Текст книги "Миллиардер Скрудж по соседству (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Я смотрю на чек.

– Ты можешь пожалеть об этом.

– Заставь меня, – говорит он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Холли

Я улыбаюсь, снова садясь на велотренажер. Холли Майклсон, младшая сестра Эвана, совсем взрослая. И симпатичная.

Тогда она тоже была симпатичной, но не в том смысле, который я действительно видел. Скорее моложе.

Не вариант. Не так, как сейчас.

Не так, как… нет.

Мы с Эваном может и не разговаривали больше десяти лет, но она все еще его младшая сестра.

И украдкой взглянула на мою грудь. Я видел это.

– Адам?

– Ага, – говорю я ассистенту. Дункан подключен к наушникам, сидит за много миль от меня. – Я вернулся.

– Речь идет о расписании на февраль.

– Я знаю. Продолжайте.

Но пока он перечисляет встречи и предложения на следующий год, а я снова начинаю крутить педали, мысли возвращаются к Холли.

Я не думал, что она ответит «да». Был на сто процентов уверен, что вернет чек. Не знаю, что заставило отдать его Холли. Возможно, чтобы посмотреть, согласится ли она. Повысить ставку. Бросить вызов так же, как она бросала мне. И, может быть, только может быть, нужен был предлог, чтобы провести с ней время.

Я заканчиваю встречи и принимаю душ. Только оделся, когда раздается звонок в дверь.

– Иду!

Холли стоит снаружи. На ней слишком большое зимнее пальто, светлые волосы убраны под бежевую шапочку. В руках коробки.

– Ты об этом пожалеешь, – говорит она.

Я широко открываю дверь.

– Входи, – говорю я. – Это что, северный олень?

– Да. Знаешь, ты сам дал карт-бланш с этим чеком.

– Ага, в курсе, – я смотрю через дверь на ее машину. – Сколько там еще?

– О, багажник полон.

– Холли, – стону я. Ее имя кажется сладким на языке.

Она ставит коробку в прихожей. Я натягиваю ботинки и направляюсь к машине. Два подхода спустя все покупки лежат в прихожей.

– Ты выложилась по полной, – говорю я. На коробках отвратительно веселые иллюстрации. Рождественские елки, Санта-Клаусы и улыбающиеся счастливые семьи. Всех одурачили, заставив думать, что коммерциализация – ключ к счастью.

– Может быть, не следовало этого делать. Но, – говорит Холли, поворачиваясь ко мне с предостерегающим блеском в глазах, – ты сам отправил меня выполнять поручения.

– Думаю, тебе нужен был перерыв. Скажи же, что не понравилось тратить такую возмутительную сумму на рождественские украшения.

Она останавливается спиной ко мне, не сводя глаз с упаковок.

– Ладно, хорошо. Мне понравилось. Думаю, я люблю Рождество так же сильно, как ты ненавидишь.

– Тогда, должно быть, действительно его очень любишь, – говорю я. Светлые волосы выбились из косы, завиваясь тонкими завитками у шеи. Ее свитер огромный, красный и пушистый. Это мило. Вся она милая, такая же, какой была в четырнадцать, сестра Эвана, краснеющая всякий раз, когда я с ней заговаривал.

Но сейчас она не краснеет.

– Итак? – спрашивает Холли, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. – Пойдем?

Следующий час для меня – урок терпения. Кабели, и кабели, и кабели, и я быстро обнаруживаю, что, хотя у Холли и творческий подход, она не сильна в электрике.

– Нужно купить распределительный щит, – бормочу я из коридора. – Нет никакого способа легко отключить все это в конце вечера.

– Тебе обязательно это делать?

– Да. Подумай о счетах за электричество. О световом загрязнении.

Она стоит на лестнице, которую откопала из гаража отца, и развешивает гирлянды вдоль балкона второго этажа. В ее голосе улыбка.

– Боже, да. Световое загрязнение!

– Это серьезная проблема.

– Конечно, – она высоко поднимает руки, и, несмотря на пуховик, над краем джинсов виден кусочек кожи. – Передай рулон гирлянд.

Я подношу его Холли. Руки коченеют от холода.

– Спасибо, – говорю я. – Но придется сказать, если я отвлекаю тебя от чего-то важного. Насколько мне известно, ты, возможно, усердно трудишься в сжатые сроки. В какой газете работаешь?

Она фыркает.

