Текст книги "Миллиардер Скрудж по соседству (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Увлекательный материал.

– Нет, это не так.

– Все меняется, – говорит он, – но не в твою пользу.

Он приподнимается на руке и смотрит на меня сверху вниз. Одеяло сползло до талии, обнажая сильные мышцы груди.

– Понимаю тебя. Я так чертовски устал от прослушивания. Знаю, что не должен этого говорить это или даже думать об этом. Звучит неблагодарно. Но это так.

– Ты поэтому приехал сюда?

– Да, я хотел вернуться в этот дом на своих собственных условиях. Но также нужно было выбраться из того места, в котором я находился.

Я поворачиваюсь на бок и смотрю на него снизу вверх. Он выглядит задумчивым, сдержанным и открытым. И все одновременно.

– Что случилось в Чикаго?

Его губы кривятся.

– Ты молодец, знаешь ли. Когда-нибудь думала о том, чтобы стать журналистом? Брать интервью у людей, чтобы зарабатывать на жизнь?

Я хихикаю.

– Нет, но какая отличная идея!

– Я ими сыт по горло, – он наклоняет шею и долго целует меня.

– Хорошая тактика, – бормочу я. – Но я не забыла свой вопрос.

Он игриво стонет и утыкается головой мне в шею.

– Ты получишь сенсацию, чего бы это ни стоило.

– Срочно, срочно, прочитайте об этом! Все-все.

Адам улыбается. Я чувствую это на своей коже.

– Хорошо. Тяжелый разрыв отношений.

– О, – говорю я. У него были достаточно серьезные отношения, что пришлось уехать из города и уделить немного времени себе. Ревность обжигает мою грудь. Это иррационально, конечно, но неоспоримо.

– Это не то, о чем я хотел бы говорить с тобой в постели, – говорит он.

– Нет, нет, я была той, кто спросил.

– И ты не примешь «нет» в качестве ответа, – говорит он. В голосе слышится поддразнивание, теплота, которая успокаивает раздирающее чувство внутри. Но затем он продолжает: – Мы были вместе довольно долго, но, в конце концов, это не пошло на пользу ни одному из нас. Я упоминал об этом.

– Как долго? – бормочу я.

– Два года, я думаю, – Адам просовывает колено между моими, выравнивая наши тела друг относительно друга. Он переносит свой вес, но ложится на меня ровно настолько, чтобы я чувствовала себя восхитительно прикрытой.

Теперь он использует это против меня.

– А как насчет тебя, Холли? – говорит он. Большая рука убирает волосы с моего лба. – Ты добрая и забавная. Умная. И к тому же потрясающе красива. У тебя есть кто-нибудь в Чикаго?

– Нет, не совсем.

– Не совсем или нет?

Я снова толкаю его коленом, и он целует меня. Это извинение и вопрос.

– Нет, – говорю я. – Я недолго встречалась кое с кем, но летом это закончилось.

Его губы приближаются к моему уху.

– Интересно.

– Интересно? Это все, что ты собираешься сказать?

Адам смеется. Я чувствую себя окруженной им, укрытой и более увлеченной, чем когда-либо прежде.

– Да. Я вернусь в Чикаго на новый год. Не думаю, что смогу долго отсиживаться в Фэрхилле.

Мое сердце стучит в груди боевым барабаном.

– Забавно. Я тоже.

– Рассчитываю на это, – бормочет он. – Почему, по-твоему, я хочу вернуться?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Холли

Я слышу, как машина брата въезжает на подъездную дорожку.

– Холли! – кричит папа. – Эван дома!

Три секунды спустя из спальни напротив моей раздается голос мамы. Последние полчаса она заворачивала подарки, скрываясь от нас.

– Холли, Эван только что подъехал!

Они как два герцога, объявляющие о прибытии любимого ребенка. Я закатываю глаза и сохраняю документ, над которым работала. Статья зажила собственной жизнью. Слова так и полились из меня потоком, замечания о рождественском спектакле Фэрхилла. Является ли Фэрхилл местом отдыха, наполненным истинным духом Рождества или безудержной коммерциализацией? Это привело меня в кроличью нору истории города, не говоря уже об истоках рождественских традиций и тематики. Ни одна газета, возможно, не захочет опубликовать эту статью.

