь рядом на узкой кровати. Ее руки обхватывают мое лицо.

– Я тоже тебя люблю, – говорит она. Ее голос звучит как благословение. – Недавно я думала о том, как мне повезло, когда вернулась сюда на каникулы в прошлом году. Я ненавидела работу, которая была тогда, чувствовала себя застрявшей, ни с кем не встречалась… Но потом я встретила тебя снова. Что, если бы наши пути не пересеклись?

Моя рука обхватывает ее бедро, и два пальца скользят под подол рубашки, находя теплую кожу. Говорят, что из людей нельзя сделать дом, но, Боже, помоги, она буквально им и является.

– Холли, – говорю я. – Я больше не хочу жить без тебя.

Ее рука скользит по моим волосам.

– Я тоже.

– Раньше я не знал, чего мне не хватало. Насколько лучше могла бы быть жизнь с тобой, – говорю я. – Раньше я ненавидел не только Рождество. Я был… циником.

– Был? – поддразнивает она, но глаза тепло смотрят на меня.

– Во всяком случае, ещё большим циником, нежели сейчас, – я провожу большим пальцем по ее нижней губе. – Я не знал, сколь многим пожертвовал ради компании, пока ты не показала это. Пока не помогла вернуть себя. Прошедший год с тобой был лучшим в моей жизни, безусловно. Это даже не соревнование.

Она целует меня. Это так мило, что щемит в груди.

– Что случилось? – бормочет она. – Обычно ты не такой эмоциональный. Мне это нравится, не пойми неправильно.

Решение сделать это сейчас принимается за доли секунды. Я мог бы подождать, сделать больше, но это не мы. Это не я. Сейчас все реально, такого уже не будет, как этот момент, когда есть только мы двое и то единение, которое создали. Это потребовало доверия и храбрости с нашей стороны. Я чувствую, как кровь стучит в ушах, судьба ждет своего часа.

Она – мое будущее. Я могу только надеяться, что Холли позволит принадлежать ей.

Я высвобождаю руку.

– Адам?

– Одну секунду, – я тянусь за сумкой и коробкой. Она большая и бархатная, и на краткий миг паники я задаюсь вопросом, вспомнит ли Холли вообще, поймет ли шутку изнутри.

Но любовь – это всегда прыжок веры.

Глаза Холли расширяются, когда та замечает коробку.

– Это мне? До Рождества осталось два дня.

– Знаю, – я сажусь рядом с ней на кровать. Холли в пижаме, я в боксерах и футболке, в спальне ее детства, на часах одиннадцать вечера.

И все же у меня так перехватывает горло, что трудно произносить слова. Вместо этого я протягиваю коробку.

– Вау, – бормочет она, поглаживая коробку. – Что там?

Я кладу руку ей на колено, нуждаясь в мягком прикосновении обнаженной кожи, чтобы успокоиться.

– Открой ее, малышка.

Она развязывает бант и с улыбкой открывает крышку.

– Ты с ума сошёл. Ты уже подарил мне то же… о. Керамический Санта-Клаус Ларри?

– Да, – говорю я.

Рука Холли гладит крошечную вещицу, прежде чем перейти к серебряному молоточку рядом. Обе обвязаны атласными ленточками.

– Но мы еще не были на Рождественской ярмарке. Когда ты это получил?

– Подергал за кое-какие ниточки.

Ларри потребовалось несколько телефонных звонков, чтобы точно объяснить, почему я хотел, чтобы он вложил кольцо в одно из своих творений, но как только он понял, стал партнером-энтузиастом.

Холли прищуривается, глядя на меня.

– Ты снова купил наркотики?

У меня сжимается грудь.

Она вспомнила.

– Да. Подумал, что пришло время.

– Сколько граммов помещается в одно из них?

– Слишком много, – говорю я, а затем нужно покончить с этим, нужно, чтобы она увидела кольцо. Нужно знать ее реакцию. – Разбей его.

Ее улыбка полна восторга.

– Хорошо, ты даже подарил мне молоток. Вот и я…

Она опускает молоток на ничего не подозревающего Санту, безмятежно смотрящего снизу вверх. Он разбивается на пару осколков о бархат.

Обнажая платиновое кольцо с бриллиантом solitaire.

– Боже, – выдыхает она.

Я не могу думать из-за шума в голове, но каким-то образом мне удается опуститься перед ней на одно колено. Холли такая красивая, волосы распущены по плечам, и на ней рождественская пижама. Ранимая, настоящая, мягкая и моя, я надеюсь, на всю оставшуюся жизнь.