– Думаю, называть это газетой немного великодушно.

– Хмм? Подожди, нам нужно передвинуть лестницу. Давай, спускайся.

Холли соскальзывает вниз и приземляется с мягким звуком хруста снега. Макушка ее головы, включая кисточку на шляпе, достает мне до подбородка. Я передвигаю лестницу и держу ее ровно.

– Итак? – снова спрашиваю я. – Газета на самом деле не газета?

Она поднимается.

– Нет. Это онлайн-публикации.

– Онлайн-публикации, – повторяю я.

– На самом деле веб-сайт. Я пишу и исследую посты в блоге.

– О.

– Но не волнуйся. Еще несколько постов о прыщах и астрологии, и я буду в очереди на Пулитцеровскую премию. Еще лампочек?

– Осталось совсем немного.

Она прикрепляет конец ленты к дому, прямо над окнами нижнего этажа.

– Может, следовало взять больше гирлянд.

– Нет.

Холли смеется.

– Верно. Конечно нет. Но не волнуйтесь, мистер Скрудж, потому что у меня есть кое-что и для вашей лужайки перед домом.

– Жду не дождусь.

– У тебя такой взволнованный голос.

Она спускается по лестнице и приземляется передо мной с широкой улыбкой.

– Я купила семью северных оленей!

– Угу.

– Включая маленького олененка.

Я стону, и она снова смеется.

– Это будет мило! Давай, распакуем их.

Я следую за ней в заваленный коробками коридор.

– Глупые олени.

– Разве олень не был логотипом магазина твоего отца? – спрашивает она, наклоняясь, чтобы поднять олененка. Мгновение я наблюдаю за Холли.

– Да, – говорю я.

Но последнее, о чем хочу говорить, это об отце и его рождественском магазине. Единственном, ради чего работал весь год, и причине, по которой его никогда не было дома после наступления праздников. Он срывал куш с бедняг, которые думали, что Рождество – это не Рождество без глянцевой оберточной бумаги и надувных Санта-Клаусов на крышах.

Холли проходит мимо.

– Адам?

– Да. Иду, – я поднимаю большого северного оленя и выталкиваю его за дверь. Беглый взгляд на Мэйпл-Лейн показывает, что нет никого, способного стать свидетелем моего позора.

Холли эффектна и любит поговорить. Я слушаю счастливую, нервозную болтовню, пока мы устраиваем семейку животных на лужайке перед домом. Они из пластика, металла и лампочек, и выглядят совершенно безжизненными.

– Вот так! – говорит она. – Будет отлично смотреться в сумерках, когда ты их включишь.

– Поверю на слово, – я дергаю за воротник рубашки. – На улице холодно. Давай зайдем внутрь. Я обещал тебе поесть.

Она одаривает меня кривой полуулыбкой.

– Да, ты обещал.

– Не могу позволить младшей сестре Эвана голодать.

Я закрываю входную дверь и стаскиваю с себя куртку. Я на полпути в кухню, когда понимаю, что она еще не начала снимать свою. Стоит в коридоре, сцепив руки.

– Холли?

– Да. Послушай, ты не обязан приглашать меня на ужин, знаешь ли. Все в порядке, если сказанное ранее было просто из вежливости и уверена: ты безумно занят.

Я качаю головой.

– Не говори глупостей. Заходи. Тебе нравится китайская кухня?

Она кивает и начинает медленно расшнуровывать гигантские зимние ботинки.

– Да.

– Хорошо. Недалеко есть место, осуществляющее доставку на дом.

– Единственное в Фэрхилле, – говорит она. – Деннис привезет еду.

Я беру меню.

– Я, наверное, его лучший клиент.

Она заходит на кухню следом. Узкие джинсы облегают ноги под огромным красным свитером, а щеки раскраснелись от холода.

– Вау.

– Вау?

– Ты действительно совсем не обустроился.

Я оглядываю кухню. Здесь есть все необходимое, но это не дом. Краткий приступ смущения пронзает, когда я вижу все ее глазами. Маленькая Холли Майклсон, у которой всегда были большие мечты и глаза романтика.

– Нет. Полагаю, нет.

Она прислоняется к стойке.

– Я буду свинину Му Шу.

Я киваю, просматривая меню.

– Закажу крекеры с креветками и немного жаркое.

– Ой, спасибо.