Но впервые за несколько месяцев мне хочется писать.

Я спускаюсь по лестнице как раз вовремя, Эван открыл входную дверь.

– Я дома! – ревет он. В одной руке набитая спортивная сумка, в другой – букет свежих цветов. Он протягивает их маме, которая, не теряя времени, заливается слезами. Уинстон радостно лает у его ног, виляя хвостом.

Я третья в очереди на объятия. Когда подходит очередь, Эван поднимает меня с пола.

– Цветы? – спрашиваю я ему на ухо.

– Поцелуй меня в зад, – шепчет он, а после громко отвечает: – Спасибо, Холлс. Всегда приятно подавать тебе хороший пример.

Когда благополучно встаю на ноги, я направляю удар в его сторону. Он уклоняется и делает вид, что наносит ответный. Уинстон предупреждающе лает.

– Уже ссоритесь, – говорит мама, но в голосе слышится радость. – Теперь мы все дома на Рождество. Поездка прошла нормально, милый?

Папа тянется к сумке Эвана.

– Давай я возьму это.

Я следую за заискивающими родителями и высокой фигурой Эвана. Он выглядит великолепно. Счастливый и здоровый, круги под глазами с прошлого лета исчезли. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены и завиваются на затылке. На нем даже рубашка на пуговицах.

Это мой брат, тот самый парень, который в средней школе две недели подряд носил футболку со «Звездными войнами» и отказывался позволять маме стирать ее. Его комната была завалена коробками из-под еды на вынос большую часть нашего двадцатилетия.

Влияние Сары поразительно.

Я готовлю чашку кофе на кухне и слушаю, как родители расспрашивают его о поездке, прошедшей неделе, планах на предстоящую неделю, как дела у Сары и как дела на работе. Он переносит разбор полетов с большим терпением, чем было у меня.

Я выкладываю важную новость как только они замолкают.

– Рождественскую ярмарку перенесли!

– Что?! – говорит Эван. Наконец-то нашелся тот, кто реагирует на происходящие здесь изменения как следует.

– На самом деле много чего произошло, – говорит мама. – И не только в городе, но и прямо здесь, на Мэйпл-Лейн!

– Твой старый друг вернулся, – говорит папа. В его голосе звучит предвкушение, и я могу представить радость в глазах от того, что именно он расскажет Эвану о важные новости. Опередил маму. – Адам Данбар купил дом напротив. Он прямо сейчас здесь.

Наступает шокированная тишина.

– Он здесь? Адам?

– Да. Я написала тебе об этом, – говорит мама. – Но ты никак не отреагировал.

– Я думал, ты пошутила. Не очень смешно, конечно, но я и представить не мог, что ты серьезно. Адам Данбар вернулся в Фэрхилл? Вау.

– Холли проводила с ним время, – говорит папа. – Холли!

Я присоединяюсь к ним с двумя чашками кофе, скользя по деревянному полу на рождественских носках. Глаза Эвана широко раскрыты.

– Ты проводила время с Адамом?

– Да. На самом деле у него нет друзей в городе. Кофе?

– Да, спасибо, – Эван отодвигается в сторону на диване, и я сажусь рядом. – Итак? Как он? И еще, какого черта ты не написала об этом?

Я игнорирую последний вопрос.

– Такой же, я думаю. Ты знал его лучше, – я делаю глоток кофе, обжигая язык.

Не то чтобы я пялилась на него при каждом удобном случае, когда была подростком.

– Да, но сейчас он уже не тот. Он миллиардер, – ошеломленное заявление Эвана наполняет пространство. – То есть, думаю, я был последним человеком, который писал ему. Семь лет назад, может быть. Он всегда был занят.

– Он все еще очень занят. Но хочет тебя видеть, – говорю я и сразу чувствую себя нелояльной. Я не знаю мыслей Адама. Он, кажется, неохотно говорит об этом, как будто Эвану почему-то не понравится, что мы вместе.

Не то чтобы я понятия имела, как рассказать об этом брату. Я даже не знаю, кто мы такие, на самом деле. Еще слишком рано.

– Ха, – говорит Эван. – Чем вы двое занимались? Не знаю, как я вообще буду с ним разговаривать. Он живет совсем другой жизнью, чем мы.

– Он все тот же человек, – говорит мама. – Я все время с ним разговариваю!