– Холли, – говорю я.

Ее глаза поднимаются, и она едва заметно кивает.

– Ты – самое замечательное, что когда-либо встречалось в моей жизни, – говорю я. – Жаль, что я не понял этого раньше, тогда тоже мог бы провести последние десять лет с тобой. Но я никогда не перестану быть благодарным за то, что вернулся в Фэрхилл и снова встретил тебя. В мире так мало людей, которыми я бы украсил рождественскую елку, милая, но ты одна из них. Единственная.

Она икает от смеха, и слеза скатывается по щеке. Я тянусь за кольцом среди обломков Санты.

– Я хочу, чтобы ты заставляла меня развешивать рождественские гирлянды в нашем доме, накупить все эти рождественские покрывала, заставила завести двух собак-спасателей.

Я хочу все это, навсегда.

– Меня устроит только одна собака, – шепчет она. Ее голос дрожит.

– Холли, – говорю я. – Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, – выдыхает она. – Да, да, безусловно. Да!

– Слава богу, – я беру ее за руку и надеваю кольцо на палец, и вот она в моих объятиях, плачет на шее. Бархатная коробочка тяжелым грузом лежит между нашими телами. Ее сердцебиение такое же учащенное, как и мое собственное.

Я не могу вспомнить ни одного момента в жизни, когда был так счастлив.

Она откидывается назад, вытирая глаза.

– Ты засунул кольцо в Санта-Клауса, – говорит она с придыханием. – Как ты это сделал? Как оно поместилось туда?

– Возможно, я сделал Ларри предложение, от которого он не смог бы отказаться.

– Ты планировал это неделями, – шепчет она, глядя на свой палец.

– Твой папа помог, – признаю я. – Он ходил забирать его.

– Папа?

– Да. Вообще-то, благословил меня этим летом, – сделал это без приглашения, как она и предсказывала, что рассмешило меня.

Сразу после того, как я поблагодарил его.

– Адам, вау… Мы помолвлены.

– Да, – я сажаю ее к себе на колени на кровати, не в силах перестать прикасаться. Нуждаясь в близости. – Я знаю, что еще рано. Мы встречаемся всего год. Но мне не нужно..

– Мне тоже, – перебивает она. – Адам, я знаю, что чувствую. Это не изменится. Никогда, никогда.

Как этот невероятный человек стал моим?

– Мои чувства тоже не изменятся, – говорю я. – Если хочешь длительной помолвки, мы можем подождать. Но я не мог дождаться, чтобы спросить. Хотел, чтобы ты знала, насколько я серьёзен, насколько важна для меня.

Она прижимается своим лбом к моему.

– Спасибо. Но я чувствую то же самое. Вау. Мы помолвлены. Ты мой жених.

– А ты моя невеста.

– Мне это нравится, – шепчет она.

– Значит, ты не возражаешь? Что я сделал предложение в твоей детской спальне в доме родителей?

– Нет. В конце концов, именно здесь я сохла по тебе. Фэрхилл – это место, где мы снова встретились в прошлом году. Что может быть правильнее?

Я целую ее, прижимая к себе. Эту прекрасную женщину, которая перевернула мою жизнь с ног на голову и каким-то образом снова привела ее в порядок. В доме тишина, все в своих спальнях, поэтому приходится вести себя тихо. Но я ни за что на свете не откажусь заняться любовью со своей невестой после того, как сделал ей предложение.

Она прижимается губами к моему плечу, чтобы молчал, и я медленно толкаюсь, боясь, что кровать ударит о стену. Но это все равно один из лучших видов секса, который у нас когда-либо был, подпитываемый счастьем. Между нами растет напряжение, пока у меня почти не начинают слипаться глаза от удовольствия, и приходится уткнуться лицом в ее шею, чтобы не разбудить весь дом.

После этого Холли лежит в моих объятиях, водя рукой по груди. Я поднимаю ее ладонь и наблюдаю, как слабый свет от прикроватной лампы падает на бриллиант.

Я хихикаю.

– Что? – спрашивает она.

– Я только что понял, что Рождество теперь будет годовщиной этого. Нашей помолвки.

– О, ты прав.

– Что означает, – говорю я, – что у тебя наконец-то получилось. Теперь это мой любимый праздник.

Она прижимается щекой к моей груди.

– Я знала, что в конце концов ты передумаешь.