– Это меньшее, что я могу сделать, – говорю я. – Ты, вероятно, спасла меня от дам из книжного клуба Мэйпл-Лейн, которые ломились в парадную дверь с вилами.

Холли улыбается, не сводя с меня глаз.

– Ты не производишь впечатления человека, который был бы против.

– Разве? Что ж, тогда, полагаю, я хотел твоей компании

Слова смелы. Они повисают в воздухе между нами, неожиданное предложение. Я не беру слова обратно. Это правда.

Она улыбается.

– Что ж, в таком случае, я так же хочу Пепси Макс.

– Сейчас закажу.

Двадцать минут спустя Деннис уходит, взяв приличные чаевые, а я возвращаюсь на кухню с белым пакетом, который пахнет как рай. Холли сидит на диване, скрестив ноги и с газетой в руках.

Поверх ее головы я вижу, какую страницу Холли читает. Черт.

– Еда здесь, – говорю я.

Она поворачивается и улыбка озаряет лицо.

– Chicago Tribune написали о тебе статью?

– Похоже на то, да.

– Как это к тебе попало?

– Прислал ассистент, – я раскладываю еду на столе. Статья, которую она читает, неплоха. Это было проверено и перепроверено дважды. Но странно видеть часть моей жизни в ее руках. Прошлое соприкасается с настоящим.

Кем я был и кем стал сталкиваются.

– Золотое дитя Фэрхилла, – говорит она. – Все так гордятся тобой, понимаешь? Но уверена, что ты это знаешь.

– Так не показалось, когда мне пришлось уйти, – бормочу я.

Холли оглядывается.

– О. Мне жаль.

Я качаю головой.

– Неважно. Пошли, еда остынет.

Она откладывает газету и присоединяется ко мне у кухонного стола. Рукава огромного свитера закрывают половину рук, и Холли приходится закатывать их перед едой.

– Как бы то ни было, – говорит она, – я никогда не хотела, чтобы ты и твоя семья уезжали. Я имею в виду, когда все произошло.

Я опускаю взгляд на порцию лапши.

– Да. Спасибо, Холли.

Минуту мы едим в тишине. Она нарушает молчание, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

– Я читала, что ты продал половину компании. Как так вышло?

Об этом я знаю, как говорить. Объясняю IPO и внешние инвестиции, а также ощущение того, что нахожусь в ловушке, несмотря на то, что я единственный, кто отдает приказы.

– Выход из системы был моей жизнью более десяти лет. Я бросил колледж из-за этого, ты знаешь. Теперь хочу больше свободы. Более здорового отношения.

Холли подпирает голову рукой, голубые глаза задумчивы.

– Это имеет смысл.

– Правда?

Она кивает.

– В статье, которую я только что прочитала, ты сказал, что раньше работал по девяносто часов в неделю. Не думаю, что это полезно для здоровья.

Я пожимаю плечами.

– В то время это было необходимо.

– Сколько у тебя сейчас? Шестьдесят? – в ее глазах пляшут искорки, на губах играет улыбка. – Пятьдесят?

– Я настаиваю на пятидесяти. Это более разумное число, да.

– Ты действительно работал раньше? Пока был… эм.

Ее взгляд опускается на мою грудь.

Улыбка становится шире.

– Да. Я часто провожу совещания, сидя на велотренажере. Почему бы и нет?

– Ну, я часто пишу в пижаме. Почти так же впечатляюще.

Я представляю Холли с распущенными волосами и в милой пижамке, сидящую перед ноутбуком.

– Определенно.

– Значит, ты не любишь Рождество, – говорит она, глядя на почти пустую коробку. – Адам, тогда зачем ты купил этот дом? Знаешь же, каким становится город.

Я стону.

– Тактическая ошибка с моей стороны.

– Будет только хуже. Осталось две недели до Рождества.

– Я знаю.

– Рождественская ярмарка в самом разгаре. Они уже устраивают прогулки на лошадях и в экипажах, мы с мамой вчера ходили на церемонию зажжения рождественской елки, там..

– Знаю, – говорю я, перебив ее монолог. – Придется придумать, как этого избежать.

Улыбка Холли становится кривой.

– Это лучшее время года.

– Самое напряженное, хаотичное, коммерциализированное время года.

– О, Адам. Нет.

Я снова пожимаю плечами.

– Мне не жаль.

– Но это самое лучшее, уютное, трогательное время.