– Ты кричишь на него с подъездной дорожки, – говорю я.

Она бросает на меня оскорбленный взгляд.

– Мы разговариваем. Буквально на днях я спросила, как он держался во время снежной бури. Адам сказал, что все сделал правильно и что вы двое присматривали друг за другом. Я подумала, что это мило. Вы общались через дорогу с помощью фонариков?

– Азбукой Морзе? – говорит папа со смешком. – Вы с Эваном были одержимы этим, помнишь?

– Это был один единственный раз, – говорю я.

– Да, и Холли так и не освоилась, – говорит Эван.

– Только потому, что ты стащил книгу кодов.

Он фыркает, ухмыляясь в кофейную чашку, и я не могу сдержать улыбку. Эван здесь, и есть несколько дней, пока не присоединится Сара. Уйма времени для некоторых старомодных братских шалостей.

– В любом случае, он очень милый, – говорит мама, как будто не слышала нашей маленькой интерлюдии. – Совсем не заносчивый, даже если стоит больше, чем Фэрхилл.

– Мама, думай шире, – говорит Эван. – Он мог бы купить штат.

Папа хихикает, и в этом звуке слышится гордость.

– Кто знал, что он станет таким успешным? Когда сидел за нашим кухонным столом и делал домашнее задание с вами двумя?

– Только не я, – говорит Эван. – Чем ты занималась с мальчиком-гением, Холли? Он уже знает город.

На меня смотрят три пары глаз, и мысленно я вижу его обнаженным.

– О, знаешь, – слабо говорю я. – Как обычно.

– Как обычно?

– Ходили на рождественскую ярмарку.

– Это еще не все, – говорит мама. Она практически улыбается. – На днях они ходили обедать. Я видела, как вы двое уезжали на его машине.

– Да, – говорю я, быстро кивая. – Мы обедали.

Просто пообедали.

– Они действительно ладят, – продолжает она. – Адам одинок, милая? Потому что я думаю, вы двое были бы прекрасной парой. Представь себе их детей, Крейг.

Папа закатывает глаза, но не выглядит недовольным. Он улыбается, проводя рукой по подбородку.

Протест исходит от Эвана.

– Мама, будь серьезной. Адам Данбар не собирается встречаться с Холли.

– Почему нет? Твоя сестра потрясающая!

Я старательно сохраняю непроницаемое выражение лица и делаю еще один глоток кофе.

– Да, она потрясающая, – говорит Эван. – Холли лучшая. Но он встречается с кем-то влиятельным.

Мама качает головой.

– Ни в коем случае. У него не было посетителей, кроме матери. Мы бы это увидели.

– Во-первых, это поведение сталкера, – говорит Эван. Он поворачивается ко мне за поддержкой.

Я поспешно киваю.

– О да. Перестань подглядывать за занавесками.

– Точно, – говорит Эван. – Во-вторых, Сара следит за его девушкой в социальных сетях. Кажется, ее зовут Виена или что-то в этом роде. Она занимается… На самом деле я не уверен. Что-то с одеждой или макияжем. Сказала, что у них просто перерыв, но они все еще вместе, – вздыхает он. – Честно говоря, не могу поверить, что знаю это. Но Сара рассказывает все, что узнает об Адаме, потому что в курсе, что мы были друзьями.

– Ха, – говорит мама.

Она выглядит так, как я себя чувствую.

Шокировано.

Но затем пожимает плечами и дерзко улыбается, глядя прямо на меня.

– Ну, это не конец, пока у него на пальце не появится кольцо. Разрыв – нехороший знак. Иди сюда, Холли!

Я изо всех сил стараюсь улыбнуться. Мокрый нос прижимается к руке, и я опускаю взгляд.

Уинстон кладет голову мне на колено, темные собачьи глаза смотрят снизу вверх. Я провожу пальцами по его мягким, бархатистым ушам.

У него перерыв с девушкой.

Что объясняет, почему Адам сбежал в Фэрхилл. Ему нужно было побыть вдали от нее, или ей от него. Но это всего лишь перерыв.

А перерывы всегда заканчиваются.

Рука Эвана обвивается вокруг моего плеча.

– Что скажешь? У тебя есть время поиграть в «Монополию» вечером? Я надеру тебе задницу.