Ее глаза серьезные, дразнящие и теплые, когда встречаются с моими. Как будто она видит меня, словно не оценивает и не обдумывает слова тщательно.

В ее взгляде нет осторожного планирования.

– Тогда придется показать это, – слышу я собственный голос.

– Я могу, – говорит она.

– Вечер пятницы. У тебя есть планы?

Она качает головой.

– Неа.

– Тогда Рождественская ярмарка. Посмотрим, сможешь ли переубедить меня.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Холли

– Думаю, ты предотвратила третью мировую войну, милая, – мама выглядывает из окна кухни на дом Данбаров, красные рождественские занавески раздвинуты. – Вот уж не знаю, как ты заставила его согласиться.

– Не уверена, что кто-то может заставить Адама согласиться на то, чего он не хочет делать, – говорю я. – Но пришлось сказать, что это более легкий путь.

– Умный человек, – кричит папа из гостиной. Он закидывает ноги на кофейный столик, пока мама в другой комнате. – Никто не хочет оказаться не на той стороне Мэйпл-Лейн, леди!

– Мы не такие уж и плохие, – протестует мама.

– Это не так, – говорю я. – Но не могу сказать то же самое о некоторых других. Марта – та ещё акула.

Мама смеется и опускает занавеску на место.

– Да ладно.

– Я не шучу.

Она никак это не комментирует. Вместо этого осматривают меня, останавливаясь на губах. Темно-красная помада.

– Ты куда-то идешь?

– Просто прогуляться, – я прохожу мимо нее на кухню и тянусь за домашним имбирным печеньем. – Рождественская ярмарка, помнишь?

– Разве ты не ходила с Фэллон чуть раньше на этой неделе?

– Да, но иду с Адамом.

Мама издает протяжный звук «ох», и я качаю головой.

– Не надо.

– Так вот почему он согласился развесить рождественские гирлянды.

– Мама, – протестую я. – Он миллиардер, который по какой-то причине решил спрятаться в Фэрхилле на несколько месяцев. Никто не знает, почему Адам купил старый дом, но всем известно, что не собирается оставаться. Он больше не наш.

– Мы этого не знаем, – протестует она. – Может быть, он поселится здесь. Откроет старый магазин отца.

– Это буквально последнее, что он собирается сделать.

Мама пожимает плечами и расправляет оберточную бумагу на кухонном столе. Заворачивает рождественские подарки для моего новорожденного двоюродного брата.

– Наверное, ты права. Это определенно плохо закончилось.

– Мягко сказано, – бормочу я.

Рождественский магазин Данбара прогорел. От одного из крупнейших в штате, экспортирующего товары по всей стране, до генерального директора и владельца, обвиняемого в растрате и мошенничестве.

Отец Адама бежал из страны и, насколько известно, до сих пор не вернулся. Об этом говорил весь город. Кредиторы наложили арест на дом.

Изо дня в день Адам и его мать стояли на улице.

Мама напевает себе под нос «Белое Рождество», когда кладет коробку с Лего на оберточную бумагу.

– Кстати об этом. Мы помогли им?

– Хм?

– Адаму и его матери. После того как магазин «Данбар» рухнул.

Она точными движениями разрезает бумагу.

– Ну, у них была семья, с которой те могли остаться, милая. Адам сразу же вернулся в колледж, а Эвелин некоторое время жила с сестрой.

– Ты ее видела?

Мама поднимает глаза.

– Раз или два, но мы никогда не были друзьями, милая. Просто по-соседски общались. Она держалась особняком.

Я провожу рукой по шее.

– Но мы не… Не знаю. Протянули руку помощи? Я помню, что многие люди были очень злы на мистера Данбара.

– Ну, некоторые потеряли много денег. В основном он присваивал деньги у клиентов компании, но там были и обычные люди. Несколько подрядчиков, которые потеряли заработную плату за сезон.

– Точно. Я помню.

Она начинает заворачивать подарок.

– Но в этом, конечно, не было вины Адама или его матери. Должно быть, нелегко было жить с ним как с мужем или отцом.

– Я плохо это помню, – говорю я. Мистер Данбар всегда был занят или находился на заднем плане. Приезжал на барбекю по соседству только для того, чтобы снова исчезнуть из-за телефонных звонков. Адам был одиноким персонажем, шел рядом с моим братом, они оба были в очках и склоняли головы над игрой или книгой. Даже тогда казался отстраненным. Не совсем из Фэрхилла.