Я улыбаюсь своей лучшей улыбкой. Сыграть несколько раундов старым набором – рождественская традиция. Картонка трещит по швам, и в ней не хватает всех двадцатидолларовых купюр, но никто из нас не купил бы новую версию.

Это мой любимый праздник. Вся семья снова вместе.

И я не собираюсь думать о потенциальной девушке Адама.

– Да, – говорю я. – Но ты будешь тем, кто проиграет.

* * *

Я заканчиваю с «Монополией» и вечерним горячим шоколадом и добираюсь до спальни, весело желаю спокойной ночи семье, прежде чем погрузиться в Google.

Каким-то образом я, должно быть, пропустила ее, когда гуглила Адама ранее, эту таинственную девушку. Но теперь, когда знаю, кого искать, я сразу же нахожу ее.

Просмотр фотографий незнакомки повергает меня в пучину отчаяния.

Она великолепна. Стройная и гибкая, с широкой, искусственно выбеленной улыбкой. Каждая фотография в социальных сетях выглядит идеально. Как будто она путешествует с личным фотографом.

Возможно, так оно и есть, насколько я могу судить.

Количество подписчиков впечатляюще… давайте просто признаем, что это больше, чем население Фэрхилла. Намного больше. Адам мог бы купить штат, и она – заселить его.

На фотографиях есть тонкие намеки на него. Лица никогда нет, но Адам там. Легко представить, кто сфотографировал Виену, позирующую в ванне с пеной на фоне горизонта Чикаго. Она опубликовала фотографию позднего завтрака восемь месяцев назад, а напротив нее – длинная мужская рука, сжимающая чашку кофе.

Я знаю эту руку.

И видела ее на своей коже.

Все, что мне остаётся – это выбросить телефон, отчего тот отскакивает от одеяла, целый и невредимый.

Вот с кем он встречается, когда не проводит несколько месяцев наедине с собой в Фэрхилле. Это жизнь, которой живет Адам. Дорогая машина, район в Чикаго, журнал, который берет у него интервью. Адам уже не тот, которым был когда-то. И это прекрасно. Великолепно. Теперь он стал намного большим.

Но я – нет. И никогда не осознавала этого так остро, как сейчас, когда карьера идет в никуда, нерегулярный график тренировок, крошечная квартира-студия и долги по кредитной карте. Я прижимаю ладони к глазам и пытаюсь не заплакать. Это не стоит того.

Но тело этого не знает, и эмоции, которые Адам заставил меня испытать, были слишком сильными. Средств защиты не осталось.

– Все в порядке, – бормочу я, сосредотачиваясь на глубоких вдохах. – Ничего не изменилось. На самом деле ты ничего не знаешь.

Но я вижу его девушку мысленным взором и слышу слова брата.

«У них просто перерыв».

Я все та же влюбленная девочка, какой была подростком, безнадежно влюбленная в лучшего друга брата.

Создаю фантазии из воздуха и строю будущее из нескольких улыбок.

Телефон вибрирует. Я делаю глубокий вдох, затем выдох, и обдумываю, не проигнорировать ли сообщение. Сразу же пойти спать. Задернуть шторы и не обращать внимания на дом напротив.

Но не делаю этого. Рука дрожит, сжимая телефон.

Это он.

Адам: Привет. Я так понимаю, Эван дома? Надеюсь, вы хорошо провели вечер, общаясь. Знаю, ты скучала по нему.

Слова кажутся размытыми. Это так вежливо, тон почти официальный. Он именно так переписывается со своей девушкой? Или я та знакомая, с которой Адам проводит каникулы?

Появляется еще одно сообщение.

Адам: Не буду беспокоить тебя в ближайшие дни, я знаю, что это семейное время. Дай знать, когда освободишься. Хотел бы тебя увидеть.

Я перевожу телефон в режим полета и ставлю на зарядку в дальнем конце комнаты. Затем выключаю свет и забираюсь в постель, натягивая одеяло до носа, и пытаюсь не думать ни о чем, кроме рождественских фильмов, которые завтра заставлю Эвана посмотреть.

* * *

У меня не очень получается. На следующий день мама приготовила гигантский семейный бранч. Мы едим не менее полутора часов, время от времени делая перерыв, чтобы поджарить бекона или еще одно яйцо. Эван ест как зверь, и я поддразниваю его по этому поводу. Он воспринимает подстегивание как приглашение продемонстрировать бицепсы.

– Ты такой подросток, – упрекаю его. Эван протягивает руку с газетой и хлопает меня по плечу.

– Прости. Кажется, я увидел муху.

Я показываю ему язык.

Он ухмыляется.

– И кого ты назвала подростком?

Мы возвращаемся к прежней динамике, находим равновесие, и это приятно. Кажется правильным. Похоже на традиции, о которых рассказывала Адаму. Маленькие закономерности, делающие мир знакомым среди хаоса жизни.

Эван уходит с мамой, чтобы сделать кое-какие рождественские покупки в последнюю минуту, а я провожу день с Уинстоном на диване, работая над статьей, время от времени наблюдая за искорками снега за окном.

Игнорируя сообщения Адама.

Вот так провожу и вечер. Глажу мягкие ушки Уинстона и наблюдаю, как он игнорирует попытки брата поиграть.

– Думаю, ему это неинтересно, – говорит Эван, но хмурится. Игрушка, которую он держит в руках, когда-то была любимой у Уинстона.

– Он очень устал за последние несколько дней, – говорю я. В тот вечер мы играли в шарады, используя приложение, которое я скачала на телефон. Категории указаны на экране.

Наблюдать за тем, как папа пытается разыграть названия песен, может быть, самое смешное из-за чего я смеялась больше всего за весь год. Мужчина старше шестидесяти не должен пытаться разыгрывать «Чмоки-чмоки» перед камином, но он это делает, и все остальные взвывают.

На следующий день Адам присылает еще одно сообщение.

На этот раз это фотография рождественской елки. Она выглядит красивой, зеленой и пышной, и он зажег ее, несмотря на солнечный свет, льющийся через окна.

Адам: Она все еще жива и здорова. Подумал, тебе следует знать, что я ее не убил. (пока что)

Пальцы порхают по клавиатуре прежде, чем я останавливаю себя, сердце подскакивает к горлу.

Холли: Это угроза?

Он отвечает сразу же.

Адам: Просто пытаюсь подстраховаться.

Адам: Как прошел твой день?

Я засовываю телефон в задний карман леггинсов. Кармашек – вторая лучшая деталь в них, сразу после узора с голубым оленем. Я знаю, что должна ответить. Но боюсь задать вопрос, боюсь услышать ответ, боюсь того, что это будет означать.

– Я пеку пирог с орехами пекан, – говорит мама. – Хочешь помочь, Холли?

Я дарю ей свою самую яркую улыбку и с головой погружаюсь в рождественские приготовления, убегая от трудных разговоров.

Несколько часов спустя на кухне вкусно пахнет. Я слышу, как папа и Эван спорят о том, как лучше поддерживать огонь в гостиной, и я закрываю глаза, впервые с тех пор, как услышала новости о девушке Адама, чувствуя себя цельной.

У меня есть это. Что бы ни случилось, у меня есть это.

– Когда приедет Сара? – спрашивает мама, прислонившись к дверному косяку гостиной. – Завтра, верно?

Голос Эвана теплый.

– Да, едет на автобусе. Она очень расстроена из-за того, что выходных так мало.

– Нет, нет. Мы благодарны за то, что она вообще смогла приехать, – говорит мама. – В следующем году мы должны пригласить сюда и родителей Сары.

– Спасибо, мама, – говорит Эван. В его голосе слышится терпение, которое принадлежит мужчине, потратившему последние месяцы на подготовку к свадьбе, вечеринки по случаю помолвки и медленное слияние двух очень разных семей. Он останавливается в дверях кухни и смотрит на миску с едой Уинстона.

– Кто последний давал собаке корм?

– Я давала, – говорю я. – Но это было несколько часов назад.

– Он к нему не притронулся.

Мы все осуждающе смотрим на корм. Он все еще там.

Что-то скручивается в животе, и мне приходится сглотнуть комок в горле. Все знают, что происходит, когда собака больше не хочет есть. Когда не хочет играть или гулять.

Мама вытирает руки о фартук. Это нервный жест, но в ее голосе звучит та же повелительность, за которую я цеплялась, будучи ребенком в трудные времена.

– Думаю, стоит посмотреть, свободен ли доктор Шелли завтра. Лучше сходить к ветеринару.