– Ты не так уж много пропустила, – говорит мама.

Снаружи раздается автомобильный гудок. Из-за рождественских занавесок я замечаю гигантский джип, припаркованный возле дома. Нервы зарождаются в животе, трепеща тонкими, как паутинка, крылышками. Мне почти тридцать. В жизни было множество свиданий, много плохих, несколько хороших. И прошло больше десяти лет с тех пор как я была влюблена в Адама Данбара.

Но тело, похоже, этого не знает.

– Повеселись, милая, – говорит мама. – Помни, мы с твоим папой завтра рано уезжаем к тете и дяде.

– И вас не будет все выходные. Знаю, – говорю я. – Я позабочусь об Уинстоне.

– Спасибо, милая.

– Следи за прогнозом погоды! – кричит папа. – Предупреждают о приближении снежной бури, которая должна проходить к северу от нас, но я на всякий случай запасся дровами.

– Хорошо, так и сделаю!

– Пока!

– Пока, увидимся позже!

Я, наконец, выбегаю на скользкую подъездную дорожку. Адам сидит на переднем сиденье гигантского джипа и смотрит, как я, как Бэмби, пробираюсь к машине. В холодном воздухе от дыхания поднимается белый шлейф.

Мне приходится дважды потянуть, чтобы открыть пассажирскую дверь. Адам криво ухмыляется, наблюдая, как я забираюсь в машину. Густые волосы падают ему на лоб.

– Привет.

Мой голос прерывистый.

– Привет.

– Ты заставила ждать.

– Прости. Папа решил, что сейчас самое подходящее время прочитать лекцию о просмотре прогнозов погоды.

– Важное времяпрепровождение, – говорит Адам. Он заводит машину и все четыре колеса катятся по обледенелой улице, словно это детская игра. Сиденья пахнут кожей, деньгами и мужчиной.

Я думаю о крошечной «Хонде», все еще стоящей в слишком дорогом городском гараже. Прошло два месяца с момента его выпуска.

– Итак, – говорит Адам. – Малышка Холли Майклсон собирается показать рождественскую ярмарку.

Я стону.

– Малышка, – говорю я. – Как унизительно. Ты раньше именно так обо мне думал?

– Ну, ты была маленькой, – говорит он. – Всего четырнадцать, когда я уехал в колледж, верно?

– Ты помнишь?

– Я вчера занимался математикой, – он сворачивает с Мэйпл-Лейн, держа одну руку на руле.

– Ты всегда был хорош в математике, – говорю я. Комментарий глуп, но он улыбается. Этот изгиб губ.

– Помнишь это? – говорит он.

– Конечно, помню. Вы с Эваном иногда делали домашнее задание за кухонным столом.

– Я помогала тебе однажды. С математическим анализом.

Я киваю и складываю руки на коленях.

– Да. Спасибо, кстати.

Он снова смеется. В машине звук окутывает. С каждым жестом я чувствую, что все глубже погружаюсь в старую любовь.

– Почти уверен, ты уже сказала спасибо за это, Холли. Пятнадцать лет назад.

– Ну, на всякий случай, – говорю я.

– Что ж, не за что, – говорит он. – Мне было приятно.

Тепло разливается в груди, и я сосредотачиваюсь на предстоящей дороге, отводя взгляд от соблазнительных полуулыбок.

Улица перед средней школой заставлена машинами.

– Там может быть довольно много людей, – говорю я, констатируя очевидное.

– Половина, вероятно, не из города, – бормочет он.

Я улыбаюсь.

– Сказал как истинный житель Фэрхилла. Снова становишься одним из нас?

– Никогда, – говорит он, но не похоже, что именно это имеет в виду. Адам находит место напротив входа и паркуется как чемпион. Я наблюдаю за плавным вращением руля, за сильной линией его шеи, когда тот оглядывается через плечо.

Было бы намного проще, не останься он таким же, как прежде, с очаровательной полуулыбкой и интеллектом, но с добавленным слоем компетентности и мужественности.

Он ловит пристальный взгляд, и по лицу медленно расплывается улыбка.

– Все хорошо, Холли?

– Да, – говорю я. – Просто думаю о том, насколько ты возненавидишь ярмарку.

Он стонет.

– Не напоминай. Я делаю это ради тебя, знаешь же.

– О, правда?

– Да.

– Только потому, что купил дом в городе, в котором у тебя нет друзей, – усмехаюсь я, это задумывалось как поддразнивание, но тут же жалею об этом.

Должно быть, это отражается на лице, потому что Адам хихикает.

– Сурово, но справедливо. Не думаю, что четырнадцатилетняя ты сказала бы это.

– Она в ужасе внутри, обещаю.

Он улыбается и кивает в сторону окна.

– Может, еще немного напугаем ее и вместе сходим на рождественскую ярмарку?

– Давай, – говорю я.

Но, думаю, она бы не пришла от этого в ужас. Визжала бы от радости.

Вход забит и приходится протискиваться сквозь толпу, чтобы добраться до билетной кассы. Гигантские рождественские елки обрамляют вход, а из динамиков доносится напев Фрэнка Синатры.

– Охххх, – выдыхаю я. – Фантастика.

Адам фыркает.

– Посмотри на их сумки. Это торговый центр с рождественской тематикой.

Я подталкиваю его локтем.

– Они покупают рождественские подарки.

– Да, потому что ничто так не говорит о Рождестве, как расстаться с кровно заработанными деньгами и покупать вещи, которые никому не нужны.

– У тебя сегодня плохое настроение.

Он качает головой и бросает на меня мудрый взгляд.

– С возрастом приходит мудрость, малышка Холли.

– Ты должен перестать называть меня так.

Он покупает два билета на входе. Только когда мы оказываемся внутри, Адам отвечает:

– Почему?

– Я уже не маленькая. У меня есть работа, машина, квартира.

– В Чикаго, – Адам ведет меня вокруг киоска с попкорном. Аромат маслянистой кукурузы восхитителен и аппетитен, но далеко не так интересен, как этот разговор. – Я тоже там живу. Когда не покупаю недвижимость в Фэрхилле.

– Что часто случается.

Он фыркает.

– Один раз, и я не горю желанием повторять это.

Я прикусываю губу и хочу спросить, почему он вернулся, почему купил дом, но что-то подсказывает: он не станет говорить об этом посреди гигантской рождественской ярмарки.

Я сжимаю его предплечье.

– Тогда позволь провести полную экскурсию. По всем моим любимым местам.

– Боже, помоги, – бормочет он. – Показывай дорогу.

Несмотря на предыдущий комментарий, я веду его в Киоск с горячим шоколадом «Джинна». Гигантская очередь должна быть достаточным доказательством того, что это необходимо.

Но я на всякий случай перехожу в наступление.

– Конечно, шоколад содержит много сахара, но сегодня Рождество, – говорю я. – К тому же здесь холодно. Ни один визит не был бы полным без горячего напитка.

Адам смотрит поверх моей головы на гигантский медный чан с горячим шоколадом.

– Угу. Я в порядке, пока ем взбитые сливки.

– О. Ну, это можно устроить.

– Я имею в виду много, Майклсон. В огромных количествах.

Я улыбаюсь.

– Кто знал, что Адам Данбар такой сладкоежка?

– Все, кто когда-либо покупал для меня продукты, – говорит он. Затем хмурится. – Это прозвучало очень оторванно от реальности, не так ли?

Я смеюсь.

– Немного. Но, полагаю, такова твоя реальность, не так ли? Массажи шиацу после тренировок, личные помощники, обрабатывающие электронную почту, автомобили-монстры, которые идеально обслуживаются?

– Я ни разу не делал массаж шиацу.

Я цокаю языком.

– Столько денег и никакого смысла. Массажи – лучшая часть жизни.

– О, да?

– Да. На твоем месте я бы делала разные массажи на каждый день недели.

– Думаю, этого было бы трудно достичь в Фэрхилле.

– Тогда, когда вернешься в Чикаго, к модному образу жизни, ненавидящему Рождество.

– Модному образу жизни, – повторяет он. Адам качает головой, прищуриваясь, когда смотрит на меня. – Ты такая же, Холли. Такая, какой была, будучи ребенком.

– Точно такая же?

– Никогда не спускала Эвана с крючка. Вы были как близнецы, без разницы в возрасте.

– Мама определенно так же думала. Не знаю, жил ли ты здесь тогда, но она одевала нас в одинаковые наряды.

Адам стонет.

– Нет.

– Да. Есть фотографии, на которых мы с Эваном изображены моряками, ковбоями и даже астронавтами. Я действительно надеюсь, что это было на Хэллоуин.