Эван встречается со мной взглядом.

– Мы все пойдем, – говорит он.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Адам

Что-то не так.

До Рождества осталось два дня, а Холли не сказала ни слова о том, как взволнована. Не присылает фотографии пряничного домика, который планировала украсить, хотя обещала сделать это на прошлой неделе. Также я редко видел, чтобы она выходила из дома, хотя и не хотелось становиться похожим на Марту Сандерсонс с Мэйпл-Лейн, которая смотрела на жизнь соседей так, словно это был самый увлекательный сериал.

Но хуже всего то, что она не отвечает на смс.

Вчера я встретился с Эваном. Мы пошли выпить кофе на Мэйн-стрит, в ту же закусочную, в которой он когда-то работал на летних каникулах. Это было мило. Сердечно и нерешительно, как будто два человека пытаются снова узнать друг друга.

Знаю, причина этой нерешительности – я. Как и тот, чья траектория ненормальна, это не то, чего ожидали окружающие. В его голосе было любопытство, но в то же время Эван казался настороже.

Я чертовски ненавидел это.

Это напомнило о том, как Холли говорила в первый день. Но потом она отбросила неосторожность, как будто увидела, что я все тот же Адам, которого она всегда знала, несмотря на годы, перемены в жизни и шикарную машину, из-за которой я выделяюсь, как больной палец в Фэрхилле.

Я не спросил его о Холли. А он, в свою очередь, не поделился никакой информацией добровольно. Но это вертелось на языке.

«Почему твоя сестра игнорирует меня?»

И вот я здесь, сижу на диване в пустом доме и смотрю на огонь с телефоном в руках. Она занята. У нее семья. Господи, сейчас праздники, и я знаю, что это значит для нее.

Но молчание так на нее не похоже, что я не могу устоять.

Адам: Привет. Все в порядке?

Я смотрю на текст, и внезапно жизнь больше не кажется фантастическим побегом из Чикаго.

Такое чувство, что я нахожусь в бегах. Пытаюсь облегчить раны прошлого этим домом, хотя правда в том, что прошлое никогда не изменится. Папа никогда не вернется. Мама не захочет проводить Рождество в этом доме, не говоря уже о городе. Не после того, как некоторые люди обошлись с нами после краха папиного бизнеса.

Я оглядываю гостиную. Воспоминания накладываются одно на другое, прошлое и настоящее. Что-то хорошее. Что-то плохое. А что-то с примесью горечи.

Пришло время отпустить это. И прежнюю жизнь здесь, и неудовлетворенность, которую я испытывал из-за Wireout.

Я не возьму это с собой в новый год.

Остаток вечера я провожу за ноутбуком, отвечая на электронные письма. Каким-то образом это стало лучшей частью рабочих дней. Когда-то этим было программирование, создание. Доработка продукта и приложения. Я был в самом разгаре. Теперь я прославленный руководитель… и ненавижу это.

Телефон вибрирует от входящего сообщения.

Холли: Прости. Плохо себя чувствовала сегодня.

Я закрываю ноутбук и тянусь за свитером. Натягиваю его через голову и иду к входной двери. Ноги в ботинках, пальто. На улице холодно.

Но это первый раз, когда она ответила за несколько дней.

Адам: Скажи, что не так.

Я пишу это, переходя улицу. В большинстве домов на Мэйпл-Лейн сейчас темно, час поздний. Жалюзи закрыты, двери заперты. Уличный фонарь отбрасывает призрачный свет на покрытую снегом землю. Я оглядываюсь, но поблизости нет никого, способного увидеть, как я захожу во двор Майклсонов.

Я зачерпываю пригоршню снега и леплю из него снежок. Нетрудно догадаться, какое окно принадлежит ей. Я был в этом доме, даже если это происходило больше десяти лет назад. Ее спальня – единственная, в окне которой все еще горит свет.

Чувствую себя идиотом.

А также чувствую себя более живым, чем за последние годы.

Отведя руку назад, я запускаю снежком в ее окно. Тот ударяется с глухим стуком.

Холли требуется несколько секунд, чтобы выглянуть, но к тому времени у меня в руке оказывается еще один холодный ком снега. Я улыбаюсь. В любую секунду могут проснуться ее родители. Я снова чувствую себя подростком.