Он смеется.

– Астронавты. Она возлагала большие надежды на ваши карьеры.

Мы продвигаемся вперед, очередь движется медленно.

– Да, но вместо этого получила страхового агента и журналиста-неудачницу. Стремись к звездам и высадись на Луну, верно?

– Ты не журналист-неудачница.

– Нет, нет, ты прав. Я одна из великих. Статья о появлении прыщей изменила жизни.

– Ты в начале карьеры. Многие люди такие. Это не делает тебя неудачницей. Назвала олимпийского спортсмена, провалившего тренировку, спортсменом-неудачником?

– Ты не можешь сравнивать меня с олимпийцем!

– Но почему нет? Кто знает, какие произведения ты напишешь через десять лет?

Я пожимаю плечами, щеки вспыхивают. Он прав, даже если я слышу ободряющую речь от человека, который к двадцати трем годам был миллиардером, вундеркиндом, гением программирования. Но последнее, чего хочу – это чтобы он подумал, словно я жалею себя.

– Ты прав, – говорю я.

– Черт возьми, конечно, – говорит он. – Но из твоих уст звучит неубедительно.

Я смотрю на ботинки. Кожа слегка потерта на носках, но они прослужили шесть зим, причём без единой жалобы.

– Наверное, я просто нахожусь в тупике. Но ты прав.

– Верно, – говорит он и сильно толкает меня плечом. – Почему бы тебе не написать статью о Фэрхилле? Посоветуйся с несколькими газетами. Это место созрело для журналистских расследований.

Я улыбаюсь.

– Ты имеешь в виду, что происходит так много сомнительных деловых сделок?

– Ну да. Странные персонажи скрываются за каждым углом. Зачем взрослому человеку тратить шесть месяцев в году на роспись керамических Санта-Клаусов лишь для того, чтобы продать их на Рождественской ярмарке? Они что, тайно хранят наркотики?

Я заглядываю ему через плечо, но люди в очереди позади не слушают. Поэтому поднимаюсь на цыпочки и шепчу ему на ухо:

– Почему за горячим шоколадом Джинни действительно такая длинная очередь? Что она кладет в напиток?

Его рука ложится на поясницу. Это обжигает даже сквозь одежду.

– А как насчет мафии с Мэйпл-Лейн, помешанной на рождественских огнях? Что они на самом деле скрывают?

Я прикрываю рот рукой, чтобы сдержать рвущийся наружу смех. Глаза Адама искрятся весельем, когда тот смотрит на меня.

– Звучит как убийственная статья.

– Журналистское расследование во всей красе.

– Следующий! – кричит Джинни. В воздухе витает густой аромат какао.

– Привет, Джинни, – говорю я. – Я бы хотела два горячих шоколада, пожалуйста. С большим количеством взбитых сливок.

Она улыбается нам обоим, щеки красные от напряжения и холода.

– Сейчас сделаю. Рада тебя видеть, Холли. Не было бы Рождества, если бы ты не вернулась в город!

– Нет, это было бы не Рождество без горячего шоколада, – протягиваю ей деньги и принимаю дымящуюся чашку. Адам берет свою, пробормотав «спасибо».

Джинни кивает.

– Рада видеть тебя здесь, Данбар.

– Спасибо.

– Следующий!

Мы прогуливаемся по ярмарке, мимо крошечного контактного зоопарка и киосков с рождественскими подарками. Он, наконец, делает глоток горячего шоколада.

– Признай, – говорю я. – Это просто фантастика.

Адам смотрит на меня поверх края чашки.

– Это здорово. На вкус именно такой, каким и должен быть горячий шоколад.

– Говорила же!

– Но это не значит, что подобное, – говорит он, указывая рукой на толпу, толпящуюся вокруг, – не является оправданием для компаний, зарабатывающих деньги.

– Ты безнадёжен. Да ладно, у меня есть еще один туз в рукаве.

Я провожу нас мимо киоска с керамическими Санта-Клаусами, в которых могут быть спрятаны наркотики, мимо человека, продающего перчатки, мимо киоска с хот-догами. Прямо туда, где толпятся дети и подростки.

– Нельзя сказать, что это коммерциализировано. Просто чистое, неподдельное веселье.

– Набрасывать обручи на оленьи рога? – спрашивает Адам, выгибая бровь.

– Именно! Или ловить безделушки. Выбирай, Данбар, – он снова приподнимает бровь.