– Адам, – произносит она одними губами. Я не слышу ее, но губы произносят мое имя. Узнал бы его где угодно. Я поднимаю телефон и демонстративно печатаю.

Адам: Выйди и скажи, что случилось.

Холли качает головой. Я вижу волосы, длинные и светлые, ниспадающие каскадом на обнаженные плечи. На ней только маечка на тонких лямках.

Встреча с Холли словно бальзам после последних дней неожиданной разлуки. За те две недели, что она вернулась в Фэрхилл, Холли стала необходимой частью моей жизни. Единственным человеком, с которым я хочу поговорить больше всего на свете. Возможно, это должно напугать, то, как быстро она проникла под кожу.

Но все, чего я хочу, это прижать Холли еще ближе.

Холли: Холодно!

Адам: Я согрею тебя.

Она смотрит на меня сверху вниз, и я вижу точный момент, когда та сдается. Мягкая улыбка расплывается по ее лицу, и мое сердце замирает в груди. Она говорит «да», продолжая хотеть меня так же, как я хочу ее.

Холли поднимает палец, и я киваю.

Минуту спустя она осторожно открывает входную дверь и выходит на цыпочках в зимних сапогах, пижамных штанах и толстой куртке. Ее волосы отдаются золотым ореолом под уличным фонарем.

– Что ты здесь делаешь? С ума сошел?

– Ты сказала, что плохо себя чувствуешь, – говорю я. – Что не так?

Она обхватывает себя руками.

– Пришлось отвезти Уинстона к ветеринару.

У меня замирает сердце.

– Ох, Холли. Что случилось?

– Он не двигался, не хотел играть… Я имею в виду, это продолжалось какое-то время, но теперь он еще и перестал есть.

– Что-то серьёзное?

– С ним все в порядке, – говорит она с облегчением. – Ветеринар был недоступен до сегодняшнего дня, поэтому мы все опасались худшего, но… Адам, у него разболелся зуб.

– Зуб?

– Да. Я никогда не думала, что у собак может быть абсцесс. Сейчас он дома, но немного растерян после приема успокоительного, – она качает головой, щеки краснеют от холода. – Я была убеждена, что это то самое. Ехали туда… Думаю, мы все боялись, что больше не вернемся с ним домой.

Я кладу руки ей на плечи и крепко сжимаю.

– Мне жаль. Знаю, как много он для тебя значит.

Холли кивает, покачиваясь на каблуках.

– Это было страшно. Прости, – говорю я. – Так вот почему тебе понадобилось немного времени?

– Да, – она смотрит вниз, на заснеженную землю между нами. – Но, Адам, это была не единственная причина.

– Хм?

Судя по тому, как она прикусывает нижнюю губу, Холли нервничает перед тем, как сказать следующую часть. Хочет ли она покончить с нами?

– Эван рассказал кое-что на днях, – говорит она.

– После того, как мы с ним встретились?

– Нет, раньше. Он упомянул кое-что, что его невеста увидела в Интернете. Очевидно, она следит за твоей девушкой в социальных сетях. Боже, просто говорить это вслух звучит глупо, – она делает глубокий, укрепляющий вдох, теплый выдох превращается в струйку белого дыма в морозном воздухе. – Твоя девушка публично заявила, что у вас просто перерыв. Что вы все еще вместе.

Внутри меня все замирает. Я встречаю красивый, нерешительный, неуверенный взгляд Холли и понимаю: то, что я скажу дальше, важно. Очень важно.

Но выходит нечто совершенно иное.

– Гребаная Виена, – говорю я.

Должно быть, я повысил голос, потому что Холли оглядывается на темный дом. Ее рука находит мою, оттаскивая обоих от входной двери к сараю. Ноги хрустят по снегу.

– Что ты имеешь в виду?

– У нас нет перерыва. Или, если и есть, то навсегда. Я больше с ней не встречаюсь. Сказать по правде, следовало покончить с этим намного раньше.

– Вы расстались?

Я киваю. В этот момент не хочу слышать о Виене, но мы здесь, и нужно стереть это выражение с лица Холли. Нерешительность и боль в ее глазах, как будто она уже одной ногой за дверью, готовая бежать.