– Не обязательно выбирать, чтобы быть превосходным во мнении, Холли.

– Ты не можешь быть превосходным во всем. По-человечески это невозможно. И хочу, чтобы ты знал: я тренировалась годами.

– Хм. Вообще-то, могу себе это представить.

– Боишься?

– Никогда, – он делает большой глоток горячего шоколада и лезет во внутренний карман пиджака за бумажником. – Давай посмотрим, что у тебя есть, малышка Холли.

Я качаю головой, а он улыбается, не раскаиваясь. Пять минут спустя мы стоим локоть к локтю, бок о бок, с пластиковыми обручами в руках, пока скучающий подросток обслуживает кабинку. Он смотрит что-то на телефоне и не обращает на нас никакого внимания.

Что и к лучшему, потому что это будет настоящая бойня. Я не проиграю.

– Давай, Рудольф, – бормочу я, крутя кольцо в руках. – Будь на моей стороне.

Адам фыркает.

– Ты молишься вымышленному персонажу?

– Он прямо перед нами, приятель, – я прицеливаюсь и бросаю обруч. Оно приземляется на одну из вершин рога и остается там – красное кольцо победы. – Да!

– Подожди, – Адам бросает три кольца подряд. Первые два проходят мимо цели, и только последнему кольцу удается зацепиться за острие рога.

Он ругается совсем не по-праздничному.

Я прислоняюсь к его боку.

– Не так просто, как ты думал, да?

– Все, что нужно, это практика.

– Правильно, – я бросаю оставшиеся два, и оба огибают концы пластиковых оленьих рогов. Я отвешиваю легкий поклон в его сторону. – Спасибо тебе, мой Господь и Спаситель, о Рудольф.

– Ты делала это слишком часто, – бормочет Адам.

– О, всего лишь каждую зиму.

– Вот и все. Я хочу реванш.

Мы играем еще дважды. Я выигрываю еще один раунд, но в финальном ничья. Больше благодаря неудачному броску, чем мастерству Адама, но он воспринимает это как победу.

– Не расстраивайся, – говорит он. – Это могло случиться с кем угодно.

Я тычу его в бок.

– Не будь самоуверенным. Я выиграла со счетом два ноль.

– Мы найдем что-нибудь, в чем я хорош. Ты когда-нибудь программировала? Создавала приложение с нуля?

– Нет, и это не рождественская игра, – говорю я. – Но эта – да. Когда-нибудь нырял за безделушками?

Адам смотрит на детский бассейн с плавающими безделушками.

– Я помню это, но очень смутно. Пожалуйста, скажи, что нам не нужно подставлять лица в воду.

– Воспользуемся удочкой. Это похоже на игру «Подсекай утку», но рождественское издание.

– Ну конечно. Потому что мы замерзаем, делая это.

Я хихикаю.

– Ты – лучик солнца.

– А ты слишком смелая, – говорит Адам. – Можно сказать, рыбалка – мой вид спорта.

– Правда?

– Нет.

Я снова толкаю его локтем, голова кружится. Ощущение, словно плыву.

– Прекрати!

– Но я быстро учусь. Поехали, Майклсон. Победитель получает славу.

Он ловит три безделушки за то время, которое мне требуется, чтобы поймать одну. Озябшие пальцы крепко сжимают удочку, и, несмотря на всю сосредоточенность, безделушки ускользают.

Адам выглядит довольным собой, когда звонит таймер. Я скептически смотрю на него.

– Не рыбак, да?

Он пожимает плечами.

– Если бы ловить рыбу было так же просто, как вытаскивать безделушки из детского бассейна, я стал бы чемпионом штата.

– Может, это и к лучшему. Ты выиграл одно, я выиграла другое. Мы в равных условиях.

– Так и есть, – говорит он. – Знаешь, я думал, что сегодняшний вечер будет худшим. Но пока все хорошо.

Я прижимаю руку к груди.

– Вау, какой комплимент. Я падаю в обморок.

Его улыбка превращается в смешок.

– Да, это не лучшая фраза, не так ли?

– Не совсем. Это так ты сбиваешь женщин с ног там, в Чикаго?

– Говоря, что нахожу терпимым проводить с ними время? Нет, – его рука возвращается к моей пояснице, скользя чуть ниже, чем необходимо. – Значит, ты в таком положении, что можешь быть сбита с ног?