– У нас никогда не было официального разрыва. Если она все еще продолжает говорить об этом в социальных сетях… Боже, – провожу рукой по волосам и нахожу их холодными и жесткими. – Думаю, она тяжело восприняла разрыв. Часто звонила мне. Делала странные замечания публично.

– Значит, это неправда?

– Ни в малейшей степени. Мне жаль, если это тебя напугало.

Она качает головой.

– Нет, это я зря испугалась. Должна была спросить тебя об этом. Должна была спросить о… Адам. Что мы делаем на самом деле?

– Снова узнаем друг друга.

– Но что будет после Рождества? Когда мы больше не будем соседями, вдали от Фэрхилла?

– Ты мне очень нравишься, – говорю я. Это правда, и я хочу быть с ней таким же честным, каким она всегда была со мной. С самого начала. – Я этого не ожидал, но рад, что такое произошло. Я хочу продолжать видеться с тобой в Чикаго.

– Сейчас я тебе нравлюсь, – шепчет она. – Но перестану, когда увидишь мою обычную жизнь.

Я приподнимаю бровь.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что у меня не все в порядке.

– Холли, ты уже произвела на меня впечатление, – говорю я, не в силах скрыть улыбку. – Мне не нужно, чтобы ты устраивала свою жизнь. Мне это не нужно.

Она бросает на меня испепеляющий взгляд, который ясно дает понять, что думает об обратном. Я хихикаю и подхожу ближе. Толстый материал куртки скрывает ее фигуру, но я кладу руки ей на талию.

– Мне жаль. Не следовало бы шутить прямо сейчас.

– Но это правда, – говорит она. – Я – беспорядок, а ты… ну просто Адам. Тренируешься, пока проводишь собрания!

Я запрокидываю ее голову.

– Холли, я десять лет избегал беспорядка. Возможно, пора перестать это делать.

Ее выдох согревает воздух между нами.

– Ах..

– Кроме того, я настоящий бардак, – говорю я. – Проводить время со мной не всегда легко. Репортеры могут задавать тебе вопросы, будет некоторое… освещение в СМИ. Моя жизнь долгое время не была обычной. Иметь дело со мной тоже нелегко.

– Ты того стоишь, – говорит она.

Я провожу большим пальцем по ее холодной щеке. Холли так прекрасна под уличным фонарем, что больно смотреть.

– Ты помогла осознать, чего я хочу.

– Правда?

– Да, я хочу жизнь, в которой не работаю по шестьдесят часов в неделю. Я хочу избавиться от горечи, – нахожу кончиком пальца ее нижнюю губу, полную и теплую. – Ты – самое настоящее, что было в моей жизни за очень долгое время.

– Ох…

– Позволь пригласить тебя на свидание в Чикаго, Холли, – говорю я. Слово «пожалуйста» вертится на языке. Ее тепло за последние две недели было таким, словно я снова увидел солнце, жару, и оно проникло в кости. Я не могу представить себе будущее без этого.

Ее губы изгибаются в легкой улыбке.

– Ты действительно хочешь продолжать встречаться со мной после Фэрхилла?

– Боже, да.

Она приподнимается на цыпочки и прижимается теплыми губами к моим. Это сладчайший вкус, бесконечно драгоценный и я целую ее в ответ под падающим снегом. Прижимаю к себе так близко, насколько позволяют тяжелые зимние куртки.

Когда она, наконец, отстраняется, голос дрожит.

– Адам, Адам, – говорит она. – Что ты делаешь на Рождество? Твоя мама приедет?

Я качаю головой и наклоняюсь, чтобы уткнуться носом в ее шею. От Холли сладко пахнет шампунем и какими-то рождественскими специями. Возможно, мускатным орехом или корицей.

– Нет. Она празднует с новым партнером в Чикаго.

Холли обхватывает теплыми пальцами мою шею.

– Приходи к нам домой. Пожалуйста?

– Я не хочу навязываться.

– Ты не навязываешься. Мама и папа были бы в восторге, Эвану и Саре это бы понравилось.

– А тебе? – спрашиваю я, проводя губами по ее подбородку. – Тебе бы это понравилось?

– Очень. Пожалуйста, Адам. Обещаю, будет здорово, даже если тебе не нравится Рождество.

– Если ты там, – говорю я, – как мне может это не нравиться?

* * *

– И, Дункан?

Мой ассистент делает паузу на другом конце провода.